Текст книги "Чем заканчиваются все дороги? (СИ)"

Автор книги: Medorra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Он знал, что в этой жизни ему осталось последнее: быть сильным. До самого конца смотреть поверх их голов. Дорога его заканчивается, и он должен, обязан сойти с нее, расправив плечи, и лишь тогда грязи этой дороги не прилипнуть к его сапогам, ступающим туда, куда не пускают без татуировки лозы Шаэрраведда на плече. Где всегда пахнет яблоками, и нет ни d’hoine, ни aen seidhe – есть просто жизнь. И свет, падающий сквозь листья, которые никогда не подхватит ледяной ветер Midenwaenne.

Вся его жизнь словно отдалилась, подернулась дымкой, будто берег, от которого отплывает корабль. Каждый день, хмуро глядя прямо перед собой, на мерно покачивающуюся гриву лошади, на грязную дорогу, он повторял себе, что должен верить, что все было не зря, что если не верить – жизнь не имеет смысла. Ничто не имеет смысла. Смерть – особенно. А потому – он должен верить. Просто обязан. Он должен быть тем, кем должен. Ничего не изменилось.

Но словно что-то надломилось внутри, в самой сердцевине.

Он никак не мог решиться сказать это самому себе. Он, скоя’таэль, убивший сотни врагов, кидавшийся в самые безрассудные стычки и выходивший из них победителем, ведший за собой самых отчаянных, ненормальных и неуправляемых бойцов – он никак не мог признаться себе, что не хочет умирать. Что ему страшно. Что ему отчаянно, дико не хочется за этот край.

На одной из стоянок, лежа головой на седле, укрывшись седельным потником, он отчего-то решил непременно припомнить что-то хорошее. Что-то далекое, никак не связанное с войной, с жизнью скоя’таэля, со смертью, с голодом… И наконец он нашел. Глубоко-глубоко в памяти.

Нашел – и тут же пожалел, едва не задохнувшись от внезапной боли и ярости, вдруг пронзивших душу. Ему вдруг стало так горько, что захотелось схватить кого-то неведомого и долго, с оттяжкой бить его кулаками, пока кожа не слезет с костяшек пальцев, спрашивая вновь и вновь: «Где моя жизнь? Где? Сволочь, ублюдок поганый, где она?» Захотелось разорвать кого-то на части, голыми руками – впервые не ради свободы, не ради кого-то другого, не ради цели или веры. А лишь потому, что ему предстояло умереть. Вот так просто. Спустя столько лет. Так и не увидев ничего, ни одного дня, который он прожил бы не во имя чего-то, а… просто прожил бы. Сидя в густой траве, или за столом с друзьями, которых не придется хоронить поутру. Не думая о завтрашнем дне. Наедаясь до отвала. Гуляя там, где и когда захочется. Вспоминая, каковы на ощупь книги. Не прячась для игры на флейте в берлогу, из которой не слышно ни звука…

Он медленно закрыл и открыл глаза. Вдохнул и выдохнул, сосчитав до десяти. Потом горько, криво усмехнулся… Ничто больше не имело смысла. Даже ярость. Он вдруг подумал: а что, если попытаться бежать? Хотя бы ради того, чтобы быть убитым сразу, лишив d’hoine удовольствия сперва глумиться над ним в каком-нибудь вонючем подвале, а потом развлекать толпу его смертью…

И тогда это случилось.

Они вынырнули из ниоткуда. Вдвоем. Словно тени, они бесшумно, но сразу и безошибочно подошли к нему, не заходя в круг света костра. Двое, охранявшие его, не успели издать ни звука. Иорвет увидел склонившееся к нему лицо в капюшоне, сверкнувшие зеленые, почти что эльфьи глаза, шрам во всю щеку… «Якорь!» – еле слышно, но торжествующе шепнула Цири и тут же прижала палец к губам.

Ему не надо было ничего объяснять. Бесшумно, одним слитным движением, он вскочил с лежанки и скрылся вместе с ними в темноте. На все потребовалось не более трех ударов сердца.

Цири швырнула его в этот странный мир, в дом этой маленькой d’hoine. На прощание ведьмак успел прошипеть ему: «Сиди там и не дергайся! Без фокусов, Йорвет, слышишь?»

