Текст книги "Познай суть свободы (СИ)"

Автор книги: Loisss

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Не смей попадаться мне, – прошептала я. – Потому что если я увижу тебя, то убью.

Она смотрела на меня во все глаза, словно видела впервые. Но она не понимала, что когда мы только встретились на острове, то уже были друг другу незнакомцами. Фрэнки умерла давно, ещё ребенком, вместе с родителями в автокатастрофе. Мириам умерла чуть позже, когда убила своего первого обидчика на улице, желающего её изнасиловать. Её тогда спас некто Клаус, который заложил личину Мэри и попытался найти ту маленькую Мириам. Но никто тогда не знал, что малышка Мириам шагнула в бушующий океан и утонула в нём.

Сестра взяла в руки кукри своего дружка. Сестра взглянула на меня в последний раз. Сестра встала на ноги и заковыляла прочь. Я не оборачивалась вслед сестре. Я медленно поднялась на ноги и закрыла глаз.

Сердце как будто бы и не билось. Должно быть, тонкая ниточка между Мириам и Мэри порвалась в этот самый момент.

– Дай мне что-нибудь, у меня сейчас башка отвалится.

С этими словами я вошла в кабинет к Джеймсу, который словно ждал меня. Ничего не говоря, он махнул мне рукой на кушетку, а сам подошел к одному из своих стеллажей. Я внимательно оглянулась вокруг, понимая, что не изменилось практически ничего, за исключением одного из стеллажей, который был искорежен и переставлен в дальний угол.

– Что произошло? – спросила я.

– Наркоши наши попытались выкрасть морфий, – спокойно пояснил Джеймс, поворачиваясь ко мне. – Ваас за ноги привязал их ко входу в лагерь.

– И где они сейчас?

– А ты догадайся, – хмыкнул он, а затем протянул мне таблетки. Не глядя, я заглотнула их, а после расслабилась и прислонилось спиной к стене, выдыхая. Джеймс не спешил уходить, выжидающе глядя на меня.

– Что? – тупо спросила я.

– Двигай сюда, – просто сказал он, и я выпрямилась, зная, зачем ему это.

Он снял мою повязку, затем другую, марлевую, и оценивающе взглянул на то, что осталось вместо моего глаза после выстрела.

– Выглядит хуево, – честно признал он. – Но заражения нет, и повезло тебе чудом.

– Я знаю, – сухо сказала я. – Сосунок думал, что убил меня, но пуля вылетела через висок, и хрен знает, как он умудрился это сделать. Зеленый ещё.

– Кто стрелял?

– Дикарёнок тот, – пояснила я. – Сынок Равелиана мстил за папочку.

– Равим, – подтвердил Джеймс. – Не такой уж он и сосунок. Он с этим ебанутым Райтом вырезает аванпост один за другим, и непонятно вообще, кто ещё с ними работает. Вдвоём бы они давно уже сдохли.

– Они и не вдвоем, – сказала я. – Райта и ещё парочку головорезов послал сюда конкурент Хойта. Бак уже сообщил ему об этом, и сейчас началась глобальная чистка.

– Хуево, – пожал плечами Джеймс.

Некоторое время мы не говорили. Медик помог мне вернуть все повязки на место, а затем вернулся к своим делам, а я не спешила уходить от него: растянулась на кушетке и провожала взглядом уходящий день: небо через запыленное окошко окрасилось в нежно-лиловый цвет.

Но перед глазами у меня было вовсе не небо, а глаза зверя. И взгляд того, кто не мог поверить увиденному.

И этот взгляд не давал мне покоя.

– Джи, – прохрипела я.

– Чего?

– Расскажи мне, как Ваас попал сюда.

Нависло молчание. Я не сводила взгляда с неба, но чувствовала, что Джеймс удивился моему вопросу.

– Зачем тебе это? – спросил он.

– Надо, – просто сказала я. – Расскажи мне. Как он предал своё племя?

Я почувствовала движение, а после Джеймс сказал:

– Ваас был их главным воином и готовился к тому, чтобы завершить последний обряд: убить Хойта, а после зачать ребенка своей сестре. Идеального воина. Он готов был получить последнее татау для завершения, но он не смог.

– Почему не смог? – спросила я.

