Текст книги "Степная Магия (СИ)"

Автор книги: lita_iulita

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

========== Акт Первый. Сцена Первая ==========

На втором этаже «Омута» привычно душно и холодно от сквозняка, проникающего через щели в окнах. Бакалавра Диана Данковская сидит на застеленной постели, перебирая стопку бумаг. В них всё, что Сабуров смог предоставить о первой вспышке Песчаной Язвы, но этого всё равно оказалось мало. Факты расползаются в витиеватых формулировках и непонятных степных словах, и сколько их не перечитывает, Диана не может найти зацепку, которая поможет в борьбе с эпидемией. Единственная надежда на обработку зараженных тканей буквально ускользнула из её пальцев пару часов назад: когда она добралась до кладбища, патрульные уже закопали нужный труп, и всё, что остается – ждать, что Гаруспиня окажется более удачливой в этом деле. От беготни по городу уже привычно ноет тело, усталость гудит в висках, но Диана не может позволить себе уснуть, пока не продвинется в своей задаче хотя бы на маленький шаг.

Гаруспиня снова приходит под вечер, слышно, как пугливо отвечает ей Ева: «Да, Бакалавра наверху», как скрипят ступеньки, и открывается дверь. Диана откладывает бумаги, одновременно радуясь приходу коллеги и испытывая смутное беспокойство, привносимое её присутствием, которое Диана не могла описать, как ни старалась. То ли это было то мистическое ощущение «двух рук», то ли она просто боялась эту женщину, которая всегда приходила перемазанная кровью, с карманами, набитыми травами и испачканными так, словно она складывает в них органы, то ли дело в слухах, так и не утихших с тех пор, как в первый день в городе её прозвали Потрошительницей. А может, за этим беспокойством крылось какое-то неясное желание – ближе познакомиться, или довериться, как единственной в том же положении, что и она сама, или что-то совсем другое.

– Я кое-что принесла тебе, ойнона, – Гаруспиня уже протягивает ей склянку, – работай осторожно.

– Знаю, Бурах, спасибо, – Диана рассматривает кровь на свету, словно надеясь найти в ней ответы, не используя даже микроскоп. – Я обещала награду. На твой вкус: антибиотики, имунники, анальгетики или перевязочные пакеты?

– Разве тебе самой они не нужны?

– Конечно нужны, но и ты рисковала, чтобы добыть это, – Диана уже подготавливает препарат для работы и отвечает не глядя.

– Как насчет ответной помощи? У меня нет микроскопа, чтобы проверить, есть ли в этой ткани антитела, а это важно для создания панацеи. Посмотри, есть ли они.

– Я бы не утаила от тебя этого…

– И ещё, – Гаруспиня продолжает, словно не слышит слов Дианы, – можешь предоставить закуску к твирину, которым отметим удачный или запьём неудачный итог твоих исследований. У тебя ведь тоже был тяжелый день, ойнона?

– Если пить в каждый мой тяжелый день – я сопьюсь, – вздыхает Диана. – Но, кажется, у меня было пару кусков вяленого мяса.

Может, она отказалась бы, в конце концов, она предпочитает работать одна, а итоги можно изложить письмом, но она действительно не прочь выпить. К тому же, это обращение – ойнона, звучит всегда так, что Диана смягчается, что-то есть в нём, и в том, как Гаруспиня его произносит – уважение, граничащее чуть ли не с нежностью. Диана даже узнавала у Оспины, что оно значит, та в ответ скривила лицо: «Это Артемия так тебя называет? Тебя считают знающей, мудрицей. Только к тебе это слово не относится, оно степное, не для столичных учёных». Имеет она право так называться или нет, но само слово звучит мягко, перекатисто, даже несмотря на, а может, благодаря, грубовато-хриплому голосу Гаруспини. Она редко просит о чем-то Диану, но когда это случается, та соглашается; именно услышав это обращение.

Работать приходится вдвоем, с некоторым удивлением Диана отмечает, что Гаруспиня очень аккуратна, когда дело доходит до работы, она становится сосредоточенной, руки двигаются уверенно, несмотря на внешнюю неловкость.

