Текст книги "Степная Магия (СИ)"
Автор книги: lita_iulita
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Какая разница? – шипит Диана, мысленно проговаривая названия трав, которые перебирает. – Больше рук – быстрее победим болезнь.
– Да, но работать с той, кто помогает по своему желанию, и той, кто на это осуждена – не одно и то же, – в его голосе неприкрытая теперь уважением неприязнь.
Слухи распространяются слишком быстро. Диана получила распоряжение только вчера, но сегодня это уже ставят ей в вину. Как долго люди будут помнить, что она здесь как в тюрьме, как сильно это испортит ей жизнь?
– Я работаю здесь по приказу Властей и по воле Артемии, можешь попытаться поспорить с кем-то из них, – Диана слишком устала за последние дни для обмена колкостями. Она бы с удовольствием работала только с Артемией, даже если пришлось бы лично ходить по Бойням или черпать руками кровь, оставшуюся после взрыва Многогранника, но и ей не с кем здесь торговаться.
Рубин снова фыркает, но диалог не продолжает, тем более, вваливается орава детей, несущих кто кровь в обычных колодезных вёдрах, кто охапки степной травы. Зашедшая первой девочка оглядывается и, находя на месте Артемии Диану, хмурится, но тут же с видом хозяйки положения начинает командовать, что куда складывать. От долгой работы и заполненности помещения становится жарко, и Диане приходится снять плащ, обнажая искалеченную Евину одежду, что делает ситуацию ещё некомфортнее. Диана жмётся к столу, неестественно выпрямив спину. Дети уходят также шумно, как пришли, и наступившая тишина кажется благостной.
К моменту, когда последний спирт проходит сквозь сырьё, создавая очередной экстракт, возвращается Артемия, следом заходит Лара. Обе уставшие, с каплями пота на лбу. Артемия направляет Рубина в Землю, а Ларе даёт передохнуть в углу на одном из пустых ящиков. Теперь она показывает Диане, как смешивать непосредственно панацею. Приободрённая её присутствием, Диана не может не продолжить уже начатую линию поведения.
– Твириновые экстракты очищают кровь, извлекая из неё антитела.
Как бы аккуратно и точно не были выстроены фразы, на деле Диана просто зачерпывает пробиркой кровь из ведра, доливает её к твириновому настою.
– Да, верно. А здесь…
– Здесь сыворотка фильтруется от выпавшего осадка, – заканчивает Диана.
Вечернюю заготовку сыворотки залить в фильтр, пока по капле бесценная вакцина стекает в бутылёк, заготавливать новые – на завтра. Повторять, пока не закончится готовый экстракт или сыворотка. Всё до смешного просто, несмотря на невероятную ценность происходящего. Но движения Дианы точны и выверены, не потому, что она знает, что делает, в отличие от Артемии, а потому, что она контролирует их, как и свою осанку, свой голос, и всю себя. Диане хотелось бы проявить себя больше, показать, на что она действительно способна, но у неё есть только душное подвальное помещение, наполненное металлическим запахом.
Отдохнувшая Лара набирает новые порции готовой панацеи и уходит в город.Оставшись наедине, Диана и Артемия долго работают молча. Артемия – расслаблено, со знанием дела, быстро, но без лишней спешки. Диана – напряжённо, торопясь и от суетливой скованности медленнее, чем могла бы.
– Ойнона, – неожиданно говорит Артемия, и Диана почти вздрагивает, отвыкшая от звука её голоса, – ты всегда ведёшь себя…
– Как? – нервно перебивает Диана, оборачивается к ней, откидывает волосы, открывая лицо.
«Посмотри на меня. Оцени меня».
– Как профессора на лекции, – устало заканчивает Артемия. – Впрочем, не важно.
Диана отводит взгляд, приглаживает на место волосы, и возвращается к работе. Не получается, не выходит завоевать ни внимание Артемии, ни лидирующее положение. И Диана просто продолжает смешивать жидкости, закупоривать бутылки, следить за фильтром.