…он проснулся, но глаз не открыл и не пошевелился, напряженно вслушиваясь в сереющие предрассветные сумерки, гадая, что же его разбудило. Ах, ну конечно же! Щелчок замка, которым d’hoine заперла свою комнату перед сном, наивная маленькая d’hoine, думающая, что замки на дверях способны от чего-то защитить… Любопытная d’hoine. Странная. Боявшаяся его до дрожи, и при этом говорившая какую-то опасную ерунду. Но он не ощущал в ней ни ненависти, ни затаенной брезгливости, так часто встречаемых им в глазах женщин того же Вергена. Это было удивительно. А еще более удивительным – и неправильным – было то, что ее ненавидеть он тоже почему-то не мог, как ни старался. И это, пожалуй, интересовало его даже куда сильнее, чем он сам себе готов был признаться.

Gwinn’blade, его чародейка и его серовлосое дитя – в них тоже не было ненависти. Пожалуй, они даже были ему в каком-то смысле друзьями. Но они, в конце концов, были не совсем людьми. И все они были друг другу зачем-то нужны, и всем был нужен он – так или иначе.

Этой же d’hoine он не то, что не был нужен – он мешал ей, раздражал ее, провоцировал и намеренно злил, прощупывая и стараясь понять, что же с ней делать. Она должна была бы стараться от него избавиться любыми путями. Выдать своим неведомым местным властям. Попытаться отравить, усыпить, убить. Но почему-то она этого не делала.

Она зашила его рану, хотя он едва не задушил ее. Она предложила ему еду, пиво и горячую воду. Она искренне вспылила, когда поняла, что он не верит ей и не доверяет… Что это? Глупость существа, ни разу не сталкивавшегося с войной? Со смертью и опасностью? Обычная наивность юности, доходящая порой до абсурда?..

Но она не была юна – по человеческим меркам. Лицо ее, хотя и не было уродливым лицом старухи-d’hoine, все же не было и молодым… Он припомнил живые, темные глаза, под которыми, еле заметные, начинали собираться первые морщинки. Темные волосы, в которых пока не было седых нитей – но он знал, как это ненадолго. Он хорошо ее рассмотрел, пока она возилась со швами на его руке. Фигурка у нее была ладная, стройная – в его мире такой фигурой среди d’hoine могли похвастать или совсем юные девушки, или же чародейки… «Какого дьявола я вообще о ней думаю? – вдруг разозлился он, слушая тихий плеск воды, доносящийся из ванной, куда она прошмыгнула, очевидно, уверенная, что он спит и ее не слышит. – По-хорошему, надо ее связать и оставить в этой ее «ванной», и спокойно ждать, когда Цири заберет меня отсюда…»

И тут же, непрошенным видением, вновь перед ним возникло лицо этой d’hoine, и те ее слова: «Если так цивилизованная раса благодарит за гостеприимство – я очень рада за вас!» Как это ни было странно, но эта бессмысленная, такая смешная, детская отвага что-то шевельнула в его душе. Может, поэтому он сейчас лежит тут, никак не в силах отойти от мучительного сна, заставившего его вновь переживать…

Жажду жизни. Нелепую, невозможную. Взыгравшую тогда, когда дОлжно было бы достойно умереть.

Дверь в ванну отворилась. Маленькая d’hoine – Алиса, вспомнил он зачем-то ее имя, – выскользнула в коридор. Замерла на пороге комнаты… И двинулась к нему, осторожно и опасливо.

«Ну конечно, – подумал Йорвет, не шевельнув ни одним мускулом, но внутренне весь подобравшись. – Что на этот раз? Любопытство, или все-таки решила попытаться?.. И что же у тебя в руке? Нож, стилет? Даже интересно…»

Обостренным эльфьим чутьем он слышал, что она стоит прямо над ним. Неподвижно, будто о чем-то размышляя. А потом, совершенно неожиданно, на него вдруг упало сверху что-то мягкое и… теплое.

Он вскочил, заламывая ее руку и только сейчас понимая, что это «что-то» было одеялом. Она протестующе, тихо запищала в его руках, затрепыхалась, словно пойманная птица. В ноздри ему ударил ее запах. Совсем не резкий, не противный. Не похожий на то, как пахли, бывало, пленники и… пленницы-d’hoine.

