Текст книги "В пустыне или друзья Джанджигита (СИ)"

Автор книги: Ланиус Андрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

   Но они были здесь, вдвоем, без какого-либо сопровождения. В текучих потоках, двигающихся вверх-вниз по ступенькам, эту пару приметили лишь те, кто находился рядом, но зато от торговых рядов туда смотрел весь базар.

   Неслыханно! Вместо того, чтобы на коленях молить Черного Хасана о пощаде или бежать из города без оглядки, или, по крайней мере, затаиться, выдать слухи за нелепую ошибку, за оговор, за сплетню, за происки завистников, они прибыли в людное место, да еще в полдень, да еще в базарный день – вдвоем, рука к руке!

   О, тут был вызов! Тут была какая-то необъяснимая, безрассудная отвага! И многие из тех, кто осуждал эту парочку и, в особенности, называл по-разному Мухаббат – распутницей, бесстыдницей, джаляб, – прониклись сейчас каким-то смутным уважением к ним, хотя и не желали признаваться в том себе. По крайней мере, многие в этот момент проглотили собственные языки.

   Если бы влюбленные продолжали скрывать свою связь, молва осудила бы их, хотя и по разным причинам; если бы они оборвали отношения, устрашившись мести Черного Хасана, это сочли бы благоразумным шагом, но тогда не стоило и затевать, ведь изначально было ясно, каким окажется финал. Но то, что они появились вот так, в открытую, с высоко поднятыми головами, – о, это произвело впечатление даже на самых ярых их хулителей.

   ПО мере того, как молодые поднимались по ступенькам, рука к руке, что-то менялось в настроении бескрайней толпы. Вот двое влюбленных зашли внутрь универмага, и базар снова загудел. Многие из тех, кто уже сделал покупки и собирался домой, нарочно медлили, вновь двинувшись вдоль рядов и поглядывая в сторону универмага. Всем хотелось посмотреть, как поведут себя Джанджигит и Мухаббат после посещения магазина, в котором служило немало людей, верных Черному Хасану. Хватит ли у дерзких выдержки и самообладания или же они отступятся, осознав, что перед ними стена? Самые же любопытные, даже из числа тех, кто еще не успел совершить всех покупок, поспешили наверх, к стеклянным дверям, чтобы находиться поближе к центру событий.

   Ждать пришлось довольно долго.

   Но, наконец, терпение интересующихся было вознаграждено.

   Надо заметить, что ведь и внутри универмага находился народ. И он тоже смотрел на молодых со всех стеклянных этажей.

   О нет, визит в универмаг, в эту вотчину Черного Хасана не нагнал на влюбленных страху.

   Но вот вопрос: зачем они сюда приезжали? А зачем другие люди посещают магазины? Вот и они приехали за покупками. Вернее, за покупками для Джанджигита. Еще точнее – за обновами для него. Причем все эти обновы он уже надел на себя.

   Парня не сразу и узнали, когда он вновь оказался на солнце. На нем был светлый костюм цвета сероватой местной соли, модная рубашка, ослепительно белая, будто только что раскрывшийся хлопок, плетеный кожаный ремень с медной пряжкой, лакированные светло-коричневые туфли, а еще он водрузил на свой точеный нос – с дерзкой горбинкой – темные очки в золотой оправе, похожие на крылья какой-то нездешней бабочки. И вот тут-то все увидели, что Джанджигит не просто симпатичный парень, а действительно писаный красавец, прямо-таки принц, раджа из недавнего индийского фильма!

   И она была ему под стать, и всем своим обликом напоминала сейчас гордую пери, а не презренную наложницу.

   Они спускались по ступенькам вниз, и толпа невольно расступалась перед ними, образовывая широкий клинообразный проход. И казалось, само солнце услужливо освещает им путь, а легкий ветерок уносит с него вместе с пылью всё недоброе и злое.

   И вот тут-то даже те, кто взирал на них исподлобья, кто втайне желал им несчастий, завидуя их молодости, красоте и отваге, даже они в глубине сердца признались себе, что эти двое созданы друг для друга и, может быть, поступили правильно, что соединились вопреки всем традициям и обстоятельствам. Не о подобных ли парах сложены древние поэмы и сказания?

