Текст книги "Степная Магия (СИ)"
Автор книги: lita_iulita
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
«Уходи. Оставь меня», – думает она. Но Артемия, конечно, этого не делает.
– Ты заразилась? – вкрадчиво спрашивает она, разжимая побелевшие пальцы на рукояти оружия.
Диана кивает, не уверенная, что этот жест понятен, но пытается сильнее стиснуть револьвер. Ей это не удаётся, и Артемия убирает его куда-то вне зоны видимости. Она обхватывает Диану, усаживает спиной к стене, бормоча что-то непонятное, очевидно, степное и матерное, себе под нос. Извлекает из кармана какой-то флакон, залпом выпивает содержимое.
– У тебя осталась панацея?
Диана не отвечает никак. Вот что это всё значило: панацея ей помогла бы, даже лучше, чем те таблетки, но зачем, если жить она всё равно не собирается. Артемия замечает листок на тумбочке, открывает ящик, достаёт знакомый бутылёк. Диана отчаянно мотает головой так, что тошнота подступает к воспалённому горлу: «Нет! Нет! Я не буду это пить! Не надо на меня тратить!», но говорить она всё ещё не может.
– Диана! – имя звучит как отрезвляющая оплеуха. – Шабнак тебя возьми! Если ты не выпьешь, я волью в тебя силой.
Диана на короткий миг словно просыпается, отрешённо моргает, глядя как Артемия открывает панацею, протягивает ей. С чувством превосходства проигравшей, Диана замечает, что рука с лекарством дрожит. Она отворачивается, показывая, что не приняла бы победоносное изобретение Артемии, даже если хотела бы жить.
Артемия разворачивает её к себе, зажимает ей нос, заставляя открыть рот на вдохе, вливает в рот жидкость вкуса крови и твири – даже здесь её след. Но Диана частично выкашливает, частично выплёвывает панацею, и смотрит настороженно-выжидающе. Одну порцию они уже потратили впустую, сколько таких попыток Артемия сможет себе позволить?
Артемия встаёт, задумчиво пробегает по комнате взглядом, находит саквояж и наскоро проверяет его карманы. «Не надо. Не переводи зря, оставь себе», – всё ещё просит Диана, но голос, отказавший так невовремя, всё ещё ей неподвластен. Артемия возвращается с панацей и одноразовым шприцом из привезённых Дианой. Аккуратно она набирает в шприц мутно-красную жидкость и смотрит на Диану с тревожной решимостью.
Для очищения собственной совести Диана пытается сопротивляться, но Артемия до боли вжимает её коленями в кровать и быстро вводит панацею в вену на левой руке. Тут же отходит, и Диана сама приваливается обратно к стене.
Панацея действует. Для такого примитивного средства – очень быстро. Диана чувствует, как отступает, сдавая позиции, жар, и ей становится холодно от пропитавшейся потом одежды. Она ещё раз откашливается, но уже без крови. Проходит мучительная головная боль, которая начинала казаться естественной, перестаёт ломить всё тело. Хуже всего то, что проясняется сознание: без боли, без жаркого бреда, всё, происходившее последние несколько часов, вдруг обретает ясность.
По щекам против воли начинают течь слёзы злости и обиды. Ей не дали даже умереть, не дали сделать свой выбор. Артемия садится рядом.
– Ойнона, почему ты не приняла панацею раньше?
– Я не хотела, – хрипло и с полным безразличием шепчет Диана.
– В смысле, ты не хотела?
Диана молчит, потому что смысл тут может быть только один, и Артемия наверняка это знает. Артемия снимает перчатки, берёт её руки в свои.
– Ты хотела своей смерти?
– Да, —Диана отрешённо смотрит на их руки, лишь бы не поднимать глаза.
– Ойнона, это неправильно. Тебе ещё рано, – это неожиданно похоже на просьбу.
Но ведь это Артемия уничтожила её последнюю надежду. Она не имеет право решать, когда Диане жить, а когда умирать, она и так многое решила без неё. И разве рано умирать теперь, когда нет ни сил, ни возможностей, ни цели жить дальше? Диана презрительно морщится, отворачивается, пытается вырвать руки из её хватки. Если бы могла – она ушла и не тянула бы этот бессмысленный разговор.
