Текст книги "Свят. Начало (СИ)"

Автор книги: MAD Gentle Essence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Голос Свята всё-таки сорвался, повисла пауза, звенящая тишина в наушниках нарушалась только тихим учащённым дыханием, а Дин, стиснув зубы, пытался проглотить появившийся в горле комок.

Продолжил слушать дневник только после перекура.

Курил и не мог отогнать от себя видение широко распахнутых, перепуганных глаз Мозаика.

Именно сейчас появилось ощущение, насколько же Свят является для Яна много большим, в плане авторитета, чем просто брат. Это было очень чёткое переживание, почти в физическом плане. От этого в груди у Ангела ломило.

«Даже не знаю, сколько прошло времени, пока я успокаивался и сам, и его трясти перестало… Потом говорю: „Давай, рассказывай“. И, наверное, часа два с ним сидели друг напротив друга, пока он говорил… О многом говорил… О том, что никогда девчонки не интересовали. Ни-ког-да! Вообще! Совершенно. Что он даже удивлялся, чего это я так по ним дурею… Сказал, что ещё года полтора назад понял, что с ним не то что-то, когда в инете наткнулся на ролик с гомиками… Ну, этими… геями… И почувствовал, как у него встал. Охренеть, да? Да он тогда и сам в шоке был. Но позже стало до него доходить, почему совсем к девкам не тянет. Говорит, наоборот, хотелось пялиться на парней. Да и не только пялиться… А я ещё вспомнил, как он всегда в раздевалку ходил со мной перед физкультурой. Хоть и освобождение у него, а всё равно ходил. Просто сидел и смотрел на всех… Может, Яну и на самом деле пофиг было на одноклассников, не знаю… Я так осторожно спросил, вообще из класса кто-то нравится? Он ответил – нет. Ну, хрен его знает, может, не врёт… Потом ещё про ролики говорил гейские, что нравятся, и хочется смотреть на такой секс, да и просто на улице на парней засматривается часто… Дурдом, чёрт! А я всё думал, что он просто стесняется к девчонкам подкатывать! А на парней смотрел просто с опаской… Ага, счаз! Вот оно как, оказывается! И, короче, говорю, в кого тебе всё-таки втюриться-то приспичило? Оказалось, что в Ромку, двоюродного брата его друга, с нашего двора… Блин. Я же как-то вечером из лифта выходил, и эти два придурка сидели на ступеньках! Меня аж подкинуло, когда это вспомнил! Спрашиваю – так он знает об этом? Он что ТОЖЕ – того… этого? Мелкий отвечает, что – да, всё знает, и что он тоже „того-этого“… И вообще, что они уже не раз целовались… Беееээ… Блин. Не, я это сейчас просто говорю так. Ему я ничего не сказал… Ну, может, у меня это было на морде нарисовано, не знаю. Только вот представил, как с этим Ромкой целоваться…»

Дин усмехнулся, подумав: «Ты бы, милый, лучше подумал тогда, как это – с Яном целоваться!»

«… и, как я понял, у них взаимно всё. Блядь! Он когда это сказал, у меня аж спина взмокла… Не знаю… Такое странное что-то в этом... Нет, не то, что всё это неправильно и всё такое… Это же и с самого начала понятно было. Нет. Не то… не так… Как-то по-другому. Чёрт…»

«Котик мой… А не было ли это ревностью уже тогда?» – Ангел покачал головой.

«Спрашиваю: „Мелкий, ты вообще всерьёз собираешься с парнями… Эээ… В смысле и на секс пойдёшь? КАК?“ – он такой, типа: „Ты, братик, про актив-пассив, что ли? А ты меня в какой роли представить можешь?!“ Хм… Во, кретин, да?! „Мне-то чего тебя представлять“, – говорю. – „Офонарел? Ты уж сам решай, что и как! Это уж без меня!“

«Ага… без тебя, Зверь! До поры до времени», – Ангел шмыгнул носом незаметно для самого себя, нервно сминая воротник олимпийки.

«И вообще… Не спешил бы он со всем этим… Может, пройдёт эта дурь? И всё будет как надо… Потом предложил ему потусоваться хоть немного с девчонкой, для пробы… А он рассмеялся. До слёз. И вот после этого смеха такого… горького, что ли, я и понял, что кретин сейчас из нас двоих – я… И что „надо“ ему, знает только он сам».

«Моё ты солнце… какой же ты молодец!»