   Они сели в машину и уехали.

   Но еще целую минуту очевидцы пребывали в каком-то оцепенении, как если бы на их глазах случилось чудо.

   Вскоре стали известны некоторые подробности пребывания пары в универмаге.

   Рассказывали, что Мухаббат привела своего спутника прямо на склад второго этажа и, словно полноправная хозяйка, потребовала от заведующего отделом одеть и обуть Джанджигита с головы до ног во всё самое лучшее. От кого-то из подсобных рабочих стало известно, что заведующий вознамерился было поднять заносчивую красотку на смех, но внезапно на него нашел какой-то столбняк, и он, торопясь как при пожаре, выложил на прилавок весь дефицит, припрятанный для уважаемых людей. Кроме того, Мухаббат выбрала для Джанджигита дорогие часы, нож-пичок в богато украшенных ножнах и кошелек из крокодиловой кожи. Особенно долго она выбирала ему очки – перебрала целую гору образцов, пока не остановилась на тех самых, в которых он вышел на улицу. По старой привычке ни у кого из продавцов не повернулся язык потребовать с нее плату. Но вот что случилось дальше: Джанджигит, этот бедолага, на шоферскую зарплату которого жила вся большая семья, достал из кармана тугую пачку десяток и расплатился со щедростью бека, не дожидаясь сдачи!

   Вот так-так...

   Что же это получается? Джанджигит за последнюю неделю не мог разбогатеть, это ясно. Значит, деньги ему вручила Мухаббат, у которой, понятно, могли быть солидные сбережения. То есть, она, очевидно, предоставила Джанджишиту некоторую сумму, чтобы он, как независимый мужчина, мог лично расплатиться за сделанные покупки. Ну-у, раз уж и денежные дела теперь у них общие, значит, воистину их связало серьезное чувство.

   Но это лишь усугубляет их вину в глазах Черного Хасана. Его месть неизбежна. Если уж начальник контейнерной площадки был наказан смертью за тайную провинность, то какое же наказание будет уготовано тем, кто нанес Черному Хасану публичное оскорбление?!

   Неужели влюбленные этого не понимают?! Зачем же они бросают открытый вызов столь страшному человеку?!

   А может, это своеобразный способ самозащиты, умничали некоторые. Может, они берут в свидетели весь город, надеясь таким образом обуздать ярость Черного Хасана?

   Ох-хо, как бы им не просчитаться...

   Во второй половине дня домой вернулась одна из тетушек, ездившая на такси (ведь белую «Волгу» забрала Мухаббат!) на свидание с Черным Хасаном.

   А к вечеру ответ бывшего директора промторга знал последний мальчишка из Старого города.

   Черный Хасан велел передать Джанджигиту, чтобы тот присмотрел себе место на кладбище, расходы же по похоронам он, Черный Хасан, берет на себя. Далее заключенный заявлял, что в его власти раздавить Джанджигита, как ползущего по стене скорпиона, в любую минуту, хотя бы и нынешней ночью. Но он, Черный Хасан, – человек прямой, настоящий мужчина, и потому поступит так, как велит ему оскорбленная честь. Он не станет поручать возмездие надежным людям, которые только и ждут сигнала, чтобы заживо содрать кожу с нечестивца. Нет, он сам, своею собственной рукой покарает наглеца и сделает это с такой твердостью, что весь город содрогнется от ужаса! Такое оскорбление смывается только кровью! Той кровью, которая будет вытекать капля за каплей! И пусть дерзкий мальчишка не надеется, что ему отпущен еще немалый срок. Всё свершится в течение ближайшей недели. У него, Черного Хасана, есть необыкновенно хитроумный план, позволяющий вдобавок избежать ответственности за бесславную смерть этого никчемного выскочки.

   Что же касается Мухаббат, то жизнь ей будет сохранена, однако на ее лицо впредь не захочет взглянуть даже прокаженный...