– Ваас попал в плен к наемникам Хойта, и среди них была женщина…

Это заявление несильно укололо меня, но я даже не шевельнулась.

– Попав в плен, Ваас пробыл долгое время в аудиенции с Хойтом. Они долго-долго беседовали, насколько мне известно, Хойт заприметил его сразу и решил переманить на свою сторону. А потом эта женщина просто освободила его и он поперся к племени. Неизвестно, делала ли она по своему желанию, или по приказу Хойта. Думаю, второе.

– Как её звали? – спросила я, как будто бы заранее зная ответ.

– Софи, – ответил Джеймс. – По всей видимости, слова Хойта зацепили Вааса, и через какое-то время он вернулся. Хойт дал попробовать ему наркоту, дал шлюх, показал, какой может стать его жизнь на его стороне. И это полностью изменило его представления о прибывшем наркобароне. Эта Софи тоже руку приложила. Я слышал, что и она скакала на нём в тот день. В общем, Ваас вернулся к Цитре и попробовал склонить и её на их сторону, но у него ничего не вышло. Цитра приказала ему убить Хойта, но Ваас отказался, и тогда она решила его убить. Сказала, что он прошел какое-то испытание, уложила на алтарь и начала трахать его. А после вынула нож и попыталась прирезать, только нифига у неё не вышло. Всё, что она сумела сделать: шрам на полрожи.

Я слушала Джеймса очень внимательно, представляя у себя в голове эту картину, и во мне это что-то задевало.

Я не знала, что.

– Ваас сбежал оттуда и окончательно примкнул к Хойту. Назвал Цитру предательницей, начал убивать своих туземцев, а по ночам драл эту Софи как только мог. Хойт знал об этом, и ему это не нравилось, а потому вскоре он вызвал Вааса в кабинет, где рассказал всю правду об этой Софи. Оказалось, что она соблазняла Вааса намеренно для того, чтобы получить деньги на лечение своего брата. Хойт дал ей их, и она была намерена вернуться… но Хойт рассказал всю эту правду Ваасу. Он дал ему выбор: убить или отпустить её.

Моё сердце заколотилось, когда я услышала эти слова. Я вновь видела перед собой эту сцену, я как будто бы сама была на месте Вааса и смотрела в бирюзовые глаза незнакомки Софи…

– Что он выбрал? – тихо спросила я.

– Он убил её, – ответил Джеймс. – А после намеревался убить и сестру, которая предала его. Но с тех пор не очень-то в этом продвинулся.

– Ему был дан такой случай? – спросила я.

– Однажды да, – ответил Джеймс. – Я лично видел её, и это был единственный раз, когда она вылезла из своей норы.

– И что же он?

– А он ничего, – просто ответил Джеймс. – Не убил.

Я не спрашивала у него, как это было, но в голове копошилось столько разных мыслей, что я как будто бы знала, как именно это выглядело тогда.

– Ясно, – выдавила я из себя, поднимаясь в кушетки. – Мне всё стало ясно.

Его комнату посетил ураган. К такому выводу я пришла, когда без спроса открыла дверь и увидела разгромленное помещение. Он даже опрокинул шкаф в какой-то нездоровой истерике, но судя по слою пыли на нём – его он опрокинул ещё месяц назад.

Я обнаружила его на кровати, на которой он валялся в сапогах и курил обычную сигарету. Это кольнуло меня, и когда он перевел затуманенный взгляд на меня, я сделала шаг вперед и закрыла за собой дверь на ключ.

Зашла в клетку к зверю и закрыла её на замок.

Он ничего не говорил, молча смотрел на меня, а пепел с его сигареты падал на его грудь.

Я прошла через всю комнату, перешагивая через поломанный стул, и присела на корточки около его кровати.

– Хуль тебе надо?

Его голос не был психованным, наоборот каким-то охрипшим и уставшим. Я молча вытащила из его деревянных пальцев сигарету и затянулась один раз. Горло схватил спазм, но я не позволила себе закашляться. Я молча выкинула недокуренную сигарету через плечо и выдохнула клуб дыма в его лицо.

– Пришла поблагодарить, – спокойно сказала я, внимательно за ним наблюдая.

