Текст книги "Umbra (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

====== Танцующие огни ======

Это была не просто тьма. Это был мрак беззвёздной ночи, подземных глубин и человеческих сердец. Тьма, что поглощала весь свет. Тьма, что пожирала саму себя. Древняя. Голодная. Недобрая. И всё было бы не так страшно, если бы эта Тьма не была её частью.

Глупо отрицать меня. Глупо прогонять меня в далёкие закоулки сознания. Ты не меня боишься, ты себя боишься, Ангуль.

Знахарка не понимала сны. Знахарка видела лишь поверхность вещей. Как и все в этой деревне. Они предпочли сладкое неведение. Они предпочли убежать от себя, от своей сути, заперев свои силы внутри себя. Так они поступали и со своими детьми, и с детьми своих детей. Так они поступили и с Ангуль.

Но ведь это преступление против сути вещей! Невозможно победить собственную тень.

Ангуль в какой-то степени могла их понять. Жить здесь, среди этой зелени и жаркого солнца, цветов и осенних дождей, не ведая забот, не видя вещих снов и не зная о других мирах и тварях, живущих среди теней. Жить жизнью мотылька, настолько быстро, что не успеваешь заскучать и задуматься о законах Вселенной, когда весь мир понятен и прост – весной сеять, осенью пожинать, утром кормить скотину, а вечером сплетничать, собираясь на крыльце.

Но ей, Ангуль арх Мараб, младшей дочери семьи виноделов, такая жизнь была недоступна. Знахарка сказала, что её сила слишком велика, слишком темна. Раз в год печать, сдерживающую её способности, ставили заново, проводя изнуряющие обряды. Каждый месяц на убывающую луну она пила отвар и читала заговор. Но это мало помогало. Вот и сейчас она лежала, отвернувшись к стене, в постели, пропитанной липким потом, и слушала этот бесплотный шепот, так пугающе похожий на её собственный. Она знала, что отражение в зеркале у её кровати смотрит на неё пустыми, ничего не выражающими глазами. Она бы разбила его, но родители отругают, ведь зеркало дорогое, фамильное.

Она ненавидела закат, ведь он означал наступление ночи. Ночи, когда она, другая Ангуль, обретает полную власть. А когда чёрные тучи заслоняют звёзды и луну, как сейчас, то от неё не спрятаться, даже если включить ночник и обвешаться оберегами. Ведь тьма древнее света. А человек – лишь гость, напрасно пытающийся прогнать её фонарями.

Особенно опасны были сны. Они засасывали, как зыбучие пески, забирали в самые недры необитаемого Космоса, древнее, чем звёздный свет, не доходящий до них. И твари, которые там обитают, терзали Ангуль, терзали саму её суть, и к утру она едва могла вспомнить, кто она такая и где находится.

А если выпить много вина, то сны пропадали. Наступала пустота. Блаженная пустота. Но ей редко разрешали пить из семейных запасов. А сейчас, перед праздников, каждая бутылка была на счету.

Но что это? За окном появились первые лучи рассвета. Она ненавидит рассвет. Ненавидит солнце, потому что его лучи сжигают всё незримое и неосязаемое. Прогоняет все страхи, возвращает обратно в мир живых, в мир поверхности вещей и повседневных забот.

Уже через пять минут оковы страха отпустили Ангуль. Ещё одна ночь пережита, ещё одно утро, когда она вздыхает с облегчением. И ещё одно обещание самой себе, что в следующую Ангуль не даст ей властвовать над собой.

Страх ушёл, странные сны забыты, и их место заняли насущные потребности. Теперь это была не Ангуль, заглядывающая за грань видимого мира. Теперь это была Ангуль арх Мараб, дочь винодельцев, и сейчас ей надо было помогать братьям готовить вина к празднику.

Снаружи мать топтала виноград, повязав на чёрные кудри косынку, чтобы хоть как-то спастись от палящего южного солнца. Отец подстригал кусты роз, и в воздухе витал их аромат. На крыльце, развалившись, грела бока на солнце Амбре. По её словам, она вовсе не бездельничала, а загорала, готовясь к Танцу Огня. Где-то в траве спрятались кузнечики и цикады, стояло такое стрекотание, что приходилось их перекрикивать. Вокруг царила суматоха, ведь уже сегодня вечером будет Праздник Солнца, когда все соседние деревни собираются вместе, чтобы прославить солнце, лето и саму жизнь и попросить небо и землю даровать им обильный урожай и согреть их достаточно, чтобы они смогли пережить зиму.