Они работают до позднего вечера, когда возвращаются Рубин и Лара, такие же уставшие и взмыленные, как и Артемия с Дианой. Продолжать нет смысла – заготовленная на сегодня сыворотка закончилась. Они наскоро приводят помещение в порядок и расходятся по домам, не прощаясь, ни о чём не договариваясь.
В «Омуте» Диана доедает последний провиант и ложится спать, проваливаясь в благостный усталый сон.
Утром она уже не заходит в магазины, за ночь вряд ли что-то выросло прямо на прилавке. Привыкшая к перебоям с едой и сном, она пока почти не чувствует голода, и не принимает во внимание необходимость найти, чем его утолить.
В Машине Артемия инструктирует её уже о раздаче панацеи. Диана снова перебивает, заканчивает за неё предложения, но Артемия уже на это не реагирует. Только когда Диана предлагает вместо твириновых настоек использовать оставшиеся ещё иммунники, напирая на их проверенность и действенность, она хмурится и, наконец, отвечает:
– Как хочешь, – Артемия ставит предложенную бутылку на стол. – Экстракт подобран с минимальным вредом для организма, в отличие от таблеток.
Диана берёт с собой и то и другое. Конечно, она выпьет настой, его ведь сделала Артемия специально для неё, но выходить из спора побеждённой она не хочет.
– Главное, что бы ты не выбрала, принимай это постоянно. Если почувствуешь, что заразилась, немедленно пей панацею и возвращайся, я тебя осмотрю.
Артемия ненадолго замолкает, смеряет Диану взглядом, непривычно недоверчивым.
– Ты же выпьешь, да? – спрашивает она чуть тише, заботливо, неуверенно.
Но недоверие и неуверенность больнее и важнее заботы, Диана может только кивнуть, чтобы не задуматься о том, насколько она упала в глазах Артемии после того дня.
Она направляется в Каменный Двор, нагруженная панацеей. Полдня проводит, заходя в каждый дом, осматривая каждую стену, проверяя все подвалы и тщательно прислушиваясь, чтобы не пропустить никого и не допустить повторного заражения. Конечно, это ещё не будет иметь законченного эффекта: кто-то спрячется и умрёт, заразив своих соседок, кто-то не поверит ей, не скажет о заболевшей матери или сестре и круг запустится по новой. Здесь, как и в других местах придётся пройти ещё три-четыре-пять раз, прежде чем болезнь будет истреблена полностью. Но Диана не злится и не жалуется. Ни когда с трудом удерживает закрывающиеся перед ней двери, ни когда вливает панацею в сжатые рты тех, кто уже не понимает, кто и что с ними делает, ни когда замечает в очередном подвале тошнотворную красную плесень за секунду до того, как заденет её рукой. Она просто работает, ни на благо, ни в наказание. Делает то, что должна.
Возвращается, молча занимает место Артемии у дистиллятора и работает до самого вечера, не поднимая головы, не вступая в словесные перепалки, вообще не замечая ничего, кроме трав и настоев, сменяющихся под её руками.Когда Артемия возвращается, Диана оживает на несколько минут её присутствия, но не находит, что сказать, и просто смотрит на то, как она отдаёт распоряжения детям и остальным присутствующим, складывает панацею на завтра, собирает в охапки разбросанную твирь. И чувствует, вместо каких-то эмоций, как неприятно тянет пустота в желудке и постоянно подкатывает к горлу тошнота. Но она всё ещё успешно это игнорирует, отмечая как несущественное в сложившейся ситуации.
Следующим утром Диане сложнее проснуться, глаза открываются нехотя, с трудом, тело, стоит встать, охватывает слабость. Она в ничем не подкреплённой надежде пытается заглянуть в магазин, но тот оказывается закрыт. «Ничего, – думает Диана, – ничего страшного. Смерть от голода наступает от нескольких недель до нескольких месяцев, за это время найдётся какой-нибудь выход». Она и не думает просить помощи, не видит себя той, кто подойдёт к кому-то и скажет «мне нечего есть». В коне концов, вряд ли у кого-то действительно есть лишние запасы, чтобы вот так просто взять и поделиться с ней.
