Текст книги "Я учился жить... (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Обведя еще раз комнату, Глеб лениво подумал, что Макар очень хорошо знал, что делал, когда поступал на дизайн. Это не было влиянием моды, тусовки или чего-то еще. Это было его осознанное, обдуманное и взвешенное решение, как бы странно эти слова ни звучали по отношению к Макару. Пока, очевидно, в учебе доминирует этот блок общеобразовательных предметов, да и потом ему будет трудно развернуться, учитывая ортодоксальный преподавательский контингент в вузе. Но то, с каким азартом он поглощал всю информацию, связанную со специальностью, производило на Глеба впечатление. Его личная помощница, даром что сразу после учебы, впечатления увлеченного человека не производила, проигрывая в этом плане Макару по всем параметрам. А еще она была крашеной блондинкой, злорадно подумал Глеб, допивая вино.
После душа, натянув пижамные штаны, Глеб устраивался на кровати с твердым намерением немного полистать журналы. Но дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щелку засунул нос Макар, изо всех сил пытавшийся сделать виноватое лицо.
– Ты еще не спишь! – с наигранным энтузиазмом воскликнул он, просачиваясь в комнату. Глеб опустил журнал на живот, с интересом оглядывая Макара. На прелестном юноше со взором горящим не наблюдалось ничего, кроме очень легкомысленных боксеров. Глеб одобрительно прикрыл глаза и приглашающе отбросил простыню, которой накрывался, открывая место рядом с собой. Макар заулыбался и тут же оказался на этом месте, точно также, как Глеб, устраиваясь и кладя на колени конспект. – Я тоже немного почитаю, – с серьезным видом пояснил он.
Глеб не сдержал ласкового смешка и наклонился к его плечу.
– Разумеется, – прошептал он, согревая теплым дыханием кожу. – Я очень рад, что ты составишь мне компанию за чтением в постели.
– Ну вот как тебе это удается, – заворчал Макар, поежившись от совершенно непривычного ощущения шаловливой ласки, – что ты и ничего такого не сказал, и так двусмысленно, а?
– Путем долгих утомительных тренировок, – весело отозвался Глеб. – Не отвлекайся.
Макар негодующе фыркнул и поднял конспект. Глеб переключил внимание на журнал.
Прошло немало времени. Макар зевнул раз, другой; Глеб посмотрел на него.
– Ну что, спать? – повернулся он к Макару. Тот с готовностью подложил конспект под подушку и стек вниз. Раскинув руки, он счастливо вздохнул:
– Хорошо, однако!
Глеб отложил журнал и дотянулся до выключателя. В спальне было светло от уличного освещения, но это был неяркий, почти искусственный свет, который, смешиваясь с чернильной темнотой ночи, наполнял комнату почти призрачным сумраком. Макар внимательно поблескивал глазами, задерживая дыхание, и следил за Глебом из-под прикрытых век. Глеб навис над ним. Он осторожно провел пальцем по подбородку Макара, тронул самую выступающую его часть, глядя на Макара внимательными, исследующими глазами.
– У тебя завтра экзамен, – предупредил Глеб. – Отдыхать надо.
Макар судорожно сглотнул. Ситуация и пугала, и забавляла, и возбуждала его. И это возбуждение было сладостным, мучительным, почти болезненным. И Глеб этот, интеллигент, ну ведь пусть бы брал, пока дают.
– На том свете наотдыхаюсь, – ухмыльнулся Макар, нагло прищуриваясь. – Больше, чем я выучил, я все равно не выучу, а для здоровья опять же полезно. Не парься, будь счастлив.
Глеб тихо засмеялся.
– Ты гадский засранец, – прошептал он прямо ему в губы. – И чего тебя прибрало именно сейчас? Можно же было до пятницы подождать.
Макар приподнялся, чтобы дотянуться до его губ, но Глеб отстранился.
– Да чего ждать? – выдохнул он. – Ну чего ты тормозишь? – возмутился Макар, закидывая на него ногу и притягивая к себе. Глеб опустился к губам Макара, чтобы осторожно, внимательно начать их исследовать. Макар недовольно заворчал: ему хотелось больше и сразу, и быстрей!
