сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
«Ты балуешь людей, Эйдос. Балуешь меня. Ты в курсе этого? От тебя человек в Сети может заразиться скучностью и нереальностью. Ты знал, что большинство, если и слышало о тебе, считает тебя выдумкой? Вскоре и сами люди превратятся в пустую и бессмысленную выдумку. Нереалистичные герои на бумаге», — так подумала Тася, но не стала говорить об этом, продолжая диалог. Возможно, часть из этого расстроила бы духа, возможно, девушка всего-навсего постеснялась сказать что-то ещё. Она улыбнулась собственным мыслям. Вероятно, она бы и посмеялась над чем-то, если бы дала такому разговору случиться, но об этом она уже не узнает.
Как бы ни странно, но в лесу жилось Тасе прекрасно. Она не ощущала ни голода, ни холода здесь, будто была блаженной и во сне с любимым человеком, будто сама стала нематериальной частью этого леса.
В какие-то дни даже потеплело настолько, что и вокруг не было снега — только солнце и остаток зелёных листьев. Лицо Таси, расслабленное и счастливое, не следило ни за чем вокруг себя и лишь наслаждалось силой и энергией по всему телу, которое без оглядки стремительно вздымало под собою пыль, как если бы свободная душа Таси сейчас трансформировалась в лань или лошадь. Но в пустую голову девушки прилетела стрела. В этот же момент Эйдос шепнул ей в мыслях: «Ты не человек, ты лёгкое перо, ты не умрёшь от этого, главное не верь в это». По груди девушки что-то поднялось изнутри, словно водопад, идущий вверх, и скомкалось, сжалось. Мир на мгновение остановился, и Тася воспарила в воздухе, задержавшись в прыжке над оврагом. Затем она повернула голову и заметила лишь чью-то белую макушку. «В руках того человека хороший лук», — подумала она.
Эма
Район самоубийц, улица Привратника.
Она была строгой с другими и развязной с самой собой — такая вот Эма. Здесь у неё были шелковистые белые волосы, которые она обрезала до коротких, небрежно, серые глаза, грубый из-за питающих связки манер и сигарет голос, бывший когда-то женским. Эма объективно ненавидела каждого разговаривающего человека, а любила сон, кислые апельсины и холодный мрак перед рассветом на балконе. Эта девушка любила носить тёмно-фиолетовый бондаж на груди поверх голого тела и чёрную кожу сверху, которую дополняли внизу джинсы и берцы со звенящей цепочкой, на концах которой висели розовые блестящие маленькие сердечки. В зубах Эма всегда держала сигарету, оранжевый кончик которой выделялся на фоне её бледной болезненной кожи.
Эма росла только с мамой и не знала в общем-то ни отцовской любви, ни материнской, поскольку та, в основном, пропадала на работе, где водила отрезающий головы голубой трамвай по прекрасному городу золотых огней и синевы тёмного неба. С детства эта девушка проводила всё своё время либо на улице, либо на кухне дяди, принявшего Эму как свою родную племянницу. В подворотне она нашла себе шпану, создавшую ей некую «бандитскую» группку овощей, которая то и дело таскала где-то хлеб, колбасу, а иногда и чьи-нибудь кошельки.
Теребя в руке позолоченный ромбовидный кулон на тяжёлой цепи на своей шее, Эма смотрела как-то вдаль, находясь на самой низкой крыше многоуровневой многоэтажки, вместе с парнишей, приносившем ей тапки, и резко будто выстрелила в неё со спины пуля. Подпрыгнули неровно обрезанные белые локоны, Эма обернулась с замершими сердцем и дыханием, но никого и ничего там не увидела, не было и раны после выстрела. Ничего в тот момент словно и не произошло, только пацанка испугала своего последователя, и в тот же миг Эма поняла, что она уже без секунды призрак и что Смерть уже заглянула к ней в окно, передавая свой нетерпеливый «привет».