Слабость постепенно сходит на нет, хотя идёт она всё же медленно, и приходит в Машину, когда Рубин с Ларой уже ушли. Но ни усилившаяся боль в желудке, ни опоздание не кажутся важными – её ждёт несколько часов наедине с Артемией.
Они почти не сталкиваются, несмотря на тесноту помещения, – у каждой своё место. Но Диана счастлива просто находиться рядом с Артемией, даже в молчании, даже когда они заняты не подруга подругой. Она счастлива как в первые их общие дни, едва справляется с желанием обнять её, сказать что-то очень нежное. И справляется больше не потому, что это неуместно, а потому, что не умеет проявлять такие чувства. Но и это её не тревожит.
– Ойнона, – обращается к ней Артемия, и Диана разворачивается к ней резко, всем телом, едва не роняя пробирку бесценной крови, – я только сейчас поняла, что тебе, наверно, не скажет никто. Вчера ночью нашли запасы Грифа, и ещё я одобрила производство мяса в Бойнях. В сквере выдают еду, если у тебя кончается – сходи. Сабуров хочет организовать выдачу по талонам, но пока он всё это сделает, уже поезд приедет.
– Спасибо, – на лице Дианы расцветает улыбка.
«Вот и решение. Нужно было лишь немного потерпеть».
Диана выходит в город следующей. Она не заходит в сквер, не хочет задерживаться ещё больше – Лара и так опоздала с возвращением, искала дома лоскуты ткани, чтобы выделить раздающих панацею. Она обещала, что уже на следующий день это упростит им задачу. Яркая полоска на рукаве змеиного плаща смотрится нелепо, но Диана забывает о ней почти сразу. Ей едва хватает концентрации, чтобы держать в голове места, где она уже побывала. Дважды она понимает, что её встречают люди, которых она уже видела. Вся эта беготня начинает раздражать и утомлять. «И почему бы им всем просто не выползти на улицу, – зло думает Диана. – А здоровым сидеть по домам, всё равно в этом городе ходить некуда».
Она освобождается поздно, полевая кухня в сквере уже закрыта. Диана едва переставляет ноги, несколько раз останавливается, переждать головокружение, сухой спазм тошноты, резкую боль в желудке. «Завтра утром, – говорит себе Диана. – Завтра утром выйду раньше и зайду в сквер».
========== Акт Второй. Сцена Третья ==========
Проснувшись утром, Диана понимает, что проспала. Впервые за долгое время, она не проснулась в нужный момент, не смогла спрогнозировать время сна, и теперь опаздывает. К Артемии, к своим обязанностям, а ещё есть Рубин, который не упустит возможности указать ей на ошибку. И надо бы встать, быстро собираться и бежать к Машине, чтобы только не ухудшать своё положение с каждой минутой потерянного времени. Но сил нет, а живот при попытке двинуться сводит такой болью, что несколько минут Диана просто лежит, подтянув колени к груди и пытаясь дышать ровно. Когда боль, наконец, утихает, Диана медленно садится, потом встаёт, рискуя попасть под власть головокружения или обморока. Одеваться сложно как никогда: путаются пуговицы и петли, выворачиваются в обратную сторону рукава. Диана торопится, злится, раздражается и, в итоге, меняет рубашку на другую, потому что две пуговицы не выдерживают, отрываются и укатываются куда-то под кровать. Диана смахивает неожиданную злую слезу со щеки и выходит. Идти быстро снова не получается и, даже если бы хватало сил, не получилось бы – стоит чуть ускорить шаг, и обязательно возвращается боль, тошнота и головокружение. Она даже не набирает привычную бутылку с водой, необходимую для наполнения пустого желудка. Для выживания.
Диана приходит невообразимо поздно, Артемия, взволнованная, работает на своём месте вместо выхода в город с панацеей, Рубин сверлит неодобрительным взглядом. Диана останавливается у стены, опустив голову, перебарывает стыд, пытается устоять на ногах.
– Ойнона, ты в порядке? – обвинения в голосе нет, но от этого только хуже. – Я уже собиралась кого-нибудь отправить на твои поиски.
– Да, извини, я… – Диана мнётся, не в силах выговорить постыдную, обличающую правду, – проспала.