– Я всё равно умру, в Столице меня вздёрнут, – напоминает она без особого энтузиазма.
– Аглая уезжает без тебя, – вздохнув, говорит Артемия. Она явно не хотела сейчас это упоминать, но других аргументов нет. – Ты больше не нужна властям.
– Прекрасно! – вскидывается Диана. – Теперь я заточена в этом чёртовом городе! Отличный повод жить дальше!
Артемия выпускает её руки из своих, осторожно обхватывает её лицо ладонями, заставляя смотреть в глаза, не давая уйти от разговора.
– Я знаю, о чём ты думаешь, – медленно и вкрадчиво говорит она. – Что если у тебя ничего не осталось, то тебе самой не за чем оставаться. Я знаю, потому что у меня тоже…
Диана упрямо ускользает от её слов в собственные мысли, глядя поверх её плеча. Её действительно всегда что-то держало: Танатика, коллеги, мысли о возвращении в Столицу. Она могла бы, может быть, остаться здесь, если найдёт, ради чего жить. Последние дни она держалась за две идеи: Многогранник и Артемия. Но Многогранник скоро будет разрушен, взорван, и от чуда останутся лишь осколки и лужа крови. Может быть, прямо сейчас. Она недолго прислушивается к окружающему миру, ожидая подвоха, но слышит лишь, как Артемия всё ещё что-то говорит ей, слова не долетают до разума. Артемия, конечно, не захочет с ней сблизиться после всего, что между ними произошло. Диана помнит свою истерику несколько дней назад, помнит, как вчера наставила револьвер на лицо Артемии, как сегодня плевалась панацеей и плакала, желая умереть. Кто захочет быть с такой, как она?
За плечом Артемии из темноты вырисовывается знакомая светлая фигура. Ева укоризненно качает головой.
– Милая моя, дорогая, прозорливая Диана, – шепчет она, и Диана снова удивляется лишь тому, что Артемия её не слышит, только прервала речь, потому что заметила заинтересованность Дианы чем-то другим, – где твои зоркие глаза, где твой незаурядный ум? Почему ты не видишь, что та, кто может удержать тебя, пришла к тебе? Какие ещё доказательства ты ищешь?
– Это не может правдой, – отвечает ей Диана мысленно, потому что знает, что говорить вслух необязательно.
– Так спроси её.
Диана колеблется, но ей нечего уже терять. Умереть она успеет, а спросить может лишь сейчас, когда ей мерещатся призраки мёртвых девушек и когда она не боится даже смерти. Она переводит взгляд на Артемию.
– Любишь ли ты меня? – спрашивает она и тут же задерживает дыхание, боясь спугнуть свой вопрос.
– Что? – Артемия смотрит ошарашенно, она явно говорила совершенно о другом.
Осмысляет вопрос, задумывается, расфокусировав взгляд, и Диана знает, что ещё немного – и она услышит насмешливое «нет». Ева за спиной Артемии уже растворилась, и уверенность в необходимости задать этот вопрос тает.
– Я бы хотела тебя полюбить, – отвечает Артемия, снова глядя Диане в глаза.
– Значит, – Диана едва не задыхается от удивления и лёгкой, притуплённой радости, – я могу попытаться…
«Завоевать, покорить тебя, заслужить твою любовь» – заканчивает уже мысленно. Слова штампованные, как приветствие в официальном письме, нарушили бы всю магию момента.
– Я хотела бы попытаться вместе с тобой.
Это значит неожиданно много. Так много, что Диана не может объять всего сразу, и мысли перетекают одна в другую: «я ей небезразлична, я могу за неё побороться, я ей важна…» Вместе с тем этого всего недостаточно, она боялась именно такого исхода – переложить всё её существование на другую человеку. Додумать Диана не успевает. Слышится взрыв, звон разбитого стекла, и Диану, дрожащую не то вместе с домом, не то от потрясения, сжимает в своих объятиях Артемия. С такой силой, словно Диана начнёт вырываться и снова попытается убить себя. Но она уже не собирается убегать, вопреки всему, она снова хочет выжить, если у неё будет такая возможность.