«Интересно, как она выглядит, когда работает скальпелем, – невольно думает Диана, – это ведь её призвание. Наверняка она прекрасна в моменты полной погружённости в работу. Похожа ли она на зверя, сосредоточенно разрывающего добычу, или уверена как врачея столичной клиники на операции?».

Кроме того, выяснилось, что образование Гаруспини мало уступает знаниям самой Дианы: она не сыпала терминами, но и объяснять ей простые действия не требовалось. Работать с ней в паре оказалось легко, почти как дышать, Диана впервые за долгое время чувствовала себя в своей тарелке, словно ненадолго вернулась в лаборатории Танатики.

– Ничего, – Диана в очередной раз заправляет волосы за ухо. – Антитела ты ещё можешь попробовать извлечь, а вот мой план потерпел крах: культуру микроба не получится выделить из мёртвой ткани.

Она устала, даже с помощью Гаруспини обработать несколько препаратов и провести все необходимые опыты заняло несколько часов. На улице стемнело, один раз поднималась Ева, приносила странный местный чай, потом слышалось её тихое пение, но и оно утихло.

– У тебя есть другие варианты? – спрашивает Гаруспиня с сочувствием, обычно ей не свойственным.

– Они есть у Рубина, – Диана замечает, как грозно при звуке этой фамилии сдвигаются брови собеседницы, – но с ним я смогу связаться только завтра… Бурах, что ты говорила про твирин?

– Что нам обеим не помешает немного расслабиться. И первым шагом я предлагаю перестать называть меня по фамилии.

– Артемия? – неуверенно произносит Диана, словно забыла, как зовут Гаруспиню. На самом же деле, ей непривычно и само имя, и его звучание, и называть её так.

– Ты всё верно запомнила, – Артемия уже ищет бутылку в нагрудном кармане.

«И как только она умудряется все распределить по карманам», – успевает подумать Диана, выливая давно остывший чай в горшок с засыхающим цветком.

Пока она доставала из тумбочки мясо, Артемия разлила твирин по чайным чашкам, себе она налила почти полную, в чашке, протянутой Диане, едва плещется на дне.

– Лучше разбавь, если не хочешь обжечь язык, – с легкой насмешкой отвечает она на вопросительный взгляд.

– Ты полагаешь, в Столице нет алкоголя? – голос Дианы звучит уязвлённо.

– Такого – нет, – Артемия долила кружку до половины. – Если выпьешь всё так, подарю вторую бутылку. Твирин ведь повышает иммунитет.

– Ты хочешь поспорить со мной? На бутылку твирина? Ты всё переводишь в какой-то глупый фарс! – Диане почти смешно, но в то же время она чувствует обиду от того, что Артемия относится к ней, как к школьнице.

– Пей, ойнона, – Артемия делает небольшой глоток, морщится, и с выжидающей улыбкой смотрит на Диану, – только я тебя прошу, не залпом.

Диана сначала осторожно принюхивается к кружке, в нос ударяет горький, почти ментоловый запах трав – это от остатков чая, или сам твирин? Наконец, не глядя на Артемию из-за неловкости под её изучающим взглядом, делает глоток. Язык действительно обжигает, не то крепостью, не то невероятной горечью, так, что на глазах выступают слёзы, она откашливается, оперевшись о стол. Подняв голову, она обнаруживает заботливо протянутую бутылку с водой.

– Ты в порядке? Запей, – ни капли насмешки.

– Да, – Диана отпивает воду и доливает её в кружку, – мне сложно это признать, но ты была права, – со смехом добавляет она.

Несмотря на то, что она выпила действительно немного, ей стало несоизмеримо легче, словно кто-то ослабила держащие ее нити. Может, это просто эффект плацебо? Они делают ещё по глотку, закусывают.

– Когда он разбавлен, – Диана вертит в руках чашку, разглядывая плотную жидкость, – он похож на сироп от кашля, который в Столице прописывают каждой ребёнке. Здесь я таких не видела.

– Здесь кашель лечат настоем трав. Не смотри так, не твири, конечно.

