Текст книги "Офицер и джентльмен (СИ)"

Автор книги: Le Baiser Du Dragon и ankh976

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Эштон замучено вытянулся на постели, задницу немилосердно саднило. Герин упал рядом, развернул его к себе спиной, прижался, опуская руку на пах. Эштон вздрогнул всем телом: неужели опять? Но его не стали больше терзать, дыхание Герина практически сразу стало размеренным, щекоча его шею. И Эштон еще некоторое время лежал без сна, нежась в объятиях своего мучителя.

========== Часть седьмая: Как прощаться ==========

Всю ночь Герину снился барабанный бой. Пару раз он просыпался, почувствовав шебуршание Эштона, сжимал того покрепче – поперек рук, поперек тела, чтоб не вздумал вырываться и избавляться от пут. Эштон затихал, и он снова растворялся в зловещем крещендо.

В ту ночь, когда легкая ладошка Эйлин избавила его от кошмаров, видения навсегда покинули его, с тех пор ему снилась только музыка. Торжественные оперы, с пафосом вещающие о гибели богов, легкомысленные южные песенки, срывающиеся вдруг в один бесконечно повторяющийся аккорд, церковное пение, переходящее в визг. А теперь вот варварские мелодии с Черного материка – когда-то ему довелось скитаться и там в поисках древних гробов.

По привычке он проснулся ровно в пять, приподнялся на локте, заглядывая в лицо Эштону. Тот лежал на спине, сложив связанные руки на груди, и смотрел на него блестящими глазами.

– С добрым утром, господин Крауфер, как спалось? – он освободил запястья Эштона, и тот принялся осторожно разминать их.

– Премерзко, господин Штоллер… И вас с добрым утром.

Герин, подхватив свою одежду, отправился за свежим бельем. Пиджак оттягивало револьвером. Эштон уже был в ванной, когда он заявился туда, они соприкасались закатанными рукавами рубашек, стоя рядом у умывальника, и молча передавали друг другу крем для бритья, избегая встречаться взглядами в зеркале. На покрытых нежно-золотистым загаром руках Эштона виднелись отпечатки материи – едва заметные на одной и черно-синие на другой, поврежденной и опухшей.

С ленивым равнодушием Герин ждал, когда же будет произнесено сакраментальное: “Подите вон”. Но начальство все медлило с увольнением, в полной тишине они дождались горничную с каталкой, судками и пышной попкой. И Герин улыбнулся, одобряя ее попку, а Эштон дал на чай, скользнув безразличным взглядом.

Так же не глядя друг на друга, они позавтракали, за окном в полумраке шуршал дождь, Эштон закурил. И наконец Герин решил разбить эту хрустальную тишину:

– Полагаю, я должен попросить у вас расчет?

Эштон вздрогнул:

– Вы желаете уйти?

– А вы желаете, чтобы я остался?

– Нет… – он отошел за бумажником, не глядя вытащил пачку ассигнаций, бросил их на стол: – Убирайтесь.

Несколько бумажек разлетелись по полу, на столе они раскрылись красивым веером – сумма явно гораздо больше, чем месячный оклад секретаря, даже двойной.

– Благодарю, – Герин аккуратно сложил деньги, поднял упавшее с пола, и вышел в прихожую – собрать саквояж.

Уже в пальто он вернулся обратно в гостиную. Эштон, курящий у окна, резко обернулся, услышав щелчок затвора. Герин усмехнулся в его испуганные глаза и по одному вытащил патроны из барабана, ссыпая их себе в карман. Оставил револьвер на одноногом краснодеревом столике и ушел, не оглядываясь.

Эштон видел, как тот спускается вниз по улице, вскакивает на подножку трамвая, исчезает за поворотом. Ни разу в своей жизни ему не довелось никого полюбить, но, конечно же, он читал об этом в юности. И сейчас, прижимаясь лбом к стеклу, он понимал, что вот эта жестокая жажда подчинения, отчаянная страсть, злая ревность и безнадежное стремление овладеть, купить с потрохами, сделать своим – все это и было той самой любовью, о которой другие пишут красивые стихи и романы. А у него была вот такая. Но это была она – иначе почему бы он готов был простить и побои, и насилие, и ночь со связанными руками. Только ничего из этого Герину не было нужно – ни прощение, ни страсть, ни даже деньги, которые тот взял, не считая, и не задумываясь над тем, что мог бы получить еще, или совсем ничего. Можно было ли добиться успеха, поведи он с самого начала себя по другому? Но, если и да, то он не знал – как.