Глеб был крупней, и на него не особо подействовал энтузиазм Макара.
– Не спеши, беда, не спеши! – прошептал он. – Успеем.
Он шептал много чего, успокаивая Макара, когда тот в очередной вскидывался и требовал страсти в его, Макара, понимании, оглаживал его гибкое тело, вдавливал его в себя, вдавливался в него сам и целовал глубоко, основательно и изучающе. Макар постепенно проникался тем темпом, который ненавязчиво устанавливал Глеб, и получал все большее удовольствие в том, чтобы выгибаться под его опытными руками, а позже и сам в упоении ощупывал тело Глеба, извиваясь рядом с ним и жадно вскрикивая от самых жадных ласк.
Макар успокаивался под чуткими руками Глеба, глубоко дыша и лениво помаргивая: глаза держать открытыми было выше его сил. Глеб лежал рядом с ним на боку, осторожно целуя его плечи, и водил рукой по его безвольно раскинувшемуся телу. Наконец, вздохнув, он улегся рядом.
– Спокойной ночи, Макар, – тихо прошептал он, осторожно обнимая. Макар повернулся набок и прижался к нему спиной.
– Угу, – сонно отозвался он, засыпая. Глеб еще немного полежал, изучая темноту, вслушиваясь в дыхание Макара, и снова коснулся губами его плеча. Потянувшись за будильником, проверил время. И улегся рядом с Макаром.
Глеб неохотно просыпался под настойчивые трели будильника. Макар недовольно заворочался и забормотал что-то непонятное, но откровенно ругательное. Глеб дотянулся до часов, отключил будильник и откинулся на спину. Сладко зевнув, погладив Макара, он уставился в потолок. Впервые за долгое время он нуждался в будильнике, чтобы проснуться. И забытое ощущение теплого тела рядом было необычным и приятным. Глеб осторожно вытянул руку из-под головы Макара и, собравшись с духом, встал. Сил на полноценную разминку не было, хотя ночь была не самой бурной. Но хотя бы немного пробежаться стоит. Он посмотрел на сладко спавшего Макара, который, как только Глеб отстранился от него, свернулся клубком и подложил руку под щеку, и набросил на него простыню. Пригладив у него растрепанные волосы, Глеб пошел в ванную.
Макар проснулся под шум воды в душе. Полежав на спине с раскинутыми руками, пооглядывав спальню, он довольно вздохнул. С наслаждением выгнувшись, Макар прислушался ко своим ощущениям, чтобы по здравом размышлении прийти к выводу: он чувствовал себя хорошо. Не совсем бодрым, но вполне дееспособным. Потянувшись, Макар вскочил с постели и унесся в свою комнату.
Глеб, войдя в кухню, первым делом подошел к Макару, стоявшему у кухонного стола, и поцеловал его в шею.
– Доброе утро, – промурлыкал он. По телу Макара пробежала волна сладкой дрожи – ему были совершенно непривычны такие незамысловатые знаки внимания, но сейчас они воспринимались им как нечто заслуженное, объяснимое, приемлемое. Поэтому он не фыркнул, а с важным видом отозвался:
– Доброе утро.
– Что там у нас с завтраком? – поинтересовался Глеб, коварно шевеля губами у самого его уха.
– Ну вот, почти, – самодовольно ответил Макар. Глеб усмехнулся, терпеливо дожидаясь кофе.
Дверь за Глебом закрылась. Макар понесся в свою комнату. Одна мысль, не оставлявшая его в покое со вчерашнего вечера, да еще подогретая замечанием Глеба, требовала своей реализации. Он нашел телефон, в телефоне запасливо сохраненный номер парикмахера рядом с кафе. Илья ответил своим привычным немногословным: «М-м?». Макар затрещал в трубку, что ему кровь из носу нужно подстричься, потому что от этого зависит его судьба. Илья отвечал на каждую его тираду все тем же многозначительным: «М-м». Наконец он вздохнул и бесцеремонно прервал Макара как раз посреди очередного речитатива пояснений:
– Я открыт. Подгребай.
Макар ликующе крикнул в трубку:
– Я сейчас!
