Текст книги "Вопреки всему (СИ)"

Автор книги: Лафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Возьмите… – Поднявшись на крыльцо, Джоанна раздавала монеты остальным. – Жаль, что я не могу дать вам больше.

– Джоанна… Джоанна, постой, мне кажется, Бог нас услышал! – Голос Нелли дрожал от волнения. – Да, это вы. – Она не спрашивала, хоть и не была еще полностью уверенна. – Вы – Люси Баркер…

Женщина вдруг встрепенулась: два имени, подобно ярким вспышкам, как будто вырвали ее из забытья. Первое влекло к себе, словно потерянный рай, второе… уже почти ничье – коварная игра до странности знакомых звуков, обманчивый мираж. Болезненные потускневшие глаза поймали изумленный взгляд небесно-голубых. Всего на краткий миг… Монетка звякнула о камни мостовой и закатилась в трещину.

– Нет, нет… – Не в силах отвести глаза, женщина быстро заслонилась тонкими руками и отступила вдоль стены.

– Подождите! – Джоанна была уже рядом. – Никто не причинит вам зла! Послушайте: мои родители – Люси и Бенджамин Баркер. Скажите только… – Она присела, чтобы снова встретить этот взгляд, в котором промелькнула слабая, почти невидимая искорка, похожая на радость и испуг одновременно. – Вы… Мама, это ты?.. – Девушка спросила вдруг прямо и легко, не подбирая слов, как задают вопросы только дети. Не замечая бренной оболочки, которой так стыдилась Люси, она настойчиво искала душу – раненную душу, потерянную много лет назад.

– Я… – Женщина склонила голову, закрыв лицо руками, и так и не смогла договорить.

– Чего вы от нее хотите? – прервал их чей-то хрипловатый голос. – Раздавайте уже, что осталось, и топайте дальше!

Джоанна оглянулась. Из-под широкого помятого плаща к ней угрожающе тянулась довольно грязная костлявая рука. И тут же позади нее послышался негромкий вскрик и частый торопливый стук шагов по мостовой. В отчаянии Люси убегала, не оборачиваясь, будто все ее терзания и страхи гнались за нею по пятам. Она сама казалась призраком, нечаянно явившимся живым при свете дня.

– Нет! – Нелли подхватила за руку Джоанну и устремилась вслед за ускользающим виденьем.

Люси бросилась в сторону перекрестка. Прерывистое хриплое дыханье мешало ей бежать – она искала близкого убежища, укромного заброшенного закутка, куда не проникают яркие слепящие лучи и человеческие взгляды. Сейчас она свернет за угол…

При мысли, что они найдут за поворотом пустую улицу, похожую на тысячи других, ведущую в десятки переулков, у Нелли закружилась голова. Прижав к груди подол, она едва успела уклониться от фонарного столба, внезапно выросшего на ее пути. Ступенька тротуара, колючие ветки кустов, торчащие из-за ограды… С разбегу Нелли налетела на плотное широкое препятствие, увенчанное шлемом. Полицейский! Пытаясь высвободить руку, Люси из последних сил сопротивлялась крепко державшему ее мужчине.

– Она украла у вас что-то? – произнес суровый голос.

Нелли понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. В глазах рябило от волнения, точно от света на воде, сквозь пляшущие блики постепенно проступало хмурое солдатское лицо.

– Конечно, нет! – испуганно воскликнула Джоанна. – Мы лишь хотели ей помочь! Прошу вас, отпустите!..

– Вы уверенны, мисс? – Полицейский недоверчиво посмотрел на девушку.

– Да, сэр! – ответила она уже настойчиво, и тот, помедлив для порядка, уступил.

– Что ж, честь имею, – пробасил он напоследок и удалился ровной размеренной походкой.

– Он до смерти меня перепугал, – проговорила Нелли, с трудом переводя дыханье.

Люси стояла неподвижно, точно статуя. Она прильнула лбом к решетчатой ограде, за прутьями которой виднелся небольшой церковный сад. Джоанна осторожно взяла ее за локоть.

– Ты боишься меня?.. Почему? – спросила она шепотом, как будто опасаясь, что кто-то может их услышать – возможно, затаившиеся тени прошлого, преследующие каждую из них. – Посмотри на меня, – попросила она.

