Текст книги "Вторая (СИ)"

Автор книги: loresi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

У нас с Диадемой, конечно, были прохладные отношения. Но меня охватывает подобие грусти от безобразной кончины, настигнувшей её. Ведь каждый имеет право на достойную смерть. Мне просто повезло расправиться с Цепом, чтобы зрители забыли моё жалкое поражение в начале дня. Диадеме – нет. Теперь она превратилась в мёртвую профи, только потому что недооценила соперницу.

– Эта Эвердин просто нечто, – я недовольно открываю для себя, что она все ещё жива и может претендовать на победу наравне с моим напарником.

– Соглашусь, она ещё сумела сжечь и наши запасы. Мне повезло, что спонсоры обеспечили меня едой, – моё сердце пронзает укол зависти, а ведь мне ничего не присылали до пира, хоть я и не ждала. Зависть пожирает меня. Чёрная, тщательно скрываемая и сильная. Ведь это доказательство того, что я была ничтожной и буду ничтожна, если не одолею остальных. Нужно сворачивать пиар-кампанию Китнисс.

– Катон, сейчас мы делаем ей рекламу.

– Плевать, мы её все равно устраним. Убьём. Уничтожим, – едва заметно улыбается он. Удивляюсь его самоуверенности. Надеюсь, что это сведёт его в могилу, желательно одного. Но предупредить его надо, если даже мне не хочется. Ведь его смерть понижает и мои шансы на победу.

– Твоё желание её обойти глушит разум, – я пытаюсь его вразумить.

– Я думал, что ты тоже её ненавидишь. Ведь тебе из-за неё проломили череп, – недовольно бурчит он.

– Неверно. Череп мне не проломили, так, разок стукнули. Но мне теперь нет до неё дела.

В крошечной землянке сыро и темно. Мы зажигаем камин, топим печь и, вытащив из рюкзака покрывало, закрываем им дыру в окне. Теперь «дома» тепло и приятно. Я оставляю ножи на столе, пока Катон ставит копье и меч в угол. Мы готовы быть безоружными на время. Устроившись на полу, мы начинаем разглядывать спонсорские дары.

В рюкзаке Катона много продовольственных вещей. Консервы. Тушёная баранина с черносливом. Блюдо, которое так понравилось Эвердин, что она рассказала об этом всему Панему на интервью. Печёночный паштет. Гуляш. Немного спаржи. Пять пакетиков чая с мелиссой. Две металлические кружки и чайник. Плед и таблетка для дезинфекции воды. Дальше открываем мой. Шоколадный пудинг, мыло, крошечный дротик и полотенце. Не хочу показаться неблагодарной, но что за это нонсенс? Кто это вообще собирал?

– Вряд ли этим можно питаться, – я задумчиво потираю висок.

Серьёзно, что за издевательство? Из этого полезен лишь пудинг, и то потому, что его можно съесть. Для чего дротик, ведь это традиционное оружие Первых? Катон хмуро соглашается со мной.

– У нас очень странные спонсоры. Может, в этом есть своя логика, – подытоживает он.

Мы принимаемся за поздний ужин. Я приправляю спаржей гуляш, пока Катон ставит чайник, чтобы сварить нам чаю. Воду мы достаем, растопив снег, и на всякий случай очищаем её высланной таблеткой, а кто его знает, вдруг вода тоже отравлена? Съев основные припасы, мы приступаем к чайной церемонии.

– Бери пудинг, Катон. Мне особо есть не хочется, – я предлагаю ему свой десерт.

– Нет, тебе же выслали, так насладись им. Тем более ты голодала на арене, – он как-то виновато улыбается, или мне кажется?

– Я видела же, как ты налегал на сладости в поезде. Бери ты, знаю же, что в академии вам запрещали. Я лучше попью чай.

– Уговорила, – вполне искренне смеётся он, что довольно страшно. Ведь самые страшные убийцы тоже могут смеяться. Надо же, что за странный день.

Кошмарное начало дня окупилось приятным вечером в компании напарника. Если закрыть глаза, то можно представить нас обычными приятелями. Хотя вряд ли вне арены мы смогли бы поладить. Лучше об этом не думать. После ужина мы просто лежим на полу, любуясь огнём, будто это обычный пятничный вечер у друга.

