Текст книги "Грязь"

Автор книги: Motley Crue

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Он нахмурился. Можно было сказать, что, хоть я не доставил ему ничего, кроме хлопот и огорчений, этот профессиональный японский бизнесмен, как бы там ни было, проникся ко мне симпатией и решил спасти меня от могилы, куда я так стремительно направлялся. Он видел, что где-то в земле прямо подо мной уже вырыта могила, и он знал, что она предназначена именно для меня. Только пути наши неисповедимы, и никто, кроме моего создателя, не знает, когда земля вдруг разверзнется у меня под ногами, и я упаду в неё так быстро, что у меня даже не будет времени, чтобы пожалеть о том, что я выбрал в своей жизни такую опасную стезю без единого путеводного просвета.

ТОЙ НОЧЬЮ В ГОНКОНГЕ я вышел из гостиницы и в одиночку отправился в стрип-клуб, который, по словам консьержа отеля, на самом деле был публичный домом. Внутри было четыре разных зала: в одном китайская группа играла американские песни из лучшей сороковки, в другом находились кабинки, полные бандитов из «Китайской Триады» («Chinese Triad» – криминальное сообщество), ещё в одном на сцене работали танцоры. Я занял место в четвертом, где женщины шествовали по всему залу под номерами от единицы до восьмисот. Здесь были всякие разные азиатские цыпочки на любой вкус и фетиш, который вы только могли себе вообразить, от миниатюрных нимфеток в детских чепчиках, сосущих леденцы на палочке, до женщин в ремнях и коже с атрибутами «садо-мазо» (S&M). Я подозвал хозяйку и заказал их как блюда в ресторане. “Я возьму номер четырнадцать, номер семь и номер восемь. Пошлите их в мой номер”. Затем я заказал десять девочек для Дока и дюжину для господина Удо. Я действительно считал, что окажу им услугу и отплачу за оказанную мне любезность сопровождать меня в моем сольном туре.

Я заплатил за девочек, вернулся к себе в номер и отключился. Если кто-нибудь и стучал в мою дверь той ночью, то я этого не слышал. Или, возможно, я на самом деле слышал, впустил их и был отшлёпан какой-нибудь жирной кореянкой. Я действительно не мог вспомнить, но секс был последнее, что отложилось в моей голове. Когда я проснулся следующим днём, я проблевался, засадил последний кокаин из своего запаса, надел свои кожаные штаны и встретил Дока и господина Удо в вестибюле.

“Вы, парни, получили от меня свои подарки?” спросил я.

“Никки”. Док скорчил гримасу. “Ты больной. Я открыл дверь, а там стоят две тёлки: одна в нацистской форме, другая монахиня. Ты что рехнулся?”

“Чёрт, Док. Я просто пошутил. А вы, господин Удо? Вы насладились вашими подарками?”

“Моя жена для меня как воздух”, сказал он.

“Чего?..”

“Без неё я не могу жить. Она – мой воздух”.

Я стоял там и чувствовал себя огромной жопой. Я чуть было не испортил ему воздух.

“Теперь вы отправитесь домой”, сказал господин Удо. “Вы не поедете в Бангкок, хорошо?”

“Хорошо”, проскрипел я. Наконец, я нашёл хоть кого-то, кто взял на себя роль моего отца, и за двадцать четыре часа я уже разочаровал и раздосадовал его. Я заслуживал того, чтобы быть снова покинутым.

В тот же день господин Удо возвратился к Токио, а Док заказал билеты на самолёт на следующее утро: для себя до Нью-Йорка, а для меня до Лос-Анджелеса. Той ночью я был занят тем, что блуждал по узким улочкам Гонконга со своей переводчицей в поисках наркотиков. Мы свернули с Ванчай Роад (Wanchai Road) в длинный переулок, в конце которого светился одинокий фонарь, раскачиваясь на ветру. Перед ним была видна крышка люка, из которого валил пар, поднимаясь в воздух. Это напоминало кадр из фильма ужасов, и, конечно, я сказал переводчице, что хочу пойти туда вниз по переулку.

В конце него под фонарем не было никого, кроме маленького старого китайца в коричневой одежде. “Кто он?” просил я переводчицу.

