сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Зато простой мужчина, полный тридцатидвухлетнего кризиса и мыслей о Жизни, о том, как устроен мир, какое собственное его место в нëм и где его любовь, мог сидеть часами на скамье в каком-то парке и наблюдать за тем, что творится перед ним. Просто мечтать. Жизнь видела его, она находилась в нëм и придавала все те скрещенные ощущения и чувства.
Пришли за Эйдосом в один созерцательный день люди и утопили в озере перед скамьëй за неповиновение. Обществу не нужен был бесполезный элемент.
В лес
Гостиница, далее: главные улицы Вален-Вилля, детский дом «Обещанный приём», Исполинский белый лес.
«Передо мною тёплое лицо, по которому стекают струйки дождя, попавшего на голову ещё перед тем, как мы скрылись под крышей. Лучи заката греют эту смуглую кожу, гладкую, почти как у младенца. Я не вижу, какие у него волосы, но я вижу разрез глаз и простого приятного цвета радужку с бликами на роговице, вот вырисовываются спутанные, как мои слова, ресницы. Всё это сон. Я с человеком, которого не существует, но который вызывает у меня в груди тепло и спокойствие. Я хочу расслабиться в его объятиях и упасть в гармонию. В мире нет движения, только один бред. Я слышу только неприятный запах от него, но сейчас, уснув в руках плода воображения, мне как никогда комфортно, словно вливается в меня умеренной горячести зелёный чай, необжигающий и согревающий. Я не хочу просыпаться и жить в своём мире, где являюсь никем…» — Тася тревожно открыла слипающиеся глаза. Она спала на Роббе, до сих пор сохранявшем каменную неподвижность и осторожность; сейчас он облегчённо выдохнул и переложил маленькую девушку к себе на плечо, при этом он почувствовал будто укол у себя под мышкой и ему стало на секунду горячо в том месте. Тася недовольно смотрела ему в лицо, не дотягиваясь взглядом до зрачков и не в силах приподнять голову, чтобы сделать это, отчего, по мнению кролика, становилась ещё милее, напоминая сонного, злого и пучеглазого совёнка. Её кудри спутались и смялись, когда Тася увидела себя в зеркале — так и хотелось пойти куда-нибудь в магазин или к подружке-парикмахеру, способной заменить эту восхитительную причёску на нормальные волосы с помаркой «годны». Одежда на полудетском теле смотрелась мешковатой, но давала представление в голове о лете, о свободе и горе новых знакомств. Вот что интереснее всего! «Я проснулась!» — подумала девушка, и эта мысль ей была приятна. С ног сыпалась грязь, поэтому пришлось заняться уборкой в комнате этой полудеревенской гостиницы. Через час в белую дверь постучалась тётка Агафья, «потерявшая давно уже» свою Тасю. Последняя состирнула почерневшие тряпки в горячей воде, отжала, ровненько развесила по батареям, засмотрелась в слепящее солнцем окно: на светлые улицы и дороги с идущими по делам серьёзными людьми, что явно уже переделали за это утро много, отчего их лица и тела выглядели уже готовыми ко всему и бодрыми, а одежда смотрелась практичной и удобной, и на это приятно было глядеть. Затем Тася оторвалась от белого подоконника, отодвинула ящик комода и достала из него широкие короткие шорты со свободной жёлтой майкой. Робб в это время играл в капризного «тамагочи», лёжа пузом на кровати. Его белые короткие тонкие волосы отражали доброту этого утра над чёрной футболкой. Когда девушка оделась и накрасила губы оранжевым блеском, она выбежала в балетках в пустой коридор и поняла, что очевидно опаздывает. На улице у входа её уже ждала Морриаса, почёсывавшая свой второй мягкий подбородок. Серые глаза женщины задумчиво глядели куда-то в даль, и черта суровости или злого лика тронула её внешний вид, но, увидев перед собой светящуюся и лохматую розовую Тасю, Агафья резко переменилась на доброжелательность: она улыбнулась, хотя остальная часть от всей её мимики и не выражала больше ничего. Сегодня ждал очередной урок, но в этот раз тётя и её помощник повели девушку на задание одну, без остальных чудных.