Герин, едва успевший на утренний поезд в столицу, думал о том же, сидя в купе второго класса и провожая взглядом мокрые склады. В своей жизни он любил три раза и бессчетное количество раз влюблялся. И сейчас, когда спал горячечный угар, мутящий его сознание последние месяцы, он ясно видел природу отношения своего бывшего начальника. Болезненная, низменная страсть, постепенно сводившая с ума этого некогда холодного и расчетливого игрока. Эштон вовсе не глумился над ним по беспримерной порочности своей натуры. Точнее, глумился, но из порочной страсти. И Герин понимал его, как поймет подобное всякий, хоть раз любивший сильно и безответно, даже прощал. В конце концов, Эштон ни к чему не принуждал его силой, щедро платил и пытался доставить удовольствие. В отличие от самого Герина. Слегка покраснев от стыда, он вспомнил, как покорно и самозабвенно отдавался ему Эштон, и как не хотел прогонять утром. Да, Герин поступил вчера вечером так бесчестно… просто из желания проучить. “Надо было вырубить его и связать на ночь, – подумал он, откидываясь и закрывая глаза. И еще: – Простите, господин Крауфер”.

В голове снова загрохотали барабаны, стоило лишь смежить веки, а он вспоминал горячие арадийские пустыни, породившие эту музыку. Они поедут с сестрой туда, скопленных и полученных только что денег хватит на билеты и год безбедной жизни… жизнь там дешева. Сестре будет лучше в жарком сухом климате, кажется так говорили доктора. К тому же хваленая местная медицина не особо-то и помогала Эйлин, их лекарства можно принимать и там.

Четыре дня назад он прочитал об экспедиции в те края, организуемой Бейронским музеем, и увидел знакомое имя среди руководства – доктор Раулиц. В тот же день он связался с достойным доктором. “К сожалению, – сказал тот, – я не смогу принять вас в состав экспедиции отсюда. Но ведь никто не мешает вам посетить Арадию самостоятельно… вы понимаете меня, дорогой господин фон Штоллер? Я слышал, там очень нужны опытные летчики”. Он ответил тогда: “Весьма признателен за совет.” Броситься в неизвестность практически без средств и с больной сестрой на руках – это решение могло стать роковым для Эйлин… было над чем подумать. Теперь средства появились. Даже если не сложится с этой экспедицией, Герин знал несколько путей – как стать вольным охотником за сокровищами древнего мира. Он быстро освоится на месте и будет свободен. Свободен от всяких извращенцев и от кровавой тени Дойстана, своей проклятой родины.

Прошедшая ночь, Эштон, все безумие последних месяцев и лет – легко и незаметно ушли из его мыслей, так легко, как забывается вообще все неприятное и постыдное, чтобы всплыть когда-нибудь позже из глубин памяти и ударить в момент слабости.

Легким шагом он взлетел вверх по лестнице, ему хотелось побыстрее поделиться радостной новостью с Эйлин. Но в квартире было пусто. Он растерянно позвал сестру, удивляясь, куда она могла деться в такую рань. Но, в конце-концов, почему бы ей и не прогуляться утром. Например, в булочную. Или просто так. Он ведь не знает, чем она занимается целыми днями без него.

Он не спеша разделся, поставил кипятиться воду, забрался в буфет в поисках еды… Выложив найденную добычу – воздушную булку с куском сыра – на стол, он увидел крошечный карманный блокнотик, заложенный вырванным листочком. “Герин” – было написано на нем. В животе что-то холодно перевернулось, когда он медленно протянул руку, раскрывая блокнот на месте закладки.

***Синяя тетрадка Эйлин фон Штоллер, запись третья.

Дорогой Герин!

Прости меня.

