Текст книги "Я учился жить... (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Утро почти привычно началось с Локи, топтавшегося по ним. Генка приоткрыл глаза, сгреб его и засунул под одеяло. Локи завертелся в душной темноте, и Оскар отпрянул.
– Щекотно же! – возмутился он. Генка откинулся на спину, довольно улыбаясь. Локи обосновался у него на груди, и Генка начал его поглаживать, любуясь растрепанным, помятым, полупроснувшимся и невероятно красивым Оскаром, угрюмо смотревшим на Локи, приподнявшись на локте. И этот разный Оскар подвинул Локи и улегся рядом с ним на Генкиной груди, которая запросто позволяла разместить на себе двоих. Локи тут же потянулся к его носу, шевеля своим и радостно блестя глазами.
– Есть идея, – самодовольно сказал Генка. Оскар тяжело вздохнул.
– Куда на сей раз тебя черти гонят? – обреченно спросил он.
Генка ухмыльнулся. Сюрприз будет.
– Кедрин меня убьет, – радостно сказал он, глядя на Локи.
Вечер был темным, ноябрьским и ненастным. Именно поэтому дома сиделось особенно хорошо, особенно после всех авралов, завалов и прочих радостей, которыми Тополев интенсивно снабжал Глеба последнее время. Но все постепенно успокоилось, у Глеба появилось свободное время, и он с огромным удовольствием проводил его в одиночестве, с тихим наслаждением читая книги, глядя разные умные передачи и слушая погоду за окнами. Выходные собирались быть мирными, только в воскресенье Тополев затребовал его на какое-то мероприятие. Но это такая мелочь по сравнению с парой недель спокойной жизни, и Глеб рассеянно проводил пальцами по шероховатым страницам и старательно гнал от себя всякие мысли, которые с утроенной агрессивностью начинали его атаковать. Мыслей было много, они были самыми разнообразными, не всегда приятными, и Глеб признавал с особой отчетливостью, что ему нужно определяться со многими вещами, и в первую очередь со своей личной жизнью.
Генка, пребывавший в состоянии влюбленного слабоумия, разместил в центре своего рабочего стола фотографию Локи на руках у Оскара. То есть видны были только хорек и руки с примечательным обилием фенечек, браслетов и экстравагантных колец, но Глеб не сомневался ни на секунду, зачем эта фотография. У него самого до сих пор на столе стояла одна такая, с мостками и ивой, и только он знал, кто под ней спал, когда Глеб делал этот снимок. Присмотревшись, можно было угадать контуры тела. Разглядеть – с трудом; Глеб мог, потому что знал. Фотография стояла так, чтобы быть незаметной другим, но чтобы Глеб всегда мог бросить на нее взгляд. Генка сначала похвастался своей перед Глебом, затем устроил сентиментальную комедию с выбором места, а потом пригласил Глеба «на оценить». Глеб шел туда с подозрением, что Генку опять распирает любопытство, и оказался прав, когда тот беспечным тоном поинтересовался, как там этот его питомец, допущен ли снова во все комнаты и ведет ли себя прилично. Глеб посмотрел на него, ухмыльнулся как можно более многозначительно и перевел взгляд на Локи. Генка чуть не подпрыгнул на месте, но дальше на рожон лезть не решился. Глеб выпил предложенный чай с какими-то хитрыми ватрушками, которые были сделаны Оскаром и которые следовало вкушать с благоговейной физиономией под угрожающим Генкиным взглядом, смягчившимся только после обильных комплиментов. Глеб с трудом сдерживал улыбку, думая, что Генка тот еще эксгибиционист – с таким рвением тот стремился показать всем и каждому, что не один. Не одна барышня закручинилась, упустив из своих цепких коготков такого знатного холостяка, а Генка знай себе дефилировал по помещениям с по-индюшачьи выпяченной грудью и намекал всем, кто хотя бы подозревался в наличии свободного времени, что у него серьезные отношения и это так здорово!