“Он – провидец”.

“О, круто”, сказал я. “Может он предскажет мне мою судьбу?”

Она поговорила с ним, а затем попросила меня дать ему четыре гонконгских доллара и показать ему свою ладонь. Я сунул свою руку прямо ему под нос. Он провёл своей рукой по моей, затем вдруг свернул мою ладонь и оттолкнул её от себя. Его лицо исказилось, будто он только что выпил кислого молока. Он что-то сказал ей, а затем подал ей знак уйти.

“Что он сказал?” спросил я переводчицу.

“Вам этого лучше не знать”, сказала она, отворачиваясь и идя вперед.

“Нет”, преследовал я её. “Что он сказал?!”

“Он сказал, что до конца года вы умрёте, если не измените себя”. Было 21-ое декабря. “Он также сказал, что вы не способны ничего изменить”.

Не думаю, что Бог мог ниспослать мне предостережений больше, чем Он послал мне за последние несколько недель. Моя жизнь скатывалась к печальной, одинокой зависимости, и каждому, от такого честного бизнесмена, как господин Удо, до сумасшедшего старого предсказателя, это было ясно, как белый день. Всем, но только не мне. “Помилуйте”, заорал я переводчице. “Я только что впустую потратил десять долларов на это!”

Когда мы возвратились в гостиницу, я позвонил моему дилеру в Лос-Анджелес, чтобы как обычно договориться с ним о встрече. “Я прилетаю завтра”, сказал я ему. “Встреть меня с товаром на штуку баксов: смэк и немного кокса, шприцы и коробочек «Кристал» («Cristal»). У меня будет немного свободного времени прежде, чем я отправлюсь в Европу, и я хочу максимально его использовать”.

Я прилетел в международный аэропорт Лос-Анджелеса, тут же вмазался в серебристом лимузине, который уже ждал меня, и возвратился домой. Порой вы не можете сказать, насколько вы изменились, когда вы далеко от дома и не видите себя в своём домашнем зеркале. Это хороший способ сравнить себя с тем, каким вы были раньше, когда в последний раз смотрелись в него. Мне захотелось заплакать. Моё лицо опухло от алкоголя, как у Джимми Пэйджа (Jimmy Page) или Мика Марса. Мои руки стали тонкими, как прутья, и были покрыты выцветшими следами наколок, а остальная часть моего тела была чем-то мягким и дряблым. Моё лицо напоминало одну из силиконовых детских кукол, у которой под кожей слой жидкости. Хотя игрушка, которую напоминал я, явно принадлежала какому-то невоспитанному малышу, который жестоко с ней обращался. Мои волосы выпадали клоками, а концы выглядели секущимися и опалёнными. Я разлагался прямо на глазах.

Мне необходимо было выйти на сцену, чтобы убежать от собственного распада и одиночества. Я пролистал свою телефонную книжку в поиске старых друзей. Я позвонил Роббину Кросби (Robbin Crosby), затем Слэшу (Slash), потому что «Guns N’ Roses» должны были открывать нас в Америке после европейского тура. Я захватил Роббина из его дома на серебристом лимузине, который я любил арендовать, и дал ему немного кокса. По пути к «Фрэнклин Плаза Отэль» («Franklin Plaza Hotel»), где жили «Guns N’ Roses», т. к. все они были бездомными, я облевал весь лимузин. Я вытерся куском бобровой шерсти, которой был отделан цилиндр, который я купил в подарок Слэшу, и у его двери вручил его ему вместе с бутылкой виски. Кое-кто из парней «Megadeth» также остановился в гостинице, так что все мы погрузились в лимузин. Роббин раздобыл немного героина у своего дилера, который был не слишком рад, увидев у своего дома бросающийся в глаза лимузин. Мы засадили героин, затем наступил провал в памяти.

