Текст книги "Я учился жить... (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Стас сидел на стуле, откинув голову и переводя дыхание. Он пытался удержать в себе россыпь мелких, почти неуловимых отголосков только что пережитых ощущений. Ему было дивным образом непривычно чувствовать себя таким удовлетворенным – обычно хотелось продолжения. А сейчас было хорошо. Он осторожно и глубоко вдохнул и бережно выдохнул, словно боялся, что от избытка переживаний его грудь разорвет на части. Не свершилось. И тут же на колени что-то приземлилось. Он лениво приоткрыл глаза и покосился вниз. Всего лишь полотенце, которое ему кинул Илья. Сам он стоял, опираясь о стену напротив, склонив голову, словно вслушивался в себя, и промокая шею. Стасу хотелось оказаться рядом с ним, и чтобы стоять и снова касаться его всем телом.
Илья обвел клетушку отрешенным взглядом, упорно избегая встречаться им со Стасом, лениво следившим за ним, и вышел. Свет в рабочем помещении погас, оно освещалось только уличными фонарями. Илья вернулся.
– Оклемался? – безразлично бросил он Стасу.
Стас наклонился вперед и потянулся за майкой.
– Ну, – неопределенно буркнул он.
– Тогда давай, собирайся, – Илья звучал отрешенно. Не безразлично, это Стас определил бы сразу; отрешенно, в раздумьях. Он собрался с силами и встал. Ноги были ватными, и у Стаса было одно-единственное желание: лечь и вытянуться во весь рост, желательно рядом с ним. Он посмотрел на Илью. Тот отвел глаза и вышел. В дверном проеме он остановился и бросил через плечо глухим и раздраженным голосом: – Мне закрыть салон надо. Давно уже пора.
Стас, наслаждавшийся негой, распространившейся по всему телу, этой интонации не заметил, или просто не обратил внимания. Он пожал плечами и подхватил сумку. Подойдя к окну и остановившись у него, он потянулся, рассматривая улицу. Ночь обещала быть ясной и шумной, учитывая количество людей на улице. Стас повернул голову, прислушиваясь к звукам, которые вызывал Илья, прибираясь в подсобке, затем сделал пару шагов ему навстречу.
Илья замер, выйдя из подсобки.
– Ты еще здесь? – раздраженно бросил он.
– А где мне быть? – лениво отозвался Стас, томимый желанием приблизиться к нему и не позволявший этому желанию овладеть им. Что-то во всей этой ситуации было странное.
– Домой ехать, – зло бросил Илья. – Я же сказал: мне надо закрывать салон.
Стас сжал зубы. Несильно, не до хруста. Вышел на улицу и замер у входа в парикмахерскую, глядя на небо. Он все-таки решился дождаться Ильи, хотя ему было очевидно, что тот его видеть не хочет. И Стас стоял, смотрел на небо и ждал Илью.
Илья звенел ключами рядом, шумно дыша.
– Ладно, давай, пока, – буркнул он и развернулся. Стас посмотрел на него: только к Илье домой идти было совсем в другую сторону, но для этого нужно было пройти мимо него, Стаса.
– Пока, – тихим звенящим шепотом отозвался он, сверля спину Ильи испытующим взглядом. Илья замер. И пошел дальше. Стас опустил голову.
Макар сладко спал на большой кровати. Глеб уже развлекался на своей беговой дорожке, несмотря на позднее возвращение и некоторую настойчивость Макара. А Макар честно досыпал самые сладкие несколько минут воскресного утра, перед тем как решительно сесть на кровати, отбросить одеяло и попытаться открыть глаза. Но телефон звонил слишком настойчиво, чтобы можно было и дальше безнаказанно его игнорировать. Макар недовольно замычал, дотянулся до аппарата и нажал на зеленую кнопку.
– Привет, – в динамике раздался решительный голос Стаса. – Ты не спишь?
У Макара приоткрылся рот.
– Ясинский, ты вообще охренел? – от такой наглости у него глаза распахнулись задолго до того, как Макар сел на кровати. – Восемь утра выходного дня! Конечно сплю!
– Уже нет, – безжалостно констатировал Стас. – Как Илья работает?
– С азартом, елки! С огоньком и выдумкой.
