Текст книги "Вопреки всему (СИ)"

Автор книги: Лафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– За что его арестовали? – упрямо спрашивает Нелл, для виду отряхивая платье.

– За похищение, – последовал ответ. Эта настырная леди просто невыносима!

У Нелли отлегло от сердца.

– И только? – со вздохом облегчения воскликнула она.

– А по-вашему, это пустяк? – раздраженно прикрикнул полицейский. – Балаган тут устроили! Уходите немедленно!

Но она не дослушала. Зачем ей эта недовольная тирада, когда она уже узнала все, что нужно? Пара секунд – и за нею захлопнулась дверь.

Дело сделано! Если напильник не дай Бог не отберут, Суини найдет ему применение. Теперь ей остается только ждать…

_______________________________________________________________________________

* Констебль – низший полицейский чин в Британской империи.

Комментарий к Глава 10. СНОВА В ЗАПАДНЕ

СЦЕНА С ПИРЕЛЛИ: Кто бы мог подумать, что у Суини Тодда такое огромное самообладание, сила воли и трезвый разум! Ты восхищаешь меня, Суини!

_________________________________________________________________________

И снова тюрьма…

Ах, Суини! Конечно же, ты выйдешь на свободу! Но если бы ты знал, какой ценой!..

========== Глава 11. ЦЕНОЙ СВОБОДЫ ==========

http://www.lifeisphoto.ru/photo.aspx?id=1845480

(фоторабота к главе 5)

_____________________________________________________________

– Ну вот – вы снова возвратились в этот дом. Я в этом и не сомневался, мисс! Ни на минуту. – Торпин словно выступает перед публикой.

Как всегда надменный, чопорный, с полным сознанием своей бесспорной правоты. Всем своим видом он как будто заявляет: «Вы обманули мое глубокое доверие, а ваш поступок – верх неблагодарности!». Поступки Торпина не в счет: ведь он – судья. Всегда судья, и никогда – подсудимый! Чтобы не видеть этой маски, скрывающей убогий лик порока, Джоанна молча смотрит на ковер. Теперь он больше не заставит ее вздрогнуть, не смутит своим пристальным взглядом. Его напыщенность лишь вызывает приступ тошноты. Когда-то, много лет назад, тот самый Торпин, не колеблясь, обвинил ее отца. Он с легкостью исполнил свою роль: говорил также убежденно, держался также уверенно, произнес приговор невиновному и, зевая в надушенный платок, отвернулся, не глядя как он гибнет!..

– Я посвятил вам годы жизни. Я воспитал вас, как подобает леди!..

Джоанна медленно обводит взглядом комнату. Да, она снова оказалась тут. В той самой комнате, что столько лет была ее единственным убежищем, где в одиночестве она могла мечтать и видеть сны. Раньше ей казалось, что за пределами этого мрачного, похожего на крепость дома с его торжественной роскошью, не существует ничего, но это было заблуждение! Зачем теперь ей золотая клетка, когда есть крылья и целый мир, чтобы летать?! Ее воспитывали в бесконечной лжи: почти подкидыш, сирота – ребенок ниоткуда… Так не бывает: все равно какая-то история да существует! Но Торпин даже не придумал объяснений, он просто скрывал правду – целых пятнадцать лет!

– …и леди не предаст, – доносится далекий хрипловатый голос.

Как может человек, погрязший во грехе, судить других?! Насквозь прогнивший, чуждый милосердию! Да он порочнее последнего вора. Голодный уличный мальчишка ворует жалкий пенни, чтобы выжить, в то время как его судья ворует жизни!

– Джентльмен не преследует леди, не пытается запугать ее, чтобы силой добиться своего! – Вскинув голову, Джоанна с неожиданным вызовом посмотрела на Торпина.

Она уже не та застенчивая девочка, что верит сказкам и цветистым фразам. Скрытая в ней сила внезапно вырвалась наружу, и сам судья почувствовал ее. И этой силой он не сможет управлять. Застигнутый врасплох, Торпин в замешательстве отходит в сторону.