Эти слова подействовали на него как дефибриллятор: он соскочил с кровати и кинулся к столу, а затем резко повернулся, посмотрев на меня такими злыми глазами, что я должна была на месте скукожиться.

Щас прям.

– Что-что ты, блять, там решила? – переспросил он. – Поблагодарить?!

– Именно так, – кивнула я.

– И за что же ты, блять, решила меня поблагодарить? М?

– За то, что ты дал мне возможность расквитаться, – просто сказала я.

Ваас расхохотался, но в его смехе не было никакого веселья: только неукротимая ярость.

– Сука ты ебанутая, вот ты кто! – рявкнул он, наступая на меня. – Я эту пизду дранную по всему ебучему острову искал, достал ее из задницы мира и привел сюда специально для тебя. Чтобы ты убила ее, – Ваас расплылся в змеиной ухмылке, – убила сестру-предательницу. Но что ты, сука, сделала? Ты, блять, отпустила ее! Ебучей предательнице дала нож в руки и пусть, мол, уебывает на все четыре стороны! Ты, блять, ебнутая на всю башку! – он приставил два пальца к своему виску. – Тебе, сука, прострелили-таки твои хуевые мозги!

– Ты сказал, что мне решать, что с ней делать, я и поступила так, как считаю нужным, – сказала я. – Если тебе что-то не нравится, надо было самому думать, что с ней делать, а не давать людям выбор.

– А ты нихуя не врубаешься, блять, – Ваас заводился все больше. – Я каждый ебаный раз вдалбливал тебе о том, что надо делать со своей дорогой семейкой, когда видишь их, но нет, у тебя же свои бубенцы между ног, ты тут самая умная, блять!

– Может, ты скажешь мне свои конкретные претензии, а не будешь визжать из-за какой-то неведомой хуйни? – не выдержала я.

Я ослепла вновь. Почувствовав острую боль в виске, я поняла, что рухнула на пол от его удара. К голове приливал жар, а я, наконец, начала перед собой видеть. Трясущимися руками я уперлась в деревянный пол, приподнимаясь.

Лава, мирно бурлящая во мне, вспенилась до краев в одно движение его руки.

– Ебучий подонок, – дрожащим голосом процедила я, поворачивая голову к нему.

В комнате нависло недолгое молчание.

– Че-че ты там сказала, курва? – тихо-тихо переспросил Ваас, приставив ладонь к уху. – Я не расслышал, повтори.

– Лицемерный ублюдок, – я поднялась на ноги, стирая с виска горячую кровь, которая попадала в мой глаз. – Ты сам, что ли, ебнул свою трижды драную сестру, когда она тебе шрам твой проклятый на роже нацарапала? Ты, что ли, грохнул ее за мнимое предательство, ты?! Лживый кусок дерьма!

В полет отправилась гавайская куколка, мотающая головой. Ваас ловко увернулся, но взгляд его стал по-настоящему звериным и нечеловеческим. Мне же было все равно.

– Пиздишь тут о своих высоких идеалах, какую-то моральную хуйню мне на уши вешаешь! – Я схватила со стола его аптечку со шприцами и со всей силы бросила в него, но он вновь увернулся. – Не смей осуждать меня, ты, ничтожество!

От третьей полетевшей в него вещи он увернулся с трудом, но на месте больше не стоял. Рывком преодолев расстояние, он вырос передо мной. Я успела нанести ему смачный удар в бок, но он с легкостью перехватил мои руки и всем телом толкнул на стол.

– Пусти меня, ты! – рычала я, извиваясь, но он только теснее прижал меня к столу. – Лицемерный гавнюк!

Щека предательски горела, а пустую глазницу щипало от удара. Пелена застилала единственный глаз, но я все же видела Его перед собой.

Колоссальное чувство сжигало меня изнутри.

– Ты бы поступил так же, – с ненавистью прошипела я, приподнимаясь ближе к его лицу. – Ты и поступил, не убил суку-сестру! Ты такой же, как и я!

Мгновение – и я прижата к столу. Сердце колотилось, как сумасшедшее, но в тишине я слышала и бешеный стук его сердца.

В какой бы заднице я не была за всю жизнь, такие колоссальные чувства меня не раздирали никогда. Хотелось разорвать его на части, выцарапать ему глаза, чтобы он сдох, чтобы его больше никогда не видеть.

