Текст книги "Вопреки всему (СИ)"

Автор книги: Лафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– …А нечего больше откладывать, – решительно настаивал один из собеседников. – Разве тебе не хочется поскорей удрать отсюда? Роуд поправился и без труда уложит за раз не одного, а двух. Сегодня он сказал мне, что готов. Траверс уже неделю только и ждет сигнала. Этот верзила и вовсе сметет с пути кого угодно!

– Если противник не окажется умнее, – послышался в ответ иронический смешок. Каторжники до сих пор не могли забыть той злополучной драки, в которой «муравей» сразил гиганта.

– Притихни, Гарри! Если бы Джим тебя услышал – прихлопнул бы на месте!

Бенджамин в одно мгновение оценил положение вещей: четверо заключенных задумали побег, причем для этого им нужно будет расправиться с охраной. Те двое, что шептались за углом тоннеля, в прошлом были взломщиками из одной и той же шайки. Первый, – Баркер узнал его по визгливому, резкому голосу, – Джереми Блейд – являлся вожаком. Второго звали Гарри Кент, а Роуд, уличный воришка, был их общим приятелем по каторге. Чтобы исполнить свой опасный замысел, им не доставало лишь недюжинной силы Людоеда.

Все сразу встало на свои места: продуманная осторожность Траверса была коротким затишьем перед бурей. Но, как на самом деле оказалось, бороться с этой бурей предстояло не Бену, а солдатам, охранявшим заключенных.

– Не боишься бежать с Людоедом? – недоверчиво спросил у Блейда Кент, явно намекая на историю, связанную с этим грозным прозвищем.

– Может, и правда то, что о нем болтают. А я скажу одно: он моряк и умеет ориентироваться по солнцу и звездам. Кроме того – свирепый, как кабан, и во время побега поможет нам пробиться. С надзирателем особо возиться не придется: он не вооружен – разве что плеткой. Главное кокнуть в спину четырех солдат и отобрать у них оружие, порох и пули, потом свернем на узкую боковую тропку между скал и отстреляемся от остальных. В джунглях мы будем охотиться на дичь, а если Людоеду захочется отведать человечины, нас будет трое против него, – уверенно заявил Блейд и грохнул киркой по камню.

– Послушай, Джерри, – с опаской зашептал ему приятель, – а ты не думал, что когда мы побежим, другие каторжники могут увязаться вслед за нами?

– Я все продумал: они послужат нам прикрытием. Что еще тебя пугает?

– Любой побег опасен тем, что может привести в местечко более поганое, чем прежде, – мрачно усмехнулся Гарри Кент.

– Слушай, мне все время кажется, что ты колеблешься, – раздраженно бросил ему Блейд.

– Нет-нет! – поспешно, хоть и не очень убедительно, заверил его товарищ.

– Значит, завтра утром по дороге на рудник, возле той самой боковой тропинки, которую я показал тебе. И спрячь заточку**** понадежнее. Все наши пойдут в хвосте колонны, каждый поближе к «своему» солдату.

На этом разговор внезапно оборвался, и Бенджамин, боясь, как бы его не обнаружили, неслышно отступил обратно к выходу. В потемках штрека перед его глазами четко до мелочей предстала вся картина завтрашнего бегства. План был необычайно дерзкий, но, как ни странно, выполнимый. По дороге к руднику каторжников сопровождали пехотинцы, вооруженные ружьями и саблями, которые при быстром, заранее спланированном нападении можно было отобрать. В узком проходе между скалами, каждые двадцать заключенных окажутся, по сути, под охраной всего лишь четырех солдат и надзирателя, с которыми вполне по силам справиться таким как Роуд, Блейд и Кент, не говоря уже о Джиме Траверсе. Возможно, заговорщики приметили ту самую тропу, которая однажды ввела уже Бена в искушение. Но если он поддался спонтанному порыву, то эти четверо продумали все до конца. Беглецы укроются от пуль за каменной преградой скал и, если оторвавшись от погони, затеряются в труднопроходимых джунглях, будут спасены. Ценою жизни четырех людей. А может, даже больше…

Погруженный в размышления, Баркер простоял так около минуты, пока в колодец шахты, позади него, снова со скрежетом не опустилась клеть.