Они молчали долго, пока не стихли частое дыхание и мысли, не дающие покоя. Люси по-прежнему не поднимала глаз, и лишь едва заметно дрожали ее веки, и слезы изредка катились по щекам.

– Пойдем. – Джоанна понемногу разжала ее пальцы, крепко обхватившие решетку, и Люси подчинилась робкому и вместе с тем уверенному голосу. Она пошла – не спрашивая куда, зачем, что ожидает ее в конце пути, и первые шаги дались ей нелегко.

Те, кто ни разу в жизни не терял, не в состоянии представить, какой ценой дается возвращение назад. Той же дорогой, на которой каждый камень напоминает об ушибе или ране и где за каждым поворотом боишься встретиться с самим собой. Прошлое замерло, подобно старому портрету, а настоящее похоже на кривое зеркало, в котором даже правда себя не узнает. Это мучительное сновиденье, когда отчаянно стремясь прийти в себя, ты снова просыпаешься в бреду. Израненное сердце не верит миражам, и радость причиняет ему больше боли, чем утрата.

У Люси не осталось ничего, кроме души и хрупкой оболочки. Благодаря чему она еще дышала? Покорность или тайное необъяснимое упорство вели ее по скорбному пути? Возможно, Люси не искала смерти лишь потому, что больше не жила. Нелли впервые разглядела вблизи ее болезненно осунувшееся лицо: в нем не было безумной отрешенности от мира, который безучастно отвернулся от нее. Безумие могло бы стать ее спасением, но Бог зачем-то сохранил ей разум, а вместе с ним и горькую неистребимую годами память. Нелли могла поклясться, что Люси чувствовала и понимала все, только в десятки раз острее других людей.

Когда разряженная, опьяненная пороками толпа жестоко растоптала ангельские крылья красивой беззащитной девушки, позор убил ее надежду, веру в справедливость, но вместе с ними умерла наивность – добродетель, что делает нас уязвимыми. Тогда рассудок Люси помутился лишь на время. Всего за несколько недель помимо ее воли в ней родилось иное существо – так подло его больше не обманут, больнее уже не ударит никто. Нельзя разбить мечту, которой нет… И вот к ней снова возвращается надежда – настойчиво, стремительно врываясь в заброшенный тупик опустошенного отверженного сердца!..

– Пожалуйста, возьмите, вам надо подкрепиться. – Нелли держала на ладони ватрушку, еще теплую: она купила ее в лавке по пути.

Люси робко притронулась к мягкому тесту… Ей редко приходилось видеть так близко свежий хлеб. И рука потянулась к нему инстинктивно, раньше, чем осторожность успела ее удержать. Она прижалась бледными губами к хрустящей золотистой корочке, непроизвольно затаив дыханье: от аромата сдобы у нее кружилась голова.

Джоанна еле сдерживала слезы, глядя на нее. Люси ела медленно, будто бы хотела наслаждаться этим даром бесконечно, каждой крошкой.

– Много вам сейчас нельзя, – сказала ей Нелли. – Потерпите, скоро мы придем…

Прохожие бросали на них двусмысленные взгляды: две дамы, пусть и не богатые, в компании голодной попрошайки, благоговейно поглощающей бесплатную еду, невольно привлекали их внимание. Люди привыкли забавляться, глазея на себе подобных – на эшафоте, в клетке, на краю моста… – особенно когда причиной скуки становятся достаток и спокойствие. Даже чужое счастье веселит их меньше…

Узенькая улочка вскоре осталась позади. На полутемной лестнице гостиницы, к частью, не оказалось ни души. Нелли поспешно отперла дверь в комнату.

– Входите, здесь вы в безопасности, – позвала она Люси, видя, что та не двигается с места. – Ну что же вы?..

Внизу послышались шаги и чьи-то голоса.

– Скорее, там кто-то идет!..

– Кто здесь живет? – встревоженно проговорила Люси, переступив порог. То были первые слова, которые она произнесла с того момента, как позволила увести себя.

– Мы, – как можно спокойнее ответила Нелли. На самом деле это слово могло объединять не только ее с Джоанной, но оно прозвучало легко и естественно. Входя, она украдкой оглядела комнату: мужской жилет на табурете и бритва возле зеркала! Обычная, стальная, без чеканки – Суини больше так и не коснулся рокового серебра. Но женщины не пользуются бритвой… Угадывая мысли Нелл, Джоанна быстро бросила на табуретку свою шаль и, заслонив собою туалетный столик, тихонько спрятала улику в ящик.