Илья сидел в кресле и играл в какую-то игрушку на телефоне. Макар попытался сунуть свой любопытный нос поближе к экрану, но получил по носу: Илья отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Тяжело вздохнув, он встал и оглядел его.
– Чего раньше не пришел? – недовольно спросил Илья. – Вчера, например, позавчера?
Макар преданно посмотрел на него невинными глазами.
– Занят был. Правда! Столько всего навалилось, ты не представляешь. У меня же сессия, готовиться надо, чтобы сдать нормально. И работа, и вообще.
Илья с интересом прищурил глаза и многозначительно приподнял брови.
– Это твое «вообще», я так понимаю, самое главное в списке, – хмыкнул он. – Садись.
Макар мужественно опустился в кресло и зажмурил глаза. Илья начал с банальной головомойки, аккуратно и до чертиков приятно массируя кожу на голове. А потом началась экзекуция под залихватское щелканье ножниц. Все эти звуки вокруг его ушей особого оптимизма не добавляли; ему каждый раз казалось, что помимо волос, его и части других органов лишат. И хотя сомневаться в ловкости Ильи оснований никаких не было, жутко было все равно.
– Все, – раздался сверху ленивый голос Ильи, а сам он привычным движением снял пеньюар. Макар открыл глаза и уставился на свое отражение в зеркале. – Я бы тебе пару прядей высветлил. Или ты пока не готов?
– Ага, – рассеянно отозвался Макар, любуясь своей новой прической. – Потом.
И ничего у него, оказывается, уши, совсем не большие. И подбородок с такой формой прически очень даже привлекательный, и скулы симпатичные.
– За кожей на морде ухаживать надо, – бросил ему Илья, скрываясь в подсобке. – А то она у тебя на переваренную манку похожа.
– Как? – Макар выпрыгнул из кресла и понесся за ним. Илья посмотрел на него через плечо, неторопливо развернулся и угрожающе надвинулся.
– Куда лезешь? – недовольно спросил он, нависая над Макаром.
– Как ухаживать? – возмутился Макар. Илья закатил глаза, вытолкнул его из подсобки и подошел к столику рядом с диванчиком для посетителей. Порывшись в кипе журналов, он выхватил один и всунул Макару, который тут же вцепился и начал листать, ища нужные статьи.
– Все, вали нафик отсюда, мне работать надо, – отмахнулся от него Илья, снова уходя в подсобку.
Макар засунул журнал в сумку, крикнул «Спасибо!» и понесся на экзамен.
Ни одна живая душа ни слова не сказала, когда Макар еще раз объявил всем, что он сдает первый, и точка. Побурчали немного, но без Стасиньки Ясинского к нему относились более чем нормально, снисходительно воспринимая неугомонный темперамент и неудержимый язык. А потом, когда он уже сидел в аудитории и, посапывая, обдумывал ответы на экзаменационные вопросы, все эти детские капризы Ясинского и иже с ним и вовсе казались мелочью, недостойной внимания.
Макар, вытянув шею и приоткрыв рот, следил за тем, как капризный преподаватель выводит «хорошо» в зачетке и ведомости, и с трудом сдерживал ликующую улыбку. Стипендия у него в кармане, пусть мелкая, но своя. С преданным видом выслушав наставления преподавателя, он кивнул головой, звонким голосом поблагодарил и пошел к выходу. Закрыв за спиной дверь, он встретился взглядом с Ясинским, стоявшим у противоположной стены и угрюмо смотревшим на него. У Макара тут же начали расспрашивать, сильно ли препод зверствует, можно ли списать, и прочее, прочее. Он механически отвечал, отмечая, что Ясинского в коридоре больше нет. Наконец, сославшись на то, что ему пора, пожелав всем ни пуха и хорошо провести лето, Макар пошел к выходу, но решил напоследок заглянуть в туалет, во избежание, так сказать, возможности не донести содержимое мочевого пузыря.
Стас стоял у окна и угрюмо смотрел на него.
– Сдал? – мрачно спросил он.
– Еще бы. Надеюсь, я не сильно тебя разочаровал? – огрызнулся Макар.