– Ничего, – Артемия на неё не смотрит, уже собирается идти, – вставай к дистиллятору.
Диана, не поднимая взгляда, идёт на рабочее место, Артемия уходит.
– Что, Столица, – насмешливо, неприязненно спрашивает Рубин, – не привыкла много работать?
Диана закипает с полуслова, злится, остервенело режет несчастную твирь так, что сок брызжет на лицо и одежду, но, подобрать слова для достойного ответа не может – мысли разбегаются, растекаются и путаются. И она молчит, думая: «Да что он знает об усталости? Что он знает о двенадцатидневном аду, что я пережила? Что он знает о работе в Столице, когда ты на грани законного, когда нужно больше, больше и больше, чтобы только оправдать себя, выбить право заниматься тем, чем хочется?» Если смотреть правде в глаза, Рубин тоже обо всём этом знает, так или иначе, но на это осознание у Дианы нет ни сил, ни концентрации.
Работа идёт из рук вон плохо, Диана постоянно забывает поменять бутыль вовремя и экстракт расплёскивается на стол, тряпка засыхает и пристаёт к трубе, травы рассыпаются, нож не слушается, и от порезов спасают только перчатки. Хорошо только, что Рубин в её сторону не смотрит и потому не имеет повода для придирок. И что Артемии здесь нет, и Диана, раз за разом, ошибается не при ней. Приходит и уходит Лара, уставшая, но почему-то очень довольная.
– Заболевших всё меньше! – радостно восклицает она и, не просидев на месте и пяти минут, убегает, вдохновлённая близкой победой.
Артемия возвращается практически одновременно с беспризорницами, к которым Диана даже успела привыкнуть. И именно в момент наибольшего скопления людей у Дианы темнеет в глазах, она начинает оседать, роняет, в попытке удержаться за стол, полную бутылку настоя, и приходит в себя почти сразу, поддерживаемая Артемией. И даже на секунду хочет провалиться обратно – от стыда и неловкой, неправильной её близости.
– Что с тобой? – тихо спрашивает Артемия, усаживая её на ящик.
– Ты саботировать работу, что ли, решила? – это, конечно, Рубин. – Тоже мне барышня.
– Иди, – зло и громко говорит Артемия, и Диана чувствует себя блаженно-защищённой, – я разберусь.
Он уходит, дети снуют вокруг, пытаясь сделать вид, что в происходящее им абсолютно не интересно.
– Что с тобой, ойнона? – Артемия вглядывается в Диану и вот теперь наверняка видит, какая она бледная, как у неё дрожат руки, как она неглубоко и часто дышит. – Ты заразилась?
– Нет, – признаться в этой правде тоже сложно, даже если можно воспринять её как героическую, – у меня еда закончилась, а в сквер я не успевала.
– Когда?
– Что? – Диана не улавливает сути вопроса.
– Когда ты ела в последний раз?
– Вчера? – неуверенно вопросительно отвечает Диана. – Нет, раньше.
– Ойнона, тебе нужно поесть, – Артемия говорит вкрадчиво, заботливо, встревожено, совсем как когда Диана отказывалась от панацеи. Только сейчас совсем не то же самое: она не хотела умереть, просто никак не находила времени.
– Ладно, я вечером обязательно…
– Никакого «вечером». Сиди здесь.
Диана порывается оспорить просьбу и встать, но Артемия удерживает её за плечо. Она отходит к одной из девочек и что-то тихо и быстро ей говорит. Потом возвращается, внимательно смотрит на Диану так, что она неожиданно начинает оправдываться.
– Это не то же самое… я, правда, просто не успевала, так много всего нужно сделать…
– Ойнона, – Артемия садится на соседний ящик, берёт её за руку, – ты больше сделаешь, если будешь живая, здоровая и сытая. Не надо этого самопожертвования, никому оно пользы не принесёт.
– Ладно, – снова отвечает Диана, чувствуя себя и виноватой, и обиженной, и в то же время неуместно радуясь такому вниманию. Прикосновения, слова, забота – такое далёкое и тёплое снова вернулось к ней.