Мы добрались до «Кэтхаус» («Cathouse» – ночной клуб), устроили заваруху и, шатаясь, погрузились обратно в лимузин, с ордами фанатов, преследующих нас. Мы вернулись во «Фрэнклин», где нас ждал дилер Роббина. Он сказал, что, пока нас не было, он получил немного сладкого персидского героина, и спросил, не хочу ли я его попробовать. “Да”, сказал я ему. “Только это сделаешь ты”. Тем вечером я был слишком обдолбан, чтобы сделать это самостоятельно. Единственный раз, когда я позволил кому-то сделать мне укол, был на с’ёмной квартире в Хаммерсмит (Hammersmith), где меня чуть было не выбросили в мусор.

Он закатал мой рукав, перетянул мою руку резиновым жгутом и ввёл «перса» в мои вены. Героин добрался до моего сердца, взорвался по всему моему телу, и я мгновенно посинел.

Я потерял сознание. Когда я открыл глаза, всё, что я увидел, было пятно света, цветное и движущееся. Я лежал на спине и двигался сквозь какой-то коридор. В ушах были слышны звуки, сначала неразличимые, но медленно выделяющиеся из белого шума.

“Мы теряем его, мы теряем его”, говорил кто-то.

Я попытался сесть, чтобы выяснить, что происходит. Я думал, что будет трудно подняться. Но, к моему удивлению, я взлетел вертикально вверх, словно был невесом. Затем я почувствовал, будто что-то очень нежное захватывает мою голову и тянет меня вверх. Надо мной всё было ярко-белого цвета. Я посмотрел вниз и понял, что я покинул своё тело. Никки Сикс – этот грязный татуированный контейнер, который когда-то вмещал меня – лежал теперь накрытый простынёй от лица до пальцев ног на каталке, которую санитары заталкивали в машину скорой помощи. Фанаты, которые следовали за нами всю ночь, толпились на улице, вытягивая шею, чтобы посмотреть что происходит. Затем я увидел припаркованный поблизости серебристый лимузин, который возил нас всю ночь, которая уносила меня теперь к моему…

Вдруг я почувствовал на своей голове что-то уже не столь нежное, а чью-то руку, что-то грубо и бесцеремонно схватило меня за ногу. Я молниеносно понёсся вниз сквозь воздух, сквозь крышу санитарной машины и с болезненным ударом приземлился обратно в свое тело. Я изо всех сил попытался открыть глаза, я увидел иглы с адреналином – не одну, как в «Криминальном чтиве» («Pulp Fiction» – культовый фильм Квентина Тарантино), а две. Одна из них торчала из левой части моей груди, другая – из правой. “Никто не умрёт в моей грёбаной «реанимации»”, услышал я мужской голос. Затем я потерял сознание.

Когда я очнулся, я увидел прожектор, который светил мне прямо в глаза. “Где ты берёшь свою наркоту?” рявкал голос. Я стонал и пробовал освободиться от тумана и боли в моей голове. “Ты – наркоман!” Я пытался отвернуть голову, чтобы избежать мощного потока света, который, казалось, прожигает мой череп. “У кого ты взял эту дурь?” Я не мог ничего видеть. Но я чувствовал, что у меня из носа торчат трубки, и иглы приклеены пластырем к моим рукам. Единственное из всех ощущений, которые я мог распознать в бреду, была игла в моей руке. И полицейский. “Отвечай мне, ты, чёртов наркоман!”

Я открыл рот и втянул в себя то, что ощущалось, как первое дыхание моей новой жизни. Я почти задохнулся от него. Я закашлялся и задумался, почему мне подарили второй шанс. Я был жив. Что я мог сделать, чтобы прославить это драгоценное чудо второго рождения? Что я мог сказать, чтобы выразить свою благодарность?..

“От***ись!”

“Что?! Ты – долбанный ублюдок, наркоман, подонок!” завопил мне в ответ полицейский. “Кто дал тебе эти наркотики!”

“Пошёл ты!”

“Вот именно. Если ты не скажешь нам…”

“Я задержан за что-нибудь?”

“Мм, нет”. К счастью, когда я потерял сознание, у меня при себе не было никаких наркотиков. Должно быть, Роббин или кто-то ещё прибрали всё в комнате.

“В таком случае, идите к чёрту”. Я снова потерял сознание.

Следующее, что я помню, как стоял без майки на парковке автомобилей возле больницы. Там были две девчонки, которые сидели на бордюре и плакали. Я подошёл к ним и спросил, “Что случилось?”