– Как ты можешь разочаровать, Макарушка? – ласково проговорил Стас, подходя. Макар подумал было сбежать, но разозлился на себя: ну что этого мажора бояться? А Ясинский подходил ближе со странным выражением на лице. Макар дерзко глядел ему в глаза и не думал шевелиться.
Ясинский прижал его к двери и поцеловал коротко и отчаянно. Макар прикрыл глаза, упиваясь своим почти всемогуществом и сладостью отчаяния Стаса. Затем, оторвавшись, Ясинский осмотрел Макара.
– Гад! – выплюнул он, оттолкнул и вышел. Макар постоял, переводя дыхание, и вытер рот рукой. Он покосился на себя в зеркало. На скулах горел румянец, глаза торжествующе поблескивали за прищуренными веками. Он злорадно ухмыльнулся и повернулся к писсуару.
Несясь к кафе, Макар самодовольно улыбался: жизнь прекрасна, сессия сдана, впереди замечательное лето, отличная работа и классное начальство. А еще классная квартира. И вообще.
========== Часть 8 ==========
За стеклом торжествовало солнце, в порыве своего ликования раскаляя все относительно твердые поверхности, до которых могло дотянуться. Небо было ослепительно голубым, и редкие облачка выглядели на редкость смущенными. А еще деревья стояли, понурив листву, смиряясь под тяжестью жары. Народ при этом перемещался резво, сверкая кожей и солнечными очками. Глеб оглядывал улицу, задумчиво поглаживая корпус телефона. Пару минут назад он решил сделать себе паузу. На столе стояла маленькая чашка кофе, рядом с ней блюдце с печеньем, и в порыве праздного настроения Глеб поддался очарованию несравненно более легкомысленной мысли, которую он и обдумывал, рассеянно скользя глазами по пейзажу за окном. В уголках его губ пряталась растерянная усмешка, но в глазах поблескивали многозначительные искры. Он в принципе не имел ничего против совершенно невинного жеста внимания, но этот жест и поведение в последние пару недель было настолько нетипичными, что оставалось только удивляться и оценивать, насколько проще жить не застегнутым на все пуговицы. Он подумал, что всегда следил за тем, чтобы ни словом, ни жестом не выдать своей связи с другим сотрудником, и ему это удавалось. Да и Денис был не таким поборником сентиментальных жестов. Обходилось как-то. Глеб сомневался, что если бы он вдруг решил озадачить Макара чем-то таким, сентиментальным, то этот спиногрыз, упорно считающий себя более взрослым, чем он есть, не вознегодовал бы, что его держат за школоту, или что там еще он выплеснет на голову несчастного Глеба. С другой стороны, с другой стороны.
Глеб уселся в кресло и снова повернулся к окну, лениво вдыхая аромат кофе. Мальчишка вспыхивал от счастья, когда на него обращали внимание. Он сиял, когда с ним обращались как с равным. Но при этом как бы он не возмущался по поводу совсем незначительных жестов Глеба, наподобие банального чмоканья в щеку – или куда он дотянется: Макар уворачивался от таких «обслюнявливаний» очень энергично, явно чтобы не заподозрили, но нос у него излучал самодовольство, и уголки губ упрямо стремились вверх, и в голосе появлялись характерные урчащие нотки. Глеба они привлекали особо. Казалось бы, ничего особенного, чуть глубже спускается голос, но звуки выходят более округлыми, вибрирующими где-то на уровне ключиц, а от Макара начинают исходить волны особого, уютного, теплого обаяния; и даже уши топорщатся радостней. Судя по всему, он не был избалован банальными объятиями и прикосновениями, которых в нормальных семьях хватает с излишком, и сейчас, в совершенно нетипичном для проявления бесхитростных эмоций возрасте старательно добирает то, что недополучил раньше. Глеб сам не мог похвастаться особо душевной атмосферой в семье, но мать не считала необязательным гладить его по голове, поправлять воротнички и просто обнимать, да и отец в периоды благодушного настроения не гнушался простыми человеческими жестами. Глеб отвлекся на глоток, совсем крохотный глоток, осторожно втянул аромат и посмотрел на тонкую