Текст книги "Мы, мутанты (СИ)"

Автор книги: Мари с крылышками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

========== Часть 1. Дом в горах. Глава 1 ==========

Часть 1. Дом в горах

В этом доме всё время гостит кто-нибудь,

Не стесняйтесь, коль вам довелось.

Знать, беседа длинна,

Я налью вам вина.

Добрый вечер, мой пленник и гость.

Канцлер Ги. Романс Ротгера Вальдеса

Глава 1

Ослепительный свет лился со всех сторон, и он не знал, куда от него скрыться. Свет был повсюду, он проникал сквозь зажмуренные веки, проходил сквозь стенки черепа, резал мозг на мелкие кусочки. Непереносимо горячий, обжигающе холодный, этот свет пронизывал каждый нерв, каждую клеточку тела, и в жилах вместо крови тёк пульсирующий белый огонь. Он пытался кричать, пытался заслониться или убежать от этого света, но тело не слушалось, а крики тонули в ядовитой белизне. Может, у него уже не было тела, и нечем было кричать, и нечем бежать – он исчез, остался лишь этот свет…

Со светом сливались звуки, и от этого становилось только хуже. Он ввинчивались внутрь головы, вламывались таранами, а оказавшись внутри, начинали перекатываться в мозгу, как раскалённые камни, впивались в мысли, словно щетинистые комья стальных опилок. Голоса, бесчисленное множество голосов взрывались маленькими фейерверками, и у каждого был свой цвет и вкус. Боль, страх, горечь, надежда, разочарование захлёстывали его, иногда среди них мелькала яркая радость, но она не приносила облегчения, а лишь добавляла ещё одну ноту в затопившую мир какофонию. Он просил, молил прекратить, но его мольбы тонули в хаосе звуков и эмоций, и сам он тонул в них тоже. Боль и страх царствовали над всем, и он уже не мог отделить себя от них. Его становилось всё меньше, оставались только боль и страх.

А потом вдруг всё закончилось. Свет померк, голоса снизились до неразборчивого бормотания, которое звучало всё тише и тише, пока не смолкло совсем, а душившие его облака противоречивых эмоций начали рассеиваться. И он с облегчением провалился в темноту, где не было ничего – только тишина и покой.

Иногда тьма немного рассеивалась, и тогда он снова начинал что-то слышать, но боли больше не было. Иногда он даже начинал что-то чувствовать – его брали за руку, переворачивали, чем-то кололи. Но что происходит, он не понимал. Ему казалось, что он плавает в чёрном ночном океане, и течения то выносили его ближе к поверхности, то вновь утягивали в глубину. Поднимаясь, он начинал что-то видеть, слышать, воспринимать, но это никогда не длилось долго. Безбрежный глубинный покой снова поглощал его, и это было хорошо.

Ему не хотелось покидать океан.

Он не знал, сколько прошло времени, пока что-то не изменилось. Рябь с поверхности пробежала совсем близко, и из неё выплыло лицо. Лицо седоватого мужчины средних лет, резковатое, но располагающее.

– Мы – дети атома, – сказал человек. – То, что убьёт людей, нас сделаешь лишь крепче.

«Тебя нет. Ты мёртв», – захотелось ответить ему, но он вновь не услышал себя. А лицо уже исчезало, и вместо него перед глазами замелькали картины, сменявшиеся стремительно, словно кадры киноплёнки. Он не мог осознать всего, что видел, взгляд выхватывал лишь отдельные, самые яркие образы. Стартующие ракеты. Атомный гриб на горизонте. Полуобнажённая красивая женщина, белая и холодная, словно лёд. Колючая проволока извивается и ползёт по земле, словно живая змея. Длинное подземелье, опоясанное огненной спиралью, огонь пляшет прямо на камне пола и стен. Самолёт, чадящий на белом песке…

Картины всё убыстрялись, сливаясь друг с другом, а потом и вовсе померкли, и над ним склонилась мать. «Я уже умер, раз ко мне приходят мёртвые?» – попытался спросить он. Но мать лишь наклонилась ниже и поцеловала его в лоб, грустно глядя ему в глаза. Рядом снова забормотали голоса, он прислушался, пытаясь разобрать, что они говорят, и не заметил, когда она исчезла. Он продолжал упрямо вслушиваться, и наконец различил, что говоривших двое, мужчина и женщина.

