Текст книги "Подарок (СИ)"

Автор книги: May Catelyn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Впервые после стольких лет Мельбурн возвращался домой в таком радостным предвкушении, преисполненный согревающей душу надеждой.

Подступающие сумерки уже начали скрывать крыльцо главного входа. Экипаж хозяина встречали заученно вытянувшиеся фигуры лакеев и дворецкого. В глаза вышедшего из экипажа Мельбурна тут же бросился причудливый венок из остролиста, прикрепленный к входной двери. Это воплощение фантазии и мастерства мисс Кент вызвало совершенно счастливую улыбку на лице виконта, его ждали и готовились к встрече!

Но постная и невозмутимая физиономия дворецкого, и особенно его слова, быстро заставили Мельбурна вернуться из мира грёз.

Объяснения старого слуги продирались к его рассудку словно через плотную завесу тумана:

– Рады Вас видеть в добром здравии, милорд. Да, милорд, то есть, нет, милорд. Уехала ещё вчера вечером. Как же, не одна… Молодой джентльмен до чая… Нанятая карета из Лондона. Но, милорд, на этот счёт не было инструкций… Если бы Ваша Светлость распорядились…

Это казалось совершенно диким и невероятным, но Виктории больше не было в Брокет Холле. Сердце сжалось болезненным холодом, и он вдруг услышал свой собственный голос, едва не сорвавшийся на крик:

– Бренди в кабинет!

Мельбурн широкими отчаянными шагами пересёк холл. Если и есть всему этому хоть какое-то объяснение, то наверняка он найдет его в обители своих полуночных бдений и тревожных мыслей!

Первое, что Уильям увидел на письменном столе рабочего кабинета, был его портрет, написанный рукой Виктории. На нем стояла подпись автора и неожиданно далекая дата «12/28/04». Под массивным папье-маше обнаружился сложенный вчетверо листок.

Он порывисто развернул записку и первые мгновения не мог уловить значение букв и строк, как будто они никак не хотели проникать в его сознание. Но потом, собравшись, прочел написанное вновь:

«Я знаю, Уильям, что поступаю недостойно и подло, покидая Брокет Холл в Ваше отсутствие. Даже не попрощавшись, не сказав, как сильно я страдаю от того, что мне пришлось сделать… Но поверьте, так будет правильно для нас обоих. Я многое поняла за те дни, что провела здесь: у меня не было права вторгаться в Вашу жизнь, ставить под угрозу Ваше имя и карьеру, пытаться перекроить наши судьбы назло законам времени. Я люблю Вас, люблю слишком сильно, чтобы причинить хоть малейшее зло и навлечь беды, которых Вы не заслуживаете. И это, наверное, единственное мое оправдание.

Я уже никогда не узнаю, простите ли Вы меня, да и заслуживаю ли я Вашего прощения? Но каждое мгновение, проведенное рядом с Вами, каждый Ваш поцелуй и каждое слово навсегда останутся в моем сердце. Я никогда не смогу забыть…»

Он прочёл ещё раз и вот тогда, наконец, понял их однозначный прощальный смысл. Злость и отчаянье одновременно поднялись к самому горлу, и рука потянулась к стакану…

Глубокой ночью Хопкинс безмолвной тенью проскользнул в приоткрытую дверь кабинета, наметанным взглядом оценив обстановку внутри. Перед тем, как задуть свечи в канделябре, он бросил взгляд на акварельный портрет Мельбурна, лежавший на столе, и забрал недопитую хозяином бутылку. Дата, проставленная на рисунке привела его в полное замешательство. Что же означает это таинственное «04»?

Убедившись, что виконт наконец уснул тяжёлым, но милосердным сном, он тихо вышел, плотно прикрыв за собой дверь. За десять лет службы при Мельбурне Хопкинс был свидетелем всех его жизненных перипетий, но таким сломленным лорд не выглядел никогда. «В этот раз уж точно надо быть настороже. Придется спасать хозяина от самого себя». Роб горько усмехнулся. Ведь их знакомство, собственно, и началось со спасения.