Все, больше вроде ничего не может испугать или насторожить их гостью. Еще не время встретить прошлое лицом к лицу.

– Джоанна, помоги мне: нам понадобится мыло, подогретая вода и полотенце, – тихонько попросила Нелли. – И нужно незаметно закрыться изнутри.

Вопреки опасениям Нелли, желание исчезнуть, убежать, угрюмо уклониться от заботы мало-помалу отпустило измученную душу Люси. Дырявое поношенное рубище, которое служило ей одеждой, привычной, хоть и не спасающей от холода, теперь подобно камню, тянуло ее к земле. Бедняжка ощущала себя похожей на запыленный осенний лист, случайно залетевший в дом. В глазах ее мелькнули смятение и благодарность, когда она увидела приземистую, но вместительную ванну, ведро с водой, кувшин и мыло, специально приготовленные для нее. Она лишь робко попросила оставить ее одну.

– Зовите, если вам понадобится помощь. Вот полотенце, платье. Возможно, туфли тоже подойдут: они из мягкой кожи. – Интуитивно Нелли старалась постепенно заполнить напряженное молчание обыденными фразами. Слова помогут Люси осознать, что рядом с нею люди, которые желают ей добра.

– Ей нужно время, чтобы снова научиться жить… по-прежнему, насколько это возможно, – тихо сказала она Джоанне, выходя в переднюю.

– А папа? – спохватилась девушка. – Все так непросто! Он будет счастлив, но сегодня слишком рано… для мамы.

– Да, ты права. – Присев на край кровати, Нелли глубоко задумалась.

У них осталось несколько часов, а к вечеру из кузницы вернется Бенджамин. Невозможно предвидеть реакцию Люси, когда она увидит и узнает… Узнает ли она его? Ведь даже Нелли только заглянув ему в глаза не догадалась, а скорее сердцем почувствовала, кто он. Тогда в ней пробудилась и распахнула крылья неудержимая переполняющая душу радость. Бенджамин, сам того не ведая, помог ей заново поверить в чудеса. Но Люси… Сможет ли она перенести такое счастье, омраченное стыдом, мучительным сознанием своего падения? А если нищета, невзгоды и людское безразличие с годами стерли образ горячо любимого мужчины из ее души? Или она не смела больше его любить?..

Любовь – сосуд, наполненный священным эликсиром. Порой он лишь наполовину полон, а иногда – уже наполовину пуст. Увы, ничто не остается неизменным. Сосуд легко слепить из мягкой глины и трудно заново сложить из черепков…

Дверь комнаты, где находилась Люси, тихонько скрипнула. Джоанна обернулась и порывисто вскочила.

– Присядь, – шепнула Нелли. – Веди себя, как будто мы ДАВНО живем все вместе.

Долго никто не выходил, как будто дверь приотворилась сама собой.

– Я приготовлю чаю, – деловито объявила Нелли и, как ни в чем ни бывало, принялась за дело.

Вероятно, слова ее наконец разогнали навязчивое напряжение, и дверь довольно широко открылась: на пороге стояла опрятно одетая женщина в белом чепце. Одной рукой она придерживала на груди платок, наброшенный на плечи. Простое бежевое платье с отложным воротником, хотя и не скрывало худобы, сидело аккуратно. Бледная кожа, тонкая, почти прозрачная, казалась на свету голубоватой. Она медленно сделала несколько осторожных шагов, как будто только встала после долгой изнурительной болезни, и оперлась о спинку стула. Ее пересохшие губы слегка задрожали, точно слова искали выхода и угасали, так и не найдя его.

– Не надо, мама, – лучше просто посиди со мной. – Джоанна подвела ее к кровати и помогла облокотиться на подушку. – Вот так. Теперь я буду постоянно о тебе заботиться.

Люси молча внимала спокойному мягкому голосу. Ее глаза, отвыкшие смотреть на собеседника, сомкнулись, точно задремали, и только пальцы чуть заметно теребили кончики платка. Джоанна потихоньку накрыла ее пледом.