– Спасибо, что не табаком, – Диана делает очередной глоток, – почему ты вернулась?

Вопрос ненадолго повисает в воздухе, как неуместно-очевидный. Диана поздно осознает, что без контекста, быстро промелькнувшего в её голове, он слишком внезапен, а без доверительных между ними отношений – абсолютно бестактен.

– Прости. я…

– А почему ты осталась? Таковы наши линии, вот и всё, – Гаруспиня не выглядит разозлившейся или обиженной, словно ждала этого вопроса с самого начала. Или слишком часто на него отвечала.

– Я осталась, потому что это мой долг, моя работа и потому что я так захотела. Судьба тут абсолютно не при чём, – Диана снова окунается в отрезвляющее осознание древности местных взглядов, и привычно отгораживается заученной речью.

– Я говорю не о судьбе, ойнона. Я тоже вернулась, потому что это мой долг, моя работа и моё желание. В этом и есть линии, – Гаруспиня обходит стол и садится на один из свободных от множества бумаг стульев. Диана подходит следом, но остается стоять рядом, опираясь на стол.

Она ловит себя на том, что любуется Артемией, как она двигается, как держит чашку, как говорит о том, в чём хорошо разбирается, но старается продолжить разговор и отвлечься от этих мыслей.

– Не понимаю, – такие признания всегда давались трудно, но твирин расслабил Диану, – все вокруг говорят про эти линии. Что это? Это как линии на ладонях?

Диана даже зачем-то снимает перчатки, и смотрит на руки, словно что-то понимает в череде черточек. Гаруспиня смеётся и, предварительно сняв перчатки, берет её руку в свою, развернув ладонью к себе.

– К хиромантии это не относится. Линии, о которых мы говорим, не имеют физического отображения в мире, – вопреки своим словам, она проводит пальцами по так называемой линии жизни, Диана чувствует, как кожа на руке покрывается мурашками. – Их могут увидеть лишь немногие. И совсем единицы могут чертить их сами.

– А ты можешь? – Диана смотрит на их руки и почему-то не решается поднять взгляд, вместо этого она делает ещё глоток из кружки в свободной руке.

– Осознанно – нет, но мои решения влияют на линии, мои и окружающих, – пальцы доходят до запястья, и Диана вздрагивает. – Твои решения тоже.

Прикосновения кажутся настолько интимными и нежными, что Диана забывается и, отставив кружку, наклоняется к лицу Артемии и тут же останавливает сама себя: «Она не такая как я. Она воспитана иначе, не поймет, не станет целоваться с едва знакомой женщиной, немного выпив. Она наверняка даже не… »

Додумать мысль Диана не успевает, Артемия подаётся вперёд, и их губы мягко соприкасаются. Диана отвечает, чувствуя вкус горького твирина на чужих губах и какую-то странную радость от того, что её целует именно эта женщина.

Поцелуй углубляется, сильные руки притягивают её, усаживая на колени. Она сама соскальзывает губами на щеку, к уху, на шею, возвращается. Артемия отвечает тем же, путаясь в воротниках. Они целуются долго, жадно, словно пытаясь насытиться. Диана опоминается лишь тогда, когда осознаёт, что с её плеч скидывают плащ, и отстраняется, глядя на Артемию с лёгким удивлением.

– Что-то не так, ойнона? – голос ещё более хриплый, губы припухли, заалели. Диана невольно подмечает, какой иной стала вдруг Артемия, словно резкие черты лица сгладились её губами.

– Это не то, что входило в мои планы, – отвечает Диана, и Артемия приподнимает бровь, как бы спрашивая: «А что входило?», – но так даже лучше.

Она сама скидывает плащ и тянется к сложным застежкам куртки Артемии.

– Как много на тебе одежды, – выдыхает Артемия, чуть насмешливо, – не жарко?

– Сейчас – очень, – пьяно смеется Диана.

И ей действительно невыносимо жарко, несмотря на холодную комнату. Потому что Артемия рядом – горячая, с твириновым дыханием и запахом крови – прикасается к ней, целует её, оставляя следы на коже. Кто бы могла подумать, что между ними случится что-то подобное?