– Если ты умрёшь, ты не узнаешь, сможем ли мы, – шепчет Артемия ей в ухо. – Так ты примешь такой вызов?
Диана сдавленно кивает. Это кажется таким глупым, что даже смешным, но пока у неё нет ничего другого, она готова сражаться за внимание женщины, рядом с которой выживала эти двенадцать дней.
– Я хочу услышать ответ, – настаивает Артемия.
– Да.
Комментарий к Акт Первый. Сцена Восьмая
Это ещё не конец, и я обещаю, что Диана найдёт в Горхонске не только любовь ;)
========== Акт Второй. Сцена Первая ==========
Артемия как обычно, но без обещаний, уходит утром. Они почти не спали, только сидели, глядя на темнеющие стены особняка. Почти не касались подруга подругу, стоило Артемии устало отпустить руки Дианы. Почти не разговаривали, растягивая последнее сказанное «Да» на всю ночь.
Оставшись одна, Диана ненадолго засыпает, тяжело, без снов. Но короткая передышка приносит выздоровление, успокоение и подменяет грузную апатию вчерашнего дня на тёплую отстранённость от происходившего и происходящего.
Она снова выжила, снова каким-то чудом отшатнулась от притягательного края бездны. Что большее чудо: Артемия, позволившая ей сделать попытку стать ближе, или призрак – если не галлюцинация – Евы, давший последнее благословение, последнюю помощь? Наверно, не так уж Диана хотела именно умереть, раз променяла своё решение на ускользающую, глупую надежду. Любовь – не цель, не мечта, не необходимость, во всяком случае, для неё. Но сейчас она – единственный корень у обрыва, за который удалось ухватиться. Диана обманула свою главную вражею – смерть. Заглянула ей в глаза, а потом сказала: «буду жить, чтобы завоевать признание одной единственной женщины». Если это и победа, то вкус у неё горький, безрадостный.
Но тем не менее, Диана живёт. Прямо сейчас, одна в комнате, в опустевшем после эвакуации, которую сама Диана пропустила в бреду, квартале, в утренней тишине выздоравливающего города, без планов на ближайшие хотя бы пару часов, не то что лет, без перспектив и без обязательств. Кажется странным, что эта бездеятельность и неопределённость не пугает. Этот момент, наполненный не жизнью, но отсутствием смерти, благодатен, как тёплая ванна после трудного дня. Он растекается в Диане волной спокойствия и расслабленности. Не нужно никуда бежать, ничего делать, выполнять чужую волю, доказывать кому-то своё право на существование. Этот момент хочется длить, не чтобы набраться сил для рывка, а чтобы остаться в нём навечно.
Но всё хорошее заканчивается. В дверь тихо, словно в надежде, что их не услышат, стучат.
– Да? – Диана садится на кровати, кляня себя за свой и комнаты вид.
По закруглённому коридору, неслышно ступая босыми ногами, входит хрупкая степная девушка – Айян.
– Госпожа, Вам записку оставили, я думала, Вы спуститесь, а Вас всё нет и нет… – она неуверенно жмётся, глаза опущены в пол, в тонких смуглых руках сложенный листок бумаги.
– Спасибо, Айян, – Диана подходит, забирает записку. Сердце, бившееся так размерено, ускоряет темп при виде белой бумаги. Записки всегда значат начало чего-то, и Диана не может себе отказать.
– А…, – ещё тише тянет Айян, – а можно я тут ещё останусь? Хозяин пока меня обратно не требует, может, забыл обо мне. Я же не мешала Вам всё это время?