После периода невнятных, неопределенных и ни к чему не обязывавших отношений с Макаром, которые Глеб позволил себе, он снова вернулся к попытке вести себя благоразумно. Его даже совесть помучила, что он так легко воспользовался собственным положением и легкомыслием Макара; но на младой возраст последнего скидку стоило делать крайне осмотрительно, а на недостаток жизненного опыта тем более – голова у Макара на плечах все-таки была, и Глеб подозревал, что парень пользовался ей по назначению куда чаще, чем можно было бы думать и чем сам Макар позволял заподозрить. И вообще этот период, когда они не только сосуществовали с соблюдением весьма условных ролей нанимателя и наемного работника, но еще и сожительствовали, был странным. Ни со стороны Глеба, ни со стороны Макара не было привнесено чувств, эмоций, достойных полновесного и насыщенного романа; при этом за простую бессмысленную и легковесную интрижку это их сожительство тоже сойти не могло: Глеб не желал принять этого, потому что для легкомысленного перепиха их сожительство было слишком регламентированным, и в нем достаточно было черт, которые и позволяли ему с оптимизмом оценивать его как стабильное и достаточно перспективное.
Глеб с легким недоумением оглядывался назад и признавал, что как и глубоководная рыба, привыкшая к огромному давлению, холоду и темноте, оказывается совершенно неспособной существовать в теплых и легких прибрежных водах, да еще и под солнцем, он, бумажный червь, все время погруженный в документы, оказался неготовым к тому, как изменилось отношение к нему людей. Казалось бы: незаметный юрисконсульт, существовавший на задворках общественной жизни и бывший если и не изгоем, то чем-то близким к тому, оказывается сначала личным помощником, через которого проходят все бумаги, направляемые Тополеву, а затем и заправляет всей юридической службой не самой маленькой компании. И как Глеб оказался сначала объектом пристальных, но редких взглядов, а потом пристального и постоянного изучения, он сам не осознал. Вот только что вселялся в новый кабинет, привыкая подниматься на последние этажи и перемещаясь по коридорам, в которых его по-прежнему не замечали, а вот к нему обращаются по имени отчеству все, даже те, кого он видел в первый раз. Глеб упорно цеплялся за свою неприметность, в которую, как выяснилось, верил только он; а помимо этого, он познакомился с Денисом, потерял его – и все это на фоне своего настойчивого заблуждения, что его не замечают. И сколько бы времени Глеб недооценивал свою значимость, если бы не повышенное любопытство Тополева и Генки, сколько времени он существовал бы в своей башне из слоновой кости, пестуя личную трагедию, неизвестно. Оказаться открытым всем ветрам и непогодам было больно, и было здорово ощущать себя живым.
Траур, к которому Глеб приучил себя и в котором находил куда большее, чем он хотел, разрушительное удовольствие, истончился под воздействием любопытного носа и общей настырности Макара. Глеб даже оказался в состоянии называть себе самому имя Дениса и говорить о нем с другими. Хотя бы за это стоило быть благодарным Макару. Единственным, что вызывало недовольство у Глеба, которое было направлено в первую очередь на себя самого, оставалось то попустительство, с которым он принял смену парадигмы их отношений и полное отсутствие попыток как-то их утвердить. Для него самого было важным знать, что у обеих сторон есть права и обязанности, принятые на себя добровольно, которым следуют, пусть это и непросто. Глеб принял это по умолчанию, совершенно проигнорировав, что Макар и по типу личности непохож на него, и по жизненному опыту и по ожиданиям, которые приводили его к Глебу. Он, прошедший через серьезную, очень основательную связь, в которой временами полностью растворялся, и не особо преуспевший в простых, легкомысленных контактах с прохожими, оказался для Макара чем-то вроде якоря, вроде родителя, учителя и старшего товарища, привлекая его и своей глубиной и загадочностью, своим постоянством, которого Макару, похоже, очень не хватало. И по здравом размышлении Глеб не удивлялся тому, что Макар оказался в его постели, затем выкинутым из нее, а потом и до сих пор не оставлявшим надежды в нее вернуться. Это для Глеба секс был логичным, полноценным, но все-таки не самым главным атрибутом постоянной и по возможности длительной связи. Для Макара это была обычная физиологическая реакция. Не вылез он, с точки зрения психологии, из того возраста, когда разные действия и состояния воспринимаются разрозненно, и человек пока еще не в силах обработать их в цельную картину с многочисленными связями и подчинениями; у него хватало реакций, которые еще раз свидетельствовали о затянувшейся пубертатности. С другой стороны, он и не обещал стать человеком, способным на абсолютную верность; хорошо хоть, что у Макара появились мозги не бравировать этим. Глеб, не первый день думавший над этим, признавался себе, что ему нравилось общество Макара, его неуемность и жизнелюбие. И Глеб был бы не против снова отдавать часть своей жизни Макару, но.
