Текст книги "Чем заканчиваются все дороги? (СИ)"

Автор книги: Medorra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Кто его знает, что с ним случилось. Я думаю – попросту сердце не выдержало… Но тогда – я даже осознать не успела, как и что, вдруг бац! – дверь сарая хлопнула, и кто-то в темноте падает рядом со мной, и дышит, дышит так, знаете ли… Я его трясу, толкаю – ты кто, говорю, кто ты такой и чего тебе надо? А он только молчит, скулит что-то невнятное и ко мне жмется. Совсем, видимо, от страха одурел. И тут дверь с петель разом долой, и входят двое с факелами – в доспехах и одетые явно по форме… С орлами реданскими на груди. Подозреваю теперь, что это какого-то барона местного люди были, который хоть какой-то порядок на своей земле пытался сохранить. Входят они и говорят нам: кто такие, мол? Тут я в свете факелов и рассмотрела, кто под моим боком жмется… Эльф из этой шайки, что нас взяла. Мальчишка совсем, даже тогда мне сразу видно было. Глаза от ужаса на пол-лица и совершенно бессмысленные, только одно в них: умоляю!.. умоляю!.. И тут, – Алиса вздохнула, – сама до сих пор не знаю, почему я это сделала? Уж точно не мне жалеть ведь его было!.. В общем, сама не знаю, почему, но говорю этим задоспешенным: трубадуры мы, говорю, из бродячего театра. Нас утром в плен захватили. Они посмотрели на нас и так, и эдак. Видно было – сомневаются. Но – видимо, не судьба нам тогда умереть была. Я сама до сих пор не верю; но махнули на нас рукой и говорят: валите, мол, трубадуры, отсюда на все четыре стороны, вы свободны, слава Редании. Что, дескать, с вас взять… Ну, мы и побежали.

– С этим эльфом? – зачем-то спросила Трисс.

– Ну да, – со странной интонацией сказала Алиса. – С Айлем. Потому как вот это и есть наш Айль, – она небрежно кивнула в сторону сцены. – Вот как-то так… – почему-то виновато добавила она.

Ведьмак хмыкнул, но ничего не сказал. Молчал, смотрел на Алису. Ждал.

Алиса вновь вздохнула, сильно потерла лоб и правую щеку. У ведьмака на секунду мелькнула странная мысль, что этот жест ему что-то напоминает.

– Я на него накинулась, – продолжала меж тем Алиса, – как кошка – едва мы от той харчевни отбежали в лес. Лупила, колотила, как только могла. А он как груша: терпит все покорно, только голову руками прикрывает. «Ублюдок, – кричу, – убийца!» Как бес в меня тогда вселился. Как вспомню всё: и Иорвета, и Риордаина этого кошмарного, и дядюшку Ге в том сарае проклятом, на полу – так словно черная пелена перед глазами… Наконец, словно бы выдохлась. А он тихо так говорит мне: лучше убей меня прямо здесь, только не гони. Мне, говорит, все равно одному не выжить. Теперь, говорит, я понял… Помню, в ответ я как захохочу, словно ненормальная. Чего-чего, мол? Эльф, говорю, умоляет bloede d’hoine не бросать его в лесу? Смеюсь, помню, и остановиться не могу. Истерика случилась, не иначе как. А он сел, к дереву прислонился, насупился, зыркает на меня своими глазищами и говорит, а сам краснеет: какой я, говорит, aen seidhe. Я и в лесу-то никогда не был, до того, как сбежал. Тут уж мне чуднО стало. Вроде и злюсь на него – но почему-то давай его расспрашивать. Откуда бежал, зачем… Тут он как вскинется – я вновь поняла, что это мальчишка совсем, зеленый, горячий и глупый. И выложил мне, как на духу, всё-всё: что жил в небедной семье оседлых эльфов, что и мать у него, и отец живы и здоровы, и растили его как истинно благородного, музыке обучали, стихосложению… А он, видите ли, смотреть на все это не мог, и на маманю с папаней тоже, зная, что, мол, пока он тут на лютне пассажи разучивает, где-то Иорвет, которого 10 раз уже похоронили, вновь оказался жив и вновь поднимает эльфов на борьбу. И что каждый, дескать, кто хоть капельку себя и свой народ уважает, должен все бросить и идти под его знамя… Ну и сбежал из дома, дурень. Поваландался, обтрепался, оголодал – ни охотиться ведь, ни в лесу жить не умеет, всю жизнь в городе сидел на всем готовом; вот он и понял, что до скоя’таэлей еще добраться надо, и что дело это непростое. И пристал к банде этой самой, дней за 10 до того, как они нас… Ну, в общем, как все случилось. И что убивать он был не готов, и зла никому не желал. И никогда не думал, что стычка, грабёж – это так… гадко. Представляете – так и сказал: гадко! А я его слушаю, и мне плюнуть в этого Иорвета хочется. Вот голыми руками бы придушила… Тогда и словно воздух из меня выпустили. Ладно, говорю, парень; пойдем вместе. Он обрадовался, как маленький. К скоя’таэлям, говорит? Ты?.. Вместе со мной? Вскинулся весь такой, аж глаза загорелись. Я ему сказала, помню: для начала – к ближайшей деревне, а лучше к селу. А там посмотрим… Как тебя, спрашиваю, зовут-то. А он мне как выдал – сразу видно, что и впрямь из хорошей семьи парнишка; сплошные aen да aep, хрен выговоришь. Понятно, говорю. Будешь Айль. Это то, что я от его имени смогла тогда запомнить и выговорить… – она усмехнулась, но уже как-то по-доброму. – Вот… С тех пор он у нас и Айль.