Диана смотрит на неё, и разрозненные кусочки постепенно складываются в общую картину. Айян – танцовщица из кабака Андрея, он послал её сюда в день смерти Евы, а она так и осталась. Все эти дни Диана не замечала девушку, занявшую место Евы в доме, ходила мимо, принимала из её рук записки, иногда просила что-то передать, но сам факт её присутствия постоянно ускользал. Диана прекрасно понимает, почему Айян хочет остаться.Она прячется от жизни в притоне, куда сбежала, если действительно добровольно ушла, из степного культа. Неизвестно, через что ей и другим твириновым невестам приходится там проходить, но ничего хорошего по возвращению её не ждёт. Твирин, танцы на подиуме, сальные взгляды, скользкие мужские руки… Диану передёргивает.
– Оставайся, – говорит она мягко.
– Спасибо, – Айян наклоняет голову, как будто в поклоне, и быстро скрывается с глаз.
Записка от Аглаи Лилич, как будто ничего не изменилось:
«Жду Вас в Соборе для оглашения решения по Вашему делу. Вы заинтересованы в том, чтобы явиться добровольно. Забудьте о наших разногласиях, и я окажу Вам посильную помощь.»
Диана медленно складывает листок, тягучее бездействие рассеивается, уступая место готовности. Неопределённой ещё готовности, к чему-то совершенно новому. Это неожиданно похоже на день, когда она ехала в поезде в предвкушении новых открытий и спасения. Сегодняшний день, как первый, как начало новой главы её жизни, это тревожит, но и придаёт лихорадочного желания действовать.
Она чистит одежду от налипшей земли и крови, одевается,выверяя положение каждой пуговицы и каждой складки. Причёсывается так, что вся расчёска в выдернутых волосах, а кожу на голове сводит от боли, зато колтунов и выстриженной пряди почти незаметно. Змеиный плащ, перчатки, ботинки – закрыться от недружелюбного внешнего мира, подчеркнуто обособиться от него. Действия успокаивают, привносят порядок, создают видимость того, что всё под контролем. Даже в растрескавшемся зеркале видно, насколько её усилия не соответствуют реальному положению вещей. Одежда нестираная все двенадцать дней, наскоро заштопанная ещё Евой, чтобы скрыть следы драк, на плаще и перчатках невыводимые разводы ржавого цвета. Волосы грязные, сколько их не чеши, лежат неаккуратными сосульками. Лицо ещё не приобрело нормальный цвет – пятна синяков и заживающих шрамов пестрят на серой после болезни кожи. Но она всё равно не та же человека, что вылезла из собственной могилы, чтобы через день выбирать между смертью от Песчанки и самоубийством. Она – та, кто самоотверженно спасала город, пропахшая кровью, дымом и смертью, та, кто вынесла всё, что ей выпало и движется дальше, гордо подняв голову. По крайней мере, Диана хочет в это верить.
От пустоты на месте Многогранника сжимается сердце, и Диана смотрит под ноги, старясь не поднимать взгляд. Ближе к Собору под ботинками начинает хрустеть битое стекло, а в нос бьёт металлический запах крови.
Собор как будто ещё уменьшился, словно решение, принятое вчера, выкачало воздух, а взрыв по соседству сдвинул стены. Аглая всё такая же – высокомерная, сильная, с тёмными кругами под глазами, уставшая, но довольная собой.
– Что ж, Диана, – начинает она вместо приветствия, – полагаю, для Вас не секрет, что за Вашим возвращением в Столицу непременно последует суд. И его решение будет в вашу пользу с такой малой вероятностью, что ею можно пренебречь.
Диана кивает, ей это известно. Как известно и то, что Аглая скажет дальше, но она не выдаёт осведомлённости.
– Я предлагаю Вам другой вариант, основанный на моих уникальных полномочиях. Скажем, я напишу в отчёте, что Бакалавра Данковская, хоть и не отличилась особенными успехами, но была предана своей цели, своему званию и Властям. Что она несомненно заслуживает кары за совершённое, но её подвиги на благо города должны быть учтены. Что в Городе-на-Горхоне абсолютно не организована медицина, и что благодаря своему новаторскому подходу, любви к делу и целеустремлённости Данковская сможет это исправить и не допустить повторения эпидемии какой бы то не было болезни.
– Продолжайте, – хорошее предложение, приправленное комплиментами – ещё не всё. Особенно, когда это предложение и комплименты исходят от инквизитессы.