А в подвале было тихо и прохладно, пахло винами и соленьями, с потолка свисали сушеные травы. Вино было прохладным, освежающим, пахнувшим цветами и пряностями и вобравший в себя весь полуденный зной, всё сияние лучей солнца. Семья специально хранила его для праздника ещё с прошлого лета. Братья весь день перетаскивали бочки и разливали вина по бутылкам.

До вечера Ангуль была занята, помогая им и на кухне сёстрам. Все они, кроме Ангуль, уже давно вышли замуж и даже успели родить детей, хоть и были ненамного старше неё. Здесь рано взрослели и рано старели, поэтому семьи старались заводить как можно раньше. Поэтому Ангуль было немного не по себе среди них.

Как только наступила темнота, вокруг стало ещё оживлённей. Девушки собрались дома перед зеркалом, со смехом примеряя наряды и натирая кожу маслами. Они заплетали свои блестящие чёрные кудри в причудливые прически, вплетая в них нити и бусины, покрывали руки и ноги узором из хны и надевали на шею, запястья и лодышки яркие украшения. Ангуль с горечью вздохнула, глядя на свои жесткие прямые волосы и маленькие глазки.

– Поела бы хоть, – ткнула её в бок Умбре. – Вона, худая какая, даже бёдра не трутся!

– Да-да, чтоб отъелась на празднике, а то муж подумает, что болеешь чем!

Ангуль фыркнула, привыкшая к таким придиркам. Ела она за троих, но в весе всё равно не прибавляла, и все вокруг думали, что она голодает.

Вдруг затрубил рог. Это означало одно: праздник уже начался, и скоро танцовщицам Огня выступать. Умбре схватилась за голову и побежала на улицу, на ходу заканчивая заплетать косу.

– Странно, что ты на собственную свадьбу не опоздала, – мстительно проворковала Ангуль, догоняя сестру.

Ночь была безоблачная, на небе сияли звёзды, тёплый ветер приносил аромат мандаринов и роз, траву и кусты освещали светлячки. Повсюду были развешены фонари и гирлянды, Большой Костёр уже вовсю горел, и свет его отражался на бронзовой поверхности статуи Лета. Ангуль взглянула в его сияющий лик, безмятежный и безразличный, и, казалось, сама она стала как он, неподвластная страхам и снам, неподвластная собственной тёмной силе.

Заиграли барабаны, то ускоряясь, то замедляясь, создавая вокруг себя эхо. Миоло, стоящий среди хористов горлового пения, помахал ей рукой и подмигнул. Как всегда, юный, пылкий и красивый, неизменно приковывающий взгляды.

Умбре, улыбнувшись Ангуль, отвернулась и отправилась к танцовщицам, ступая босыми ногами по траве и гордо вскинув голову, и её непослушные волосы, так нормально и не заплетённые, упали на плечи, окончательно испортив причёски. Умбре сорвала с себя все ленты и небрежно бросила их Ангуль. Та лишь усмехнулась. Умбре оставалась дикаркой, хоть и вышла замуж и ожидала ребёнка, такой же дикаркой, как и Ангуль, с непокорными кудрями и ободранными коленками, дикая, как и пламя Большого костра.

Умбре присоединилась к танцующим девушкам. Они извивались, словно змеи, плясали, как языки пламени, порхали, словно мотыльки, и южное солнце сияло в их глазах, а их кожа в свете пламени и фонарей казалась золотой. Пёстрые юбки задирались, обнажая босые ноги, браслеты и бусы звенели и трещали в ритм их танцу. И настолько быстро они кружились, что сложно было за ними уследить, казалось, сами они стали южным ветром, непокорным и неудержимым, приносящим аромат моря и далёких земель. Исчезающий так же быстро, как и появляющийся.

– Давай быстрее, чаво встала, девка? – вдруг услышала Ангуль ворчливый окрик.

