Текст книги "Степная Магия (СИ)"
Автор книги: lita_iulita
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Блок Диане не понравился с первого взгляда, а во время разговора с ним впечатление только усиливается: он рубит с плеча своё мнение и делится излишне пафосными речами о борьбе с болезнью, о которой не знает ровным счётом ничего. Кроме того, он явно пытается стравить её с Инквизитессой, что вне зависимости от его или её личных симпатий, Диане не на руку. Она сворачивает диалог по возможности краткими ответами и, вспомнив требование детей, просит все дела с Многогранником и его обитательницами решать через неё. Диана не признаётся себе в том, что её просьба продиктована не только обещанием, но и собственным любопытством. Стоит упомянуть Башню, как отзываются мысли и сомнения, возникшие вчера. Диана позволяет себе в них погрузиться в надежде, что это поможет продвинуться к цели. К какой именно, она пока не уверена.
Наконец Диана может покинуть Управу и разобрать пришедшие за утро записки. Несмотря на указанную везде срочность, прежде всего она возвращается к Ларе – стоит отплатить ей минимальной вежливостью за помощь, которую она оказала вчера.
Лара удивляет. Кто бы могла подумать, что она попросит достать ей оружие. В первую очередь Диана думает о возможности её самоубийства и только потом оценивает ситуацию. Лара слишком ответственна, да и способ не самый простой. Что-то в ней есть такое, что говорит – не для этого, но и не для самозащиты ей понадобился миниатюрный револьвер.
Диана всё пускает на самотёк, позволяет Юлии её руками провернуть свой план. Каждая имеет право на безрассудство, не ей, спустившейся вчера в Бойни, осуждать трёх женщин, мстящих своим врагам и защищающих подруга подругу. Она так и не понимает, зачем Ларе устраивать покушение на Полководца, а Юлии с Анной её спасать, но это не имеет для неё значения. В итоге она получает три панацеи, которые планирует при необходимости распределять самостоятельно, несколько трупов военных, четыре армейских карабина и относительную уверенность в безопасности всех троих участниц странного заговора.
Всё снова ведёт к Многограннику. Стоит Диане обратить на него чуть больше внимания, как даже Виктор обращается к ней с просьбой лично посетить Башню, словно чудо само зовёт её познакомиться с ним. Каин, кажется, сходит с ума, или собирается сойти, если отметать вариант с реальным переселением душ. Но если для него безумие равносильно смерти, как и для самой Дианы, то умирающим не отказывают, тем более, когда их интересы совпадают с собственными.
В прошлый раз Диана была в Многограннике, когда все слова о его чудодейственности казались не серьёзнее детских сказок, да и пустили её лишь до Хана, не показывая внутреннее устройство Башни. Сегодня она поднимается по бесконечным лестницам с трепетом, несвойственным ей и её взгляду на мир. Услуга, которую Хан – маленький правитель Башни – просит за возможность её посетить, кажется теперь практически пустяковой, один карабин полученный от Блока вдобавок к тем, что были – и Диана уже желанная гостья. Заметив, как ненадолго перестала думать о моральной стороне своих поступков, патроны она всё же подменяет на холостые. Не хотелось бы лишней стрельбы с участием детей по её вине.
Многогранник открывается перед ней. Настолько, насколько это возможно. Она видит лестницы, со стоящими на них детьми, выглядящими растерянными, словно только что проснулись. И стены, бумажные стены, исписанные как будто рассказами или какими-то описаниями, но, сколько в них ни вглядывается, Диана не может разобрать ни единой буквы. Если верить Хану, всё самое интересное и волшебное происходит за этими гранями – там сбываются мечты и задерживаются сны, там тысячи детей бесконечно длят счастье и делят его с другими. От тонких стен веет какой-то непонятной силой, они притягивают и просят воспользоваться их магией. Но Многогранник противится и не пускает её даже подсмотреть, что происходит в нём. Потому что Диана давно не ребёнка, или есть какие-то другие причины? Может, сами детские мечты настолько сильны, что вытеснили всё взрослое, что могла бы вмещать в себя чудесная башня – от идей до самих взрослых. Спускаясь на землю по череде лестниц, Диана не замечает, что рассуждает уже совсем как местная, как Каины. Ещё немного, и она поверит во всё, что они ей говорили и будут говорить.