– …Спит, – произнёс мужской голос. – Никто не берётся сказать, сколько это продлится.

Женщина что-то ответила, кажется, она плакала, но его уже вновь затягивал в себя океан, и слов он не разобрал.

Это происходило ещё несколько раз – тёмные волны расступались, и он что-то различал, хотя всё казалось лишённым смысла. Однажды ему показалось, что его куда-то несут, но потом он понял, что просто летит. Отсюда, сверху, океан отнюдь не казался чёрным, его поверхность металлически отблёскивала в ярком солнечном свете. Над ухом гудел мотор – самолёт? А потом блестящую водную поверхность заслонило лицо наклонившегося над ним красного демона. Его хвост с острым, похожим на стрелу наконечником подёргивался у него за спиной, как у раздражённой кошки.

В другой раз ему привиделась синекожая женщина с жёлтыми кошачьими глазами. Почему-то показалось, что он знает имена этих демонов, но никак не может их вспомнить. Назвать по имени – обрести власть… Но танцевавшие на краю сознания слова ускользали, и демоны снова утащили его в глубину, хотя он уже не хотел туда возвращаться.

И вновь хоровод из обрывков разговоров, ощущений и видений, как обыденных, так и фантастических. Жалобный голос звал кого-то по имени. Чья-то рука гладила его по голове. Короткая боль от укола. Радуга, протянувшаяся через всё небо, и щебет птиц. Статуя в виде женщины, высеченная из гигантского гранённого алмаза в человеческий рост высотой. Медленно поворачивающийся радиотелескоп. Вкус куриного бульона. Ощущение опустившегося на голову шлема, и серая переливающаяся воронка, затягивающая в свой водоворот…

И когда он вынырнул из этого водоворота, то понял, что проснулся окончательно. Больше не было ни океана, ни видений. Он лежал на кровати, глядя в деревянный потолок, и тот был целиком и полностью реален.

Было тихо. Повернув голову, он увидел небольшую комнату, с такими же как потолок деревянными стенами. Комната была пуста. За распахнутым окном виднелись деревья, их было много, и среди них нельзя было разглядеть просвета – кажется, дом, в котором он находился, стоял в лесу. В окно влетал тёплый ветерок, шевеля лёгкие белые занавеси.

Он вдохнул полной грудью. Должно быть, раньше он и не подозревал, какое это удовольствие – просто дышать. Дышать, лежать в постели, чувствуя под головой мягкость подушки, а телом – гладкость простыней и невесомость накинутого сверху одеяла. Смотреть, не боясь, что свет причинит боль глазам…

Однако невозможно лежать вечно.

Первая же попытка оторвать голову от подушки принесла с собой волну головокружения. Он и не подозревал, что настолько слаб. Уронив голову обратно на подушку, он зажмурился, пережидая приступ, и лишь после этого предпринял вторую попытку, ненамного успешнее. Да, чем бы он ни переболел, продолжалось это долго.

Дверь открылась как раз когда он сдался и прекратил попытки сесть. В комнату по-хозяйски уверенно вошёл высокий мужчина с коротко стриженными тёмно-русыми волосами. Окинул лежащего на постели взглядом и широко улыбнулся, показав неожиданно много зубов.

– Рад видеть, что ты пришёл в себя, – с искренней теплотой в голосе произнёс он.

– Кто ты? – голос после долгого молчания прозвучал хрипло. Пришлось откашляться и повторить вопрос.

– Я? Эрик, – русый приставил к кровати стул и сел. – Разве не узнаёшь?

– Эрик? – беспомощно повторил он.

– Ну да. Ты забыл, как меня зовут?

– А я должен это знать?

Назвавшийся Эриком нахмурился.

– Чарльз, если ты шутишь, то, признаться, не смешно. Уж во всяком случае, после всего, что с нами было. Ты же шутишь? – гость выжидательно замолчал, но человек на постели мог только растерянно моргнуть. Он и не думал шутить, он действительно не знал собеседника. Чувство было такое, словно он видит его в первый раз.

– Так ты действительно меня не помнишь?