   Город замер в тревожном ожидании. Мало кто сомневался, что всё будет так, как предрек Черный Хасан.

   Глава 12

   Друзья Джанджигита не присутствовали в полдень на базаре, но стоустая молва донесла и до них известие о триумфальном проходе влюбленных, равно как и о страшной клятве Черного Хасана.

   Да, отцы были правы! Надо спешить!

   Но лишь под вечер понедельника им удалось перехватить Джанджигита, когда тот подъехал к своей калитке на самосвале и вылез из кабины с двумя тяжелыми сетками, в одной из которых была отборная баранина – редкий продукт в этом доме. Впрочем, соседи якобы уже приметили, что в последние дни Джанджигит приезжает домой не с пустыми руками.

   Несмотря на то, что он находился днем за рулем, на нем и сейчас был тот самый светлый костюм, купленный в универмаге и уже тронутый кое-где пятнышками масла. На носу сидели те самые темные очки в золотой оправе, делавшие его взрослее и мужественнее.

   – Эй, Джанджигит! – вышли они ему навстречу из тени. – Остановись на минуту! Надо поговорить!

   Он глянул на них с новой своей высокомерной усмешкой:

   – Зачем?

   – Не отталкивай нас, мы твои друзья и хотим тебе добра!

   Он кивнул:

   – Ладно, поговорим! Подождите немного здесь.

   Он вошел в свой дом, неся сетки, и даже не пригласил друзей войти следом, так что они остались терпеливо ждать его на улице. Эх, совсем другим человеком стал в считанные дни их тихий приятель!

   Ждать пришлось довольно долго. Еще недавно они, не задумываясь, вошли бы во двор и расположились бы на айване, поджидая, пока он освободится. Но сейчас какая-то странная сила удерживала их перед калиткой.

   Наконец, появился Джанджигит. Он прошел мимо них к самосвалу, открыл дверцу, поставил ногу на подножку и только тогда снисходительно кивнул:

   – Говорите!

   Друзья без утайки поведали ему о том, о чем в эти дни толковал весь город. Может, ослепленный любовью, сам он ничего не слышал? О тайной комнате с дырочками для фотографирования, а также о влиятельных московских гостях они, конечно, говорить не стали, но то, что Мухаббат – не племянница Черному Хасану, это подчеркнули особо, рассчитывая на его сообразительность. Стержнем же их разговора стала страшная клятва Черного Хасана, успевшая уже обрасти жуткими подробностями.

   – Ох-хо! – усмехнулся Джанджигит, не дослушав до конца. – А может, не такой он и страшный, этот ваш Черный Хасан? Может, просто пугает? А вот посмотрим, твердо ли держит он свое слово!

   У друзей мурашки пробежали по спине.

   – Опомнись! Тебе ли тягаться с Черным Хасаном?! Спасайся, пока не поздно! – наперебой заговорили они. – Вот, возьми на дорогу! – и они протянули ему деньги, которые передали им отцы и к которым они добавили от себя, сколько смогли. – На первое время тебе хватит. И еще: не волнуйся насчет семейных долгов.

   – Теперь я понимаю! – недобро рассмеялся Джанджигит, поглядывая на радужные бумажки с величайшим презрением. – Вас послали ваши отцы, так? Переживают, что Черный Хасан зарежет меня, и тогда долг останется невыплаченным? – Тут его брови изогнулись, придав лицу злое и одновременно по-детски обидчивое выражение: – Передайте же им, чтобы не волновались! Я сполна рассчитаюсь с ними и, быть может, скорее, чем они того ожидают!

   Наступил весьма щекотливый момент в разговоре.

   Дело в том, что покойный отец Джанджигита брал в долг у многих людей, в том числе у отцов его друзей. Теперь за все долги отвечал Джанджигит, как старший в семье. Надо еще сказать и о том, что кредиторы ему достались весьма покладистые, они особенно не торопили с уплатой, понимая, что парень сначала должен встать на ноги.

   Что же касается друзей Джанджигита, то никто из них и в мыслях не держал, что между ними могут стоять эти старые долги. Долги были сами по себе, а приятельские отношения – сами по себе.