В руках у нее не было ни стилета, ни ножа. Вообще ничего не было. Волосы ее пахли облепихой. А кожа – чем-то, похожим на запах Трисс Меригольд, когда та стояла слишком близко.

Он отпустил ее, и она дала ему воды, свежей и чистой. И села рядом, не убегая. И тут же смутилась – кажется, скорее сама себя. На всякий случай он нашел свой платок и обвязал голову, скрывая шрам. Он знал, что уродлив. Что без повязки на него неприятно смотреть даже женщине-d’hoine… И уставился в полутьме на ее стройные, не прикрытие тканью штанов, обнаженные ноги, которых она почему-то явно стеснялась.

Он вдруг вспомнил, какое отвращение у него когда-то, давным-давно, вызвал вид обнаженной человеческой женщины. Как он гадливо скривился, поняв, что собирается с ней, выволоченной из подожженного дома, делать его боец… Увидел ноги, покрытые редкими черными волосками. И целый пучок таких же волос выше, когда тот разорвал на ней остатки платья.

Мрак все светлел, и было видно, что ноги сидевшей рядом женщины были гладкими, как у эльфки. На лодыжке была еще одна татуировка, изображавшая сову…

А она, маленькая d’hoine, вдруг смутилась еще сильней. Не глядя на него, поднялась, собираясь уйти, но при этом явно того не желая. Он ее не удерживал.

***

Алису била дрожь. Она заперла дверь в комнату на замок, хотя и понимала, что глупее ничего и придумать нельзя. Она накрылась одеялом с головой и застыла, готовая, сама не понимая почему, чуть ли ни разрыдаться. И при этом против воли вновь и вновь вспоминала сидящего рядом эльфа, его взгляд, беззастенчивый, но не холодный… И в конце концов все же провалилась в сон, как в яму.

Когда она проснулась, было уже почти 10. Сев на кровати, она кое-как пригладила волосы, оглянулась по сторонам, потянулась за штанами. Из кухни слышалась какая-то возня. «Интересно, я каждое утро буду надеяться, что это все мне просто приснилось?» – подумала Алиса и вдруг усмехнулась… Быстро оделась и пошла в кухню как можно скорее, ощущая, что настроение стремительно улучшается. Такого не случалось с ней по утрам уже очень, очень давно.

Йорвет выглядел так, будто спокойно проспал часов эдак 12 – явно посвежевший, даже будто не такой колючий, как накануне. Моментально разобравшись с конструкцией дивана, он, пока Алиса умывалась, деловито его собрал, придвинул стол на место; сложил подушки и плед аккуратной стопочкой.

Алиса нарезала хлеб и копченую грудинку, сварила кофе.

Кофе привел Йорвета в нескрываемый восторг. Он выпил целых две кружки, одну со сливками, вторую – без, и, по совету Алисы, под утреннюю трубку табаку. Жмуря свой единственный глаз, он с интересом расспрашивал Алису, что это за диковинные зерна и как именно они растут, и ругался на своей Старшей речи, узнав, что вряд ли их удастся вырастить даже в Доль Блатанна. Затем Алиса, деловито прибрав со стола, сказала, что из готовой еды у нее больше ничего нет, а скоро обед, и захлопотала, наладившись варить борщ. Йорвет попросил – хотя нет, конечно же, потребовал – вскипятить ему кастрюлю воды, и занялся своей амуницией. Сперва он долго и старательно распрямлял над водяной баней оперение стрел. Потом, сложив их в колчан, принялся за остальное. Алиса украдкой поглядывала на то, как он смазывает снятую тетиву лука чем-то из маленькой баночки, которую он извлек из своих подсумков, и какое у него при этом лицо. Как сосредоточенно и чуть ли не любовно он приводит в порядок свою ременную «сбрую» – сайдак и перевязь; как правит об извлеченный откуда-то оселок одну из своих кривых сабель, как точит, что-то беззлобно ворча себе под нос, кинжал, провалявшийся неделю у Алисы на холодильнике. Возился он до самого обеда, и было видно, что занятие это успокаивает его, настраивает на мирный, раздумчивый лад. Украдкой он поглядывал на Алису, суетившуюся у плиты… Потом, аккуратно поставив сайдак с луком, колчан и ножны обратно в угол, он откинулся на спинку дивана, достал свою трубку и, окутавшись дымом, погрузился в некое подобие медитации.