Первым делом они побывали в детском доме, где содержалось слёзное количество крохотных, как и уже почти больших, брошенок. Среди них одна девочка явно отличалась от других своим печальным видом, она не общалась с другими детьми и всё время лежала в постели с игрушечной тряпичной куклой. Ребёнок, оказалось, был болен, и врачи отказывались принимать малышку к себе на лечение. Тася должна была всего-навсего поднять девчушке настроение и помочь справиться с боязнью общения. Девушке не было известно, какая именно болезнь мучает ребёнка, лишь то, что он не заразен. Познакомившись с юной принцесской поближе, Тася расчувствовалась, и это сблизило девочек. Не умея и не зная на самом деле почти ничего, она насоветовала своей новой маленькой подружке побольше кушать, не бояться ходить на улицу, дышать воздухом, играть со всеми и делать разминку по утрам, чтобы быть крепче, веселее и здоровее. Малышка пожаловалась только на боль в горле, и Тася попросила у Агафьи платок, дабы спрятать шею девочки в тепле.
Дальше короткий отряд направился вперёд через весь город, ноги наставников и ученицы чуть не стёрлись от усталости, но вот девушку вывели зачем-то в лес. Стволы деревьев меж собой кидали небольшие полуденные тени, хвоя, смешанная с листвой, обнимала носки ботинок, оставляя на них родную грязь. Ветра не было, поэтому погода казалась более-менее тёплой, но оттого же порой во время ходьбы становилось душно. Какая-то птица назойливо повторяла свой трезвон под аккомпанемент кукушки, монотонно отсчитывающей чьи-то долгие года. Но вот общий природный гомон с появлением звука шагов прекратился, и воздух, тихий, но точно живой, ветром шумно и резко вырвался из-за поворота тропы среди кустов, и, неся за собой ошмётки пылевых частиц, камней и веток, с неестественной по меркам этого спокойного дня силой сбил помощника Морриаса, подцепил его и волоком унёс куда-то дальше, волоча и стирая раненное тело о земь, оставляя на ней следы крови. Что из этого реально, а что нет? Этого не знала Тася. Всё вдруг начало казаться нечётким сном, закружилась голова, и во всём девушку обвинила опаршивевшая в один миг морда Морриаса. «Ты! Это всё ты! — твердила она. — Никакой жизни от вас нет, вы только пьёте кровь. Лицемерка! «Дайте-ка я вылечу девочку от туберкулёза и скажу всем, что я нормальная!» — а потом вырываешь с корнем у людей всё, что есть! Щуцка! Это всё магия! Это против Бога! Так-то! Смерти тебе надо! А!» — в этот момент Агафья заливалась слезами, собственной слюной и соплями, отчего её лицо выглядело текущим, сморщенным, как если бы по нему ударили сковородкой, и омерзительным. Глаза сузились до незаметных в общих морщинах щёлки, изо рта повалились гнилые зубы. Вся тётка тряслась и только пуще краснела, вместе с напуганной Тасей, испытывающей вину, что по непонятной ей причине скинула сверху на неё неожиданно наставница. «Это действительно я! Мне иногда не нравятся люди, и вот они, наверно, становятся жертвами из-за меня…» Она вспомнила и то, что оставила где-то далеко совсем одну свою Богиню и, возможно, маленького пёсика на Бейкер-стрит, что любил испечённые пирожки с мясом из Тасиных умелых рук, как часто нечаянно ранила кролика, когда была не в настроении, и как почти сдала свою подругу Селестию уродливому детективу за то, в чём она была и не виновата.
Во внезапно поднявшемся шторме с ветряными вихрями погружённое в себя тело всё больше скрывалось за бешено несущимися в потоках камнями и порванными листьями. Рядом с ней Агафья Стефановна Морриаса, опустившись на больные колени, уцепилась за землю и прикрыла кровоточащее лицо рукой.
Встреча с Эйдосом
Исполинский белый лес при Вален-Вилле.
Еë голова спутанная лежала в траве, объятая пëстрыми опавшими листьями, и над спрятанным сном лицом влюблëнно, словно бабочки, порхали феи и кричали, перекрывая друг дружку голосами, что-то неразборчивое для Таси:
— Сюзерен хочет кофе! Я слышу его мысли!
— Принц с золотистыми прядями ненавидит людей! Он хочет их всех сжечь, собирая в Круги Магов и обвиняя во лжи и колдовстве!
— Селестия хочет освободиться из заточения! Она виновата в том, что пропала Тая!
— Эйдос устал.
— Эйдос-и возвращается, и он хочет человека.
— Несси хочет любви и покоя…
— Эйдос хочет чему-то тебя научить… — этот голос имел слегка фиолетовый оттенок.