Под последней лестницей её ловят и скручивают несколько пёсиголовцев – личная армия Хана, по их обрывочным словам она понимает, что дети быстро прознали про патроны. Видимо, проверили их сразу же. Сопротивляться у Дианы нет сил – она ещё не пришла в себя после вчерашнего приключения в Бойнях. Так что она позволяет отвести себя на склады и запереть в камере, где дремлет, прислонившись спиной к стене. За время, проведённое в выполнении чужих просьб и удовлетворении своего любопытства, она забыла о своих травмах, и теперь все последствия дают о себе знать с новой силой. Наберётся сил и выберется, сегодня торопиться ей уже некуда.
Просыпается она от знакомого голоса. Артемия о чём-то говорит с одним из её охранников. На удивление, мальчишка отдаёт ей ключ и уходит вместе с другом.
– Эй, ты жива вообще? – спрашивает Артемия, пока возится с замком, так долго, что кажется, что она вскрывает его отмычкой, а не родным ключом.
– Да, – Диана нехотя поднимается на ноги, от дрёмы головокружение только усиливается, – спасибо.
– Не за что, ойнона, я, как и ты меня когда-то, искала тебя по делу, – Артемия, наконец, открывает дверь, но встаёт в проходе, словно не собирается её выпускать. – Ты ведь ходила в Бойни?
– Да, – Диана показывает на свою забинтованную голову, – а что?
Артемия задаёт короткие резкие вопросы, Диана честно отвечает, что никакую кровь и вообще ничего из Боен не выносила, а если бы и хотела, не успела бы. Потом вспоминает, как несколько мясников несли какие-то свёртки, о чём тоже сообщает Артемии. Их разговор похож на допрос, но Артемия долго обдумывает ответы Дианы, словно не сразу вникает в их суть, она говорит медленно, делая долгие паузы между словами.
– Спасибо, ойнона, ты мне очень помогла, – она отходит от выхода из камеры.
Только сейчас Диана замечает, что и Артемии тяжело стоять на ногах, она держится за решётку, словно боится упасть. Приглядевшись, Диана видит и круги под глазами, темнее, чем обычно, и скользящий, будто сонный взгляд.
– Серьёзно, ойнона, дети?
Диана смущается и сбивчиво объясняет, что отбиться она не смогла – умолчав, что и не пыталась – из-за травм, а стрелять в детей не позволила совесть.
– Столичные нравы, – Артемия качает головой, но от этого теряет равновесие и крепче хватается за прутья. – А если бы они тебя убить решили? Или голодом бы заморили?
– Не заморили ведь, – отмахивается Диана. – Ты сама в порядке?
– До встречи, ойнона, – Артемия нетвёрдой походкой идёт к выходу, она то ли не слышит Диану, то ли игнорирует её вопрос.
Диана так и не сказала, что приходить вечером не стоит. Это очевидно, но она не хочет оформлять отказ в слова, разрушая хрупкое постоянство их встреч. А Артемия не спросила. Про её самочувствие она справится завтра – пошлёт записку или найдёт сама, у Артемии ведь есть панацея, значит, опасаться нечего.
Добравшись до «Омута», который показался ей дальше, чем на самом деле, Диана может только принять ещё обезболивающего и провалиться в сон, не раздеваясь и не меняя повязок.
Будит её снова Артемия, она стоит над кроватью и осторожно прикасается к плечу. Диана с трудом разлепляет глаза, заволоченные лекарством.
– Прости, что пришлось разбудить, – Артемия присаживается на край кровати.
Диана тоже садится и отмечает, что Артемия выглядит немного лучше, хотя синяки под глазами никуда не делись.
– Я не… – Диана смущённо отводит взгляд, – не могу сегодня. Извини, что не сказала, когда встретились.
– Да я вижу, ойнона, – Артемия усмехается. – Ты выглядишь так, как будто в Бойнях тебя мясники били и тут же перевязывали. Надо нормально наложить бинты.