– Чего ты ждешь, забыл что делать? Иди в забой и кроши уголь! – возмущенно прикрикнул надзиратель, замахнувшись плеткой.

Ловко увернувшись от удара, Бен, не оборачиваясь, зашагал вглубь низкого тоннеля. За ним последовали еще несколько рабочих, катя перед собой пустую вагонетку.

Привычно беспросветный день закончился без новых происшествий: никто не пострадал от неожиданных обвалов, поток воды не хлынул в коридоры штреков, даже ни разу не заели механизмы спусковой машины.

Облачный вечер промелькнул подобно слабой вспышке пламени над затухающим костром. Часовые, как обычно, заперли барак и заняли свои посты. Казалось, кроме посвященных и Баркера, случайно раскрывшего их тайну, никто и не подозревал о том, что будет завтра, рано утром…

_____________________________________________________________________________

* Фунт = 0,453592 кг.

** Штрек – горизонтальная горная выработка, не имеющая непосредственного выхода на земную поверхность.

***Забой – В шахте: постепенно продвигающийся в ходе работ конец горной выработки, являющийся рабочим местом горняка.

****Зато́чка – самодельное колющее, колюще-режущее или режущее холодное оружие, изготовленное по типу шила или стилета (чаще) или по типу ножа. Распространённое по всему миру оружие заключённых исправительных учреждений, тюремный нож.

========== Глава 5. ШАКАЛ СРЕДИ ВОЛКОВ ==========

– Том… – Бенджамин осторожно приподнялся и наощупь отыскал плечо товарища.

Оба лежали на земле, собрав как можно больше соломы для подстилки. На нарах спать намного тверже, одно неловкое движение в тревожном сне – и можно скатиться на пол, так они узки. Предоставив свои три скрипучих доски захватившему их арестанту, Бен каждый раз устраивал себе постель на новом месте. Это давало особое преимущество: врагам непросто было бы найти его.

Том недовольно заворочался в полусне.

– Эй, что случилось? – промычал он, еле шевеля губами.

Не тратя лишних слов и времени, Бенджамин сразу сообщил ему все, что хотел сказать:

– Завтра по дороге на рудник трое заключенных вместе с Траверсом обезоружат четырех солдат и бросятся бежать. Начнется перестрелка. Возможно, вспыхнет настоящий бунт.

Черный Том встрепенулся и дернулся вверх, точно и впрямь услышал выстрелы. Сон его мгновенно улетучился, а усталость уступила место бурному волнению. Он словно воспарил как птица над непроглядно-вязким туманом душной темноты, наполненной тяжелым, хриплым дыханием спящих арестантов. Но незримые крылья ослабели так же быстро, как угасает вспышка молнии в грозу. Это было лишь коротким, хоть и неистовым, порывом… Том подавил его в себе и медленно прилег обратно. Бен угадал бы его внутреннюю борьбу даже при свете дня. Как часто его собственное сердце трепетало при словах «свобода» и «побег», когда их неожиданно произносили вслух! Теперь, для человека, в пятый раз обманутого призрачной надеждой, он стал уже достаточно сдержан и осторожен.

– Откуда ты узнал? – как можно тише спросил Том. В голосе его звучало лишь недоумение, все остальные чувства исчерпали себя за несколько секунд.

– Я случайно слышал разговор, спрятавшись за поворотом штрека.

– Даже если предположить, что их план удастся, я ни за что не побежал бы с этими четырьмя, – помолчав немного, отозвался Том и задумчиво прибавил: – Если беглецов поймают, их ждут самые ужасные последствия…

– Ужасно то, что завтра четыре человека будут убиты ударом в спину! – сурово заметил Баркер.

– Солдаты, – не скрывая отвращения, поправил Том.

– Это люди подневольные. – В тоне Бена явственно звучал внутренний протест.

– Ты что же – остановишь Людоеда и его дружков? – Насторожившись, Том с тревогой ожидал его ответа.

Бенджамин долго лежал без движения, глядя в чернильную темноту. Разум его загнан был в тупик, но совесть упорно требовала от него решения.