– Нет.

– М-да, – озадаченно произнёс человек. – А что помнишь? Кубу помнишь?

– Не помню.

– Церебро? Майами? Ты помнишь Майами?

– Это город во Флориде.

– Разумеется, но ты помнишь, что был там?

Чарльз – ведь его зовут Чарльз? Этот… Эрик назвал его именно так – нахмурился, честно пытаясь вспомнить, но всё, что он сумел выскрести из памяти, походило скорее на статью из энциклопедии, чем на личные воспоминания. Хоть убей, он не мог представить себя в Майами.

– А твой дом ты помнишь?

– Нет, – после новой попытки вспомнить и сопровождавшей её паузы сказал Чарльз. И собственная память в этот момент показалась ему чердаком в заброшенном доме – пустым и тёмным.

– А Оксфорд? Ты вообще хоть что-нибудь помнишь?

– Нет…

– Чарльз, ты помнишь, кто ты такой?

Отвечать вслух не понадобилось – Эрик лишь всмотрелся ему в глаза, резко выдохнул и отвернулся. Потёр лоб рукой, и на лице у него появилось выражение полного ошеломления.

– Мне жаль, – пробормотал Чарльз, чувствуя такую неловкость, словно лишившись памяти, кого-то серьёзно подвёл.

– Так, – русый резко поднялся. – Подожди минутку.

Отсутствовал Эрик не минутку, а добрых пятнадцать. За это время Чарльз успел увериться, что быстро встать у него не выйдет, осмотреть комнату, и прийти к выводу, что владелец дома – Эрик? Или сам Чарльз? – был человеком не бедным. Значит, его имя Чарльз… Он попытался примерить это созвучие на себя. Что ж, имя как имя, ничуть не хуже любого другого.

– Хочешь пить? – спросил Эрик, снова входя в комнату. В руках у него был стакан воды.

– Хочу.

– Держи. Извини, что бросил тебя вот так…

Чарльз попытался взять стакан, но руки слушались не лучше всего остального тела, и Эрик, вздохнув, приподнял ему голову, помогая напиться.

– Значит, так, – он поставил опустевший стакан на столик и снова сел на стул. – Тебя зовут Чарльз Ксавьер. Ты родился в Америке, недалеко от Нью-Йорка, но учёную степень получил в Англии. Так что ты – оксфордский профессор, хотя и не любишь, когда тебя так зовут.

– Почему?

– Говоришь, что нельзя стать профессором, не получив место преподавателя, а попреподавать ты не успел: уехал из Оксфорда сразу после защиты степени. Это было около года назад. Тебе тридцать один год, твои родители уже умерли, других родственников нет, во всяком случае, ты о них никогда не говорил. И ты мой друг. Ну, что ещё тебе сказать? – Эрик развёл руками. – Спрашивай, если хочешь узнать что-то ещё.

– Где мы находимся?

– В штате Калифорния, в горах, довольно далеко от моря. В моём доме, если ты это имеешь в виду.

– А ты…

– Эрик Леншерр. И твой друг, как я уже сказал.

– Близкий?

– Надеюсь на это, – Эрик невесело улыбнулся. – Хотя мы с тобой знакомы не очень давно, так что я довольно мало могу рассказать тебе о твой жизни. Я не знаю твоих друзей до Оксфорда, не знаю, в какой школе ты учился, была ли у тебя девушка… Хотя уверен, что за то время, что мы общались, девушки у тебя не было, во всяком случае, постоянной. И ты точно не женат.

– А на кого я учился в Оксфорде?

– На биолога, генетика. Но познакомились мы с тобой уже после того, как ты вернулся в Штаты.

– А ты кто по профессии?

– Ну, честно говоря, постоянной профессии у меня нет. Я просто живу. Довольно много путешествую, благо финансы позволяют.

– Но ведь образование у тебя есть?

– Я прослушал курс физики в университете и ещё несколько по техническим специальностям, но диплома не получил. А зачем? – он пожал плечами, поймав удивлённый взгляд Чарльза. – Всё равно я не собирался устраиваться куда-то на службу, делал это чисто для себя.