– Возможно, я немного напугал вас, не спорю, – он флегматично оправляет воротник, – Но это не причина выскакивать в окно! В какое положение вы ставите меня перед людьми? Меня – верховного судью! Как я могу сказать полиции, что моя подопечная просто сбежала от меня?! Пришлось заявить, что ее похитили!

Так вот в чем дело: ему нужен виноватый! Ради мнения общества и своей безупречной репутации судья придумал собственную версию. И не медля, он начал развивать эту мысль:

– В карете с вами был мужчина – кто он?.. Кто это был? Я спрашиваю, кто? – повысил голос Торпин, устремив на Джоанну пронзительный взгляд.

– Он помог мне, сначала не зная, кто я! А в тот момент, когда его арестовали, он собирался отвезти меня домой!

– Должно быть – сделав огромный крюк!

Джоанна осеклась. Но не время смущенно безмолвствовать. Ей надо было что-то говорить!

– Кроме моих у него были и свои дела! – уверенно парировала она. – Это честный порядочный человек!

– Порядочный? – Судья язвительно прищурился, – А где тогда колье с бриллиантами, которое я подарил вам?

Джоанна не умела лгать, но возмущенье помогло ей это скрыть:

– Оно пропало… Я потеряла его ночью, когда бежала по темным улицам. Был дождь и ветер…

– И его, конечно, сдуло! – Торпин порывисто прошелся по комнате, – В любом случае на мои подарки можете больше не рассчитывать!

– Извольте, сэр, извольте!

– Да вы ли это? Я с трудом вас узнаю! – Судья остановился перед девушкой, разглядывая ее, словно в первый раз увидел.

– Отпустите его: он ни в чем не виновен! – упорно повторяет она.

– Да какое мне дело до этого! Будет суд, и он сядет в тюрьму! Похищение карается строго!

– Как вы можете обвинять его: разве у вас требовали выкуп?

– Я могу доказать все, что угодно! – резко бросил ей Торпин.

О, это она знала хорошо! Глухие стены, крепкие решетки – у судьи разговор короткий. Привычный жест – и препятствие сметено с пути.

Джоанна, пошатнувшись, оперлась на спинку кресла. Мысли обрываются, холодный пот проступает на лбу. История не может повториться! Не во второй раз!.. Комната стала смазанным пятном, а свет – угасающим бликом. У нее закружилась голова, как будто она снова – у края пропасти…

И неожиданно раздался твердый голос, который показался ей чужим – он вырвался из глубины ее души:

– Если вы освободите его, я стану вашей женой!

– Что? – Широко раскрыв глаза, Торпин пристально смотрит на Джоанну.

– Освободите его – стану вашей женой! – повторяет она, крепко сжимая спинку кресла.

Да это шутка! Или нет?.. Судья смерил девушку подозрительным взглядом: уж не сошла ли она с ума? Но очень скоро недоверие уступает место торжеству. Самодовольная улыбка победителя приоткрыла его тонкие губы. Разве не так должно было произойти в итоге?

– Да!.. – протянул он, понемногу приходя в себя. – Сегодня вы не перестаете меня удивлять! И откуда такая самоотверженность, позвольте спросить?

– Я никогда не прощу себе, если по моей вине пострадает ни в чем не повинный человек!

В комнате воцарилась тишина. Бесконечные-долгие несколько секунд Джоанна, затаив дыханье, слышала лишь стук своего сердца.

– Что ж, отпущу, – промолвил мистер Торпин со вздохом сожаления и тут же прибавил, – Через несколько дней.

– Но почему же не сегодня? – растерянно воскликнула Джоанна.

– Чтобы полностью быть уверенным в вашем согласии! – не стыдясь своего цинизма, пояснил он, – К тому же мне сказали, что ваш спутник оказал сопротивление и даже оскорбил представителя закона при исполнении служебных обязанностей. Пускай поостынет в камере: это послужит ему хорошим уроком. Не расстраивайтесь, ждать ему придется не долго: ведь в это воскресенье мы поженимся!

Джоанна не поверила своим ушам. Она надеялась, что выиграет время, что подготовка к свадьбе продлится месяц или дольше. Тем временем найдется путь к спасению… Но все ее наивные надежды рухнули: Торпин оказался хитрее нее.

– Так скоро?.. – дрожащим голосом произнесла она.