– В курсе, – ядовито отозвался Стас. – Время, сестра, время!
Стас даже потрудился изобразить английский R, пытаясь придать всей ситуации хотя бы оттенок комичности.
Макар сел на кровати и уставился в окно. Помолчав, поделав задумчивый вид, он наконец выдал умное:
– А что?
– Самсонов, ты всегда такой тормоз или иногда все-таки умудряешься и газом притвориться? – саркастично произнес Стас. – Вопрос простой: когда работает Илья? Ответ должен быть не менее простым. Ну? Я жду.
– От обеда и до упора, – помолчав, предположил Макар. – Там у него аврал полный. Все позаболели, поумирали и вообще все плохо. Так что он пашет похлеще рабов на галерах. До вторника точно. А что? – с живым интересом спросил он.
– Спасибо, Макарушка, – Стас постарался, чтобы его ответ сочился ядом.
– Стасинька, я же не отстану, – на Макара его ухищрения не действовали.
– Завтра, все завтра, Макарушка, – буркнул Стас и отключился.
– Вот гад! – громко произнес Макар и оглядел пустую комнату. – И что я пропустил?
Сурово нахмурившись, Макар встал и решительно направился в душ. Но любопытство жгло его изнутри, и он почти сжег яичницу, забыл положить сыр в бутерброд и насыпал себе три ложки сахара. Глеб, с подозрением глядевший на нервные движения Макара, помалкивал, но прищуренные глаза и насмешливо приподнятые брови красноречиво говорили о том, что он думает по поводу агрессивных и опасных для самого Макара движений.
– Что случилось? – наконец поинтересовался он, когда Макар со звоном опустил чашку на стол и поморщился от сладости кофе.
– За моей спиной кипит жизнь! Происходят невиданные события, зажигаются сверхновые, и только я остаюсь в неведении! – патетично воскликнул он.
– И кто их зажигает? – флегматично поинтересовался Глеб, с любопытством и с добродушными искринками в глазах глядя на него.
Макар задумался. Через пару секунд он пожал плечами и сказал:
– Пока еще не знаю, но чесслово, я из этих пироманьяков душу таки вытрясу.
Глеб торжественно кивнул головой. Макар осекся и подозрительно посмотрел на него.
– Ты не издеваешься? – осторожно спросил он.
– Нисколько, – Глеб усмехнулся, потянулся и щелкнул его по носу. Макар сморщил его и осмотрел Глеба в щелочки глаз. Удовлетворило ли его увиденное или нет, но он глубоко вздохнул и принялся за бутерброды. – Вот ты не понимаешь, а тут такие страсти кипят, просто ужас.
Глеб тихо засмеялся.
– Прямо адский котел, не меньше, – отозвался он.
– Не меньше, – заулыбался Макар. Глеб смотрел на него, склонив голову, словно заново знакомясь со своевольными ямочками на щеках, с подбородком, обострявшимся словно для того, чтобы порезче передать эмоции, которые Макар переживал с особым смаком, со скулами, которые освещал свет беспокойных болотных глаз, с волосами, которые, отрастая, превращали искусство парикмахера в оду энтропии. Рот Глеба на мгновение застыл, словно раздумывая, искривиться ли ему в болезненной гримасе, но расслабился, и уголки приподняла ласковая и немного покровительственная усмешка.
– Спецкостюм не забудь, когда в котел полезешь, юный пожарник, – добродушно поддел Макара Глеб и отпил кофе, поблескивая над краем чашки глазами с лукавыми искрами. Макар только и сделал, что кокетливо стрельнул глазами и заиграл ямочками на щеках.
Макар сидел за своим любимым столом на своей любимой камчатке и вертелся в ожидании некоторых прекраснокудрых харизмоносителей. Но пара должна была начаться чуть ли не через пятнадцать секунд, а Стас еще не соизволил почтить своим присутствием горизонт. Макар изнывал от нетерпения, энергично огрызаясь на одногруппников, которые пытались втянуть его в свои разговоры.
Наконец Ясинский внес себя в аудиторию. Он шел, весь в черном, надменно глядя поверх голов, гордо задрав свою голову, на которой красовалась не менее черная бандана.