Чарльз кивнул, сделав себе мысленную пометку позднее вернуться к этому вопросу – уж слишком уклончиво звучали слова Эрика. Но пытать его сейчас настроения не было, он и так уже чувствовал, что начал уставать.

– А что случилось со мной?

– Шальная пуля, несчастный случай. Стреляли не в тебя, ты просто оказался не в то время не в том месте.

– Сколько я так пролежал?

– Около полугода, – Эрик замолчал, что-то подсчитывая. – Да, шесть с половиной месяцев.

– Какое сегодня число?

– Двенадцатое мая 1963 года.

– Почему я в твоём доме, а не в больнице?

– Потому что я тебя оттуда забрал. Врачи уверили, что сделали для тебя всё, что могли, и теперь ты либо очнёшься, либо нет. Ну а реабилитационные мероприятия можно проводить и на дому.

Чарльз прикрыл глаза. Перед зрачками появились точки, и их становилось всё больше. Можно было бы начать возражать, что наблюдение врачей даже в коме лишним ещё ни для кого не было, но усталость наваливалась всё сильнее, заставляя мечтать только о том, чтобы остаться и тишине и одиночестве. Кто бы мог подумать, что простой, короткий разговор может так вымотать! Словно за время комы у него атрофировались не только мышцы, но и мозги.

Для Эрика состояние Чарльза тоже не осталось незамеченным.

– Знаешь, пожалуй, тебе следует поспать, – сказал он, поднимаясь. – Так что я тебя пока оставлю.

– Я и так проспал больше шести месяцев…

– И как, не чувствуешь усталости?

Возразить было нечего.

– Так что подремли, – подытожил Эрик. – Врачи говорили, помимо всего прочего, что после выхода из комы у тебя может быть повышенная утомляемость. Поспи, а потом я принесу тебе поесть. Не беспокойся, нам некуда торопиться, так что наговориться ещё успеем.

– Я не беспокоюсь, – пробормотал Чарльз. Веки неумолимо наливались свинцом. Последней мыслью было – а сумеет ли он удержать ложку?

А ещё параллельно этой мысли мелькнула другая – что всё время их разговора Эрик Леншерр был, похоже, изрядно напряжён.

========== Глава 2 ==========

В первые дни Чарльзу пришлось существовать, как он сам определил для себя, в режиме младенца – он только ел и спал. «Ничего удивительного, – заметил Эрик. – Ты потерял много сил, пока проболел, и их надо восстановить». Чарльз восстанавливал. На следующий день после того, как он очнулся, его навестил доктор – совсем молодой парень в очках. Он расспросил о самочувствии Чарльза, взял у него кровь на анализ, и при этом поглядывал на него с таким испугом и растерянностью, словно был нерадивым студентом, а Чарльз – строгим экзаменатором, в чьей власти в любой момент ошарашить ученика зубодробительным вопросом. А потому Чарльз старался отвечать как можно мягче, и ободряюще улыбался, словно это он здесь был врачом, а не пациентом. Всё время осмотра Эрик молча просидел в углу комнаты, после они вместе вышли, а Чарльз тут же снова уснул, так и не догадавшись спросить, как же зовут юного доктора. Эрик тоже не назвал его имени, только после, когда Чарльз проснулся, сообщил, что, по словам врача, с ним всё будет в порядке, но ему выписали целую кучу лекарств, и надавали советов по реабилитации. Что до амнезии, то она, вероятно, со временем пройдёт сама.

– Это обнадёживает, – согласился Чарльз.

Ухаживать за Чарльзом к некоторому его удивлению, Эрик взялся сам, не нанимая сиделку, и больше не приглашая никаких докторов. В первые пару дней Чарльз даже сесть не мог без его помощи, не говоря уж о том, чтобы обслужить самого себя. И Эрик действовал, как заправская медсестра, не выказывая ни капли нетерпения или брезгливости. На вопрос Чарльза, почему бы не облегчить себе жизнь, раз уж по словам самого Эрика финансы позволяют, Леншерр лишь отмахнулся:

– И сам справлюсь. Не люблю я людей, честно говоря. Я и этот дом выбрал из-за его уединённости.

– А тут рядом есть какой-нибудь город?

– Городок. Дуглас Парк, если тебе что-то говорит это название. Но до него миль сорок.