Ложь.

Что-то внизу живота стянуло. Я смотрела в его глаза, тяжело дыша, но и он ничего не делал. Что-то мелькнуло на его лице, и он ослабил хватку, после чего мои запястья отозвались большей болью...

Я смачно залепила ему пощечину. В его глазах что-то сверкнуло, и он медленно перевел взгляд на меня.

А затем – безумие.

Мы целуемся, как животные кусаемся до крови, сдирая кожу грязными ногтями.

Мой мир перевернулся.

Он брал меня несколько раз за ночь, и каждый раз иначе. Обхватывал меня руками, прижимался сзади, не оставляя ни сантиметра между нами, рычал и кусал до крови в шею и плечи, прижимался лбом и носом к затылку, или же неотрывно смотрел в мой глаз, выискивая в нём нечто, что было мне самой неведомо. Исступленно вдалбливался в меня, словно хотел раствориться во мне, забыться, словно я была для него самым желанным и смертельным наркотиком.

Что было самым жутким для меня: я чувствовала то же самое. Я обхватывала торс ногами, прижимая его к себе теснее, сдирала кожу с каменных, затем влажных от пота мускул, сжимала руками его мятый ирокез и не желала отрывать глаз от его глаз, прижимаясь лбом к его лбу.

Это было безумием. Это было яростью. Это было вожделением. И диким.

И я знала, что зверь сейчас падает в бездну глубже, чем когда-либо. И осознавая это, я впивалась в его кожу ногтями ещё сильнее, заставляя его вскрикивать.

Я чувствовала на губах не металлический привкус крови. Я чувствовала на губах вкус первой маленькой победы.

*Строки из песни Малинина «Леди Гамильтон и капитан Нельсон».

*Hermana – "сестра". Не путать с hermano – "брат".

========== 13. «Он и Ты» ==========

Его мягкость проявлялась во всем. В тоне голоса, в движении рук, в походке, в чертах лица, во взгляде темно-карих глаз. Я видела её буквально во всем, что было связано с ним, для меня он был буквально её воплощением. И даже когда мы впервые встретились, я поняла, что передо мной не безликое жестокое создание: передо мной человек. Такой, каким бы я хотела видеть всех людей вокруг себя.

Но он был таким одним во всем мире.

И этот мягкий человек оттащил от меня ублюдка, желающего меня изнасиловать. Одного из двух. Второму повезло не так сильно, поскольку всего за пару мгновений до появления Его, я впервые убила.

Он буквально поднял меня на ноги, и потащил куда-то. Я не знала, куда, да и мне не было важно.

Но с тех пор я всегда следовала за Ним, куда бы Он ни пошел и что бы он ни сделал.

Он был воплощением мягкости. Но при всем при этом Он не выглядел глупо. Он выглядел внушительно и мужественно, и, наверное, Он был тем, про кого говорят «как за каменной стеной». Да, так и было.

Сестра тоже видела Его мягкость, но она ее смешила. Она считала это проявлением слабости. И Его чувства она тоже считала проявлением слабости.

Ну и дурой же она была.

Он влюбился в неё с первого взгляда. Ладно, скорее, со второго, в первый раз они даже словом не перекинулись. Я не понимала, почему Он влюбился в неё. Он никогда об этом не говорил, но не заметить этого было невозможно.

Через время я поняла.

Люди странно устроены. Иногда встречаешь в жизни человека, который западает тебе глубоко в душу, а потом ищешь его в других людях, когда тот уходит из твоей жизни. И страшно, если находишь.

Вот и Он видел в моей сестре свою младшую сестру, которая погибла много-много лет назад. Она казалась Ему той, кто нуждается в защите в силу своей слабости, но Он не понимал, что уж моя сестра слабой точно не была. Она была хитрой, и в защите не нуждалась. Но в те времена этого не видела даже я.

Но видела я многое и многое чувствовала, но многое не могла понять. Я не понимала и свою собственную привязанность к этому Человеку. Я не понимала злости в сторону сестры, которая отвергала Его раз за разом. Я не понимала то многочувствие, охватывающее меня.