– Повезло эльфенку, – неожиданно сказал ведьмак. Трисс покосилась на него, а потом спросила:

– Я так понимаю, с тех пор вы с ним не расставались?

– Ну да, – сказала Алиса и вдруг замялась, покраснела, заерзала:

– В смысле… Не в том смысле! Мы не… Я не… Мы с ним многое прошли, пока оказались здесь. Но я и он – нет…

Трисс вгляделась в нее пристальнее:

– Ты так говоришь, словно в том, что вы могли бы быть… парой – словно в этом есть что-то плохое!

Алиса скосила глаза куда-то в сторону… Промямлила что-то невнятное. А потом вдруг, не удержавшись, рассмеялась, краснея еще сильней.

– Я не… А, ладно, чего уж там! – махнула рукой она, одним глотком допивая очередной бокал. – Глупо, что я об этом вообще заговорила, но… В общем, мы никак не могли бы быть парой. Потому что Айль… Ну, в общем, женщины ему вообще неинтересны. Никакие.

– Понятно, – сказал ведьмак. Трисс ждала, что он скривится – хоть на секунду, хоть и неуловимо для глаз того, кто не знал ведьмака долгие годы – но он оставался совершенно спокойным, более того – доброжелательно спокойным. Трисс удивленно приподняла одну бровь – еле заметно, так, что никто, кто бы не знал ее долгие годы, ничего и не понял бы.

Алиса этого молчаливого диалога, конечно же, не заметила.

– Так вот и вышло, что я и Айль… Выражаясь высокопарно, оказались вместе на тракте. На деле же – сами знаете, что это значит: бродяжили вдоль большака, днем укрывались в лесу, ночью шли, куда глаза глядят. Но в итоге нам все-таки судьба улыбнулась: вышли мы в город Блавикен, где жила большая община оседлых эльфов. Вот тут-то и камушкам моим пришел черед – они ж так у меня и лежали… Айль все-таки для них свой; он и сторговал первый камушек богатому держателю лавки редкостей. Потом уверял меня, что это совершенно безопасно, что aen seidhe не станут делать зла своему соплеменнику, да еще и чистокровному… Только я ему почему-то не поверила. Купили мы лошадей, провизии, одежды кое-какой – и в тот же вечер драпанули оттуда во весь мах. Я, конечно, сама чуть не плакала, проезжая мимо постоялого двора с баней; два месяца не мылась, в волосах у меня… прости, Трисс – в волосах у меня завелись… Тогда и поняла, почему для эльфов мы, d’hoine, «грязные». К Айлю ни одна вошь не пристала, даже разило от него спустя эти два месяца все равно не так, как от меня… Но опять я отвлеклась и бог знает про что вам рассказываю.

