сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Тем не менее, каторга подруги в роли начинающей магессы закончилась, она влюбилась открыто в своего давнишнего избранника со взаимностью, а затем была брошена как простолюдинка, когда их людус, навлечённый со стороны, закончился.
Именно этого и добивалась Тася. А Эйдос ничего не знал, ибо тот шкаф девушки был хорошо спрятан и закрыт в чулане, лестницы к которому не было, и он искренне звал её своей хорошей девочкой, потому что с ним она и оставалась такой.
Люди в городе получали бесплатное искупление через египетские казни, которые находили на них. Они создавали то жутко-истеричное предпраздничное настроение, которое встречало Цирк.
Цирк
Железная дорога выходящая на центральный вокзал города с привокзальной театральной площадью.
Огромные, с неровными плечами, на которые падал белый атласный пышный воротник, клоуны свисали с крошечного, почти детского, поезда, который вёз трупу в радостный город, с криками встречающий цирк. Тоненькая длинная артистка в полосатых чёрно-белых колготках и платье балерины с яркими голубыми помпонами вместо пуговичек, уже всюду лазала, цепляясь то за выступы поверх вагона, то уже за столбы и фонари — и потом снова возвращалась назад к трупе, откуда сильно и задорно, будто какой-то легко гнущейся ветвью дерева, махала бледной рукой в разноцветных многочисленных звенящих браслетах. Из заднего вагона на людей с презрением взирали крупные чёрные коты, которые фыркали и плевались на тех, кто пытался просунуть в окошко к ним свои руки. Всё это сопровождалось весёлой повторяющейся музыкой, странным смехом, звоном бубенцов, барабанов и салютованием двух слонов, украшенных тонкими фиолетовыми коврами.
Университетские по приезду циркачей сильно не рвались к ним, а стояли, в основном, облокотившись о стены своего учреждения, и говорили: «Забрали у нас наше же звание, прикинулись нами и забирают всю славу себе. Ох уж эти люди! Не знают, где настоящий цирк!».
Вскоре общий гомон и стук торжественных колёс прекратились на общей улице, переместившись в быстро сооружённый купол. Через пару дней уже цирк давал номера горожанам, удивляя их акробатикой и фокусами без обмана. Люди хлопали в ладоши, но быстро покинули купол сразу после одного лишь вечера, поскольку им было жаль своих денег. Цирк не просил слишком много, не просил цены, которая могла бы считаться неприемлемой для него, однако почему-то поток зрителей так быстро иссяк, что и не ясно было, существовал ли он у них когда-то вообще. Тогда к цирку присоединился ещё один артист, которого все звали Чёрным Властелином. Он раздавал гражданам деньги просто так, лишь бы они сидели под куполом и смотрели представления от циркачей. Сам он в этих представлениях почти не участвовал и оставался очень загадочен. Он показывал трюки с какими-то странными на вид дрессированными лисицами, чьи зубы вылезали из пасти и путались, переплетаясь между собой. Тем не менее, лесные зверьки оказались довольно смышлёными и ловко проделывали то одни, то другие трюки, веселя и радуя зрителей, которые прозвали этих цирковых питомцев огненными адскими лисичками, поскольку в одном из номеров они не страшась прыгали через облитое бензином и подожжённое кольцо.
В последний день пребывания цирка в городе на арену неожиданно вышла невысокая девушка в свадебном платье и фате, она обняла Чёрного властелина, кружась с ним в вальсе, затем обратилась огромным зверем и откусила артисту голову. Остальные циркачи замерли также, как и все наблюдатели происходящего, а ведущий, осознавший опасность им предполагаемого и ответственность перед городом, вышел из оцепенения и мигом постарался обрисовать в словах ситуацию: «Это… ммм…. Такой номер! Дамы и господа! Сейчас же голова быстро вернётся на голову мистеру Чёрному Властелину прямо на ваших глазах! Никакой презренной магии! Никакого обмана! Всё — чистой воды фокус! Всё для вас, дорогие зрители!». И действительно — на голове артиста тут же выросла новая голова. Никаких слёз. «Никакой паники даже! Фьюх! Обошлось!» — подумал, было, ведущий, Агустин Мармеладов, но не тут-то было! Из срединного ряда истерично закричала женщина и, роняя свой розовый платок, спотыкаясь, выбежала из цирка, а за нею собралась бежать и толпа, пока не вошёл совсем иной человек.