– Ух ты, люди в черном, – Макар не смог сдержаться от реплики. Ясинский, угрожающе глядя на него, пошел к столу. На Макара его взгляд не произвел особого впечатления, но подобраться заставил – на всякий случай. Стас бросил сумку и рыкнул:
– Двигайся, покемон.
– Десперадо хренов, – огрызнулся Макар и притих, недовольно следя за доцентом, входившим в аудиторию. – А очки чего не напялил? Чтобы полностью за кота Базилио сойти.
Стас чувствительно тыкнул его кулаком в предплечье.
– Заткнись, иначе ничего не узнаешь, – прошипел он. Макар шмыгнул и мужественно прикусил язык. Он время от времени косился на Стаса, который так и не удосужился стянуть бандану. И что-то было в этом неправильное. Что-то, что так и подзуживало его наброситься на Ясинского и вытрясти информацию. Макар присмотрелся, пытаясь определить, куда Стас спрятал волосы. Замер. Выпрямился и заглянул за спину Ясинскому.
– А косы твои где, Стасинька? – ликующе прошептал он. – Где твои локоны, за которые дрались, дерутся и будут драться все первокурсницы?
Стас отвернулся. И к вящему счастью Макара у него заалели уши.
– Так значит, вот что любовь с людями делает? Не просто отдаться, но и отдать. Это ты его так сильно возлюбил, что на простую просьбу о локоне всю шевелюру состриг? – радостно зубоскалил Макар. Стас сопел, с трудом сдерживаясь, чтобы не стукнуть его. На его радость, доцент обратил внимание на слишком бурную радость господина Самсонова по поводу ознакомления с философией Античной Греции. И не будет ли он в таком случае любезен поделиться ею с комилитонами, и желательно чтобы эта радость была выражена страницах этак на десяти двенадцатым кеглем? Макар, скрежеща зубами, согласился. Ясинский сдержал широкую ухмылку, торжествующе глядя перед собой, и пообещал себе посещать все лекции и семинары этого замечательного человека и ко всем им готовиться.
Макар высидел до конца пары относительно спокойно, но как только прозвенел звонок, выпрямился подобно сжатой пружине, развернулся к Стасу, неторопливо прятавшему конспект в сумку.
– Ну?! – негодующе выпалил он. – Ну?! Показывай!
Стас закатил глаза и пошел к выходу.
Макар увязался следом.
– Ну давай показывай! – заныл он, стараясь успевать за широким шагом Ясинского. Тот резко завернул в аудиторию, которая оказалась пустой.
– Будешь смеяться – оторву башку, – угрожающе предупредил он.
– Ни в жисть! – энергично замотал головой Макар, не забыв скрестить пальцы – кто его знает, что там Ильюша на радостях учудил.
Стас недоверчиво посмотрел на него, поколебался и стянул бандану. Макар ждал тигровой раскраски, декоративно выстриженных в виде неприличных слов проплешин, в общем всего, что было бы вполне в духе Ильи. Но у него разочарованно вытянулось лицо: у Стаса всего лишь был совсем короткий, правда трехцветный, ежик. В надежде увидеть что-то непристойное он даже обошел Стаса, ища это на затылке. Увы, тщетно.
– И чего ты под хиджабом прячешься? – буркнул Макар. – Симпатично же. Будь у меня такая костная структура, как у твоей морды, так я бы вообще лысым ходил.
Тяжело вздохнув, Макар отодвинул Стаса и вышел в коридор.
– Я думал, у тебя там шедевр, а у тебя там комнатные тапочки, – обвиняюще посмотрел он на Стаса и побрел на пару. Тот, подумав, потеребив бандану, все-таки натянул ее на голову.
– Я его вчера заставил обстричь, что он мне в субботу натворил, – догнав Макара, признался Стас, нервно ежась. Макар недоуменно посмотрел на него. – А то устроил хрень с зигзагами, придурок.
– Так это у вас еще и регулярно совершается? – Макар остановился и повернулся к Стасу. – И как, тебе нравится, как он расправляется с твоими волосами? – жарко зашептал он. – Ты замираешь в предвкушении его опытных прикосновений, кровь наполняет твои пещерные тела, когда ты слышишь звон ножниц и жужжание машинки? Кстати, у нее вполне себе фаллическая форма. Ясинский, да ты фетишист!