Это «но» было очень сложно формулировать. С одной стороны, Глеб уже озвучивал это. С другой – с другой, он не был уверен, насколько искренне он готов принять Макара со всеми достоинствами и недостатками. Одно было Глебу ясно: решение Макара снова начать все должно быть осознанным и добровольным и по возможности быть его личной инициативой, чтобы он и только он был за него ответственным. Можно было бы выдавить из него признание никогда и ни за что не ходить на сторону, но едва ли Макар окажется в состоянии следовать ему стопроцентно. И Глеб не был уверен, что для него самого безупречная верность молодого, здорового и порывистого парня представлялась как что-то совершенно необходимое и настолько возможное. Впрочем, все это софистика, вопрос оставался в том, что думает об этом сам объект размышлений Глеба.
Телефонный звонок, от неожиданной трели которого Глеб вздрогнул, был воспринят им с благодарностью – такая возможность оставить в стороне все эти мудрствования. Номер удивил его еще больше.
– Здравствуйте, Глеб Сергеевич, – официально начал Андрей. – Тут такое дело, Макар внизу. Вы не могли бы спуститься?
– Добрый вечер, – Глеб прозвучал ровно, но холодные щупальца опасений мгновенно обвили сердце и начали его сжимать в тон пульсу и пока неопасно. – Что-то случилось?
– Да вроде ничего особенного, – тут же отозвался Андрей, и Глеб подумал, что для такой небрежной фразы и «вроде» лишнее, и поспешность и излишне веселый тон. – Он в порядке, но тут наверное ваш совет нужен.
– Хорошо, сейчас буду.
Время спуска в лифте показалось Глебу вечностью, в течение которой он усердно тренировался сдерживать воображение – оно у него оказалось на редкость буйным. Людей в форме не наблюдалось, холл выглядел вполне мирным. Глеб подошел к служебному помещению и, постучав в приоткрытую дверь, вошел.
– Ну вот, – раздался недовольный голос Макара. Глеб поздоровался с Андреем кратким кивком и повернулся к нему. Макар сидел на стуле, нахохлившись, виновато смотрел на него и был жив и почти здоров. Куртка была испачкана, нос распух, на правой стороне лица ссадины, которые были уже обработаны, у глаза Макар держал аккумулятор холода, а ноги в своих дурацких кедах и джинсах, заляпанных грязью, пытался спрятать под стулом.
– День студента прошел успешно? – легкомысленно поинтересовался Глеб, стараясь улыбнуться как можно ласковее. С Макаром все было в порядке в тех пределах, которые допускала обцарапанная физиономия, а с остальным разберутся.
– Да они в самых дерзких мечтах ко Дню студента только гоп-стопом этих самых причастны! – возмутился Макар, но без особого энтузиазма, вытянул шею, сверкнул незаплывшим глазом и снова сник.
– Я предложил вызвать полицию, – обреченно сказал Андрей. – Но Макар говорит, что это было за несколько кварталов отсюда и зачем лишние телодвижения.
– Я в порядке! – тут же вскинулся Макар. – Я сам дурак, что там пошел, дворами, и фик разглядел, что там за люди. Надо было сворачивать и тикать дальше, чем вижу, а я их не увидел и напролом пошел.