Артемия сжимает её руку, встаёт, отворачивается, и Диана облегчённо приваливается к стене.
– А вы чего уставились? – беззлобно прикрикивает Артемия на детей. – Работы нет что ли? Кыш отсюда все. А ты останься.
Диана видит, как от толпы отделяется девочка, возможно, та, что обычно главенствует в этой ораве, хотя полной уверенности нет, и Артемия что-то показывает ей у дистиллятора. Девочка кивает, громко без стеснения переспрашивает, показывая пальцем на всё подряд.
– Вот умница, всё поняла, – Артемия кладёт руку на голову девочки. – Смотри, не напортачь.
И девочка занимает её – Дианы – рабочее место. И Диана теперь понимает, насколько глупо и неуместно смотрелась её попытка выделиться, показать себя. С этой работой справится даже ребёнка, и это абсолютно несоизмеримо поведению Дианы.
Другая девочка возвращается с миской и ложкой, Артемия тут же её отсылает к остальным, и отдаёт всё принесённое Диане.
– Ешь. Только медленно и не всё сразу.
Ложка, миска и её содержимое аппетита не вызывают, скорее даже тошноту, но Диана берёт ложку, зачерпывает жидкую серую массу, отправляет её в рот, жуёт, глотает.
– Спасибо, – говорит она тихо, неуверенно.
– Не за что. Сегодня выйдешь раньше, зайдёшь ещё раз в сквер. Вообще, то, что они там готовят едой назвать сложно, но тебе другое и нельзя пока. Завтра принесу тебе что-то из того, что мне начали нести в качестве даров. Или взяток – тут как посмотреть.
Диана кивает, прожёвывая следующую ложку, еда безвкусная и вязкая всё равно кажется самой лучшей, самой живительной. Она ест медленно, как и сказала Артемия, и чувствует себя одновременно уязвлённой и благодарной. Неожиданно наваливается слабость и усталость, словно стоило на минуту остановиться, перевести дух, сесть, как тело, измождённое работой и голодом, запросило причитающийся отдых. После половины миски Диана всё ещё голодная, но она всё-таки оставляет её и снова пытается встать.
– Не надо, – говорит Артемия и подтаскивает к ней ведро с кровью и ящик с бутылками экстракта. – Смешивай здесь, тебе нельзя пока переутомляться.
Диана снова кивает, принимая заботу, принимая поражение. Натянутая от попыток вырваться вперёд, струна напряжения лопается, и она признаёт положение подчинённой. Диана устала, обессилила, не может и не хочет больше обращать на себя внимание, высокомерничать и пытаться себя проявить. Это всё равно не срабатывало, не давало ей другого статуса, не привлекало к ней Артемию, так что нет смысла продолжать.
Артемия занята фильтрацией и помогает девочке-лаборантке, как мысленно прозвала её Диана, с дистиллятором. Со своего места Диане удобно наблюдать, и она любуется уверенной и аккуратной Артемией, чувствуя неуместные уколы зависти, когда девочка привлекает её внимание глупым вопросом или ошибкой. Меняя вёдра и ящики, Артемия всегда справляется, как Диана себя чувствует – не тошнит ли, не болит ли что-то, не хочет ли отдохнуть. Диана твердит, что всё хорошо и, против воли, улыбается. Артемия сейчас нежна и участлива, внимательна к ней гораздо больше, чем за всё время, что они работают здесь. И как бы это ни было унизительно, Диане приятна её опека и заинтересованность. И она позволяет себе, работать чуть медленнее, говорить чуть тише, не рваться за новой работой, а ждать, когда Артемия заметит и принесёт новое ведро и ящик сама. Артемия напоминает ей доесть оставшееся в миске, Артемия же говорит, когда Диана может уйти, чтобы успеть в сквер.
По дороге Диана старается не думать и не анализировать произошедшее, честно съедает ужин прямо в сквере и возвращает обе миски работницам, набирает, наконец, желанную воду, вспоминает, что завтра с утра ей предстоит не работать в Машине, а разносить панацею. И уже у самого «Омута» её озаряет воспоминание – Артемия, обрабатывающая её пострадавшее лицо. На это всё и было похоже. И тогда, и сегодня Диане было одинаково хорошо и неуютно от такой заботы.