Это случилось в то далекое время, когда лорд Мельбурн, недавно назначенный министром внутренних дел, еще хаживал мимо дома обворожительной миссис Нортон, делая для этого немалый крюк по дороге на службу в Уайтхолл. И восторженно ловил легкий взмах батистового платочка со знакомого балкона. Эта связь была сугубо платонической, состоящей из милых фраз, вздохов, изящных намеков и нежных писем. Однако мужской натуре Мельбурна иногда требовались не только высокие слова о дружбе и обмен пылкими взглядами. А потому он, бывало, заглядывал в заведение некой мадам N с очень воспитанными и утонченными мамзелями английского происхождения. Заведение это, конечно же, не стояло посреди респектабельных улиц Вестминстера или Белгравии, а было расположено на самой границе с Ист-эндом.

В один из погожих октябрьских вечеров Мельбурн решил отправиться по знакомому адресу в обитель веселых и раскованных девушек, с которыми можно было просто расслабиться, забыв на время тревоги и заботы. Карета виконта без опознавательных знаков с кучером и лакеем дожидалась за тихим сквером…

После приятного вечера он вышел уже в глубоких сумерках в хорошем настроении и слегка захмелевший от шампанского, которое так любили ласковые чаровницы из заведения мадам N. Вдруг из сумрака улицы выступили две внушительные фигуры. Вероятно, лорд был не первым беспечным посетителем, которого они здесь подкарауливали. Грабители не теряли времени даром, и скоро Мельбурн вынужден был вспомнить уроки бокса, тайно взятые им еще в университете Глазго. В Кембридже юные джентльмены не снисходили до такого плебейского вида спорта, а вот в Шотландии к этому относились проще.

Ловко, но с трудом уворачиваясь от ударов мозолистых кулаков, он поздно понял, что разумнее было бы добежать до своего экипажа, где его дожидались слуги. Но уверенности в том, что они смогут помочь не было, к тому же гордость не позволяла ему спасовать перед этим сбродом. Силы были явно не равны, но джентльмен к досаде нападавших, оказался не промах, и вот в свете промозглой осенней луны блеснуло лезвие…

Возможно, именно здесь, в этом темном безлюдном переулке на границе Ист-энда и закончилась бы жизнь виконта Мельбурна, если бы недалеко от места схватки не показалась чья-то крепкая коренастая фигура.

На помощь отбивающемуся от грабителей джентльмену Роб Хопкинс бросился не сразу. Сначала он наблюдал за его действиями совсем как праздный зритель, с толикой снисходительного восхищения. Но увидев нож у одного из нападавших, не медля ринулся на помощь неосторожному франту, так неудачно вышедшему в ночь из гостеприимного чрева всем известного заведения. В Хопкинсе было сильно чувство справедливости, а своеобразный уличный кодекс чести он уважал больше, чем закон.

Из драки они с виконтом вышли победителями, молодой крепыш практически не пострадал, но у Мельбурна было несколько неглубоких порезов и внушительный синяк на скуле. Преследовать незадачливых грабителей они не стали и сейчас молча стояли, разглядывая друг друга. Оба тяжело дышали, пот катился с их разгоряченных лиц градом, на которых вдруг появилась совсем мальчишеская улыбка.

Прощаясь со своим неожиданным спасителем у экипажа, Мельбурн протянул ему свою визитку. Молодой кокни прочёл имя и слегка присвистнул. Хопкинс вел в то время далеко неправедную жизнь и порой ходил по краю, но закон грубо не нарушал. Даже ему было известно имя нового министра внутренних дел страны. Несколькими днями позже он пришёл по указанному в визитке адресу, и к неудовольствию чопорного дворецкого был принят самим виконтом. Мельбурн имел с Хопкинсом по поводу его небезупречного прошлого продолжительную и откровенную беседу. Роб не стал врать и изворачиваться, что подкупило в нем министра, и он дал ему шанс начать новую жизнь, сделав не только своим телохранителем, но и за врожденный талант все схватывать на лету – камердинером. Ведь будучи сыном мелкого стряпчего, Хопкинс никогда не был ребенком трущоб и в детстве даже успел походить в школу. Но ранняя смерть отца и мать с детьми на руках, оставшаяся без средств к существованию, вытолкнули его на улицу в поисках заработка и куска хлеба. Детство закончилось в одночасье, и на смену ему пришли грязные доки Темзы, тяжёлая работа за гроши, общество городского сброда, выпивка и горькая наука выживать вопреки всему.

