Текст книги "Я учился жить... (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Слова Ильи о том, что никто из них никому ничего не обещал, никакого успокоения не приносили. Вроде как и правда – действительно не обещали. Макар решил попрочней обосноваться, да и удобно, чего уж; Глеб признал, что удобно, хотя вроде относился к этому чуть серьезней, чем следовало бы ожидать от человека, основательно пропитанного оказывающим неслабое разлагающее влияние воздухом метрополиса. Но как-то наличие друг на друга прав не оспаривалось. Наличие обязанностей друг перед другом вроде не обговаривалось, но тем не менее подразумевалось. Макар сам не понимал, что он имел в виду, но не словами, не в мыслях, а на каком-то подсознательном уровне считал Глеба своим, примерно так же, как считал своей кухню, гостиную, спальню. Обе спальни, если быть точней, и маленькую чуть больше, чем большую. Сама возможность того, что они могут как-то разойтись, как в море корабли, ему в голову не приходила. До того самого момента, как звонок Глеба вырвал его из непонятного состояния недовлюбленности. Если быть совсем уж точным, признался Макар, угрюмо рассматривая покрытие пола, стен и избегая встречаться с людьми глазами, причины угрызений совести остаются для него неясными. Ничего ведь особенного не случилось, ну побарахтался он с Ясинским, так его легко понять – парень привлекательный, да что там, шикарный. Макар воровато оглянулся, попятился к стене и поежился. Это звучало цинично и совершенно безжалостно, и не только по отношению к Глебу, но и Стасу. Хотя этот мажор не убивается совершенно, куда только делись его страстные взгляды и печать вселенской тоски на челе? Так что Ясинского можно с чистой совестью и спокойным сердцем скидывать со счетов. Остается самая большая загадка: почему Макару стыдно перед Глебом.
Вообще для него не было секретом, что походы налево практикуются, и весьма успешно, многими и многими. Что многие его знакомые не гнушались от своих подруг направо спрыгнуть, Макар знал – те из этого особого секрета не делали, еще и хвалились подвигами. Макар слушал эти байки без особого интереса, делил их правдоподобность на три-четыре-пять, в зависимости от степени надежности рассказчика, а у некоторых индекс достоверности чуть ли не одной двенадцатой достигал; иногда он злорадно ухмылялся, когда горемычные вынужденно рассказывали о последствиях разоблачений. Но удивительным это не находил. Что гей-культура печально известна своим промискуитетом, тоже не было для него откровением, достаточно послушать, какие махровые мифы из уст в уста передают внештатные сотрудники инфо-агентства АБС, к которому помимо гламурных и не очень барышень, бабок-вахтерш, бабок в метро, общественном транспорте, у подъездов и просто в магазинах относится львиная доля всех СМИ. У Макара уши закручивались в трубочку, брови взлетали прямо до линии волос, а рот некрасиво так приоткрывался от пикантных сведений разной степени проверенности, которыми оные охотно делились с любым, кто хотел слушать, а к ним по умолчанию относились все находившиеся в поле зрения и в поле потенциального доступа несчастные. Но и это он удивительным не находил. Ну да, гуляет народ. И что? Дело такое, дело любопытное. Но все эти выкладки, весь накопленный Макаром багаж знаний, все самооправдания, которые он изобретал с похвальной предприимчивостью, разбивались вдребезги об один простой вопрос: как отреагирует Глеб? И ответа не было.
Глеб появился наконец в толпе людей. Макар сделал было шаг навстречу, но присмотрелся сначала. Глеб выглядел не то, чтобы расслабленным, но отдохнувшим; выражение лица у него было отстраненным, взгляд задумчивым, и весь он был какой-то отрешенный. Наверное, перестраивался после десяти дней в альпийской идиллии. А тут суровая славянская действительность, злорадно подумал Макар и тут же одернул себя. Уж кому-кому, а ему давно пора изучить это выражение лица – непроницаемое, иногда благодаря стальным глазам бросающее блики напряженной внутренней работы на скульптурные скулы и ничего не выражающий рот. Сейчас, правда, глаза были мягкими, немного предвкушающими; Глеб выглядел, как должен выглядеть человек, проведший хороший, деятельный, интенсивный отпуск. Наверняка наузнавал много. Наверняка привез много разных всякостей, вкусных в том числе.