– А зачем нам ждать? – Судья небрежно передернул плечами. – Вы сделали правильный выбор, вы дали мне слово. Разве дата что-то меняет?

– Нет, – едва слышно ответила Джоанна и сжала губы.

– Тогда позвольте вас поздравить! – Не скрывая своего торжества, Торпин шагнул к ней навстречу, широко раскрывая объятья.

Джоанна напряглась подобно натянутой струне. Ей стоило нечеловеческих усилий спокойно выдержать прикосновенье этих рук. Не закричать, не оттолкнуть – иначе все ее старанья бесполезны!

– Я рад, что вы все-таки образумились, моя милая. – Склонившись к лицу невесты, судья на удивленье сдержанно целует ее в щеку, но взгляд выдает в нем затаившегося хищника. – Вы так прекрасны, что мне трудно устоять! Я подожду… До воскресенья! А пока что – смените наряд. Это серое платье… вы одеты ужасно! Подобная жизнь явно не для вас, – прибавил он напоследок, – Я пришлю камеристку, – и направился к выходу.

Джоанна знала, что его непросто обмануть: когда за Торпином закрылась дверь, она услышала, как дважды повернулся ключ в замке. Негромкий стук шагов по коридору – и все стихло.

Теперь она всецело в его власти. И если попытается сбежать – ее отец уже не выйдет из тюрьмы! Он заперт в тесной темной камере. Сырой, холодной… приносят ли ему еду?.. При мысли, что ему придется снова пережить весь этот ужас, Джоанна чувствовала, как жгучее негодование закипает у нее в груди.

А когда его выпустят на свободу, она станет женой его злейшего врага! Джоанна Торпин! Это имя хуже, чем пятно грязи – это клеймо, печать проклятья. На всю жизнь.

Закрыв лицо руками, она бессильно опустилась на ковер. Ее душили отвращение и стыд. На миг перед ее глазами возник украшенный букетами алтарь, и священник в торжественном облачении произносит священные слова ритуала:

«Клянешься ли ты любить избранника своего в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас?».

Как просто и легко ответить «Да!», когда сердце наполнено искренней радостью, впереди – целый мир, а за спиною крылья! Но вместо этого вопроса ей суждено ответить на другой: чем ты можешь пожертвовать ради того, кого любишь?

Любовь бывает разной: влюбленность, обожание, привязанность. И ни одна из них не предает, не сомневается, не забывает. Любовь – не млечный путь, не чудеса во сне, на самом деле это испытание и жертва. Любовь – это место, в котором тебя самого нет вообще, ни капельки нет, а есть – только тот, кого любишь!

Закрыв глаза, Джоанна ясно увидела перед собой лицо отца: оно запомнилось ей до малейшей черточки, до самой глубины его души, чуткой, мужественной и такой уязвимой.

Что будет с ней после того, как роковая клятва сорвется с ее губ? Поймет ли отец, простит ли Бог?..

Она невольно опустила руки, но тут же крепко сжала пыльцы в кулаки.

«Ты уберег меня от роковой ошибки. Ты научил не поддаваться слабости и страху. И я не подведу тебя, отец!»

Всего за несколько дней она успела полюбить его так горячо, как будто знала всю жизнь! Он пробудил в ней бесконечное доверие буквально с первого мгновения их встречи, оставил в ней частицу самого себя.

А если бы… Джоанна вздрогнула. А если бы полиция забрала их багаж?.. Тогда бы бегство было налицо: несколько женских платьев, то самое колье, что потерялось где-то в темном переулке, кое-что из одежды ее отца, а самое главное – его бритвы! Цирюльник! Едва услышав это слово, судья сразу догадался бы, о ком идет речь… Но все произошло иначе!

С трудом переводя дыханье, Джоанна понялась с колен. Сердце все еще билось неистово часто, но на глазах не было слез.

Если Бог посылает нам испытания, значит, хочет сделать сильнее! Так написано черным по белому в старой повести, стало быть – это правда. Бог видит все. И не только снаружи.