Сегодня я была в больнице и услышала разговор врачей: они вновь говорили обо мне, о том, что мое заболевание неизлечимо. Можно лишь растянуть умирание. “Прогрессирующий паралич при ухудшениях”, говорили они, но “десяток лет протянет” в “благоприятных условиях”. Я поймала доктора Таснина и долго выпытывала – что такое этот “прогрессивный паралич”. Какая лицемерно жестокая традиция – скрывать правду от больного. Разве не в праве человека – знать, что с ним происходит и распоряжаться своим будущим? Таснин сначала пытался отделаться от меня обычной ложью, но мне удалось вынудить его сказать правду. Забавно, кажется я ему нравлюсь… нравилась… поэтому он сдался так легко. Так вот, этот милый термин значит – что постепенно у меня отнимутся ноги, затем руки, затем… стоит ли продолжать?

Сегодня я узнала свое будущее, и оно таково, Герин, что я не могу принять его. Все мое достоинство женщины и человека восстает и противится этому. Прости меня, я знаю, сколько сил и жизни ты вложил в мое выздоровление, и меньше всего мне бы хотелось отплатить тебе черной неблагодарностью. Но висеть у тебя бесполезным камнем на шее было бы еще большей неблагодарностью. Я спущусь этой ночью к реке – искупаться. Говорят, сложно утонуть тому, кто умеет плавать. Но Господь в бесконечной своей милости избавил меня от греха самоубийства – Он убьет меня сам, мой организм не вынесет ледяной воды Сиелы. Жалко, что она такая грязная.

Единственное, что меня сейчас утешает – то, что я ухожу не только из постыдного страха перед жизнью, но и освобождаю этим низким поступком тебя, Герин.

Еще раз прости и прощай,

Эйлин.

***Конец записи, дальше ничего нет***

Герин выскочил из квартиры, грохоча каблуками по лестнице, этот звук отдавался барабанным боем в голове и вторил бешеному стуку сердца. Глупая девчонка! Разве можно отказываться от жизни! Ведь пока есть жизнь – есть надежда… а ведь с ней еще даже ничего не случилось, она практически здорова была. Он найдет ее, должен найти, и расскажет, убедит ее в этом. Ведь не так уж много времени прошло, она должна быть еще жива, она ведь не собиралась топиться.

========== Часть восьмая: Что стучит барабан ==========

Герин побежал к ближайшему мосту, склонился, вцепившись в перила и окидывая взглядом набережную Сиелы. В городе светило солнце, ослепительно отражаясь в воде. Нет, это было бесполезно – метаться здесь, сестра наверняка вышла вчера вечером с наступлением темноты, значит, скорее всего, ее подобрала полиция или добрые люди, и она уже в больнице… наверно, для бедных… Про другие варианты – со злыми людьми и моргами – думать пока не хотелось.

Он поспешил к таксофону. И сразу ему повезло, с первого звонка – в ту самую больницу, куда ходила на осмотры сестра. Она и сейчас была там, сказали ему, в палате для тяжелых больных. Он сжал рогулину трубки, завороженный ее тусклым блеском. Тяжелые больные… наверно, после такого потрясения страшное будущее Эйлин неумолимо приблизилось? Облегчение в его душе причудливо мешалось с обреченной тоской – только сейчас жуткий прогноз врачей предстал перед его мысленным во всей красе. Но, может, они ошибаются?

В приемном покое ему навстречу вышел доктор с папкой подмышкой:

– Господин Штоллер! Я… – он как-то замялся, окидывая мужчину настороженным взглядом.

– Добрый день, доктор. Что с моей сестрой?

– Пройдемте за мной… Ваша сестра в очень тяжелом состоянии, вы, господин Штоллер, – он внезапно остановился и, резко развернувшись, гневно тыкнул в Герина пальцем. – Как вы могли допустить подобное?! Это просто возмутительно! Вы знаете, как она попала к нам?

– К сожалению, нет, меня не было в городе, – холодно обронил Герин. Слова доктора подхлестнули его чувство вины – если бы он вчера вечером сразу разобрался с Эштоном, а не потакал своим низменным слабостям, если бы вернулся в столицу вечерним поездом…

– Я обнаружил ее утром на скамье у набережной… – гнев достойного служителя медицины угас так же неожиданно, как и вспыхнул, теперь он потерянно прижимал к груди свою папку. – Я желал прогуляться с утра и нашел ее, она была как… – он замолчал, словно утеряв нить разговора.