Макар затаился, чтобы еще раз оглядеть его. Нет, определенно, Глеб был хорош. И этот пиджак, который сидел на нем с легкомысленным изяществом, и рубашка под ним, и джинсы, которые так настойчиво льнули к ногам. Хорошо смотрелось, с удовлетворением отметил Макар и решился посмотрел на лицо повнимательней. Да, хорош: знакомый лоб, знакомые скулы. Волосы отросли, заметно отросли. Знакомый подбородок и знакомый рот, сжатый в ровную ничего не выражающую линию, который ни одним уголком не выдавал посторонним, каким щедрым может быть. Глаза были спокойными, они безмятежно оглядывали помещение аэропорта, скользили поверх голов людей и явно не желали увидеть его. Интересно, как он отреагирует на Макара? Явно ведь не ждет. Макар рванул навстречу.
– Привет! – огласил он своим восторженным восклицанием аэропорт, нагло вламываясь в поле его зрения. – Ты вообще на людей хотя бы для приличия смотришь? Им это даже нравиться может.
Глеб опустил глаза на него, и в них к ужасу Макара проскользнула искра узнавания, недоумения, сменившаяся подозрением.
– Давай помогу, – Макар суетливо попытался занять себя хоть чем-то и ухватился за ремень сумки. И дурацким образом на совершенно инстинктивном уровне он выбрал именно сумку, потому что на ручке чемодана лежала рука Глеба, а прикоснуться к нему стало вдруг страшно.
– Привет, – недоуменно отозвался Глеб, оглядывая все его маневры глазами, в которых заклубился туман. И тут же как заслонка отсекла все эти эмоции, и снова в них возникла та привлекательная безмятежность, а уголками рта овладела красноречиво непроизвольная и бесконечно желанная радостная улыбка. – Не ожидал тебя увидеть.
– Да я у тети Наташи сегодня выходной, вот и решил тебя встретить.
– А в университете? – легко поинтересовался Глеб, вежливо улыбаясь и глядя перед собой. Интонации Макара были очень выразительными, настолько, что даже смотреть на него не было необходимости. – К занятиям готовиться нет необходимости?
– Вторая неделя же, – Макар с трудом справлялся с оскоминой, которая внезапно образовалась во рту, даже захотелось прополоскать его как следует. – Ну я же тебе говорил, все в порядке, я твердо намерен нормально учиться, и все такое.
Глеб повернулся к нему, поощрительно улыбнулся и склонил голову.
– Рад слышать, – примиряюще отозвался он, положил руку ему на плечо и прижал к себе. Макар не отпрыгнул от него по своему обыкновению, гневно сверкая глазищами и с фырканьем объясняя, что он не слюнтяйка какая и не пушистый зверек, чтобы его так беззастенчиво тискать. Он не прильнул к нему на секунду и затем отстранился, многозначительно и игриво глядя на него искоса. Он закостенел и позволил Глебу прижать его к себе, и тут же отстранился наподобие неваляшки, как только Глеб убрал руку. У мальчика явно рыльце в пушку. И это скорее всего имеет отношение к их отношениям. Макар подозрительно молчал, и Глеб не спешил продолжить беседу.
– Ты приехал на такси? – отстраненно поинтересовался Глеб, оглядывая небо с сентиментальным удовольствием.
– Ага, на двух, – недружелюбно буркнул Макар. Глеб посмотрел на него и усмехнулся: Макар донельзя напоминал ему себя самого под тем дурацким дождиком, мокнувшего в явной растерянности и не знавшего, что делать дальше. Разница была невелика: погода была сухой, джинсы не потрепанными, а Макар явно не голодным и обеспеченным жильем. Глеб положил руку ему на плечо, подбадривающе сжал его и провел по руке в легком и невинном жесте.
– Пойдем, что ли, – ласково произнес он. Макар поднял на него глаза, в которых полыхало что-то похожее на признательность и благодарность. Он выпрямился, воспрянул, оживился и потянулся к нему.
– Ага, пойдем, – хрипловато отозвался он.