   Поэтому обидные слова Джанджигита, да еще пропитанные ядом и желчью, были просто несправедливыми, притом, что его добродетельные кредиторы вовсе не относились к числу богатеев или ростовщиков и, давая некогда взаймы, отрывали от своей семьи, делились последним, не рассчитывая в будущем ни на какую выгоду.

   Неосторожные слова, вроде тех, что позволил себе сейчас Джанджигит, нередко ведут к тяжелым ссорам, даже вражде.

   К чести друзей Джанджигита, они проявили выдержку, ибо осознали вдруг с глубокой печалью, что их товарищ обезумел, как Меджнун, и видит события в искаженном свете.

   – Вернись на землю, Джанджигит! – взмолились они. – Мы ведь желаем тебе только добра! Как и наши отцы... Эти деньги от чистого сердца. Беги, Джанджигит! Спасайся один или вместе с Мухаббат, раз уж не можешь без нее! Мы же клянемся тебе позаботиться о твоих домашних.

   – Ах, какое благородство! – еще язвительнее скривился он. – У меня прямо слезы потекли из глаз! А если я скажу что Черный Хасан у меня вот где?! – и он решительно сжал свой худенький кулачок.

   Такого ответа друзья не ожидали. Тут уж впору постучать пальцем по лбу.

   – Джанджигит, ты безумец, маймун...

   – Скоро вы все узнаете! Скоро узнают все! – с этими словами он заскочил в кабину и сорвался с места, газанув так, что друзья долго еще смахивали пыль со своих шевелюр, жестких, как стальная проволока.

   Глава 13

   Между прочим, все эти события протекали на фоне самой золотой поры в здешних местах. Стоял конец октября. Солнце еще пригревало щедро, но зной уже не досаждал. Улеглись и пыльные бури. Небо сделалось прозрачным и глубоким.

   Прилавки на базаре ломились от изобилия фруктов и овощей, выпестованных даже на этой чахлой, просоленной земле, каждый клочок которой был полит в большей степени потом, чем водой. Корейцам снова удалось собрать богатый урожай сочного синего лука. На оживленных перекрестках возвышались внушительные пирамиды необхватных арбузов и дынь, и те из русских, кто приехал сюда недавно, просто шалели и от этого сказочного изобилия, и от цен, которые казались им дармовыми, хотя старожилы вздыхали, что именно с началом стройки цены на базаре взлетели на немыслимую высоту.

   Но и всегда своевременная тема дороговизны не могла уже пригасить интереса обитателей Старого города к продолжающей стремительно развиваться истории выставленной напоказ опасной любви.

   Стало доподлинно известно, что дерзкая Мухаббат совершенно пренебрегла приказом своего хозяина, так и не отправившись на свидание с ним. А во вторник, то есть, на третий день после субботнего потрясения, пронесся слух, что накануне Черный Хасан предложил тюремному начальству любые деньги за то, чтобы его отпустили в Т. только на один день, хотя бы на один день! Тюремное начальство отказало. Тогда, мол, Черный Хасан смягчил условие: он платит любые деньги всего лишь за то, чтобы его привезли в Т. на тюремной машине, с охраной, а там отпустили на три часа только на три часа! Он, мол, гарантирует, что никаких осложнений у тюремщиков не возникнет. Начальство думало-думало и вроде бы ответило в том смысле, что надо, дескать, провести в Т. следственный эксперимент по старому делу с участием Черного Хасана, и будто бы этот эксперимент уже наметили на следующую среду. Значит, через неделю с небольшим Черный Хасан будет здесь. Значит, именно в этот день случится что-то ужасное. Ибо Черный Хасан хитер как лис и увёртлив как змея и всегда добивается своего.

   Но погодите, погодите! Это еще не всё!

   Тут такие чудеса начинаются!