– Поверь, – сказала Трисс, – я тебя очень хорошо понимаю…

Алиса взглянула на нее своими блестящими темными глазами.

– Пока мы по большакам таскались, – продолжала она, – Айль свой пыл насчет бежать к скоя’таэлям поубавил. Сначала ему, как и мне, вообще не до этого было: с голоду бы не подохнуть, да торговцам живым товаром или еще какой швали не попасться… А потом, в один вечер, помню, сидит он у костра в пещере, напротив меня, и говорит: много ли толку в том, если я все-таки найду Иорвета. Много ли толку в том, что меня в первом же бою убьют, и ни спасти, ни заслонить кого-нибудь я, конечно, не успею… Я осторожненько так ему говорю: так может, Айль, домой вернешься? У тебя ведь дом есть, родители… А он только головой качает: нет, говорит. Такого позора ни мне не простят, да и сам себе не прощу: вместо того, чтобы стать мужчиной и вернуться, как воин – вместо этого на брюхе приползти оборванцем?.. Нет уж, говорит. Видать, таково наше с тобой Предназначение: вместе идти и искать, к чему же именно мы идем.

Алиса жестом остановила ведьмака, собиравшегося подлить ей вина в бокал.

– Пожалуй, достаточно на сегодня с меня… Так вот, мы и шли. А потом он лютню купил. И мы стали выступать с ним по корчмам; потихоньку, помаленьку… Тогда я и обнаружила, что он пишет стихи, да еще какие стихи!.. Ну, я думаю, вы сегодня сами все слышали и поняли, – Алиса задумчиво, будто самой себе, улыбнулась. – Заговорила я вас, должно быть. Пора мне…

– Ну а как же получилось, что ты здесь? В Понт Ванисе?.. Да еще и с таким… ммм… размахом? – спросила Трисс, словно не слыша последней фразы стушевавшейся вдруг Алисы.

Та пожала плечами своим характерным жестом, таким земным и невеличавым.

– Да так и получилось… Шли потихоньку. В дороге свела судьба и с остальными нашими, вы их сегодня видели. А с Лэссэром, который маг, мы уже здесь познакомились… Уже после того, как я купила эту корчму. Камушки-то я берегла, как могла; старалась их не проесть все. Вот и вышло, что на корчму хватило, да еще и осталось, – она быстро взглянула на ведьмака и чародейку, не скрывая некой особенной гордости – так кмет гордится добрым хозяйством, а сметливый солтыс – вверенным ему селением.

– Вы бы знали, – с улыбкой сказала Алиса, – каких басен мне пришлось выдумать, чтобы выправить себе хоть какие-то бумаги! Что я не с неба упала, что я – беженка, что я – человек, а не, как говорит мой многоуважаемый господин скрипач, насрано!

Трисс фыркнула. Ведьмак криво ухмыльнулся и махнул еще стопку водки. Алиса вдруг слегка хлопнула ладонями по столу и, подозвав подавальщицу, велела подать и себе рюмку ржаной темерской.

– Как же ты управляешься и с корчмой, и со… сценой? – спросила чародейка. – Догадываюсь, как тут может голова пойти кругом!

Алиса развела руками.

– Никак не управляюсь. Сперва пыталась, хваталась за все, но быстро поняла, что без толку это, что в итоге не выходит ни одно, ни другое. Тут еще мы как раз с Лэссером познакомились, начали экспериментировать со звуком… Ночами напролет возились, не поверите.

– Отчего же, – сказал ведьмак, – еще как поверим.

– В общем, пришлось мне управляющего нанять. Низушка, фамилия у него такая… невыговариваемая, в общем. Мы зовем его Дуду; он тоже бежал из Новиграда, – сказала Алиса ровным тоном, но в ее глазах вдруг заплясали чертенята.

Ведьмак не донес рюмку до рта.

– Дуду? Дуду Бибервельт? Здесь?

Алиса улыбнулась, слегка прикрыла глаза.

– Да, здесь! И завтра с утра, как, впрочем, и обычно, будет сидеть на своем месте, вон за той конторкой, и всех распекать, – сказала она, пряча улыбку.

Ведьмак только головой покачал, но было видно, до чего же он рад.

– Подумать только!.. Я боялся, что он давно… Впрочем, сейчас неважно! – сказал он.