– Разумеется, Власти и я лично не позволят Вам полной свободы действий. Для Вас будет назначен куратор, скорее всего, Александр Сабуров, если он продолжит быть одним из правителей города. Вам будет запрещено продолжать дело Танатики в любом виде и под любым предлогом. Вы не сможете покинуть Город-на-Горхоне. Переехать из него Вы никогда не получите права, а небольшие выезды – только после того, как зарекомендуете себя законопослушной гражданкой, и только с разрешения Властей или их представительниц. За нарушение этих и других правил Вашего освобождения, которые будут сформулированы позже, Вы будете преследоваться как преступница.
– Это ссылка? – спрашивает Диана, она не удивлена, не напугана. Знание, случайно подаренное Артемией, играет на руку, даёт возможность анализировать каждое слово и не поддаваться Инквизитессе.
– Или спасение? – отвечает Аглая Лилич вопросом на вопрос. – Поверьте, для Вас не будет лучшего варианта.
На самом деле, вариантов больше, чем два: можно вернуться в Столицу и попытать счастья – её могут и не казнить, хотя дело Танатики всё равно не дадут продолжить. Можно бежать, в другие города, в другую страну, скрыться от взгляда Властей и продолжать своё дело, без поддержки и без оборудования, зато свободная. И остаться здесь, направляемая чужой волей, под пристальным вниманием. Всегда есть и последний вариант – умереть. На эшафоте или от собственной руки. Но Диана уже выбрала жизнь, и не хочет отказаться от этого сразу.
Она могла бы выбрать побег, безрассудно вырвать себе свободу, броситься в это, как в большое приключение, не зная, что и как ей на самом деле надо будет делать. Могла бы, но не сейчас – измотанная бегством от смерти и к смерти, тяжёлым твириновым воздухом, болезнью, собственными неудачами, но оставшаяся в живых благодаря обещанию Артемии, она не сможет покинуть этот город. Может быть, годы спустя, когда она добьётся своего или, наоборот, разочаруется в попытках, когда станет увереннее или отчаяннее. Когда, в конце концов, внимание к ней ослабнет, она изменит решение, но сейчас лучшего варианта у неё действительно нет.
– Допустим, – говорит Диана, – я соглашусь на эти условия. Как Вы организуете моё пребывание, на правах кого я здесь буду? И ещё – какая Вам выгода от такого варианта?
– О моей выгоде Вам знать не нужно, Диана, – едва заметная улыбка пробегает по лицу Аглаи Лилич. – Что касается Ваших прав, вы будете врачеей от Властей с ограниченными полномочиями. У вас будет зарплата и возможность организовывать учреждения и поставки медикаментов по своему усмотрению после подтверждения у куратора. Будет обязанность отчитываться о проведённых работах, Вашем местоположении и успехах в Столицу. Более подробные инструкции будут составлены комиссией по Вашему делу и высланы в ближайшее время. Тогда же будет возможность привезти Ваши личные вещи и, если получится, необходимые для организации медпомощи в первую очередь. У Вас есть, к кому обратиться в Столице, чтобы собрали необходимое? Я передам письмо. Только… не коллеги, их к этому не допустят.
– Нет, – отвечает Диана после недолгого раздумья, и понимает, как жалко это выглядит со стороны. Никого, кого можно попросить зайти к тебе домой и собрать пару коробок одежды и книг. – Я общалась только с коллегами.
– Очень жаль, – Аглая коротким движением потирает лоб. – Нам придётся найти стороннего исполнителя, но это несложно. Вам нужно составить два списка: вещи из Вашей квартиры, и необходимое для будущей больницы, в пределах разумного и выполнимого за пару дней. Оборудование и серьёзные медикаменты будете заказывать через куратора. Передайте эти списки в Собор до конца дня, в полночь уходит поезд в Столицу. Через пару недель Вы получите вещи по списку и точные инструкции. Пока же Ваша задача – помочь Артемии Бурах истребить остатки Песчаной Язвы в Городе. Вам всё ясно, бакалавра Данковская?
– Предельно. Спасибо за помощь, чтобы за этим ни крылось. Прощайте.