– Я благодарна Богу за то, что он помог нам найти друг друга. Не торопись, не разговаривай пока. У нас впереди еще так много времени. Ты наберешься сил, и мы…

Внезапно в коридоре послышались негромкие шаги и оборвались – возле самой двери, и в тот же миг в замке со скрипом повернулся ключ. Нелли, стоявшая поодаль с чайником в руках, метнулась к выходу, но было слишком поздно: испуганная Люси широко-раскрытыми глазами смотрела на вошедшего.

– Я выполнил заказ, и мистер Хоуп отпустил… – Суини замер, так и не закончив.

Его не ожидали. Что-то произошло в его отсутствие, чему он в первые секунды не мог найти названия. Необъяснимое волненье вдруг подтолкнуло его вперед, навстречу женщине, привставшей на кровати. Ее рука в руке Джоанны и бежевое платье… Он подарил его недавно дочери. Пускай он бредит или просто видит сон, – его глаза узнали эти тонкие черты. Не может быть!.. Когда же? Как?.. Внезапно все сомненья и вопросы сливаются в одно-единственное слово:

– Люси?..

Она затрепетала. У нее больше не было имени – только прозвища. Обидные или правдивые, – она носила их как рубище, за неимением иного. Кто мог позвать ее с таким смятеньем в голосе, как будто от ее ответа зависит его жизнь? Лишь один человек… Ее глаза еще не узнавали его лица, но подсознательное чувство, острее зрения, подсказывало сердцу, и оно отозвалось:

– Мне кажется, я знаю вас… – И тут же что-то сжалось в ее груди. – Бен… Бенджамин… – рыдания душили Люси. Она непроизвольно протянула руку к бело й пряди над его виском с каким-то изумлением, растерянностью, близкой к ужасу:

– Тогда на пристани… О, Боже! – проговорила Люси и без чувств упала на руки Бенджамина.

– Что?.. Что она сказала? – переспорил он, глядя в ее полузакрытые глаза.

– Должно быть «пристань» означает «возвращение», – предположила Нелли неуверенно.

Никто из них не понял истинного смысла этих слов.

Комментарий к Глава 15. МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ЗНАЮ ВАС…

Я поздравляю всех, кто ждал рождения еще одной главы, и кто не ожидал такого чуда, как и я, с прекрасным праздником – Христовым Рождеством, а также милого моей душе прекрасного Суини! Для творческой души не существует времени – есть только завораживающий полет и непреодолимое желание творить, – пускай на это требуются месяцы, – неважно, – я с вами, дорогие мои читатели, и рядом с моими незабвенными героями, ставшими частью моей жизни!

До встречи – встретимся 8 марта!.. (Если выживу!..) Всем счастья и любви!!!

========== Глава 16. БРЕМЯ ПРОШЛОГО ==========

Стоя на коленях, Бенджамин рассматривал забрызганное грязью изорванное платье, небрежно брошенное в угол… Нелли так и не успела его выбросить.

– Она сказала мне: «На пристани»… – проговорил он, глядя перед собой в пространство. И память снова вернула его в то пасмурное утро, когда он с замираньем сердца сошел на берег с корабля. Мучительное выражение бессилия и боли исказило его тонкие черты. – Значит, это была она… Я мог бы уберечь ее от унижений, холода и одиночества – уже тогда! Но я не сделал этого. Я не узнал ее!..

– Когда? – переспросила изумленно миссис Ловетт.

– Я встретил ее в первый день своего возвращения. Она умирала от голода, просила о помощи… – И голос Бенджамина стал вдруг хриплым и глухим.

– Невозможно было узнать ее… – со вздохом прошептала Нелли.

– Но вы ее узнали, – возразил он, с горечью глядя на нее.

– Прости меня. – Она присела рядом и сцепила руки на коленях.

– За что?

– Неважно. Просто – прости.

Бенджамин выпустил потертое сукно и, опершись о стену, прикрыл рукой глаза, но тягостные мысли не отпускали его.

– Тогда в обмен на несколько монет она мне предложила… – произнес он с усилием. – Вы понимаете?.. Теперь она стыдится жизни, на которую была обречена!

– Не признавайтесь ей, что догадались обо всем. – Нелли потихоньку собрала злосчастные лохмотья. – А там – время покажет.

В комнате повисла тишина. Слышно было только тиканье часов и приглушенный гул за окнами.