Посетители давно разошлись. В корчме притушили свет, подавальщицы протирали столы и сдвигали стулья. Вышедший за стойку кухарь поглядывал на них, все еще сидящих в углу эркера, уже не скрывая своего нетерпения. Все молчали, думая о своем. Трисс и Алиса не спеша допивали вино, Геральт, казалось, снова погрузился в свое обычное бесстрастно-созерцательное состояние… Как вдруг сказал негромко, глядя на Алису в упор:

– Нет, я все-таки просто обязан тебя спросить. Почему ты не попыталась связаться со мной? Ты же знаешь – я мог бы попросить Цири, при случае… Она навещает нас изредка…

Алиса протестующее подняла руку.

– Не стоит, Геральт! Мне некуда возвращаться, – мягко сказала она, улыбаясь чуть печально. – Я ведь в своем мире мертва уже 5 с половиной лет. А может, и больше. Я же этого не знаю – может, у нас и время по-разному течет. Первые несколько месяцев… – она вздохнула так, словно ей не хватало воздуха, – я, конечно, думала – надо найти тебя, во что бы то ни стало. Когда боялась, когда мы с Айлем сидели, забившись в какой-нибудь овраг, мокрые, голодные и холодные. А потом – сама не знаю, как так получилось, но всё так быстро и так сильно изменилось. Не только вокруг; изменилось во мне. Я стала ощущать себя… Как бы это сказать – более реальной здесь, чем была там. Со мной был Айль. А потом… – она повела рукой вокруг, – Теперь… Ты же сам всё видишь. Здесь я – владелица корчмы. Здесь меня и моих близких друзей приходят слушать, и платить нам за это деньги. А там я – мертвец, о котором, пожалуй, давно все забыли. Такая уж, видно, моя судьба… Да я уже и сны-то видеть перестала о том своем доме, – добавила она скороговоркой. – Так что…

– Понимаю, – сказал ведьмак.

Геральт и Трисс стояли на улице, у входа в корчму, всю ночь напролет светившуюся уютным неярким светом. Ветер шевелил полы плаща Трисс, трепал белые волосы ведьмака, собранные в хвост как попало.

– Дуду Бибервельт, – снова повторил ведьмак самому себе под нос. – Ну это ж надо!..

Трисс улыбнулась.

– Можно подумать, всё остальное тебя ни капли не удивляет, – лукаво сказала она.

Ведьмак поскреб в затылке.

– Нет, почему же… Конечно, удивляет. Просто, пожалуй… Просто я рад, что наш старый допплер жив и здоров. Что вообще живы все, кому удалось… выжить. Что эта корчма процветает, что там подают такое хорошее пиво. Что все в безопасности, – добавил он, кладя маленькую ладошку Трисс на сгиб своего локтя. Они не спеша зашагали вниз по улице.

– В безопасности? – вдруг, помолчав, сказала Трисс, но совсем другим тоном; и в голосе ее зазвучала тревожная горечь. – Ах, Геральт!.. Никто не в безопасности. Ты же знаешь…

Ветер налетел ледяным порывом, сорвал с головы Трисс капюшон. Ведьмак неловко поправил его, заглянул чародейке в лицо, попытался улыбнуться:

– Ну же, Трисс, брось! Мы оба знаем, что в мир – не сказка, и в нем никогда не наступит счастливый конец… Но для нас-то, по-моему, он все же наступил!

– Скорее всего, будет новая война, – словно не обращая на него внимания, продолжала чародейка. – Эмгыр никогда не успокоится… Завтра на конвенте мы будем обсуждать, как ее предотвратить. Завтра надо будет решать, что делать с Доль Блатана. Завтра…

Ведьмак слегка сжал ее руку.

– Завтра будет завтра, Трисс.

В темноте она заглянула ему в лицо. Глаза ее в свете масляных фонарей были печальны и как-то по-новому мягки.

– Геральт, – сказала она тихо. – Мы слишком долго жили в Корво Бьянко. Мы забыли, где наше место…

Ведьмак устало вздохнул.