Но меня это устраивало. И единственное, что я абсолютно точно понимала, это то, что этот Человек мне безумно дорог.

В моей жизни не было никого дороже моей сестры. А Он ворвался в мою жизнь, и стал вторым. А иногда даже и Первым.

Когда я узнала, чем занимается моя сестра, мне было больно. А когда я поняла, что будет, если Он узнает об этом, мне стало больнее в несколько раз.

И Он узнал. Но не захотел принимать, хотя в глубине души Он понимал всю правду, а от неё никуда не денешься. Так всегда.

Я оказалась рядом в тот момент. Я сделала то, о чем кто-то другой потом бы жалел, но я не жалела: я хотела этого. Не потому, что это было нужно мне, а потому, что это было нужно Ему. Я хотела облегчить страдания Человека впервые в своей жизни.

Но было бы лицемерием сказать, что и мне этого не нужно было.

Он упирался, но потом сдался.

Он был воплощением нежности даже тогда. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда мне дарили столько нежности. Это не было похоже на то, что я видела или испытывала когда-либо. Он целовал меня мягко, едва касаясь, а места его поцелуев вспыхивали. Он держал своими руками мои бедра, не сжимая их до синяков, а мягко сжимал, медленно поглаживая. Он ни к чему не принуждал меня никогда, но того, что я давала ему тогда, Ему было необходимо, и даже чересчур.

И я знала, что между нами не какое-то дикое совокупление двух животных.

Мы любили друг друга по-настоящему в тот день. И я любила Его ещё больше за то, что Он дал мне почувствовать себя человеком.

Пусть из нас двоих им будет хоть кто-то.

И больше этого не повторялось.

Мы никогда не вспоминали и не говорили об этом. Мы не отдалились и не сблизились, Его чувства не изменились, но лишь потому, что я знала: я никогда не была Ему безразлична, и не стала безразлична и сейчас.

Но в Его глазах появилось нечто, чего в них не было никогда. Новое чувство, которое не могло не появиться в Его глазах.

Легкий еле заметный отблеск ненависти.

За слабость, которую Он позволил себе и мне в тот день.

Он не говорил это, и это не проявлялось ни в одном Его действии или слове. Но это было, я видела это в Его глазах.

Он не смог простить этого себе.

Он не смог простить этого и мне.

Ты был мягок во всем. А я была дикаркой, не привыкшей к ласке. И когда сестра покинула меня, я думала, что сойду с ума. А Ты не дал мне этого сделать, был рядом со мной. Я сказала Тебе, что ухожу насовсем, а Ты не дал мне уйти одной. Ты отправился со мной туда, куда не пошел бы больше никто. Ты дал мне имя своей матери, закрыв большим плащом малышку Мириам.

Ты дал мне факел в руки, без которого я потерялась бы во тьме.

А ещё ты дал мне время, которое принадлежало только Тебе. Отобрал три пули, которые предназначались мне.

Но мир даже не шелохнулся. И всё продолжило течь своим ходом, тогда как моё сердце остановилось.

Этот мир несправедливо обошелся с тобой, Клаус. Не так, каким Ты сам пытался быть.

Но моё сердце это так не оставит.

Обещаю Тебе.

Лежа с закрытыми глазами на кушетке, я слышала мирное биение своего собственного сердца. Какое-то мнимое спокойствие прокралось ко мне в эти часы, и единственное, что хотелось сейчас делать – ничего. Просто остановиться.

Пиратики в какой-то момент задолбились к нему в дверь, срочно требуя его видеть. Монтенегро был как раз в процессе, а потому разразился соей гневной тирадой, не забыв упомянуть о том, как его все заебали. Мне было смешно, но я не позволила себе усмехнуться на этот счет.

Монтенегро же, поспешно натянув на себя все вещи, напоследок обернулся, смерив меня звериным взглядом. Я в это время сидела на столе и внимательно смотрела на него.

Он сплюнул и покинул помещение, не забыв громко хлопнуть дверью.

Вот так я и осталась в одиночестве.

Случившееся не выходило из моей головы. Я пыталась взвесить все за и против, понять, не испортила ли я этой слабостью своего собственного плана, но внутри что-то мирно урчало. Интуиция подсказывала, что всё вышло к лучшему.