Поездка была спокойной донельзя. Макар сидел сзади, держа на коленях сумку Глеба, с которой так и не расстался, и вытянув шею следил за водителем – нестарым и очень проворным товарищем. Глеб вежливо отвечал на вопросы таксиста о погоде, отпуске, планах на выходные, не менее вежливо выслушивал его реплики и с добродушной улыбкой осматривал знакомый город, в котором отсутствовал без малого две недели, целую вечность. Им повезло не застрять в пробках, не оказаться на пути у других форс-мажоров, и дома они оказались в приятно короткие сроки.
Дома было хорошо, признал Глеб, оглядывая квартиру. Дома было здорово, решил он, сделав шаг из прихожей. Макар, уже отнесший сумку наверх, стоял рядом и не решался приблизиться. Глеб решил помочь ему.
– Давай я разберусь с вещами в первом приближении, и мы попьем чаю, – довольно произнес он, ободряюще улыбнувшись Макару.
– Что значит «в первом приближении»? – Макар заметно воспрянул духом.
– Это значит, что я отнесу вещи наверх и, может быть, распакую что-нибудь сильно требующее распаковки, – Глеб повернулся к нему. – А ты пока делай чай. Хорошо?
Макар кивнул и проскользнул мимо него на кухню. И снова аккуратно просочился рядом, стараясь не задеть лишний раз. И снова этот встревоженный и виноватый взгляд. Глеб постоял, посмотрел ему вслед и пошел наверх, плотно сжимая губы, угрюмея, глядя куда-то перед собой и ничего не видя.
Спальня показалась ему необжитой. Глеб подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, убедился, что Макара вблизи нет, и пошел в гостевую спальню. Зайдя в нее и оглядевшись, он увидел журналы, лежавшие на полу рядом с кроватью, и джемпер, брошенный на кресло. И эта комната имела куда более жилой вид.
Глеб вернулся к себе, переоделся, с наслаждением стянул вещи, в которых провел долгий и утомительный день со всеми перемещениями, перелетами и дальнейшими перемещениями, достал подарок, который приготовил для Макара, швейцарские сладости и пошел вниз.
Макар сидел в зале, подобрав под себя ногу, и лениво переключал каналы. Поднос с чаем и посудой стоял на столике, и Глеб обошел его и уселся рядом. Макар следил за ним с напряжением, но сверток привлек его внимание куда основательней, и он оживился, вытянул шею и с любопытством уставился на него. Глеб потянулся и легко чмокнул его в щеку – куда дотянулся. Макар в ответ игриво склонил голову и кокетливо стрельнул глазами, улыбнувшись одними уголками рта.
– Это тебе, – сказал Глеб, протягивая пакет Макару и рассматривая его. В Макаре что-то изменилось за это время. Совсем чуть чуть, совсем неуловимо, но очень существенно. Что-то заставляло его глаза смотреть внимательно не с целью оценить выгоду для себя, но и узнать реакцию собеседника. Даже губы были сжаты не капризно, а решительно. У Глеба вообще сложилось ощущение, что за это время Макар заглядывал в глубины своей натуры куда чаще, чем за все девятнадцать лет до этого, и был вынужден немалое в себе признавать. И снова возникал вопрос: что за человек и при каких обстоятельствах его к этому вынудил?
Макар радостно засунул нос в пакет и достал альбомы.
– Ты бумажный крыс, Глеб, ты в курсе? – благоговейно произнес Макар, бережно гладя их по обложке. – Я про этих мужиков читал, по их сайтам лазил, но альбомы – это же совсем другое!
– Я рад, что тебе нравится, – отозвался Глеб, наливая себе чай. – Швейцарский пирог попробовать не хочешь?
– А где ты их нашел? – Макар оживился и развернулся к нему, уставившись на Глеба сияющими глазами.
– Не поверишь, – зловещим шепотом просвистел Глеб. Макар заинтересованно подался вперед. – В магазине.
У Макара неподражаемо вытянулось лицо. Глеб издал ехидный смешок.
– А где еще, Макар? – Глеб притянул его к себе и прикоснулся губами к его виску. – Давай, пробуй пирог. Мне обещали, что он хранится чуть ли не месяц, но лучше не рисковать.