Что будет с нею дальше?.. Она была уверена в одном – ей хватит сил дожить до воскресенья. И тогда станет легче на душе. Если только судья не солжет…

– Мне не страшно, – сказала она себе вслух. Как можно увереннее, как можно спокойнее. И сделала короткий шаг вперед, робко ища опоры. Тишина. Неслышные шаги по мягкому ковру…

– Мне очень страшно, – прошептали ее губы, – но разве можно поступить иначе?..

Когда с мольбой о помощи ты простираешь руки к небесам, до Бога долетает лишь твой невнятный лепет. Отчаявшись, ты падаешь на землю, ползешь, со стонами глотая пыль, и слезы превращают ее в грязь, а голос обрывается от боли – и Бог тебя уже не слышит. Не потому, что глух, безжалостен и слеп, а потому, что слабых в мире больше, чем щебня на дорогах. Просить умеют все, а требовать – подавно. У Бога сотни тысяч рук, возможно даже больше, но их не хватит, чтоб поставить на ноги и половину бесхарактерных лентяев и трусов, хнычущих, забившись под кровать. Лишь только тем, кто не кричит без толку, скрывает боль и подавляет страх, он посылает силы и терпенье. Остальным они незачем: силы – это оружие, а оружие нужно для борьбы! Так было испокон веков и будет – это аксиома. И Суини испытал ее на себе. Впервые – когда наивным юношей был вырван из семьи и брошен в камеру, зловонную, сырую, где даже не подняться во весь рост. В негодовании он тряс решетки, упрямо повторяя «Невиновен!» – а толку? Не больше, чем от крыльев мотылька, танцующего над огнем! Потом – все новые запоры, стены. Трюмы и бараки, битком набитые несчастными, утратившими волю и достоинство. Не потому, что с ними здесь обращались как со скотом: они позволили себе забыть, что родились людьми. Кто-то совершил преступление, кто-то невинно осужден – все оказались равны. А выжили единицы. И смерть в этом случае – вовсе не прекращение жизни. Когда ты сам себе сказал «Я уничтожен!», поверил в это и смирился – ты все равно, что мертв.

Когда дверь камеры со скрежетом закрылась, и Тодд остался в полутемном каземате, таком же узком и пропахшем плесенью, как лет пятнадцать тому назад, воспоминанья вновь ожили в его памяти. Такая же тяжелая, обитая железом дверь, и те же стены, по которым сочатся ржавые ручейки. Возможно, это та же камера…

Тюрьма, в которую, как в помойку, бросали всякий сброд перед тем, как повесить или отправить на каторгу, располагалась на самом берегу Темзы. Весной, когда таял снег, и река выходила из берегов, вода, поднимаясь, наполовину затапливала камеры.

Из-за окошка, лишенного стекол, донесся негромкий плеск. Суини быстро подошел к решетке. Оказалось, окно выходило на реку! В прошлый раз из окна ему виден был только внутренний двор. А сейчас… Его рука скользнула вниз, к ботинку, торопливо нащупала твердый продолговатый предмет. В тюрьме его обыскали довольно поверхностно. Раздраженный надзиратель посчитал за лишний труд нагибаться к ногам заключенного, которого перед тем как следует обыскали в участке.

Да, сейчас у него целых два преимущества!

Тодд сел на ржавую решетку без матраца, которая служила здесь кроватью. В углу послышался какой-то странный шорох, затем крысиный писк… Он даже не обернулся. Только теперь, сидя без движенья, он чувствовал, как сильно болело все его тело. Суини бросил быстрый взгляд на свои руки. Наручники оставили на запястьях свежие ссадины, и под ними исчезли поблекшие старые шрамы. Тем лучше! На какое-то время это поможет. По всему было видно, что Бэмфорд его не узнал. У тюремщиков тоже не возникнет подозрений. Суини Тодд – не беглый каторжник, он арестован лишь за похищение… А впрочем, и этого вполне довольно, чтобы засадить его в тюрьму на долгие годы! Так что особо обольщаться не стоит. Есть единственный выход – бежать до суда. Если суд вообще состоится…

Он вгляделся в окошечко на двери – никого, на минуту прислушался – тихо как в склепе – и медленно вынул напильник…

Дни в тюрьме походили один на другой. Пустые, полутемные, почти бесполезные… Почти. Время было подобно стоячей воде, но, тем не менее, насечки на решетках постепенно становились все глубже. Еще немного, и прутья можно будет отогнуть – когда стемнеет и часовой в последний раз пройдет по коридору, заглядывая в небольшие окошки на дверях. А река – возле самой стены.