Стул становится все менее удобным для них, и Диана чувствует, как её легко поднимают на руки, не меняя положения. Практически без усилий, Артемия укладывает её на постель.

– Ты и правда такая сильная, как кажешься, – говорит Диана, пытаясь перевести дыхание.

– Сильнее.

Артемия нависает над ней и шепчет уже в ухо: «Но я это прекрасно контролирую».

Диана почти не слушает, дыхание обжигает кожу, она тянется к Артемии, обвивая ее ногами, бессловно прося о продолжении.

Диана теряет счет времени, ей кажется, что Артемия раскрывает её по линиям, как училась. Её руки, хоть и огрубевшие, действуют нежно и уверенно. Сама же Диана двигается беспорядочно, скомкано, извивается змеёй. Но то, как Артемия реагирует на её прикосновения, говорит, что она всё делает правильно.

Диана нежится, целуется и кусается, стонет, иногда слишком громко, и улыбается, ловя неодобрительный взгляд. Она не думает об эпидемии за окном, о своём будущем, о смерти. Забывается, отдается нахлынувшему даже не чувству – ещё не чувству – а ощущению предельной близости, которая почти магия. Запах твирина говорит, что эта магия – степная.

В тусклом свете Диана любуется Артемией, тем, как вырисовываются мышцы, как она чуть прикусывает губу и запрокидывает голову, открывая шею, уже покрытую красными отметинами. И Диана выражает свое любование прикосновениями и поцелуями, надеясь подарить то же удовольствие, хоть степная магия ей не подвластна.

Когда Артемия глухо стонет, сжав её плечо, Диана почти счастлива.

Она обессилено падает рядом, уложив голову на плечо Артемии. Та прижимает её к себе, нежно целуя в спутанные волосы.

Кажется, что нужно что-то сказать, поблагодарить, спросить, но слов не находится, Артемия тоже молчит, поглаживая плечо Дианы. Та чувствует, как проваливается в сон, впервые за долгое время легко и быстро, не успевая даже попросить Артемию остаться до утра.

Но она остается. Утром Диана просыпается от того, что Артемия гладит её по щеке.

Воспоминания о вечере, перешедшем в ночь, приходят постепенно, пока Диана сонно оглядывает комнату, особенно красноречивы оставшийся на столе плащ и наполовину одетая Артемия с растекающимися по шее и груди засосами. Захотелось выругаться, потом засмеяться, но вместо этого Диана сонно бормочет:

– Доброе утро.

– Доброе, ойнона.

Стыд наваливается вместе с головной болью, Диана садится, бессмысленно прикрываясь одеялом. В голове бьётся необходимость что-то сказать, как-то загладить ситуацию, чтобы не испытывать этого стыда и неловкости при каждой встрече. Обхватив голову руками, она пытается подобрать слова.

– Бурах, всё это…

Артемия оборачивается, на её лице всё ещё не читается ни стыда, ни неловкости. Только усмешка и наигранное удивление.

– Странно, ночью ты моё имя помнила.

Её слова звучат так, словно всё произошедшее – в порядке вещей, и в ней самой сквозит такая уверенность, что необходимость что-то исправлять пропадает, и Диана замолкает, уткнувшись взглядом в смятое одеяло.

– Я приду вечером, – Артемия уже оделась и стоит возле дверей, – если, конечно, ты хочешь.

– Да… приходи, – вполголоса отвечает Диана, не совсем понимая, на что именно она соглашается.

Дверь закрывается, Диана медленно встаёт, гадая, действительно ли – и зачем – придёт Артемия, и как относиться к произошедшему, или даже происходящему, между ними. «Может быть, сегодня такой редкий случай, когда вечер будет мудренее утра?», – заключает Диана. Сейчас нужно только справиться с головной болью и взяться за дела, которые наверняка уже ждут её участия.

========== Акт Первый. Сцена Вторая ==========

Дел действительно оказалось много, и все как на подбор, срочные, требующие большого количества времени и опасные. Знала бы, что этот день будет таким, Диана перенесла бы вчерашнее предложение Артемии выпить на сегодня. Впрочем, улучшений в ближайшее время всё равно не предвидится.