Борщ удался на славу. Обоих аж пот прошиб. Потом Иорвет достал сапожную дратву и кривую иглу, и принялся чинить голенище сапога. Алиса выпросила у него оселок (ее собственный потерялся куда-то уже два месяца как) и взялась точить кухонные ножи. Эльф некоторое время смотрел на нее с кислым выражением лица. Потом не выдержал, разбранил, пересыпая витиеватую ругань словами Старшей речи, и Алису, и всех косоруких, ни на что не годных d’hoine разом, отобрал у нее и ножи, и точильный камень, и взялся за дело сам. Алиса уже усвоила, что обижаться, а, тем более, спорить – глупо.

Под мерное вжиканье, успокаивающее, кажется, и ее саму, она перемыла всю посуду. Потом почистила плиту и духовку. Потом, сама не заметив как, вымыла всю кухню до потолка, включая даже верхние полки, на которых что-то пылилось – Алиса уже и сама забыла что… Натирая фасады шкафов до блеска, она, сама того не замечая, принялась напевать себе под нос. Песня всплыла в ее голове сама собой, как это всегда и бывало, ниоткуда. Словно кто-то где-то нажал клавишу «play», но вместо колонок сигнал пошел напрямую в Алисину голову. И она тихонько, словно на ощупь пробуя собственный голос, давно уже не тренированный, запела.

Она знала, что когда-то у нее выходило действительно хорошо. Да чего там скромничать – замечательно выходило. И порой, в этой своей нынешней жизни, в долгие часы одинокого ночного бдения на диване, Алиса, сбросив все степени защиты и повернувшись к самой себе лицом, с печальной обреченностью думала, что пение – лучшее, что она умела делать во всей своей жизни… Когда-то. Но она давным-давно не поет нигде, кроме редких пьяных вылазок с Совой в караоке. Она работает посредственным архитектором в небольшой конторе, в провинциальном городе, проектируя склады и производственные ангары. И это правильно. Так должно быть, и так бывает со всеми. Потому что это разумно. И так будет отныне и вовеки веков. И никто, никто, даже она сама, в этом не виноват.

Песней, поселившейся теперь в ее голове и текшей по горлу, была «Summertime». Алиса вспомнила, как когда-то специально английский учила, чтобы петь эти блюзы. “Голос у тебя, как летний день – густой и медовый», – говорил ей когда-то препод по вокалу, с которым она лет в 19 как-то раз переспала, скорее из любопытства, чем действительно от желания. Он сулил ей будущее. Она не то, чтобы верила – просто ей нравилось это ощущение, когда не поешь – а будто плывешь в мягких, теплых потоках; когда, стоит только запеть – проходит и усталость, и головная боль, и даже расстройство желудка. Когда по-настоящему не видишь никого и ничего вокруг…

Не сразу она осознала, что вжиканье затачиваемого ножа смолкло. Внезапно оборвав очередную музыкальную фразу с пока еще не смелым, робким вкраплением импровизации, она застыла, как вкопанная. Потом выпрямилась и обернулась, сознавая, что щеки ее горят, что в голове вновь стучит, и что как она вообще могла забыться…

Эльф смотрел на нее, по-птичьи склонив голову, без улыбки. «Ну, сейчас он мне задаст!..» – обреченно подумала Алиса.

И Йорвет не подкачал.

– На каком языке ты пела, beanna? – медленно спросил он.

– На английском, – ответила Алиса. Голос ее прозвучал так, будто она извиняется, и она тут же себя за это выругала.

– И что это за язык? – спокойно продолжал эльф. – Где на нем говорят? Какая здешняя раса?

Алиса вздохнула, еще не смея надеяться, что тема, кажется, пошла в другое русло, чем обсуждение ее вокальных данных и, как она подозревала, примитивности человеческой музыки по сравнению с многовековой культурой aen seidhe, и так далее, и тому подобное – полный курс по Йорвету, да еще и отдохнувшему и набравшемуся сил.