Люси уснула: переживания лишили ее последних сил. Джоанна ни на миг не отходила от ее постели. Как поведет она себя, когда проснется? Что может успокоить, излечить ее израненное изболевшееся сердце?

Бенджамин медленно поднялся на ноги. Нет смысла и не время страдать о том, чего не изменить. Прошлое властно лишь над нашей памятью – действительностью правят мужество и разум. Люси слишком слаба для борьбы, но он выдержит! И понемногу, с каждой прожитой минутой рядом с ней, в его груди вновь обретало силу самое глубокое из всех невысказанных, нерастраченных им чувств, способное объять весь мир. Сегодня в полной мере в нем возродился человек, имя которого не было маской, скрывавшей роковую тайну – Бенджамин Баркер.

Стемнело. Люси до сих пор не просыпалась. Но сон ее был неспокойным, порою напряженным: она едва заметно вздрагивала, словно от внезапного прикосновения чужой руки. И вместе с тем, наполненный несуществующими страхами, сон был ее единственным убежищем последние пятнадцать лет. Часы, а иногда недолгие минуты, украденные у реальности, подаренные бредом…

В неверном свете тлеющей свечи лицо ее казалось восковым, а веки были воспаленно-красноватыми. Стоя у кровати, Бенджамин чутко вглядывался в изменившиеся, но не забытые, родные тонкие черты. Похожая на неземное существо, рожденное во мраке ночи, она, до боли, вопреки всему, была собою – его Люси.

Ночное небо осветила полная луна, и Джоанна тихонько задернула шторы.

– Ложись, а я останусь с ней, – шепнул ей Бенджамин. – А рано утром, перед уходом, я разбужу тебя.

Не споря, девушка кивнула, и, поцеловав отца, направилась к себе. Она привыкла исполнять без возражений любую его просьбу. Когда он защищал, оберегал, заботился о близких ему людях, никто не смог бы переубедить его. И сейчас было ясно без слов: этой ночью ее отец ни на минуту не сомкнет глаза.

Бенджамин ушел на рассвете. Теперь единственным его желаньем было поскорее покинуть Лондон и вырваться из плена неопределенности, непредсказуемой угрозы, подстерегающей их здесь. Для этого необходимо было потрудиться, собрать еще немного денег – и, наконец, как только Люси придет в себя и наберется сил, уехать, отправиться навстречу новой жизни за пределами былого.

Джоанна поднялась чуть свет, чтобы сменить отца. Неслышно подойдя к окну, она присела на высокий подоконник и занялась шитьем. Люси еще дремала, выражение испуга постепенно исчезло с ее лица, словно в душе ее, наполненной печалью, все же осталось крохотное место, свободное для теплого покоя, и Бог добавил туда каплю благотворного бальзама, в котором растворились опасения и горечь. Когда она очнулась ото сна, вокруг царили свет и тишина. Как в храме… Так странно, непривычно и легко.

Люси растерянно обвела глазами комнату, словно ища кого-то, и в то же время, опасаясь встретиться с ним взглядом. Джоанна угадала ее мысли.

– Отец ушел, – мягко сказала она. – Он работает в кузнице, недалеко отсюда.

Люси вздохнула. Воздух крохотного, но уютного жилища, согретый первыми лучами солнца сквозь стекло, заставил ее грудь затрепетать.

– Он просидел вот здесь, рядом со мной, – она коснулась кончиками пальцев подлокотника пустого кресла у кровати, – всю ночь!..

– Мистер Ти попросил передать, что сегодня вернется пораньше, – донесся из-за двери голос Нелли.

Люси встревоженно взглянула на Джоанну.

– Ах, да: у папы сейчас другое имя, – поспешно объяснила девушка. – После побега… с каторги, – прибавила она, слегка запнувшись, – его зовут Суини Тодд. Так безопаснее. Вряд ли кто-то узнáет его по лицу, но все же нам приходится скрываться. На самом деле, несмотря на это, я очень счастлива. Подумать только, раньше я и не подозревала, что жизнь может подарить так много за короткий срок. Совсем недавно мой отец нашел меня, и вот теперь мы вместе – все втроем. Нет, вчетвером! Я очень привязалась к миссис Нелли! Ты можешь доверять ей, как сестре. Она нам очень помогла, и ей сейчас опасно возвращаться на Флит-стрит…

Джоанне не терпелось рассказать еще о многом, но их история была столь непростой… Уж лучше ни о чем не вспоминать, а говорить о будущем с надеждой – неважно, знаешь ты его наверняка или пытаешься предвидеть.