– Почему ты последовала за мной? – неожиданно спрашивает он.

Я не знаю, что ответить. Это довольно серьёзный вопрос, на который у меня нет ответа.

– Все здесь планируют друг друга устранить. Ты убьешь меня. Но в душе поймешь. Остальные убили бы и даже не поняли.

Если подумать, то так и есть. Он никогда не осуждал меня. Мне легко быть с ним откровенной. В реалиях арены это даже можно считать привилегией. Мне комфортно с ним беседовать, потому я не боюсь говорить то, что думаю. С Франческой мне приходилось контролировать каждое своё слово, чтобы не оттолкнуть её от себя. Может, мне правда стоит перестать плыть против течения?

Я примиряюсь с ареной и со своей судьбой. Неужели мне пришлось почти умереть, чтобы понять эту простую истину?

========== Глава 31: Мирта ==========

Тёплая вода с мылом смывает въевшуюся грязь и растворяет засохшую кровь на коже. Я не спеша промываю руку, лицо и область шеи. Почему-то после смерти Первого мне нравится притрагиваться к шее. Так я удостоверяюсь в том, что в артериях исправно циркулирует кровь, несмотря ни на что. Уверяю себя в том, что я жива. Следовательно, я смертна, как все трибуты.

Я пытаюсь достучаться к себе сквозь слой грязи и безразличия, но не получается. Получается изолироваться с человеком, который планирует убить меня в один день. Такое может случиться лишь в Панеме.

Я ложусь на деревянный пол, укутавшись в колючее одеяло. Огонь потух, поэтому в помещении темно и тихо. Настолько тихо, что я слышу мерное дыхание спящего Катона. Я сейчас могла бы попытаться его убить, но у меня нет сил. Буду действовать, когда у меня появятся силы выйти из этого оцепенения. Кажется, это называется апатией или моральной усталостью. Но я стараюсь не зацикливаться на идее убийства, вместо этого разглядывая обветшалую комнату.

Я встаю, бесцельно прохаживаюсь по комнате. Посмотрев на запылённое зеркало, одиноко валяющееся в углу рядом с копьём Катона, говорю себе, что завтра. Завтра я буду убивать, крушить и ломать. Но не сейчас, мне нужна передышка после убийства Цепа. Ещё раз смотрю на гладкую поверхность зеркала, запрятанную за личиной грязи и разложения.

Оттуда на меня смотрит незнакомка с рыжими копнами. Игры заставляют вспоминать каждый миг жизни, которую я запрятала в бездне памяти. Что я вообще помню? Нужно ли это мне вспоминать? Как я могла забыть такое?

Наступает оцепенение. Я замираю. Призрак не уходит. Она смотрит на меня осуждающе. Я всегда знала, что моя сестра удочерена, но выветрилось из памяти, как мне преподнесли эту новость. Мне мерещатся громкие издевательские слова ровесниц в приюте. Рона, девчонка, издевавшаяся надо мной, удовлетворенно произносит:

– Чего молчишь? Хотя что могут сделать такие ущербные, которых даже бросают родные сестры? Нужно же компенсировать свою убогость чем-либо?

Нынешняя я садится на пол. Закрывает уши, чтобы заглушить их голоса. Ущербная? Ущербная. Ущербная! Я тогда, не сдержавшись, кинулась на обидчицу и начала методично её избивать, пока старшие с трудом не разняли нас. Тогда мои слезы смешались с её кровью. Один крепкий удар. Темнота и запах спирта. После она исчезла из приюта.

Не ври, Мирта. Не ври себе. Просто не ври. Может, остальные не знают, что стало с ней, но ты-то знаешь. Ты всё знаешь, но помнить не хочешь. Она умерла тем же вечером от внутреннего кровотечения. Тебе это сказал психиатр. Я убила человека. Но почему руководство приюта ничего не сделало со мной? Я не помню ни одного выговора в свой адрес. Может, им было невыгодно портить репутация приюта из-за смерти одного человека? Я ведь так легко отделалась.

Оказывается, я совсем не знаю себя. Что ж, может, я заслуживаю смерти. Скольким ещё я успела нанести раны? Может, мне просто стоит закончить с этой игрой? Я же могу это сделать в любой момент. Ничто не мешает это сделать сейчас. Катон спит. Менторы не следят за трибутами ночью. Нельзя. Нужно подумать о чести дистрикта.