– Очки носить не пробовал? Или хотя бы контактные линзы? – Глеб подставил стул к нему и сел рядом, заглядывая в лицо. Макар виновато улыбнулся. – Сейчас съездим в травмпункт, снимем побои и напишем заявление…
– Ой, не надо! – взмолился Макар. – Да что я там не видел? Я же тебе еще раз говорю, я в порядке, если умудрился добежать без проблем. Ну Глеб, правда! Ну что с этими придурками разбираться! Да и не найдут их!
Глеб совершенно искренне хотел поступить согласно букве закона, но еще больше ему хотелось поступить правильно. Он посмотрел на Андрея, который куда больше разбирался в дворовой жизни; тот лишь пожал плечами.
– Ко врачу свозите его с глазом. На всякий пожарный. Если есть знакомые в органах – ну, попробуйте. Только с чем? – ответил он на вопросительно приподнятые брови Глеба. Глеб вздохнул и обнял Макара, с готовностью пристроившего голову у него на груди. – Он домой не хотел идти, – мгновенно наябедничал Андрей, ухмыляясь.
– И ничего я не не хотел! Просто спросил, где можно умыться, только и всего, – буркнул Макар. – Главное, что телефон на месте, я все-таки успел его спрятать. Да и они какие-то лохи малолетние. Они даже мельче меня, – бормотал он, и Глеб ощущал, как Макар подрагивал. – А то жалко было бы, я на телефон целую осень копил, даже с Ильи деньги тряс, все стипухи собирал, вообще жалко было бы, и симку восстанавливать и все контакты…
Он что-то еще говорил глухо, пряча лицо в джемпер Глеба, тот кивал головой.
– Ну что, пойдем домой, вояка? – усмехнулся он и обратился к Андрею: – Я позвоню Геннадию Оноприенко, надеюсь, он не слишком занят, чтобы не мочь приехать. Пропустите?
– Это дело, – ухмыльнулся Андрей.
Генка был счастлив. Он с умным видом поставил тридцать восемь страшных диагнозов, включая дефрагментацию перепончатой барабанки, позвонил дяденьке доктору, который страшный аж жуть, но золотой врач, вытряс из Макара подробности о месте, времени и действующих лицах, о которых он сам не подозревал, торжественно похлопал Макара по плечу, дождался доктора, оказавшегося огромным мужиком с бородой, заплетенной в косу, и здоровенными серьгами в ушах, и исчез. Макар порывался напоить всех чаем, но доктор Вася рыкнул на него, выпил с Глебом коньячка, одобрительно поцокал, увидев, как обработали ссадины, отказался от денег, но с удовольствием принял в подарок кирпичеподобную бутылку виски и откланялся. Макар, присмирев, отиравшийся рядом с Глебом, зыркал на него одним глазом и, время от времени выглядывая из-за хладпакета вторым, и злобно хмурил брови, не скрывая свое неодобрение от излишней жизнерадостности доктора Васи и неподобающе игривой реакции Глеба на нее. Увязавшись за Глебом провожать его, он выглядывал из-за его плеча и злорадно ухмылялся, тихо радуясь, что этот прощелыга уходит несолоно хлебавши, а то пристал тут…
Макар не отлипал от Глеба, молча тягаясь за ним и виновато поглядывая искоса, и вздыхал с нескрываемым облегчением, когда Глеб прижимал его к себе и успокаивающе хлопал по плечу. Глеб терпеливо дожидался Генку, смотря телевизор, расспрашивая Макара о том, как прошел вечер в университете, и подбадривающе улыбаясь. Генка вернулся нескоро, но бесконечно довольный собой.
– Они были страшные и ужасные! Они были огромные, больше даже, чем доктор Вася, – радостно сообщил он прямо на пороге. – Они сражались как львы, но мы оказались сильнее.
– Они хоть в девятый класс ходят? – скептически поинтересовался Макар.
Генка скривился как от оскомины.
– Ну разумеется! Не удивлюсь, если даже не один год кряду, – хмуро признался он. – Вот умеешь ты праздник испортить. Ладно, я полетел. А то Оскар один дома, соскучился, наверное.
– А Локи? – Макар не удержался и вскинул голову.
– Локи тоже, – Генка заулыбался знакомой Глебу слабоумно-влюбленной улыбкой. – Они оба соскучились.