– А шоколад ты привез? – Макар подозрительно смотрел на темное и влажное нечто, основательным куском возлежавшее на тарелке, и колебался.
– Конечно.
–Ну хоть что-то радует, – буркнул Макар и внезапно взвился. – А фотки? – обличительно уставился он на Глеба. – Фотки привез?!
Глеб посмотрел на него и хмыкнул.
– Конечно, – обреченно произнес он. Макар оживился и требовательно уставился на него. Глеб вздохнул и потянулся за планшетом.
Глеб лежал в своей кровати и смотрел в потолок. Совершенно верно истолковав робкие намеки Макара, он решил притвориться старым и немощным и признался, что после дороги думает только об отдыхе, поэтому если Макар не против, то они перенесут все игрища на выходные. Макар был только за и, поколебавшись, предложил, что он вообще не будет Глебу мешать отдыхать и поспит в гостевой спальне. Произнесено это было виноватым голосом и сопровождалось бегающими глазами. «Конечно, – согласно кивнул Глеб, взъерошив его волосы. – Я как раз хотел как следует выспаться. Все эти перелеты были очень утомительными». Макар приободрился, даже расщедрился на короткий поцелуй и сбежал. Глеб постоял, отрешенно глядя ему вслед, и пошел к себе. Он пытался как-то определиться, что ему думать, и пока он стоял под душем, когда натягивал пижамные штаны, и позже, когда улегся и уставился в потолок. Наиболее вероятной причиной для такого неловкого поведения Макара он признавал случайную интрижку с каким-нибудь сокурсником – слишком очевидно он не хотел говорить именно о своих одногруппниках, хотя и по поводу преподавателей, и по поводу учебного процесса бурчал вполне бесцеремонно. Парнишкой Макар был горячим, в этом Глеб имел возможность неоднократно убедиться, и секс для него был пусть и не первостатейным, но очень важным пунктом в обеспечении адекватной жизнедеятельности. При этом ни особой изощренностью, ни внятными пристрастиями он не обладал, компенсируя отсутствие опыта энтузиазмом и энергичностью. Глеб попытался определить, как он относится к такой возможности, и долго искал в себе недовольство, ревность или оскорбленное самолюбие. Наконец он вздохнул и закрыл глаза. Как говорится, не пойман – не вор, пока еще ничего определенного сказано не было, поэтому и с принятием решений можно повременить.
Стас неожиданно обрел в Макаре отменного наперсника. Этот прохиндей отличался удивительной бесцеремонностью, за которую его хотелось придушить, и за которую он был благодарен. На невинный вопрос об Илье, заданный совершенно небрежным тоном, Макар развернулся, выгнулся под невероятным углом и вперился прямо ему в глаза своими блудливыми глазищами.
– А поцчему вас это интересует, ясеневый вы наш? – гадким голосом протянул он. – Поцчему вас интересует банальный непритязательный парикмахер из банального непритязательного района? Неужели вы решились доверить свои романтические кудри какому-то непосвященному?
Стас от всей души треснул его по плечу, скрипнул зубами и пересел за соседний стол.
– Э нет, подожди! Сказал «А», говори и «Б», а также «В» и дальше по тексту, – Макар тут же бросился за ним. – Давай колись: вы того этого?
– Ты совсем придурок?! – взъярился Стас и огляделся. – Думай, что несешь! – прошипел он, почти уткнув свой нос во вздернутый, осыпанный веснушками нос Макара, совершенно органично сидевший под злорадными и донельзя любопытными болотными глазами.
– Так я думаю, Ясинский, ты чо! – Макар горделиво выпрямился рядом с ним. – И не боись, нас никто не слышит. Страшно далеки мы от народа. Ну так давай, колись, ну давай, давай!
Макар ерзал на месте и награждал Стаса тычками, которые по его искреннему убеждению должны были простимулировать оного на душевный стриптиз.
– Да что ты пристал? – огрызнулся Ясинский. – Он тоже мотоциклами увлекается, вот я и хотел позвать его на слет. Прокатиться, все дела.