Нет, я больше не могу вынести чувства вины и безнадёжности. Мне стоит покинуть помещение, чтобы просто проветриться. Я встаю с пола. Уходить без предупреждения неразумно, поэтому я осторожно бужу напарника:

– Я тут проветрюсь, ладно? – Он на это только сонно кивает и обратно проваливается в дрему.

Я выхожу. Ночная темнота отступает. Ранним утром небо затянуто серыми тучами. Здесь властвует безмолвие. Вокруг меня сосновый лес, рядом с ночлежкой растёт перемёрзший куст с ягодами. На фоне этой удручающей картины ягоды кажутся чем-то неуместными. Я подхожу к кусту, чтобы сорвать с него ягоды и растоптать их, ведь всё прекрасное должно быть разрушено до основания. Ведь я умею лишь разрушать и убивать всё прекрасное и живое. Особенное живое.

Но прежде, чем это сделать, я рассматриваю ягоды этого куста. Эти синевато-черные бусинки чем-то похожи на чернику. Думаю закинуть их в рот, но не спешу. Я разглядываю ягоды, чтобы увериться в их съедобности. Но эти ягоды какие-то искусственные, слишком спелые, слишком большие.

После верчения у меня на ладонях остаются странные разводы багряного оттенка, ведь обычные ягоды не выделяют столь густой и яркий сок. Похоже на морник. Так оно и есть. Смертельная ягода, которая убьёт тебя за секунду. Нам рассказывали про него на тренировках. Франческа ещё ударила меня, когда я собиралась запихать в рот горстку.

Я собираю горсть, чтобы употребить их в случае поражения. Тем временем арена медленно утопает в тумане. Мне становится сложнее дышать. Кружится голова, словно внутри неё пожар, который не даёт сконцентрироваться на реальности.

Туман густой и белоснежный. Он скрывает окружающий мир за неестественно чётким контуром, и я уже возвращаюсь домой не просто быстрым шагом, а безудержно бегу. Ведь если я промедлю, то останусь здесь покинутой. Главное – не сбиться и не потерять ориентир, не поддаться панике. Тяжёлое предчувствие заставляет оторвать взгляд от земли и посмотреть на хмурое небо.

Идет снег, оставляя на коже сажу. Это – пепел. После такого я вскрикиваю и в панике добираюсь до ночлежки. Я резко закрываю дверь, чем бужу Катона.

– Мирта, что случилось? На нас напали? – он обеспокоенно глядит на меня непонимающим взглядом.

– Нет, арену заполонил неестественно густой туман. Распорядители, наверное, что-то выдумали. Ещё идёт снег вперемешку с пеплом. Лучше отсюда не высовываться.

Тогда я ещё не знала, что меня ждет худший день на арене. Медленный и тягучий взаперти. В плену у мглы и своих страхов.

========== Глава 32: Финч ==========

Мне пришлось проснуться из-за удушающего смога. Каждый мой вдох и выдох отдавался жгучей и давящей болью в лёгких. Странно, но вокруг ничего не горело. Пространство заполнил густой ядовитый туман. Этот туман не оставил мне выбора. Бежать или умереть. Я хотела жить. Ведь никому не было известно, какой ценой мне пришлось добывать рюкзак на пиру, и пусть там не было ничего путного, но я поборолась, и в этот раз намерена побороться.

Как-никак в экстренных ситуациях я могу бежать быстро, так что должно получиться убежать от этого тумана куда-нибудь подальше. В моей семье молились все, кроме меня. Но сейчас я была готова обратиться к небесам с просьбой получить отсрочку. Я даже была согласна встретиться с профи, но только не задохнуться и потеряться в тумане. Он пугал меня неизвестностью, потому мне приходилось бежать со всех ног, чтобы он меня не настиг.

На пути я дважды споткнулась. Но заставляла себя встать, чётко осознавая, что никто мне не поможет. В то время как в остальных трибутов хоть как-то верили и помогали, на меня махнули рукой. Я не плакала, потому что смирилась со своей участью. У меня не было иного варианта, его просто не существовало. Что поделать, если не являешься любимицей публики? Приходится бороться самой.