Дину и до этого не один раз казалось, что Свят старше их с Яном вместе взятых, но и сейчас, зная, что его Зверю на записи только-только исполнилось шестнадцать, чувство было точно такое же.

«Млять. И чё теперь с этим делать? Нет, я-то понимаю, что это только мелкого проблема…»

«Ага… Не волнуйся, милый. Скоро это будет ваша общая проблема. Впрочем, не только ваша», – Дин глубоко затянулся, пытаясь другой рукой нащупать под кроватью пепельницу.

«Как я-то могу на всё это повлиять? Ну, вроде, двадцать первый век на дворе, и голубых вообще вон сколько по миру – и ничего… Чёрт! Успокаивай себя, не успокаивай, всё равно: „Жопа. Вид спереди“. Ох, брательник… вот хули тебе с бабами не ебётся-то, а? Аааай… И это же надо как-то потом мамке говорить… Едрён батон! Не могу я… Башка уже трещит от всего этого… Пойду-ка я погуляю!»

Всё, что было записано на «плёнке» дальше, понял Дин, стало следствием того, как Святу удалось «погулять».

Часть вторая

Ёжик в тумане, или Любовь вверх тормашками

«Народ», – голос был хриплый, какой-то болезненный, от него Дину стало не по себе. – «Никогда, слышите? НЕ ЖРИТЕ незнакомые колёса… Ох… тяжко-то как…»

«Да ну, ла-а-адно… Таблетки?» – Ангел напряжённо усмехнулся.

«Получил пиздюлей от матери только что. Орала, типа, „не хватало, чтобы я наркоманом стал“, и всё в таком духе! А я и ответить ничего не могу… Башка чугунная… Понял только, что она про таблетки откуда-то узнала. Запретила мне из дома выходить… Чёрт… Во, вляпался! Я толком и не помню, что было после того, как я их нажрался. Даже как домой вернулся. Только понимаю, что нифига хорошего… Хули мои шторы содраны? Млять же… Я их так, что ли? Ща это… во чёрт, болит всё… Какого? Ох… не хочу вставать. Это… Мобила где? И чего тут мамкина измерялка давления делает? Не понял… Ампулы какие-то… Чё за нах? Мелкий!?»

Дин даже вздрогнул от громкого звука.

«Я-я-ян! Ты дома?» – и отдалённый невнятный отклик.

– «Вали ко мне… А… ыыы… ага… Жив. Еле-еле правда… ты мне это… водички захвати, а? Пошёл ты, гад! Горшок не надо!»

Свят хоть и говорил сипло, но Дин всё равно понял, что он улыбался на последних словах.

«Вот… Сейчас придёт, и, может, что-нибудь понятнее станет…»

«Привет!» – услышал Дин приглушённое, после звука открывающейся двери. И мысленно взмолился, чтобы Зверь не вырубал диктофон.

«Заходи уже… А! Водичка! Да-а-ай!»

«Ага… Аккуратно, холодная», – ответ Яна, оказавшегося рядом с братом.

Послышались громкие глотки и вслед за ними облегчённый выдох.

«Хух… Хорошо-о-о… Не дал засохнуть, пасиб, брат!

– Да ладно… Как ты вообще? Получше, вроде? Вспомнил меня, значит!

– Чего???

– Чего-чего… Вчера целый день не мог понять, кто я. Орал: «Я с незнакомыми мужчинаме в постели не разговариваю!» Урод…

– ВЧЕРА? ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ? Не понял… Какое сегодня число? И почему «в постели»? Ты ко мне приставал, гад?!

– Ага… Прям вот ждал и мечтал, чтобы ты был не совсем вменяемым, чтобы к тебе приставать! Просто рядом с тобой сесть пытался, успокоить хоть как-то! Хм… Какое число, спрашиваешь? Ха! Двадцать первое, брательник… Угу… Позавчера вечером Вадим мне позвонил где-то через час, как ты ушёл, перепуганный такой… Сказал, что вы там с парнями вместе баловались какими-то таблетками, у всех всё нормально – у одного тебя реакция странная! Херню несёшь, всё раскидываешь, ржёшь как конь. Вадим ничего понять не мог и не знал, что с тобой делать. Пересрал он, в общем. Хорошо, что матери не было. Короче, минут через десять я уже был у них… Ты ещё там меня в губы целовать пытался, всё просто выпадали с тебя!

– Я? Тебя? В ГУБЫ??»

Ошалевший Свят заставил Дина рассмеяться.