кромку чашки. Он задумчиво провел по ней кончиком пальца, вслушиваясь в ощущение прохладного фарфорового рельефа, вспоминая. Он сам никогда не был против простых объятий, простого знака внимания – рука касается руки, глаза улыбаются глазам. С Макаром у него была возможность в полной мере потакать этой своей слабости: допустив к себе мальчишку, он бесплатно и обильно мог ощущать другого рядом – Макар нуждался в обществе. Глеб провел по чашке большим пальцем, словно играя на невидимой арфе, вслушался в ощущения и позволил себе приоткрыть дверь воспоминаниям. Ему было и легко и сложно с Денисом, но по иным, нежели с Макаром, причинам. Они были слишком похожи. Недоверчивы, подозрительны, в чем-то избалованы, в чем-то ущербны, причем даже эти вещи были похожими. Денис тоже был не самого пролетарского происхождения и с детства имел доступ к привилегиям, и его родители точно также, как и родители Глеба, возлагали на отпрыска большие надежды. Глебу не нужно было объяснять, откуда брались в Денисе те тараканы – они были штампованы по похожим лекалам. С другой стороны, Денис был амбициозен, жаждал большего, стремился выше. Не настолько, чтобы играть в подковерные игры не самого хорошего толка, но… Глеб же куда лучше чувствовал себя на вторых ролях, тем более с Тополевым это и объяснимо, и подразумевается, и от него это требуется.
Вновь переведя взгляд за окно, Глеб подумал, что впервые за долгое, долгое время он не боится называть его по имени. Раньше это было больно, просто вспоминать, просто позволять его имени всплывать в памяти. Это было словно воспаленным следом от слишком усердно раскаленного, а затем слишком сильно прижатого тавра. Глебу подчас не нужно было даже глаз закрывать, чтобы вспомнить, но именно вспоминать он и не хотел – его имя жгло внутренности. А сейчас он даже был в состоянии улыбнуться, вспоминая его. Острая, пульсирующая, рваная, непредсказуемая боль ушла, оставив легкий зуд. Наверное, давно надо было посмотреть в глаза тому, что он так усердно отгонял от себя столько времени, поблагодарить его за то, что они были вместе, что он принял Глеба со всеми заморочками, что пытался устроить совместный – восхитительное слово – совмест-ный – быт, подстраиваясь, частью даже жертвуя. И отпустить. А самому жить дальше.
Он растерянно заморгал глазами, пытаясь скрыть от себя самого подозрительно защипавшие глаза. Больше года он варился в своей печали и даже привык и сроднился с ней, ощущая ее неотъемлемой частью себя, упиваясь, наслаждаясь и самонадеянно пытаясь укротить. Она и сопротивлялась, оказываясь в своих яростных и непредсказуемых порывах куда сильней его. Глеб вспомнил те многочисленные случаи, когда он задыхался, в толпе увидев стройного светловолосого человека со знакомой княжеской осанкой, как он боролся с чернотой перед глазами, ловил взгляд и беспомощно отводил глаза, снова убеждаясь, что это не он. Он напомнил себе о журналах по дизайну интерьеров, которые Денис самозабвенно скупал и изучал, чтобы превратить стены, пол и потолок в уютное и обустроенное жилище, и которые долгое время лежали мертвым грузом – тема была Глебу совершенно неинтересной, а расстаться еще и с ними он был не в состоянии. Теперь эти журналы использовались по прямому назначению, и Глебу было нисколечко – нисколечко не жаль. Ну ладно, после первых пятидесяти случаев. Но он вообще консервативен, а с Макаром перемены врываются в его жизнь слишком быстро, чтобы иметь возможность к ним подготовиться. И Глеб усмехнулся, найдя взглядом телефон. Время близилось к полудню, и Макар, категорически настроенный первым сдавать экзамен, должен был с ним разобраться.
Глеб посидел еще немного, просто держа чашку у носа, а затем одним глотком выпил ее содержимое. Кофе остыл и горчил чуть сильнее. Осторожно поставив чашку на блюдце, Глеб взял телефон и набрал номер Макара.
– Да! – Макар рявкнул в трубку; Глебу показалось, что он куда-то бежал.