Его сильно вьющиеся влажные чëрные волосы спадали на лоб и на уши, а голубо-серые глаза задумчиво направляли, очевидно, душу между чëрными стволами дальше в ночной лес, откуда изначально Эйдос и пришëл. Кажется, на всë это была падкой Тася: на глаза, на волосы, на тело… На то выражение лица, когда человек занят мыслями, скрытыми от всех за черепной стеной.
— О чëм Вы думаете, сенсей?
— Ни о чëм.
«Какое враньë», — подумала девушка. Ей тяжело было равнодушно относиться к существу, находящемуся перед ней, будто оно манило её одним видом и присутствием. Оно пыталось научить еë любить, а вместо этого ребëнок влюбился.
— Не хочешь взглянуть на меня, сенсей? — она приблизилась к нему на четвереньках, передвигая медленно голые влажные колени по гладкому тëплому камню на кайме горячего источника.
Иногда прохладный ветер поддувал, напоминая о частичной наготе кожи, но стучащая по ушам, пальцам рук и по бëдрам кровь не давала жару уйти.
— Ты снова забываешь о своëм избраннике, — проговорил Эйдос, не поворачивая головы к Тасе. — Ты должна всегда помнить его, почитать как супруга даже в его отсутствие вообще-то и хранить верность… То есть я хочу сказать, что ты должна была его внимание привлекать всë это время.
Тася понимала, но внимание Робба она всегда более или менее имела, даже если ей не хватало. Тяжело было вытворять шалости, как думала девушка, когда парень ожидал увидеть уже что угодно. Это было скучно. Она намеренно покинула его.
— Я слишком молода для таких отношений, Эй, разве ты так не думаешь?
— Честь берегут с молоду, а любовь к супругу — с рождения. Непослушный ребëнок!
— Эйдос, ты говоришь какую-то… Бессмыслицу. Настоящий брак может быть только между взрослыми самостоятельными людьми, которые знают, на что идут. Детей это ни-как не касается! Так что какие могут быть «с рождения»? — она посмеялась.
Тася пропала однажды в лесу. Она отправилась со своими наставниками на задание, и все трое остались там же, куда и ушли, но разница между ними была в том, что юная Тася могла вернуться, но не хотела этого. Помутнения в её скучной жизни сейчас разбавлял только изумруд этого леса, притягивающий своей дороговизной, созданной нелюдимым Божеством. Его чёрные волосы вились и будто украшали белую стену холодного лица, покрытого кожей, местами вырезанной красными кратерами, будто от акне.
— Почему ты здесь, детёныш? — спросил как-то молодой человек, на вид того же возраста, что и кудряшка.
— Я хочу успокоения.
— Я могу усмирить тебя, как это делаю с другими «чудными», но в таком случае ты бросишь всех, кто тебя любит.
— Меня никто не любит, — он начал тогда учить её, как владеть своими эмоциями и правильно отвечать на всё, что вокруг. И правильно любить, хотя и нельзя было научить чему-то абсолютно пустой сосуд. Эту Йони надо было чем-то наполнить.
Эйдос считал, что высшая связь, которая делает людей людьми, это сторге — семейная любовь. Она всесильна, она меняет человека и окрашивает даже плохие его стороны в пепельный блеск звёзд, даёт оправдание и некоторую теплоту. Как шаг от ненависти.
Эйдос обязан отныне был давать Тасе задания и поручения, а она — выполнять их и по мере достижения маленьких целей стремиться к большой: к успокоению. Это должно было усмирить её.
Совсем немного мании
Так вышло, что сейчас, вероятно, мною движет одержимость.
Я даже у себя в заметках оставила небольшое письмо о своих чувствах:
«Я вижу, как меняется твоё отношение ко мне, каков твой взгляд: он содержит больше, чем привычные тебе всегда фразы и реакции. Ты обвинял меня даже в том, что я заставляю тебя нервничать и волноваться. Если честно, я так и не поняла, о чём именно ты говорил тогда, имело ли это тот подтекст, который я ждала от тебя в те дни. Сейчас ты краснеешь, как рак, и твои щёки, застеленные нелюбимым твоим рельефом, становятся ещё привлекательнее, как бы странно это ни звучало.
Влюблённость глупа, особенно моя творческая, именно та, что направлена на человека.