Эрик не просто обслуживал Чарльза, он помогал ему с упражнениями, делал ему массаж, причём, насколько Чарльз мог судить, на весьма неплохом уровне, следил за графиком приёма лекарств, витаминов и уколов, вечно выпадавшим из памяти его подопечного. Помимо быстрой утомляемости и полного отсутствия каких-либо личных воспоминаний, Чарльз обнаружил, что ему трудно сосредоточиться на чём-то и держать в памяти даже то, что происходит с ним сейчас. Любая умственная деятельность требовала больших усилий, что и злило и пугало Чарльза. Эрик, впрочем, не унывал, утверждая, что странно, если бы было иначе, и приносил ему учебные пособия, явно рассчитанные на детей. Но даже решение детских примеров и задачек вроде сравнения картинок и запоминания расстановки предметов казались непосильной нагрузкой. Устав, Чарльз начинал психовать, и Эрик без слова возражения всё убирал, но проходило некоторое время, и Ксавьер снова требовал приступить к занятиям.

– Не усердствуй, – уговаривал его Эрик. – Нам торопиться некуда. Не загоняй себя.

– Сам знаю, – огрызался Чарльз, тихо бесясь от собственной беспомощности и того, что он, взрослый мужчина, учёный, не в состоянии справиться с тем, что играючи решают шестилетки. Впрочем, занятия постепенно давали свои плоды – через какое-то время Чарльз начал замечать, что думать, запоминать, прослеживать логические цепочки и связи стало значительно легче. Его энтузиазм возрос, и теперь Эрику пришлось применить власть, чтобы удержать пациента от излишнего рвения. Он установил жёсткий лимит – не больше двух часов тренировок подряд – и строго его придерживался, не смягчаясь в ответ ни на какие просьбы.

Физическое самочувствие Чарльза тоже постепенно улучшалось, и спустя две недели он впервые, хоть и с помощью Эрика смог встать и пройти несколько шагов до окна. К этому времени он уже перестал дрыхнуть как сурок большую часть суток, и лежать просто так в перерывах между кормёжкой и занятиями становилось скучно.

Они начали подолгу беседовать, перебирая сохранившиеся воспоминания Чарльза и сравнивая их со знаниями Эрика. Оказалось, что амнезия Ксавьера не касается академических знаний, и Чарльз сам слегка удивлялся, сколько, оказывается, всего хранится в его голове. Сравнение с пустым чердаком всё же было неуместным: чердак-то оказался заполнен, жаль только, что ни единой личной вещи там не осталось. Эрик, впрочем, если и отставал от него по части образованности, то ненамного. Если не касаться профильных знаний, полученных ими в университетах, то выходило, что Эрик куда меньше Чарльза интересовался историей, искусством и литературой, но зато действительно много путешествовал и мог рассказать о разных странах немало занимательного. И если Чарльз, как выяснилось, отлично говорил по-французски и хорошо читал по-немецки, но испанский и итальянский хотя и опознал на слух, но понял лишь несколько слов, то Эрик всеми перечисленными языками владел свободно.

Едва утвердившись на ногах, Чарльз тут же покинул свою уютную, но уже осточертевшую комнату, и выполз наружу, правда, пока не дальше гостиной, откуда открывался изумительный вид на горное озеро с гладкой, как стекло, водой. Одноэтажный дом стоял на самом берегу, и от дверей в воду тянулся небольшой причал, хотя никаких лодок видно не было. Дом, кстати, и впрямь оказался небедным: мебель из гнутого ореха и красного дерева с гобеленовой обивкой, камин, дорогие безделушки, шкуры на полу, звериные головы на стенах. «Охотничьи трофеи?» – спросил как-то Чарльз, кивнув на клыкастого кабана прямо над камином, но Эрик лишь усмехнулся:

– Что ты. На животных не охочусь. Это осталось от прежнего владельца, я просто приобрёл дом со всей обстановкой.

«А на кого охотишься?» – чуть было не спросил Чарльз, но одёрнул себя – едва ли стоило придавать большое значение случайной обмолвке.

– Давно приобрёл? – вместо этого спросил он.

– Да вот как раз после того, как тебя подстрелили.