Она вздрогнула, продолжая сжимать в руках бутыль. Перед ней сидела кочевница и сердито смотрела на неё своими узкими глазами. Она говорила с заметным акцентом. Ангуль прежде никогда не видела чужеземцев и поэтому c любопытством оглядывала незнакомку, наливая ей вино. В тот момент она не знала, что эта встреча перевернёт всю её жизнь. Однако она почувствовала тёмную, нехорошую силу, исходящую от незнакомки. Что-то, запертое глубоко внутри неё, запечатанное с рождения, затрепетало, почувствовав что-то знакомое, подобное ему. Испуганно глядя в глаза кочевнице, Ангуль увидела, что та чувствует абсолютно то же самое.

====== Освободи меня ======

Цайиль выросла среди негостеприимных просторов Забытой Пустоши. Она привыкла к колючим пескам, бурям, долгому зною без единого намёка на тучку и междуусобным войнам. Кочевые племена постоянно совершают набеги друг на друга, отбирая ресурсы, угоняя скот и рабов. Поэтому первая игрушка детей – нож, а самое востребованное искусство – чёрная магия. Нечестивая магия. Няня Зул-Зул говорила, что тьма охраняет от ослепляющего света. Оседлые, как всегда, всё перевернули вверх дном. Не тьма зло. Солнце забирает воду, превращает плодородные поля в безжизненные пустыни. Ночь приносит успокоение.

Няня Зул-Зул обучила ещё маленькую Цайиль чёрной магии. Она рассказала ей, что тени – не просто тени, и что далеко не всё в этом мире можно увидеть, услышать и почувствовать. Она научила Цайиль спускаться «вниз», в мир незримого и неслышимого, в Глубинные Тени, где обитают демоны. Цайиль научилась ладить с этими тварями, научилась понимать их разум, не признающей грани между светом и тьмой, возможным и невозможным. В какой-то степени она сама стала им подобна, но для жизни в Пустоши это более, чем хорошо.

Кочевник не любит сидеть на месте. Он всегда куда-то стремится, куда-то скачет на своём коне, ему всегда всё мало и чего-то недостаёт. «В сердце ветер, под задом седло», – так он говорит. В какой-то момент Цайиль стало мало Пустоши, и она покинула своё племя, отправившись на юг.

Юг. Место оседлых, место сыновей и дочерей солнца. Вождь презрительно называл их ленивыми слизнями – такими же медлительными и жирными. Их земли плодородны, полны цветов и плодов, их солнце не выжигает всё на своём небесном пути, их ветер не приносит пески и пыль. Первые жители юга и первые чужеземцы, которых увидела Цайиль, были девушки, собиравшие цветы. Они весело щебетали на чём-то своём, смеялись, среди тени листвы, смуглые и черноволосые, сами как эти цветы вокруг – быстро расцветающие и быстро вянущие. И способные расти только среди этих плодородных земель.

Когда Цайиль впервые увидела девочку с силой, как у неё, она не поверила своим глазам. Этот южный цветок… не похожий на своих землячек ни внешностью, ни характером, но всё же южный – и чернокнижник? Может, её чутьё, до этого безошибочно находящее подобных ей, на этот раз ошиблось? Нет… Она видит влияние тьмы в её чёрных глазах. Видит под ними следы бессонных ночей, наполненных кошмарами. Чувствует, как пульсирует в ней сила, запертая в ней. Эта сила очень хотела освободиться, и Цайиль ей в этом поможет.

Вечерело. Прохладный ветерок ласкал нагретую за день кожу. Шумела листва, где-то журчал лесной ручей. Ветки под ногами Ангуль хрустели. Лес манил её своей прохладой, своими ароматами и звуками, своей таинственностью и необъятностью. Здесь, в горах юга, на многие места не ступала нога человека, ведь чем дальше, тем гуще и непроходимей был лес, тем он был опасней.

Наконец, она дошла. Старые-старые руины какого-то здания, скрытые среди зелёной листвы и кустов. Полуразрушенные колонны были овиты плющем, из-под трещин на полу проросли цветы, обломки вокруг были покрыты мхами. Сколько тайн оно скрывало, насколько далёкие времена застало? В деревне поговаривают, что здесь водятся призраки. Ну что ж, она их не боится. Что страшного в мертвецах? Они такие же люди, как и они, такие же, как Ангуль. Просто… умерли.