– Я с детства парикмахерских боюсь, придурок! – Стас разозлился и пошел широкими шагами к аудитории. Макар вытаращил глаза. Постояв так, подумав, он рванул догонять Стаса.
– Сильно? – сочувственно спросил он.
– В детстве чуть сознание не терял. С тринадцати лет не чаще раза в год стригусь, – недовольно отозвался Стас, отводя глаза.
– А я крыс боюсь, – просто признался Макар. – Одна меня как укусила, так и видеть их не могу без того, чтобы чуть не задохнуться.
Он похлопал Стаса по плечу.
– Тебе, кстати, реально идет, – ободряюще произнес он. – А Илья классно стрижет. Его главное советами не мучить, а то он как выстрижет что-нибудь на затылке, что потом долго отрастать будет.
– Тебе не мешало бы, – буркнул Стас себе под нос.
– Но-но! – Макар развернулся к нему. – Я полезный кадр! Я знаю, какое варенье он больше всего уважает! Или ты так и будешь воздыхать под его балконом и подобно призраку бродить под окнами?
– Ты точно обо мне только что говорил? – склонил голову к плечу Ясинский. – Я к твоему сведению кое-чем могу похвастаться.
– Ну ты сравнил хрен с пожарным рукавом, – презрительно фыркнул Макар и добавил, понизив голос: – Это перед местными дурами тебе достаточно своими патлами потрясти, чтобы они тебе дали, а там думать надо.
Ясинский не смог сдержать снисходительной ухмылки. Он только и похлопал Макара по плечу и пошел к аудитории. У Макара вытянулось лицо и любопытство достигло запредельных высот.
Глеб ждал его с самого утра. Рабочий день подходил к концу, а его все не было, хотя по некоторым намекам Глеб понял, что он все-таки в офисе. Кто попал в поле его зрения, Глеб едва ли мог предсказать, но искренне сочувствовал тому горемыке. Уже и папки можно было прятать в портфель, и документы сохранять, а он все не появлялся. Глеб даже был разочарован: он считал, что неплохо изучил его за то время, которое они знакомы. Но чу, дверь распахнулась без стука, и…
– О великолепный! О несравненный! О отрешенный! О блистательный! – торжественно провозгласил Генка, эффектно разводя руки в стороны. – Как, скажи мне, о как прошел твой отпуск? Кстати, Аркадьич не просто доволен, а очень доволен. Говорит, что ты там в своих Швейцариях добрых двести мильярдов клеток восстановил, таким умным стал. Здорово ты Леонидыча пригладил.
– Я чувствую себя униженным. До этого все было так плохо? – хладнокровно поинтересовался Глеб.
– До этого все было замечательно. Ты типа по зарплатным бонусам не замечал, ага, – ехидно сказал Генка и закрыл ногой в салатовом кроссовке дверь. – Аркадьич тебе таких бонусов выписывал, что все его замы каждый месяц на дерьмо исходили. И только ты ходишь по коридорам, освещаешь их своими нимбами, удобряешь перьями и не замечаешь, как на тебя жуткие и злобные хэдхантеры облизываются. Пироги у тебя случайно не водятся?
Глеб молча указал пальцем на кухню. Генка бесцеремонно прошествовал туда.
– А мясо? – обиженно спросил он, выходя оттуда, держа в руке тарелку с брусничным пирогом.
– Было. В обед. – Безжалостно отозвался Глеб, с удовлетворением глядя на Генку. Тот послушно вытянул лицо, принял на пару секунд обиженный вид и отправил в рот внушительный кусок пирога.
– О ужас, как ты смел оставить меня без провизии и все такое, – беспечно отозвался он, усаживаясь на стул и вытягивая ноги. – Как съездил?
– Отлично, более чем отлично, спасибо. Твоими молитвами.
– Да я прям лоб об пол расшиб, как о твоем отдыхе молился, – кротко улыбнулся Генка. – Гульнул хоть, пернатый ты наш нимбоносец?
– Обязательно. По долинам и по взгорьям, – Глеб смиренно улыбнулся. – Тебе кофе делать? Или ты уже уходишь?
– Не хочу тебя разочаровывать, но делай, – Генка торжественно вскинул голову и принялся за пирог. – Кстати, хорошая штука. Тоже Ильи произведение? – он повысил голос, чтобы Глеб в кухне его слышал.