– Мое место в Корво Бьянко, Трисс. И твое место там же, рядом со мной. Это все, что я знаю и все, что я хочу знать. Мне надоело…

– Знаю, – мягко перебила его чародейка. – Знаю, милый. Ты не представляешь, как надоело мне. Но у нас хотя бы была передышка, Геральт. У нас она хотя бы была…

========== Глава 12 ==========

В темноте, в маленькой комнате, у раскрытого окна стояла женщина, прямая и неподвижная, как статуя. Промозглый, сырой ветер, дующий с залива Проксены, шевелил ее волосы, забирался под тонкий халат.

– Может, закроешь окно? – негромко и сонно спросили где-то в темной глубине комнаты, за ее спиной. – Холодно…

– Ты же чародей, – бесцветно ответила женщина, явно думая о чем-то своем. – Можешь согреть себе воздух…

– Но не весь же, что есть в Понт Ванисе, – с нотками раздражения сказали в ответ.

Женщина помолчала.

– Прости, – сказала она наконец. – Я тебя разбудила. Только что пришла. Дай мне еще минуту. Я так люблю стоять вот так… И совсем не холодно. Просто свежо.

В глубине комнаты вздохнули. Потом что-то негромко зашуршало, послышались тихие шаги, и женщину обняли со спины, заключили в кольцо рук, прижали к себе и задышали в ухо.

– Ты так долго сегодня сидела с ними, – тихонько сказал мужчина, вдыхая запах ее волос, смешанный с холодным вкусом ветра.

– Да, долго! – устало согласилась женщина. – И выпила, пожалуй, лишку… Настроение теперь странное, – добавила она не то рассеянно, не то печально.

– Я слышал про Белого Волка, – сказал мужчина осторожно. – И знаком с его чародейкой.

– С которой из? – хмыкнула женщина.

– С обеими, – усмехнулся мужчина. – Но я не думал, что ты знаешь его настолько близко, что в курсе всей его личной жизни…

– Я тебя умоляю, – в темноте было не различить выражения ее лица. – Про Геральта и его пассий не знает, пожалуй, только глухой, и то лишь тот, кто не умеет читать.

– И все же: вы выглядели как очень близкие знакомые…

– Да, Лэс, – все так же бесцветно сказала женщина. – Мы и в самом деле знакомы довольно близко. Хотя вижу я его третий раз в жизни. И не спрашивай, пожалуйста, как так вышло.

Чародей вздохнул. Руки его на талии женщины словно окаменели.

– Я слишком о многом тебя не спрашиваю, – сказал он с горькой иронией.

Женщина извернулась в его руках, встала лицом к лицу, почти неразличимая в темноте, спиной к редким и тусклым огням улицы.

– Лэссер! – сказала она. – Если бы я тебя не знала, я бы подумала сейчас, что ты меня ревнуешь…

Он убрал руки с ее талии, отступил на шаг, вглядываясь в ее лицо, скрытое темнотой.

– А я и ревную, – вдруг просто и очень серьезно сказал он.

Женщина недоверчиво усмехнулась.

– Ведьмак пришел со своей чародейкой. Мы сидели все вместе, она не отлучалась ни на секунду. И ты ревнуешь?

– Я не к Геральту тебя ревную, Алиса! – негромко воскликнул чародей, и в голосе его вдруг зазвучали такие нотки, что у женщины тоскливо заныло под ложечкой – как всегда, когда предстоял бессмысленный разговор, в котором в сотый раз нужно будет врать и недоговаривать, недоговаривать и врать… – Ты думаешь, я не понял, о чем – точнее, о ком! – вы говорили? Зачем Трисс Меригольд так бесцеремонно наложила на вас звукобарьер?

– Может, мы сговаривались убить императора Эмгыра, – Алиса попыталась пошутить и тут же жарко покраснела в темноте от того, как нелепо это у нее вышло.

Лэссер отступил еще на шаг. Сел на стул возле Алисиного туалетного столика, устало сгорбился. Сразу стало видно, что, не смотря на свою худощавость и живость, он уже отнюдь не молод.

– Я успел случайно услышать обрывок мыслей… – тихо сказал он. – Я знаю, ты считаешь, что я нарочно делаю это. Но я тебе сто раз говорил…

– …что с твоей ментальной чувствительностью это все равно, что пройти мимо громко орущих людей и ничего не услышать, – закончила Алиса нарочито скучающим голосом.