– Это армейские, – Диана не может признаться, что это её собственная работа.
– Ясно. Садись удобнее, это будет долго.
Диана ничего не спрашивает и послушно садится на край кровати. Артемия уже приготовила перевязочный пакет и даже ведро с водой. Когда она встаёт перед Дианой, та замечает на её шее толстый шнур с висящим на нём большим обломком кости. Эта вещь выглядит странно, но очень естественно, как будто Артемия всегда носила её, просто Диана заметила только сейчас. В памяти невольно всплывает описание орудия убийства Исидора, которое ей дал один из патрульных в первый день в этом городе. Потом все решили, что и Бурах-старший умер от болезни. Так было ли всё-таки оружие? И не его ли повесила на шею дочь убитого? Диана не спрашивает, потому что знает ответ – это всё секретно и не для её столичных ушей. Впрочем, сейчас её не то что бы волнует истинная причина смерти Исидора.
Артемия действует аккуратно, и по возможности нежно, хотя бинты всё равно болезненно отрываются от корост. Когда она наклоняется, кость касается лба Дианы, придавая происходящему нелепо-ритуальный вид.
– Как ты себя чувствуешь? – Диана спрашивает не столько, чтобы узнать, сколько чтобы отвлечь себя разговором. – Днём ты выглядела… больной.
– Нет, я была просто сонной, ничего критичного.
– Ты не спала прошлой ночью?
– Не в этом дело, так подействовал некий отвар, или чем там меня напоили. Это что-то вроде ритуала. Или проверки.
– Ты прошла? – Диана продолжает спрашивать. Может быть, она хочет узнать, чем живёт Артемия, а может, просто заполнить время.
– Да. Но больше не спрашивай, это дело Уклада.
– Прости, – как и следовало ожидать, всё, о чём они могут поговорить, упирается в секреты и тайны. Уклада, семьи, цели, феодалов…
Артемия снимает последние бинты и оглядывает лицо и затылок Дианы.
– Да… крепко они тебя. Как себя чувствуешь? Головокружение, тошнота, провалы в памяти, боли, обмороки?
– Только головокружение, – Диана и сама может оценить своё состояние, поэтому отвечает резче, чем необходимо, но Артемия не замечает или делает вид, что не замечает.
– Хорошо, это пройдёт. Только спи больше, если сможешь.
Артемия осторожно вытирает её лицо влажной тряпкой, Диана смотрит на неё, думая, как изменились их роли. Ей не нравится быть пациенткой, хотя и прикосновения Артемии, и её присутствие ей приятны, просто это не её место. Чем быть слабой и зависимой, она предпочла бы снова криво и неаккуратно перевязываться самой.
– Будет немного больно. Потерпи.
Из кармана Артемии появляется пузырёк с йодом, в аптеках тут его нет, как и многого, к чему Диана привыкла.
– Это откуда такая редкость?
– Из личных запасов. И это редкость только сейчас, раньше можно было везде купить. Но то десять лет назад было.
Обрабатывать йодом не больнее, чем твирином, но Диана всё равно сжимает ткань одеяла, оказавшегося под рукой.
– Молодец, – Артемия неожиданно касается губами её лба, и Диана надеется, что под кровоподтёками не видно, как заливаются краской щёки. – Немного осталось.
Артемия накладывает бинты быстро и уверенно, кажется, что она занимается этим всю жизнь.
– У тебя хорошо получается, – Диана снова пытается поддержать диалог. – Ты специально этому училась или просто навык развился по необходимости?
– Навык. Мне с детства приходилось обрабатывать раны, такая у нас была, хм… компания.
– Соседские яблони и соревнования, кто спрыгнет с самого высокого склада? – Диана собирает стереотипы о «весёлом детстве», потому что такого личного опыта у неё нет.
– И ограбления товарных поездов, – заканчивает Артемия с усмешкой.
– Серьёзно?