«О, да-а-а!»

«Ага… По-моему, ты меня с кем-то спутал… И вот вчера не верил, что я твой брат.

– О…

– Потом начал требовать торт.

– Чего? Торт?

– Ну да… Хочу – и всё! Я и ходил за пирожным.

– И я его сожрал?

– Ещё как! А это… мы пока тебя с Вадькой домой вели, ты ёжиков ловить пытался.

– Чего?

– Кого! Ёжиков, говорю! Под кустами, под машинами! Пальцем тыкаешь и орёшь: «Ой, ёжик, побежал!» Говорил: «Словлю и обоссу!» Какого тебе его именно обоссать хотелось – не понятно. Мы сами там с тебя уссывались… Видел бы ты себя! Ширинку себе расстегивал, а мы застёгивали! Представляю, как это со стороны выглядело! Ещё не поздно было, народ от нас шарахался…

– Ё-моё-ё-ё… норма-а-ально…

– Ага… Потом мужику в «лексусе» милостыню дать собирался, уже всё карманы себе повыворачивал, а потом с этой мелочью в вытянутой руке к тачке направился.

– Охданихуяжсебе…

– Вот-вот! Еле остановили тебя, придурка. Там у водилы ряха была – не дай боже! Точно бы не понял юмора!

– Ой…

– Вот тебе и «ой»! А тут и не ржать с тебя невозможно просто, обдолбыша ебанутого, и в тоже время так страшно… Думал, а вдруг передоз у тебя? А Вадька всё твердил, что не может быть передоза, что, типа, доза обычная была, что он сам такое же выпил. Я поверил, в общем-то… Немного успокоился даже, думаю, угомонишься по любому, пока мать придёт, а завтра проснёшься – и всё, как огурчик будешь. А ты и дома вон… Решил, что это не шторы, а дерево… Типа на него залезть пытался, чего-то там сорвать хотел, про дурь чёго-то бубнил.

– Во! Я помню! Точно! Я же видел его!

– Кого?

– Да дерево конопляное! Помнишь, ты мне сказал, что конопля – это дерево?

– Идиот… Это же шутка такая!

– Шутка, пф… Вот видишь, братик – дошутился, однако! Поздравляю!

– Да ну тебя!»

Минута возни, смеха, тихой шутливой ругани.

«Да иди ты в жопу, гад… Больно же!»

Возмущение Яна, звонкий поцелуй…

«Ого… Вавку на брате зацеловываем?» – мысль Дина, и продолжение:

«Дальше-то что?

– Ааа … Я уже не выдержал, наорал на тебя. Пиздец, думаю… Сейчас же всю квартиру разворотишь! А ты на меня так посмотрел странно, быстренько разделся, как солдат… Правда, зачем-то носки под подушку засунул. Залез под одеяло и притаился, гад, как будто, так и было!

– Под подушку?

– Ага…

– Носки?

– О, е-е-е! Потные… вонючие…

– Дурак!»

Шуршание. Мат. Святослав, похоже, проверил слова брата.

«Вот же… ёпт! Фубля!»

Ян снова громко и заразительно рассмеялся, и Ангел не сдержал улыбки.

«Не то слово! Я, короче, обрадовался, что ты успокоился, уснул одним махом… А может, тебя вырубило просто. Мамулька пришла, я сказал, что ты спишь, про шторы не стал говорить, думаю, сам как-нибудь разгребёшь… Ночь, всё дела… Спокойно… Я, правда, пару раз заходил к тебе, на всякий случай. Ну, нормально, температуры нет, тёплый, сопишь – и ладно, жив, значит… А вчерашний день не помнишь совсем? Вообще не помнишь нихера? Как тётя Вера приходила после обеда, когда мать кипиш подняла, тоже не помнишь? Что ты ей говорил? Нет? Совсем? Ну-ну…

– А чё, тётя Вера ещё не свалила в Израиль? Я думал – уже...

– Да нет ещё, к концу года… Слушай, ты же вылез из спальни и ко мне придолбался, «кто я такой, и что тут делаю»! Глаза такие же, как и вечером, стеклянные. Я сразу понял, что ни хрена тебя не отпустило! Мать услышала, сначала подумала, что ты прикалываешь, а потом сама офигела, ты же в кухню прошел, уселся на стул, который возле входа и давай пытаться опереться обо что-то справа. Как будто там что-то стоять должно…

– Млин… Я помню! Это же у Вадьки я так сидел! А справа там у него столик журнальный, и я на него всегда облокачиваюсь, прикинь! И да… мне казалось, что я всё ещё у Вадьки!