То был невысокий джентльмен с детским лицом, зализанными золотыми волосами и в голубом, испещрённом различными вышитыми деталями, фраке. Он встал у самой сцены, в которой точно всё замерло, вплоть до сердцебиения самих артистов, медленно окинул взором абсолютно каждого из здесь присутствующих и спросил ровным голосом с прекрасным акцентом: «Кто виновник?». Вслед за ним ворвались люди, больше напоминающие стражу, как только они появились, всем стало ясно, кто перед ними находится, и зрители вместе с циркачами низко поклонились коротышке. «Полно! Я спросил: кто виновник!». Все взгляды устремились на единственную пару в центре купола, вернее туда, где она должна была стоять, но ни Чёрного Властелина, ни его невесты тут уже не было. Гигантские цирковые коты и клоуны сменжевались и уставились в пол, сложив — кто руки, кто лапы — себе на груди.
После этого странного явления о цирке старались не вспоминать, будто то был какой-то общий для всех гипнотический сон. Полиция работала с того дня денно и нощно без устали, поскольку каждый третий, бывший на представлении остался либо без какого-то дорогого украшения, либо без кошелька, либо даже без документов.
Листья зелёные падали на голову Вален-Виллю и приехавшему принцу. Он поймал один из них и подумал о лете, что только что внезапно окружило его. Это лето пришло вслед за ним из тёплой столицы, и только рождественский снег мог слегка остудить его.
Навязчивая идея
Исполинский белый лес при Вален-Вилле.
— Кониум макулатум токсичен, во всех его частях яд нервно-паралитического действия, сначала вызывает общее возбуждение, затем урежение дыхания — и его остановку. Поэтому так опасен.
Эйдос лёгко стукнул девушку черпаком по голове:
— И всё? Это всё, что ты запомнила? Мне стыдно за тебя, кохай! Если ты и достигнешь успокоения, то только на уровне той медлительности, с которой ты запоминаешь растения и все их качества.
Тася насупилась и посмотрела на своего учителя как на кусочек.
— Может, я вообще хочу не лечить людей, а калечить их? Так намного интереснее. Даже в упадке наша жизнь слишком безопасна и скучна, люди так хорошо живут, что даже не нужны друг другу!
— Хватит философствовать, лучше поухаживай за смоковницей.
— У тебя прямо-таки райский сад — чего только не растёт. Это ненормально.
— Почему это? Хорошо же, когда много чего есть.
— Да с тобой бесполезно спорить, поэтому ничего не буду говорить.
— А ты чего так быстро сдаёшься? Давай, поспорь со мной. Или ты боишься, что не справишься?
— Ох…
«Самое интересное, что, думаю, окружающие не считают его таким интересным, поэтому он боится прямого контакта с обществом незнакомых ему людей, они не очень дружелюбны. Клубок обособленных перетирающихся змей. Но мне он всем своим видом нравится. Я как избалованная нищенка, и меня уже бесят все эти тупые модники и богачи, блин, которые выпендриваются якобы знаниями. Чего не скажешь про простого добряка-старпёра. Уф… — размышляла Тася, пока игнорировала вопросы Эйдоса, — …а может, устроить в городе шумиху и развеселить Эйдоса, м? Как ему все эти прекрасные циркачи?»
Прошлое
Место преступления.
Детектив открыл скрипящую деревянную дверь квартиры, которая, как он надеялся, должна быть пуста, но тут его дыхание остановилось, и сердце на мгновение замерло. Кудряво-рыжая девушка, вернее её тело, лежало коченеющим грузом на разваленном пыльном ободранном диване в цветах бабушкиных пледов. Её голова вместе с рукой свисала неестественно с края и улыбалась, будто бы даже с движением уголка губ, глядя стеклом прямо в глаза Наставника. Её смуглая кожа будто облезла, как старая краска со стен, сменившаяся белым и бледным грязным тоном.
Мужчина на ногах пошатнулся и опустил перед трупом глаза, прикрыв их исчерченной складками сломанной в пястье рукой, немного развернувшись и оперевшись о ближайший косяк.