Макар был торжественно препровожден Глебом в свою спальню, и на лице у него такими крупными буквами было написано отчаяние, что Глеб тяжело вздохнул и лег рядом. Макар, повертевшись, прижался к нему всем телом, уткнулся носом под мышку, вздохнул и затих.
– Глеб, – робко позвал он.
– М-м? – лениво отозвался тот, лежа с прикрытыми глазами.
– Ты еще сердишься на меня?
– За что? – вяло поинтересовался Глеб.
– Ну как… – Макар растерялся, замешался и покраснел. – За Стаса, – выдавил он шепотом.
– А должен? – после паузы спросил Глеб, стараясь сдержать усмешку.
Макар вздохнул и положил подбородок ему на плечо.
– Ну мы же вроде вместе были, – задумчиво сказал Макар, сосредоточенно глядя куда-то сквозь Глеба.
– Вроде? – поинтересовался Глеб, чуть повернув к нему голову.
– То есть? – недоуменно спросил Макар, заглядывая ему в лицо.
– Вроде вместе или вместе? – терпеливо повторил Глеб. Макар приподнялся на локте, затем снова улегся у него на плече. Он спрятал свое лицо и неопределенно дернул плечами.
– Я скучаю, – тихо признался он. – Очень скучаю. Нет, ты правильно сделал, только мне тебя не хватает. Ну, так… еще и так. Ну, вообще, понимаешь?
Он попытался заглянуть одним глазом Глебу в лицо, не отрывая своего от его плеча. Глеб усмехнулся и погладил его по плечу.
– Понимаю.
– А давай мы еще раз попробуем? – робко предложил Макар; и он так красноречиво сжался и спрятал лицо, что Глеб против воли улыбнулся.
– Что? – ровно спросил он.
– Что значит «что»? – насторожился Макар. – Ну то, как раньше.
Глеб молчал, глядя перед собой. Макар приподнялся на локте.
– Я просто тогда думал, что для тебя это тоже просто так будет. Ну, просто, понимаешь? Ни к чему не обязывая. А ты как-то очень серьезно относился, – Макар пытался подобрать как можно более обтекаемые слова, избегая чрезмерного пафоса, но стараясь быть как можно точней. – И это здорово было, правда здорово. Только я тогда не понимал, что это хорошо, когда друг на друга можно во всем положиться. И вроде как почти ничего не изменилось, мы тут вроде как хорошие знакомые, а мне не хватает тебя, правда. Чего-то все время не хватает. Понимаешь?
Макар заглядывал ему в лицо влажно поблескивавшими глазами. Глеб поднялся повыше и посмотрел на него.
– И что ты можешь предложить? – мирно спросил он. Макар сел и с надеждой посмотрел на него.
– А что надо?
– Макар, речь идет не о том, что надо. Речь идет о том, что для тебя не будет чрезмерной жертвой. Речь о том, что нельзя по четным часам быть легкомысленным, а по нечетным клясться в вечной любви. Речь о том, чтобы я знал, чего мне ждать от тебя. И от себя. И от других, – добавил Глеб, и Макар вздрогнул и пригнул голову. – Речь о постоянстве и надежности. Я не против продолжить с тобой отношения. Но прежними они быть не могут.
Макар моргнул и опустил глаза. Затем он вскинул их, и Глеб к своему несказанному удовольствию прочел в них решимость.
========== Часть 26 ==========
Глеб смотрел на Макара, и у него было ощущение, что он заново знакомился с ним. Вроде и лицо знакомое, не единожды виденное, и не только виденное, а в тусклом свете гостевой спальни, в которой сам Глеб был крайне редким гостем, оно все равно выглядело другим. Глеб изучал Макара, изучал его глаза, пристально и решительно глядевшие на него, упрямо вздернутые нос и подбородок, острые скулы и сурово поджатые губы. Ему пришлось бороться с собой, чтобы не дернуть за пару вихров на голове у Макара, которые наперекор превозносимым им до небес талантам Ильи торчали, как им заблагорассудится. Макар еще и шею тянул, видимо в усердии. Глеб смотрел на него, надеясь, что у него глаза не улыбаются, и ждал. Он был категорически настроен не помогать Макару, надеясь, что это решение, которое он не только принял бы сам, но и пришел к нему, будет и цениться им соответственно. Глеб уже не раз отмечал, как бережно Макар относится к вещам, и как вдвойне бережно – к тем, которые приобрел после долгого накопления капитала.