Люси приподнялась и села на постели.

– Ты знаешь… – вдруг произнесла она. – Я никогда не забывала о тебе. И я… я видела, как ты росла… хоть и всегда издалека.

Это были первые ее слова, обращенные к дочери. И словно рухнула стеклянная стена, казавшаяся Люси непреодолимой. Ее дитя – живое существо, не кукла за витриной дорогого магазина, которой можно только любоваться, не смея прикоснуться. Не пленница за позолоченной решеткой, какой она привыкла ее видеть. Ее дитя! Люси училась на нее смотреть – глаза в глаза – безмолвно спрашивать и отвечать. Слова порой так трудно подобрать, как будто наш родной язык беднее обездоленного нищего – глаза же сами говорят за нас. Даже тогда, когда нам хочется молчать.

«Ты так невинна и чиста, но ты не отвернулась от меня! Ты даже не подозреваешь, через какие муки мне довелось пройти…»

– Тогда… после пожара… я думала, что ты исчезла навсегда. – Люси больше не сдерживала слез: они впервые приносили ей облегчение.

Счастлив тот, кто, разучившись улыбаться, все еще может плакать, не таясь! Так скованная одиночеством душа освобождается от бремени тоски. Так откликается на зов самой жизни ребенок, рождаясь на свет. И в этот миг Джоанна ощутила всю силу запертой, запретной, нерастраченной любви, которая переполняла сердце ее матери. Нам только кажется надломленным весло, наполовину скрытое водой; корни, питающие дерево, уходят глубоко под землю… И человек, способный так любить, не может безвозвратно потерять себя! И вместе с тем, Джоанна поняла, что матери ее известно все: о свадьбе, вспыхнувшем в особняке пожаре и странной смерти Торпина в ту ночь.

– Не бойся, мамочка, с тех пор я была уже рядом с отцом. – Джоанна крепко обняла ее за плечи, прильнув щекой к ее виску. Они сидели долго, не разнимая рук. Все остальное отступило, развеялось, и даже время будто бы замедлило свой бег…

Прошло несколько дней, и Люси понемногу начала вставать с постели. Узнав, что Нелли и Джоанна шьют сорочки на заказ, она вдруг попросила дать ей кусочек ткани и иголку, чтобы попробовать самой. Бездействие томило ее, удручая не меньше, чем горькие воспоминания. Едва оправившись, она уже стремилась убежать от них, пусть ненадолго, на какой-то час или всего лишь на минуту, но стать свободной наяву, а не во сне. Пальцы ее, поначалу неловкие, вскоре стали послушными, упорно повторяя простые забытые движения. Теперь ее время бежало быстрее, влекло за собою вперед, почти не давая оглядываться. Люси, во что бы то ни стало, хотела быть полезной, и эта выбранная ею цель была сейчас ее спасением. Но все же, погруженная в работу, она отчаянно искала в себе что-то, постоянно ускользающее от нее, словно болотный огонек. То были не физические, а иные неосязаемые внутренние силы для шага, на который рано или поздно она должна была решиться…

Однажды, вернувшись из кузницы, Бенджамин принес ей небольшой букет ромашек, ее любимых. Все эти дни он был необычайно чуток, хотя они почти не говорили. Как будто даже звуки голоса могли вспугнуть, нарушить едва лишь зародившийся покой. По вечерам, усаживаясь в кресло у ее постели, он тихо дожидался, пока она заснет, и лишь когда ее дыханье становилось ровным и глубоким, укладывался на матрац, лежавший рядом на полу.

Только миссис Ловетт понимала, что на самом деле происходит между ними. Бенджамин принимал жену такой, как есть, не осуждая, без упреков. Но в глубине его души засела скорбь, перерастающая в яростную ненависть к недосягаемому неизвестному врагу, который причинил им столько зла. Он знал то, о чем Люси не отваживалась ему рассказать, и это знание порою мучило его так сильно, что Нелл буквально кожей ощущала его боль. Взгляд его, устремленный, казалось, за пределы комнаты, сквозь стену, заставлял ее вздрагивать. Не будучи пугливой или слабонервной, Нелли не в силах была справиться с тревогой, как будто снова видела перед собой Суини Тодда, сжимающего остро наточенную бритву. Но Бенджамину всякий раз удавалось превозмочь себя – ведь он поклялся не растрачивать впустую их новую, поистине чудом обретенную жизнь.