   В среду днем на стройку прилетел Сановник. Да-да, тот самый, который кушал «имам баилдий» и развлекался с Мухаббат, а затем отблагодарил Черного Хасана тем, что посадил его в зиндан. «И чего это он зачастил в нашу глушь?» – спрашивали многие. И сами же отвечали: «Не иначе, за той загадочной вещью, которую Черный Хасан спрятал в особый, только ему известный тайник!» Видимо, Черный Хасан уже сделал вывод, что пришла пора добиваться оправдания и восстановления во всех своих правах. Он дернул за невидимый крючок, и вот крупная рыбина – Сановник – уже здесь.

   Послушайте про еще одну новость.

   В четверг утром, рано-рано, когда солнце еще не поднялось над горизонтом, старый гадальщик Мумин-бобо, живущий на выезде из Т., у самой дороги, почтенный Мумин-бобо, который вообще никогда не спит, подошел к своей калитке, привлеченный нарастающим ревом одинокого автомобиля, бешено мчащегося по бетонке.

   Выглянув в широкую щель, он узнал белую «Волгу» директора промторга. За рулем сидела Мухаббат. Более в салоне никого не было.

   Зрение у Мумина-бобо острое, как у орла, даром, что ему за восемьдесят.

   Почтенный аксакал клялся, что девушка хохотала, как сумасшедшая. Она настолько предалась стихии безумной радости, что гадальщик испугался, как бы машина не потеряла управление и не влетела в его огород.

   «Так смеется человек, чье сокровенное желание исполнилось», – заключил мудрый Мумин-бобо.

   Хм! А ведь Мухаббат никогда не была хохотуньей. Скорее, она имела склонность к брезгливой гримасе, чем к открытой улыбке. Может, ее преобразило глубокое чувство?

   Но вот какая особенность: направлялась она, судя по всему, на свидание со своим грозным владыкой – с Черным Хасаном. Неужели же в преддверии опасного разговора ее мог душить смех? А может, это была истерика?

   Тем же днем, в четверг, как раз во время отсутствия в городе Мухаббат, произошло еще кое-что.

   Рассказала об этом Салима-апа, та самая, которая убирает кабинеты высших начальников стройки и выносит пепельницы во время важных совещаний, так что к ней все привыкли и не обращают внимания на ее появление, да и движется она совершенно бесшумно.

   Так вот, Салипа-апа зашла в кабинет главного инженера, который обычно курил беспрерывно и нервно, часто в сердцах ломал почти целые сигареты, разбрасывал и рвал бумаги, словом, много мусорил, ввиду чего она убирала у него по несколько раз за день. И вот, когда она зашла к нему для очередной уборки, то увидела там Сановника. Тот был один. Он набирал на кнопочном аппарате какой-то номер и лишь мельком взглянул на Салиму-апу, а та принялась тщательно протирать совсем чистые полки, поскольку ей вдруг стало интересно, кому же это он звонит сам, если в приемной сидит секретарша, в обязанности которой как раз и входит набирать телефонные номера по указанию главных начальников.

   Нет, не зря Салима-апа задержалась в кабинете! Совсем не зря! Ибо этот важный москвич звонил в дом Черного Хасана!

   «Здравствуйте! Это кто, Мухаббат? А-а... Это вы, тетушка? Тем лучше! А это ваш бывший гость. Помните, я был у вас весной? Да-да, немножко нехорошо тогда получилось, согласен... Как ваше драгоценное здоровье?» – Тут Сановник, будто опомнившись, глянул на Салиму-апу так сурово, что та всполошилась и быстро вышла в приемную. Услыхать продолжение разговора ей уже не удалось, то и без того всё было ясно. Зачем такому важному человеку разговаривать с какой-то глупой тетушкой, да еще утруждаться, лично набирая номер? Зачем, если только тут нет какого-то особого интереса? А какой у них может быть общий интерес? Только та неизвестная, но, видимо, очень серьезная вещь, которая хранится в особом тайнике Черного Хасана!

   Это всё происходило в четверг. А в пятницу, неожиданно для всех, началась развязка, которая на самом деле ничего не прояснила, напротив – всё запутала и усложнила еще больше!

   Глава 14

   Наша картина останется неполной, если хотя бы бегло не обрисовать домашних Джанджигита и их бедное хозяйство.