Ангуль усмехнулась. И о чём она только думает? Она и сама не знала, зачем сюда приходит. В детстве она часто бегала сюда с братьями и сёстрами, после купания в реке. Они наберут ягод в лесу, сядут на эти древние камни, и начнут рассказывать друг другу страшилки… Пролетели года, все повзрослели, завели семьи и потеряли интерес к детским играм, а Ангуль продолжала сюда приходить, как только выдавался свободный вечер.

Небо на горизонте окрасилось в оттенки красного и лилового. В вечерних сумерках эти стены из белого мрамора казались особенно таинственными.

– Боишься? – услышала Ангуль.

Позади неё стояла вчерашняя кочевница. Ангуль уже знала, что её звали Цайиль. Она была странница, покинувшая своё племя, чтобы повидать мир. В их деревней она была лишь проходом, и семья Ангуль согласилась приютить её на время. Ангуль невольно залюбовалась женщиной. Чёрные косы, спускающиеся до самых пят, жёлтоватая кожа и раскосые чёрные глаза. Другая. Чужая. Пахнущая пылью и молоком. От неё веяло далёкими землями и тёмными знаниями.

– Нет, – честно ответила Ангуль.

– Значит, это ты у нас белые косы*, – улыбнулась Цайиль, скрестив на груди руки.

Ангуль непонимающе посмотрела на неё.

– Тёмная лошадка. Ну, теневик. У меня глаз намётан. Своих сразу вижу.

– О чём ты говоришь? – отпрянула Ангуль, в душе начиная понимать.

– Да чернокнижник, Кровавая Колесница тебя забери! – нетерпеливо прикрикнула Цайиль.

– Но я ни разу в жизни не колдовала!

– Конечно, не колдовала. Вы же решили сбежать от магии. Запечатать силы, а это вредно! И глупо. Всё равно, что забить огромного быка и не съесть, а оставить гнить в земле. Чудаки вы.

Это преступление против сути вещей.

Живот Ангуль свело от страха. Она живо вспомнила все свои кошмары, все страхи и бессонные ночи. Нет, если так живёт чернокнижник, то лучше никогда не заниматься магией. Первая жена отца умерла от занятий магии. У неё тоже вроде как было такое ремесло, то ли шаманство, то ли чёрная магия, то ли ещё чего… Отец не любил об этом рассказывать. Пресекал любые разговоры о магии. И теперь Ангуль понимала, почему.

– Чаво затихла? – хлопнула её по плечу Цайиль. – Тебе ведь снятся кошмары, да? Мерещится всякое? – вкрадчиво спросила кочевница.

Ангуль вздрогнула. Откуда она это знает?!

– Это твоя сила говорит. Не стоит её сдерживать, иначе это обернётся против тебя.

– Неужели от неё нельзя избавиться? – умоляюще подняла на неё глаза Ангуль.

Цайиль тяжело вздохнула. «С оседлыми так тяжело», – подумала она.

– Но ведь это же ты. Ты сама. Ты боишься себя, выходит? – Цайиль осеклась, увидев непонимание в глазах южанки. – Знаешь… Иногда, чтобы успокоить монстра внутри себя, его надо просто… принять. Тьма – это всего лишь отсутствие света. Ночь – это всего лишь отсутствие солнца. Не нужно их боятся, южаночка. Я могу помочь тебе. Помирить вас. Хочешь?

Цайиль заговорщески подмигнула Ангуль.

Немного поколебавшись, Ангуль всё же согласилась. Если это избавит её от кошмаров, то почему бы и нет? Тем более, что Цайиль дала понять ей, что если что-то пойдёт не так, то она сразу прервёт обряд.

Чем больше темнело, тем яснее становились воспоминания Ангуль о кошмарах беззвёздных ночей, и порой ей казалось, что она всё ещё лежит в мокрой постели, трясясь в безмолвной истерике. И даже свет звёзд и луны не приносил облегчения, а напротив, пугал, казался каким-то равнодушным, мёртвым.

Но Цайиль сидела перед ней, приготавливая ритуальные принадлежности, такая ясная и осязаемая, казалось, она породнилась с этой тьмой вокруг, даже в какой-то мере властвовала над ней. Пока они собирали травы, кочевница рассказала ей, что в детстве её мучили кошмары, а шаманка провела над ней похожий обряд.