– Я искренне благодарен вам за ваше участие в судьбе сестры, поверьте, наша семья в неоплатном долгу перед вами. Но мне все же хотелось бы видеть ее, доктор?.. – Герин вопросительно поднял бровь.

– Доктор Таснин.

– Доктор Таснин, – Герин прищурился, вспомнив это имя из записок сестры, и окинул собеседника изучающим взглядом. Доктор носил тонкие золотые очки, общий вид имел несколько угловатый и отличался какой-то юношеской смазливостью – несмотря на то, что был примерно ровесником Герина. Если бы они росли в одном городе, то наверняка доктор был бы из тех неуклюжих мальчишек, вокруг которых было так весело выписывать кренделя на катке, сбивать с ног и закидывать снежками.

Таснин криво улыбнулся:

– Да, конечно, пойдемте…

Они спустились по широкой мраморной лестнице, прошли извилистым коридором, поднялись по другой лестнице – серой, длинной и узкой – и, наконец, вошли в палату. Дыхание перехватило, стоило бросить взгляд на кровать: Эйлин лежала в маске с какими-то трубками, ведущим к ящичку, напоминающему патефон. Гудел он так же. Герин медленно подошел поближе, отмечая серый пергамент кожи, глубокие тени на лице…

– Она спит?

– Это беспамятство.

– И…– Герин сглотнул огромный острый ком, – когда оно пройдет?

– Я не знаю, это может продлится и несколько часов и несколько недель.

– Ясно, – он опустился на стул и уставился на свои руки. Ничего было не ясно. – А что это за маска?

– О, – доктор немного оживился, – новейшее изобретение, аппарат гипервентиляции… У вашей сестры сейчас нет сил даже дышать… Вам, кстати, нужно подписать разрешение на искусственное поддержание жизни.

И Таснин протянул ему какую-то бумагу – из папки.

Герин невидяще уставился на нее, пытаясь прочитать. Строчки плыли перед глазами, и он закрыл их, снова прислушиваясь к дальнему барабанному рокоту.

– Скажите, доктор, каково состояние моей сестры – подробно. Я знаю о параличе.

– У нее отнялись ноги, господин Штоллер, я делал тесты.

– Есть надежда на восстановление?

– Надежда есть всегда, господин Штоллер…

– Полагаю, это был ответ “нет”, господин Таснин, – Герин встал и подошел к окну.

Ослепительный блеск солнца заливал мокрые крыши. Как бы он сам поступил, зная о таком своем будущем? “Я бы застрелился.”

– Сколько ей осталось, при благоприятном исходе?

– Это был критический шок для организма, болезнь сильно прогрессировала, так что – года три… но за это время мы можем найти лекарства, все может измениться, наука не стоит на месте!

– И промучить ее еще года два? – безразлично произнес Герин.

– Но она будет жить эти годы, господин Штоллер! Разве жизнь не важнее всего? – доктор Таснин с ненавистью сверлил взглядом спину этого хлыща. Подонок явно не желал возиться с неудобной родственницей, ища повод отправить ее на смерть. Надменная сволочь, разряженная в дорогущие тряпки, тогда как его сестра носила обноски. Может, он сам и выгнал ее из дому? Между тем, хлыщ, все так же не оборачиваясь и с полным равнодушием в голосе, обронил:

– Какие еще последствия может иметь этот критический шок?

– Возможно… возможно память откажет… или речь… это поражение мозга, вы же понимаете, последствия непредсказуемы.

Герин усмехнулся: его сестра не хотела жить и в здравом уме и твердой памяти. Теперь она не сможет больше распоряжаться своей жизнью… если заставить ее влачить такое существование.

Он, наконец, обернулся:

– Отключайте ваш аппарат.

– Ч-что?..

– Отключайте. При мне.

– Но вы не понимаете… если вы не хотите содержать ее, то вам не придется потратить ни гроша – я смогу обеспечить лечение без ваших денег!..