– Так ты и хрень какую-то нёс! Орал про пиво, что вроде его у тебя забрали!

– Твою мать! Так оно и было… Эти сволочи мне пива не хотели давать! И я возмущался!

– Ну, вот ты так себя и вёл, как будто ты всё ещё там. Мать сначала на всё это, открыв рот, смотрела, а потом, даже пощёчину влепила, когда ты материться стал. Я не видел, просто звук такой был… И, наверное, ты там как-то немного в себя приходить начал. И она уже просто заставила тебя выложить ей всё – что, где и с кем.

– Да ладно!

– Да, серьёзно, блин! Ты ей даже рассказал, какие таблетки жрал – три беленьких и одну красненькую. Ну?

– Ё-моё! Ну да… Три белых и одна красная… Ну, ни хрена себе! Про Вадьку ей тоже сказал?

– Сказа-а-ал! Мне потом мамульку пришлось отговаривать бежать к его родителям с разборками… А! И она же «скорую» хотела вызывать! Вместо этого я подсказал ей тёте Вере позвонить.

– Ааа… ну да…

– А я о чём! Мамке она ещё по телефону сказала, что если после того, как ты наркоты наглотался, столько времени прошло, то ничего страшного уже не будет. Что просто ещё не отпустило. И правильно, что не стала вызванивать «скорую», иначе могли быть проблемы, а она сейчас приедет и всё хорошо будет…»

Ангел понял, что эта тётя Вера, скорее всего знакомый врач семьи твинсов.

«А пока она ехала, ты начал требовать торт. И я сбегал за пирожными – тебе и мне. А ты оба сожрал.

– Оба?

– Оба. Сволочь! Вкусно было?

– Не помню…

– Гад! Вот толку, что ты их сожрал?

– Не бухти, может, мне нужны были эти, как их… глюкозы…

– Пиздюли тебе нужны были, ага!

– Да ла-а-адно! Я тебе потом целый торт куплю… Не бухти!

– Запомню.

– Не сомневаюсь.

– Ладно, проехали. Это… а потом, когда она приехала, уже и уколы тебе делала какие-то, и давление мерила, и сердце слушала. Только ты не хотел поддаваться, пока она тебе успокоительное не вколола, прикинь! Уговаривали тебя полежать спокойно, в вену же всё-таки колоть...

– Опа… синяк…

– Ну, так дёргался же, придурок! Она тебе потом ещё и в задницу засандалила что-то… Ага… Болит? Туда-туда! Ну, ты и заснул в семь вечера… Во, огонёк, смотри… Какого? Ты записываешь, что ли?

– А! Ё-моё! Ага… я и забыл…»

Тихий стук, щёлчок – и тишина.

Дин выдохнул и отключил диктофон, а, выдернув наушники, вдруг понял, что, не смотря на всю благополучно закончившуюся ситуацию, и то, что всё это было давно и уже почти неправда – он довольно напряжён.

Следующая запись, которую он слушал спустя пару часов сидения над конспектами, практически вся состояла из мата. Свят выяснил, что за хрень ему подсунул Вадим, и, в конечном счёте, оказалось, что ему должны были дать таблетки в другой пропорции – то есть не три белых и одну красную, а три красных и одну белую.

«Кретины, мать их! Дальтоники чёртовы! Перепутали они, нормально, да? Мало того, что никакого кайфа не словил, так ещё почти передоз мне не устроили! Дурдом! И ржут надо мной, сволочи! Смешно им, да? Суко… теперь мне этих ёжиков до конца жизни вспоминать будут!»

Ангелу смешно не было.

Он даже не сомневался, что, благодаря занятиям плаванием, его Зверь имел сильный организм, и только из-за этого обошлось без последствий. И даже боялся представить, что было бы, окажись на месте Свята Мозаик.

***

– Наркоман юный… Как ты?

Дин, стоя возле окна в коридоре общаги, опершись ступней на грязный подоконник и прижавшись грудью к колену, говорил в трубку и не мог перестать улыбаться.

– Опа?! Ты это обо мне, родной?! С чего это такие выводы? А-а-а! Догадываюсь, как бы… Послушал мой «отчёт» про колёса, что ли? Да ну, ладно…

Подумаешь… Ржал, небось, надо мной, блонд чёртов?