***
Эма любила парней-плохишей, которые не стеснялись её присутствия с её обнажённой грудью, едва ли прикрываемой кожаной курткой. Ещё в средней школе девушка поняла, что всё её окружение составляет именно противоположный пол, но не пользовалась этим так, как делали бы обычные девчонки. Эма создавала свой авторитет и никогда не принимала критику в свою сторону. Однажды она-таки влюбилась в молодого человека. То было уже в старших классах. У него были брутальные чёрные очки, впрочем, как и весь его наряд, как и его вьющиеся волосы, и всё это шло в контраст его белой коже, обтягивающей его острые скулы с щетиной, напоминающей наждачку. Олег стал её первой любовью, и он руководил ей, управлял как только мог, а хотел принц нищих, чтобы Эма ходила на женственных каблуках в женственной короткой юбке и, возможно, в пиджаке с подчёркнутой талией.
Сама же девушка в этом наряде выглядела больше как трансвестит: с широко расставленными напряжёнными ногами в чёрных деловых туфлях с ужасно давящим на пальцы узким носом и карандашной мини-юбке из тянущейся ткани, которая на Эме почти готова была лопнуть, она часто стояла и курила, матерясь, как дядя на кухне в закусочной, опёршись о старую тачку теперь уже её друга, всё того же таскальщика тапок его госпожи.
Город
Вален-Вилль
Летели листья под потоком ветра вверх. Падал снег вниз. Это тоже важно. Зима настала не по расписанию, а тогда, когда ей это было нужно.
Селестия была хороша, тонка, но, как и многие замечательные люди, она рисковала быть потерянной. Как человек она уже отчасти была потеряна, поскольку не уважала многих других людей и давала им сгореть в своих воспоминаниях. Отчасти, она была лицемерна: любила предлагать помощь там, где сама создавала обычно проблемы и улыбалась всем подряд, даже когда прятала презрение.
Ты мечтаешь, растёшь, и многое влияет на твой внутренний мир, на то, насколько противоречиво ты видишь его. Таким же противоречивым является сам человек. Поэтому нормально, когда друзья не являются эталоном или идолом чего-то, но для многих уже было поздно что-либо менять.
Робб и Эредин сблизились и сдружились, теперь они напоминали кетчуп с майонезом, если глядеть на их волосы. Не оставался и за спинами у всех Лёша, который всегда и каждому был рад помочь. Самое ответственное звено в этом кольце участников чудных. Немного отбилась Тая, у которой в вечно свежей голове образовывалась каша. Долгая осень встала над головами людей и стала путать их мысли. Мальчики с мальчиками, а Тая осталась одна после того, как исчезли наставница и Тася, а Леся ушла в башню магов. Надо было как-то искать жильё и работу в чужом городе, гостиница не могла держать постояльцев вечно на деньгах без вести пропавших. Порою ветер завывал так, что окна этих тёплых и уютных изнутри помещений страшно тряслись, будто пытаясь через щели впустить чьи-то слова. Её меняющаяся внешность обычно отображала то, что хотят увидеть люди, и сейчас почему-то Тая сидела на полу высокая и худая, с такими же худыми копнами тёмно-каштановых волос, с искривлённым прикусом и родинкою на щеке. Леся не была ей близкой подругой, теперь та была где-то далеко от её сознания, занималась непонятно чем, хотя на самом деле в искусстве магии была не очень хороша, пусть ей и удавались некоторые мелочи.
Ещё с ними оставался какое-то время всеми забытый детектив. Его настроение резко сделалось тоже хмурым, и порою даже вечерами он глядел безумными глазами в какую-то точку перед собой, говорил иногда с отражением в кружке пива без пенки, будто извиняясь за что-то перед тем лицом, которое уже пропил.
Город затих. Его прелести померкли в грызущем его на каком-то муниципальном уровне быту. Посерел. И забыл все свои обещания о веселье, пока не объявили некий местный праздник — Канун всех Святых.
***
Обычно города представляли собой множество очень мелких зеркал, глядящих друг на друга, поэтому в целом огромная страна холода с Дырой была похожа на сверкающий на солнце снег с серо-чёрным пеплом.
Люди, превращаясь в единую толпу, точно грозовую тучу, заряженную энергией, должны были стать эмоциональной пищей для небожителей, которые посылали королю птиц со своими желаниями, привязанными к лапкам. Небожители являлись реальными богами, не обычными людьми, которые продолжали жить из века в век дабы предотвратить повторение своих ошибок, но по иронии самой Судьбы провоцирующие вероятность обратного всё больше с каждой минутой своей длинной жизни.