Недаром, увидев за плечом виконта фигуру крепыша-телохранителя, констебль, переведённый недавно из Ист-энда в Скотленд Ярд, не удержался и указал министру на знакомое лицо с нагловатой ухмылкой, так хорошо известное ему по старому месту службы.

Роб был мастером крепкого словца, но после поступления на службу к Мельбурну такого позволить себе уже не мог. Но от души веселился, когда министр, участвуя с полицейскими комиссарами в допросах задержанных душегубов, не понимал особо цветистых ругательств на языке кокни и просил своего камердинера быть переводчиком.

Ещё не раз за эти годы верный телохранитель выручал своего патрона из самых неприятных и щекотливых ситуаций. Но сейчас был особенный случай, и Хопкинс впервые не знал, что должен делать.

Когда на следующее утро камердинер осторожно просунул голову в дверь и увидел своего хозяина спящим в кресле, то решился бесшумно пересечь кабинет и поставить поднос с обжигающим чёрным кофе и свежими газетами на столик, стоящий рядом с ширмой. Несмотря на почти полуденный час, в комнате царил полумрак, и Хопкинс, ожидая скорого пробуждения Мельбурна, решил ретироваться отсюда прежде, чем проницательные зеленые глаза откроются и с неудовольствием остановятся на нем.

«Пусть сегодняшний день станет чуть милосердней к хозяину, и он сможет пережить этот неожиданный и болезненный удар судьбы», – думал Хопкинс, выходя из кабинета. А потом он поднялся выше, на этаж для прислуги, рассчитывая найти Рози в маленькой комнатке под самой крышей.

Сегодня он почему-то решился открыть свое суровое сердце нежной и скромной девушке из Дербишира.

* * *

Едва камердинер успел прикрыть за собой дверь, как тонкий аромат крепчайшего кофе достиг полусонного обоняния Мельбурна. Сейчас он окончательно проснётся от этого тяжелого предрассветного сна, и рассеяно посмотрит вокруг, собирая по частицам события самого длинного в своей жизни вечера и полной глухого отчаяния ночи.

Среди газет, лежащих перед ним на столике, он не сразу заметит свежий выпуск «Morning Chronicle» со статьей на последней странице: «Еще один театр лондонского Вест-Энда разделил судьбу Друри-Лейн!»

«На вечернем спектакле 29 декабря в стенах Королевского Викторианского театра имело место происшествие, вызвавшее недоумение и замешательство благородной публики.

Ещё до начала представления служащими театра в районе гримуборных кордебалета и миманса были замечены хорошо одетые джентльмен и таинственная леди в темно-красном. Высокий, импозантного вида господин прижимал руку к плечу и был заметно бледен. Они быстро прошли, явно намереваясь исчезнуть в недрах театра.

Вслед этой паре с чёрного хода театра в самых худших традициях нашей полицейской службы, сметая все на своём пути, показалась группа «бобби» под предводительством весьма одиозного господина с увесистой тростью и револьвером в руках. Он намеревался, несмотря на протесты присутствующих и директора вышеозначенного театра, преследовать джентльмена и его миниатюрную спутницу, заблаговременно растворившихся в глубине подсобных помещений.

Преследователи вернулись из недр храма Мельпомены почти через четверть часа в полном недоумении и не скрывали своего разочарования. Следов беглецов ими обнаружено не было.