   Жилище этой семьи внешне мало отличалось от соседних. Это было строение из саманного кирпича с плоской крышей и глухой стеной, выходящей на улицу. Все окна, как водится, смотрели во двор. Во дворе же над дорожкой, ведущей к низенькому – в две ступеньки – крылечку, было устроено из всевозможных реек, обрезков труб и толстой проволоки подобие решетчатой арки, перевитой виноградными лозами, причем крупные налитые кисти свисали так низко, что человек нормального роста, проходя, должен был уклонять то вправо, то влево, чтобы не задеть их лицом.

   Наискосок от входа в дом располагался покосившийся айван с дырявым навесом, чуть поодаль виднелись тандыр и вмазанный в очаг котел, вдоль бокового полуобвалившегося дувала выстроились сарайчики, в одном из которых содержались две козы, в другом – два десятка кур. Напротив окон росло несколько фруктовых деревьев – айва, гранат, инжир, однако назвать этот уголок садом не поворачивался язык. Далее – до соседнего участка – тянулись грядки. Имелось еще несколько баранов, которые в настоящий момент находились в отаре под присмотром дядьев. Этим хозяйством семья и кормилась.

   Воду для полива брали из арыка, куда она, в свою очередь, поступала по сложной сети других ирригационных сооружений, питающихся от канала. Арык этот был крайним, вода в нем часто пересыхала, особенно в саратан, и тогда уж каждый хозяин изворачивался, как мог. Для семьи Джанджигита эта головная боль прошла, когда парень сел за руль самосвала. Теперь в любое время он мог привезти несколько бочек воды даже из Затона, где соли содержалось меньше, чем в канале. Порой Джанджигит и соседей выручал, которые все без исключения относились к нему с симпатией.

   Итак, снаружи дом выглядел просторным и «не хуже, чем у людей». Однако его скромная, чтобы не сказать, убогая обстановка как раз и выдавала бедность семьи. Стены были голыми, полы – глиняными, из мебели – лишь пара сундуков и несколько самодельных полок для посуды, из прочего добра – два-три протертых до дыр ковра да высокая – чуть не до потолка – стопка цветастых стеганых одеял не первой молодости.

   Семья состояла из шести человек. Кроме Джанджигита, у его матери были еще младшенькие – два сына и две дочери. Собственно говоря, все местные семьи отличались плодовитостью, дюжина ребятишек – обычная картина. Молодые женщины рожали ежегодно, ибо всякое предохранение считалось делом недостойным.

   Но в этой семье имелась одна редкая особенность. Разница в возрасте между Джанджигитом и следующим ребенком, старшей девочкой, составляла более двенадцати лет! Словом, его младшие сестренки и братишки были в буквальном смысле несмышленышами и нуждались в кормильце и авторитетном наставнике.

   Так, видимо, рассудил Аллах.

   Джанджигита мать родила в четырнадцать, на следующий год снова родила мальчика, но тот заболел и умер через три месяца, а после наступила полоса бесплодия.

   Родители Джанджигита прошли через все ступени отчаяния. Особенно убивался отец, человек пришлый, родом из долины, сам являвшийся, по его словам, единственным ребенком в своей семье. И по врачам ходили, и мулле делали пожертвования, и молились, и пили отвары из степных трав и кореньев, но ничего не помогало. Думали, что это навсегда, и уже смирились с мыслью, что Джанджигит так и останется единственным их утешением.

   Наверное, поэтому его матушка оберегала своего первенца пуще глазу, сдувала с него пушинки и не находила себе места, стоило ее боле выйти за калитку, чтобы поиграть со сверстниками. Пугливая по натуре, неграмотная, она сделалась совсем нервной, и стоило раздаться за дувалом громкому плачу или тревожному вскрику, как она мчалась на шум, едва не теряя сознание от острого укола предчувствия беды.

   И вот, когда Джанджигиту уже исполнилось двенадцать, Аллах смилостивился и снова послал ей детей – сначала девочку, затем вторую, а после двух мальчиков-близнецов.