Депутаты кормились с этой Камарильи, думая, что они свободны от такого замысла, но общий план доведения деградации людей до крайности действовал и на них, чего богачи в законе никогда бы не признали.
Манджиро забавило это, но он не считал это правильным. Всеведущий Майя, как его прозвали ещё до его восхождения на трон, был почитаем, особенно в кругу близких, знакомых и некоторых их приятелей, которые могли знать Манджиро только по наслышке, и считалось, что он знал даже грядущее будущее их государства, их страны, и именно это означало, что этот тринадцатилетний мальчик должен стать королём, взяв под руку всю власть над холодом. Называлась эта страна счастливым домом процветающего общества всюду цепляющихся вьюнов и бамбука.
***
Стук каблуков громко привлекал сосредоточенное внимание ночи. Одинокая девушка шла переулками вдоль прекрасных старинных домов высотою в шесть этажей одного из районов Вален-Вилля. Её серый костюм, серая шляпка и серая дорога под женскими ножками, чьи щиколотки оголены, утром оставались уже недвижимыми на голом и холодном булыжнике в тумане и алой крови. Такое сочетание в то же утро описывал преподаватель в местном институте, когда говорил об искусстве.
Тем временем город Жизни и ярких красок просыпался и собирался ко дню празднества. Всюду и вокруг ходили ведьмы в колпаках, гоблины, гномы, и будто даже особенно много стало чёрных котов.
Боже мой
Что я могу сказать про саму себя? Да, я тоже в этом белом списке незнакомых читателю людей. Я тринадцатилетний подросток в душе, который любит его тёплую воду. Именно поэтому мне можно плакать не по делу (я ещё и женщина — такая привилегия будет со мной до самой моей старости), жаловаться на жизнь и на себя и так далее.
Сейчас я пожалуюсь на то, какая я отвратительная. Как про меня, бывало, говорили, я «девочка-девочка», «как кукла», то есть у меня небольшой ротик, красивые глазки и маленький нос, который то ли «не вырос с пяти лет», что хорошо, то ли «недорос», что плохо, а ещё я очень люблю колечки, блестяшки и с детства мечтаю выйти замуж. Я думала, что хочу встретить одного-единственного идеального мужчину, именно когда вырасту, он будет рыжим и конопатым, смуглым, и у нас будут рыжие детки с моими глазами и с тёмной кожей. Солнечные детки. Но физиологический возраст дал мне покататься на гормональных американских горках, и я устала ждать принца довольно сразу, поэтому нашла себе парня, отдалённо даже рыжего и неотдалённо конопатого. Отличный человек, позже расскажу про него отдельно. Человек моих шалостей, экспериментов, многочисленных прогулок, которых мне никогда не хватало, первые мои желания дарить кому-то настоящий романтический или обычный подарок на День рождения, Новый год и 23 февраля. Но в том-то я и отвратительна, что мне наскучило. Не знаю, дело в приоритетах, отношении ко мне, реальном отсутствии времени или во всём сразу, но моего избранника не было со мной тогда, когда мне это нужно, при том, что сама я, как я думала и, пожалуй, думаю, всегда старалась быть рядом с ним всегда и при необходимости. Я переехала, нам стало неудобно ездить друг до друга, мы уже учились в разных местах, не было уже и тех общих знакомых поблизости, через которых можно было поддерживать общение. Я остыла, я вернулась в комфортное детство, не создающее мне достаточных для поддержания более-менее взрослых романтических отношений условий. Мой избранник всё также оставался мне близким и хорошим другом, о котором я очень тепло думала, но с которым не хотела целоваться. И тут, как в дешёвом романе, прямо перед моими глазами появился человек, которого я вроде бы давно знала, но который оставался для меня никем буквально несколько лет — настолько я его не замечала. Возможно, я видела его раньше, но относилась к нему как какому-то через чур взрослому и непривлекательному для меня другу моей старшей сестры из её университета, но теперь, когда разговоры с парнем превратились в буднические ссоры, когда ещё и я потеряла сразу двух своих друзей, один из которых больше всего был дорог мне, когда я провалилась на экзаменах, я очень увлеклась этим дядькой, с которым, условно, я познакомилась всего лишь на своём последнем Дне рождения в декабре, тогда же, когда он праздновал дембель. Он напомнил мне моего пьющего дядю, который тоже служил, который всегда по-доброму разговаривал со мной, учил драться, а потом исчез из моей жизни. Этот же весельчак не пьяница и не так стар, как мой дядя, но говорил всегда (даже будучи трезвым) в какой-то своей будто пьяной манере, отзывающейся в фразе «да он уже хороший, по нему видно». В принципе, больше я его пьяным не видела, но одного такого воспоминания хватило, чтобы запечатлеться зачем-то у меня в памяти, пусть я и перестала дольше замечать, что этот друг моей сестры говорит в такой непривычной для меня манере. Он просто добрый и весёлый. Такое мнение сформировалось у меня потом.