Входы и выходы из театра были немедленно перекрыты для публики, а по периметру здания выставлены дополнительные силы полиции. Запоздало данный третий звонок к представлению не внёс спокойствия, и руководство театра было вынуждено объявить с авансцены о задержке спектакля. Недовольный ропот публики и мрачные фигуры полицейских в фойе никоим образом не способствовали умиротворению и наведению порядка. Ещё через полчаса занавес, наконец, был поднят, огни в зале погашены, представление началось…

Очевидцы происшествия были весьма противоречивы в описании таинственно исчезнувших незнакомцев. Особо впечатлительные натуры приписывали несомненное сходство в их явлении с театром Друри Лейн и его призраком, замеченным в начале декабря. Неужели в нашем городе куда больше мистического, чем это считалось ранее?

На вашего покорного слугу эти россказни не произвели должного впечатления, но шиллинг, выданный одному из служащих театра, смог ускорить мои поиски истины. И я незамедлительно готов изложить новые подробности этого весьма интригующего дела.

Вооружившись фонарём, в сопровождении вышеозначенного служащего, мы спустились в помещение для хранения декораций и бутафории театра. Смогли мы это сделать позже, как только полицейские покинули здание, а всеобщее возбуждение от случившегося окончательно улеглось. Следы множества ног, побывавших здесь до нас, были видны на пыльном каменном полу. Перед закрытой на замок массивной дверью мы огляделись – другого выхода из этого полуподвала обнаружить не удавалось. Маленькие, затянутые паутиной оконца шириной не более фута в расчёт брать не приходилось. В стоячем воздухе чувствовался едва уловимый аромат женских духов (я как знаток этого дамского «accessoire» могу поклясться – такого тонкого сочетания и поразительной стойкости я ещё не встречал ни у одной дамы в Лондоне!), а на пороге под дверью в неверном свете фонаря мне удалось различить едва заметные капли крови, чуть смазанные каблуком. Отпечаток каблука женского ботинка, я полагаю!

О своих находках в этом мрачном месте я, конечно же, не собирался уведомлять полицию, но Вас, дорогие читатели, не могу оставить в неведении. Ждём продолжения этой удивительной истории!

Корреспондент отдела криминальной хроники, мистер Д' О*.»

Глава 24

Вик с трудом разомкнула отяжелевшие веки, морщась от яркого искусственного света. Он был сейчас слишком резок для ее глаз, привыкших за несколько дней к мягкому полумраку и полутонам от зажженных свечей викторианской эпохи.

Шея и согнутая рука затекли от неудобной позы. На несколько минут она видимо совсем отключилась, привалившись к спинке пластикового сидения в равнодушно стерильном коридоре больницы. Здесь ежеминутно боролись за чью-то жизнь, хорошо отлаженная работа не прерывалась ни на секунду и медперсонал деловито проходил мимо, не замечая странно одетую молодую женщину, сидящую с отрешенным заплаканным лицом.

Всего два часа назад Вик, с истекающим кровью Альбертом, в машине скорой помощи добралась от театра до госпиталя Святого Фомы, и теперь ждала врача с новостями из операционной.

События этого длинного вечера вспоминались словно страшный сон. Скрипучий звук старенького радио слышался в захламлённом реквизитом коридоре, дверь в который они чудом смогли отомкнуть. Это показалось ей настолько нереальным, что она крепче обхватила своего спутника и сделала несколько торопливых шагов в ту сторону, откуда доносился звук. Радио надтреснутым гулом вело репортаж с очередного матча английской премьер-лиги. Ошибки быть не могло – переход состоялся! Надо было только найти выход и позвать на помощь. Вик плохо помнила, как они добрались до служебного входа в театр и каморки охранника.

По внутренней трансляции шёл спектакль и она поняла, что в пустых коридорах им сейчас никто и не попадётся, рассчитывать нужно только на себя и на расторопность охранника.

В больницу Альберта доставили почти в беспамятстве от большой кровопотери, и глядя на его мертвенно-бледное лицо, Вик, боясь отстать от бригады парамедиков, почти бежала рядом с каталкой и шептала: «Только бы успеть! Только бы…»

После первых самых отчаянных минут ожидания под операционной, к ней наконец вернулась способность мыслить рационально: «Надо как можно скорее связаться с баронессой Кобург!» Сейчас она перестанет дрожать, соберется и найдет дежурную медсестру, чтобы узнать, откуда можно сделать бесплатный телефонный звонок.