– Прощайте, – Аглая Лилич кивает, отпуская Диану.
Диана возвращается в «Омут» и долго сидит над двумя листками бумаги, вписывая и вычёркивая строчки. Одежда – вся, потому что не известно, когда она сможет обзавестись новой. Книги, вспомнить бы, что не вызовет у Властей подозрения, в её личной библиотеке много сомнительной литературы. Что бы не искушать судьбу и себя, записывает только художественную и общую медицинскую, с тоской думая, как никогда больше не увидит собственных опубликованных исследований. Для себя ей хватит. Для города же она долго вспоминает и составляет длинный список книг по практической медицине и даже дописывает: «что угодно по теме», в этой ситуации она обрадуется даже сборнику: «Сто способов использовать чеснок в лечении». И расходные материалы для проведения приёма больных. Что она будет делать без всего остального, включая необходимые знания, она старается пока не думать.
От долгого письма затекает шея, пальцы пачкаются в чернилах, но всё это вызывает ностальгию и желание вернуться к привычной жизни. Диана переписывает аккуратным почерком оба списка и спускается вниз. На кровати, принадлежащей некогда Еве, сидит Айян, поджав под себя ноги.
– Не хочешь мне помочь? – аккуратно спрашивает Диана, остановившись около ширмы. – Нужно отнести бумаги.
– Куда? – Айян насторожено поднимает голову.
– В Собор.
– Тогда я могу! – на её лице проступает и гаснет улыбка. – Главное, не в Землю, там меня сможет хозяин заметить.
Диана смотрит на неё и чувствует подступающую непривычную жалость. Свой гуманизм она всегда рассматривала в общечеловеческом ключе, не проецируя на отдельных людинь, но здесь эта схема неожиданно дала трещину.
– Тебе твоя… религия не запрещает переодеться? В другой одежде будешь менее заметна.
– Я больше не принадлежу семье, – отвечает Айян. – Мне просто не во что.
Чего-то такого Диана и ожидала. Для экзотики и подчёркивания их статуса, Стаматин даже не позаботился об одежде для невест, нашедших у него приют. А она ещё на расстрел вместо него пошла. Диана обходит кровать, открывает шкаф с одеждой Евы.
– Бери, что хочешь. Ей уже не пригодится.
– Спасибо, – Айян снова отвечает покорным поклоном.
Диана даёт ей время выбрать платье и переодеться. Одежда Евы, хоть и открытая, но не состоящая из пучков травы, меняет степнячку до неузнаваемости. Айян забирает записку, влезает в свои поношенные сапоги и уходит. Диана возвращается к шкафу, смотрит в него в задумчивости, проводя рукой по тонким тканям, потом, решившись, начинает выбирать хоть что-то, что могла бы надеть сама. Приходится преодолеть брезгливость и взять даже часть белья, пару относительно приличных блуз, столько же кофт потеплее. Она нервно отпарывает лишние кружева, мысленно извиняясь перед Евой. Переодевается, закрывает большую часть плащом, свои старые вещи уносит наверх. Теперь она если не выглядит, то хотя бы чувствует себя немного лучше. Можно направиться к Артемии.
Как и ожидала, Диана находит Артемию в её бывшем убежище. Вместе со Стахом они заняты производством панацеи, работа кипит, под ногами снуют дети, на полу жмутся ящики, наполненные спасительной сывороткой. Диана останавливается у входа и окликает Артемию, занятую у одного из аппаратов.
– Можно тебя на пару слов?
Артемия немного вздрагивает, но коротко улыбается Диане.
– Дай мне минуту, ойнона.
Она заканчивает работу, отдаёт бутыль Стаху, вытирает руки о штаны, и выходит на улицу вместе с Дианой.
– Да, ойнона?
– Я остаюсь в городе, – на вдохе говорит Диана. – Навсегда. Сейчас меня направили тебе на помощь.
– А потом?
– Пока неизвестно, – привычно уклоняется от ответа Диана.
– Я не могу сказать, что эта новость хорошая, – Артемия мягко кладёт руку на её плечо. – Но я рада, что ты жива.