– Едва ли, хотя и возможно. Из кафе.
– Едва ли, хотя и возможно, – задумчиво повторил Генка, – пациент скорее жив, чем мертв.
– Как ты скорее всего знаешь, – терпеливо пояснил Глеб из кухни, – Илья не гнушается пачкать руки на кухне кафе Натальи Владимировны, у которой, как ты с куда большей вероятностью знаешь, работает Макар. Но в силу некоторых форс-мажорных обстоятельств он был вынужден провести все выходные в своей парикмахерской, вознося обильную дань своему цирюльному богу, о чем ты, скорее всего, не знаешь. – Он опустил чашку перед ним. – Поэтому я исхожу из предпосылки, что учитывая свежесть данного пирога, которую ты, надеюсь, оценил по достоинствам, не меньшим, чем и его вкусовые качества, к этому пирогу он скорее всего не имеет отношения. Но место ночным бдениям и прочим прелестям я все же оставлю. Кто их знает, этих увлеченных. Я в достаточной степени объяснил субъективную непротиворечивость двух частично антонимичных атрибутов модальности вероятности в моем высказывании?
Генка отмер, пожевал и потянулся за кофе.
– Зато я в пейнтбол на выходных играл, – хладнокровно сказал он, опустив чашку. – Кстати об увлеченных, мы выиграли. Разбили тех уродов в дулю. А фотографии есть?
– Того, как вы разбили тех уродов в дулю? Откуда?
– Швейцарий твоих, – вздохнув, пояснил Генка. – Показывай давай.
Глеб хмыкнул и достал планшет.
– Ты сам их посмотришь, или мне комментировать надо? – кисло поинтересовался он.
– На твою физиономию посмотреть, так ты за сегодня просто всем фотки показывал, от уборщиц до Галины Борисовны, – насмешливо прищурился Генка.
– Галина Борисовна – это святое. – Глеб приподнял брови и посмотрел на Генку многозначительным взглядом, все-таки главная секретарша главного биг-босса – персона слишком важная, да и человек хороший. – Она даже некоторые себе сохранила, а акведуки так и вообще на рабочий стол установила.
– Покажи! – оживился Генка. – Которые?
Глеб показал. Через некоторое время он поинтересовался:
– Ты не будешь против, если я буду заниматься своими делами?
– Да сколько угодно. Только не сверли меня своими криобуравчиками, которые у тебя за глаза сходят, если я дерзновенно осмелюсь попросить комментариев к твоим без сомнения шедевральным снимкам.
Глеб только хмыкнул.
Генка не уходил. Он пересмотрел фотографии, порадовался подарку, попробовал шоколад, понюхал сыр и благочестиво запаковал его обратно, обнюхал пальцы и ушел их отмывать от сырного запаха и вернулся с чашкой кофе.
– Тебе не делаю, ты и так нервный, – невозмутимо сказал он Глебу, глядевшему на него холодными глазами. – И да, я боюсь, но и кофе у тебя хороший.
– Лучше, чем у тебя? Бобы вроде одни, – Глеб откинулся на спинку кресла.
– Между моими и твоими есть все-таки существенная разница, – снисходительно произнес Генка. – Мои бобы – это мои, а твои бобы – халявные, соответственно вкусней.
Глеб хмыкнул.
– Так чего ты добиваешься?
Генка смотрел на него невинными карими глазами и кротко улыбался.
– Я? О, самой малости. Общения, друг мой, общения, – наконец, пояснил он, понимая, что игру в молчанку ему, деятельному, у Глеба – человека созерцательного не выиграть.
– Иными словами? – после паузы, во время которой Глеб снова поиграл в переглядки с Генкой, приглашающе спросил он.
– Идем пить пиво! – радостно воскликнул Генка.
– Твоя команда выиграла в пейнтбол. Неужели тебе не хватило спиртного?
– Не придирайся, давай, собирайся и пошли. Звони своему водиле, своему питомцу и айда, – Генка встал. – Ну давай, шевелись, шевелись!
Глеб задумчиво смотрел на него, похлопывая рукой по подлокотнику.
– Почему у меня дурные предчувствия, а, Геннадий Юрьевич? – сухо поинтересовался он.