– Не очень, если честно. Всё могло закончиться не так радужно.

– Знаю… Повезло. Зато на всю жизнь урок заработал.

– Не сомневаюсь, Зверь, – и чуть тише, после того как закусил и отпустил нижнюю губу – Это… Слушай… Как ты вообще, а?

Пару секунд тишины, и:

– Тебе правду, Ангел? Или соврать?

– Соври… А потом всё-таки правду, – Дин начал покусывать внутреннюю часть всё той же губы.

– Окей… Охренительно я просто! Всё заебись, солнце светит, птички поют! Тусуюсь каждый вечер… Влюбил в себя половину универа, перетрахал полкурса, жизнь продолжа…

– Я тебя убью, сука… убью! – процедил шёпотом Дин, перебивая невыносимого Монстра, ощущая холодок дикой ревности между лопатками, хоть и понимал, что это враньё.

Только вот почему-то «влюбил в себя половину универа» – враньём не казалось ни разу.

Его Зверю для этого не нужно прилагать особых усилий. Хватает и одного, сводящего с ума, пронзительного взгляда голубых глаз из-под шикарных ресниц, чтобы вывернуть всю душу наизнанку случайной жертве.

– Тшшш, родной! Могу я хоть изредка дать себе почувствовать, КАК ты меня ревнуешь? Мне это нужно…

Дин усмехнулся, качая головой:

– Сволочь! Я не могу слышать это, даже зная, что это ложь…

И почти заскулил тоскливо от хриплого смеха в трубке, всем своим существом желая оказаться рядом с тем, кто уже почти год имел и его мозги, и его тело, в самой садистской и извращённой форме.

А смех затих.

– Я ску-ча-ю… – шумный выдох, и Дин понял, что шутки кончились. – Я так скучаю, Ангел! Мне до одури не хватает тебя, – прошелестело в трубке, и скулить захотелось ещё сильнее.

Дин знал, что его Зверь не раскидывается словами, а если говорит подобное, то значит, что на душе у него невообразимо мерзко.

– И это уже правда, Дин.

– Не сомневаюсь… Через два дня я при…

– Малыш… Ну, не то говоришь, – перебил Зверь, почти выстонав это. – Не то… У тебя ещё одна попытка… Слышишь? Я жду.

Сладко-больно сжалось сердце, Дин задержал дыхание, услышав в трубке щелчок зажигалки, тихий звук затяжки и шумный выдох.

– Свят… Помнишь, как ты признался, что я был у тебя первым? – он осмотрелся, перед тем как спросить это даже шёпотом.

– Хм… Знаешь, я не думаю, что смогу когда-нибудь это забыть, – с усмешкой ответил Зверь, и Ангел знал, насколько тот непростой вечер был значимым для них обоих.

А за этим последовал осторожный вопрос:

– Ты это к чему, родной?

– К чему? Да всё к тому же. Ты тогда втюрил меня в себя, Монстр… Намертво… Вернее, немного не так… Я любил тебя ещё раньше. Просто в тот вечер ты меня заставил это понять. И знаешь, а ведь за год нихера не изменилось, хотя нет – вру… Всё только сильнее становится…

– Правда?

– А то!

***

До знакомства с близнецами, читая умные книги о любви и отношениях, Ангел никогда не думал, что то «родство душ», о котором так часто пишут, существует на самом деле, и ему хоть когда-нибудь придётся это испытать. Не понимал, как можно чувствовать человека, его состояние и настроение, на расстоянии.

Уехав на учёбу, общаясь с парнями только по мобильному и интернету, он в полной мере ощутил на себе то, во что не верил. И это началось буквально с первых дней учёбы в разных городах.

Свят подрался тогда.

Подрался с однокурсником Яна, когда тот, увидев разговаривающих улыбающихся близнецов, проходя мимо с другим парнем, произнёс громко и внятно:

– Ну вот! Я же говорил, что он педик!

Ян и отреагировать не успел.

Два сцепленных тела молча мутузили друг друга, завалившись на траву ухоженного газона, пытаясь ударить побольнее. Ошарашенный Ян с другим однокурсником, которого даже по имени не знал, тщетно пытались растащить дерущихся.

Не сразу, но всё-таки получилось, когда помог кто-то проходящий мимо, очевидно, с последнего курса.

– Эй! А ну, хорош! Придурки, нашли, где драться! Хоть бы отошли подальше, ненормальные! Или уже надоело здесь учиться?