Чародей поднял голову, посмотрел на нее.

– Вы говорили об Одноглазом Лисе, – сказал он, словно камень уронил.

Алиса, стоя у подоконника и не зная, куда девать руки, скрестила их на груди. Дернула плечом.

– Да, и о нем тоже, – просто и спокойно сказала она.

– Они ищут его? Ведьмак и Меригольд? Они считают, что ты знаешь, где он?

– Лэс, – выдохнула женщина, – не городи, пожалуйста, чепухи! Трисс прибыла на конвент, точно также, как десятки других чародев. Ведьмак ее сопровождает. Они просто хотели скоротать вечер, и – черт возьми, случайно! – выбрали именно нашу корчму. Ведьмак меня узнал. И несказанно удивился, потому что мое присутствие в этом городе оказалось для него довольно, скажем так, неожиданным.

Чародей долго и устало молчал.

– Иногда, – наконец сказал он глухо, – я думаю, что это мое личное проклятье. То, что ты такая. Что ты вне магии… Пойми, большую часть времени я действительно не устаю радоваться, какое же это счастье. С тобой я пребываю в тишине, я не слышу твоих мыслей, не чувствую, как ты пытаешься закрыться от меня, и не испытываю из-за этого стыда и горечи… Алиса, ты просто не знаешь, какое же это счастье для такого, как я – быть рядом и не слышать чужих мыслей! Видеть только глаза, слышать только слова… Но иногда это меня просто с ума сводит! Ты пойми, я ведь не знаю и никогда не узнаю, кто же ты, откуда и что на самом деле думаешь обо мне. Любишь ли меня…

– Я…

Он слегка поднял руку, не дав ей заговорить.

– Я знаю… Точнее, думаю, что знаю. Черт возьми, Алиса, и ведь не только в этом дело! Если ты заболеешь – я не смогу ничем тебе помочь, вся магия мира будет бессильна. Если ты решишь исчезнуть – я никогда не смогу узнать, где ты, никогда! Ты же единственное существо, которое мне никогда не постичь… И порой я совсем не понимаю тебя, Алиса. Совсем…

Она сделала шаг от окна, ближе к нему. Еще ближе…

– Ну зачем же так высокопарно, – улыбнулась она в темноте. – Напомни мне, сколько мы уже вместе?

– Дай-ка припомнить… – замялся маг.

– Не притворяйся, – усмехнулась женщина. – Я же знаю, ты помнишь нашу годовщину!

– Три года.

– Да, три года… Так почему мы за эти три года ни разу об этом не говорили? А, Лэссер? Почему только сейчас?.. Почему ты не говорил мне, что тебя это так ранит?

Он рассеянно покачал головой, глядя куда-то в пространство, сквозь Алису, стоявшую прямо перед ним.

– Потому что я, наивный старый дурак, думал – что бы ни было с тобой тогда, раньше, оно давно похоронено. А теперь приходит ведьмак, и я вижу, что ничего нельзя похоронить навсегда, что оно все равно воскреснет, сядет с нами за стол и по-хозяйски закинет на этот стол ноги в грязных скоя’таэльских сапогах…

– Ты поэт, Лессер! Куда до тебя нашему Айлю? – Алиса протянула руку, коснувшись его волос.

– Не смейся! – вдруг очень серьезно оборвал чародей, перехватывая ее руку. Алиса невольно вздрогнула, напряглась.

– Я видел, – тихо сказал маг, – как ты краснела. Когда вы говорили… Видел твое лицо, когда ты рассказывала им. Рассказывала долго…

– Я многое пережила. Айль был со мной… Он знает и подтвердит тебе…

– Айль не был с тобой рядом тогда, когда был он!

Алиса вся подобралась и отняла свою руку. Шагнула назад, обратно к окну.

– Лэссер, – сказала она. – Да что с тобой сегодня? Ты хоть понимаешь, что он, скорее всего, мертв?

– Ты сама-то в это веришь? – горько усмехнулся чародей.

Алиса вздохнула.