– Не знаю, – Генка широко заулыбался и не поленился развести руки. – Я вообще не знаю, что такое дурные предчувствия. Давай, собирайся!
Глеб, подумав, покачал головой и взял телефон. Водитель оказался предсказуемо слишком хорошо воспитан, чтобы явно продемонстрировать свою радость. Глеб спрятал телефон.
– А питомцу звонить не будешь? – полюбопытствовал Генка, пристально следя за ним.
– Питомец отлично в курсе, что такое ненормированный рабочий день. Но если ты настаиваешь, я пошлю ему сообщение. Немного позже. Когда будет ясно, насколько я задерживаюсь.
– Я снова не понимаю твоей логики, но буду считать, что она водится и в этом случае, – не смог удержаться Генка. Глеб подошел к нему и остановился в полуметре.
– Я бесконечно счастлив, что в моем поведении усмотрели зачатки разума, – почти ласково улыбнулся он.
– И не простого. Сверхъестественного, – напыщенно отозвался Генка. – Неподвластного нам, простым неоперенным смертным. Давай уже, пошли.
Бар был уютным и немноголюдным. Глеб решил взять себе кофе по-ирландски, а потом подумать насчет пива, Генка сразу потребовал портер.
Атмосфера располагала к разным разговорам. К сплетням, например, которых немало накопилось за время отсутствия Глеба и которые Генка выкладывал ему со счастливым видом, если хоть немного принимал участие в их развитии, и с печальным, если он узнавал их из вторых рук. Тополев рвался на новые рынки, что вызывало у Глеба смешанные ощущения – работы было непочатый край, но должно быть интересно; старые партнеры вели себя почти предсказуемо, чему Генка тоже радовался. Глеб, проведший внушительный промежуток времени в ином информационном пространстве, ряд событий оценивал немного иначе, чем и делился с Генкой. Тот ерничал, но мотал на ус.
– Вообще Аркадьич подозрительно кротко себя ведет со всеми этими новыми перспективами, – наконец признался Генка. – Такое ощущение, что он сделал шаг назад и примеряется к какому-то сильно ловкому прыжку.
– В этом есть смысл, – Глеб пожал плечами. – Больше не скажу, потому что надо смотреть документы. Но Тополев дожимает чутьем там, где ему не хватает банальных сведений. Так что будем посмотреть, Геннадий Юрьевич.
– Кстати о «будем посмотреть». Наш гениальный самый главный пиарщик решил, что все эти маневры есть ничто иное, как типичное «седина в голову, бес в ребро», – как бы в раздумьях признался Генка и отхлебнул пива. – Знаешь же, что у Аркадьича новая мамзелька. Целых четыре дня официальная мамзелька. А до этого целых пять дней типа оборону держала. Краси-ивая! Где-то даже скромная. – Он подумал и сказал: – Насчет ума сам понимаешь – она сопротивлялась, но согласилась. Не дура, точно. Аркадьич прям очень даже усердно в охотника поиграл.
Глеб засмеялся. Но что-то в очень пристальном взгляде, которым следил за ним Генка, его насторожило.
– Так что наш гений пиара считает, что тестостерон Аркадьича на подвиги и толкает. Типа «Любимая, я тебя поведу к самому краю Вселенной…» Что там дальше было?
– «Я подарю тебе эту звезду»?
– Ну да. А в это время умненькая девочка подбивает богатенького папика на новые подвиги, а сама промежду прочим проворачивает свои куда более приятные дела с куда более приятными сверстниками.
– Например? – Глеб откинулся на спинку стула и уставился на Генку, перестав скрывать под маской дружелюбия настороженность.
– Глеб Сергеич, ну что ты? – Генка подмигнул ему. – Ну вот то самое. У мамзельки может быть друг, который ей нравился, но которого она задвинула на дальнюю полку своей памяти, потому что звон монет – вот он, а биение сердец в унисон имеет обыкновение заканчиваться резонансом и часто с самыми разрушительными последствиями.
– А у нее есть друг, с которым она готова биться в унисон? – лениво поинтересовался Глеб, думавший, с чего бы Генка вздумал ему и такие штуки выкладывать, да еще под таким соусом, что именно его это и касается.