«Я слоями буду лежать на тебе голая, на твоём сознании, несчастном и обречённом, настолько беспомощном и жалком — слишком жалком для мужчины, — чтобы напоминать тебе о моей смерти», — стояло в его болящей полупустой спутанной голове. Когда детектив поднял взгляд, именно её уже не было — лежала только мертво девушка, явно получившая передоз. Нужно было вызывать бригаду, но пустые глазницы без яблок на нужном месте не давали ему покоя. Кому тут скажешь, что ты сошёл с ума и видишь уже то, чего нет? Вернее, отсутствие того, что остальные видят. Разумеется, в следующий раз его уже не допустят на работу, и ближайшим другом для Наставника станет госпожа психотерапевт из холодного кабинета для полицейских с явно сломанными роликами, если кто-то и узнает правду.
Не видеть глаз для него теперь было реальной проблемой, поскольку это буквально первый и последний барьер к душе и помыслам человека, а особенно женщин — а именно их сияние сейчас было выколото специально для взора следователя. Этакая почти кровавая шутка Судьбы, чтобы Наставник не видел больше ничьих глаз со смерти дочери.
У него неожиданно задёргалась бровь над скорченным от запаха сморщенным носом, и Детектив понял, что уже вызвал своего помощника и медика для подтверждения смерти от передозировки.
«Она принимала приход за паническую атаку ровно столько же раз, сколько и принимала в принципе», — пыталась якобы утешить его сестра.
«Легко ей говорить! Её дочь же жива!» — кудахтала стервозная соседка — но никто из них не мог загладить словами отцовское горе. Только милая племяшка способна была ему напомнить о Диане, очень похожая на неё, только опять же без яблок, без радужки и без зрачков. Этот образ в ней и привлекал, и одновременно отталкивал из-за постоянного присутствия в нём самого ужасного момента в жизни следователя и неотвратимости сего.
Детектив потянул шелушащимися пальцами кожу своих висячих щёк вниз, отогнув вместе с тем нижнее веко, полное красных сосудов с кровью, и снова проснулся, осознав, что он уже сидит на мокрой французской улице, пока бригада где-то за его спиной оцепляет место возможного преступления и собирает улики. Некая девушка сбежала из России якобы к своему бойфренду из захолустья в другую страну, а вместо любимого встретила там пары Счастья и порошок Удачи. «Конечно! — подумал он про себя. — Из дыры в дыру, при нулевом знании языка и возможности видеть этого мужчину раньше, так она и прибежала к нему с рыбьим обозом, чтобы умереть. Что-то тут не складывается. Очередное дело для купленного суда. Зачем здесь вообще я?». Он цокнул будто в ответ самому себе, а затем снова скорчился, точно от своей же дерзости, будто одна его половина всё ещё вела себя молодо и глупо, пусть и покрывалась морщинами да пигментными пятнами.
«Да я чистая уже почти год! Честно! Сколько можно меня контролировать?! Спокойно! Я больше не принимаю наркотики», — обещала когда-то она отцу, но её сердце уже бешено колотилось от метамфетамина, и он видел этот обман в её глазах. Буквально.
Он снова почесал бороду и решил всё-таки уйти, как если бы был действительно здесь не нужен: «Сами справятся — не шестнадцать лет же», — оправдал он сам себя. Наставник прошёл мимо пекарни на углу одного из домов, откуда заманчиво тянулся аромат свежей выпечки, но даже эта сладость не пошатнула чёрствости Детектива, пытающегося всю дорогу закурить одну-единственную сигарету, что постоянно капризничала, точно распутная девка, под дождём. В конечном итоге он бросил несчастную смятую подружку на землю, не растаптывая даже носом туфли, и сел на скамейку в парке, в который он случайно в ходе своей ничем необусловленной прогулки забрёл.
— Так вы тоже любите просто посидеть и посмотреть на воду?
Наставник обернулся: с ним же на другом крае деревянной уличной скамьи находился джентльмен потрёпанного вида, но невероятно расслабленный и в то же время задумчивый — очевидно, пребывание здесь и размышления о чём-то более вечном, делало его счастливее.
— Конечно нет, — ответил незнакомец сам же на свой вопрос. — Вы здесь, потому что убегаете от чего-то. Ладно. Не буду Вам мешать.
Детектив уставился на него ещё больше, и его локоть уже стоял колене, создавая удобный для слушания полуоборот в сторону говорящего хотя бы на долгие тридцать минут.
— Нет же. С чего это Вы взяли, что я от кого-то бегу? Это от меня обычно все бегут: профессия у меня такая. Они бегут, а я их ловлю.