– Я не знаю, – сказала она тихо, но твердо, – не знаю, жив ли он, где он и что с ним. Знаю две вещи: если бы не он – меня бы здесь не было. Здесь, с тобой, в моей корчме. Это первое, что я знаю. А еще я знаю, что никогда, никогда в жизни я не хотела бы видеть его вновь! Он не принес бы мне ничего, кроме горя и новых бед. Все, что он мог сделать хорошего для меня – он уже сделал. Он сделал так, что я здесь.

Долгое время они молчали. Алиса вдруг почувствовала, как у нее пересохло во рту. Она набрала воздуха, чтобы вновь заговорить – но маг опередил ее. Голос его звучал глухо; казалось, каждое слово дается ему с трудом.

– Я никогда не говорил тебе, – начал он. – Я ведь квартерон. На четверть эльф. И я… Вышло так, что я отлично знаю своего деда. Я уже давно его не видел, но не сомневаюсь, что сейчас он выглядит гораздо моложе, чем моя мать и, возможно, я сам.

– Он из оседлых? – осторожно спросила Алиса, вдруг ощущая, что прямо сейчас между ними происходит что-то очень важное. Возможно, самое важное.

– Да, из оседлых. И из небедных. И он… Никогда не жил с моей бабкой, но всегда помогал и ей, и моей матери, и, впоследствии, мне. Он учил меня. Выучил Старшей речи, научил разбираться в живописи, в музыке, в поэзии. Оплатил мое обучение в школе чародеев, когда пришло время. Мальчишкой я любил его так, что ревел весь вечер всякий раз, когда приходилось возвращаться к матери из его дома, где я порой гостил неделями. Мне казалось – он что-то вроде доброго бога, оберегающего нашу семью. Мне казалось – все: мать, бабушка, – все относились к нему так же, как и я…

Он помолчал, налил воды в стакан из кувшина, стоявшего на столе, быстро и судорожно выпил.

– Дьявол… – сказал он. – Почему нет вина всякий раз, когда оно так нужно?

Алиса не ответила. Она молчала, внимательно глядя на него в темноте, не перебивая и не поторапливая.

– А потом… Однажды… Мне тогда уже было лет 20, и я приехал домой на праздник Ламмас… И увидел – случайно! – как смотрит на него моя бабка. Она ведь была тогда уже совсем старая. По-настоящему старая, знаешь. И я случайно перехватил ее взгляд, когда он сидел вместе с нами за столом и пил вино, им же принесенное нам в дар, изысканное вино, знаешь ли… Бабушка смотрела на него, и я вдруг увидел все, что почему-то никак не хотел видеть раньше. Что она всю жизнь провела, бесконечно живя в ожидании – встречи, весточки, того, что он зайдет в гости проведать меня и мою мать… Что она любит его и теперь так же, как в первый день их встречи. Что не было и не будет никакого другого мужчины, кроме него… Она ведь могла выйти замуж, знаешь. Он не стал бы мешать, я точно знаю. И даже пожелал бы счастья. Он ведь даже старался лишний раз с ней не сталкиваться, не напоминать ей… Но она – она ведь сама искала встречи, понимаешь? Искала и ждала… Тогда, в тот день, я его едва не возненавидел.

– Думаешь, он специально ее не отпускал? Держал поодаль – но всегда при себе? – тихо спросила Алиса.

– Не знаю, – Лэссер медленно качнул головой. – Вряд ли… Не знаю, – повторил он. – Знаю только одно: она была человеком, и она любила эльфа. И так и не смогла его забыть, не смотря на то, что он был просто добр с ней, не давая никаких тщетных надежд… Вот поэтому…

Алиса вдруг оказалась рядом с ним, сидящая на корточках полу, сжимающая его руки и глядя снизу вверх в его бледное лицо, еле видное в темноте.

– Не продолжай. Не надо, Лэссер. Я понимаю!