– Вполне. Именно там и получалось наибольшее число травм. Особенно, если выпрыгивать из поезда на ходу. Нас со Стахом отец учил, мы и себя, и Лару с Грифом латали. Приходишь домой и получаешь по шапке сначала за то, что опять во что-то ввязалась, а потом за то, что повязка такая тугая, что кровоток перекрывает.
– Подожди, – Диана неохотно прерывает поток воспоминаний. Артемия, погружённая в них снова смягчилась и как будто стала добрее, – Лару Равель?
– Да, она наравне с нами по складам носилась и коленки на путях разбивала. А теперь вот, выросла. Горе её изменило, – она говорит с тоской в голосе, так что становится жаль и её, и девочку-сорваницу, которой теперь уже нет.
– Ещё вчера я бы тебе не поверила, но после сегодняшнего…
– А что было сегодня? Подожди, не отвечай, – Артемия протягивает бинт под подбородком Дианы, – вот теперь говори, заодно посмотрим, удобно ли.
– А ты не знаешь? Если верить Юлии, об этом уже к одиннадцати утра знал весь город.
– Я была немного занята, не до сплетен.
– Лара пыталась устроить покушение на Полководца. А Юлия с Анной ей помешали и в какой-то степени спасли.
Артемия останавливается, не закончив повязок, обдумывает сказанное, внимательно глядя на Диану. Неужели проверяет, не врёт ли?
– Значит, не так уж её горе и изменило, – задумчиво говорит она и снова приступает к работе. – Надо будет поговорить с ней об этом.
–Не знаешь, чем ей генерал не угодил?
– Не знаю, но догадываюсь, – Артемия закрепляет конец бинта и отходит на шаг. – Вот так-то лучше. До завтрашнего вечера должны продержаться, если твоё лицо опять не призовёт на себя чей-нибудь кулак.
– Спасибо, – Диана проходится рукой по бинтам, пытаясь понять, как она сейчас выглядит. – Не знаю, чем расплатиться за пакет и потраченное время.
Обмен стал для неё привычным: ей давали деньги за выполненные просьбы, она сама менялась с детьми и взрослыми или платила за услуги прямо на улицах. Такой простой формат отношений, неприменимый к жизни в Столице, здесь стал частью обыденности. Поэтому она мысленно перебирает содержимое саквояжа, думая, что может подойти в качестве уплаты.
– Я бы попросила поцелуй, но сейчас это не лучшая идея, – по лицу Артемии не прочитать, шутит она или нет, но голос весёлый. – Ничего не надо, ойнона, правда, я же по собственной воле сюда пришла, ты не просила.
– Хорошо, – Диана не спрашивает, почему она действительно решила к ней прийти и за просто так потратить бинты и время. – Но если что-то понадобится…
– Я обращусь. А теперь мне надо идти, время позднее. Завтра вечером приду перевязать.
– Оставайся, – просит Диана раньше, чем успевает подумать. Она не хочет прерывать неожиданно установившийся тёплый настрой их встречи, когда Артемия такая разговорчивая и дружелюбная. – В смысле, время действительно позднее, пока доберёшься до своего убежища, всех бандитов в округе соберёшь, и на сон меньше времени останется. Если, конечно, ты к себе собиралась.
– К себе, куда же ещё. Ну… – Артемия выглядит неуверенной и зачем-то оглядывает комнату, – если я тебе не помешаю.
– Не привыкать вдвоём спать, – эти слова почему-то не так просто произносить, но Диана пытается казаться непринуждённой, – к тому же, я выпью мерадорм, и мне не помешает даже Полководец, если он решит бомбить город прямо сейчас.
– Ты сколько раз его принимала за сутки? – Артемия серьёзнеет.
– Дважды.
– Не стоит злоупотреблять, если сможешь заснуть без него. Хоть и лёгкий, но всё-таки наркотик.
– Ладно, – Диана тронута заботой, но всё ещё чувствует себя бессильной пациенткой на приёме у врачеи, хотя сейчас это злит немного меньше, – я попытаюсь. В любом случае, ты не помешаешь.
Переодеваться перед Артемией непривычно. Диана скована и смущена, несмотря на то, что они столько раз видели подруга подругу без одежды. Она аккуратно складывает вещи, наблюдая, как Артемия раздевается до белья. Надевает сорочку, в которой не спала уже давно.