Убегая, я осматривалась. Крошечные птички, попавшие в чары тумана, мгновенно умирали. Растения увядали, а я продолжала бежать. Мышцы ныли от нескончаемого бега. Если подумать, то вокруг меня нет ни одного живого трибута. Означает ли это, что туман устроили именно для меня? Распорядители хотят избавиться от меня? За что? Разве у меня совсем нет шансов?

Может, у меня нет столь привлекательной истории, как у Эвердин. Нет, популярности Катона или славы дистрикта, который защищает Мирту. Но так нельзя – или можно? Ненавижу себя. Как я не смогла предугадать такой конец? Ведь все считают меня хитрой и изворотливой, потому сидят и хотят увидеть, как я выберусь из этой ловушки? Делают ставки?

Поцарапанные коленки побаливали, а руки безостановочно кровоточили из-за ссадин. Но я не сдавалась, ведь вдали замаячил силуэт крохотной домишки, это был шанс! Мне дали шанс отдохнуть, войти на нейтральную территорию и сказать преследователям: устранять меня рано, так что подождите и не сбрасывайте со счетов!

Я тяну дверцу, но она заперта. Туман тем временем медленно подкрадывается. Возможно, сейчас кто-то в дистрикте безучастно смотрит на происходящее со мной. Кто-то, наверное, наблюдает за тем, как я стараюсь не сдаваться. Если дверь не откроется, то я гордо шагну в туман. Зрители этого же хотят, верно? Пусть тогда подавятся моей смертью.

Планы рушатся, ведь мне открывают дверь. Почему опять она? Неужели судьба хочет, если не туманом, то этой встречей меня добить? Но она не спешит на меня напасть, наоборот, тащит в дом. Кем она теперь станет для меня? Моим палачом или спасительницей?

Я вижу, что её знобит, но не от холода, потому что внутри комнаты тепло. Они, наверное, не ожидали увидеть меня, когда я пыталась открыть дверь. Её земляк – Катон – уже вытаскивает меч, но она загораживает ему путь, позволяя мне пройти внутрь комнаты. Я подхожу к зеркалу. Знаете, я просто хочу увериться в том, что я жива. Ведь за столько дней арены можно позабыть, как ты выглядишь.

Посмотрев в зеркало, я не узнаю себя. Я еле сдерживаю крик разочарования. Рыжие волосы потускнели и измазаны пеплом, а в кожу въелась грязь. Что же натворила со мной арена? Я даже по-человечески не выгляжу, в отличие от фаворитов Игр. Ведь никому не жалко и не будет жалко девушку с таким запущенным видом. На то и расчёт?

– Неплохо было бы получить представление о том, что вообще творится. Расскажешь? – тихо высказывается Мирта. Она пытается отсрочить мне время смерти? Она думает, что будет правильнее меня убить, когда я смогу дать отпор?

Глупая Мирта. Все твои действия продиктованы вовсе не альтруизмом. Тебе ведь просто стыдно за Рейчел и Эвелин. Были бы у меня силы и оружие, тогда я поборолась бы с вами. Со всеми вами.

Но сейчас всё это бессмысленно и безнадёжно. Я усаживаюсь на пол, пока она пытается меня разговорить. Ведь ей – им – нужна информация, раз она даже обрабатывает мои царапины, пока её напарник явно борется с желанием пронзить меня копьём. Интересно, он рассказал Мирте о нашей с ним встрече в лесу?

Не можете в один миг просто избавиться от меня? Какое же это наслаждение – насолить профи перед смертью. Я хотя бы в этом преуспела. Видя, что я задыхаюсь, Мирта топит снег, чтобы напоить меня водой. Во рту ощущается знакомый металлический привкус. Но чувствую я его позже, после того, как выпиваю холодной воды. Вода обжигает горло. Меня тошнит от дыма. От реальности. От Мирты. Говорят, чудеса случаются, ведь я убежала от тумана.