Об Артемии она почти не вспоминает: только когда в красках описывает Рубину её подвиги на благо города, и когда пишет ей записку с подробным описанием его местоположения и заверениями о том, что он остыл и не попытается её убить. И еще раз, когда запыхавшаяся девочка приносит ёмкий ответ: «Поняла. Спасибо». Наверно, отсутствие времени на размышления о чувствах – единственное, что было хорошего сегодня. Но и это кончается.

Диана уже вернулась в «Омут», отмылась от крови, не без помощи бледнеющей Евы обработала раны, написала и отдала посыльным необходимые вечерние записки, подавив странное желание отправить Артемии напоминание, ещё раз пересмотрела бумаги Сабурова, как обычно, не найдя ничего полезного.

Артемия не приходит, хотя время перевалило за полночь. Диана ждёт, несмотря на необходимость идти спать, чтобы хоть как-то подготовиться к следующему дню. Беспокойство нарастает, сама того не замечая, Диана меряет шагами комнату, мысли мечутся, предлагая разные варианты: «она придёт, просто ещё занята», «может, вообще ничего не было? может, приснилось?», «с ней что-то случилось, ей нужна помощь», «она и не собиралась приходить, ей нравится обманывать меня», «у неё нашлись дела, или даже людини, гораздо важнее», «она вообще не помнит, что обещала прийти», «я придаю этому слишком большое значение». Наконец, Диана останавливается и задаёт себе вопрос, не пришедший в голову раньше: «Почему я вообще её жду? Почему для меня важно, чтобы она пришла?». Диана не знает ответа и не хочет задумываться, вместо этого, сказав себе: «вовсе я не жду», она переодевается в сорочку, не замечая, какими резкими стали её движения, как чуть не отрываются под пальцами пуговицы, как одежда летит на пол комом вместо привычной аккуратной стопки. Наконец, Диана забирается под холодное одеяло с полным намерением заснуть – она вымоталась за день, ей просто необходим отдых. И необходимо прервать этот утомительный разговор с собой.

Но сна нет, вместо этого возвращаются те же мысли. И тот же вопрос: «Почему я хочу, чтобы она пришла?». Диана смотрит в потолок, прогоняя надежду, что вот сейчас будут тяжелые шаги по лестнице, скрип открываемой двери и насмешливо-нежное “ойнона”. Мысли о том, что с Артемией что-то может случиться отметаются: что может произойти с этой женщиной, такой сильной, такой уверенной, такой непобедимой. В груди тяжестью разрастается обида: она действительно ждала Артемию, и та не пришла.

Волной накатывает старательно вытесняемое одиночество. На контрасте со вчерашней ночью оно чувствуется всё яснее. Диана никогда не была душой компании, у неё не было большого количества подруг, да и долгих отношений, но коллеги, разделяющие её мнение, понимающие её, поддерживающие даже самые невероятные идеи, помогали понять, что она не одна. Не одна в борьбе с мироустройством, не одна в своих взглядах и планах. Их присутствия не было достаточно, но разве чего-то бывает по-настоящему столько, сколько нужно? Здесь не осталось и этого. В этом странном городе всё неправильно. Неправильные порядки, неправильные верования, даже воздух и архитектура неправильные. Никто не сможет понять и поверить в её идеи, потому что здесь всем заправляет магия и предсказания, а не научный подход. Никто не сможет понять саму Диану – здесь она дьяволица в змеиной коже, которая скорее убьёт город, чем поможет ему. В чём-то они правы – нелюбовь Города к Диане абсолютно взаимна. Даже Приближенные, чью поддержку обещала Мария, только пугают, путают, дают невыполнимые поручения, ни в чём не заинтересованы или ничего не говорят. Разве что Ева искренне пытается помочь Диане, но её услужливость, её покорность, её бесконечное самопожертвование только отталкивают из-за вечного ощущения, что Диана только использует её, ничего не давая взамен.