– Ты дурак малахольный, Ясинский. И тебе не Ясинским надо зваться, а Дуболомским, – осуждающе покачал головой Макар. – Прокатиться.
– А что? – недовольно спросил Стас.
Макар замялся.
– Учти, мне это у тети Наташи в кафе рассказали, – угрожающе зыркнул он на Ясинского. – Проболтаешься – в волосы репья натолкаю.
– Да ладно, что я, совсем, что ли? – притворно возмутился Ясинский, сосредоточенно глядя на него.
– Ну, там такая история мутная. Типа его друг разбился на мотоцикле. Сам Илья вроде был в отлучке, а тот друг упился в хлам и чего-то уселся на мотоцикл. Ну и все. – Макар пожал плечами. – Теперь сам не ездит, и очень не любит, когда пьянчужки вроде тебя из себя героев строят.
– А что за друг? – Стас разозлился на себя за то, как ревниво это прозвучало. Макар с огромным интересом уставился на него.
– Во как даже? – зачарованно произнес он. Стас руками показал, что сделает с шеей Макара, если тот не прекратит паясничать. Руки у него были крупные, шея Макара поместилась бы в них без остатка, и комично сглотнув и поджав губы, он тихой скороговоркой сказал, зыркнув по сторонам: – Друг, просто друг, а не то, что некоторые пошляки думают. – И добавил ехидно: – Некоторые пошляки теперь что, совсем в мужскую дружбу не верят?
– Да пошел ты, – рефлекторно огрызнулся Стас, отрешенно глядя перед собой. Макар хмыкнул и довольно откинулся на спинку стула. Ситуация забавляла его все больше и больше.
Макар, который из-за своей бедовой головы был вынужден еще и квартиру Ильи убирать, был просто счастлив выяснить, что хозяин квартиры тоже дома. Он гордо дефилировал по квартире в одних боксерах и даже побриться не удосужился.
– У тебя очередной приступ нелюбви к жизни? – Макар внимательно оглядел его и нагло вперился прямо Илье в глаза. – Или ты решил соблазнить меня твоими восхитительными кривыми волосатыми ногами, твоей шикарной грудью второго размера и твоим сексуальным брюхом?
Илья задумчиво поскреб подбородок.
– А ты против? флегматично поинтересовался он.
– Я за просто так не отдаюсь! – гордо вздернул нос Макар.
– А за блинчики? – томно промурлыкал Илья.
Макар приблизился к нему.
– А если я соглашусь? – злорадно спросил он.
– Чур меня! – Илья отстранился. – Ладно, ушел я. Буду футбол смотреть. Будешь заканчивать – свистни, чтобы я блинчики напек.
– Посвистуна нашел, – буркнул Макар и вздохнул. – Нет, такое ощущение, что ты специально свое стойло к моему приходу загаживаешь. Смотри не поседей за то время, пока я твои Авгиевы конюшни чищу.
– Работай, работай, мой маленький, но неубиваемый друг, – небрежно помахал рукой Илья и величественно удалился. Макар грозно нахмурился, а потом злорадно ухмыльнулся.
Макар свистнул, когда закончил уборку. Тихонько подкравшись к увлеченному матчем Ильей, заложив два пальца в рот, оглушительно и прямо в ухо. Оказывается, Илья обладал весьма обширным словарем виндиктивной лексики и продвинутыми комбинаторными способностями. Макар, спрятавшийся от гнева в ванной комнате, похихикивал, слушая очередную тираду.
– Юпитер, ты сердишься, – он приоткрыл наконец дверь и высунул из образовавшейся щели свою голову, – а значит… И вообще. Что за претензии? Уточнять надо, как именно свистеть, – невинно сказал Макар, довольно улыбаясь.
– Сейчас я тебя выставлю нахрен, Меркурий хренов, и сам сожру все блинчики, – угрожающе произнес Илья.
Макар грустно осмотрел его фигуру.
– Да, в тебя мой недельный рацион влезет, еще и на пирожное место останется, – печально признал он. – Окей, договорились. В следующий раз буду художественно высвистывать меццо-пиано три зеленых свистка желтого цвета.