– Один из человеческих языков, – сказала Алиса уныло. – Других рас у нас тут попросту нет. Только люди. D’hoine…

Эльф помолчал, испытующе на нее глядя. А потом протянул руку в приглашающем и, казалось, вполне миролюбивом жесте.

– Садись-ка сюда, beanna! – сказал он. – Обед у тебя удался на славу. Дела, я так понимаю, закончены. Думаю, теперь ты не откажешься ответить на мои вопросы? В мирной беседе, разумеется.

Алиса в который раз удивилась, как даже самые простые фразы он умудряется произносить так, будто насмешничает и глумится. И тут же зачем-то ей вспомнилось, что было на рассвете, и тот его взгляд… Обожгло, словно горячим хлыстом.

«В мирной беседе, как же, – подумала она про себя. – Ну, держись теперь, Алиса Витальевна!»

Три с половиной часа Алиса продиралась сквозь мировую историю, понукаемая вопросами, подчас настолько каверзными, что ей оставалось только опешить, и ядовитыми замечаниями. Иорвета совершенно не заинтересовали пресловутые «железные лошади и птицы». Зато он буквально вывернул Алису наизнанку, вытряхивая из нее всё, что она знала о современном устройстве всех значимых государств, о причинах мировых конфликтов и исторической предопределенности. Алиса горячилась, поминутно лазила в Википедию с ноутбука, – эльф сопровождал это взглядом, который Алисе ужасно не понравился – и забралась в конце концов в такие дебри, в которых и сама мало что понимала. Она перескакивала с древних греков на эпоху возрождения, с крестовых походов на колонизацию Америки, с колонизации – на войну в Персидском заливе и почему-то Первую мировую, о которой и в лучшие свои времена имела познания очень расплывчатые; а потом чуть не взвыла от отчаяния, поняв, что совершенно упустила из виду и Китай, и Японию. Она все время ждала, что эльф не выдержит, начнет психовать и ругаться на ее глупость и необразованность; но он терпеливо, вновь и вновь задавал свои вопросы, не перебивая и даже поощряя.

– Зачем тебе вообще нужно всё это знать? – взмолилась в конце концов Алиса. – Тебя послушать – так ты мир наш собрался захватить, не меньше… У меня сейчас голова взорвется, Иорвет, я больше не могу!

– Ваш мир мне ни к чему, – отвечал на это эльф без тени улыбки, со странным выражением.

А потом…

Потом Алиса, увлекшись сверх меры, показала ему документальную съемку, снятую во время Второй мировой. Потом еще одну документальную съемку…

Эльф сидел перед экраном с совершенно каменным, непроницаемым лицом. Потом медленно спросил – что за оружие в руках у солдат, и как именно оно действует. Алиса похолодела. Внезапно всё поняв, она испугалась. Но ни соврать, ни выдумать что-то попросту уже не могла.

Бесцветным голосом она быстро рассказала ему про принципы действия огнестрела. Ей хотелось расплакаться.

Йорвет молчал долго, очень долго. По лицу его, сумрачному и хмурому, Алиса не могла понять, о чем он думает; но она была уверена, что только что совершила ошибку, о которой будет жалеть всю жизнь… Ей вдруг вспомнилось все, что она о нем знала. О том, сколько лет он воевал за свой народ. Против целого света, не гнушаясь ничем… Ей вдруг стало по-настоящему жутко.

Эльф сглотнул. Было видно, что у него пересохло во рту, что слова царапают ему горло.

– Beanna. Смогла бы ты достать мне… – проговорил он хрипло. – Несколько этих ружей?

«Вот оно!» – ударило в ее голове, как колокол.

Глядя на его профиль, она сказала просто и безо всяких околичностей, ожидая самого худшего:

– Нет, Йорвет. Я не могу этого сделать.

Он так и не взглянул на нее. Долго-долго смотрел в экран. А потом сказал:

– Что ж…

И тут же, безо всякого перехода:

– Неплохо было бы пожрать, ты не находишь?

Поднялся и пошел в кухню, на Алису даже не обернувшись.

Она ждала, что за ужином экзекуция продолжится. Что теперь они будут говорить о ружьях и только о ружьях; что эльф, без сомнения, сразу понявший, какой шанс ему подсунула судьба, теперь с живой с нее не слезет.

Но ошиблась.