Их лица побелели. “Ты жив!” запинаясь, сказала одна из них.

“О чем вы говорите? Конечно, жив”.

Они вытерли свои глаза и безмолвно уставились на меня. Они были настоящими фанатками. “Скажите, ребятки, вы не могли бы отвезти меня домой?”

Их лица аж взмокли от волнения, и, страшно нервничая, они усадили меня на пассажирское сидение своей «Мазды» («Mazda»).

Глава шестая

ВИНС

«НОЧНОЙ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК РОЖДАЕТ УЖАС В СЕРДЦАХ НАШИХ ЖИВЫХ ГЕРОЕВ»

Я перевернулся в кровати и, полусонный, снял телефонную трубку. Я был первым, кому позвонили.

“Никки в больнице. У него передозировка (OD – overdose)”. На проводе был наш тур-менеджер Рич Фишер (Rich Fisher).

“Господи. Что? Он жив или мертв?”

“Я точно не знаю”, сказал Рич.

“Перезвони мне сразу же, как только что-нибудь станет известно. Хорошо?”

Я начал одеваться, чтобы поехать к нему в больницу – если он был жив. Телефон зазвонил снова. Это был Борис (Boris) – водитель лимузина, который всегда возил Никки. Он сказал, что он видел, как дилер Никки выпрыгнул из окна номера в гостинице и побежал по улице с криком, “Я только что убил Никки Сикса!” Затем он увидел, как под’ехала карета скорой помощи, и санитары вынесли Никки на носилках, его лицо было накрыто простынёй.

Я никогда не плачу. Но той ночью я рыдал. Слезы катились у меня по лицу, и впервые за всё время, сколько я себя помню, я не думал о самом себе. За всё то дерьмо, через которое мне пришлось с ним пройти, я действительно любил этого заносчивого сукиного сына. Я уставился на телефон, не зная, кому звонить и что делать. Затем он зазвонил снова. Звонил Чак Шапиро (Chuck Shapiro). Репортер разбудил его с просьбой привести цитату для некролога Никки. Значит, это была правда.

Встревоженный, но как всегда уравновешенный, Чак оставил меня ждать на линии, а сам тем временем позвонил в Сидэрс-Синай (Cedars-Sinai) – больницу, куда «скорая помощь» отвезла Никки.

“Я звоню узнать насчёт Никки Сикса”, выпалил Чак, когда ответила регистратор.

“Он только что ушёл”, сказала она ему.

“Он только что ушёл? Что вы имеете ввиду? Я думал, что он умер”.

“Да, он только что ушёл. Он выдернул трубки из носа, вытащил капельницы (IV) из рук и сказал всем, чтобы катились ко всем чертям. Он так и ушёл в одних кожаных штанах”.

Глава седьмая

НИККИ

«В ДОВЕРШЕНИЕ ВСЕГО, РАЗРЫВАЯ СЕРДЦА НАШИХ НАИБОЛЕЕ СЛАБОНЕРВНЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ, НИККИ ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО СУДЬБА – ЭТОТ БЕЗЖАЛОСТНЫЙ ГОНИТЕЛЬ – ВСЕ ЕЩЁ ПРЕСЛЕДУЕТ ЕГО ПО ПЯТАМ СО СВОЕЙ КОСОЙ НАИЗГОТОВКУ»

Во время поездки домой радиостанции сообщали о моей смерти. Девочки смотрели на меня большими влажными глазами и спрашивали с неподдельным участием, “Ты ведь не будешь больше принимать наркотики, правда, Никки?”

В туре я чувствовал себя настолько одиноко и отвратительно, так, словно у меня нет никого, кто беспокоился бы обо мне, и никого, о ком беспокоился бы я. В том автомобиле я вдруг осознал, что я был одним из самых счастливых парней в мире. У меня были миллионы людей, которым я был небезразличен, и миллионы людей, которые были небезразличны мне. “Никогда”, сказал я им от чистого сердца.