Но вот я думаю сейчас: а что если это было лишь очередным моим спасением? Я про момент, с которого всё началось. Тьма сидит у меня в голове и путает мысли, так что если тело искало химически, за что ему зацепиться, чтобы отвлечь меня и мои мысли? Но если и так, то очень странно — у меня всё началось с вождения, а не вдохновления или влюблённости. Прекрасное и приятное чувство жадности, которое заставило меня даже порвать бывшие связи, отношения. Я думала, что воплощение моих фантазий даже не может иметь места здесь, в реальности. Ты был таким большим и жёстким со мной, прятался под своей одеждой и отворачивался часто от меня, а сейчас ты мягок, как нежное тесто для булочек моей воображаемой Англии. Но вот я снова поплыла и растеклась по фразам, однако дело вот в чём: я испытываю определённую вину, притом уже не за Лето, а за тебя, семпай. Кто ты для меня? Я действительно думала о тебе как о временном своём увлечении, о чём-то, что должно было меня помучить и быстро отпустить, а сейчас ты моя Муза, и я продолжаю писать. Это реально то, что мне было нужно. Я даже чувствую отвлечение от своей неважности.
И всё-таки что же с тобой? Не обижу ли я тебя? Сейчас я боюсь тебя ранить, я вижу, почему ты прячешься в твёрдых слоях от всего окружающего тебя. И я хочу подписать контракт на долгосрочной основе, пакт о мире. Я хочу видеть твою реакцию, твою застенчивость или наглость, отведённый куда-то в сторону взгляд голубых глаз, твои весёлые шутки или ругань.
Кажется даже, будто иногда ты вдохновлён мной, а что может быть лучше этого?»
Это та медаль, что радует меня. Мой старый, не подлежащий полному ремонту трамвай, барак в овраге среди новых школ и высокоэтажек. Моя любимая бедность, одетая в домашние чувства. «В тесноте, да не в обиде», «с милым рай и в шалаше» — то чему учили меня в семье, и я тянусь к звёздам, к моим простым звёздам, не к их искажённому образу или ощущению, я верю, что мир был создан в простоте, а откровение появилось после того, как человек проявил стыд и скрытие стыда.
Одержимость — первое, что движет мной, когда сознания моего касается потрясающий объект.
Тася и Эйдос
Исполинский белый лес при Вален-Вилле.
— Я люблю светлый зелёный цвет, как вон тот, — он показал ей на листья аккуратно остриженных кустов, чрез которые, заискивающе, глядел закатный свет, и, когда она повернула голову в ту сторону, сам смотрел не туда же, а на открывшиеся его виду зелёные серьги на её ушах. Того самого цвета, что он описывал ей.
— Я думаю, что эти листья похожи на вырвавшуюся душевную непокорность, — позже говорила о том же Тася. — У меня тоже она есть, и у тебя. Ты говорил сначала, что ненавидишь людей, но, по правде, ты всё делаешь для них, особенно когда тебя об этом просят. Скажи честно, тебя их просьбы заставляют чувствовать себя нужным? Ты боишься, что останешься один и тебя все забудут? — сказала прямо Тася, как всегда своим спокойным для таких вопросов детским голоском, глядя перед собой на лес, смягчившийся и раскрывшийся перед ней.
— Да, не буду отрицать даже, — он говорил с ней, будто её ровесник, как если бы её видение реально меняло всё вокруг, вплоть до образа лесного злого духа, который жил здесь уже очень долго и был так стар, как эти величественные хвойные толстые деревья.
— Я понимаю тебя. Знаешь, я думаю, мы похожи. А ещё я нравлюсь тебе, — Тася смотрела, не скрываясь, но краснея, в самую глубину его глаз, пытаясь дотронуться до сокровенного.
— Не путай уважение к тебе как к человеку и свою детскую невинность с любовью, — отмахнулся Эйдос. — Тебя ко мне тянет, потому что ты видишь во мне жизнь, которой нет у тебя. Ты родилась от тепла любви, которой не суждено было воплотиться во что-нибудь живое, и оно вселилось в единственный найденный подходящий объект в своем месте — горячее страусиное перо.
Девушка смутилась и задумалась.
— Ты хочешь сказать, я в душе страус?
— Я хочу сказать, что ты душа в страусином пере, которая хочет выглядеть как человек и ведёт себя как человек.
— Неправда. Я сама знаю, что отличаюсь от других людей. Я слишком странная для них, и я чудная, поэтому внешний мир для меня представляет хаос, и я не знаю, что на самом деле в нём творится.
— Нет ничего плохого в том, чтобы быть странной. Тебе же на самом деле нравится это? Именно поэтому ты такая, иначе бы ты давно подсознательно избавилась от своих странностей, но вместо этого они делают твою личность такой, какая она есть сейчас.