– Завтра на перекличке я затею драку хотя бы с двумя из них, – сказал он вдруг. – За это обычно сажают в карцер. Их побег оттянется на неделю-две, а потом, возможно, что-нибудь изменится. На каторге ежеминутно происходят перемены: никто даже не знает, доживет ли до утра!

– Ты с ума сошел: в карцере они тебя убьют! – зашипел на него Том.

– А что мне делать, скажи?.. Разве я могу подло донести на них?! – почти беззвучно воскликнул Бенджамин.

Старый Том был поражен до глубины души.

– Безумец! – повторил он с горечью.

– Постой… Ты слышал? – Бен привстал и напряженно замер: снаружи в навесном замке с лязгом повернулся ключ. Протяжно заскрипели несмазанные петли – и сноп красноватого света проник в проем распахнутой двери. Бен разглядел сутуловатую, широкую фигуру Бейса, за спиной которого блеснуло несколько штыков.

Солдаты – их было четверо – с ружьями наготове переступили порог барака. Эта немногочисленная группа походила на охотников, которые отважно забрели в самое логово волков… если не считать, что там, снаружи, храбрецов ожидало подкрепление. Заключенные настороженно зашевелились. Те, что лежали ближе к выходу, инстинктивно заслоняли руками глаза, потревоженные резким светом фонаря. Но в глубине барака, под покровом тьмы, угадывалось тайное движение, таившее ответную угрозу.

– Джереми Блейд, Джим Траверс и Генри Роуд! – выкрикнул Бейс, перекрывая недовольный ропот. – На выход!

Бенджамин вздрогнул. Когда ты постоянно под прицелом или под замком, достаточно короткого намека, чтобы распознать опасность. В сознании молниеносно выстраивается прямая связь событий, исключая случайность совпадений. Сомнений не было: заговор был раскрыт. Бен порывисто вскочил на ноги вслед за Томом, пораженным не меньше него.

– Это они! – непроизвольно, точно выдох, слетело с его губ. – Но почему он не назвал четвертого?..

– Четвертый?!.. Откуда ты узнал? – прорычал кто-то над самым его ухом. Обернувшись, Бен столкнулся с Людоедом, на лице которого застыли изумление и ярость. Как он вдруг оказался рядом, словно вырос из-под земли? Как он расслышал?..

– Значит, это ты настучал им, Баркер? – оглушительно рявкнул Джим, сделав резкое движение рукой в сторону солдат.

– НЕТ! – что есть силы крикнул Бенджамин. – Я не доносчик!

– А кто донес?!

– Спроси об этом у четвертого! Но я уверен, что его здесь уже нет!

Вывод напрашивался сам собой: пока три волка дожидались утра, чтобы вырваться из клетки, шакал успел предать их и трусливо скрыться. Среди затравленных, озлобленных и прóклятых притаился тот, кто подло обманул их последние надежды. Гари Кент колебался неспроста: он выбирал между рискованным побегом и гарантированной платой за донос. Выслужившись перед законом, заключенный мог заработать себе помилование или хотя бы сокращение срока ссылки.

– Кто – Гарри?.. – Траверс ошеломленно уставился на Бена, но тут же вскинул опустившиеся было руки. – Врешь! Я придушу тебя!

Еще немного, и потасовка затянула бы всех, кто мог добраться до дерущихся, если бы не грянул выстрел.

– Прекратить! – раздался властный окрик офицера. – Роуд, Блейд и Траверс, выходите! В третий раз я повторять не стану!

Сухо щелкнули ружейные затворы, и в бараке воцарилась тишина.

– Арестант Баркер, – прибавил офицер, – выходите вместе с ними!

Кольцо, сомкнувшееся вокруг Бена и его противника, распалось. Две темные фигуры медленно отделились от толпы и двинулись навстречу ожидавшей их охране – то были Блейд и Роуд. Нащупав у себя под курткой самодельный нож, Траверс переглянулся с заговорщиками. Если их замысел раскрыт, им нечего терять! Так или иначе, их осудят и повесят, как бунтовщиков. Быстрые взгляды, значение которых пленные и каторжники схватывают на лету, грозно, воинственно, отчаянно кричали одно: «Сейчас!». Такие взгляды, бегло брошенные исподлобья по сторонам, подобно кремню, высекают искры, от которых может вспыхнуть настоящий всепожирающий пожар. Следуя за Траверсом и его сообщниками, Баркер с каждым шагом ощущал, как в рядах притихших арестантов нарастает угрожающее напряжение, точно огонь бежал по фитилю к бочонку пороха.