Но не в моем случае, потому что я здесь. В ловушке. У меня даже не получается избавиться от тумана в голове. Я чувствую себя невероятно ослабшей. Мирта накидывает на меня одеяло, когда я пытаюсь бороться со сном. У неё нет надобности обо мне заботиться, ведь мы больше не напарники. В чём смысл? На арене все союзы имеют срок годности. Наш уже истёк. Никто никому ничего не должен. Неужели ей так сложно выпустить меня из этой безнадёжной тоскливой игры, в которую мы с ней играем с самого начала Игр?

========== Глава 33: Мирта ==========

В машине было душно, и я пыталась отогнать от себя тревожную тоскливость. Мирна спала, пока родители яростно ругались в салоне.

– Хьюго, не молчи. Куда мы едем в такой туманный день? – мама взволнованно озиралась по сторонам, не замечая испепеляющего взгляда папы.

– Селеста, ты смеешь после такого ещё и заговаривать?

– Ты ведь сам познакомил нас с этим семейством, – смущённо это пролепетав, она уставилась на пол.

– Я всего лишь представил тебя Скайлер, чтобы ты, как всегда, не кисла на светском рауте. Но ты, поддавшись ей, примкнула к её секте. Водила Мирну на эти странные обряды и даже накормила её успокоительными таблетками. Что было бы, если Мирта не позвонила бы мне? Ты бы отдала на растерзание одну из наших дочерей. Посмотрел бы я на Себастьяна, если бы её рыжую дочку захотели отправить на обряд.

Что за обряд? Родители говорят про Франческу? Это случаем не подружка Мирны из начальной школы? Было время, когда я сильно ревновала сестру к ней. Хотелось бы о ней подумать, если родители перестали бы ссориться. Крики становились громче.

– Ты не понимаешь, Хьюго.

Папа весь покраснел от злости.

– Что не понимаю? Что у нашей шестилетней дочери больше ума, чем у тебя?

– Нет, нам было сказано, что у нашей дочери тёмный дар.

– Селеста, ты сошла с ума. Ты хоть понимаешь, что ты несёшь? Какой ещё темный дар? Тебе точно запудрили мозги. Родители были правы, когда говорили не жениться на девушке из дистрикта.

Маму задевает, когда люди начинают шептаться о том, что она из дистрикта. Как будто это плохо – быть некоренной капитолийкой. Иногда мне становилось её жалко.

– Папа, а куда мы едем? – вклинилась я, чтобы они перестали ругаться. Это уже начинало раздражать. Он, глубоко вздохнув, ответил:

– Мирта, мы едем во Второй. Вы там с сестрой пробудете некоторое время, – затем он отвернулся от руля и обратился к маме. – Селеста, пока вы спрячетесь здесь. Они будут разыскивать вас в Первом, но никто не додумается заглянуть в Олдборо.

Я почувствовала странные вибрации через пол автомобиля и поспешила поделиться со своими опасениями.

– Папа, мне страшно. Земля качается.

В следующую секунду мир перевернулся с ног на голову. В прямом смысле, я уже не различала ничего. Я помню крики мамы, разбитое стекло, запах горелого. Самое страшное – как мой близнец повис на ремне, словно висельник. Этот туман мне напомнил правду, которую я так избегала. Я вспомнила. Всё вспомнила. Цепу стоило меня добить.

Всё просто. Одинокая девушка из Первого вышла замуж за капитолийца, родила ему двоих детей и не смогла влиться в столичную жизнь. Затем на светском рауте познакомилась с женщиной, которая, как ей показалось, поняла её с первого слова. Они начали крепко дружить и отдали своих детей в одну хорошую школу, куда пошла учиться моя сестра.

Мирна там сблизилась с дочерью маминой подруги. Её звали Франческа. Помню, с того момента сестра начала от меня отдаляться. Я так тогда ненавидела Франческу. Я делала всё возможное, чтобы вернуть любовь сестры. Стала читать интересные ей книги, пыталась её увлечь разговорами и старалась услужить ей во всем. Но я не справилась. Мирна предпочла видеть Франческу в роли своего друга. Не меня, а её. Я же потеряла часть своего сердца. Я потеряла своего близнеца. Больше мы никогда не сближались.

Ради неё я была готова на всё. Я даже уступила ей место, когда нас хотели удочерить! Однажды приют посетила приятная молодая пара. Они спросили моё имя, и я соврала ради неё:

– Мирна Лангаккер. У меня есть сестра. Заберите нас двоих.