Я, наконец, решила подняться. Взяв свою толстовку, скинутую второпях, я застегнула её на молнию и, наконец, почувствовала себя более защищенной. Проморгавшись, снимая с себя сонливость, как маску, я потянулась на носочках, чувствуя, как хрустят косточки.

Уходить отсюда втихаря мне не хотелось, но и что делать в отсутствии Монтенегро – не представляла. Я оглянулась в поисках чего-либо, что могло меня заинтересовать, и увидела среди прочего хлама интересную вещь. Радиоприемник. Забавно было осознавать, что Монтенегро не чужда такая человечная вещь, как музыка. Что может слушать такой, как он? Может ли ему вообще нравится музыка? И что чувствует этот человек, когда слышит её?

Я покрутила кнопки и вместе с противным шипением услышала какую-то струнную мелодию. Чуть-чуть повернула ещё, и шипение почти пропало, и полился чистый звук, дергающий будто не струны музыкального инструмента, а мои собственные душевные струны.

Я закрыла глаза и поняла голову, перенеся вес с одной ноги на другую. Я погружалась в дурман медленно и сладко, желая лишь только погружаться глубже, до полного забвения. Я оторвалась кончиками пальцев от стола и провела руками по телу и ногтями по шее. В теле что-то хрустнуло, и я с удовольствием выдохнула.

А затем нечто ударило в голову, и я замерла на месте. Мелодия утонула в пространстве, слившемся в ничто, а сердце заколотилось вдруг так, что своей силой готово было сделать дыру в моей груди.

Что я творю?

С этой мыслью я быстро натянула на себя все вещи и поспешно вырвалась вон, навстречу отрезвляющей прохладе ночных джунглей. В горле застрял ком, а мысли сбились в кучу, издавая бешеный звон в голове. Я неслась, как ополоумевшая, зажмурилась и чуть не налетела на пьяного шатающегося подрывника, но вовремя одумавшись, прижалась спиной к ледяной стене ангара. Пират не заметил меня, продолжая идти себе дальше, а я спустилась на корточки, сжав руками трясущиеся коленки.

Меня заколотило от мыслей о том, что я чуть было не осталась там добровольно. Не имело значения, что было в моих планах, но я отчетливо осознавала, что я хотела там остаться.

Я опустила голову в колени, зажмурившись до побеления. Нет, нельзя. Он не Клаус, он – враг. Враг. Второй мужчина, которому я добровольно позволила к себе прикоснуться.

Нельзя.

Посидев в тени так какое-то время, я всё-таки успокоилась, но паршивое ощущение никуда не уходило, оно лишь растекалось во мне, как чернильная капля, упавшая в воду. Шмыгнув носом, я поднялась на ноги, упершись руками в колени. Всё тело предательски горело, не давая забыть мне ни одно прикосновение. Эти метки мне на всю жизнь.

Мне казалось, что тем выше я нахожусь, тем больше в безопасности. Огромные пространства вселили в меня беспокойство, зато высокие точки – ощущение безопасности. Я не боялась высоты, я к ней стремилась.

Я забралась на здоровую смотровую вышку близ лагеря, с которой открывался вид на добрую часть северного острова Рук, и выдохнула с некоторым облегчением. Здесь было холоднее и ветренее, поэтому я укуталась в толстовку плотнее, однако и мысли мои стали яснее. Произошедшее стало казаться простым кошмаром, но всё же он был реальностью и этого нельзя забывать.

Взглянув вниз, я сощурилась, увидев какое-то нервное копошение пиратов. Сирена не кричала, однако носились они явно с каким-то беспокойством, что дало мне понять: что-то случилось. Я мигом юркнула вниз.

Когда оказалась внизу, то попала практически к началу общего сбора: Ваас на своём извечном пьедестале что-то вещал, но я не стала рисковать пробираться вглубь толпы. Оглянувшись, я-таки приметила Джеймса и тут же двинулась к нему. Он, скрестив руки, стоял поодаль, внимательно глядя на толпу и Вааса.

– Что случилось?

Он мельком взглянул на меня, а затем снова вернул взор к толпе.