– О, так обычно ты спишь в этом? – Артемия всё ещё настроена весело.
– Смотря, что считать обычным, – в тон ей отвечает Диана.
Они ложатся рядом, Диана гасит настенный светильник. Разговор смолк, дел не осталось, и боль в ранах и синяках возвращается. Диана ворочается, пытаясь уложить голову так, чтобы не задевать повреждённые участки.
– Не спишь, ойнона? – тихо и с сочувствием спрашивает Артемия.
– Не сплю, чёрт бы побрал этих мясников, ни одного живого места не оставили.
– Я могу рассказать тебе что-нибудь. Степную легенду, например, она покажется тебе скучной, и ты заснёшь.
– Иногда я не могу понять, шутишь ты или серьёзно, – Диана говорит то, что давно вертелось у неё на языке. – Разве тебе самой не нужно спать?
– Заснёшь с тобой, матрас ходуном ходит. И когда я что-то предлагаю, я серьёзна, даже если остальное в шутку.
– Теперь мне всё ясно. Ладно, давай свою легенду, – вздыхает Диана.
И Артемия действительно рассказывает. Её речь монотонна – для снотворного эффекта или иначе легенды не звучат? – и наполнена незнакомыми словами и устаревшими формами. Диана пытается вслушиваться, но чем дальше, тем меньше она понимает. Устроившись лицом к Артемии, она случайно находит под одеялом её руку, и, не задумываясь, сплетает их пальцы. Артемия не пытается освободиться, хоть и делает заметную паузу в рассказе. Слова, даже понятные, ускользают из легенды и перетекают в сон, Диана уже не улавливает никакого смысла. Вздрогнув, она ненадолго просыпается.
– Кажется, я действительно заснула и не поняла ни слова. Извини, – сонно бормочет она.
– Ничего. Спи, милая, спи.
Диана засыпает, так и не поняв, приснилось ей это обращение или оно было на самом деле.
========== Акт Первый. Сцена Шестая ==========
Диана снова просыпается рядом с Артемией и, повернув к ней голову, думает, что такая традиция начинает ей нравиться. Та едва заметно улыбается, заметив на себе взгляд, но тут же лицо её серьёзнеет. Бросив привычное «доброе утро», она встаёт, быстро одевается, и, сказав на прощание «зайду вечером», уходит. Она выглядит напряжённой, словно уже знает, что приготовит ей будущий день и заранее этому не рада.
Сама же Диана знает пока только то, что её ждёт очередная записка Инквизитессы, как всегда, невероятно срочная и важная. Впрочем, времени действительно остаётся немного, так что Диана не позволяет себе его тянуть.
В Соборе царит сухая духота и неуловимый, вроде бы табачный, запах. Чем чаще Диана здесь бывает, тем меньше и тошнотворнее становится помещение. В своей инквизиторской манере Аглая Лилич требует чертежи Многогранника – следующего кандидата на источник заражения. Диана берётся за это со скрытой радостью, она и сама хочет посмотреть на эти чертежи, чтобы ненамного приблизиться к разгадке чуда. За ними она отправляется к архитектору чудо-башни Петру Стаматину.
Пётр готовится к самосожжению у одного из старых творений, надев костюм Исполнителя и окружив себя кострами, хотя город и так наполнен и тем, и другим. Близкий огонь почти опаляет, по спине и лицу Дианы стекает пот, впитываясь в бинты и одежду. Слова Петра словно расплываются под воздействием дыма, жара и твириновых паров. Но он говорит. Впервые из первых рук Диана слышит, для чего был создан Многогранник – вместить некую душу, большую, чем человеческую, сфокусировать ауру волшебства, удержать средоточие духа. Только ни Пётр, ни Каины, ни живущие в Башне дети не понимают это сооружение до конца. Это ли не великое творение, превосходящее всё возможное и невозможное? Его слова вызывают восхищение, трепет и даже зависть к человеку, которому, в отличие от неё, удалось совершить великий прорыв, ставший венцом как его творчества, так и города.