Потом Мирна скажет этой паре, что она передумала. Никто никогда не узнает, что изначально планировалось забрать меня. Но это неважно. Неважно, что я осталась во Втором.

Мне просто хотелось отдачи от сестры, которой никогда не было и не будет. Не думаю, что я когда-нибудь узнаю, почему я недостаточно хороша для неё. Но даже сейчас я всё равно продолжаю себя спрашивать. Как же я устала от всего!

Однажды мама Франчески втянула мою маму в какую-то секту. Она начала водить сестру на какие-то обряды, а Мирна стала мрачной и молчаливой. Тогда я забила тревогу. Папа вынудил маму покинуть секту, но её члены не хотели оставлять нашу семью в покое, потому мы были вынуждены уехать во Второй.

Вот почему я так тянулась к Франческе, не зная, что мы с ней когда-то делили единое прошлое. Жаль это узнавать сейчас. Что теперь делать с этой ненужной правдой? Меня она не узнала, а стало быть, не стоит пока об этом говорить. В поисках помощи я растерянно оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу.

Арена погрязла в кромешной темноте, потому я неподвижно сижу, пока вдали слышны крики неизвестного происхождения. Всё это сумасшествие иногда прерывается звуками грозы. Финч все ещё не приходит в себя. Она явно отравлена воздухом снаружи, раз впала в глубокий сон.

Темнота рассеивается через несколько часов. Комната озаряется сумрачным светом. Мы с Катоном, по крайней мере, обретаем возможность смутно, но всё же видеть очертания вещей. Я не решаюсь будить Финч, потому мы с напарником тихо ужинаем остатками вчерашних консервов. Закончив трапезу, мы просто сидим на полу. Катон в одном углу, а я с Финч – в другом.

Так проходят часы. Медленно близится ночь. Я надеялась, что распорядители что-либо предпримут, чтобы взбодрить участников. Но, наверное, с Эвердин происходило нечто фантастическое, раз нас не трогали. Однако это не означало, что мы были в порядке. Этот туман определённо был ядовитым, раз даже осторожная Финч потеряла бдительность.

Туман густеет. В наш дом через щели начинает проникать дым. Он щиплет глаза, заставляя нас жмуриться. Это, наверное, сигнал от распорядителей. Я осторожно освобождаю себя от объятий спящей Финч и крадусь к напарнику.

– Мне кажется, что распорядители остановят туман, если мы убьем Франческу. Я думаю, что дым – это сигнал к действию. Они хотят шоу.

Я знаю, что я несу бред. Мне просто нужна причина, чтобы убить бывшую союзницу. Я не знаю, как правильно рассудить, поэтому чувствую вину.

– Кто её убьет? – осведомляется он. Его вопрос возвращает меня в реальность.

Я должна это сделать сама. Что мне остаётся? Не скидывать же всю работу на Катона. Во мне есть что-то, что жаждет разрушить всё живое. Это сильнее меня.

– Я это сделаю. Видишь этот дротик? В этой маленькой капсуле содержится сок морника. Я его ещё утром туда влила. Мне остаётся лишь воткнуть его в шею, и человек быстро умрет.

Сказав это, я возвращаюсь в угол. Если сейчас не решусь на убийство, то её может убить кто-то другой. Осы-убийцы, жалящие бабочки или комары-мутанты. Капитолий жаждет приближения финала. Если я передумаю, то её убьёт Катон. По сравнению с его копьём, дротик с морником ещё ничего. Тем более, из-за кого моя семья погибла? Кого предпочла мне сестра?

Запретив себе думать, я обнимаю её в последний раз. Она пахнет сосновым лесом. Горький запах. Франческа, я устала думать о тебе, сравнивать тебя с собой. Надеюсь, я смогу выветрить Мирну из головы, если убью Пятую. Перережу ниточку в прошлое.

Немедля ввожу дротик в её тонкую шею. Видимо, она просыпается от боли и заливается кашлем. Я вижу в её глазах неприкрытое презрение и злость. Я вижу удивление, словно она не может поверить в это. Вот бы выцарапать себе глаза, чтобы не видеть лицо Финч. Я подавляю этот опасный порыв и говорю ей следующее:

– Прости, Франческа. Но так должно быть.