– Госпожа, я хотела спросить, – перебивает её мысли Айян внезапно оказавшаяся по ту сторону двери в особняк, – Вы не знаете, где сейчас еды можно купить? Или не купить, у кого-то вообще есть она?
Она, оказывается, всё ещё здесь: незаметная, тихая. И тоже наверняка ведь голодала, пока могла. Она такая же изгойка, кто ей скажет, кроме Дианы, последние новости. А она забыла про неё снова: пять минут гуманизма, два широких жеста и существование степной девочки, живущей вместе с ней, стёрлось из памяти.
– В сквере бесплатно раздают. Может, успеешь ещё. Я сама только сегодня узнала.
Диана врёт, чтобы скрыть своё невнимание, незначительность чужой нужды в своих глазах. Айян благодарит и выбегает из «Омута», снова исчезая из разума Дианы.
Утром Диана выходит раньше, завтракает всё той же неопределённой субстанцией в сквере и, придя в Машину наконец-то вовремя, останавливается у входа, ожидая указаний. Она знает, что сейчас её очередь, но не хватается упаковывать панацею и запасаться экстрактами.
– Начни сегодня с Узлов, – говорит Артемия, протягивая звенящую стеклом большую сумку, – из-за полевой кухни там больше заражённых, чем в остальных районах.
Диана принимает сумку и ждёт ещё немного.
– Ты точно в состоянии много ходить? – уточняет Артемия, то ли заметив замешательство, то ли из искреннего участия. – Я могу пойти вместо тебя.
– Нет, я в порядке, спасибо, – Диана чуть улыбается.
Обход ничем не примечателен, кроме, разве что того, что в Узлах Диана ориентируется хуже. К счастью, Артемия заранее позаботилась о карте кварталов.
– Сегодня Вы, а не Лара? – спрашивает Юлия с порога. – А я её ждала, ну да ладно.
– Лара в других кварталах Узлов ходит. Если бы я знала, что Вы ждёте именно её, я бы поменялась.
– Вас видеть тоже радостно, – улыбается Юлия. – Только Вы бледная такая, измученная. Может, сигаретку?
– Я… – «… больше не курю», хочет продолжить Диана, но вместо этого продолжает совсем другую мысль, – не откажусь.
Юлия протягивает аккуратную самокрутку, подносит горящую спичку, Диана делает неуверенную, первую за долгие годы, затяжку. Ядовитый дым проходит по горлу, обволакивает лёгкие, и судорожно выталкивается обратно. Диана прикрывает глаза, затягивается второй раз.
– Вы здоровы? В панацее нет необходимости? – наконец, спрашивает она то, зачем пришла.
– Нет, я здорова, – Юля скручивает ещё одну сигарету и закуривает сама. – Вы, говорят, теперь в этом городе, как и я, скрываетесь от взора правосудия?
– Я с точностью до наоборот, – невесело усмехается Диана, – здесь под строгим надзором.
Юлия понимающе кивает, протягивает пепельницу.
На выходе Диана чувствует лёгкое, почти приятное головокружение и забытый вкус табака на языке. Она начала и бросила курить ещё в студенчестве, но сегодня вспомнила, чем это было привлекательно. Забыться, взять паузу, сконцентрироваться на вьющемся дыму, ярком огоньке и терпком привкусе. Жаль, что полки в магазинах сейчас абсолютно пусты.
Вернувшись в Машину, она снова ждёт. Артемия, вспомнив об обещании, отдаёт ей завёрнутое в фольгу – что, интересно, у неё есть ещё, чего здесь днём с огнём не найдёшь – варёное мясо.
– Хотела сначала копчёное принести, потом подумала, что тебе не стоит пока, – Артемия мягко улыбается. – Как закончится, скажи, ладно?
– Ладно, – отвечает Диана на выжидательный взгляд. Такой же, как при вопросе, выпьет ли Диана панацею. Ещё один знак ненадёжности Дианы, ещё один повод проявить заботу.