– Заковать! – распорядился офицер, когда все четверо остановились у дверей.

– Давай же! – отозвался Людоед, с готовностью протягивая руки. В воздухе мелькнуло острие ножа, и офицер со сдавленным предсмертным хрипом повалился на пол. Но раньше Траверс вырвал у него ружье и, размахнувшись, увесистым ударом деревянного приклада оглушил солдата, готового прицелиться.

– Эй, ко мне! – бешено взревел он, обернувшись к арестантам. – Перебьем этих собак в красных мундирах! Нас больше! Вырвемся наружу и зададим им жару!

Когда ты слишком долго терпишь издевательства и муки, внутри однажды происходит перелом, и неожиданно ты сознаешь, что не было смысла терпеть, даже ради того, чтобы выжить. И в тот момент, когда ты обнаружил, что больше не боишься ни своих врагов, ни смерти, тебя уже ничто не остановит.

Вызов был брошен – с ответ раздался дружный отклик, похожий на громовой раскат. Заключенные так тесно сгрудились у дверей, что солдатам не хватало места, чтобы выставить штыки. Толпа зажала их, лишив возможности стрелять и оттеснив от выхода. Десятки рук железной хваткой вцепились в стволы их ружей и рукоятки сабель.

– На помощь! – что есть мочи заорал придавленный к стенке надзиратель.

– А, Бейс! Прости, я о тебе забыл! – хищно усмехнулся Роуд и от души впечатал его голову в широкое бревно.

– Во двор! – скомандовал Джереми Блейд, охваченный азартом битвы, и каторжники мощным, бушующим потоком хлынули наружу. Вооруженные неудержимой яростью, сжигающей их изнутри, сейчас они готовы были смести с пути целую армию тюремщиков.

Среди хаоса логика и осторожность не имеют голоса, мы не способны трезво оценить положение вещей. Это как опьянение: страх исчезает, разум теряет власть над телом, а тело повинуется течению, которое захлестывает нас с головой. Бенджамин Баркер, даже рассуждая здраво, не отступил бы перед лицом опасности. Эта живая бурлящая река несомненно увлекла бы его в самый центр беспощадной схватки, где в ярких вспышках выстрелов кроваво-красные мундиры смешались с пыльной от угля желто-серой массой… Но вдруг одна единственная, стремительная мысль пронзила его, как шальная пуля: если сейчас он присоединится к мятежу, то никогда уже не увидит жену и дочь!

И в этот самый миг, как будто подтверждая предостережение, дверь взвизгнула на петлях и с грохотом захлопнулась: те, кто остался во дворе, были отрезаны от своих товарищей. Арестанты оказались в двух ловушках: одни в горячей, душной темноте барака, другие – под открытым небом.

Но это еще не было исходом. Снаружи сквозь отрывистые беспорядочные выстрелы долетало бряцанье клинков, цепей… неистовые крики, сдавленные стоны. Часть охраны и бунтовщики уже боролись врукопашную. Двери барака сотрясались под глухими толчками изнутри; трещали доски: заключенные ломали нары, чтобы воспользоваться ими, как тараном.

– Что вы делаете? Двери же под прицелом! – в ужасе воскликнул кто-то. Баркер узнал по-юношески звонкий голос Кэрола. Как в этой бурной суматохе он сохранил еще способность соображать? Он словно видел поверх смятения и мрака. Но грубый окрик тут же оборвал его:

– Заткнись и не мешай, сопляк!

Толпа, хрипя подобно раненому зверю, замерла, напряглась и с громогласным рыком налегла на свой таран. Дверные створки заскрипели под сокрушительным ударом. Казалось, еще немного, и они слетят с петель. Но что если все эти охваченные неуправляемым воинственным порывом люди вслепую рвались навстречу гибели? Что если там, снаружи, они споткнутся о мертвые тела своих товарищей?