Для спасения чертежей Диана скупает пять бутылей твирина, а для спасения самого Петра навещает Марию, единственную, кто, кроме его брата, имеет на него влияние. Мария не то уставшая, не то больная, не то пьяная, говорит чуть заторможено и бессвязно. Она просит передать Петру, что готовится принять силу Хозяйки, и в какой-то момент Диана уверена, что именно это объясняет её состояние. Сомнения возвращаются уже на пути к «Лестнице в Небо». Существует ли, может ли существовать, та сила, что приписывают Марии, Катерине и Капелле? Правда ли всё то, что говорят о Многограннике? Возможно, чертежи немного приоткроют ей завесу этой тайны, и она, сама не замечая, ускоряет шаг.
Сложно подобрать слова, склоняющие остаться в живых, когда сама каждый день цепляешься за любую мелкую задачу, чтобы только держаться на плаву. Когда одна из мыслящих так же, как Пётр, уже покончила с собой. Когда всё вокруг горит и умирает. Выручает только сказанное Марией. Пётр уходит, хоть и подавленный, но живой. У «Лестницы» медленно догорает сухая осенняя трава, Диана вытирает пот со лба и разворачивает бумаги прямо на одной из ступенек.
Многогранник, вывернутый на плоскую поверхность листа, напоминает тело, вскрытое на прозекторском столе. Знаний Дианы не хватает, чтобы действительно соотнести сочетание линий, чисел и текста с реальной постройкой на той стороне реки. Но даже просто представление, как из идеи и кропотливого труда посредством этих условных знаков и формул родилась Башня, оказывается каким-то утешающим. Вспомнив всё, что может, из нужных областей науки, Диана ещё раз всматривается в чертежи. Теперь она видит, что в основе Многогранника не только классическая архитектура зданий, но и схема какого-то неизвестного устройства. Чего в чертежах нет, так это магии и мистики, которые, несомненно, составляют важную его часть. Диана делает вывод, что само по себе такое строение практически невозможно. Но, тем не менее, она может видеть его своими глазами и даже бывала внутри.
Аглая Лилич делает такое же предварительное заключение, но ей нужно время до утра для дополнительного изучения. Диана горит желанием узнать, что же скажет скептично настроенная Инквизитесса, потому что её собственный разум уже не кажется достаточно критичным к местным проявлениям сверхъестественного. Но нетерпения она не выказывает, поддерживая деловой тон. Ей самой оно слишком подозрительно и ново, чтобы посвящать кого-то ещё.
На выходе из Собора Диану снова встречает посыльный, на этот раз отправительница неожиданная – сама Катерина Сабурова ждёт с ней встречи.
Хозяйка напугана, практически в ужасе. Её речь, как и в их первый разговор, спутана от морфия и наполнена мистицизмом. Она утверждает, что Симон жив, готова в этом поклясться, готова даже – если её слова не согласится подтвердить Диана – унизиться и попросить о помощи Самозванку или Гаруспиню. Их спор заходит в тупик, Катерина совсем иначе воспринимает Каиных и их способность воплощать абсолютно любые идеи в реальность. Для неё это – кровавая диктатура сильных. Тогда как для Дианы – неограниченные возможности творения, бесконечные прорывы и создание чего-то нового и превосходящего ожидания. Уверенность Дианы натыкается на обвинения в безжалостности и неумолимости. Это почти обидно, почти задевает – она не безжалостна, нельзя считать таковой ту, кто практически ценой своей жизни спасает чужой ей город, кто поставила всё, что у неё сейчас есть на эту карту. Она не безжалостна, но чего стоят жертвы слабых перед мощью близкого совершенно невообразимого будущего?
Слова умирающей Хозяйки доверия не вызывают, но Диана всё равно соглашается их проверить. Если у Каиных возможно всё, то почему бы не что-то, что нужно ей. Диана ехала сюда ради Симона, она не отказалась бы увидеть его живым и здоровым вопреки всему. Это может возродить в ней огонь надежды.
В первую очередь, она навещает Рубина, которого, на удивление, уже освободили.