Она убирает мясо в саквояж, который всё ещё носит с собой.
– Ты на дистилляторе, с помощницей, – бросает Артемия и уходит.
– Ты, значит, помощница? – спрашивает Диана у той же девочки, которая как раз выжимает в ведро охлаждающую тряпку.
– Ученица, – девочка гордо вздёргивает подбородок.
– Это у Артемии ты ученица, а у меня – помощница, – вздыхает Диана, с детьми она обычно не ладит, и эта навязанная помощь для неё – только большая нагрузка. – Звать-то тебя как?
–Булавка, – девочка замирает и подносит руку к губам, – то есть, Зоя. Учитель говорит, чтобы здесь я называлась по имени.
– Это правильно.
Диана приступает к работе, на удивление от маленькой Зои даже есть польза, только говорит она без умолку. Через час Диана уже знает, что её родители погибли в самом начале эпидемии, а в Многогранник её не пустили, поэтому перебивалась на складах с Ноткиным, пока не пришла Артемия и не собрала беспризорниц на помощь с панацей. А Зоя, по её же словам, оказалась очень умная и любознательная, и поэтому Артемия взяла её в ученицы. «Или же ты просто к ней набилась» – устало думает Диана. По крайней мере, Рубин не решается встревать в Зоину болтовню, и Диана лишена несчастья с ним разговаривать.
Домой Диана уходит уставшая и с гудящей от шума головой. И немного недовольная тем, что не удалось переброситься даже парой слов с Артемией, когда та вернулась в Машину.
В следующие два дня эпидемия наконец-то идёт на спад. Диана в Машине всё так же пассивна, послушна, готова принять заботу. Она больше не кичится знаниями, а переспрашивает и уточняет даже то, о чём знает наверняка. Больше не кидается к любой работе в любую свободную минуту, а ждёт указаний, если же их нет слишком долго – использует повод подойти к Артемии и спросить, что ей делать. Неосознанно она соревнуется с Зоей за внимание. Зоя задаёт глупый вопрос – Диана выдумывает другой, Зоя спрашивает, чем ей себя занять – Диана быстрее заканчивает свою работу, чтобы спросить то же, Зоя хвалится, как хорошо у неё получается что-то делать – Диана уточняет, делает ли всё верно, чтобы тоже получить похвалу. Если бы Диана осознала, что она, взрослая женщина, столичная – хотя уже, конечно, не столичная – учёная, видит в девочке конкурентку за внимание другой взрослой женщины, её самомнение не позволило бы продолжить. Но она над этим не задумывается, позволяя себе расслабиться и побыть подчинённой, а не ведущей или пытающейся вести. Артемия в ответ действительно слушает её и её вопросы, продолжает спрашивать про самочувствие, и, кажется, относится к Диане и Зое с примерно одинаковым заботливым благодушием. Если вдуматься, это не тот эффект, на который Диана рассчитывает, но она старается не вдумываться. Она ведь уже была в роли пациентки, уже делала, что просила Артемия, не спрашивая, и это не мешало им возобновлять близость.
Всё это, разумеется, проявляется только в присутствии Артемии, стоит ей уйти раздавать панацею, как Диана погружается в работу, равно игнорируя и Рубина, и Зою.
У всех них появляется больше свободного времени. Когда Артемия предлагает внезапно освободившейся Диане подышать хотя бы раз за неделю свежим воздухом, она доходит до складов, и, без особой надежды, спрашивает у Грифа, нет ли у него сигарет. Гриф всё же продаёт ей бумагу и табак для самокруток, не забыв насмешливо спросить, справится ли “Столица” с такой задачей. Перед очередным днём работы Диана скручивает неровную с непривычки сигарету, и выкуривает её на втором этаже «Омута», беззаботно наполняя комнату дымом.
В тот же вечер Артемия объявляет, что в собравшейся пятёрке больше нет необходимости. Лара с Рубиным будут делать обходы, и Рубин же при необходимости доделает ещё панацею, хотя заготовили они её с очень большим запасом. Диана сможет взяться за другие дела, назначенные ей Властями, а сама Артемия, наконец, разберётся со своим окончательным вступлением в наследство и принятием титула менху.