Моя любимая подруга, недавно переехавшая на Запад и покинувшая тем самым, к моему горю, меня, когда-то возмущалась по поводу того, что в своём первом полноценном рассказе я так и не описала Лето, своего уже бывшего молодого человека. Мы там «просто прошлись по коридору, держась за ручку, и всё». И что правда, то правда. Мне тяжело было писать о нём, пусть я его и рисовала. Я писала обо всех мальчиках, которые мне нравились, но когда чувства стали мои детские и принцесские по-настоящему взаимными, когда я получила опыт взаимной влюблённости и отношений, все мои склонности к писательству улетучились… Я стала почти что Сибилой Вэйн, потерявшей дар превосходно и реалистично играть на сцене любовь, когда сама ощутила её в себе. Конечно, я не так буквально похожа здесь на ту актрису, но небольшая параллель имеет место быть. К тому же, меня подначивали сентиментальность и романтичность моей мамы.
О своём новом друге почему-то я всё-таки могу писать. Не знаю, стала ли я уравновешеннее и спокойнее для продолжения занятием этим хобби, но даже при всей взаимности сегодня я могу рассказать свои фантазии или же о самом этом человеке, поэтому он есть в этом игрушечном коротком романе о жизни чудной Таси.
Чем я больше всего отвратительна, так это тем, что я по-прежнему всё-таки общаюсь с Летом, я хочу, чтобы он оставался где-то подле меня, как член семьи, который в любом случае никуда от меня не денется. При этом когда я вижу его, я вспоминаю своего друга, перешедшего уже из университета в колледж. За что меня, как я считаю, осудят, или хотя бы должны осудить, это за отсутствие у меня всякого стыда. Я хочу, чтобы рядом были оба этих человека, а потому не могу полностью отвернуться навсегда от Лета и оборвать с ним все связи. О сенпае таких слов и быть вовсе не может — комплект всего, что нравилось мне: творчество, трудолюбие, ответственность, чувство юмора и любовь к чтению. Идеальный букет. Но Лето понимал меня лучше, был терпимее, относился ко всем, буквально ко всем моим странностям и недостаткам ровно так, словно они и не являлись никогда чем-то плохим. Даже во время расставания он понял меня и принял моё желание.
Голубоглазый красавец так же добр ко мне, но часто я становлюсь слишком юной для его уровня, и к моему обычному поведению порой он не может привыкнуть.
Наверное, если бы я к кому-то обратилась за советом, мне бы сказали, что это нормально, но я чувствую себя так, будто пытаюсь воткнуть кухонную вилку в розетку.
При том я и этот человек, как вижу я, представляем вместе живописную картину, как два кота на крыше сказочной ночью, усыпанную звёздами.
Я будто слишком привыкла к Лету, и я закончила свой инцест с ним, начав здоровый (не по объёму) роман (не по типу отношений).
Уныние — самый отвратительный из грехов, хуже него только обжорство, и то не всегда. Уныние приходит, когда стены закрывают тебя от всего остального.
И это то, что всегда со мной, словно мой личный плюшевый медведь.
Пока я это писала, очевидно, я пребывала в неком меланхоличном состоянии, но, к счастью, я уехала с той станции, однако, отрывок пусть всё-таки будет, хотя я и не люблю этих розово-лиловых соплей. Пишу как в тринадцать.
Неосознанность Таси
Вален-Вилль: голова Таси, далее — исполинский белый лес при Вален-Вилле, улицы города, «Red Light Secrets».