Стрельба внезапно прекратилась, и наступило странное, зловещее затишье, как будто передышка перед решающим броском. Запертым в бараке арестантам оставалось лишь догадываться, что последует за этим…

Вырвавшись из всеобщей давки, Бен подобрался к узкому красноватому просвету между вертикально вбитых бревен, чтобы посмотреть во двор. На нарах под его коленом зашевелилось чье-то твердое, худое тело.

– Куда ты лезешь, олух! Ты же меня раздавишь! – застонал Мэттью.

– Пропусти, это я, – отозвался Баркер, припав щекой к стене.

Зрелище, открывшееся перед ним сквозь щель, подтвердило его самые худшие предчувствия: выстроившись в шеренгу, два десятка пехотинцев, двинулись к бараку с ружьями наперевес. Бен понял их намерения раньше, чем прозвучали резкие короткие команды:

– Готовься! Целься!..

Ружейный ствол коснулся узкого просвета…

– Ложись! – что есть мочи крикнул Баркер и, отпрянув от стены, стащил на землю Гроу.

Раздалась команда, которой он не разобрал. Воздух содрогнулся от мощного, оглушительного залпа, и пули градом застучали под потолком.

Толчки тарана мгновенно прекратились, оцепенение сковало даже самых смелых и отчаянных бунтовщиков.

– Сдавайтесь! Или следующий залп уже не будет предупреждением! – прогремел за дверью голос командира.

Томительную тишину, повисшую во тьме барака, нарушали лишь приглушенные проклятья заключенных – это в мучительной агонии умирала их последняя надежда. Хоть и сознавая, что все рухнуло, они не отвечали, теряясь в слепых догадках, что стало с Траверсом и остальными, успевшими выскочить во двор.

Офицер не счел необходимым дожидаться, пока мятежники соберутся с мыслями.

– Готовьсь! – последовала новая команда.

– Нет! Не стреляйте, мы сдаемся! – вскричали несколько несчастных.

– Держите ружья наготове! – послышалось снаружи. – Принесите кандалы!

Вскоре стук молотков за стеной возвестил, что не все из восставших перебиты в схватке с охраной. Только что предстояло им впереди? Тюрьма, откуда они прямиком оправятся на виселицу? Они поставили на карту свои жизни, которые уже не стоили ни гроша – и проиграли… Что ж, так или иначе, эта дерзкая попытка обрести свободу, привела к тому, что каторга закончится для них до срока! Пара дней ожидания, и тюремщики сами снимут с них кандалы, которые с таким усердием заколачивают сейчас.

Несколько человек, израненных, озлобленных и укрощенных, ожидали своей очереди.

– Ну же! – прикрикнул пехотинец, исполнявший обязанности кузнеца, вытолкнув Траверса вперед. – Став ногу на наковальню, паршивый пес!

Людоед повернул к нему лицо, искаженное отчаянием и ненавистью. В разодранной рубахе, залитой кровью убитых им солдат, с горящим взглядом, стоя под прицелом десятка ружей, он походил на древнего циклопа, жаждущего впиться зубами в человеческую плоть. Сомкнувшись плотным строем, охрана настороженно смотрела на него, словно на зверя, которого стоило огромного труда загнать в ловушку, но никогда не приручить. Чопорным, надменным судьям и бесчувственным тюремщикам не понять, что это дикое чудовище – творение их собственной жестокости! Но было еще нечто, не видимое невооруженным оком, не постижимое уму: он был рожден таким же человеком, как они. Различны оказались только судьбы.

У Джима оставался еще козырь в рукаве – та самая заточка, с которой начался мятеж. Короткий бесполезный кусок железа. Ему он уже не поможет, но это неважно… Семь бед – один ответ!

– Пошел ты! – задыхаясь от ярости, выкрикнул Траверс и с ненавистью плюнул в лицо солдату. Тот вскинул руки и с проклятьем замахнулся молотком. В ту же секунду острие ножа точно змеиным жалом вонзилось ему в грудь. Кандалы упали наземь.