– Нет. Но всегда есть сверстник, с которым может в любой момент зазвучать. Сам же понимаешь. Барышня типа умненькая, учится в нехилом вузе, а там все такие приметные, а она немного обтешется, отлакируется и все такое. Сам же понимаешь, разница в возрасте – тяжелая штука. А всей этой муры о любви и прочих чмоках хочется.
– Сам понимаю? – Глеб приподнял брови, изучающе глядя на очень многозначительно глядевшего на него Генку.
– Ну конечно. Твой же питомец тоже не на два года тебя моложе. Аннексировался в полное и безраздельное… хотя нет, что это я. Просто полное. Аннексировался в полное пользование за пару совсем коротких единиц времени, а в это время учится в вузе, который пусть и похилее мамзелькиного, но мажорами разной степени пафосности не обделен. – Генка по-прежнему улыбался. Но в тусклом освещении эта улыбка напоминала Глебу оскал. – А молодежь народ такой… охочий до жизни.
Глеб внимательно слушал Генку с неподвижным лицом.
– Охочий, – согласился он. – И?
– Не боязно тебе, Глеб, что твой питомец тебе благодарен, но только и благодарность свою выражает вполне определенными способами во вполне определенных местах? И продолжает быть охочим до жизни, только с другими.
Глеб пристально смотрел на Генку.
– Ты что-то знаешь? – светским тоном поинтересовался он.
– Знаю? – Генка прищурился. – Знаю. Есть такой замечательный мальчик с такими замечательными кудрями и замечательной внешностью, на которого дрочат очень многие однокурсники твоего питомца. А он не дрочит. Потому что он к этим замечательным кудрям и замечательной внешности имеет полный доступ.
– Стас Ясинский?
– Ты в курсе? – Генка замер и подался вперед, алчно блестя глазами.
========== Часть 19 ==========
Илья был не в духе. Макар, который мог сделать себе выходной, решил, что усталость усталостью, а почти добровольно взятые на себя обязанности все-таки нужно выполнять. Да и рожа у Ясинского была сильно загадочная. Именно последнее вкупе с его не менее загадочным молчанием и идиотской прической и привели Макара к заветной двери, за которой и скрывался дракон, на которого положила глаз принцесса. Перед входом в салон Макар попытался сделать максимально безразличный вид, признал, что таковой у него не получится, даже если от этого будет зависеть не только его жизнь, но и всего квартала, и решительно открыл дверь.
Илья, колдовавший над клиентом, вздрогнул, посмотрел на Макара и закатил глаза. «Знаю, – так и подмывало сказать Макара, и по возможности предельно самодовольным тоном. – Знаю, я не он. Но от меня так просто не отделаешься. Так что принимай меня с распростертыми объятьями». Но он благочестиво поздоровался и ужом проскользнул по свободному пространству и скрылся в подсобке. Скрип зубов этого басурмана показался Макару райской музыкой, но это могла быть и игра воображения, одернул он себя и осторожно выглянул из дверного проема. Илья стоял, угрюмо рассматривая макушку клиента. Словно почувствовав на себе взгляд этого нагленыша, он скосил глаза на Макара, прищурился и красноречиво провел рукой по горлу, кровожадно обнажая зубы. Макар спрятался в подсобке и только в ее надежном полумраке с наслаждением показал язык и радостно заулыбался. На что там Ясинский надеется с этим бегемотом, неизвестно, но шансы у него роскошные, просто роскошные – Илья оказался сражен красотой Стасиньки до самой глубины своей творческой души.
Пока суд да дело, пока Илья возился с клиентом и еще клиентшей, пока с особо эффектным злорадством троллил визгливую тетку, которая требовала, чтобы ей прямо сейчас и за двадцать минут сделали укладку, потому что у ней ресторан через пятнадцать (Макар не удержался и высунул нос из подсобки – та барышня, которая сидела в кресле перед зеркалом, созерцала спектакль с благоговейно приоткрытым ртом; заметив Макара краем глаза, она подмигнула ему и снова обратила свое внимание на дуэт), Макар перемыл посуду, разгреб бардак, устраивать который Илья был спец, и принялся за зал. Барышня ушла, Илья тяжело вздохнул. Макар тут же одним прыжком преодолел весь зал и стал перед ним.