Совсем иное происходило с Люси. Внимание, забота Бенджамина, его нежность усиливали в ней два противоречивых чувства. Одно из них влекло к нему, стремилось отозваться в полный голос, не таясь, как это было прежде; другое не давало ей дышать, жестоко сдавливая грудь, лишая дара речи, и чем теплее он заботился о ней, тем тяжелее было ей молчать…

В тот вечер, когда Бенджамин принес ей те самые цветы, которые так нравились когда-то жизнерадостной, наивной Люси, она не выдержала – слезы покатились по ее щекам. Они стояли в комнате одни: Джоанна прибиралась в соседней спальне, а Нелл предусмотрительно последовала за ней.

Бенджамин бережно взял ее запястье в кольцо прохладных пальцев и усадил на кресло. Люси долгим странным взглядом посмотрела на него.

– Послушай, Бенджамин… – вдруг начала она. – Джоанна – чистое дитя, Бог уберег ее от… от того, что я пережила. Ей лучше нас не слышать… но ты должен узнать обо всем. Я хочу исповедаться перед тобой.

– Не сейчас, тебе надо отдохнуть… – Губы Бенджамина дрогнули и сжались. Он ожидал и опасался этого момента, когда душа ее достаточно окрепнет, чтобы раскрыться.

– Я многое пережила за эти годы… – повторила Люси. Глаза ее горели каким-то непривычным блеском, но то были уже не слезы. Она решилась: все произойдет сегодня. Если пытка продлится, ее сердце не выдержит…

Бенджамин ясно видел, что спорить бесполезно.

– Но это не грехи, а беды, – сказал он тихо.

– Все равно. Я расскажу, и ты рассудишь сам.

– Я? – вырвалось у Бенджамина. Слово «суд» вызывало у него дрожь отвращения. Сколько еще им предстоит страдать, упорно продлевая собственную боль?

– Я не сумела уберечь нашу дочь, и ее у меня отняли… – В огромных серо-голубых глазах читался напряженный немой вопрос. Она ждала ответа, словно приговора.

– Люси…

– Я недостойна тебя, Бенджамин!.. Я… перестала быть твоей женой… – Жестокие признания сжимали ее горло, не давая говорить. Она бессильно соскользнула вниз, но раньше, чем ее колени коснулись пола, Бенджамин крепко прижал ее к себе.

– Посмотри на меня. – Он осторожно приподнял ее лицо. – Тебе известно, где я был все эти годы – мне довелось пройти там через сущий ад. Разве я не смогу тебя понять?

– Это совсем другое, – пересохшими губами прошептала Люси. Во взгляде ее вспыхнула какая-то неистовая лихорадочная решимость обреченного. Она прерывисто и глубоко вздохнула, всей грудью, и торопливо продолжала, словно боялась не успеть, лишиться сил, – судья пообещал подать на апелляцию… Он пригласил меня к себе, и я пошла. Тогда я верила, что можно все исправить и вернуть. Ведь этот суд… и приговор – чудовищная и непостижимая ошибка!.. Меня впустили в особняк – а там был бал…

– Я знаю. – Два коротких слова внезапно прекратили ее пытку. Призраки прошлого исчезли, и наступила тишина. Люси прислушалась, тревожно затаив дыханье. Бенджамин все еще удерживал ее в своих руках, не отстраняясь и не отпуская от себя.

– Кто рассказал тебе? – спросила она робко, как бы недоверчиво.

– Миссис Ловетт. В первый день моего возвращения.

– И больше ничего не говорила?

– Нет. Сказала только, что ты исчезла.

И оба замолчали. Минуты тишины не разделяли их, подобно пустоте, но Люси словно затаилась в ожидании… Обнимая почти невесомое хрупкое тело, Бенджамин инстинктивно чувствовал, что бремя ее стало легче, но что-то еще неусыпно точило ее изнутри, не давая покоя.

– Судья… – сорвалось с ее губ. – Почему он забрал нашу дочь? Я признаю: со мной она не выжила бы… Но почему он отнял у меня ее?