Стиснув зубы, Людоед испустил свирепое рычание – это был его последний смех. Ружейный выстрел оборвал его, как ржавую струну. Выставив штыки, солдаты подступили ближе. Траверс лежал навзничь рядом с трупом одного из своих мучителей. На лице его застыло отвращение: смерть просто омерзительна, но широко-раскрытыми глазами он с вызовом смотрел на нее в упор…

Когда закованные в цепи мятежники под конвоем были отправлены в тюрьму, двери барака на минуту отворили, чтобы вынести убитых и раненных солдат, а вместе с ними злополучного надзирателя.

Свет фонаря, скользнувший по бараку, выхватил из темноты съежившиеся фигуры подавленных и присмиревших арестантов. Баркер огляделся и заметил Гроу, неподвижно припавшего лицом к стене, у самой щели. Поначалу он подумал было, что старика зацепило пулей. Бен осторожно прикоснулся к его плечу. Мэттью едва заметно вздрогнул, но не обернулся.

– Эх, Джим! – пробормотал он только. Из груди его вырвался приглушенный стон, похожий на рыдание. В нем прозвучали сожаление, тоска и… зависть, исполненная горького, угрюмого восхищения. Давний друг, который, задыхаясь в его руках, когда-то отважно выбрал жизнь, отправился в иной, далекий мир свободы, а Гроу так и остался здесь.

Баркер не видел смерти Джима Траверса, но слышал его крик, затем, как эхо – грохот выстрела, и понял все. Однако вид застывшего, подобно каменному изваянию, безутешного Мэттью поразил его до глубины души: старик как будто осиротел.

Бену тогда не приходило в голову, что где-то, в нескольких шагах от них, прильнув к просвету между бревен, Билли Кэрол также стал свидетелем этой страшной гибели. Баркер не мог подозревать, какую роль сыграют в судьбе бедного юноши слова, с благоговением произнесенные пастором в тюрьме, и этот роковой пример…

Лагерь затих, словно затерянный во мраке безлунной глубокой ночи. Ночи, которая не принесет ни сна, ни отдыха. Не только арестанты, но и часовые напряженно ожидали утра. По бараку, как змея в траве, полз настороженный, враждебный шепот.

– Ну попадись он мне – мокрого места не оставлю, – бросил кто-то точно камень в темноту.

– Кто?

– Баркер, черт бы его побрал!

– Думаешь, он – стукач?

– Не сомневаюсь!

– Я был о нем другого мнения…

– Я тоже. До сегодняшнего дня.

– В какой угол он забился, под какие нары?! – присоединился чей-то сиплый голос.

– Я здесь! – внезапно прозвучал ответ. – Вам не придется меня искать.

– Ах ты, шакал паршивый! – пронзительно прошипел кто-то сверху. Под потолком послышалась возня, что-то тяжелое упало вниз, и Бенджамин почувствовал, как на него грозно надвинулась невидимая тень.

– А я готов поклясться на стопке библий, что Баркер – не доносчик! – возмущенно заявил Мэттью. Его непримиримая уверенность могла обезоружить кого угодно. Бен с облегчением заметил, что старик уже вполне оправился от потрясения. Жизненный опыт Гроу вызывал у заключенных уважение не меньше, чем сокрушительная сила Траверса, но Баркер приготовился сам защищать себя.

– Я невиновен, – произнес он тоном человека, который не боится нападения. – И я это докажу. Четверо из нас задумали побег. Когда об этом говорили Блейд и Роуд, я оказался неподалеку, и случайно раскрыл их планы. Но хоть я и не собирался присоединяться к ним – во всяком случае, не стал бы доносить! Все вы слышали, как Бейс назвал только троих, но мне известно точно, что их было четверо. И Траверс это подтвердил. Но если я, по-вашему, предатель, то почему я не донес на них на всех? Сделайте вывод. Их предал тот четвертый, чье имя не назвали!

– Да какая ему выгода с того? – рявкнул кто-то. – Он что – полоумный?