Куда именно его подстрелили, Чарльз уже знал – ещё на второй день, до визита врача, он попросил у Эрика зеркало. Оттуда на него глянуло исхудавшее лицо мужчины неопределённого возраста: если не знать наверняка, то можно дать плохо выглядящие двадцать пять, но можно и все сорок. Большой нос, серо-голубые глаза, чёткий изгиб губ… Каштановые волосы были коротко острижены, ещё более подчёркивая впалые щёки, и всё равно было видно, что с одной стороны они короче, чем с другой. Видимо, выбривали – решил Чарльз, проведя рукой по голове и нащупав над ухом шрам.

– Пуля застряла у тебя в черепе, к счастью, не пробив кость, – объяснил наблюдавший за ним Эрик. – Мелкого калибра, да ещё рикошетом… Иначе мы бы с тобой сейчас здесь не сидели. Но напугал ты меня тогда знатно – лежишь, не шевелишься, и из головы кровь течёт.

Тогда у Чарльза опять не нашлось сил расспрашивать об обстоятельствах, но позже, когда он попытался узнать побольше, ответы Эрика снова показались ему уклончивыми. Да, случайная разборка. Кого с кем, он не знает. Нет, Чарльз там был точно ни при чём. В Майами? Да, в Майами.

– А что мы там делали?

– Отдыхали, – хмыкнул Эрик. – Море, пальмы, песочек… Отличный отдых вышел.

Постепенно Чарльз обошёл весь дом – впрочем, тот был невелик, гостиная, четыре спальни и веранда. Несмотря на роскошь и уют, выглядел он на удивление безлико, словно интерьер проектировал дизайнер, обладавший хорошим вкусом, но не индивидуальностью. О самом Эрике жилище тоже говорило на удивлении мало – то ли из-за того, что он поселился в нём недавно, то ли потому, что Эрик был большим аккуратистом и поддерживал уже заведённый порядок, кладя каждую вещь на её место и не пытаясь что-либо переделать. Правда, как выглядит его спальня, Чарльз не имел представления – Эрик его туда не приглашал, а зайти в чужую комнату без разрешения Чарльзу и в голову не пришло. Удивительно было также, что, несмотря на всю роскошь, в доме не обнаружилось ни радио, ни телевизора. Не было даже газет, так что когда Чарльз дозрел до того, чтобы начать интересоваться внешним миром, оказалось, что брать информацию просто негде.

– А зачем здесь газеты? – пожал плечами Эрик. – Это место для того и предназначено, чтобы отдохнуть от всего и побыть наедине с собой. Так что отдыхай, Чарльз, и ни о чём не думай – никуда от тебя мир не денется.

Попытки убедить его, что Чарльз уже устал от пребывания наедине с собой и Эриком – не подумай дурного, я вовсе не говорю, что не рад тебе, но мне одиноко! – принесли лишь частичные плоды. Кое-что Эрик всё-таки рассказал. О кончине Нильса Бора и Роберта Фроста. О появлении в Англии неких «The Beatles», чей альбом рекордное время держится в хит-парадах. О том, что Нобелевскую премию по биологии получили Уотсон и Крик за расшифровку структуры ДНК, по литературе – Джон Стейнбек, а по физике – Ландау. Но говорить о политике Эрик отказался наотрез, посоветовав не забивать всякими тяжёлыми материями и без того не слишком здоровую голову. Спорить с ним было то же самое, что спорить с растущим у веранды дубом. А на вопрос, когда Чарльз, по его мнению, окрепнет достаточно, чтобы его голова вновь стала подходящей для тяжёлых материй, Эрик отделался туманным «посмотрим».

Так и получилось, что из всех видов развлечений им были доступны только книги и шахматы. Впервые увидев доску в ящике стола, Чарльз очень обрадовался, и тут же спросил Эрика, умеет ли тот играть. Однако Эрик слегка притушил его энтузиазм, сказав, что играть-то умеет, но не уверен, станет ли Чарльз в его нынешнем состоянии достойным противников. И оказался прав – их первая партия растянулась на три дня, потому что Чарльз быстро уставал сидеть над доской, и в конце концов Эрик разгромил Чарльза подчистую.