Тодд подпиливал прутья с наружной стороны: из камеры они казались абсолютно целыми. Работать приходилось осторожно, почти неслышно. Малейший звук мог погубить его в одно мгновенье. Как много можно распилить за день, ежесекундно оборачиваясь и, затаив дыханье, прислушиваясь к эху отдаленных голосов? Неважно сколько: полдюйма в сутки или меньше – гораздо больше, чем ничего! На третий день пила предательски сломалась пополам. Суини продолжал работу, используя по очереди то, что от нее осталось, старательно скрывая от тюремщика, который приносил ему, свои израненные в кровь ладони.

Ночами Тодд почти не отдыхал. Его усталые глаза не засыпали под опущенными веками. Навязчивые мысли метались в голове, а минуты бездействия были мучительной пыткой, пока Джоанна оставалась в руках судьи.

Вот уже около недели как его держат здесь, не говоря ни слова. Суини было хорошо известно, что заключенным приходилось ожидать суда неделями и даже месяцами. Неважно, что порой страдают невиновные. А правосудие и вовсе – с повязкой на глазах. Но то, что привело бы в отчаянье других, спасало Бенджамина Баркера от неминуемой встречи с опасным врагом. У Торпина не будут завязаны глаза, когда в суде они окажутся лицом к лицу. Память бывает коварнее времени: время стирает, а память хранит. Тодд узнал бы судью, будь он хоть бесом в Аду, почему бы судье не узнать его в человеческом образе? И если это все-таки произойдет: пощады не будет.

Но нет! Он выберется раньше! Если Баркер и встретится с Торпином, то не как осужденный с палачом. Бенджамин Баркер уничтожит эту силу, которая губит все, ради чего он живет!

Притупившиеся зубья упорно точат полуржавый прут. Еще совсем немного. Возможно, этой ночью… Не обращая внимания на боль, Суини все сильнее сжимает обломок пилы в онемевших от холода пальцах.

Внезапно стук шагов по коридору заставил Тодда насторожиться. То не была размеренная поступь часового, привычно выполнявшего обход. Шаги двух человек довольно быстро приближались, и через несколько секунд послышались глухие голоса и с лязгом повернулся ключ в замке.

С быстротой молнии Тодд спрятал напильник и метнулся в темный угол. Все его тело непроизвольно напряглось, когда дверь камеры с надрывным скрипом отворилась: на пороге стоял сам комендант.

========== Глава 12. ЕЕ ДУША ==========

Прошла почти неделя со дня ареста Тодда, а Нелли продолжала терпеливо ждать. Привычная работа давалась ей с трудом. Чтобы трудиться, человеку нужен смысл – а для нее весь смысл жизни сосредоточен за пределами пекарни, отрезан от мира и людей. «Все у тех проходит вгладь, кто умеет ждать» – частенько повторял ее покойный муж. К чему вот только, не понятно. Что толку с этой бесполезной поговорки: даже душу отвести не годится!

Томительная неизвестность угнетала. Порою Нелл пыталась утешить себя отсутствием дурных вестей. Но чем дольше тянулось ожиданье, тем сильнее в ней укоренялась мысль, что если ничего не предпринять, Суини Тодд не возвратится на Флит-стрит.

На утро пятого дня, собрав волю в кулак, и оставив свои страхи дома – догорать в наглухо закрытой печи, Нелли отправилась в тюрьму. На что она надеялась? Ее не пропустили дальше караула, не дали ни единого ответа! Не позволили даже передать заключенному небольшую корзинку с едой. Нечеловеческим усилием сдержав отборные ругательства, вот-вот готовые сорваться с ее уст, она ушла. Вернее, часовые любезно выпроводили ее прочь, захлопнув двери.