Ян был благодарен парню. Он не представлял, чем могла бы закончиться потасовка равных по силе Свята и однокурсника, которому Ян с первого дня учёбы не давал покоя не только своим видом, но и тем, что просто-напросто игнорировал провокации.

Старшекурсник ушёл, оставив драчунов, начавших приводить себя в порядок, оценивающих «боевые потери» в виде оторванных пуговиц, ссадин и грязи на одежде.

– Долбанутое создание! – прошипел нарвавшийся своим высказыванием на драку однокурсник, и Свята снова прорвало.

Он, уже вставший на ноги, снова приземлился на колени рядом с ещё сидевшим на газоне парнем, рванул его за рубашку на плече и прорычал в ухо:

– Если ещё хотя бы раз… хотя бы слово! Или просто косой взгляд – и я тебя размажу по асфальту под окнами родного универа! Ты меня понял? Понял, я спрашиваю?! – Свят очень чувствительно тряхнул сникшего оппонента.

– Да отьебись ты! Понял я!

– Так вот и другим передай, что его брат псих, каких поискать ещё… И любое, подобное твоему, «телодвижение» в его сторону будет жестоко пресекать.

Ян, ошеломлённо глядя на Свята, чувствовал, как тихонько шевелятся волосы на голове.

От того шли физически ощутимые «звериные» волны ярости так, что становилось не по себе даже ему.

Заметил, как удивлённо распахнулись глаза у однокурсника при слове «брат», и почувствовал такую гордость и любовь, что заныло сердце.

Вот именно в то время Дину вдруг стало тревожно на душе, и он очень чётко осознавал, что это связано со Зверем. И как оказалось – предчувствие ложным не было. В разговоре по телефону Свят всё-таки признался про драку, но в основном, как его волнует дальнейшая невозможность всегда быть рядом с братом.

И Дину пришлось его успокаивать, что после такого, никто не посмеет в сторону Мозаика даже дыхнуть.

А на следующий день к Яну, пока он сидел за партой в аудитории один, подсел тот самый обидчик, молча протянул руку, назвал своё имя, и когда Ян, пусть и не сразу, но всё-таки в ответ протянул свою, сказал:

– Не обижайся, ладно? Я не со зла. Хотя и придурок, конечно, не без этого, но просто постебаться иногда люблю… Мир? Он на самом деле твой брат?

После этого инцидент был исчерпан, и в дальнейшем Яну в универе было довольно комфортно, если не считать излишнего внимания девушек, которое его только смущало, но не больше.

Подобный этому, но уже связанный с Яном, случай произошел, когда тот подхватил вирусную инфекцию.

Дин, непонятно по какой причине искавший вечером пятый угол, из-за странного, выматывающего нервы беспокойства, сначала позвонил Мозаику, но тот трубку не поднимал. Свят, зашедший в кафе с приятелями после бассейна и собирающийся после этого в парикмахерскую, тоже не представлял, почему его брат не отвечает на звонки. После разговора с Ангелом, без промедлений рванув домой, зная, что бы ни случилось – его мелкий сейчас один, так как их мама на очередном семинаре. И нашёл Яна дома практически в бессознательном состоянии от высокой температуры. Стараясь не паниковать, вызвал «скорую», и только после приезда врача, наколовшего Яна жаропонижающими лекарствами и объяснившего, что это такая инфекция, проходящая за два-три дня, отзвонился Дину.

Сидя на постели рядом с бледным братом, постепенно приходящим в себя, Свят тихонько гладил его уже не такую горячую руку дрожащими пальцами, прижимая мобильник к уху плечом.

– Дин! Сказали, что очень вовремя… Понимаешь? У него за сорок уже шкалило… И если бы не ты… То… сердце могло не выдержать… Я тебе памятник при жизни поставлю… Я тебе… я тебя… Чё-ё-ёрт!

Так вот и сейчас, когда Свят дал понять, что хочет услышать от Дина совсем НЕ ТО, Ангел каждой своей клеточкой почувствовал, что именно нужно его Зверю. Поэтому, без подколов и стёба, сказал ему про любовь. И даже не просто про своё чувство, а о том, что оно становится только сильнее.

Ангел, давно понявший, что, не смотря на неукротимый нрав, его Зверь в душе очень ранимый в отношении и к брату, и к нему, старавшийся всё хранить в себе как можно глубже, порой не мог удержать прорывающуюся наружу нежность.