– Отвлекаю? – флегматично поинтересовался он. А уголки его губ, правый чуть больше, левый чуть меньше, привычно приподнялись в усмешке.
– Я, блин, как лошадь в мыле! Как будто кругом других местов не осталось! Все сюда ломятся, не успеваешь нифига! И ты понимаешь, первоклашки сдали первую серьезную сессию, и туда же! Деловые, аж прям застрелиться! Кроме них же никто такой подвиг не совершал.
Глеб выслушивал короткие очереди фраз, которые Макар ему выстреливал, и широко улыбался, слишком хорошо представляя, как возмущенно торчат в разные стороны его вихры, как гневно двигаются брови и рот, как негодующе торчит нос.
– А ты сам таким не был? – беспечно спросил Глеб.
– Я, между прочим, праздношатающимся по разным кафе никогда не был, – яростно огрызнулся Макар; Глеб отметил, что фоновой гул голосов сменился чем-то, отдаленно напоминавшим тишину. – У меня ни времени, ни денег не было.
– Беда, – сочувственно вздохнул Глеб.
– И не говори, – самодовольно отозвался очевидно воспрянувший духом Макар. – А ты чего звонишь?
– Поинтересоваться, как прошел твой экзамен.
– Нормально. Сдан, стипендия будет. Так что я теперь вольный фрукт.
– Я рад, – улыбнулся Глеб.
– А уж как я рад! – тут же отозвался Макар. – Ладно, слушай, теть Наташа не особо возражает, когда по телефонам в смену говорят, но это совсем не хорошо. Ты домой нормально? Или опять по своим презентациям тягаться будешь?
Глеб засмеялся.
– Ну вот чего ты ржешь? – возмущенно заворчал Макар. – Чего я смешного-то сказал?
– Немного задержусь на работе. Честное слово, на работе! – он даже приложил руку к груди в клятвенном жесте.
– Это хорошо, – отстраненно отозвался Макар. – Тогда до вечера. Пока!
Глеб едва успел попрощаться с ним перед тем, как услышать короткие гудки. Отложив телефон и отставив подальше чашку, он только успел повернуться ко столу и углубиться в бумаги, как дверь распахнулась и вошел Тополев. Глеб вскинул голову, подозрительно глядя на него. «Постучать не забыли?» – явно читалось у него на лице. Тополев умильно приподнял брови, своим невинным видом отвечая безмолвно: «Ой, простите, я больше не буду». Кедрин скептически качнул головой.
– Я по всем этим инста-анциям еду, – хладнокровно пояснил он, опускаясь в кресло. – Алиночка, лапочка, а сделай-ка мне и этому эксплуататору по кофе, – не оборачиваясь, приказал Тополев маячившей в дверях барышне. Глеб проследил, как за ней закрылась дверь, и перевел взгляд на него. – Жизнь, мой друг, это утомительная штука, которая способна даже из такого жизнелюба, как я, сделать законченного мизантропа, – с сосредоточенным видом произнес Тополев. Кедрин откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и сделал благоговейное лицо.
Тополев вздохнул и покосился в окно. Глеб, которому его компания была не то, чтобы в тягость, но и энтузиазма особого не вызывала, терпеливо ждал, когда шеф расщедрится на пояснения. Но Тополев, судя по всему, ждал кофе.
Алина не заставила себя ждать. Счастливо улыбнувшись генеральному, ловко убрав пустую чашку и выставив кофейник и чашки на стол, она восторженно посмотрела на Тополева.
– Спасибо, Алиночка, спасибо, деточка! Ты просто прелесть какая незаменимая, – довольно пробасил Тополев и потянулся за чашкой. – Тебя хоть этот зануда не сильно гоняет? А то я ему – ух! – он шутливо погрозил кулаком Глебу, который тут же закатил глаза.
– Не сильно, практически совсем не гоняет, Виталий Аркадьевич, – с готовностью отозвалась она.
– Это хорошо. – Тополев с наслаждением отпил кофе.
– Спасибо, Алина, – прохладно отозвался Глеб, подозрительно глядя на свою чашку.
– Пожалуйста, – тут же отозвалась она, понятливо кивнула головой и ушла.