– Вот так, – сурово произнес Илья, величественно кивнул головой, поддернул боксеры и пошлепал на кухню. – На мотив пятого каприза Паганини. Метнись в магазин за конфитюрами, посвистун, а я пока тесто разведу.
– Побегуна нашел, – буркнул Макар, но побрел натягивать кеды.
Блинчики были вкусными, а с конфитюрами, чаем и легкомысленно-задушевной беседой – вдвойне. Макар, однако, только что не ерзал от нетерпения, так ему хотелось наконец получить достойный повод для маленькой диверсии. И он его получил. После обсуждения очередного ЧП Илья пренебрежительно сказал:
– Чего ты буйствуешь, Самсонов? В реальной жизни катастрофы случаются зело редко на сто тыщ душ населения. Это же не твоя жизнь, в которую ты эти катастрофы с хомячьим рвением приволакиваешь.
Макар обиженно засопел, но остатки стыда не позволяли ему огрызнуться.
– Кстати, как поживает твоя жизнь? – с интересом посмотрел на него Илья. Макар засопел еще усердней и буркнул:
– Сволочит.
– И что бы это значило?
– Что значило, что значило. Нет, ты представь: этот придурок Ясинский только что чуть ли не в вечной любви признаться готов был, а тут на тебе, уже тягается по разным злачным местам и вообще ведет себя неподобающе.
Макар обиженно выпятил нижнюю губу и потянулся за предпоследним блинчиком.
– И с кем он ведет себя неподобающе? – вежливо поинтересовался Илья. Макар вцепился в него испытующим взглядом; на его счастье, Илья смотрел строго перед собой и совершенно не обращал внимания на Макара.
– А я знаю? – хмуро поинтересовался Макар. – Но блин, эсэмэсочки, звоночки, чмоки-чмоки… Тьфу, – пренебрежительно сплюнул он. – Никакой верности в человеке!
Илья тут же повернул к нему голову.
– Уж чья бы корова мычала, Самсонов, – раздраженно протянул он.
– Да он по жизни кобелем был! – возмутился Макар. – Весь первый курс кобелил направо и налево! Только что по девкам был, не по парням, а так только успевай юбки оправлять!
Илья повернулся ко столу и задумчиво снял последний блинчик с тарелки. Намазав конфитюром и торжественно свернув из него рулончик, он отправил его в рот.
– Ой беда-беда-огорчение, – наконец изрек он.
– Хотя вообще их можно понять, – задумчиво изрек Макар. – Он же, стервец, красивый, и если сильно постарается, еще и за умного сойдет.
Илья угрожающе посмотрел на него, скрипнул зубами, но промолчал.
– Хотя старается больно редко, – печально признал Макар и посмотрел на Илью грустными глазами страдающего запором бассета. – Больше за него стараются. Ну или за возможность подержаться за… – Макар замялся, – руль. Да, именно руль.
Илья с шумом втянул воздух.
– Заткнулся бы ты, рыжий, – процедил он и резко встал. Макар удовлетворенно посмотрел на него.
– Что, тоже подержаться хочется? – ехидно выдал он.
Илья резко развернулся к нему и нагнулся.
– Собрал свои манатки и пошел домой. Быстро, хорек хренов! – прошипел он. Макар довольно заблестел глазами и осторожно отодвинулся от него.
– Он действительно кобелил по полной программе, – произнес он нисколько не виновато. – Но кажется, исправился.
– Ты когда-нибудь отсюда уберешься? – обреченно выдохнул Илья. Макар, поняв, что гроза миновала, подошел к нему и весело посмотрел в глаза.
– Кстати, пожрать он не дурак. И вообще парень неплохой, – легкомысленно пояснил он, широко улыбаясь. Илья не сдержался и улыбнулся в ответ. Криво поначалу, но против наглого обаяния этого пакостника кто устоит?