– Нет, просто осторожный, очень хитрый и бесчестный, – не повышая голоса, твердо ответил Баркер. – Побег был сопряжен с огромным риском: по дороге на рудник нужно было убить и обезоружить четырех солдат, потом отстреливаться, убегая на глазах у всех. Предатель рассудил, что выгоднее будет заработать на доносе. Мы все прекрасно знаем, что этим он может заслужить себе помилование или облегчить свою участь.

– Да, так бывало, – заметил один из арестантов, – я слышал о подобных случаях. Только место на более легких работах или пост надзирателя не спасут его от расплаты!

– А если его переведут подальше? – язвительно возразил другой.

– Все равно не отвертится. Рано или поздно мы его найдем!

– А может быть, уже нашли…

Не видя лиц, Баркер внимательно прислушивался к разговору. Недвусмысленный намек последней фразы ясно дал понять, что его доводам поверили не все. Необходимо было доказательство, полностью и безоговорочно опровергающее обвинение, но он его не находил… Неужто даже здесь, среди отверженных, приговоренных к неволе и забвению, его опять осудят без вины?

– Это тебя, должно быть, собирались отвести в безопасное местечко, Бен! После того, как Траверс назвал тебя доносчиком, – издевательски сострил самый недоверчивый.

– Да хоть бы у тебя язык отсох! – в негодовании взорвался Том.

– Послушай, Баркер, если хочешь жить, скажи: кто был четвертым? – спросил вдруг суровый голос, и все затихли, превратившись в слух.

– Гарри Кент, – отчетливо ответил Бенджамин. Арестантам он без колебаний мог его назвать.

Хмурый ропот прокатился по бараку, в нем сквозило смутное сомнение.

– Шельма еще та, – подтвердили двое-или трое.

– А кто здесь праведник? – последовал иронический вопрос.

– Эй, Гарри!

На зов никто не отозвался.

– А если он убит?..

Слепая неопределенность не выпускала арестантов из тупика, как эта непроглядная, колючая темнота вокруг. Всего за несколько минут в их головах вспыхнуло уже с десяток мыслей, среди которых одна противоречила другой…

Обвинениям и спорам положил конец каторжник, лежавший возле самой двери.

– Я видел, как Гарри потихоньку вышел вместе с Бейсом перед тем, как заперли барак, – сказал он и, недолго думая, сделав выводы, со злобой плюнул на пол.

Все стало до предела ясно, точно сквозь стену вдруг ударил яркий свет. После этих слов повисла гробовая тишина. Ее не всколыхнули ни проклятия, ни грубые ругательства, но в ней, как притаившийся в засаде зверь, явственно ощущалось напряженное дыханье жгучей ненависти. И эта ненависть сплотила даже самые несхожие характеры, враждебные друг другу. Так могут ненавидеть только каторжники. Но, вместе с тем, лишившись вожака, они, возможно, снова неожиданно нашли его…

========== Глава 6. ИЗ ПРОПАСТИ НА НЕБЕСА ==========

– Вчерашний мятеж показал, что у вас накопилось слишком много энергии! Что ж, я распорядился вдвое урезать ваш паек на целый месяц. Кроме того, отныне все вы будете носить оковы, и если вдруг охрана обнаружит, что они повреждены, виновных ожидает самое суровое наказание! Никакого снисхождения к слабым и больным! Никакого милосердия к тем, кто выказывает неповиновение! Здесь каторжная колония, а не благотворительный приют! Только жестокость может обуздать законченных преступников и негодяев вроде вас. Вы сами подтвердили это правило! – каждая фраза коменданта Роджерса звучала, как удар стального молота, которым заколачивают кандалы. Закончив свою речь, он размеренным, чеканным шагом прошелся перед колонной безмолвных, понурых арестантов. Его пронизывающий, пытливый взгляд не упустил из виду ни одной детали: казалось, Роджерс не преминул бы обыскать их души, если б мог.