–Ну? – ликующе спросил он.
– Что «ну»? – сквозь зубы огрызнулся Илья, в раздражении открывая и закрывая ящики, с резкими звуками доставая и снова убирая папки и гроссбухи и усердно избегая встречаться с Макаром взглядом.
– Что значит «что «ну»»? Что значит «что «ну»»?! Как ты дошел до жизни такой? Да даже больше – как Стасинька допустил тебя до своих кудрей? – гневно ткнул его кулаком Макар. – Ну давай, не томи, рассказывай! За что ты себя так наказал?
– С какого перепугу себя? – рявкнул Илья.
Макар предусмотрительно стал подальше.
– Как это с какого перепугу? – он подумал и сделал еще пару шагов назад и за кресло. – А в какие кудри ты будешь запускать свои пальцы? И не надо мне тут гнать про то, что цирюльничество – это всего лишь работа. Не нравилось бы тебе – не делал бы!
Илья вцепился в край стола. До побелевших костяшек на руках. Макар вполне отчетливо видел клубы обжигающего пара, которые Илья выдыхал из ноздрей, но остановиться он тоже не мог: не сейчас, когда он так близок к тому, чтобы выковырять из него всю правду. И когда Макар говорил «всю правду», он подразумевал всю. Не больше и не меньше.
– Ты понимаешь, чего ты себя лишил? Никаких тебе эффектных жестов, никакого шелка, разметавшегося по подушке, морду твою – и то спрятать некуда. – Макар попятился, держа в поле зрения Илью, который напрягся, прищурил глаза и подался корпусом вперед. Он был крупным человеком, но слишком уж ярко Макару подумалось, что боа-констрикторы, похожие на неповоротливые бревна, двигаются не в пример этим бревнам ловко. – А у Стаса, между прочим, стресс. Он, бедный, чуть не поседел, слушая, как ты вокруг его мозга ножницами щелкаешь.
Илья сделал несколько шагов навстречу Макару, очень осторожно ввинчиваясь в пространство между ним и дверью. Макар, следивший за ним счастливо горевшими глазами, попятился.
– Ты в курсе, что у него фобия? А ты, бессердечный чурбан, состарил его на несколько десятков лет! – жарко обличал он Илью, пятясь назад. – Нет, ну как непорядочно с твоей стороны!
Илья замер. Ему не хватало еще упреков совести, усугубляемых извне. У него за спиной было немало времени после инцидента, чтобы обвинить себя, погрызть себе душу и возненавидеть за эти неприятные ощущения. И терпеть пацаненка, который на немало лет его моложе и сам творит куда как более крамольные вещи, он отказывался категорически.
– Глеб приехал? – ласковым голосом проворковал он.
– Приехал, – Макар насторожился и снова сконцентрировался на том, чтобы достать Илью.
– Подарочки привез, – Илья подобрался поближе.
– Ну привез, – Макар замер на секунду и подозрительно посмотрел на него.
– И что, интересовался твоей жизнью? Расспрашивал про твое житье-бытье? Узнавал, как учеба? – ворковал Илья, перемещаясь к Макару, смотревшему на него со все большим подозрением. – А что он по поводу Стаса говорил? Радовался, наверное, что ты ему рогов навешал, да?
Макар застыл и посмотрел на него внезапно потускневшими глазами.
– Так может, и ты заткнешься меня жизни учить? – Илья стал перед Макаром, угрюмо глядя на него и склонив голову к плечу. – Не говори, что мне делать, и я не буду говорить, куда тебе идти. Окей?
Макар зачем-то посмотрел в окно, затем в пол. Кивнул головой и пошел в подсобку. Илья в раздражении воздел глаза горе, посмотрел в окно, швырнул на столик салфетку, которую он непонятно как и где сгреб и уже которую минуту мял в руке. Он рывком засунул руки в карманы, приподнял плечи и попытался спрятать в них голову. Макара ему жалко не было – малец бойкий, котообразный, приземлится на четыре лапы, а то, что ему и в таком виде преподнесли шалость, болезненно, но не смертельно. Илья опустился в кресло. Куда больней, когда ему самому в глаза тычут вещами весьма болезненными, да еще попадают по чувствительным местам с удивительной прозорливостью.