Мне было настолько забавно, что все думают, будто я умер, что, как только я вернулся домой, я подошёл к своему автоответчику и изменил сообщение. “Привет, это Никки. Меня нет дома, потому что я умер”. Затем я вошел в ванную, вытащил пакет героина из аптечки, закатал свой рукав, перетянул руку жгутом и после первого же нажатия на поршень шприца понял, что вся любовь и забота тех миллионов фанатов всё ещё не способны доставить мне такое удовлетворение, как один хороший укол героина.

Я проснулся следующим днем распластанный на полу ванной с иглой, всё ещё торчавшей у меня из руки. Плитка на полу была залита кровью. Моей кровью. Я снова потерял сознание.

Где-то далеко зазвонил телефон.

“Привет, это Никки. Меня нет дома, потому что я умер”.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ: “НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ”

Глава первая

ДОК MАКГИ

«В КОТОРОЙ ГЛАВНЫЙ ОПЕКУН “MOTLEY CRUE” ОСВЕЩАЕТ НАИБОЛЕЕ ТОНКИЕ МОМЕНТЫ УПРАВЛЕНИЯ В ПОЛНОМ КОНТАКТЕ»

Как менеджер, я больше всего жалею о том, что позволил Винсу думать, что он сможет избежать неприятностей, связанных с убийством. Я помню, как я сидел с Винсом после того, как произошёл несчастный случай с Раззлом (Razzle), и адвокаты сказали ему, “Судья хочет, чтобы ты отсидел какое-то время в тюрьме”. Винс поднял на них глаза, и я никогда не забуду сказанных им слов: “Я не могу”.

“Что ты хочешь этим сказать, чего ты не можешь?” спросил я его.

“Я должен ехать в тур”.

“Ах, чёрт”, хлопнул я себя по голове. “Почему же я не подумал о том, чтобы использовать это обстоятельство для защиты в суде? Мой клиент – Винс Нейл – невиновен в убийстве и не может сесть в тюрьму, потому что он должен отыграть несколько концертов. Дело закрыто”.

По мнению Винса, он находился над законом. И уход от настоящего наказания в виде нескольких недель, проведённых в роскошной тюрьме, и «Ролекс» за двенадцать тысяч долларов, конечно же, не преподали ему никакого урока. Теперь у него были все в мире оправдания, чтобы делать то, что ему хочется, т. к. ничто не могло его остановить. Такие парни как Мик, который не сказал мне более семи слов за мои первые пять лет руководства группой, так долго питались всяким дерьмом, что знали, каково это – быть ничем. (Конечно, Мик был довольно депрессивным парнем и, к тому же, таким доверчивым, что я всегда думал, что у него должно быть своё собственное телевизионное шоу: «Хотите обмануть меня?»)

Мой настоящий кошмар начался, когда я пытался удержать Винса от выпивки во время его испытательного срока. В Орландо, штат Флорида (Orlando, Florida), во время тура «Theatre of Pain» нам так надоели его выходки, что мы оставили его в гостиничном номере с двумя телохранителями и сказали им просто вышибить из него всё дерьмо. Самым большим врагом этого парня всегда был он сам; в туре «Girls» он делал себе бутерброд за кулисами в Рочестере (Rochester – город в штате Нью Йорк), и с ним случилась истерика, когда всё, что он смог найти, была банка горчицы «Гульден» (Gulden’s mustard), и не было горчицы «Фрэнч» (French’s mustard). Тогда он хлопнул стеклянную бутылку об стену и порезал сухожилия на нескольких пальцах своей правой руки. Мы вынуждены были отменить шоу и срочно перебросить его по воздуху к специалисту в Балтимор (Baltimore).

Конечно, Винс не может полностью нести ответственность за своё поведение. Как его менеджеры, Дуг (Doug Thaler) и я, в какой-то степени, потворствовали ему, позволяя многое, возможно, потому что группа была так популярна. Но, в конце концов, нам всё-таки пришлось принять жёсткие меры. Но то, что потрясло нас больше всего, не было связано с Винсом. Это было связано с Никки.