– Конечно, мне всё равно потом мерещилось всякое. Но я не боялась. Я ни на секунду не забывала, что пока я не боюсь, я сильнее. Сечёшь, о чём я?

Она остановилась, повернувшись к Ангуль. Свет луны на миг осветил её лицо, заострив его черты, сделав похожим на лицо призрака или мертвеца. Казалось, в её глазах затаилась вся тьма этого мира, и тьма это смотрела на Ангуль, заглядывала куда-то вглубь неё, в её душу. Ангуль поймала себя на мысли о том, что тьма эта казалась ей родной. Как и её обладательница.

– Чувствуешь? – махнула она рукой в сторону здания. – Чувствуешь эту тишину? Чувствуешь наволок беспроглядной скорби?

– Такое чувство, будто время здесь остановилось. Будто это место отрезано от остального мира. Островок звенящей тишины и печали.

– Это место повидало предательства, страшные тайны и жестокие убийства. Веками хранит оно секреты темных граней людской души. Боишься?

Ангуль закрыла глаза, прислушавшись к своим ощущениям.

– Нет.

– Это уже о чём-то говорит.

Цайиль принялась толочь травы черным камнем. Ангуль терпеливо ждала. Наконец чернокнижница сказала спутнице проглотить получившуюся кашицу. Причем глотать не морщась, сразу, без раздумий. Вкус у трав был острый, Ангуль показалось, что она сунула в рот горящий факел. Затем она должна была подложить под язык нечто кроваво-красного цвета, с виду напоминающее кристалик, но на вкус оно было кисловатым. Потом Цайиль приказала ей лечь, закрыть глаза и расслабиться, ни о чем не думая, и зашептала слова на незнакомом языке.

Сначала Ангуль стало жарко. Жар зародился в районе живота и постепенно распространился по всему телу. Девушка покрылась испариной. Затем ей показалось, что неведомая сила подхватила её и начала вращать в бешеной скоростью. Трудно было ни о чем не думать при таких-то условиях. Ангуль стало выворачивать наружу. Кристалик словно раскалился, она едва не выплюнула его. Цайиль продолжила читать, только громче, прибавив, что Ангуль должна повторять за ней. Слова были очень сложными, их фонетика была непривычна для Ангуль, кроме того, Цайиль читала очень быстро. Ангуль едва поспевала за кочевницей, ей очень хотелось посмотреть на тех, кто придумал этот язык, и спросить, за что они так ненавидят всех вокруг.

А потом… произошло нечто странное, удивительное. Ангуль словно оторвалась от своего тела. Она перестала чувствовать жар, перестала чувствовать тошноту. Она не чувствовала ничего. И даже дышать не могла, потому что нечем было. Она стала чистым сознанием, бесформенным и бестелесным. Вокруг неё была пустота, черная, звенящая, жадно разинувшая свою пасть. Пустота из её снов.

– Ты не бойся Бездны, – послышался голос Цайиль, – Пока ты не боишься, она тебя не тронет. Чтобы не сгинуть здесь навсегда, твой дух должен быть непоколебимым. Усвой три простых правила: не бойся, не сомневайся, не лги.

– Я видела эту пустоту в своих снах! – вскричала Ангуль.

– Это тебе ещё повезло. Чем больше мастерства, тем хуже сны. Я бы всё променяла на то, чтобы видеть тоже, что и ты.

Я вглядывалась в черную пустоту. Постепенно она начала мне казаться уютной темной комнаткой.

– Ты там слишком не увлекайся.

И постепенно бездна начала вглядываться в меня. Своим черным бездонным глазом.

– Я всегда с тобой… – послышался леденящий душу шепот. Такой знакомый… – Я – внутри тебя. Отрицай меня, забывай меня, запирай внутри себя, но я – часть тебя. Я – это ты. Я – твоя сила.

Тот самый шепот, что преследовал её каждую ночь. Как только луну скрывала туча, как только последний фонарь был погашен. От него не было спасения, ведь это был её собственный голос. Нельзя убежать от себя. Нельзя убить собственную тень.

– Прими меня, ведь я люблю тебя. Прими… Прими. Прими.

– Цайиль! Цайиль, помоги мне! ЦАЙИЛЬ!!!