– Я все прекрасно понимаю, – он подошел к постели. – Ведь достаточно убрать маску, не так ли?

– Да, – прошептал Таснин, с отчаяньем следя за действиями хлыща. Тот осторожно отстегнул маску, замер на несколько долгих минут, вглядываясь в лицо девушки. Потом провел рукой над ее губами, прикоснулся к сонной артерии. Поднял тяжелый взгляд на доктора, и тот мгновенно догадался, что никакой это не хлыщ, а просто-напросто убийца.

– Все кончено, доктор?

– Да, – выдавил Таснин. Даже убийцы не способны отличить столь глубокое беспамятство от смерти. Эйлин сможет дышать сама где-то с полчаса, и это наполняло его нерациональной надеждой…. Надо только выставить отсюда этого подозрительного “брата”. – Все кончено. Желаете, я распоряжусь о кремации? У нас есть возможность, знаете?

– Знаю, – Герин посмотрел на свои руки и спрятал их в карманы, наткнувшись при этом на твердый уголок записной книжки Эйлин. Он был немного благодарен за неожиданную заботу – заниматься формальностями было сейчас мучительно. – Спасибо.

Герин ждал доктора Таснина в приемном покое, тот обещал все организовать и сообщить время кремации. Он листал синюю книжку сестры, разглядывая бесконечные портреты людей, когда доктор подошел к нему:

– Через три часа, господин Штоллер.

– Так быстро. Премного благодарен, доктор Таснин, – он наклонил голову, прощаясь.

И положил книжку в пальто – чтобы годами перекладывать ее из одного кармана или ящика в другой, меняя одежду и письменные столы – но никогда больше не раскрыть.

Таснин бегом бросился назад, к Эйлин, снова опутанной проводами. Он подменил ее документы, и через три часа вместо Эйлин фон Штоллер в закрытом гробу сожгут безымянную молодую женщину, зарезанную ночью в порту. Сам же Таснин будет преданно и беззаветно заботиться о своей возлюбленной – чтобы через полгода услышать ее последние слова: “Я вас тоже люблю, Виттес”. Не все мечты сбываются, и чудо, на которое так надеялся юный доктор, не произойдет.

Герин шел домой – чтобы собрать вещи и навсегда покинуть этот город и эту часть света. В Арадии он надеялся забыть все.

Но жизнь распорядилась по-другому, и Родина снова вспомнила его.

Около подъезда ошивался белобрысый субъект с красноватыми рыбьими глазами и деревянной офицерской выправкой. Герин сжал в кармане нож, узнав соотечественника.

– Господин Герин фон Штоллер?

– С кем имею честь?

– Френц фон Аушлиц, – субъект щелкнул каблуками. – К вашим услугам.

– Не думаю, что ваши услуги мне понадобятся.

– Кое-кто полагает, что именно ваши услуги понадобятся вашей Родине, господин фон Штоллер.

Красные глаза, подумал Герин, признак вырождения. Но через красные глаза этого вырождающегося северного аристократа на него снова смотрел Дойстан, а барабаны, стучавшие для него все это время, возвещали, оказывается не дикарскую свободу, они играли военные марши. Герин просто не узнал их – ведь он никогда не был военным.

***

Каждую минуту Эштона терзала бессмысленная надежда – что откроется дверь и ему доложат о приходе Герина. Но прошло несколько дней, и надежда стала терзать каждые пять минут. Потом двадцать, потом каждый час. Он забывался в объятиях темноволосых красавиц и тощих мальчишек, последовательно изгоняя образ бывшего любовника из своего сознания. И тот начал приходить к нему во снах – каждую ночь, много месяцев подряд, пока однажды сама его жизнь внезапно не превратилась вдруг в кошмарный сон. И этот кошмар вытеснил, наконец, Герина из его снов – для того, чтобы он пришел к Эштону наяву.

========== Часть девятая: Что такое Родина ==========

Герин не был военным, но прекрасно стрелял, уверенно пилотировал гоночные автомобили и спортивные самолеты. Достаточно для того, чтобы стать лейтенантом войск Освобождения, думал он, выслушивая слегка нетрезвые излияния Френца, графа фон Аушлица.