Макар бодро шагал домой, довольно оглядывая улицу. Было почти темно, почти выходные, почти осень. Ветровки вроде как еще не нужны, но джемпер захватывать было необходимо. Деревья стояли желтые, и охровый ковер под ними становился все толще. Народ избавлялся от летней праздности и начинал суетиться вполне себе по-деловому. Жизнь была хороша. Макар возвращался домой – ему нравилось и само слово, и сама процедура. Идти, выглядывая здание, отмечая, есть ли свет в окнах его квартиры, представляя, что еще он попробует приготовить. Кое-какие блюда он уже умел делать. Кое-какие – пробовал. Результаты как правило соответствовали действиям. После проб ножа некоторое было практически несъедобным, но Макар был оптимистом. Макар всегда был оптимистом, и пока у него было мало причин разочаровываться в этом отношении к жизни.
Он неторопливо поднимался по лестнице домой, задумчиво изучая ступеньки у себя под ногами и снова возвращался мыслями к Илье и Стасу. Любопытство, оказывавшееся страшным хищником, грызло его изнутри; Макар изводился, желая узнать, кто из этих двоих и что предпримет. Он даже подумывал заключить с собой пари, но пока было неясно: а вдруг Илья вообще сдаст назад и сбежит в ужасе, как та воспитанница монастыря кармелиток при виде свечи с натянутым на нее презервативом в руке матери-настоятельницы?
Макар остановился перед дверью квартиры, которую он столько месяцев считал своей, к которой привязался и за которой следил со рвением, которое ничего общего с долгом службы не имело. Несмотря на длительное знакомство, возвращение домой оставалось для него таинством. Макар с легким трепетом переживал это ощущение – открыть дверь своим ключом и за ней встретить не стену, обклеенную устаревшими лет пятнадцать назад обоями, а просторную прихожую с легкомысленными фотографиями, закрыть за собой дверь, зная, что тем самым надежно отсекаешь себя ото всех звуков. Макар до сих пор удивлялся тому, что не слышал, как работает телевизор у соседей снизу, как сходила в туалет бабка сверху, не знал, что готовили соседи напротив и из чего гнал самогон чувак с первого этажа. Ему нравилось ухаживать за ней и за ее хозяином – он и в этом находил удовольствие. Не только потому, что ему был приятен сам процесс, но и потому, что Глеб, надевший свежевыглаженную рубашку, не просто говорил «спасибо», его глаза при этом подтверждали, что он совершенно искренне благодарен. Макару нравилось готовить Глебу завтраки, и он был бесконечно благодарен за его невероятную тактичность, когда, допустим, тот брал ссобойку. До Макара не так давно дошло, что у Глеба не только денег достаточно, но и кейтеринг в офисном здании может быть настолько хорош, что Макару утруждаться не стоит совершенно. Но он продолжал паковать завтраки, не такие основательные, больше похожие на десерт, и Глеб продолжал их брать и все так же вежливо благодарить, и не только словами, но и взглядом.
В прихожей было темно, за исключением тусклого света, падавшего из открытых дверей кухни и гостиной. Макар разулся и аккуратно поставил кеды на полочку. Он подхватил рюкзак и побрел в гостиную.
Глеб сидел, возложив ноги на стол, и читал. Он поднял голову и приветственно посмотрел на Макара.
– Привет, – негромко сказал он.
– Привет, – в тон ему отозвался Макар и уселся рядом. – А ты все просвещаешься, – легкомысленно отметил он, проверяя название книги. Попытавшись прочесть название – а книга была на немецком языке, он поморщился и пробормотал, что это специально придумано, чтобы отсеивать психически неустойчивых. Глеб, успевший обнять и привлечь его к себе, усмехнулся. – Я надеюсь, содержание не такое ужасное, как название?
– Ну, если не считать немецкое гражданское право ужасным, то нет, что ты, – иронично признался Глеб.
– Ой. Ужас. Просто ужас, – лениво признался Макар, устраиваясь поудобней. – И ты что, весь день эту муть читал?
– Не только. Еще фотографии заказал. Как день прошел? – вежливо спросил Глеб.
– Ой, отлично, – самодовольно признался Макар. – Я такой тролль, ты не представляешь!
Он оживленно перевернулся, чтобы видеть Глеба, и сияя от гордости, начал рассказывать:
– Я Илью довел до бешенства, а он ну плюшевый медведь! Его просто невозможно расшевелить, а тут три фразы, и он злится, прямо душа радуется. И Стаса тоже. Хотя с этим вообще просто, он, блин, ну такой, – Макар замялся. – Порывистый, понимаешь? Типа такой весь страстный, и тут, короче, два слова, три намека, и он прямо на блюдечке с голубой каемочкой мне рассказывает все и вся! Короче, я молодец.