Слышится её последний хрип, и следом раздается пушечный выстрел. Мне хочется рассмеяться то ли от радости, то ли от излишнего перенапряжения. Ведь я наконец-то расправилась с дочерью виновницы своих страданий. Это неправильная радость. Я с силой подавляю в себе улыбку. Нельзя улыбаться. Мне должно быть стыдно. Но я всё ещё голодна и не могу заткнуть пустоту внутри.

Боже, в кого я превратилась? Я обещаю, но лгу и не сдерживаю своё обещание. Я говорю: «Я не трону тебя, Франческа», но предаю. Я – лгунья. Я предала её и себя. И всё это ради Мирны! Но раз я уже совершила такой поступок, то нечего уже жалеть. Остаётся лишь шагать навстречу к финалу. Напарник хранит молчание, неотрывно глядя на меня. Не знаю, что в его голове, но он не нарушает эту тягучую тишину. Не смущаясь, я с трудом беру на себя тело умершей и тащу к выходу, чтобы его забрал планолет. Открыв дверь, я уверяюсь в том, что туман рассеялся. Кричу напарнику:

– Катон, пора двигаться, это – финал.

========== Глава 34: Мирта ==========

Катон, встав, плетётся за моей спиной. Он подозрительно молчалив. Где же его суровая решительность перед финальным боем? Ведь ему остаётся устранить Эвердин. Он всё молчит и любуется картинами разрушения. Тяготит ли меня его молчание? Немного. Но больше тяготит роль предательницы и лгуньи, которой я уже столько лет живу.

Когда я только успела превратиться из растерянного трибута в такого переродка? Это не те мысли, которые должны меня волновать перед сражением. Сосредоточенность – вот чего не хватает мне сейчас, а вот излишняя озлобленность на себя сводит с ума. Мне больно, но я терплю, потому что это цена, которую я заплатила за временное спокойствие души.

Нестерпимое желание закричать от злости или расцарапать себя до крови разрывает меня изнутри. Однако воспитание, полученное во Втором, как всегда, глушит все мои болезненные порывы, позволяя мне оставаться в относительно спокойном состоянии. Хорошо, что камеры плохо улавливают выражение лица в темноте.

Да, я убила её. Но почему же не приходит долгожданное облегчение? Ведь в первые секунды я так радовалась. Но почему сейчас внутри так пусто? Покой не наступил. Я бы, наверное, дальше копалась в себе, если бы не внезапный рык.

Высоченные сосны падают с грохотом, земля покрывается трещинами, и из глубин леса к нам выходят волки. Распорядители, кажется, усиливают видимость, потому что луна стала светить ярче. Нам видно, что вон там стоит одна особь, изящно рисуя когтями на земле круги. Моё сердце уходит в пятки, ведь на меня смотрят глаза прелестной и мёртвой Первой – Диадемы. Глаза переродка светятся. Охваченная паникой, я не могу сдвинуться, потому только продолжаю наблюдать.

Присмотревшись ближе, я понимаю, что они слепы. Их выдают белёсая пелена в глазу и зрачок, устремлённый в пустоту. Они не видят нас. Мы с Катоном, не шумя, отодвигаемся на несколько метров. Беремся за руки и смотрим друг на друга прощальными взглядами. Затем, не говоря ни слова, мы молниеносно трогаемся с места.

За нами начинается погоня, как только мы приходим в движение. Мы не останавливаемся ни на секунду, ведь сзади слышно клацанье зубов. Если Финч погубили ядовитые пары тумана, похожие на выбросы фабрик в Пятом, то распорядители хотят нас – Вторых – порвать на куски бритвенными клыками этих тварей, орудием нашего ментора.

Мне хочется рассмеяться от гениальности мистера Крейна, но нельзя. Нужно экономить силы. Кажется, Энобария как-то на своих Играх загрызла шею одной трибутке. Это кровавое воспоминание невероятно пугает и взбудораживает, что придаёт моим мышцам неожиданный импульс бежать всё дальше и дальше.

Мы с Катоном – дети, выросшие в горной местности, потому нам привычно бежать, не спотыкаясь о шероховатую поверхность дороги. Но жаль, что путь до Рога Изобилия не выложен асфальтом. Так было бы легче. Через некоторое время нам виден величественный и неприступный Рог, на котором сидит Эвердин.