Диана знает, что не задержится здесь надолго, и мысль о возвращении в Столицу поддерживает её. Она верит, что когда вернётся, сможет восстановить статус и продолжить исследования. Но пока она действует одна, в незнакомом городе, в ситуации, где понятно чуть больше, чем ничего, ей одиноко и даже страшно. Вчера это было не так: когда они с Артемией вместе работали, когда выпивали и говорили, когда целовались и ласкали подруга подругу – страшно не было. Казалось, всё выполнимо, и найдется другой путь создать вакцину, и город этот выстоит под натиском эпидемии, и Диана выполнит все свои цели – близкие и не очень. А потом настал день, и всё стало другим.

Диана удивляется сама себе: значит, с ней можно вот так просто – перекинуться парой фраз, напоить, поцеловать, и она уже не спит и ждёт кого-то, потому что одна не справляется. Открытие ей не нравится, и она говорит себе, что это просто холод, бессонница и твирин. И, может быть, что-то такое в Артемии, чего она понять не в силах.

Закрыв глаза, Диана невольно вызывает в памяти вчерашний вечер в деталях, какие не хотела бы помнить. Теперь она знает запах и вкус Артемии, её огрубевшие руки и влажную от пота кожу. И не может забыть. И её тело тоже помнит все прикосновения и все вызванные ими ощущения. Следуя этой памяти, Диана проводит рукой по внутренней стороне бедра – от колена и вверх, неосознанно повторяя движение Артемии. И продолжает повторять её действия, чтобы хоть как-то забыться. Её собственные руки совсем другие – пальцы тоньше, кожа мягче, и двигаются как-то не так, как вчера чужие. И сейчас это ощущается иначе, чем обычно – жалкой заменой, попыткой себя обмануть. Теперь уже намерено прокручивая в голове одни и те же сцены, словно пытаясь их затереть, обесценить, Диана тихо и почти отчаянно стонет в свою же свободную ладонь.

Обхватив себя руками, она поворачивается на бок. Кажется, плотное одиночество и беспокойство отступили, но остались стыд и какое-то презрение к себе – к тому, как болезненно и как жалко она реагирует на произошедшее. Тело расслаблено, и, оставаясь в своих тяжёлых чувствах, Диана, наконец, засыпает.

***

Утро встречает Диану ливнем, ставшим постоянным, и приглашением Стаха Рубина. Этот город и эта болезнь вынуждают их идти на почти ритуальные шаги, кажущиеся Диане всё более варварскими. Сегодня создание вакцины требует живое сердце. А живое сердце требует участие Гаруспини, как единственной, имеющей на вскрытие, пусть и шаткое, но право. Пока Диана думает, как говорить с ней о работе после всего, что случилось, слова Рубина выбивают почву из-под её ног.

– Она должна была прийти шесть часов назад. Так и не явилась. Вам придется найти её или сделать всё самой.

Если Артемия не пришла к Рубину, хотя того требовал её долг, это значит только одно.

«Она в опасности, – твердит себе Диана, пока, едва не переходя на бег, идёт к “Сгустку”. – Наверно, что-то случилось ещё вечером. Как глупо. Как же глупо». Диана чувствует облегчение – неправильное, эгоистичное – от того, каким всё оказалось на самом деле. Теперь надо найти Артемию.

– Арестовали люди Сабурова, – через шум крови, стучащей в висках, слышит она.

И срывается с места, едва не прослушав что-то про знакомого Лары Равель.

– Да, вчера была удачная ночь! – вместо приветствия горделиво произносит Александр Сабуров, сверкая самодовольной ухмылкой.

«Не то слово, удачная» – язвительно думает Диана, пытаясь отдышаться. Она узнаёт, что Артемию поймали вместе с людьми Браги. Не с поличным, но обвинений достаточно, чтобы правительственный инквизитор довёл дело до расстрела. Диана не даёт себе времени на сомнения, правдивы ли обвинения, и не совершила ли Артемия на самом деле чего-то такого, за что её могут расстрелять. Даже если и совершила, без неё создание вакцины может оказаться невозможным. И, конечно, Диана всё ещё хочет встретиться с ней хотя бы раз.