Она не ответила. Ангуль осталась одна. Она всегда была одна. Ты рождаешься один и умираешь один. Глубокой, тёмной ночью, пробудившись от кошмара и трясясь от страха в постели, Ангуль понимала это. И потому никто не придёт и не спасёт её. Но этого и не нужно. Пока я не боюсь, я сильнее.

– Правильно. Не бойся. Просто прими меня. Освободи меня. И ты станешь по-настоящему свободной.

– Принять?.. И как я это сделаю?

– Ты знаешь. В глубине души ты знаешь.

И вправду. В глубине души Ангуль знала, как её освободить. И знала, что сама должна её освободить, потому что если это сделает она, то та Ангуль, которую все знали, пропадет навсегда.

И Ангуль освободила её. Она вырвалась, словно птица, которую держали в клетке. Её тень, её отражение, такая похожая и в то же время другая, возможно, даже более настоящая, чем сама Ангуль. Их губы соединились в поцелуе. И сами они слились, и было это нечто сродни экстазу. Словно опьянение. Словно воссоединение с другом после многолетней разлуки. Словно первый и пылкий юношеский поцелуй. Словно родник, долго сдерживаемый камнем, наконец освободился.

Очнулась Ангуль уже другим человеком. Освобожденным. Счастливым. Цельным. Помирившимся с самим собой.

– Молодчина. Говорила же, что способная.

Ангуль взглянула на Цайиль, вытирающую пот с её лба. Теперь в ней не было ничего таинственного или пугающего. Это была просто женщина из далёких земель. Женщина, которая многое видела и многое знала.

– А пошли со мной? – вдруг предложила она. – Такому таланту пропадать нельзя.

– Но я вовсе не хочу отсюда уходить, – возмутилась Ангуль.

– А придется. Такую силу нужно учиться контролировать. Иначе она поглотит тебя.

– Я не знаю… Я не готова. Я не могу бросить свою семью. Пусть мы избрали неправильный путь, но мне нравится наша деревня. Наши люди добрые и веселые, а фрукты и ягоды у нас самые сладкие. Не хочу покидать эти места.

– Я понимаю, – склонила голову Цайиль, – Я приду через год. Буду ждать тебя здесь. И если ты не передумаешь, я уйду.

Она встала и отряхнулась.

– Ладно, бывай, мелочь.

Они разошлись в совершенно противоположные стороны. Ангуль – в сторону зажжённых фонарей и дыма из труб. Она – вглубь темного и враждебного леса.

*белые косы – то же самое, что и белая ворона.

====== Вечная зима в доме ======

Лето подходило к концу, урожай выдался не очень обильным, а голодных ртов в семье Мараб только прибавилось, ведь Умбре и жена Андуло родили. Миоло вскоре женился на одной из своих многочисленных поклонниц и уехал. Жара стояла невыносимая, старики говорили, что давно такой жары не было. Ангуль, проводя дни за сбором урожая и присматриванием за детьми, и думать забыла о Цайиль и магии. Тем более, что кошмары, как и говорила Цайиль, пропали, и дар вообще никак не проявлялся. Все её мысли заняли заботы о том, как бы побольше запастись на зиму, ведь здесь они холодные. Вина у них было хоть отбавляй, так что они могли расчитывать на помощь со стороны хозяина большой фермы, очень любящего выпить…

Но ближе к осени случилось несчастье. Налетела саранча и съела урожай. Саранча – это вообще враг сельских жителей, тем более, что ближайшая соседняя деревня, в которой они могли купить припасу, находилась за много верст.

В общем, начался голод. Чем ближе становилась зима, тем сильнее он становился. Старшие старались отдавать всё младшим, а сами голодали. Семья Мараб продала почти всё своё вино в соседнюю деревню в обмен на припасы. Так же поступили и соседи. Скотина тоже голодала, некоторые издохли. У Умбре пропало молоко, и ребёнка приходилось кормить коровьим. Да и вообще, сёстры заметно похудели и теперь не дразнили Ангуль из-за её худобы. Все ходили нервными, испуганными, с болями от голода в животах, и на этой почве постоянно ссорились друг с другом. Ангуль с ужасом ждала зимы.