Бывшего графа.

Они зашли в кабак после похорон сестры. Граф с воодушевлением, но некоторой оглядкой рассказывал о маленькой моторизированной армии, финансируемой бароном фон Тарвенгом. Герин пил кислое вино и изображал сочувствие благородным идеям графа на тему того, как вырезать пол-Дойстана.

Все эти фантазии он полагал и выеденного яйца не стоящими, саму затею – гиблой и самоубийственной. Все бесполезно, думал он, вспоминая свою погибшую семью. Судьбу не переломишь, сколько усилий не прилагай и какие жертвы не приноси. Она, как и Родина, все равно возьмет свое. Но в голове стучали барабаны, за спиной разевал пасть черный пес, вышедший, наконец, из тени, наверное, это и была его судьба.

– Милая Отчизна, – обратился он к собаке с веселой обреченностью.

– О, да, – согласился фон Аушлиц и резко откинул голову, поправляя таким образом прическу. – И она будет наша… с-сука…

– Вы пьяны, граф, – брезгливо обронил Герин.

– О, да, – устыдился тот и снова дернул головой. – Простите.

Они взяли билеты на поезд и продолжили в отдельном купе – Герин больше не экономил деньги, перед графом же финансовый вопрос, по-видимому, не стоял в принципе. Френц фон Аушлиц хотел гулять и гулял, заказав бутылок десять вина и заманив к ним аж три разносчицы. Уже после первой бутылки Герин оценил пышные формы одной из них и благосклонно ущипнул ее за грудь, приобнимая. Девица была совершенно в его вкусе – пухлая, налитая, как яблочко, а то, что лицом слегка напоминала восторженную бульдожку – так это в нынешнем состоянии казалось упоительно милой особенностью.

Позже, уже ночью, он с удовольствием сдавливал податливое мягкое тело, слушал страстные вздохи, поставив ее на четвереньки, и засаживал в большой белый зад. Барабанный бой имел неожиданные достоинства: он задавал весьма бодрый ритм.

– Сколько можно, Герин, друг мой, имейте совесть – вы там что, дрыхнете? – глумливо разорялся фон Аушлиц и стучал в дверь купе каблуками под заливистый смех своих дам.

– Ах, ваше благородие, вы такой страстный мужчина, – кокетливо тянула под Герином девица.

– Подите вон, Френц, совесть я уже имел, – отвечал Герин и внезапно вспомнил стоящего перед ним на коленях Эштона, усердно сосущего и неотрывно смотрящего ему в лицо. Живот свело непристойно сладкой болью, и Герин кончил.

Чертов Эштон. Теперь еще и его призрак будет таскаться за ним? Герин застегнулся, поправил сбитую одежду на подружке и, строго не велев идти за собой, пошел курить в тамбур. Френц ткнул его мимоходом кулаком в плечо, и Герин столь же дружески назвал того дегенератом, не сбиваясь с шага. В тамбуре, слава богу, никого не было. Кажется, вечность назад он оставил эту привычку – когда любимый сорт табака стал непомерной роскошью, а удовлетворяться махоркой он побрезговал. В чем бы ином был столь же брезглив как в курении, думал он, пытаясь благородным дымом заглушить мерзкую горечь.

Барон фон Тарвенг был похож на усталого льва, а не на безумца, как ожидал Герин.

– Неужели вы и правда надеетесь одолеть миллионную армию Дойстана десятком самолетов, – спросил Герин. – Или вы также, – он указал подбородком на бледного Френца, графа фон Аушлица, – полагаете наших достойных соотечественников кучкой сброда, лишь волей случая противостоящей поползновениям доблестных воинов Альбионриха?

Френц страдальчески поморщился: у него зверски раскалывалась голова, и вид неприлично бодрого Герина внушал законное раздражение. На дебильные подначки вчерашнего собутыльника он мужественно не обращал внимания… что возьмешь со штатского.

– Не полагаю, – интеллигентно улыбался барон фон Тарвенг.