Как нет возможности смирить в себе горячую, накопленную за долгое время, лаву вулкану, до поры до времени кажущемуся спокойным.

И в минуты своего «душевного прорыва» Зверь, которому всегда было важно ощущать собственную физическую и моральную силу, был неимоверно уязвим.

Как обнажённый нерв.

И очень сложно переносил подобное состояние.

Такие моменты были довольно редкими, но Дин их очень ценил и, любя своего Монстра до головокружения, старался как можно меньше задевать его самолюбие.

Говорить про Мозаика в том же плане смысла не было совершенно – для него брат давно стал открытой книгой, так что всё то, что Ангел понял за последние полгода, Ян знал задолго до их связи.

***

«Мне страшно… Я не знаю, что мне делать… Но я не мог Ромку не отпиздить! Не мог! Как он не понимает? Зачем он так со мной? Где мне его теперь искать? Где? Уже двенадцатый час… И я обегал всё, что можно… Ян… Сука! Труба дома… Неужели так было трудно хотя бы её с собой забрать?! Чё-ё-ёрт!!! Мать у бабки – звонить ей, только хуже делать… С ума там сойдёт до завтрашней электрички. Костик вообще в Болгарии! Отцу, этому гаду, звонить?! Чтобы потом опять мать винил, что одних нас оставила? А если ещё узнает, что к чему… офигеть… Подставить мелкого? Нет… не могу… Нельзя так… Я убью тебя! Я убью! Только вернись, гад!»

«Вот оно» , – Дин стискивал зубы, давя в себе желание вцепиться в пачку сигарет, слушая тихо истерящего Свята, сходившего с ума от переживаний.

«Я когда увидел его вчера… думал, что у него приступ начался. Бледный, зашуганый какой-то… Я, типа, „что случилось“, всё такое? А он сначала наорал на меня, как ненормальный, чтобы не лез к нему… И свалил в спальню. Я охренел, если честно, нифига се ответил, да? В другой раз я после такого и сам бы послал, только мне его глаза тогда не понравились. Короче, я видел, что они у него на мокром месте. Ну, я через пару минут захожу к нему в спальню, а он лежит на кровати мордой в подушку… Сажусь рядом… Почувствовал он это, конечно. Не прогнал. Повернул в мою сторону лицо, а потом выдал, что… что Ромка… эта дрянь, в которую он влюбился, посмеялся над ним сегодня перед всеми. Он поспорил с кем-то на мелкого, и всё это время просто играл. Сука-а-а! Ну, и что я должен был делать? Сегодня я его нашёл и избил! И сделал бы это ещё раз! Сделал бы… Пусть, тварь, спасибо скажет, что остановили, иначе точно бы его смазливую рожу размазал по стенке! А Ян… ему позвонили, я теперь знаю это… И после этого он и свалил, пока я спал… Ну, расслабился! У меня тоже, мать его, нервы не железные! Не сидеть же мне всё время под его дверью! А-а-ай…»

Следующая запись была явно сделана позже, и было похоже, что говорил смертельно уставший человек:

«Ещё пару часов – и я сдохну… Не могу… Я до смерти боюсь, что мелкий сделал с собой что-нибудь… Ненавижу его! Почему он так со мной? За что? Себя ненавижу… Зачем я его одного оставил?! Придётся звонить отцу…»

Как стало понятно потом, Святу всё же не пришлось звонить – Ян появился раньше, чем у старшего близнеца окончательно исчезли силы его дождаться или отыскать без посторонней помощи.

Дин знал в общих чертах, что случилось, когда Ян всё-таки появился дома. Знал, что произошедшее изменило отношения братьев раз и навсегда. Но он не мог не догадываться, насколько им было трудно, когда они начали осознавать, что стало происходить между ними.

Дин, плохо представляя, что именно может услышать дальше, нервничал так, будто всё совершалось здесь и сейчас.

Эта запись была сделана словно повзрослевшим Зверем, через пару дней после того, как Ян вернулся домой, и братья впервые оказались вместе в постели уже не только в качестве близких родственников.

«Всё обошлось… Ян всё-таки появился, успел до моего звонка отцу. И хорошо… Иначе… я не знаю… То, что произошло… И я сейчас не о том, что было с Яном, когда он ушёл из дому на сутки, а о том, что получилось, когда он вернулся…»

Дин слушал немного приглушённый, но спокойный голос Свята, и не понимал, как тому удаётся ТАК держать себя в руках. Но с каждым сказанным словом это напускное спокойствие таяло, как снег, внесённый в дом.