– Торпин умер, – спокойно и твердо ответил ей Бенджамин.

– Да, умер, – словно эхо, отозвалась Люси.

Она вдруг поднялась и подошла к окну. Движения ее были свободны и до странности легки, и на мгновенье Бенджамину показалось, что перед ним та самая, по-прежнему юная Люси, какой она запомнилась ему пятнадцать лет назад. Тонкая, словно молодое деревце, которое доверчиво протягивает ветви к солнцу. А зимний холод неизбежно оставляет под корою темное кольцо – неизгладимый след, напоминание о том, что жизнь когда-то прервалась на время.

– Я не помню, как это случилось, – снова заговорила Люси. Слова срывались с ее губ, как стоны, которых она больше не могла сдержать. – Однажды я проснулась и не ощутила тепла ее беспомощного маленького тельца… И, не осознавая, откуда и куда иду, я вышла из дому – искать… Я оказалась за чертой и больше не смогла вернуться!

– Люси… – позвал ее Бенджамин. Тонкая фигура замерла на фоне светлого окна. И внезапно он понял: сейчас она там – за пределами действительности, в мире, которого уже не существует. Но этот мир не хочет отпускать ее…

– Люси, – негромкий голос позади нее звучал уверенно и ясно, как вызов, брошенный тревоге и сомненьям, – о чем бы ты не рассказала, я никогда, – ты слышишь? – никогда не обвиню тебя. Ни в чем. Я просто тебя знаю.

На этот раз она услышала его и обернулась.

– Нет! Ты не можешь знать!.. Я не однажды предала тебя… – Невыразимый ужас исказил ее черты. – Тот человек под маской на балу был только первым! Я перестала быть твоей… снова и снова совершая этот грех… за горсть монет, за корку хлеба… за… – Ее тело дрожало от беззвучных рыданий, но глаза оставались сухими, как в лихорадке.

– Я знаю. – Бенджамин сделал шаг ей навстречу. – И это.

Люси невольно отпрянула, словно не смея к нему прикоснуться.

– О Боже! – тихо вскрикнула она. – Ты знал – и смог простить?

– Мне нечего прощать.

– И не заговорил об этом. Ни разу…

– Не хотел, чтоб ты снова страдала.

Люси медленно подняла на него глаза. Бенджамин навсегда запомнил этот взгляд, которого не передать словами. Она смотрела так, как будто перед нею был ангел или Бог, до дна испивший боль земных страданий, умеющий великодушно, искренне прощать.

Бенджамин бережно взял ее руку в свою.

– Послушай, ты сказала – «тот человек»? – спросил он осторожно. – Значит, это был не Торпин?

Люси молча покачала головой.

– Кто же тогда?

Она прерывисто и глубоко вздохнула: если не память, то хотя бы боль, стремилась вырваться наружу из ее измученного тела.

– Я расскажу тебе все. Все…

– Да, – неожиданно ответил Бенджамин. – Разделим это бремя на двоих. Теперь я понимаю: так будет легче нам обоим.

Он даже не подозревал, насколько сильно разбередит в его душе глубокую незаживающую рану горькая повесть ее жизни…

Комментарий к Глава 16. БРЕМЯ ПРОШЛОГО

Я подошла вплотную к еще одной нелегкой части своего повествования. Пути назад отрезаны опасной бритвой. Стою на пороге, а нужно войти… Куда? – Ой, расссскажу! (Главное самой в итоге выбраться… и не сойти с ума!)

========== Глава 17. В ПРИЮТЕ ФОГГА ==========

…Тонкая полоса заката догорела, и огромный город погрузился в туманный сумрак, в котором затерялась белая фигура одинокой женщины. Никто не провожал ее, даже небрежным взглядом искоса. А она просто шла по извилистой улице – мимо запертых темных дверей и слабо освещенных окон чужих домов. Силы были почти на исходе, а ей неудержимо хотелось убежать. Куда? Откуда? Кто ответит на эти вопросы? Она не помнит даже собственного имени… А, может быть, его и не было, как нет ее самой? Остались только ночь, глухой собачий лай и отдаленный стук колес – единственные звуки в темноте. Но если нет на свете ни ее, ни существа, ради которого ей стоит жить, откуда же берется щемящая тоска и это тянущее напряжение внутри? Чье отражение там, перед ней, в окне?