Закинув голову, она брела вдоль каменной стены, пытливо вглядываясь в темные провалы решетчатых окошек. В какой же камере он заперт? В какой из них? Сколько будут держать его в этом зловещем капкане? И будут ли судить? А может, вовсе повесят без суда?!.. Отчаянно ударив кулаком по каменной ограде, Нелл с приглушенным стоном опустила руку. Корзинка с пирогами упала к ее ногам. Ей хотелось отчаянно разрыдаться, но глаза оставались сухими. Безысходность все туже запутывала свою паутину. Боясь остаться в опустевшем доме наедине с собой, она долго бесцельно бродила по городу. Серые улицы, серые люди, серый дым из множества труб – все сливалось в один лишенный красок бессмысленный, безумный хоровод. Были первые дни апреля, но весна не спешила в этот старый вертеп, именуемый Лондоном, лишь промозглая сырость угрюмо дышала в лицо. Тусклое пятно бесполезного солнца – и ни луча надежды…

Усталость постепенно побеждала напряжение, и мысли обрывались, как в забытье. Где ты, расчетливая предприимчивая миссис Ловетт? Сейчас, когда ты так нужна, твоя растерянность похожа на испуг! «Боишься – иди навстречу страху», – говорил ей в детстве отец. И она продолжала упрямо идти. А страхи оставались глубоко внутри…

Но что это?.. Лепные арки в виде мифических чудовищ над плотно занавешенными окнами мало-помалу проступают сквозь туман, и к горлу подступает горький ком. Нелл хорошо знакомы дубовые резные двери с тяжелым позолоченным кольцом: сюда она тайком от мужа ходила, чтобы впервые в жизни попросить. Сюда глупышка Люси летела, как на крыльях, навстречу собственной гибели, искренне веря, что ей предложат запоздалую помощь…

Остановившись, Нелли смотрит вверх, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь бархатные шторы. И снова серые химеры ехидно смеются ей в лицо, хищно оскалив каменные зубы.

Там за дверью, в роскошном уюте гостиной отдыхает последняя в Лондоне тварь. Или скоро вернется домой после пламенной речи в суде… А где же девушка, которую он отнял у отца?.. Как узнать, что с ней сталось? Может, запер ее в сумасшедший дом… или хуже?

Нелл подошла к высокой резной двери. Ее рука сама собой ложится на кольцо, и вдруг невольно замирает. Нелли крепче сжимает пальцы, раздается чуть слышный удар… Сердце часто-часто бьется, но она не отступает. Кольцо стучит уже сильнее, все громче с каждым разом. Проходит минута, другая. Из-за двери доносится неясный шорох. Приоткрывается глазок – всего на миг…

– Эй, кто-нибудь! – настойчиво зовет она, пытаясь побороть волненье.

Но крохотный зазор уже закрыт.

– Эй, вы! – Негодованье притупляет в Нелл все остальные чувства.

Ответа не последовало.

Да, это логово хуже тюрьмы: в тюрьме, по крайней мере, было с кем поспорить! В последний раз со злости ударив каблуком по резному дубу, Нелл повернулась и зашагала прочь по улице.

Над городом сгущались сумерки, и редкие прохожие спешили вернуться домой, чтобы согреться у очага в кругу семьи. Она одна не обращала внимания на холод. Без него ей не нужно тепла.

Нелли добралась до Флит-стрит, когда уже совсем стемнело, и стали зажигаться фонари. У дверей магазина с ней столкнулся незнакомый молодой человек. Сбегая с лестницы, ведущей на второй этаж, он споткнулся на самой последней ступеньке и в потемках едва не упал ей под ноги.

– Простите, мэм! – поспешно извинился он, – Я – Энтони Хоуп!

И тут же, не дожидаясь ответа, продолжал:

– Я заходил сегодня несколько раз, но никто не открыл. Но, слава Богу, появились вы! А то я уж думал, что дом просто вымер!

– Вроде того, – машинально согласилась Нелл, думая о своем. Имя юноши было ей знакомо: мистер Ти называл его как-то, они прибыли в Лондон на одном корабле…

– А где же мистер Тодд? – не унимался Энтони. Взволнованно теребя полы сюртука, он поглядывал то на Нелл, то на темные окна цирюльни. – А девушка, что здесь живет?.. Что-нибудь случилось? – спросил он наконец, заметив, что хозяйка подозрительно медлит с ответом.