– Освободите Бурах, комендант. Она нужна мне… для дела, – говорит она с неожиданной для самой себя паузой. Но Сабуров, кажется, и так достаточно раздосадован тем, что Бакалавре нужна помощь такой варварки, и на детали не обращает внимания.

Получив едкое наставление делать всё самой и своими мозгами – как будто Каиных ей мало с такими советами – она отправляется к Ларе. Из той приходится чуть ли не пытками вытягивать подробности о местонахождении Артемии. Диана хотела бы быть мягче с этой девушкой, но она слишком торопится, и адреналин с беспокойством слишком льются через край, так что Лара всё больше сжимается под её взглядом, говорит всё тише и с всё большим страхом в голосе. Потом опять будут говорить про змею с револьвером, пусть так.

Перед входом в Заводской Корпус Диана останавливается, переводит дыхание, расправляет плечи, приглаживает волосы, чтобы выглядеть уверенно. Может, получится заговорить патрульных и помочь Артемии без кровопролития.

Но её вид не обманывает патрульных, а неограниченные полномочия, обещанные Сабуровым, очевидно, ограничиваются его собственной зоной интереса. Сделав вид, что отставила попытки, Диана отправляется к выходу, бросив короткий взгляд на Артемию, стоящую за решеткой. Лицо той непроницаемо.

Отойдя к дверям, Диана достаёт револьвер. Патрульных трое, если рука не дрогнет, всё закончится быстро. Первый выстрел достаётся ближайшему к решётке с расчётом, что Артемия сможет дотянуться, обыскать его и прийти на помощь при необходимости. Второй – уже развернувшемуся к ней патрульному. Третий производит обрез в руках Артемии. Все точно в цель.

Диана наскоро обыскивает трупы в поисках ключа, без разбора ссыпая в один карман найденные таблетки и деньги. Открывает дверь камеры. И стоит в нерешительности, не зная, что делать дальше. Она хочет броситься на шею Артемии, наговорить глупостей о том, как переживала, как бежала сюда со всех ног, как не ожидала от коменданта такой подлости, но всё это ей кажется абсолютно неуместным.

– Прости, ойнона.

– За что?

– За то, что обещала и не пришла. Их было слишком много, и они напали неожиданно.

Она… оправдывается? Диана собирается с духом, чтобы сказать что-нибудь очень важное, но вместо этого говорит:

– Мне нужна твоя помощь.

– Что ж, это будет справедливо. Только я уже пообещала помочь Стаху, это будет достаточно рискованное предприятие. Если выберусь из него – я к твоим услугам.

– Тебе не придется разорваться надвое. Я говорила с Рубиным, он предполагает, что для вакцины нужна живая ткань. Живое человеческое сердце, – Диана понимает, что говорит это полушёпотом, хотя услышать их могут разве что трупы патрульных. Это почти магическое, дикарское действие вызывает в ней страх и трепет.

– Да. Мы обо всём уже договорились. Я буду действовать одна, найду умирающую, отнесу в укромное место и начну работать. Возможно, тебе придётся поискать меня. Я буду в Плотном Задворке в девять часов.

– Поняла.

– Если меня найдут, я уведу охотников. Тело оставлю для тебя. Пусть моя жатва сослужит вам хорошую службу.

– Я найду тебя.

– Так и будет. Сегодня же нашла.

Диана молчит, не зная, как – и стоит ли в таком месте – начать волнующий её разговор.

– Как закончишь со Стахом, будь дома. Я приду, – Артемия ненадолго замолкает, – постараюсь прийти, если охотники меня не настигнут.

Диана рада, что не нужно ничего предлагать, не нужно объясняться прямо здесь, в компании трупов и заводского шума.

– Я буду ждать.

Артемия удовлетворённо кивает.

– А теперь, прости, мне нужно… работать.

Она присаживается рядом с трупом, достаёт из кармана нож, видимо добытый у того же патрульного. Диана нашаривает на дне саквояжа скальпель и молча протягивает ей. Взяв инструмент, Артемия принимается за вскрытие.