   После рождения первой дочери воспрянувший духом отец начал строить этот дом (прежде они жили в тесной кибитке). Конечно, и без хашара не обошлось, но всё же пришлось залезать в новые долги. Однако казалось, что отныне всё будет хорошо, ибо долгожданной прибавление в семействе разве не есть добрый знак, верный предвестник благоденствия и удачи?

   Но ведь недаром говорится: «Несчастливого змея и на верблюде укусит».

   После рождения близнецов глава семейства, человек хотя и не очень крепкого здоровья, но подвижный и энергичный, вдруг занемог. Стал худеть, сохнуть и, несмотря на лечение (ездил даже в областную поликлинику к знаменитому врачу, двух барашков возил), умер, не дожив нескольких дней до первой годовщины своих младшеньких.

   Его кончина внесла окончательное расстройство в материальные дела семьи. А ведь до болезни у отца были даже кое-какие накопления, что же касается трат, то он делал их бережно и рачительно, ведя счет каждой копейке и постепенно сокращая старые долги. Вместе с тем, еще после рождения старшей дочери он стал твердить, что черная полоса для их семьи миновала, что теперь, по воле Аллаха, удача на их стороне, и значит, можно сделать небольшое послабление... Ох, лучше бы он этого не говорил, нельзя гневить всевышнего подобными рассуждениями!

   И вот семья, имевшая кое-какую надежду потихоньку выбраться из нужды, скатилась в еще более глубокую долговую яму.

   Существенной помощи со стороны ждать не приходилось. Отец Джанджигита, как уже говорилось, был из других мест, из долины, и самостоятельных мужчин среди ближайших родственников не имел. Матушка Джанджигита, уроженка Т., была младшей в своей семье, ее родители умерли как раз в тот период, когда она маялась своим бесплодием. Умерла также е старшая сестра, а три другие были замужем, но их семьи тоже едва сводили концы с концами. Еще меньше проку было от двух ее братьев – дядьев Джанджигита, бестолковость которых служила предметом насмешек для многих земляков. Конечно, какую-то мелкую помощь по хозяйству они оказывали, да и с детьми обращались ласково, но быть твердой опорой в жизни не могли.

   Единственной надеждой бедной женщины оставался Джанджигит, ее первенец, ее любимчик, материнское чувство к которому с каждым годом всё сильнее наполнялось смутными страхами.

   Жизнь научила ее простому правилу: даже если происходит что-то хорошее, лучше не радоваться, потому что следом непременно нагрянет беда. Так ведь и было всегда. Не успела она нарадоваться своему первенцу, как умер второй ее ребенок, после чего наступил длительный период бездетности; едва порадовалась последующим детям, новому дому, как заболел и умер муж... Ее постоянной присказкой стало: «Ох, не случилось бы беды...» Надвигающуюся тень этой беды она видела во всем – в любом слухе, в любой новости, во всякой перемене. Тень беды стояла за порогом их жилища, пряталась в темных углах, поджидая, когда она расслабится и обрадуется чему-нибудь. Был лишь один способ обмануть или хотя бы отсрочить беду – всё время помнить о ней, мысленно гнать ее прочь, самой же никогда не улыбаться, не поддаваться призрачным мечтаниям. Только тревожиться да почаще жаловаться на судьбу. Она и тревожилась, и эта постоянная тревога наложила резкий отпечаток на весь ее облик, так что она, еще сравнительно молодая женщина, которой было далековато дол сорока, многими, и даже друзьями Джанджигита, воспринималась как старуха.

   Она едва не тронулась умом, когда сверстников Джанджигита начали призывать в армию, когда и ее бола получил повестку. Но тут знающие люди подсказали, что по закону парню положена отсрочка ввиду отсутствия в семье других кормильцев. Это помогло! Она была бы на седьмом небе от счастья, если бы только не страх раззадорить беду.

   Джанджигит так и не пошел служить, отсрочку продлевали раз за разом. Уже его друзья-ровесники вернулись, отслужив, повзрослели, возмужали, отпустили усы, начали поговаривать о свадьбах, а она по-прежнему видела в Джанджигите слабенького мальчика, нуждавшегося в ее защите.