И она пришла. Нежданная, незваная, принеся с собой холод, треск мороза по ночам и узоры на окнах. Всё стало белым, как смерть. Этот цвет считался здесь недобрым. Белую одежду надевали на мертвецов. Белые платья носили вдовы.

Смерть Умбре была первым ударом. Ушла она тихо, на рассвете, как уходят старики и болеющие лихорадкой. Это страшно потрясло всю семью, особенно Ангуль, которая очень любила её. Она помнила, как любила сидеть вместе с ней и её мужем, которого она привела к ним жить, сидеть и смотреть, как они плели браслеты из цветных ниток, склонив друг к другу голову, как настоящие голубки. И муж её был юным, безбородым и безумно влюблённым в свою жену. После её смерти он куда-то пропал, и больше его никогда не видели. Их детей взяла к себе жена Андуло и заботилась о них, несмотря на то, что на своих еле-еле хватало молока и сама она голодала. Мать и отец из-за Умбре очень сильно поссорились и перестали разговаривать. Отец теперь спал в гостиной. Теперь он стал ещё злее, чем прежде.

Отец осуждал Ангуль за то, что она в свои семнадцать всё ещё не замужем. Женихи, которых он предлагал, были один хуже другого, самый младший был старше неё на пятнадцать лет, самый красивый имел лохматую бороду и круглое пивное пузо, а его предыдущая жена куда-то от него сбежала. Ангуль была оскорблена этими предложениями, хоть и понимала, что такие браки были обычным явлением. Муж должен быть старшим и опытным, а жена – юной и нетронутой. Повезло, если они виделись до свадьбы. Повезло, если он хотя бы не бил её, а жена доживала до тридцати с частыми родами.

А потом у Ангуль появился поклонник. Пухлый, кудрявый и бородатый. Когда она сидела на веранде и пряла пряжу, он положил ей венок из цветов на колени (где он раздобыл цветы посреди зимы, не уточнил) и пропел песню о коже её цвета меди и манящем сияние шоколадных глаз, о листьях, вплетенных в её волосы цвета теплой южной ночи, о горделиво вскинутой дуге брови, о нежном трепете ресниц, об изящном стане и переплетениях узора на широком челе, о едва раскрытых устах, влажных и манящих, словно лепестки розы, покрытые росой. О прекрасных пальцах, окрашенных в цвета спелых плодов и аромате винограда, исходящего от пышного юного тела, о прикосновении нежной кожи, напоминающее дуновение теплого ветра, и взгляде, в котором прячется жаркое южное солнце. А ещё, что его любовь подобная пламени и бурлящей реке, что он будет влюбленных соловьем петь ей у её ног, что его благословила сама богиня любви Эхера, ниспослав ему такое сокровище, что его любовь вечна, он он будет осыпать её цветками роз и целовать её руки, что он готов содрать с себя кожу ради одного взгляда прекрасных блестящих глаз, небрежно и мимолетно брошенного, что он – её преданный пес, слуга. Когда его тирада под аккомпанемент струнных инструментов и трещоток сопровождающих его юношей и девушек, закончилась, всё, что Ангуль могла сказать, это было «ну дела». Уж чего-чего, а такого ответа незадачливый поклонник не ожидал. Он, конечно, опешил, а потом возмутился. «Он вообще думал о том, как это будет выглядеть со стороны?!» – подумала про себя Ангуль, глядя на вытянувшееся от изумление лицо мужчины.

– Но… Ведь я люблю вас трепетно и нежно, страстью я воспылал к прекрасной амазонке, рожденной в морской пене, я готов валяться в ваших ногах! – поклонник опустился передо ней на колени, – Да я ради ваших глаз готов рвать и метать! Пусть мои руки будут облиты горячей кровью! Всё ради вас! Ради вас! О, умоляю, скажи мне хоть слово! Ваше молчание рвет меня на части!

– Соглашайся, дура, – шипит мать из-под едва приоткрытой двери, – Он же такой романтичный! Ах, я плачу! Вот это настоящая любовь, благословленная самими богами! Архет сей альхурато! *

– Молю вас! О, вы дочь богинь, вы сама нимфа, я вижу ореол святости вокруг ваших дивных волос! О, смилуйтесь! – продолжал он.