Диана наблюдает, как заворожённая. Надо бы уйти – для Артемии это, возможно, таинство, как для менху, да и просто работать, когда кто-то пристально смотрит, не слишком приятно. Но она не может оторваться. Скальпель раскрывает плоть, обнажая розовые внутренности, Артемия без усилий, не задумываясь, извлекает органы. Сердце, печень, две почки. Здесь, в пыльном помещении бывшего склада, залитого свежей кровью, разрезая только что убитого ей же мужчину в грязной рабочей одежде, она – растрёпанная, окровавленная, с ссадинами на лице —всё равно больше похожа на хирургиню, чем на зверя. Этот контраст кружит голову.

– Что, варварство, по-твоему? – спрашивает Артемия, переходя ко второму трупу.

«Да», – думает Диана.

– Нет, – говорит она вслух.

«Ты прекрасна», – думает Диана.

– Пожалуй, мне нужно идти, – говорит она.

Её ждут ещё две записки, полученные утром.

***

Вернувшись в «Омут», Диана скидывает ботинки и ложится на кровать – дать ногам отдохнуть и, по возможности, привести мысли в порядок. Артемия придёт сегодня, должна прийти, но зачем, и с какими намерениями – угадать сложно. Сама Диана тоже ждёт их встречи, она хочет поговорить, прояснить произошедшее между ними, потому что эта неопределённость её выматывает. Вот только сама Диана пока не может сказать, что ей нужно в этой ситуации. Она, конечно, догадывается – то, как реагирует её разум и её тело на присутствие, да и на отсутствие Артемии рядом, говорит о многом, как и это душащее одиночество. Значит ли это, что она начала нуждаться в ком-то близкой? Или это Артемия вызвала в ней это чувство? В любом случае, влечение Дианы к ней похоже на влюблённость тем больше, чем больше она об этом думает. И это не то, к чему она хотела бы прийти.

На лестнице уже слышатся тяжёлые шаги, а легче переживания Дианы так и не стали. Мгновенно сев, она пытается успокоить резко участившееся сердцебиение.

– Добрый вечер, ойнона, – все тот же уважительно-нежный тон, всё те же пятна крови на одежде, но Диана смотрит уже совсем иначе, – сегодня я без твирина. Не против?

– Только за. Мне бы хотелось… – Диана задумывается, подбирая слова, – остаться трезвой.

– Правда? – Артемия пересекает комнату и садится на кровать, рядом, но не прикасаясь. – Есть успехи с вакциной?

– Рубин сказал, что сердце должно подойти, утром узнаем результат.

– Хорошо, – Артемия разворачивается так, чтобы смотреть Диане в глаза. – Итак, чего ты хочешь?

– В смысле? —Диана не отводит взгляд.

– Ты проводишь со мной ночь. Утром ты напугана, смущена и краснеешь так, словно я в первый раз вижу тебя без одежды. Потом ты пишешь только записки и вспоминаешь обо мне, лишь когда нужна помощь. Спасаешь меня, хладнокровно убив двух патрульных, хотя вскрыть труп можешь и сама. И сразу после стоишь и мнёшься как девица на выданье, но говоришь только о деле. Соглашаешься меня ждать, но сама ни о чём не напоминаешь. Чего ты хочешь, ойнона?

Диана задумчиво смотрит на Артемию. Чего она хочет? Много чего. Расправиться с Песчаной Язвой, уехать из этого города, отстоять Танатику перед Властями, победить смерть. Еще она хочет выспаться, съесть что-то кроме вяленого мяса и подозрительных консервов, как следует вымыться, выпить обыкновенного вина. Желаний много, но это всё никак не относится к тому, о чём её спрашивают. Впрочем, есть ответ, который кажется подходящим.

– Я хочу повторить, – говорит Диана наигранно-уверенно. – Может быть, не один раз. А потом я всё равно уеду.

Это звучит правильно. Что они могут дать подруга подруге, кроме этих ночей под гнётом эпидемии, в чужом доме? Они слишком разные, и их жизни – линии, как сказала бы Артемия – пересеклись ненадолго. Может быть, лишь для того, чтобы подарить немного тепла. И чтобы попытаться не уничтожить подруга подругу, когда всё закончится.