– Вообще-то, ты сильный игрок, – утешающее сказал он, собирая фигуры. – Думаю, в следующий раз ты так просто не сдашься.

Чарльзу, у которого пот тёк по спине, и кожу головы стянуло и покалывало, отнюдь не казалось, что он сдался просто, но возражать он не стал.

Из книг же в доме оказалась только беллетристика в количестве нескольких десятков томов. Эрик, видя разочарование Чарльза, клятвенно пообещал со временем добыть ему что-нибудь посерьёзнее, включая биологические научные журналы, чтобы Чарльз ознакомился с продвижением науки за то время, что пролежал в отключке – видимо, научные материи, в отличие от политических, опасений своей тяжестью не внушали. Пока же приходилось довольствоваться Агатой Кристи, уже, увы, покойным Фростом и непереведённым Томасом Манном.

Через какое-то время Чарльз почувствовал в себе достаточно сил, чтобы, опираясь на трость, спуститься с веранды и немного прогуляться вокруг дома. И тут его поджидал очередной сюрприз. У дома не было гаража – только навес. И никаких машин ни под ним, ни в пределах видимости Чарльз не заметил.

– Да, я не держу здесь машины, – невозмутимо подтвердил Эрик. – И вообще не держу, обычно путешествую самолётами, а когда едешь на небольшое расстояние, всегда можно взять такси или прокат.

– А как же мы будем отсюда выбираться? И как мы, кстати, сюда добрались?

– У меня есть друзья, они нас привезли, они же и увезут. Они и продукты сюда привозят, и новости.

«У меня», – отметил Чарльз. Не «у нас».

– Я бы не отказался с ними познакомиться.

– А зачем тебе?

– То есть как – зачем? Зачем вообще люди с кем-то знакомятся? Ты мой друг – ведь так? Тем более я хочу узнать других твои друзей, а они, возможно, не отказались бы познакомиться со мной.

– Не знаю, понравятся ли они тебе, – после секундной заминки сказал Эрик. Он как раз готовил ужин и во время этой паузы выгружал овощи из холодильника. – Они… довольно своеобразные люди. Могут показаться неприятными, особенно тем, кто к ним не привык.

– Ни у кого и не будет возможности к ним привыкнуть, если не общаться с ними вообще, – хмыкнул Чарльз. – Так познакомишь меня с ними, когда они приедут в следующий раз?

– Договорились, – кивнул Эрик. – Но не жди, что это будет скоро.

Он достал нож и принялся нарезать добытое из холодильника. Чарльз присел на стул рядом и некоторое время наблюдал за ним.

– А моих друзей ты знал? – спросил он.

– Почти нет, – Эрик, не прерывая занятия, пожал плечами. – Так, кое-кого по твоей работе. Но у меня с ними было мало общего.

– Можешь кого-нибудь назвать?

– Хэнк Маккой, – после ещё одной крошечной паузы произнёс Эрик, искоса поглядывая на Чарльза. – Мойра Мактаггерт. Ничего в памяти не шевелится? Блэк… не знаю его имени.

– И над чем мы работали?

– Какие-то исследования. Я не вникал.

Чарльз помолчал. Это был не первый раз, когда ответы Эрика оказывались скупы и неопределённы. Могло ли действительно быть так, что Эрик настолько не интересовался жизнью друга? В принципе, могло – если их связывало исключительно времяпрепровождение в часы досуга. Но как же так получилось, что у них не появилось ни единого общего знакомого? Если Эрик, как он сам утверждал, несколько месяцев гостил у Чарльза, неужели в этот период к Чарльзу не заглянул, кроме него, ни один гость? И никто из друзей Эрика также не поинтересовался своим приятелем?

Он пристально посмотрел на Эрика, который как раз в этот момент отвернулся к плите. Странное чувство – он оказался заперт, изолирован от всего мира на неопределённый срок человеком, который называет себя его другом… Вот только судить об этом Чарльз может исключительно с его слов. И пусть этот человек, казалось, искренне заботится о состоянии Чарльза, его чуть ли не маниакальное стремление оградить подопечного от всего внешнего вызывало удивление. Но может, он делает из мухи слона, и Эрик с ним совершенно искренен? Тогда не мешало бы ему хоть немного больше считаться с желаниями самого Чарльза.