Оказывается, он не только прочитал то бредовое письмо Герина, но и искренне проникся его идеями: захватить власть посредством переворота, не меняя новой идеологии, а прогибая ее под себя. План был таков: наладить контакт с определенным членом правящей клики, а остальных убить.

– Как убить? – заинтересовался Герин.

Есть средство, туманно поведали ему, подобное огню с небес. Герин напрягся.

– Или геенне огненной, – внезапно очнулся от абстиненции граф фон Аушлиц. – Выжигает все нахуй, друг мой. Такое вот вундер бляддь ваффе.

Барон дернулся и перекосился, явно недовольный красноречием помощника.

А Герин усмехнулся, удовлетворенно откидываясь: одно слово Френца убедило его в серьезности намерений собеседников. И это была, конечно, не площадная брань, естественная для солдафона, а, наоборот, древне-дойстанское “вудерваффе”, совершенно неуместно звучащее в его устах. “Чудо-оружие”, о котором так много толковали в научных кругах… Дойстанцы традиционно были сильны в химии и биологии, и биологические изыскания увенчались успехом… Или были на грани успеха – во всяком случае, этой грани оказалось достаточно для того, чтобы извести его семью. Химические – видимо тоже, ведь что еще можно назвать “огнем с небес” и “геенной огненной”, как не негасимый химический огонь льющийся с самолетов. Барону, значит, повезло заполучить эту технологию.

– А мор, – спросил Герин, нехорошо щурясь. – Мор и казни египетские – не излились ли благословением в наши руки?

– Излились, – холодно заметил барон. – Но это оружие не для своего народа, не так ли?

– Да, – согласился Герин, покосившись на дверь. За ней, он помнил, сидели белокурые молодчики с веселыми глазами. – Как же вам удалось добыть это благословение?

– Я всего лишь исполняю свой долг, по мере сил заботясь о попавших в беду соотечественниках.

Значит, проницательно догадался Герин, технологии попали нам в руки вместе с учеными. Нам? Да, нам, он с удовольствием ввяжется в эту авантюру, ему все равно было где жить, лишь бы на свободе, но подыхать – подыхать он предпочтет на Родине, спасибо, барон, за этот выбор.

– Альбионрих… да и местные франкширские власти отдадут за это… много, барон.

– Они уже отдали многое, – сверкнул глазами тот, его интеллигентное лицо маниакально исказилось. – Отдали многое, чтобы разорвать изнутри Дойстан ради нашего вундерваффе! Словно юную мать, которую растерзали, дабы вырвать драгоценный плод…

Герина передернуло от этого сравнения. Полно, понимает ли барон, что за ересь несет? Хорош драгоценный плод… Но фон Тарвенг продолжал, словно в трансе, не замечая нелепости своих слов, упираясь горящим взглядом в глаза Герина:

– Но наш народ, даже одурманенный ложью, о которой вы, господин фон Штоллер, писали столь убедительно, сохранил свою божественную суть, они не поддались гнили Альбионриха, и наши враги попали в собственную ловушку! Они подкосили себя своими махинациями и взрастили младого зверя под боком – на месте старого ленивого Дойстана. И вы правы, совершенно правы, бесполезно и кощунственно покушаться на этого юного зверя, его следует приручить… И я верю, что это мое предназначение, и что вы, фон Штоллер, поможете мне на этом пути.

– Да, – согласился Герин, полуприкрыв глаза, он вспоминал добродушных лавочников своего города, в один день превратившихся в озверелых ублюдков. Так вот она какая – божественная суть его народа. Легко и весело – быть дойстанцем. И ни о чем не надо думать. – Из вас получится очень харизматичный лидер, барон. Но, пожалуй, не стоит тратить время на переговоры с членами нынешнего правительства, легче всего просто похитить подходящих и принудить их к сотрудничеству… в течении пары дней. Потом убить остальных. Единственное, к чему надо подгадать операцию – это к очередному их идиотскому съезду, дабы божественный огонь… ну вы понимаете. Я знаю лесную базу с посадочной полосой неподалеку от столицы, даже если там и есть охрана, она не будет многочисленной, мы выжжем ее. Подходят ли мои скромные предложения к вашему блистательному плану?

– Операция “Полет Валькирий”, – заржал Френц и тут же болезненно сжал виски.