Глеб смотрел на чашку, Тополев усердно делал вид, что ему только что подали самый вкусный кофе, и пока он не посмакует его хотя бы минут десять, ни о каких разговорах не может быть речи, и Глеб терпеливо ждал, играя с ним в свою игру, не скрывая, что общество Тополева не то, что нежеланно, но его присутствие здесь требует каких-то пояснений, и все это с вежливо-выжидающей постной миной, которую Тополев очень не жаловал.
Тополев опустил чашку на блюдце. С раздраженным стуком опустил, злорадно отметил Глеб и приподнял брови, обозначая легкое недоумение.
– Мне нужно общество человека, который не будет требовать, не будет учить, не будет жаловаться на свои проблемы, – наконец со вздохом признался Тополев. – Только и всего. Тебе напомнить, сколько у меня друзей осталось? Ну вот. А у тебя хоть помолчать можно душевно.
У Глеба вытянулось лицо. Челюсть не отвисла только потому, что он сидел до этого, сцепив зубы.
– Не делай большие глаза, – поморщился Тополев. – Как будто ты не в курсе. На дружбу не рассчитывай, – тут же предупредил он. – Просто устал я от всего этого. А с друзьями попробуй-ка слабину покажи, тут же порвут. Вот так-то.
– А психотерапевты? Исповедники? Клуб анонимных трудоголиков? – вежливо поинтересовался Глеб, беря чашку.
Тополев засмеялся и забросил в рот печенье. Глеб повернулся к окну в пол-оборота; покосившись на него и убедившись, что тот совершенно ничего не имеет против, а сам с благодушным видом пялится в окно, Глеб погрузился в рассеянное созерцание, время от времени что-то вспоминая и заглядывая в бумаги. Рядом с ним шумно выдохнул Тополев и снова принялся за кофе.
Тополев сидел, глядя в окно, и задумчиво потягивал кофе. Как-то странно было осознавать, что в чопорном, сухом и выхолощенном кабинете такого же чопорного и сухого Кедрина ему было так хорошо. Просто и душевно. На него можно было вывалить все свои проблемы, и он бы впитал их, как пересохший песок бесследно поглощает воду. И кто его знает, как он видит проблемы, учитывая особенности его личности – возможно, нестандартно. Что и хорошо. Как ее там, латеральная логика? Тополев потянулся за печеньем. Энергично жуя его, он подлил себе кофе.
Глеб повернулся ко столу и вытянул из стопки слева документ, испещренный его пометками, который он молча протянул Тополеву. Тот взял, прочитал, подумал, угукнул, вернул Глебу и выискал шоколадное печенье. Глеб отложил лист, стараясь не думать, что подозрительно пристальный взгляд Тополева как-то слишком мало общего имеет с его внезапно проснувшимся желанием душевности. Как будто тот что-то хочет узнать и не очень успешно (или не очень усердно) притворяется. Но раз он сам не хочет говорить, то и Глеб не собирался ему помогать.
– Ладно, пора мне унижаться, лизоблюдничать и вести себя по-дипломатически, – мрачно сказал Тополев, вставая. Глеб склонил голову. – К совещанию вернусь, может, чуть раньше. С пяти можешь звонить, если что.
Глеб согласно кивнул, поднимаясь вслед за ним. Тополев направился к двери. У нее он чуть помедлил, оглянулся на Глеба, стоявшего, чуть склонив к плечу голову, и пристально смотревшего на него стальными глазами на нечитаемом лице. Отведя глаза, Тополев вышел. Что бы генеральный от него ни хотел, было это не настолько важным, раз даже с его отсутствием эмпатии он не захотел про это говорить. А значит, и Глебу не стоит уделять этому слишком много внимания.
А Тополев шел к лифту и думал, что надо будет к нему Генку заслать, чтобы тот вытащил его в какой бар и мимоходом завел разговор о пацане. Сам он так и не решился заговорить. А балагур и жеребец Генка, усердно окучивавший оба поля, и не про такое способен поговорить. И пусть это был бы чисто общий разговор о мальчишке, за которым ничего и никого не стояло, но за которым тоже будут присматривать, чтобы ничего такого, но по крайней мере не за спиной Кедрина. Хотя, подумал Тополев, – не дурак Глеб, должен понимать, что в любом случае за ним присматривают. Хотя и неприятно это. Он нажал кнопку вызова лифта, и пока тот ехал, успел сменить хмурое выражение лица на приветливо-целеустремленное, подбавил блеску в глаза и поправил галстук. Его официальное выражение лица было готово к испытанию публичностью.