О ружьях он больше не обмолвился и словом, хотя даже это ухитрился сделать так, что Алиса сразу поняла – отныне это будет ее личный, персональный дамоклов меч, подвешенный над головой. Но тосковать и казниться эльф ей не дал, перекинувшись на начатую вчера тему татуировок с методичностью, от которой Алисе дурно делалось. Она начинала понимать, что скоя’таэльский командир не забывает ничего. Ни малейшей детали, ни единого, даже случайного разговора. И достает их, как козыри из рукава, в самый неподходящий момент…

В общем, пришлось Алисе держать экзамен по скандинавской мифологии и ее символике, а также о роли религии в мире вообще. Мозги ее кипели. Она уже всерьез начала разражаться и даже огрызаться, но эльф был неумолим, как сама смерть. А потом, не меняя каменного выражения лица, вдруг рассказал историю про ограбление одного храма в Вызиме, да так, что Алиса хохотала до слез, враз позабыв про все. Она тут же принялась лихорадочно вспоминать анекдоты, но, как назло, на ум лезли лишь те, которые эльф вряд ли понял бы – в силу, так сказать, внеземного своего происхождения. Тем не менее, беседа вдруг стала куда более легкой. Алиса больше не дергалась и не боялась острить, но куда ей было тягаться с Иорветом и его висельными шуточками… В общем, они, что называется, весьма мило болтали аж до полуночи, изведя почти весь Алисин чай. Алиса сидела на диване, и в какой-то момент с удивлением обнаружила, что эльф больше не восседает напротив, оседлав стул задом наперед и раскачиваясь на нем с непринужденной, прямо-таки цирковой ловкостью. Не прерывая какой-то истории, он переместился на диван, и теперь сидел близко-близко, касаясь Алисы локтем. Ей вдруг стало жарко. Она отчетливо чувствовала его запах – терпкий и приятный, не похожий на человеческий и странно волнующий… «Отодвинуться? – лихорадочно думала она. – Заметит! Заметит и обязательно скажет гадость какую-нибудь!» И она, совершенно одеревенев, так и сидела вплотную к эльфу, с ужасом и стыдом осознавая, что отодвигаться ей уже и не хочется, и что Иорвет это прекрасно понимает…

Когда она отправилась, наконец, спать, эльф принялся устраиваться на диване. Сдержано пожелав ему доброй ночи, она ушла к себе, плотно прикрыв дверь, чувствуя себя совершенно измотанной и – почему-то – обманутой. Повторяя про себя вновь и вновь, что «это тебе не парень с «Тиндера», и вообще он, сука, эльф, бандит и башка у него скроена по-другому, и радуйся, что он там, а ты – здесь, и твоя голова все еще у тебя на плечах», Алиса зло возилась под одеялом, никак не в силах найти положение, в котором ей было бы удобно. Но, как и прошлой ночью, усталость все же свое взяла, и пришел зыбкий, тревожно-настороженный сон.

В этом сне она видела Йорвета в форме американского солдата времен Вьетнамской войны. Видела какой-то пожар, почему-то сменившийся ощущением чего-то вязкого и тягучего, будто она тонула в болоте из борща… А потом она проснулась – от того, что матрас рядом с ней прогнулся от тяжести чужого тела.

Она подскочила в темноте, прижимая одеяло к груди. Иорвет, как ни в чем не бывало, лег рядом, на спину, закрывая лицо без повязки сгибом локтя.

– Твой диван слишком маленький и неудобный, – сказал он спокойно. – А у меня болит спина.

Алиса несколько секунд смотрела на него, а потом молча откинула в его сторону край одеяла – большого, рассчитанного на двоих, любящих в него уютно завернуться. Легла на бок, поворачиваясь к эльфу спиной… И замерла.

Когда она уже была уверена, что он уснул – в темноте вдруг раздался его певучий голос:

– Забыл тебе сказать, beanna. Мне понравилось, как ты пела днем.

Потом она услышала, как он повернулся, и, молясь, чтобы повернулся он не к ней, а от нее, она изо всех сил стала пытаться успокоиться и расслабиться.

И до утра так и не сомкнула глаз. Лежала, боясь шелохнуться, и слушала, как за ее спиной дышит эльф, настоящий, живой и очень теплый.