– Они уехали, – упавшим голосом отозвалась Нелли, – и неизвестно, когда вернутся…

Она открыла дверь, и Энтони зашел вслед за ней в пирожковую. Натыкаясь на стулья, они добрались до прилавка, и когда Нелл озябшими пальцами кое-как зажгла свечу, он снова коротко спросил:

– Куда?

Молодой человек пробудил в ней доверие. Простая и открытая душа, в которой нет укромных уголков. Суини называл его достойным другом, и значит, это было так. Но сейчас она просто не могла говорить…

– На вот, выпей. – Нелли налила ему джина. Чуть помедлила, снова взялась за бутылку и до краев наполнила еще один стакан.

Они довольно долго сидели так вдвоем у погасшей печи в полутемной пустой пирожковой. Не прикоснувшись к джину и не произнося ни слова.

Догадываясь, что она собирается с силами, Энтони молча терпеливо ждал. Он не осмелился утешить ее вслух, а Нелли, опустив глаза, как будто слушала его молчанье, ловя себя на мысли, что рядом с ним ослабевают напряжение и тоска…

Позади тихо скрипнула дверь. Кто бы это мог быть?.. Оба вздрогнули и обернулись, пытаясь разглядеть неожиданного гостя. Не веря своим глазам Нелли порывисто вскочила. Забыв об усталости, об Энтони, обо всем на свете, она словно на крыльях устремилась навстречу вошедшему, широко раскрыв ему объятья:

– Мистер Ти!

Или это иллюзия утомленного разума?.. Нелл подвела Суини ближе к свету, как будто лишний раз хотела убедиться, что перед ней и в самом деле он. Ах, что они с тобою сделали? Красноватые тени под глазами еще глубже, а в трепетных отблесках пламени резко обозначились впадины на бледных щеках…

– Боже мой, ты сбежал? – выдохнула она и пошатнулась. Ей стало страшно и легко. Он выбрался! Неважно как – он рядом.

– Нет, нет…

От голода или от сильного волненья у Нелли подгибаются колени, и Тодд, подхватив ее на руки, почти привлекает к себе. Ее ладонь сама собой ложится ему на грудь, и за короткие секунды Нелл успевает ощутить глубокие и частые удары его сердца.

– Сбежал? Откуда? Вы ведь уехали? – Пораженный услышанным, Энтони уже не в силах был сдержать поток вопросов.

Нелли вздрогнула и с досадой обернулась. Ну почему он так нетерпелив?

– Присядьте, миссис Ловетт, вы вся дрожите. – Суини усадил ее на стул, и осторожно выпустил из рук, – Все гораздо серьезнее, Энтони. Я знаю, что могу довериться тебе. Возможно даже, мне понадобится твоя помощь.

На удивление послушно юноша устроился на табурете, приготовившись к долгому разговору. Похоже, сдержанный и рассудительный характер Тодда передавался всем, кто его знал. Для Нелли это было как болезнь, для Энтони – пример, достойный подражания. Пока Суини коротко рассказывал другу о том, что случилось в последние дни, миссис Ловетт критически осмотрела свое запущенное хозяйство. Пройдясь по кухне в поисках какой-нибудь еды, Нелли с чувством вины и стыда обнаружила, что в доме, увы, нет ни крошки. Вернее, мука еще есть и джин, разумеется, тоже, но это еще не пирог. А мистер Ти наверняка ужасно голоден! В тюрьме не кормят, а только поддерживают жизнь. Она подбросила поленья в печь и разожгла огонь: в пирожковой было холодно как в склепе. И вскоре печка задышала ей в лицо привычным жаром. Не тратя понапрасну времени Нелл принялась за дело, украдкой поглядывая в сторону Суини из-под полуопущенных ресниц. Любуясь бледным профилем на фоне темной комнаты, она в который раз признала с восхищеньем, что ни лишениям, ни боли не под силу стереть с его лица благородную тонкую красоту. Дело даже не в самой красоте – от него исходило какое-то странное притяжение, неуловимый флюид. Ради него хотелось превзойти себя, ради его улыбки – пожертвовать всем…

– …и сегодня меня вдруг отпустили. Не знаю почему – и это настораживает, – закончил Тодд. – Человек, по приказу которого я был арестован, просто так не откажется от своих обвинений.