Диана идёт домой опустошённая и печальная. Она не знает, как и под каким предлогом ей теперь поддерживать связь с Артемией. Чем теперь привлечь её к себе. Не знает она и с какой стороны взяться за основной указ Инквизитессы, пока не пришло более точных требований и основ её будущего занятия.
========== Акт Второй. Сцена Четвёртая ==========
Новое утро могло бы стать самым спокойным за эти дни. Не нужно никуда идти, ни о чём беспокоиться. Срочных дел нет, никто не ждёт и не складывает стопки записок под дверь, не нужно волноваться о провизии, о болезни, даже о собственном будущем. Можно дать себе расслабиться, выспаться, отдохнуть, чтобы потом с новыми силами взяться за новую задачу, которая вот-вот настигнет Диану.
Но она просыпается, как обычно, рано, вскакивает, словно куда-то опаздывает, и только потом понимает, что опаздывать ей просто некуда. Диана садится обратно на кровать, но поднявшееся уже желание действовать клокочет внутри, не давая успокоиться, и она снова встаёт, не зная, за что взяться. Пока нет ни письма с инструкциями, ни какой-то определённости, она не может действовать или хотя бы готовиться к действию.
Диана одевается, причёсывается, оглядевшись, приводит в порядок комнату, собрав, наконец, с пола таблетки, бумаги и пуговицы, раскладывает всё по местам. В тумбочке обнаруживается её револьвер. С того дня, когда она держала его в руках последний раз, Диана о нём не вспоминала, не задумалась даже о самозащите, хотя бандиты с улиц не исчезли, разве что встречаться стали реже и позже. По спине Дианы пробегает холодок, когда она представляет, что случилось, если бы она вышла из Машины позже обычного и, потянувшись к поясу, не обнаружила бы заветной кобуры. На корпусе револьвера играют отблески тусклых ламп, приводя в движение механизмы памяти, и двенадцатый день против воли всплывает в сознании. Перехватывает дыхание, учащается пульс, и Диана действительно на мгновение задумывается: «может, сейчас?», и резко откладывает от себя револьвер, чтобы только эта мысль не вернулась.
Поднимается радостная Айян и сообщает, что водопровод, наконец-то починили. Диана, успевшая забыть, что в этом городе он вообще есть, невольно растягивает губы в довольной улыбке. Она впервые проходит через кухню в ванную, расположенную на первом этаже, разбирается с газовым водонагревателем, чтобы, наконец, раздеться и погрузиться в тёплую чистую воду.
Вода темнеет в считанные минуты – кровь, грязь, копоть изменяют её цвет, но это уже неважно. Вода согревает и обволакивает уставшее тело, дарит блаженное спокойствие. Диана прикрывает глаза и ненадолго даже проваливается в дрёму. Чтобы действительно вымыться, приходится набрать воду ещё раз, и Диана в это время мёрзнет и покрывается мурашками, стоя босая на холодном полу. Всё приходится взять Евино – ароматное мыло, мягкое полотенце, лёгкий халат. Ощущение чистоты, забытое уже, такое, что даже не верится. И Диана снова и снова проводит рукой по волосам, по лицу, по рукам и шее, чувствуя себя сбросившей кожу. В ванной находится зеркало, на удивление целое. Смотрясь в него, Диана себя не узнаёт, словно безвозвратно изменилась за то время, что находится здесь – заострились черты, между бровей пролегла пока ещё тонкая, но не проходящая морщина, под глазами остались глубокие тени, нос как будто немного изменил свою форму после удара, пришедшегося на него. Лицо практически зажило – от синяков остались едва заметные жёлтоватые пятна, ссадины почти лишились корочек, обнажив беззащитную розовую кожу. Волосы распутать так и не удалось, Диана наощупь находит край выстриженных Артемией волос. С этим точно нужно что-то сделать.
Диана находит ножницы, долго стоит перед зеркалом, примеряется, перебирает пряди, но не решается. Выходит из ванной, зябко кутаясь в слишком тонкий халат.