Теперь уже Никки – король неудачников – в туре «Girls» предстал пред нами во всей красе. Ни Дуг, ни я не хотели находиться рядом с ним, поэтому мы тянули спички, чтобы определить, кто будет сопровождать группу в гастролях по Японии. Я вытянул короткую: японский промоутер господин Удо – один из моих лучших друзей. Каждый раз, когда он везёт какую-нибудь группу в Японию, он ставит на карту свою репутацию. И с «Motley Crue» не было по-другому. За исключением того, что самим «Motley Crue» было абсолютно на это наплевать. Они – дикари с полными карманами денег, которых не волнует никто, даже они сами.

Первое, что случилась, когда мы прибыли в Японию, было то, что Томми поймали с марихуаной, которую нашли в его оборудовании. Господин Удо отмазал нас от этого, а несколько дней спустя мы все, сразу после выступления, отправились из Осаки на сверхскоростном пассажирском экспрессе. Эти клоуны были в полной экипировке, в гриме, который растёкся по их лицам, с цепями и татуировками повсюду. Никки и Томми были абсолютно неконтролируемы. Если бы вы летели над поездом в вертолете, вы бы видели, как все эти японцы, словно тараканы, выскакивали из вагона, в котором мы ехали. Если бы вы смогли заглянуть внутрь, вы увидели бы, как Никки бросил бутылку «Джек Дэниэлс» и попал в затылок какому-то бизнесмену-японцу. Если бы вы опустили туда микрофон, вы услышали бы, как кричал этот парень, и как пульсировала кровь, вытекая из его головы. Это было очень жестоко. Просто зверски.

Прибывая на вокзал в Токио, мы увидели сотни полицейских, бегущих рядом с вагоном. “Эй, Никки”, сказал я. “Ваш фэн-клуб уже здесь”. А он был настолько невменяем, что даже не понял, что они послали спецназ, чтобы арестовать его. Он был уверен, что это была восторженная японская публика.

Они отвезли Никки и меня в тюрьму. И, пока мы сидели там, он спросил меня, “Ну, чувак, как тебе нравятся мои татуировки? Как, по-твоему, что подумают о них «копы»?” (cops – полицейские)

Я думал о моей жизни в Майами (Miami): у меня был довольно неплохой бизнес до того, как я переехал на Западное Побережье (West Coast) руководить этими парнями. Я играл на гитаре, продюсировал альбомы «Styx», «The Ohio Players» и «The Average White Band», управлял такими хорошими ребятами, как Пэт Трэверс (Pat Travers). Жизнь там была такой мирной и простой. “Не знаю”, ответил я Никки. “Но вот, что я тебе скажу: если они снимут с меня наручники, я вышибу из тебя всё твоё дерьмо”.

Наконец, несмотря на идиотское остроумие Никки, его освободили в пять утра. Я остался в участке, весь день подписывая всякие бумаги. Когда я, наконец, вернулся в свой гостиничный номер той ночью, готовый рухнуть от изнеможения, кто ещё, как не Винс, мог постучать в мою дверь. Он был пьян вдрызг и пытался трахнуть подругу какого-то бандита из «Якудзы». Но в это же время его глупая подруга из Лос-Анджелеса прилетела в Японию и была в его номере. Поэтому он слинял от неё, т. к. не хотел иметь дело с разборками, в которые его снова втянул его собственный член.

“Уволь тур-агента”, процедил он, пуская слюни.

“Что?”

“Уволь грёбаного тур-агента!”

В тот день все способы были хороши для меня. Я ударил его прямо в лицо, закрыл дверь и погрузился в мирный сон. Вот так я и управлялся с этими парнями: мы всё время вышибали дерьмо друг из друга. Я называл это «управление в полном контакте» (full-contact management – по аналогии с боевыми искусствами).

Когда, несколько дней спустя, Никки сказал, что он отправляется в Гонконг, Таиланд и Малайзию с одной только пачкой презервативов, я уже предвкушал дальнейшее применение силы. Я знал, что должен буду ходить за ним по пятам и нянчить его, потому что, если бы я этого не делал, он бы себя убил или потерялся, или был продан в белое рабство. К счастью, он не поехал дальше Гонконга, где он заказал что-то около 150-ти проституток в течение двух дней. Я, наверное, убил бы его, когда он послал дюжину хихикающих проституток к моей двери, в то время как я разговаривал по телефону со своим семейством.