«Уже третий день как… А у меня до сих пор такой кавардак в мозгах и руки дрожат. Я не думал даже, что такое может произойти… Я и он… Мой мелкий… Мой… Я же всегда его любил. Всегда. И я это знал… Но и подумать не мог, что может быть так. По-настоящему. Теперь я точно знаю, что может… Только вот не совсем понимаю, что делать со всем этим. Я когда утром проснулся… Со стояком зверским… Пф… И он рядом… Такой… такой… Впритык ко мне. Ох… Его рука у меня на животе, и носом в плечо… Спал ещё. Горячий. И губы нацелованные… Как вспомнил всё… Ох-ре-неть… Да нет, ничего страшного не было, имею в виду – мы не трахались, нет! Не хватало ещё! Но… и без этого… Всё, что было до этого с тёлками – и рядом не стояло… Ничего подобного я не чувствовал раньше… Не понимаю, почему так только сейчас… С ним.»

Ангел шевельнулся и, поняв, что невольно, до онемения в мышцах, сжимает диктофон, отпустил его, разминая пальцы.

***

Свят, немея от страха, сидел на полу в коридоре, обняв колени, таращась на входную дверь, уже плохо соображая, и от бесполезной беготни по друзьям брата, и от бессонной ночи, и от бесконечной круговерти пугающих мыслей, а ещё от невозможности изменить то, что произошло почти сутки назад.

И просто твердил про себя: «Лишь бы ничего плохого… лишь бы…».

Он даже не поверил поначалу, после шума поднявшегося на их этаж лифта, что слышит, как кто-то пытается открыть дверь ключом. Это могли быть только мама или Ян. Мама должна приехать только через пару дней, а это означало, что…

– Ты! – вымученно выдохнул Свят, поднявшись с трудом, опершись ладонью в стену, глядя на замершего в дверях растерянного брата, с запавшими красными глазами, зрачками во всю радужку, но живого.

– Свят, – почти стон, со всхлипом, пара нерешительных, словно пьяных, шага, и худенькое тело было крепко прижато сильными руками.

– Ян… Я убью тебя… Я убью… тебя… Слышишь? Слышишь, гад такой?! Ну, где ты был, где? Я же почти свихнулся!

– Прости… Я не знаю… Мне было так плохо, – шептал младший близнец, прижимаясь всем телом, лицом, ладонями, всё сильнее ощущая дрожь, пробивающую тело, и с каждой секундой яснее понимая, что трясёт-то не от холода и не от резкого расслабления, что брат не избил его за дикую выходку.

Это мандраж на сексуальной почве...

Яна резко накрыло понимание того, что ему ничего большего, чем эти руки, обнимающие его, не нужно. Что всё самое важное, самое необходимое, самое надёжное, сосредоточено именно в них, в том, кто всю жизнь был рядом.

Кто не предаст, не бросит и не посмеётся, кто никогда не захочет причинить душевную боль.

– Свят… Свят… я… мне… – и вслед за этим слова, от которых как ушат холодной воды на голову. – Трахни меня… Слышишь? Пожалуйста…

И как в бреду младший цеплялся дрожащими пальцами за ткань рубашки на напряжённой пояснице, шарил сухим губами по скуле замершего в немом ступоре брата.

«ЧТО? Пьян? Обдолбан?» – мелькает в мозгу и тут же исчезает, оставляя за собой шлейф удивительно волнующего недоумения, ощущения больше сердцем, чем разумом, что неважно это сейчас. Что не в алкоголе и не в наркотиках дело. Дело в другом совсем, таком неправильном…

Но так странно, что это не отталкивало. Почему-то, вместо того, чтобы остановиться, он начинает чувствовать, как ему до головокружительного смятения приятна необычная близость Яна.

Почему становятся влажными ладони, и как-то по-особенному сладко тянет в животе? И откуда это непонятное желание почувствовать губами губы близнеца, от прикосновения которых остаётся на щеках и скулах такой сумасшедший жар? А они так близко к твоим… И так скручивает всё в груди от напряжения и… восторга?

– Мелкий… Ты что? Охренел? Чего ты наглотался, а? Ян… какого?! Я, между прочим, твой брат! Эй?! Узнаешь меня? Ты в своём уме? Не надо!– и почти истерика от того, что вдруг точно понимаешь – «НАДО, мать его!»