Через час с небольшим, в торжественной тишине бесконечно белого коридора послышался дробный стук каблуков. Вик подумала, что никогда на ее памяти мать Альберта не появлялась так оперативно.

Спустя несколько минут, перед ней уже стояла высокая, очень ухоженная дама средних лет, с глазами того же холодного синего оттенка, который унаследовал ее сын. Лицо баронессы казалось почти бесстрастным, если бы не полный отчаяния взгляд, и руки, судорожно вцепившиеся в маленький клатч. С Викторией они всегда неплохо ладили, без лишних сантиментов, как две взрослые самодостаточные женщины. И даже тогда, когда с долгой помолвкой Альберта и Вик было неожиданно покончено, они продолжали общаться.

Аделаида Кобург никогда не скрывала, что ей нравится эта маленькая, независимая девушка с сильным характером, которого явно недоставало ее сыну, и всегда втайне надеялась на то, что они преодолеют свои разногласия и будут вместе.

– Виктория! Что случилось? Что с ним? Ты ничего толком не объяснила по телефону, – раздался знакомый, почти срывающийся голос с лёгким немецким акцентом.

– Я все Вам… – только и смогла ответить Вик, но закончить фразу ей не удалось.

– Почему ты так странно выглядишь? Вы были сегодня вместе?

– Я обязательно попробую Вам все объяснить, но не сейчас…пока Альберт… – ей не хотелось думать и говорить: «На волосок от смерти», и вслух произнесла – Пока им занимаются врачи. Ему делают операцию, нужно извлечь пулю и…

– Пулю?! О Господи! Так это огнестрельное ранение? Но как же… как это могло случиться?! Где?! На вас напали? Полиция уже в курсе?

– Успокойтесь, прошу Вас, Аделаида! Я все расскажу Вам, но мне надо немного прийти в себя после всего… К тому же сейчас важно лишь состояние Альберта. Вы согласны?

Баронесса нервно поправила выбившуюся из прически белокурую прядь и сделав над собой усилие, наконец собралась.

– Извини, я не должна была обрушиваться на тебя. Вижу, что ты сама еле держишься на ногах. Но ты должна понять… Мне нужно срочно выяснить, могут ли здесь оказать моему сыну всю необходимую помощь. Но потом мы обязательно с тобой поговорим.

С этими словами баронесса решительно направилась к стойке регистрации приемного отделения в поисках дежурного врача. Вик устало прикрыла глаза и вздохнула. Похоже, медперсоналу придется выслушать неслабую тираду, пересыпанную многочисленными вопросами и выдержать немало атак по поводу уровня своей компетентности.

Время в неизвестности тянулось невыносимо долго, тишина перемежалась с воем сирен очередной машины скорой помощи, и где-то в огромном чреве больницы начиналась суета с приемом очередного пациента. Вик не могла думать ни о чем, кроме происходящего сейчас за дверью в операционный блок. Об остальном она позволит себе вспомнить завтра, когда жизнь Альберта будет уже вне опасности.

После разговора с матерью Альберта, Вик стало ясно, что необходимо придумать более или менее внятное объяснение всему произошедшему. К тому же, врачи наверняка связались с полицией, как того требовал закон, приняв пациента с огнестрельным ранением, и очень скоро ей придется отвечать на неудобные вопросы, а может и давать показания.

– Это вы мисс Виктория Кент? – раздался рядом, чей-то дежурный вопрос.

– Да – растерянно подняв глаза на подошедшего врача, внутренне обмирая от страха предстоящего известия, произнесла Вик.

– Ваш жених в порядке, операция прошла хорошо. Я надеюсь, ему ничего не угрожает, хотя восстановление будет медленным. Пуля задела ключицу и легкое, хорошо, что помощь была оказана своевременно и молодой организм…

– Он не мой… – Вик машинально хотела сказать, что Альберт ей не жених, но тут же вспомнила, что подписывала какие-то бумаги по приезду в госпиталь, и что бы ускорить формальности назвалась его невестой. – Можно взглянуть на него? Его мать тоже здесь. – попросила она, с надеждой заглядывая в усталое лицо хирурга.