========== Глава 6 ==========

– …Иорвет, – уныло сказала Алиса, глядя внутрь холодильника. – У меня к тебе разговор.

– Чего тебе, beanna?

Алиса вздохнула, прикрыла глаза.

– Боюсь, зная тебя, это будет даже не разговор, а дискуссия.

– А ты настолько хорошо меня знаешь? – елейным тоном осведомился эльф.

Алиса села за стол с обреченным видом. Ей делалось тошно от одной мысли о том, что сейчас будет. Эльф же, благодушный, сытый, выспавшийся, а потому полный сил, тут же явно настроился на хорошую свару. Разве что руки не потирал в предвкушении. «Ну что он за человек такой… Тьфу ты. Не-человек. Не-вы-но-си-мо», – подумала Алиса.

– Ну ладно, – сказала она, слегка хлопнув ладонью по столу. – У меня закончились продукты. Можно сказать, совсем.

Иорвет, вальяжно развалившись на диване и слегка откинув голову назад, сверкнул на нее глазом. «Раунд первый», – тоскливо подумала Алиса, искоса на него глядя.

– И?

– И мне нужно за ними сходить.

– В чем проблема, – сказал он. – Одеваемся и идем.

«Так», – подумала Алиса.

– Нет, Иорвет. Я иду. Ты остаешься. И давай вот что: коротко и по делу.

Взгляд его стал масляным.

– Слушаю тебя внимательно, – сказал он так сладенько, что Алису передернуло.

Она заерзала. И, конечно же, принялась мямлить, кляня себя за это на чем свет стоит.

– Вот что: я в курсе, что ты мне не доверяешь. И, сразу хочу сказать, что прекрасно тебя понимаю… В смысле, точнее, не в смысле, что я что-то там замышляю – нет, не замышляю. Но ты этого не можешь знать наверняка. И потому не доверяешь и намерен держать в поле зрения круглые сутки…

Эльф картинно, прямо-таки театрально вздохнул, закатывая глаз под лоб.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать. Пока что ты говоришь, а точнее – мямлишь очевидные вещи, которые озвучивать нет смысла, – лениво проговорил он.

Алиса выдохнула, на секунду зажмурилась.

– Ты не можешь пойти со мной.

– И по какой же причине?

– Ты издеваешься?

– Ну?.. По какой же именно? – он подался вперед и слегка повернул к ней голову, будто желая лучше расслышать, демонстративно приставляя ладонь к заостренному, изящному уху.

Алиса, чувствуя, что начинает свирепеть, сжала губы. «Только не поддаваться! Он же специально меня провоцирует!..»

– Черт возьми, Йорвет!.. – воскликнула она. – Я вчера пол-дня тут перед тобой распиналась…

Не закончив фразы и понимая, что все это бесполезно, она попыталась все же взять себя в руки.

– Главным образом, по причине твоего экзотического наряда, – проговорила она спокойнее, стараясь глядеть не на него, а в окно. – Я понимаю, что, куря сегодня на моем балконе трубку, ты вряд ли прохожих рассматривал, но не думаю, что ты не заметил…

Он усмехнулся.

– …что ни у кого из прохожих нет длинных, заостренных ушей?

У Алисы заныло в груди. «Интересно, он от скуки это, или всерьез? Черт!»

Она посмотрела в его лицо. Глаз его разгорался той самой нехорошей, маньячной искоркой, которая ей совсем не нравилась. И пугала.

– И это тоже.

Эльф сцепил руки в замок и положил на них подбородок, сверля Алису взглядом.

– Не пойму я тебя, beanna. Вчера ты говорила, что о моем народе здесь знать не знают. Что никаких причин для вражды лично со мной у тебя, равно как у любого твоего здешнего сородича, попросту нет. А сегодня заявляешь, что моя внешность станет поводом…

– Да ничего я не заявляю, – снова срываясь, перебила Алиса. – Просто ты… Не делай вид, что не понимаешь. Ты другой, не такой, как все. Настолько другой, что это бросится в глаза, едва ты выйдешь на улицу! Да один твой наряд чего стоит!..

– И что же будет? – вкрадчиво спросил он.

Алиса в отчаянии развела руками.

– Не знаю я, что будет! Но явно ничего хорошего, – сказала она.

– Врешь, – спокойно проговорил эльф. – Знаешь.