Диана смотрит на неё, взвешивая уместное и неуместное, своевременное и несвоевременное. Кто они теперь подруга для подруги? Что она может себе позволить, а что нет? В итоге, она легко прикасается к руке, лежащей на плече, но через две перчатки это почти неощутимо.
– Что мне нужно делать? – спрашивает она, остановившись на подчёркнуто деловой линии поведения, которую они использовали предыдущие дни, чувство подчинённости неприятно скребётся внутри.
– Сегодня твоя помощь уже не понадобится, дело к вечеру, на ночь мы оставим панацею для завершения реакции. Завтра продолжим работу с семи утра.
Диана коротко кивает, рука медленно соскальзывает с её плеча, разрывая близкий контакт.
– Если хочешь помочь, можешь поискать кого-то, кто согласится разносить панацею, кого-то значимую, кого узнают и поверят. Мы нашли ораву беспризорниц, но они на это не годятся. Может быть, кто-то из так называемых аристократок?
– Думаю, Лара с радостью согласиться на любую опасную помощь другим.
– Да, ты права. Хотя бы её одну. В лаборатории нужны двое, третья из нас поможет Ларе, потом поменяемся.
– Хорошо, – Диана ненадолго задумывается и идёт на риск. – Ты… придёшь сегодня?
Она смотрит, как Артемия улыбается тепло, почти нежно, и эта улыбка говорит «да», но голос произносит совсем другое:
– Нет, ойнона, не будем торопиться, – она чуть хмурится, и надежда тает. – Мы же договорились.
– Да, – Диана потупляет взгляд и уходит, не прощаясь.
Они договорились. О том, что Артемия сможет полюбить Диану, если… Диана не знает, что это «если». Что-то, что ей нужно сделать, чтобы получить желаемый ответ. Что-то, за что ей нужно бороться. Ведь в этом и был вызов, оставивший её в живых. Проблема в том, что Диана умеет составлять научные статьи о самых невообразимых теориях, руководить лабораторией, лечить людинь, убивать, как недавно выяснилось, тоже, сутками не спать и не есть и выбираться из смертельно опасных ситуаций, но она не умеет завоёвывать любовь. Любить она, на самом деле, тоже не умеет, но это кажется не таким важным. Диана пытается вспомнить, что их связывает с Артемией, но куски так разрозненны, так неоднородны, что она не может понять, когда именно эта связь установилась. Она чем-то заинтересовала Артемию достаточно, чтобы та пришла к ней на двенадцатый день, влила в её вены панацею и отговорила от самоубийства. Но чем? Что ей взять на вооружение, чтобы дотянуть интерес до необходимого?
Диана обещает себе подумать позже. Может быть, удастся действительно подвергнуть анализу их отношения, найти зерно и взрастить его? Диана знает, что не сможет: нет ни времени, ни реальной возможности детально изучить встречи, вспомнить всё до последнего слова, до последней эмоции, тенью промелькнувшей на лице Артемии. Она не сможет, потому что была занята собой, смотрела на себя и анализировать получится, разве что, себя. Если вообще получится.
Действовать по чужой указке привычно и просто. Знаешь, куда идти, что говорить и что делать. Диана начинает уже забывать, что это такое – самостоятельно выбирать себе путь. Самое сложное – подчиняться Артемии. Это угнетает, но и притягивает. Диана здесь – проигравшая, подавленная волей победительницы. Но в то же время, Диана под её опекой, и доверия достаточно, чтобы эта опека не несла угрозы. В любом случае, маршрут уже проложен, Лара соглашается легко и обещает завтра в семь быть у Машины.
Диана возвращается в «Омут», игнорирует Айян, раздевается, глядя на чужую одежду с отвращением и долго не может заснуть, нехотя составляя планы по новым возложенным на неё обязательствам, чтобы только не вернуться к мыслям об Артемии.