– Но на самом-то деле, почему эту девушку отнимают у вас? Вы заботитесь о ней совсем как отец! Я знаю вас: вы не способны причинить кому-то зло! – горячо воскликнул Энтони, по привычке порывисто привстав с табурета.

Суини медленно провел рукой по лбу. Видно было, что он старательно подбирает нужные слова.

– История так запутана, что, не зная начала, ты не поймешь ее конца. Хотя, я надеюсь – это еще не конец! – В его глазах сверкнули угрожающие искры. И тут же погасли, как выпавшие из печи угольки. – Я сразу назову все своими именами. Человек, преследующий девушку, которую ты видел у меня, и называющий себя ее опекуном – судья Торпин. Пятнадцать лет назад он отправил меня на пожизненную каторгу по фальшивому приговору, чтобы отобрать и погубить мою жену. Сам понимаешь: мое настоящее имя – не Суини Тодд. Моя жена исчезла, и жива ли она – известно только Богу! А девушка… Ты ведь уже догадался об этом: она на самом деле моя родная дочь.

Застыв на месте, Энтони, часто моргая, в молчаливом изумлении глядел на собеседника. Несмотря на предельную лаконичность Суини, этого было слишком много, чтобы переварить в один момент.

– Ее зовут Джоанна… – с грустной улыбкой прибавил Тодд.

И Энтони едва заметно улыбнулся в ответ. Суини взял в руки стакан, приготовленный Нелл, и сделал несколько глотков: после промозглой сырости камеры огонь печи уже не согревал его.

Он погрузился в молчание, словно давая молодому моряку прийти в себя. А тот неподвижно сидел, уставившись в темноту, стараясь хоть на миг представить себе картину этих немыслимо жестоких испытаний, и не мог. Не мог принять жестокий мир таким, как есть. Но, не приняв его, ты должен что-то изменить! Ведь именно людская слабость, лень и безразличие к чужой судьбе дают разгул пороку. Сегодня на другом конце земли страдает чужой, незнакомый тебе человек, а завтра – твой самый близкий друг и вместе с ним – ты сам!.. Удача переменчивей погоды. Почему же счастливые люди забывают об этом? Юноша чувствовал негодование и… стыд. За весь несовершенный мир и собственную слепоту.

– Я даже не подозревал, что вы прошли через такое, мистер Тодд!.. – воскликнул он. – Такое зло не может оставаться безнаказанным!

Суини встал и медленно прошелся по магазину.

– Не все так просто, Энтони, – ответил он совсем спокойно, без тени гнева. Но голос его был глухим.

Как обычно украдкой наблюдая за мистером Ти, Нелли невольно замерла на месте. В темных, почти черных, блестящих глазах ей приоткрылось такое, от чего мурашки пробежали по всему ее телу. То была роковая решимость в предчувствии последней смертельной схватки, которой уже не избежать. И лишь когда Суини повернулся к ней, она поспешно подхватила скалку и для порядка постучала ей о стол.

– Миссис Ловетт, вы не слышали, что стало с моей дочерью?.. – Мистер Ти смотрел на Нелли так, что сердце затрепетало у нее в груди. Со слабой надеждой и глубокой тоской… «Моей дочерью…» – в его голосе сквозило столько нежности и невысказанной боли, что миссис Ловетт растерялась. Почти неделю в неведении, взаперти он думал только об одном – о дочери, попавшей в руки деспотичного судьи, а ей совсем нечего ему ответить.

– Я пыталась узнать о ней хоть что-нибудь в доме Торпина… Я стучала, но мне не открыли. – Нелл виновато развела руками.

Похоже, Тодда это ничуть не удивило. Он понимающе кивнул ей головой:

– Вам лучше там не появляться: судья вас знает, Это может вызвать подозрения. Самое ужасное, – продолжал он, обернувшись к Энтони, – то, что сейчас судья Торпин принуждает Джоанну стать его женой! В противном случае он угрожал упрятать ее в приют для умалишенных.

– Тогда…– Энтони запнулся. – Из приюта нам ее уже не вызволить?