Макар осмотрел лицо Глеба еще раз. Новым взглядом, собственническим, прищуриваясь и изучая, как будто оно что-то ему сообщит такое, что подтолкнет его в нужном направлении. Хотя Макар и был полностью уверен в себе, но подсказки все-таки хотелось. А Глеб смотрел на него непроницаемыми туманными глазищами под тяжелыми веками и ждал. Вроде Макар и знает его столько времени, а все равно благоговеет. Как у него хватило наглости тогда ввинтиться не просто в квартиру Глеба, но и в его жизнь, удивился тихо Макар. Более того, как у Глеба хватило мудрости не гнуть Макара под себя или не баловать его, как пусть и нелюбимого, но своего домашнего питомца – типа не люблю, так хоть все позволяю? И кажется, ну все же ясно, как дважды два – есть он, который не против, есть Макар, который хочет. Макар баламутит, Глеб успокаивает, идеальная ведь смесь, но что-то останавливало его, что-то мешало выпалить: хочу и буду. Макар скользил глазами по покойным чертам, изучал лоб, на котором можно было разглядеть морщины, совсем мелкие пока. А вороньи лапки уже заметны. И щеки впалые, и тени под глазами, или это просто сумерки. Макар опустил голову, опасаясь положить ее Глебу на плечо – почему-то это показалось ему неуместным, пока ведутся эти странные переговоры. Хотя даже переговорами это назвать можно с натяжкой. Скорее Макар что-то должен сказать или сделать, а Глеб отреагирует. Скажет свое веское «да» и улыбнется, или скажет не менее веское «нет» и улыбнется чуть печально, и в бестолковой жизни Макара начнется новый этап.
И постепенно Макара охватила странная робость. Ему показалось, что он идет в темноте по незнакомому полю, и каждый шаг может быть жутко опасным, а куда он идет – неизвестно. Хотелось думать, что хотя бы направление его движения правильное, но и в этом Макар был не уверен. Ему жутко хотелось, чтобы они были вместе, но что это значит, Макар не представлял. Он должен ходить по струнке, жить по режиму, отчитываться за каждый сделанный шаг?
Глеб с интересом смотрел, как Макар нахмурил брови, отвел глаза и засопел. Затем он посмотрел на Глеба подозрительно и уселся поудобней. Мальчик явно хотел что-то спросить, но либо вопрос был неудобный, либо Макар не мог сформулировать его покорректней. И Глеб, сдержав усмешку, решил не помогать. Пусть повертится. Он спокойно смотрел на него, тем более живость, с которой эмоции сменялись на лице Макара, была истинной усладой для глаз.
А Макар продолжал пытаться размышлять о том, куда ввязывается. Он еще раз оглядел Глеба, задержался на ямочке на подбородке – такой забавной, такой упрямой, подумал, что у человека с такой ямочкой наверняка должны быть очень жирные тараканы в голове, заглянул в глаза, которые как бы ничего не выражали. А уголки рта у него подрагивали. Макар соскользнул в растерянную мысль о том, что этот рот сколько раз был невероятно щедрым, а потом оказывался таким суровым, а на работе он, наверное, говорит сухим голосом и вообще без эмоций, как может, когда весь погружен в работу дома. Макар отвел глаза и подумал, что у него как раз куда больше прав, чем у банального питомца – он может делать почти все, и Глеб никогда не возражал, обреченно вздыхал – да, закатывал глаза – тоже было, вежливо приподнимал брови – еще как, и Макар терялся, не понимая, что это значит, но не более того. Единственное, на чем Глеб всегда настаивал – это возможность побыть одному, но даже когда Макар врывался в его уединение, его не выставляли за дверь, хотя и приходилось терпеть пару неприятных минут, в которых особенно остро чувствовалась своя непрошенность. Макар уставился на Глеба и посопел, собираясь с духом.