========== Акт Второй. Сцена Вторая ==========
Утро не задаётся с самого начала: Диана замечает, что купленная еда заканчивается, но найденные по пути лавки встречают её пустыми полками с засыхающими лимонами и бутылками молока, настолько прокисшего, что через стекло видна расслоившаяся жидкость. Если через пару дней это не изменится, городу, как и самой Диане, не поможет панацея.
В Машине Артемия учит её готовить твириновые экстракты. Впрочем, принцип работы Диане понятен с первого взгляда – обычный дистиллятор, дополненный ёмкостью с двойным дном, где настаивается твирь. Она намеренно демонстрирует осведомлённость, пытаясь поднять цену своему здесь присутствию.
– Мелко режешь травы…
– Да, – кивает Диана, – измельчение сырья повышает степень экстракции.
Артемия вскидывает бровь, не то удивлённо, не то вопросительно, но продолжает:
– Рецепты здесь, – она показывает на прикреплённый к стене лист с неаккуратным списком, – используй только первые два, если какая-то твирь останется – отложи.
Артемия долго показывает, как отличить один вид от другого, и Диана усиленно запоминает. Все травы для неё выглядят более или менее одинаково, здесь хвастаться нечем.
– Когда нарежешь нужное количество, клади сюда, – Артемия открывает ёмкость поменьше. – Включай огонь.
Артемия не успевает показать на конфорку под большой бутылью, Диана перебивает:
– Здесь будет дистиллироваться спирт? Значит, нужно следить, чтобы не перегрелось и… А охлаждение?
– Именно это я и хотела тебе сказать, – Артемия чуть улыбается. – Пока отключён водопровод, охлаждать приходится самым простым методом, берёшь тряпку, мочишь в ведре с холодной водой, обматываешь трубку. Когда высыхает – повторить.
– Поняла, – Диана думает, что здесь всё самое простое, но вслух не говорит. – И потом спирт поступает во второй сосуд, где сначала происходит мацерация, а после открытия крана – перколяция.
На грани слышимости фыркает Рубин. Артемия смотрит в глаза, но по её лицу не прочесть, удивлена она, восхищена или же её раздражает эта ситуация. Диана знает, что слишком старается показать свою полезность, свою вовлечённость. Ей не нравится положение зависимой, подчинённой, и Диана вырывается вперёд, как может, как умеет, не замечая, что обстановка совсем не располагает к победе вовсе. И кроме этого, она помнит, что их ещё не отношения, а только знакомство с Артемией, началось с этого. Помнит, как сама приглядывалась к её поведению, находя нотки уверенного профессионализма в её словах и действиях. И, ещё не до конца это понимая, воспроизводит всё это в обратную сторону. И всё-таки перегибает.
– Может быть, – говорит Артемия без тени неуверенности. – Спустя час после начала настаивания нужно открыть кран. Потом – только менять бутылки и тряпки. Если будет время – заготовь ещё твирь.
– И всё-таки жаль, что такое оборудование. Циркуляционное экстрагирование позволило бы добиться более полной экстракции действующих веществ.
– Так закажи в своей Столице аппарат, – не выдерживает Рубин. – Без толку сейчас вздыхать, спасибо, что не в бочках настаиваем.
Диана не успевает ответить что-то про стремление к лучшему, промелькнувшее в её голове.
– В самом деле, ойнона, – тон Артемии примирительный, но слова обозначают сторону Рубина, – расскажешь мне про этот метод, но позже. Не когда город умирает.
Она ласково коротко касается её плеча, но Диана уязвлена тем, как её знания, её тщательно подобранные слова не были оценены, и отворачивается к сваленной на столе траве. Артемия, не дожидаясь другой реакции, уходит раздавать панацею в Термитнике и Бойнях– задача первостепенная, если они хотят наладить хотя бы производство мяса. Диана остаётся наедине с Рубиным. С ним неуютно, он смотрит исподлобья и тоже явно недоволен сложившейся рабочей парой. Но Диана всё равно чуть расслабляется, позволяя себе не держать настолько подчёркнутый неуместный профессионализм.
– Ты осталась, значит? – он переходит на ты легко, словно одно только постоянное пребывание Дианы в городе даёт ему такое право.
– Да.
– Поговаривают, не по своей воле?