– Симон мёртв. Теперь точно мёртв. Хотя и был жив… всё то время, пока его считали мёртвым.
Значит, это была летаргия. Пока Стах по каплям, по частицам разбирал тело Симона для создания панацеи, он ещё был жив. Мог ли он мыслить, осознавать, понимать, что с ним происходит, если действительно был сверхчеловеком? От таких рассуждений у Дианы шевелятся волосы на забинтованной голове.
Вторая попытка разговора с Марией оказывается ещё сложнее. Приходится постоянно окликать её по имени, потому что она словно ускользает из разговора, проваливаясь в сон. Диана хочет взять её за плечи и встряхнуть, чтобы не отводила глаз, не петляла мыслями вокруг темы, но останавливает страх, что стоит её коснуться, как руки обожжёт даже сквозь плотные перчатки. Сегодня вокруг так много мистицизма, что Диана невольно ему поддаётся и начинает мыслить в тех же категориях. Как и всегда, Мария говорит загадками, обещая всё объяснить позже, но и замечая, что Диана всё равно не поймёт.
Она действительно не понимает. У старших Каиных тоже изменились голоса и манера речи, словно она говорит не с ними, а с кем-то другими, словно слова Виктора оказались правдой. «Нет! Не может быть! – твердит себе Диана, пока осторожно общается сначала с Виктором, потом с Георгием. – Никакого переселения душ! Никакого бессмертия!». Но сомнения заложены, этим духом чудотворства, этими недосказанными словами, этой манерой изъясняться намёками. Идя в Собор, она уже ни в чем не уверена. Эта семья сведёт её с ума, если уже не свела.
С Инквизитессой она сама говорит намёками. Передает, как и просил Виктор, что Георгий обезумел и готовит семью к коллективному самоубийству, но предлагает делать свои выводы. Аглая Лилич их определённо делает, хоть и смотрит на Диану с большим недоверием, чем раньше. За информацию она выплачивает деньги. Если бы деньги помогли Диане понять, что на самом деле происходит вокруг, это была бы самая ценная награда, но всё на что они способны – обеспечить её ужином.
Домой Диана приходит рано. Неспешно ест, сама разматывает бинты, оглядывает себя в треснувшее зеркало. За день её лицо стало выглядеть чуточку лучше, хотя всё также пестрит разными цветами синяков и ссадин. Она заново перебирает саквояж, тумбочки и шкафы в надежде найти что-то для повторной обработки ран.
За этим занятием её и застаёт Артемия, остановившаяся в начале комнаты, прислонившись к стене.
– Добрый вечер, ойнона. Вчерашний день ищешь?
– Нет, увольте, я бы не хотела его найти, – отвечает Диана, выглядывая из-за дверцы шкафа. – Добрый, Артемия. Я искала йод или что-нибудь в этом роде.
– Я же обещала, что приду, – Артемия проходит в комнату, снимает перчатки и взглядом указывает на кровать. – Садись, посмотрим, что у тебя там.
Диана садится, Артемия оглядывает её, приподняв лицо за подбородок, жест интимный, как преддверие поцелуя, но в этой ситуации ждать его не приходится. Обновив кое-где йод, Артемия не заматывает всю голову бинтами, а обходится парой подушечек, закреплённых пластырями.
– Развернись, осмотрю затылок.
Диана также молча разворачивается спиной, закинув ноги на кровать. Артемия мягко надавливает на её голову, заставляя наклониться. Разговор не завязывается, Диана слишком много говорила сегодня, и, к тому же, боится ненароком выдать новые мысли и идеи, пускающие корни в её сознании.
Ни одна из них не спросит и не расскажет, как прошёл день, о планах на завтра, о сомнениях, даже о самочувствии они не заикнутся. Молчание кажется скорее неловким, может быть, из-за того, как легко лился диалог вчера, а может, потому что они никак не могут найти ту грань отношений, на которой находятся. В первые дни всё было проще.
– Прости, пришлось немного волос выстричь, иначе потом только с пластырем выдёргивать. Не переживай, остальными закроется.