   В ту пору в их городке стоило немалых усилий получить хоть какую-нибудь работу, но бедная мать Джанджигита готова была мириться с самой крайней нуждой, лишь бы ее бола не отлучался лишний раз за калитку, не вызывал бы нечаянной зависти у караулившей за углом беды, тем более, что он рос таким хорошеньким!

   А с другой стороны, надо ведь было как-то рассчитываться с долгами. Кредиторы хотя и ненавязчиво, но всё же напоминали о них.

   И тут вдруг случилось диво, потрясшее сонный городок.

   Неподалеку от Т., в степи, нашли какие-то редкие минералы, которые будто бы лежали у самой поверхности.

   Началась великая стройка.

   Знающие люди говорили, что теперь всё здесь переменится. Скоро и навсегда. Поднимется, мол, большой город с высокими домами, парками и фонтанами, с троллейбусом и железной дорогой, построят даже аэропорт, который будет принимать огромные самолеты из далекой Москвы, о Т. узнают во всем мире...

   Всё это походило на сказку. Вернее, на мираж, который подразнит-подразнит своей величавостью и обманчивой близостью, а после развеется, как легкий дымок. Не случилось бы беды...

   Но покуда многие предсказания сбывались. Самое главное – появилась работа. Очень много работы. Почти все соседи устроились на хорошую зарплату, некоторые – в двух-трех местах.

   Она тоже пошла уборщицей на автобазу, дирекция которой располагалась в нескольких сборных домиках. Начальник показался ей очень добрым, сердечным человеком, и однажды она набралась храбрости и, с трудом подбирая чужие слова, похлопотала за своего сыночка. Джанджигита взяли учеником механика, а уже через год с небольшим доверили ему самосвал, и он стал иметь хорошие заработки – хорошие по сравнению с прежним безденежьем, но недостаточные, чтобы быстро расплатиться с долгами и обзавестись хоть какой-нибудь обстановкой. И всё же семья вздохнула куда свободнее. Жить бы да радоваться!

   Но мать Джанджигита знала, что радоваться нельзя, иначе беда тут же запрыгнет на спину. Всякий раз, провожая сына в рейс, она принималась молить Аллаха, чтобы тот уберег ее мальчика от аварии, и твердила эту мольбу вплоть до возвращения Джанджигита. Случалось, приходили вести, что на таком-то перекрестке столкнулись машины, есть покалеченные и убитые. Тогда эта несчастная принималась за повторную уборку с небывалой энергией, рассчитывая своим усердием отвести беду от своего мальчика. В конце концов, ее суеверность была замечена окружающими, и Джанджигит настоял, чтобы она уволилась с автобазы: товарищи, мол, смеются, ему стыдно. Она легко нашла такую же работу в другой конторе, но и там продолжала высматривать тень беды.

   Теперь же, когда по городу поползли страшные слухи о возможной участи ее сына, когда многие твердили, что не сегодня-завтра Черный Хасан свершит кровавое злодеяние, она вела себя на удивление спокойно, хотя по логике вещей должна была бы рвать на себе волосы, выть и кататься в пыли , умоляя сына повиниться перед Черным Хасаном, тем более, что в ее представлении всякий начальник, даже самый ничтожный, даже осужденный, был человеком другого, недосягаемого, высшего сорта. Нельзя сердить начальника, нельзя перечить ему ни в чем! Иначе горе! Черное горе!

   Но именно сейчас она выглядела почти безмятежной.

   Странно было это. Удивительно и непонятно.

   Может, до нее не доходили слухи?

   Но такого не могло быть.

   Хотя бы по той причине, что ее младшие дети ежедневно играли на улице со сверстниками и, как водится, иногда ссорились с ними. А ссорясь, детвора начинала стращать друг дружку своими старшими братьями. И случалось, что в пылу жаркого спора соседские ребятишки кричали е мальчикам: «Не пугайте нас своим Джанджигитом! Потому что скоро приедет Черный Хасан и зарежет его, и тогда он нам ничего не сделает!»