Черноволосый молодой мужчина посмотрел на него, словно у него отпало желание вести беседу, но не упустил соблюдение такта:
— С того, что Вы сами проговорились сейчас, сказав мне «кого-то» вместо «чего-то». Это женщина?
— Вы… Вы ошибаетесь, нет никакой женщины. Я холостяк.
— В Ваши-то годы?
— Не всем везёт обрести любовь всей своей жизни и удержать её.
— Что ж, в этом я с Вами согласен, — тут собеседник снова задумался, и его тёмные глаза устремились куда-то вдаль, над самим озером, будто он мечтал там увидеть свою собственную возлюбленную.
— Знаете… — после продолжительной паузы продолжил Детектив, — все эти разговоры о нежности и любви для самих же женщин и созданы, а Вам я желаю удачи, месье, делайте, что хотите.
И он вышел из парка, по пути, на входе, заметив всю ту же рыжеватую юную девушку. В этот раз она была в голубеньком, цвета неба, платье, которое смотрелось ярко на её смуглой гладкой молодой коже.
Первый принц
Университет Голубого дворца, далее: дом Таи, переулок Привратника, заброшенный сад, рабочее место Таи (кафе «Пряное»).
Во дворце на величественной площади жизнь оставалась однообразно сладкой и интересной для приезжего. Здесь стояли глобусы с непонятными картами, которые крутились сами по себе, калейдоскопы, что самостоятельно глядели в небо, — люди не знали, как работает это, а потому верили, что и автомобиль едет, потому что должен, и он это делал, повинуясь силе мысли или придуманным в университетах правилам.
Манджиро очень любил университеты, и отталкивало его в них только общество, которое он же сам и создал: зря снующая по коридору некогда величественных стен бесконечная толпа бестолковых барышней, куртизанок наравне с принцессами и их дрыщеватыми нищими ухажёрами, которые сидят прямо на партах в аудиториях и загрязняют звук бессмысленными выражениями, шутками и нелепым смехом. Кто-то украшал туалеты или лекционные залы сексом, но это было абсолютно неприемлемо для пустых людей, как считал Манджиро. Для людей, не имевших даже мечты, не то что средств для осуществления её.
«Майя! — так золотого принца по-доброму звал его лучший друг и учитель Хайсэй Шуниро, узкоглазый товарищ. — Опять замечтался?». Джиро только фыркал в ответ, как ребёнок, пытаясь сохранить абсолютно беспристрастное ко всему лицо, но глаза его выдавал огонёк детской игривости. Только Шуниро знал, каким дьяволёнком принц может стать: даже мать, лишившая своего юного властителя всех радостей его возраста, а затем ушедшая из мира, не видела, насколько сыну нравится играть за спиной у регента в короля, подчиняя волю окружающих Харизмой.
Сейчас Манджиро знал только одну единственно важную вещь: на Дальнем Востоке, по словам учителя, находилась ведьма-оборотень, способная даже силой своей мысли терроризировать город нападками адских кошмарных лисиц.
— Почему именно там? Почему нельзя было найти где-то поближе? Зачем тащиться через всю страну за одной девчонкой?
— Затем, юный неодарённый аналитическим умом господин, что именно на Дальнем Востоке больше всего чудных, а там, где их больше, там и сильнее мнение общественного сознания о своей принадлежности к чудотворчеству и безумию. Чем больше человека подталкивать, что он может оказаться сумасшедшим или каким-то нездоровым, тем больше он таким и становится. А особенно это видно в той кошке-лисице. Говорят, на самом деле она может обратиться в любого зверя. Для нас, обычных, здоровых людей, это нереально, но у них там, возможно, творится такое постоянно.
— А ещё они едят червивых медведей, которые ходят у них под окнами с саксофоном, запивают водкой и не давятся? Сказки мне тут расскажешь, Шун.
***
— У Вас такая интересная жизнь, девушка.
— У меня-то?..
— Только не говорите, что не считаете так, я знаю достаточно людей, которые многое бы отдали за Ваши приключения.
— Да не было у меня как таковых приключений. Чуть-чуть поездила да походила туда-сюда.
— А как Ваши друзья? Наверное, много интересных людей повстречали.
— Да, но друзей у меня нет.
— Как же так? И куда все подевались?
— Не знаю… Я сама избавилась от них, — она сощурилась, как если бы хотела удержать слезу или посмеяться. Ей неприятна была эта правда, но от того менее правдивой она не становилась.