– Тебе было больно? – смутившись, спросил он. У Глеба на лице отразилось непонимание, Макар шумно вдохнул и беспомощно развел руки. – Ну, тогда, когда ты про меня узнал, – скомканно пробормотал он, заалев, втянул голову в плечи и искоса и сквозь прищуренные веки посмотрел на Глеба.
Глеб хмыкнул. Подумал.
– Нет, не больно. Но очень неприятно. Нелегко оказаться объектом деланного сочувствия. Простое любопытство куда проще пережить, чем такое, – наконец сказал он.
Макар хотел бы пообещать, что никогда больше, ни в жисть, ни за что, и его что-то удержало.
– Так больше не повторится, – буркнул он наконец. Ему захотелось выпалить, что всякое может быть, ну случайно, ну с кем не бывает, ну всякие ситуации, главное, чтобы Глеб понимал, что все равно он самый важный и самый главный, но чтобы он верил, но Макар мужественно сдержался. Он жалобно посмотрел на Глеба, а тот все ждал. У Макара даже испарина выступила. – Я буду стараться, – наконец выдохнул он.
Глеб помолчал. Потянулся к Макару и привлек к себе.
– Это хорошо, – тихо сказал он, устраиваясь. – Отдыхай.
Макар облегченно выдохнул, уткнулся в его плечо и спрятал в нем лицо. Но червячок сомнения все равно не успокаивался внутри. Попытавшись унять его в течение нескольких минут, Макар тихо позвал его. Глеб ответил вяло, полусонным голосом.
– Тебе этого достаточно? – осторожно спросил Макар. Глеб погладил его голову и – Макару могло показаться, но он все-таки был уверен, что Глеб сделал это – коснулся его волос губами.
– Вполне. Ты по крайней мере сможешь следовать этому обещанию. И наверняка захочешь большего. Захочешь – поговорим еще. Хорошо?
Макар часто закивал, отвел лицо от его плеча и уткнулся в подушку, рвано задышав. Успокоившись, украдкой вытерев дурацкую влагу, он снова пристроился на плече Глеба. Тот не пошевелился посмотреть на него, даже глаза не открыл – Макар был бесконечно ему благодарен за это, но еще более благодарен, когда он снова прижал его к себе.
– Спокойной ночи? – с надеждой спросил он.
– Спокойной ночи, – после сонной паузы отозвался Глеб.
Проснувшись рано утром, Глеб посмотрел в окно. Небо было хмурым, тучи бродили низко. Плечо он не чувствовал: Макар так и спал на нем. Глеб осторожно вздохнул и попытался вынуть руку у него из-под головы. «Ну чего ты ерзаешь, дай поспать», – заворчал Макар, вызывая умилительно смешанные чувства в Глебе.
– Можно мне в туалет? – смиренно поинтересовался Глеб. Макар согласно угукнул и засопел дальше. Глеб отправился в свою комнату, отчаянно морщась, когда пытался размять руку. Но даже неприятные ощущения не мешали ему растерянно и с надеждой улыбаться все утро, когда он подходил к беговой дорожке, когда шел в душ и когда закидывал голову под струями воды. И ему очень хотелось думать, что Макар его не разочарует этим уютным субботним утром.
Макар сидел по центру кровати, скрестив руки на груди, и сурово смотрел на дверь ванной комнаты.
– Я не понимаю этих извращений! Я просто совершенно их не понимаю, – строго начал он. – Ну что за удовольствие вздираться ни свет ни заря, насиловать себя и инструмент и отнимать у себя эти драгоценные часы выходного дня?
– И тебя с добрым утром, – хладнокровно сказал Глеб, кладя на плечи полотенце, которым только что вытирал волосы. Макар мог сурово хмурить брови, возмущаться, но в глазах у него горела отчаянная и робкая надежда, и это было так умилительно, что Глеб помимо воли улыбнулся.
– Ничего смешного, – вспыхнул Макар и, опустив голову, начал подбираться к краю кровати. Очень неторопливо, со скоростью беременной черепахи, и все время косил глазом в сторону Глеба, стараясь делать это как можно более незаметно.