– Тебе, кстати, укол делать не пора? – спросил тем временем Эрик. Чарльз поморщился:

– Уже сделал.

– Да? А где ампула?

– Вон, на столе.

Эрик, не удовлетворившись его словами, педантично пошёл проверять. Количество лекарств, которые приходилось принимать Чарльзу, потихоньку уменьшалось, но за уколами, по словам врача, стабилизирующими работу мозга, Леншерр следил особенно тщательно. Иначе, объяснил он, может случиться всё, что угодно, вплоть до нового впадения в кому.

– Что ж, отлично, – объявил он. – Через несколько минут дотушится, и будем ужинать.

– Ты говорил, что твои финансы позволяют много путешествовать, – сказал Чарльз. – И ты купил этот дом.

– Угу, – отозвался Эрик, не отрывая взгляда от доски. Теперь одну партию они как правило доигрывали в два приёма, что, безусловно, было прогрессом.

– А насколько ты богат?

– В достаточной мере, чтобы не думать о деньгах, – Эрик поднял на него глаза. – Так что если ты беспокоишься, не разорюсь ли я на тебе, то не думай об этом – не разорюсь.

– Я рад, – ответил Чарльз. – А я?

– Что ты?

– Я был богат?

– Да уж во всяком случае, не беден, – хмыкнул Эрик.

– Сколько денег у меня было?

– Чарльз, я не оценивал твоё состояние, честно. Но твой дом меня впечатлил. Целый особняк, и выглядит как замок. Ты говорил, что его построил твой дед.

– Так значит, я наследственный богач?

– Выходит, что так.

Эрик сделал ход, и Чарльз, оставив расспросы, в свою очередь склонился над доской. Может, раньше он и мог играть и болтать одновременно, но сейчас обдумывание ходов требовало полной сосредоточенности. И всё равно партию наверняка скоро придётся прервать. Чарльз уже чувствовал как стягивает кожу головы, что нередко служило предвестником головной боли. А если Эрик это заметит, то немедленно погонит Чарльза спать. Иногда его поведение заботливой наседки Чарльза изрядно раздражало, хотя он понимал, что должен быть благодарен.

Сегодня, в первый день лета, он рискнул искупаться в озере – под бдительным присмотром Эрика, разумеется. Леншерр утверждал, что плавание будет полезно для Чарльза, и тот был с ним совершенно согласен. Однако в первый раз заплыть далеко он не рискнул, держась рядом с мостком, где без труда можно было нащупать ногами дно. Дальше оно резко уходило вниз, и Эрик сказал, что если Чарльзу захочется на глубину, то только вместе с ним. Но Ксавьер пока и сам не торопился совершать подвиги.

Он передвинул коня и откинулся на спинку кресла. Эрик, расслабленно потягивавший виски, тут же отставил стакан и придвинулся к столику. Чарльз поглядывал на него с чувством лёгкой зависти: запрет на спиртное для него был как раз из области тех запретов, которые он даже не пытался оспаривать.

– Эрик?

– М?

– В первый день, когда я очнулся, ты спросил, не помню ли я Кубу. Мы что, и на ней побывали?

Эрик поднял глаза и пристально посмотрел на него. Кажется, вопрос его не обрадовал. Он помедлил, снова посмотрел на доску, потянулся к одной фигуре, потом к другой… Чарльз уже успел заподозрить, что Эрик так и не ответит, когда тот всё-таки произнёс:

– На самой Кубе – нет, не бывали. Но мы пролетали мимо её берегов.

– Зачем?

– Хотели посмотреть на Остров Свободы, – Эрик хмыкнул и всё-таки сделал ход. – Такая вот авантюра. Там как раз было очередное политическое обострение, и кто-то в пьяной компании брякнул: а вот разбомбят её, и мы даже увидеть её не успеем, а ведь говорят – рай на земле… Уже не помню, кто из нас предложил, кто согласился, но на следующий день мы взяли частный самолёт и полетели.

– Даже протрезвев?

– Ну да.

– И что, нас не остановили даже воздушные службы обеих стран?

– Ну, я же говорю – авантюра.

Чарльз помолчал, осмысливая услышанное.