– На Хойта напали, – сухо сказал он, поведя плечом. – Твой недавний знакомый прострелил ему плечо, когда тот в порту был, а в это время Ракъят сожгли плантации Хойта. Тот рвет и мечет, потребовал у Вааса сегодня же зачистить всех туземцев до единого и притащить головы Алабамы и Равима.

Я метнула взгляд на Вааса, который со свойственной ему дикой энергетикой орал что-то про заебавших всех туземцев, бабки, наркоту и прочую херню, меня не интересующую. И когда он посмотрел в мою сторону и наши взгляды пересеклись, он странно сощурился, а пираты, подхватившие его пыл, взревели подобно животным. Они словно муравьи своей стайкой бросились собираться в ещё один крестовый поход, но Монтенегро был недвижим: он приковал своим взглядом меня к месту. И ложью было бы сказать, что меня это ни капли не взволновало.

Но вот он отводит взгляд и отворачивается словно в замедленной съемке. Я смотрю на его побитые и исцарапанные плечи, мощную мускулистую спину, в которую я и вцеплялась, и его мятый ирокез, который был ещё более растрепанным, а моё сердце долбилось, как никогда раньше. Это особенная ночь.

Я не заметила, как осталась одна, а когда заметила, сорвалась с места. Пора бы и мне собираться.

Волкер чертов живучий слизняк. Сколько раз его пытались пришить, без толку, ублюдка даже с вертушки когда-то пытались сбросить, а он всё равно умудрился выжить. Жаль, я бы на этот полет посмотрела, но увы, меня тогда даже на острове не было.

Нынешнее покушение, судя по всему, стало последней каплей. Какой-то ублюдок сумел скорефаниться с Ракъят и подослал им парочку отпетых мудил, среди которых оказались братишки Райт. Одного салагу терпеть было бы невыносимо, я представляю, но когда появляется группа, попе становится уже не просто больновато, а больно, и нынешняя ситуация показала, что всё достаточно серьезно. Ваасу приходится приступать к решительным действиям, но в первую очередь Хойт потребовал, чтобы тот выпотрошил тех, кто сейчас находиться на его полях, а я чувствовала, как никогда, что дружище Равим определенно будет там.

Встреча со старым «приятелем» меня волновала, а тот факт, что все они считали, что всё-таки убили меня, волновал вдвойне. Пора показать, что они облажались.

С этими мыслями я бездумно кинулась к одному из кузовов грузовика, но замерла на месте, столкнувшись взглядом с Ваасом, который сидел в одиночестве. Мы молча смотрели друг другу в глаза, думая об одном и том же, но первая очнулась всё же я. Не прерывая зрительного контакта, я взобралась внутрь и медленно прошла вглубь, опустившись на сидение напротив. Он так же внимательно наблюдал за мной, жадно смотрел на кровавые метки, оставленные им же, которые для него были всё равно, что знаками принадлежности.

Я боялась этой встречи, но всё же, когда она случилась, я осталась спокойна. Если бы его произошедшее задело совсем чуть-чуть, он бы уже язвил и глумился, однако он молчал, а его глаза поблескивали в темноте.

Не знаю, что было бы дальше, но в кузов запрыгнули ещё несколько мужчин, после чего дверь закрылась, и по сигналу конвой отправился в путь.

Ехали мы практически в полной темноте, но я чувствовала на себе его взгляд. Он сидел прямо напротив меня, а у меня где-то в глубине души что-то нервно копошилось. Внезапно в голову пришла мысль о конце. Когда-то безумно давно, в самом начале моего знакомства с Ваасом, я так же ехала в его лагерь с Клаусом, а теперь же ехала прочь, но уже без него. В моей жизни предчувствия никогда ничего не значили, но здесь сама жизнь иная, и приходиться учитывать абсолютно всё, а некоторые бесполезнее вещи отсекать вовсе.

Я мотнула головой в сторону, отсекая ненужные мысли. Не имеет значения, что будет сегодня. Если я выживу, умрут Равим, Алабама и все, кто попадался на моём пути. А если же я умру, то мне будет посрать, а мир будет жить без меня дальше. Это и есть неоспоримая истина.

Каким же был Ты?

Ты был настоящим отпетым ублюдком для каждого, кто хотя бы раз слышал Твоё проклятое имя. Тебя много кто уважал, однако ненавидели куда больше, и Ты это, несомненно, заслужил. Ты был самим олицетворением жесткости.