Конечно, Никки не был сексуально активен тогда. Он, вероятно, просто говорил, и говорил, и говорил с бедными шлюхами, пока они не приходили к выводу, что никакая сумма денег не стоила этой пытки. Он был абсолютно отмороженным героинщиком (stone-cold junkie), и ему становилось всё хуже и хуже. Когда в декабре мы вернулись в Калифорнию, мне начали звонить посреди ночи из компании безопасности, которая охраняла его дом, потому что они приезжали на его вызовы и обнаруживали его ползающим по двору с дробовиком.

За несколько дней до Рождества я отправился на обед с Бобом Красноу (Bob Krasnow) из «Электры». “Ну”, сказал он. “Как твои парни?” “С ними всё будет хорошо”, сказал я, “если они смогут остаться в живых”.

Затем, сразу после обеда, позвонил Дуг. У Никки случилась передозировка в каком-то гостиничном номере, и они полагали, что он умер. Это не должно было стать сюрпризом для меня, но всё-таки я был удивлён. После шока наступило раздражение. Затем пришло разочарование. Я был огорчён самим собой из-за того, что связался с такой группой, как эта, и из-за того, что позволял этим парням избегать неприятностей, когда они вели себя, как животные. Особенно теперь, когда одно животное уже убило себя.

Когда я узнал, что Никки на самом деле жив и сбежал из больницы, я понял, что я должен делать. Я пришёл в офис, вызвал Дуга к своему столу и сказал ему, “Я больше этого не потерплю. Я не собираюсь смотреть, как люди гибнут”.

У них был намечен тур по Европе, и это был наилучший шанс, прилететь домой, скорее, в мешках для трупов, чем на «Конкорде» («Concorde» – сверхзвуковой пассажирский самолёт). Мы отменили тур и начали искать Никки. Никто не отвечал по его номеру, но он изменил своё сообщение на автоответчике, поэтому мы знали, что он был там. Мы приехали к нему домой и нашли его в ванной с кровью, размазанной по всем стенам. Он лежал там, в кожаных штанах, без майки, обдолбанный и невменяемый. Я сказал ему, что он поедет ко мне домой для детоксикации. Проблема с Никки состоит в том, что он очень заинтересован, чтобы ничто его не контролировало. Он управляет всем. Но в этом случае, героин обладал намного большей властью, чем та, с которой он готов был считаться.

Никки пробыл у меня в Тарзана (Tarzana) почти неделю. Боб Тиммонс (Bob Timmons) приезжал каждый день, чтобы пытаться удержать его от наркотиков, и Стивен Тайлер из «Aerosmith», который проявлял внимание к Никки, звонил каждый день, чтобы поизмываться над ним. “Ты умрёшь”, говорил он ему. “Ты должен это понимать”. Наконец, Никки сломался. Он впервые признался нам, что не может управлять своей привычкой. Мы вызвали остальную часть группы и провели большое собрание в моей гостиной. Они выглядели жалкими. Был Никки, который умирал; Томми, который всё больше пил и дрался со своей женой; Винс, который абсолютно вышел из под контроля; и Мик, который обычно просыпался каждое утро, пил и рыдал над самим собой, пока не отрубался. И это, как предполагалось, была одна из самых великих, величайших рок-групп в мире.

Во-первых, Дуг и я сообщили им, что они должны будут заплатить европейским промоутерам за отмену тура из своего собственного кармана. Во-вторых, они либо берутся за ум, либо находят себе новых менеджеров. Мы представляли об’единенный фронт. Никки признал, что он должен лечь в больницу на обследование – то, на что он никогда прежде не соглашался. Томми, который так легко на всё ведётся, что готов был выпить яду, если бы Джим Джонс попросил его об этом, сказал, что он, конечно же, в деле. (Jim Jones – американский проповедник, после проповеди которого в 1978 году, около девятисот человек совершили массовое самоубийство, приняв яд) Винс упрямился и не хотел ничего признавать, вытянув вперёд свои пятки и болтая всякий вздор. А Мик просто посмотрел на нас каким-то странным весёлым взглядом.