– Ну хорошо. Знаю.

– Так говори.

– Тебя заберет первый же патруль, и отволочет до выяснения личности, – заговорила Алиса, накручивая сама себя, боясь, что иначе попросту потонет в охватившей ее беспомощности. – Конечно, ни черта не выяснит. Зато очень хорошо тебя разглядит. И сообщит своему начальству, что поймали не то мутанта, не то психа, без документов. Дальше тебя начнут таскать по всем инстанциям, трясти и беситься из-за того, что не будут знать, что с тобой делать… Потом, скорее всего, первым делом отправят в руки психиатров. Это такие, знаешь ли, врачи, которые занимаются расстройством личности. Мне продолжать? – зло спросила она.

– И в чем же заключается мое расстройство личности? – невозмутимо спросил эльф.

Алиса постучала ногтями по столу.

– В том, что ты полагаешь; нет, даже так: уверен, что ты – Йорвет из народа aen Seidhe, командир отрядов скоя’таэлей, ста лет от роду или сколько там тебе на самом деле, – угрюмо сказала она.

Некоторое время было тихо. А потом…

…потом эльф вдруг расхохотался. Громко, во весь голос, от души. Алиса опешила. С вытянувшимся лицом она смотрела, как он смеется. Пытаясь успокоиться, он едва переводил дух – но при взгляде на Алису его одолевал новый приступ хохота. Он смеялся, вытирая слезу, выступившую на единственном глазу, сверкая белыми зубами и чуть ли не пополам складываясь.

И против воли Алиса ощутила, что и ее начинает душить какой-то дурацкий, неуместный хохот.

– Это не смешно, Йорвет! – сдавлено проговорила она.

– Да… брось…. – простонал он. – Давненько ничего смешнее не слышал, – выдохнул он, отдуваясь и вытирая лицо ладонью.

– Но это правда не смешно! – воскликнула Алиса, чувствуя, как губы ее растягиваются в улыбке и не в силах ничего с этим поделать…

Эльф наконец отдышался и принялся набивать трубку.

– Ладно, хорошо, – сказал он примирительно и коснулся собственного уха. – А как они бы объяснили вот это?

– Пффф, – сказала Алиса. – Это-то как раз проще простого. Сейчас хирургия до того дошла – не то, что уши, рога можно себе приделать…

Эльф снова хохотнул, помотал головой.

– Только d’hoine могли такое придумать! – заявил он, наконец, успокоившись. – И почему я не удивлен? Любого, кто отличается от тебя самого и тебе непонятен, попросту объявить сумасшедшим… – голос его стал серьезней. – Эх, люди, люди, везде вы одинаковы!

Алиса промолчала.

– Ты права, luned. Вообще-то это не очень смешно, – но тут уголки его губ снова поползли вверх. – Я просто представил себе, как они, эти твои, мне – мне! – доказывали бы, что я вообразил себя – собой…

Алиса фыркнула:

– “Он чуть меня самого не свёл с ума, доказывая мне, что меня нет”, – тихо проговорила она.

– Что?

– Книга, – дернула плечом Алиса. – Хорошая. О том, как дьявол оказался в нашем тутошнем мире…

– Интересно, – неожиданно сказал эльф. – Дай мне ее. Может, что-нибудь пойму. Ведь у тебя тут со скуки рехнуться можно, – добавил он.

Алиса вытаращилась.

– Что, прямо сейчас?

– Нет, примерно недели через две! – ядовито сказал эльф. – Конечно, сейчас… Как раз мне будет, чем заняться, пока ты ходишь за едой!

Тут Алиса, что называется, чуть на бок не упала.

– И… что, ты меня отпустишь?

Явно потешаясь над ее видом, он заломил бровь:

– А есть другие варианты?

– Ну… – Алиса была не в силах оправиться от удивления. – Я думала…

И вдруг хихикнула.

– Я думала, мы еще час будем препираться. Потом ты выйдешь из себя и опять попробуешь… – она быстро коснулась своей шеи.

Иорвет вдруг стал предельно серьезен.

– Алиса, – сказал он. – Если бы я по-настоящему выходил из себя каждый раз, когда другие считают, что это именно так – мой труп доели бы волки еще лет пятьдесят назад.