– Не до причёски сейчас, – Диана выпрямляется и оборачивается. – Спасибо.
Она хочет добавить «за то, что второй день возишься со мной», но не делает этого.
– Мне нужно сказать тебе, ойнона, – Артемия ненадолго замолкает, подбирая слова, – Аглая дала мне слово, что поддержит меня в решении судьбы города.
– Вот как? – Диана отворачивается, чтобы ничего не выдать лицом. – Это окончательный вердикт?
– Пока нет, но она…
– Тогда я не хочу об этом говорить.
Диана прерывает её резко, резче, чем нужно. Она близка к разгадке, ей остаётся один маленький шаг до источника заражения. И такой же до понимания, что именно в этом городе стоит спасения, где сердце его жизни. Но Артемия опередила, она создала панацею, сыграла свою роль в глазах Властей, да и в глазах Инквизитессы, и, скорее всего, выбор будет за ней.
Вопреки тону голоса и собственным ожиданиям, ничего нового Диана не чувствует. Нет злости, нет ощущения, что что-то рушится, нет желания это исправить. Словно она надеется, что всё изменится за оставшиеся пару дней, или, наоборот, уже не верит ни в какой успех. Диана бесцельно оглядывает стену, думая, как вернуть разговор в привычное русло.
Артемия кладёт руки ей на плечи, они соскальзывают ниже, прижимая к себе для объятий. Диана вздрагивает от неожиданности, но расслабляется, прильнув к ней спиной. Осталось так немного времени до конца, ни к чему тратить его на разговоры, которые ничего не изменят. Они с самого начала знали, кто они есть, и чем всё кончится. Соперницы остаются соперницами, а секс по вечерам остаётся просто сексом по вечерам, что бы Диана по этому поводу ни чувствовала. Она оборачивается, закрыв глаза, и их губы соприкасаются.
Артемия нежна, особенно невесомы ее прикосновения к незажившему ещё лицу. От неё пахнет кровью и твирью. Запах дурманит – дело в травах, или в том, что он закрепился за ней, стал её запахом? Диана, как всегда в их встречи, ждёт, даже жаждет, прикосновений рук и губ Артемии, зная, как они вскружат голову на растянувшееся мгновение, а потом убаюкают в тихом спокойствии. Её пугает и этот дурман, и эта жажда. Диана давно не влюблялась, у нее была цель, и она кружила голову, она успокаивала. Она же и двигала вперед, она же поддерживала жизнь. Когда цели не осталось, страшит возможность переложить всё это на случайную человеку, которая её даже не понимает.
Неосознанно Диана то, словно в страхе, прижимается к Артемии крепче и хватается за неё белеющими от напряжения пальцами, то грубеет, как от злости, отталкивает её и сильнее обычного прикусывает кожу. В конце концов, Артемия отстраняет её от себя.
– Мне больно, – говорит она, без обвинений, но как-то удивлённо. – Ты в порядке, ойнона?
Диана молчит, смущённая, раскрасневшаяся, и зябко сводит плечи под тёплыми руками. Конечно, она не в порядке, но как выразить словами все страхи, сомнения, чувства и надежды, терзающие её, Артемии, с которой их не связывает ничего, кроме постели и умирающего города, она не знает.
– Да, —Диана отводит взгляд, хотя ложь и без того очевидна.
Артемия вглядывается в её лицо так долго, что Диана окончательно замерзает, и тянется к ней за теплом. Всё получается как-то само собой, но неправильно. Как будто что-то толкает их врать, скрываться, недоговаривать и не доверять даже в моменты близости. Стоит ненадолго снять маску и перестать быть частью развернувшегося в городе смертельного представления, как роли всё равно находят и сдерживают их.
– Как скажешь, ойнона, —неопределимо вздыхает Артемия и привлекает её к себе.
В Диане разрастается благодарность и обида, смешиваясь с тем сплетением эмоций, что она уже держала в себе. Ураган невыраженных чувств бушует внутри, готовый смести всё на своём пути, если найдет выход. Артемия остаётся прежней, нерушимой, и Диана ненадолго доверяет ей сдержать этот ураган, пока возможно.