В её руках две стрелы, а на лице выражено неписаное удивление. Слабо улыбнувшись, она целится в нас, точнее, в Катона. Мне везёт. Ведь даже на финале никто не рассматривает меня как серьёзного соперника. Я рукой заслоняю его торс, за что меня награждают кровавой раной в руку. Зрителям, наверное, было бы интересно узнать причину этого поступка.

Будем честны, сама с Эвердин я не справлюсь. Но Катон, даже будучи в обессиленном состоянии, сможет её обезвредить, потому я готова проиграть в локальном сражении, чтобы выиграть целую войну. Я верю в Катона и в его природные способности.

Он, взобравшись на поверхность, резким движением тянет меня на Рог. В последнюю секунду мне с трудом удаётся вцепиться за поверхность, пока на меня скалится один из отвратительных переродков. Поднявшись на Рог, я пытаюсь отдышаться. Напарник лихорадочно хватает воздух ртом, пока я корчусь от боли в раненой руке.

У нас нет сил, чтобы даже перекинуться парой фраз. В попытке отдышаться мы допускаем классическую ошибку всех профи – упускаем противника из виду. Победители нашего дистрикта назвали бы нас клиническими идиотами, как-никак такая ошибка в финале может стоить нам жизни.

Эвердин целится в нас. Она переводит стрелу с меня на Катона, с Катона на меня. Она играет, что ли? Мои ножи в потайном кармане, я не смогу незаметно их достать. Копье своё Катон бросил по дороге, когда мы бежали сюда. Неужели это конец?

Мы продолжаем так стоять, пока землю знатно не встряхивает. Рог Изобилия начинает крутиться. Упав на колени, я случайно хватаюсь за выступ, пока Рог не превращается в подобие горки, которая пытается стряхнуть с себя всё живое.

Не повезло Эвердин, которая вместо того, чтобы отпустить лук и схватиться за выступ, не разжимает рук и падает прямиком в руки переродков. Слышен её единственный душераздирающий крик, и мучения Двенадцатой окончены. Гремит пушка, и потенциального победителя уже нет. Ведь она могла бы победить, если была бы чуть расторопнее. Но беда в том, что она пощадила нас. Тянула время.

Катон, следом тоже не удержавшись на выступе, который ломается от его значительного веса, катится на землю. На отчаявшегося парня кидаются переродки. Но он, перекатившись кубарем, успевает достать кинжал.

Но что кинжал против переродков? Ведь за миг огромный волк с бурой шерстью прокусывает ему бедро. Это напоминает мне сражение между Катоном и Цепом. Цеп. Вот на кого похож переродок! На арене растёт напряжение. Мне хочется кричать от этого зрелища, но я сдерживаю крик, потому что нельзя. Катон должен держаться до конца, а своими криками я могу ввергнуть его в преждевременное отчаяние.

Страшнее этих переродков только призраки прошлого. Пока я висела на перекладине, ко мне приходили они – мои жертвы. Эвелин с раздробленным лицом. Рейчел, беспрерывно кашляющая кровью. Их прожигающие взгляды пробирали до дрожи, так что мне хотелось разомкнуть руки и упасть вниз. Но меня крепко удерживали страдания моего напарника. Вряд ли бы я смогла перенести всё это достоинством.

Почему же они его мучают? Почему они меня мучают? Я не могу вынести его пронзительные вскрики, полные боли и отчаяния. Ярко светит луна, теперь напротив меня на перекладине висит Мирна. Она с грустью обращается ко мне:

– Он погибает из-за твоей трусости. Мы все погибаем по твоей вине. Ведь и мне пришлось уйти, чтобы ты жила. Тебе напомнить?

Передо мной появляется видение. Она насылает мне видение из своего – нашего – прошлого. Её посиневшее лицо, следы ногтей на шее, кровоподтёки обильно украшают тело моего близнеца. Оглянув меня презрительным прищуром, она со злостью проговаривает:

– Жаль, сила не может атаковать своего носителя. Иначе я, не задумываясь, придушила бы тебя. Как ты это сделала со мной. Помнишь, ты убила меня, когда я пришла просить тебя о помощи?