– Да, конечно. Вас проводят.

За плечом врача тут же показалось обеспокоенное лицо баронессы, которая вероятно слышала все сказанное им секунду назад и теперь занялась уточняющими расспросами. «От нее теперь так просто не отделаться. Крепитесь» – подумала Виктория, у которой словно камень сняли с души. Но вместе с тем навалилась дикая усталость, все это время она старалась ее игнорировать, мобилизуя все оставшиеся силы, чтобы дождаться вестей о состоянии Альберта.

Войдя в палату, в сопровождении медсестры и притихшей Аделаиды, Виктория вдруг почувствовала себя страшно виноватой. Все случившееся было результатом ее необдуманного порыва, дикой авантюры, в которую она невольно втравила Альберта, не подозревая, что он ещё питает к ней романтические чувства.

Словно уловив эти мысли, вызванные муками совести, Аделаида отпустила ее руку, хотя секунду назад это придавало ей сил. Вид бледного осунувшегося лица Альберта на больничной подушке и каких-то подключенных к нему аппаратов, окончательно ее расстроил. И только после того, как врач еще несколько раз заверил баронессу в том, что жизнь ее сына вне опасности, Виктория согласилась отправиться домой.

Выходя из палаты, Вик почувствовала как между ней и матерью Альберта пробежал явственный холодок отчуждения.

Такси, которое любезно вызвала баронесса, уже через полчаса, по засыпающему Лондону, доставило Викторию домой.

Квартира показалась ей совершенно чужой, холодной и одинокой. Не заходя в гостиную, она тут же вспомнила про мистера Финдуса, все это время жившего у Альберта. Вик поспешила за ним, сняв с гвоздика под притолокой запасной ключ от квартиры соседа сверху.

Увидев хозяйку, кот, подняв хвост трубой засеменил навстречу с душераздирающим мяуканьем и, привстав на задние лапы, потянулся к ней всем своим пушистым полосатым тельцем. Вик взяла его на руки и прижала к себе, тут же услышав громкое довольное урчание около уха.

Платье, с которым было связано так много воспоминаний, Вик с какой-то особенной тщательностью спрятала в глубине своей небольшой гардеробной. Она трусливо опасалась, что утром оно воскресит в памяти все то, что нужно оставить раз и навсегда в прошлом.

Горячий душ и кружка крепкого чая помогли ей немного расслабиться, однако, несмотря на глухую декабрьскую ночь и смертельную усталость, сон долго не шел. Финдус же невозмутимо нежился под боком, издавая успокаивающе уютные звуки. Ему было не под силу справиться с тем, что творилось в мыслях его хозяйки.

Если бы ее попросили описать свое нынешнее состояние, она бы не смогла передать все оттенки душевной и почти физически ощущаемой боли, завладевшей всем ее существом, оплетая каждый уголок сознания. И дело не в том, что Мельбурна больше не было рядом. Было бы проще перенести расставание, зная, что где-то далеко бьется его мужественное сердце, возможно в другой стране, на другом континенте и даже рядом с другой женщиной. Но его просто не было на этой земле, Уильяма не стало почти сто пятьдесят лет назад. Это был приговор времени, окончательный и страшный, который ей нужно принять, разумно и объективно оценив все произошедшее.

Еще пару дней назад он был ее реальностью из плоти и крови, ее дыханием и всей ее жизнью. Она еще так явственно помнила вкус его поцелуев, властный призыв его прикосновений…и не могла, не хотела заставить себя считать все это частью глухого небытия…

* * *

Резкий звук телефонного звонка заставил Вик вздрогнуть. Только сейчас она поняла, в своем любимом кресле, закутавшись в тёплый плед. Беглый взгляд на часы – уже почти полдень! В трубке – взволнованный голос матери:

– Виктория, дорогая! Ты в порядке? Мне позвонила баронесса Кобург, сказала, что ты в Лондоне, что ты была с Альбертом, и на вас кто-то напал! Что это значит? Как же твоё Гоа и медитация? Ты ведь говорила….