Внешность коменданта полностью соответствовала его нраву. Сухое, сдержанное выражение его продолговатого лица с правильными, но лишенными своеобразия и живости чертами, менялось крайне редко. Отчасти это свойство было следствием суровой военной жизни и привычки в трудных обстоятельствах довольствоваться малым. Начав свою карьеру лейтенантом, дослужившись до чина капитана и будучи назначенным на пост коменданта каторжной колонии, Роджерс не проявлял терпимости и снисхождения к подчиненным. Власть компенсировала все его прежние лишения, и здесь, на дикой, далекой от цивилизации земле, он пользовался ею, по сути, бесконтрольно. Сознание незыблемого права решать чужие судьбы, распоряжаться ими, как имуществом, по собственному усмотрению, щедро питало тайные пороки его, казалось бы, уравновешенной натуры. Боль, унижения и страх людей, стоящих ниже, будь то солдаты или заключенные, стали со временем для Роджерса нездоровым удовольствием. И эта, скрытая опасная болезнь прогрессировала.

Комендант почти закончил свой обход. Он собирался было дать команду кузнецу, но что-то вдруг заставило его остановиться. Один из заключенных, не опуская головы, смотрел на него прямо и открыто – так, словно между ними не существовало никаких различий! Роджерс припомнил, как похожий взгляд, горящий мрачной непримиримостью, однажды уже заставил его невольно вздрогнуть. Когда?.. В глазах коменданта сверкнул возмущенный вопрос, но он не задал его вслух. Каторжники, эти чудовища, которых надлежало усмирять самыми беспощадными карательными мерами, не стоили того, чтобы запоминать их лица или имена – они заслуживали только порки, тюрьмы и кандалов. Но это бледное лицо с точеными чертами, столь мало походившее на хитрые физиономии типичных аферистов и мошенников, четко запечатлелось в его памяти. Да, месяц-полтора назад, этот самый каторжник сбежал и был наказан… Уже в который раз. Бесспорно, он опаснее других. Никогда не знаешь, чего можно ожидать от человека с таким взглядом.

– Лейтенант Уилсон! – обратился Роджерс к офицеру, стоявшему поблизости.

– Да, капитан!

– Как его имя? – Комендант указал рукой на Бенджамина.

– Кажется, Баркер, капитан!

– Пускай за ним следят построже.

– Слушаюсь!

Резко повернувшись, Роджерс отошел. Вчерашний бунт едва не подорвал его престиж, зато сегодня он с лихвой расправится с виновными. В особенности с теми, что дожидаются повешенья в тюрьме.

Около получаса оглушительно стучали молотки, и раздавалось бряцанье цепей – однообразные, назойливые звуки, от которых никуда не деться. Со стороны вся эта сцена производила впечатление, будто кузнец подковывает каких-то невиданных двуногих лошадей…

Не выдав арестантам ни крошки пищи, их отправили работать на рудник. Охрана была усилена, а на том самом повороте, где от основной дороги в скалы уходила узкая тропинка, Роджерс распорядился дополнительно поставить караул.

Надзиратели, казалось, стали еще злее, и каждый заключенный чувствовал это на своей спине. Объяснить причину было просто: чем громче лают и больнее кусают сторожевые псы, тем больше зарабатывают мяса.

За этот напряженный, невыносимо долгий день в душных потемках сырого подземелья, Бенджамин неоднократно задавал себе вопрос: выжил ли кто-нибудь из тех солдат, что приходили ночью за Траверсом и его товарищами? Если да, то коменданту непременно донесут, что Баркер знал об их мятежных планах и не предупредил охрану! В голове его снова и снова вихрем проносились фразы: «Откуда ты узнал?», «Значит, это ты настучал им?..» Офицер прекрасно понял, что хоть Бен и не являлся соучастником, он, тем не менее, был в курсе предстоящего побега и возможно даже собирался воспользоваться случаем.

Если среди каторжников больше нет предателей, они будут молчать. На это еще стоило надеяться. Офицер убит, но надзиратель и солдаты могли быть только ранены. Очень скоро кто-нибудь из них заговорит и тогда… Нет, им не удастся его уничтожить! Каким бы ни было очередное испытание, он должен выдержать! Если, конечно, ему не вынесут смертный приговор…

Для каторжника жизнь и смерть – невероятно схожие понятия, как пытка и петля, но Бен всегда готов был стойко выносить первое – самое тяжкое из этих зол: он не боялся смерти, но изо всех сил сопротивлялся ей.