Маг неловко обнял ее, уткнулся лицом в ее волосы…

– Лэссер, – тихо сказала, наконец, Алиса. – Послушай меня. Они и вправду рассказали мне много… интересного. Много такого, чего обычному человеку знать, пожалуй, не стоит. О политике. О нём. О войне. О… Да какая разница, в сущности. Потому что, знаешь, мне плевать. Я не хочу знать ничего, кроме своей корчмы. Нашей с тобой корчмы. И нашей музыки. Все, что я знаю и о чем хочу думать – это о концертах, которые нам осталось сыграть в этом сезоне, прежде, чем двор переедет в летнюю столицу, а мы, наконец, сможем отдохнуть… О том, как мы с тобой поедем в Оксенфурт…

Маг сделал едва уловимое движение пальцами, и по комнате закружила, танцуя, голубоватая светящаяся бабочка, выхватывая из темноты – плечо, руку, скулу, колено…

…лежа рядом с сонно сопящим Лэссером, она спрашивала себя – правильно ли поступила, в очередной раз так и не рассказав ему, кто она и откуда. Ведь в сущности, он совсем ничего о ней не знал. Только спустя год после их знакомства она рассказала ему – просто для того, чтобы дать хоть что-то в ответ на его вопросы, – рассказала, откуда у нее взялись средства на покупку корчмы. Обрисовала в общих чертах – про ограбление; очень подробно – про бегство из Новиграда, про то, как познакомилась с Айлем… Но всего этого, разумеется, было для него недостаточно. И, конечно, Лэссер вновь и вновь исподволь расспрашивал ее, кто она и откуда, и как получилось, что она знакома с Иорветом, и тот знает об ее, так сказать, «особенности». И, конечно, она уходила от ответов, отшучивалась, придумывала на ходу какие-то туманные россказни, а подчас даже грубо заявляла, что не станет об этом говорить. И в конце концов мудрый, добрый, в сущности, Лэссер; Лэссер, по всей видимости, действительно ее любивший, расспрашивать перестал. У него хватало такта делать вид, что все в полном порядке; у них обоих хватало дел и разговоров, чтобы не соваться в прошлое… Не спрашивала его ни о чем, в свою очередь, и Алиса. Считала, что так будет по-честному…Так они и жили.

А теперь вдруг стены рухнули, и маски рассыпались в труху. И она лежит в кольце рук мужчины, ближе которого и представить нельзя; мужчины с доброй, чуткой душой, любящего мужчины… И ничего, ничего не может рассказать ему о себе. Ни слова правды. Ничего из того, что знал о ней совершенно ей посторонний, вечно угрюмый ведьмак, которому, в сущности, не было до нее решительно никакого дела…

Мысли начали путаться, сбиваться в цветной калейдоскоп, как всегда бывает на границе сна и яви. И вот уже прошел мимо хмурый Геральт, сверкнул желтыми глазами и сказал: я уже и сны перестал видеть… Вот Айль тянет ее куда-то за руку и все повторяет: быстрее! Быстрее! – а она силится и не может ему объяснить, что им надо совсем в другую сторону… Вот Лэссер склоняется к ней…

…и шепчет «Алиса!» – шепчет совершенно другим, не своим голосом, странно растягивая слова в едва уловимом акценте… И она, как и в сотни ночей и в сотне своих снов, видит прямо перед собой свои собственные руки, лежащие на рулевом колесе. И дорогу, ложащуюся под колеса ее машины. И сосны, стоящие вдоль этой дороги, словно почетный караул, радостно приветствующий ее, Алису. Машина залита солнцем; все вокруг залито солнцем, таким густым и медовым, что кажется, его можно пробовать на вкус. И она слышит свой собственный смех, и смех того, кто сидит рядом с ней. Она хохочет и смотрит на дорогу, но боковым зрением то и дело видит – колено… Ладонь с длинными, сильными пальцами лучника, красиво жестикулирующую ладонь, словно по-своему проживающую рассказ своего владельца… Алиса знает, что если хоть на секунду повернуться, то можно засмотреться и всё на свете забыть. Потому что можно увидеть столько всего, что секунды явно не хватит. Мешковатую шапку и темные очки-пилоты, небрежно брошенные на торпеду под ветровое стекло. Черные, неровно остриженные волосы; заостренное, подвижное, нервное ухо. Точеный профиль лица, повернутого к ней, Алисе, своей «дневной» стороной, не перепаханной ужасным шрамом – острую скулу, нос с горбинкой, двигающиеся и смеющиеся губы, ярко-зеленый, лукаво блестящий глаз. Лица, беззаботно смеющегося вместе с ней, разгладившегося, такого молодого, такого бесконечно, бесконечно, бесконечно…