– О боги мои! Как это чудесно! – всхлипывая, воскликнула жена Миоло. Потом она и вовсе разрыдалась. Вокруг них столпилось всё семейство и ожидающе смотрело на Ангуль .

– Да я ведь вас совсем не знаю! – воскликнула Ангуль, – Как я могу выйти за вас замуж?!

– О, разве нужно время для любви?! – заломил руки мужчина, – Наш союз благословлен богами! Мы связаны Судьбоносной Лентой! Во сне я видел, как богиня сошла с небес и поцеловала меня, о, это был знак! Наша встреча предопределена! Но я и не смею рассчитывать на ваш поцелуй, ведь кто я рядом с вами?! Вы, святая, необыкновенная, жаркая, божественная, чистая и прекрасная! И я, жалкий червяк, шавка, насекомое! О, как я ничтожен!

– Я… Не могу, – едва слышно проговорила Ангуль.

– Ты что?! – в один голос воскликнули мать и жена Миоло.

– Да ты вообще что ли?! – взревел отец, – Позор на мою седую голову! Семнадцать лет девке! Восемнадцатый год идёт! А она сидит на шее у родителей без мужа! О, позор! Твоя старшая сестра, Айхея, вышла замуж в четырнадцать за человека, которого не знала до свадьбы! И ничего! Всё стерпится, всё слюбится! Не обязательно друг друга знать, чтобы любить! Боги сводят людей, они знают, что делают! И вас свели боги! Видишь, как он тебя любит?! Так что давай выходи замуж и роди побольше наследников!

– Да не хочу я ни за кого выходить! – Ангуль едва не задохнулась от возмущения, – Я его даже не знаю! Да он мне в отцы годится!

– Наши отцы жили так! – отец назидательно поднял палец вверх, – Тринадцатилетние девушки выходили замуж за тех, кто вдвое старше! Они не виделись до свадьбы! И семьи были крепкими! Помни мудрость предков! Они знали, что делали!

– Ага, семьи были крепкими, потому что жена не могла уйти от мужа, даже если он её поколачивал, – язвительно сказала Ангуль.

– Да как ты смеешь?! – завизжала мать, – Сейчас же выходи за него, а не то голову откручу! Нахлебница! Безбрачная! Наглая девка!

– О, мать, отец, не кричите на это хрупкое существо, – встал на защиту возлюбленной мужчина, – Она ведь так наивна и чиста! Да как можно повышать голос на эту святыню, чистейший родник, девственный оазис в пучине отчаяния жизни?!

– Ой, а что же вы в дверях стоите? – засуетилась мать, – Проходите, проходите, выпейте вино!

– О, нет, не стоит, мать, – отказался мужчина, – Я не хочу разорять ваш славный дом.

– А откуда вы? – полюбопытствовал Андуло.

– О, я из славного дома Серио, мой отец – благородный господин Умбриох, брат мой – великий мореплаватель Арнухи, а сам я – бродячий певец, решивший повидать мир, на других посмотреть и себя показать, и зовут меня Алричи.

– О, великий господин, мы не знали, что это вы! – домочадцы пали ниц, – Мы может вам что-нибудь предложить?

– О, не стоит, встаньте, – Алричи повернулся ко Ангуль, – О нимфа, я бы всё отдал, лишь бы вечно ходить с вами по Солнечным Рощам, пока тень от виноградные лоз падает на вашу оливковую кожу! Я буду ждать вас у ствола старого кипариса через три дня, и тогда вы скажете мне свой ответ!

Алричи поклонился Ангуль, поцеловал кончики её пальцев и удалился, оставив всех ошеломлённо смотреть ему в след.

Всё три дня родители не давали покоя Ангуль. Отец сказал, что она позорит семью, а мать грозилась высечь её до крови. Жена Андуло давала советы по поводу брачной ночи и советовала родить как минимум трёх. Андуло говорил, что лучше Ангуль выйти за него хотя бы из-за богатства и свалить из этой, как он выразился, семейки умалишенных. Это ещё больше усугубляло и без того ужасную обстановку в доме. Ещё и дети заболели. Вызвали знахарку, которая прописала им какой-то отвар. Ангуль надеялась, что это поможет, хоть и понимала, что знания знахарки очень ограничены. В какой-то мере она понимала злость родителей. Еды мало, людей много.