– Мам, со мной все хорошо. Я проспала почти целый день, а сейчас собираюсь пойти и приготовить себе завтрак. Прости, что не предупредила о своем приезде, не хотелось тебя тревожить. – стараясь сделать свой голос как можно более уверенным и спокойным, ответила Вик.

– Тревожить? О чем ты говоришь?! В Альберта стреляли, и ты была там с ним! В какой-то средневековой одежде, как выразилась Аделаида. Я абсолютно не понимаю, что происходит, мы все не понимаем! Приезжай к нам в Сассекс, объясни в чем дело, если не собираешься делать это по телефону. – Старшая Виктория Кент и не собиралась сдаваться.

– Мама, я не уеду из города – безапелляционно заявила Вик. – Пока Альберт не пойдет на поправку и я ему нужна. Извини, не в этот раз.

– Это произойдет и без твоего присутствия. Аделаида уже поставила на уши всех доступных в Лондоне светил медицины. Так что не глупи, тебе самой сейчас требуется забота, хороший совет и поддержка семьи.

– Спасибо, но я остаюсь. Со мной правда все в порядке. Проведу остатки отпуска дома. Второго уже выходить на работу. Накопились кое-какие дела, да и Финдуса оставить совершенно не на кого. Обязательно расскажу тебе все, но позже, – уловив глухую паузу, Вик поняла, что последний аргумент был решающим. Джон не выносил животных в доме, особенно котов, да и они его не особенно уважали.

– Как знаешь, дорогая, – с плохо скрываемой смесью тревоги и обиды, наконец, произнесла мать. – Я желаю тебе только добра, помни об этом!

Когда в трубке послышались короткие гудки, Виктория зажмурилась так крепко, как в детстве, когда изо всех сил пыталась сохранить ускользающие воспоминания о недавнем волшебном сне, отгоняя надвигающуюся реальность. Но открыв их, обнаружила себя в своей квартире, одетой в хорошо знакомую пижаму, сжимающей трубку телефона. Только сейчас ей стало ясно, что мобильник был выключен уже несколько дней. И как бы Вик не хотелось этого делать, но возвращение в настоящее должно было начаться именно с реанимации гаджета.

На экране замаячили многочисленные сообщения от подруг и Энтони, умиравшего от нетерпения увидеть обещанные Викторией фотографии с закрытой вечеринки, для которой он создавал ее наряд. Мэтью также интересовался ее внезапным исчезновением и предлагал обсудить какое-то очень интересное предложение от одного из модельных агентств.

Вик с трудом заставила себя встряхнуться, одеться и выйти из дома. В кармане тут-же завибрировал телефон, принимая очередное смс. Сегодня будет трудный день, впереди непростой разговор с полицейскими и матерью Альберта.

Всегда такой знакомый, куда-то спешащий и жужжащий лондонский полдень, почему-то показался чужим и враждебным, может быть, после размеренного спокойствия и неторопливости тех невозможно далеких пяти с половиной дней, проведенных в Брокет-Холле. Она удивленно наблюдала за тем, что происходило вокруг, словно астронавт, вернувшийся на Землю из длительного межзвездного путешествия, не в силах почувствовать себя вновь частью всей этой суеты, ощутить твердую поверхность под ногами.

Несколько минут она стояла так, потерянная и отстраненная, но потом, набрав в легкие свежего морозного воздуха, расправив воротник своего пальто и плотнее закутавшись в теплый шарф, наконец шагнула на оживленную улицу.

Ей еще предстоит проделать непростой путь, путь к самой себе – прежней решительной и целеустремленной, иногда дерзкой и пробивной Вик, которая всегда смотрела вперед, не оглядываясь на прежние потери. Но она совершенно точно знала, что стала другой, что жизнь ее уже никогда не будет прежней, и не могла дать объяснение этому невнятному, неизвестно откуда взявшемуся предчувствию.