– Стаса? Твоего коллегу в кафе? – флегматично предположил Глеб, улыбаясь и с удовольствием разглядывая оживленного Макара.
– Да нет, одногруппника, – отмахнулся Макар. – Он вообще тот еще мажор, но нормальный парень, если так чуть поближе с ним познакомиться. Ну вот мы типа поближе познакомились, и он оказался нормальным парнем. Хотя до этого вообще жлобствовал нешуточно.
Макар снова устроился рядом с Глебом, прижался к нему и недовольно посмотрел на книгу.
– Ладно, я пошел чай делать. Ты сильно голодный?
– Вполне сытый. Но от бутерброда не откажусь.
– Окей. Я побрел тогда. Я сюда принесу, да?
– Хорошо. Спасибо, – кивнул Глеб, глядя, как Макар собирается с силами и садится, а затем встает.
Макар лениво потянулся, размял шею, подхватил рюкзак и неторопливо пошел наверх.
Глеб закрыл книгу и отложил ее на столик. «Типа поближе познакомились» – формулировка ему очень понравилась. Просто бесконечно понравилась. Он включил телевизор, привычно нашел музыкальный канал и принялся дожидаться Макара, готовый в любой момент снова начать ласково улыбаться.
========== Часть 17 ==========
Генка проснулся от щекотки. Чихнув, он приоткрыл глаза и был вынужден скосить их к кончику носа: почти уткнувшись в него, к Генке тянулся Локи, живо поблескивая темными бусинами глаз. Генка покосился вправо, влево, убедился, что он не просто один – он не слышал, ни когда Оскар встал, ни куда он делся, что было ему удивительно: он-то был уверен, что спит чутко; и, подхватив Локи, Генка устроился поудобней на постели. Зверек оживился, даже попытался рассказать что-то, а Генка гладил его и прислушивался к звукам в квартире.
Дверь в спальню открылась неожиданно: Генка не слышал шагов. Оскар осторожно заглянул в проем и, убедившись, что никого не разбудит, вошел. Локи тут же рванул к нему.
Генка смотрел на него почти с благоговением. В Оскаре действительно как минимум три четверти эльфийской крови: ни темных кругов вокруг глаз, ни общей помятости образа, ни томных движений – ничего, что бы указывало на бурную ночь. Зато на нем многоговоряще красовалась майка с высоким горлом, подтянутая почти к самому подбородку. Генка самодовольно ухмыльнулся: уж теперь не отвертится, неземное создание.
Оскар цыкнул на Локи и опустился на кровать рядом с Генкой. Локи мгновенно устроился рядом с ним и потянулся носом к его носу, радостно блестя глазами. Оскар механически погладил его, не отводя глаз от Генки; он склонил голову к плечу и приглашающе приподнял брови. Он явно хотел либо услышать приветствие, либо был готов ответить на вопрос. Взамен этого Генка, здраво рассудив, что все умствования подождут, подался вперед и потянул Оскара к себе. Локи, едва не оказавшийся в тисках тел, выскользнул, разразился возмущенной тирадой и стрелой метнулся к двери. Оскар, опешивший поначалу, позволивший Генке себя целовать, начал отвечать, а вскоре и вполне себе успешно перехватывать инициативу. Генка на периферии сознания отметил, как ловко им манипулируют, но удовлетворение от обладания вполне себе податливым телом, перемежавшееся с удовольствием от спарринга со вполне себе своенравным партнером, было велико, слишком велико, чтобы даже внимание на такие мысли обращать.
Локи вернулся, опасливо прижимаясь к полу, но убедился, что боевые действия закончились, он не должен оказаться на линии огня, поворчал немного и бросился к Оскару; тот поднял голову – Генке пришлось убрать руку, которая заблудилась в его волосах, вздохнул и стек с Генки. Локи забрался на Оскара и уткнулся мордочкой в его нос, чихнул и снова прижался к Оскару, забавно шевеля носом.