Сильнейший лесной воин, бывший надеждой своего племени.

Слабейший лесной воин, которого скосил замах ножа в руке сестры.

Трусливый. Жестокий. Безумный.

Как орущее избалованное дитя, которое лишилось родительской ласки. Палач, лишающий других дорогого. Корабль, потерявший маяк.

Вот, Ты кто.

И если в Тебе и было нечто светлое, то ты давно засыпал это пригоршней кокаина. И ещё одной. И ещё.

Ты твердишь о безумии, а сам засыпаешь свою боль наркотой, снова и снова, в надежде на изменение. Ты лицемер.

Вот, Ты кто.

Ты был рядом с Цитрой долгие годы, а после ушел. Ты встретил Софи. Ты встретил меня. Но ни одну из нас Ты не видел по-настоящему, увидел Ты лишь призрака прошлого. В Софи – Цитру. Во мне – Софи. И, возможно, в следующей ты бы непременно увидел меня.

Но я разорву этот порочный круг, знай это. Если я выживу сегодня, то знай, после Ты никогда больше не сможешь взглянуть на кого-либо.

Ты потеряешь свои глаза навсегда.

========== 14. «Объятия Икара» ==========

Моё сердце предвкушало. Я не видела сменяющихся джунглей, а потому даже не могла понять, как долго оставалось нам ехать, но когда кузов замедлился и с последним толчком замер, внутри меня что-то колыхнулось. Ну, наконец-то.

Чуть лиловое небо, всё ещё не оправившее от ночной тьмы, слабо осветило наши лица, когда открылись жестяные дверцы. Не дожидаясь чьей-либо команды, пираты начали быстро покидать кузов, и я направилась в общий поток.

– Стоять.

И я застыла на месте, почему-то не сомневаясь, что он обращался непосредственно ко мне, а не к кому-либо другому. Мужчины, что были рядом со мной в этот момент, поспешно обернулись, но так же быстро отворачивались и покидали кузов. И в итоге мы остались наедине.

Я медленно повернулась. Его силуэт слабо освещался, но я видела его слишком отчетливо. Он неспешно поднялся на ноги, словно и не было никакой бойни за пределами этого грузовика, после чего подошел ко мне чуть ли не вплотную. Я подняла на него взгляд. В темноте его глаза казались просто двумя маленькими безднами.

Он бесцеремонно вжал меня в стенку кузова, упершись руками в неё с обеих сторон от моего лица. Подобные действия никак не вязались с его обычными в моем представлении, а потому моё сердце забилось сильнее обычного. Но он ничего не делал, ничего не говорил, лишь внимательно смотрел на меня, стараясь прожечь во мне дыру своим взглядом. Я не понимала, что это значит.

– Что? – спросила я, понимая, что пауза затянулась.

Мы были в темноте, а где-то за пределами нас уже были слышны ароматные очереди. Нос чесался от сладковатого запаха. Сам воздух становился теплым. А для нас времени словно не существовало.

Когда я услышала звук вынимаемого лезвия, я не могла не вздрогнуть. А когда в темноте слабенько блеснула знакомая гравировка, внутри меня что-то рухнуло.

Он коснулся кончиком кукри моей кобуры, которую я забыла снять, и медленно вставил в неё мой клинок. Я проследила за этим движением, а потом подняла на него глаза. Между нами было крошечное расстояние, и я чувствовала на лице его дыхание.

– Сосунок мой, – голос Вааса резанул мой слух так, словно он вонзил кукри не в кобуру, а в меня.

От этих слов моё сердце пропустило пару ударов. Нет.

– Почему? – просто спросила я.

– Я должен, блять, отчитаться? – Монтенегро приблизил своё лицо к моему, и это было дико угрожающе. – Как я сказал, так и будет.

Я пожала плечами, отведя взгляд, но он потянул меня за подбородок, вернув обратно.

– Ослушаешься, тебе пизда.

– Мне и одной хватило, – сказала я, но он даже не ухмыльнулся, хотя намек явно понял. Вместо этого оторвался от меня и направился прочь, навстречу яростной мясорубке. Вздохнув, я взяла свой F1, и молча направилась следом.