– Это нечеловечески божественно, – прошептал барон фон Тарвенг. – Полет Валькирий… Но я так понял, что вы желаете лично возглавить операцию, фон Штоллер?

Герин пожал плечами, полет Валькирий, надо же, прекрасная музыка…

– Выбор за вами, барон.

– Полагаю, у нас нет иного выбора, как довериться вам, – медленно произнес фон Тарвенг. – Эта посадочная полоса и решения на местности, вряд ли я найду человека, который разберется с этим лучше вас.

– Следующий их съезд примерно через два с половиной месяца, у нас будет время подготовиться и научиться доверять друг другу, барон.

– Я дам вам мою лучшую команду летчиков, фон Штоллер, надеюсь, вы с ними сработаетесь.

– А как же я? – воскликнул Френц фон Аушлиц, вставая.

Герин неловко поморщился: что за сцены… Граф хотел возглавить пик вторжения? Невелика честь, скорее сдохнешь.

– Вы… вы возьмете меня к себе в команду, Герин, или… мне следует пока остаться во Франкшире, Леонир? – Френц обратился к барону, глядя на него, как мальчишка, просящийся на охоту, но знающий, что его не возьмут. Ах да, он же не был летчиком, лейб-гусар.

– Да, – рассеянно отозвался барон, – пожалуй, вы мне больше пригодитесь здесь…

– Жаль, – усмехнулся Герин. – Я надеялся, фон Аушлиц окажет мне честь и согласится быть моим штурманом.

– Что ж, если вы этого хотите, – барон щедро развел руками, как бы не в силах противиться легким капризам милых деток.

– Да, хочу, – подтвердил Герин, глядя, как Френц засветился ненормальной радостью. Герина всегда брали на охоту, как только он смог держать в руках детское ружье – и когда он хотел этого.

– Ну, тогда Френц введет вас в курс дела и со всеми познакомит, – сказал барон, вставая.

Они с Френцем синхронно изобразили поклон, едва склонив головы, Френц опять щелкнул каблуками и резко вышел. А Герина барон задержал на мгновение, притронувшись к руке и негромко обронив:

– Граф фон Аушлиц – настоящий псих, если захотите оставить его здесь – лишь дайте знать.

– Я учту, – сказал Герин. “Сами вы псих, барон”.

Давным-давно, тогда, в прошлой жизни, Герин был всегда окружен друзьями. Настоящими друзьями – теми, которые поймут с полуслова, ни за что не выдадут строгому учителю, вытащат, рискуя жизнью, из ледяной пустыни, разделят последний кусок хлеба, и прикроют спину среди врагов. Они все пропали и порастерялись, эти смелые мальчишки и отважные мужчины, ни об одном из своих друзей он ничего не знал. Но именно поэтому он приближал к себе Френца, снова тянулся, гоняясь за призраком товарищества. Снова, усмехнулся он, а в прошлый раз был Эштон. Просто Эштон был не их породы, так глупо было надеяться на дружбу дельца, они не знают, что это такое.

И Герин не ошибся, доверившись Френцу, ни он сам, ни десять бравых летчиков, которых граф представил новому их командиру, ни разу не предали его, платя бесконечной преданностью – а за что, Герин позже уже не понимал, ведь с ними его не будет связывать никакое родство души. Но эти ребята будут последними, с кем он захочет и сможет иметь подобие дружбы, отправившись в Дойстан, он лишится возможности испытывать эти чувства, да и способности, наверно, тоже.

========== Часть десятая: Как убивать ==========

Герин был пьян – пьян дорогим коньяком и дешевым кокаином. Трезвого его бы не занесло в этот притон. Но он и не бывал трезв – только не тогда, когда гулял с дорогими сослуживцами и товарищами по партии.

Каковое однообразное событие случалось не реже раза в неделю.

Чеканя шаг, он прошел к креслу в стиле Людовика ХIV, непристойно распялившему свои некогда роскошные объятия в центре зала. Целая стая призрачных черных собак шныряла на его пути – от совсем крошечных щенков до той огромной, самой первой. Никто больше их не видел, а Герин привычно не обращал внимание.