Глеб сделал пару шагов и опустился на кровать.
– Так с добрым утром, брюзгливый ты мой? – ласково проговорил он, обнимая Макара. Тот вскинул на него счастливые глаза, кивнул головой и потянулся к губам.
– Уй мокро! – возмутился он, проведя рукой по волосам и стянув с шеи Глеба полотенце.
– Да что ты говоришь, – усмехнулся тот, неторопливо проводя руками по его спине: Макар крайне предусмотрительно заявился к нему в спальню без майки.
Макар прижался к нему, всматриваясь в лицо Глеба, словно искал любые намеки на недовольство, пребывая в готовности удрать при малейших его признаках. Глеб же не особо хотел думать ни о чем, кроме полуобнаженного, гибкого и упрямо-податливого тела у него в объятьях. Он осторожно убрал волосы со лба Макара, провел пальцами по его бровям, скулам, скользнул ими вниз к подбородку, опустил руку на затылок и снова притянул к себе. Макар прикрыл глаза и задержал дыхание. Усевшись у Глеба на коленях и обхватив ногами талию, Макар потянулся к его губам. Он помнил, как не любил спешку Глеб, как ему нравилось делать все неторопливо, и он старался, сначала сдерживая себя, а потом встраиваясь в ритм, время от времени ерзая, прижимаясь ко Глебу пахом, вибрируя и томясь медленным огнем, охватывавшим его все сильней. Глеб уселся на кровати поудобней, неспешно лаская его рот, зарываясь руками в его волосы и массируя кожу на голове, скользя другой по его спине, забираясь в боксеры, сжимая ягодицы, решаясь на более интимные ласки. Макар вздрогнул и поджался, повалил Глеба на кровать и, опираясь одной рукой, умудрился стянуть с себя боксеры, с Глеба штаны и прижался к нему всем телом.
Глеб позволил Макару поэкспериментировать с разными ритмами и разными ласками, от некоторых застывая, от некоторых скрипя зубами и судорожно втягивая воздух, наконец вскинул голову, провел рукой по щеке Макара и осторожно уложил его на кровать. Макар глядел на Глеба широко раскрытыми, горящими, невидящими глазами и ждал. Глеб подался к его губам, Макар выдохнул и обхватил ногами его талию.
Глеб лежал на спине, лениво водя пальцами по бедру Макара, и отдыхал. На улице начался мелкий и противный дождик, время от времени по оконным стеклам ударяли крупные капли, было пасмурно, не светло было и в комнате. Макар улегся на бок, устроился на груди у Глеба и заглянул ему в лицо. Глеб приоткрыл глаза, посмотрел на его любопытствующую физиономию и снова закрыл их. Он чувствовал себя успокоенным, расслабленным, удовлетворенным. Но ему пришлось вздрогнуть, когда он почувствовал, как Макар коснулся его лица. Глеб недоуменно посмотрел на него из-под тяжелых век: Макар с сосредоточенным лицом изучал его. Скулы, нос, подбородок. Ямочка, ямочка, ямочка. Кажется, в ход пошли губы. Глеб улыбнулся.
– Ну вот что ты смеешься? – возмутился Макар, приподнялся на груди, но не отстранился. Глеб лениво покачал головой, мол, ничего, и успокаивающе погладил его.
Суббота оказалась странным днем. Глеб порывался помочь Макару с уборкой, но был с негодованием сослан в свой кабинет. Макар же готовил ужин, но не имел ничего против его компании. Вечером они устроились перед телевизором, Макар истребовал свою порцию ласк и, удовлетворенный, с максимальным комфортом расположился рядом с Глебом, скорее даже на нем.
– Глеб, – осторожно позвал он. После вежливого мычания Макар переместился так, чтобы заглянуть ему в лицо. – Ты только не сердись, ладно? – осторожно предупредил он, выдохнул и, сглотнув, спросил: – А у тебя там фотки были. Ну, наверху. На комоде. – Макар опустил глаза, стыдливо покраснел и добавил: – И в нем тоже.