Илья творил нечто почти невообразимое на голове очередной клиентки и совершенно пропустил момент, когда рядом с ним оказался этот крысеныш. Вот только что в зеркале никого не было, и вот он, стоит и внимательно смотрит на его руки. Илья покосился на него и выразительно нахмурил брови. Макар покосился на него, споткнулся об угрожающее выражение лица и тут же принял максимально невинный вид.
– Интересно же, – кротко пояснил он и приподнял руку, в которой держал какой-то сверток. – Тети Наташин пирог. Тебе к чаю. А еще журналы можно посмотреть?
Илья беспомощно опустил руку, которая зудела схватить наглеца за ухо и вышвырнуть на улицу. Но сверток был большим, и насколько он знал Наталью и насколько она знала его, скорее всего с мясом. Тяжело вздохнув, он повернулся к клиентке. Макар истолковал это как приглашение и тут же отнес сверток в подсобку.
– Тебе помочь? – спросил он, снова становясь рядом с Ильей. Тот переглянулся с клиенткой в зеркале. Ее глаза искрились смехом, и Илья помимо воли усмехнулся.
– Бери веник и начинай подметать, – ответил он. – Корона не спадет?
– С какого органа? – огрызнулся Макар, оглядываясь. – Где твои причиндалы?
– А ты пошляк, мелкий, – развеселился Илья. – Что, совсем с физиологией не знаком? Там же, где и твои.
Макар упер руки в боки.
– И что, есть чем хвалиться?! – прищурился он.
– В подсобке в шкафу, – отозвался посмеивающийся Илья и указал большим пальцем в его направлении. – Иди отсюда, басурман.
Макар ушел, чтобы через минуту вернуться с жалким веником и затертым совком в руках.
– Что. Это?! – негодующе потряс он ими в воздухе.
– Причиндалы, – охотно пояснил Илья, снимая с клиентки пеньюар. Она даже оторвалась от зеркала и посмотрела на Макара с удивленным и веселым выражением на лице.
– И чем хвалиться? Как вообще этими ошметками можно убираться? – обреченно задал риторический вопрос Макар, принимаясь за дело. – Вообще ты в курсе, что в движимую недвижимость таки вкладывать надо? Ты же на внешнем виде твоей шараги экономишь.
– А давай я вложу движимые финансы тебе в руку и ты двинешь не экономить на внешнем виде моей шараги, – довольно протянул Илья.
Макар остановился и выразительно посмотрел на него, а затем не менее выразительно потер большой и указательный пальцы левой руки.
– Да понятно. Откуда в таком мелком столько корыстолюбия? – драматично вопросил Илья, возведя очи горе.
– Из пространственного кармана, – огрызнулся Макар. – Не отвлекай, я работаю.
– Не смею, – смиренно ответил Илья, подходя к кассе. – На следующий раз тебя когда записывать? – обратился он к клиентке.
Макар прислушался, но не услышал ничего интересного и продолжил увлеченно подметать.
Илья, отправив клиентку восвояси, посмотрев записи, осторожно просочился мимо Макара и зашел в подсобку. Вышел он оттуда с большой кружкой и большим куском пирога. Усевшись в кресло и водрузив ноги в легкомысленных сандалиях на столик, он принялся увлеченно жевать пирог.
– Ты наглый эксплуататор, – буркнул Макар.
– Работай, работай, большой альтернативно пигментированный человек, – величественно помахал ему Илья.
– Так я уже все, – злорадно огрызнулся Макар, заканчивая убираться, унес причиндалы в подсобку и вернулся с кружкой поменьше, но с куском, примерно сопоставимым по размеру с тем, что поглощал Илья.
– Мал клоп, да вонюч, – одобрительно отозвался тот, оценив размеры пирога. – И куда в тебя все влезает? Тоже в пространственный карман?
