Текст книги "Колыбельная (СИ)"

Автор книги: KL_KL

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Времени у Т’Чаллы было в обрез, но он все равно пришел, чтобы лично разобраться в ситуации.

«Хороший из него правитель», – подумалось Стиву. Он уже предлагал Т’Чалле свою помощь, но пока Его Величество предпочитал разбираться с налетами самостоятельно.

– Это я приказал ему на себя напасть. Подумал, что так смогу до него докричаться.

Баки снова спал в криокапсуле. До этого Солдат позволил усадить себя на кушетку и обработать ступни. Он больше не проявлял никаких признаков агрессии, никого не бил. Да и Стиву глотать было уже почти не больно.

– Могу я высказать свои соображения? – Т’Чалла дождался кивка, после чего продолжил. Говорил он медленно и раздельно, взвешивая каждое слово. – Ты идешь не в том направлении. Он говорит тебе, что ждет приказаний, и ты повинуешься. Но он как джинн. Если его вызовет кто-то другой, он будет исполнять желания нового хозяина, и ты утратишь привилегию отдавать приказы.

– Я знаю, – тут же откликнулся Стив. – Поэтому я пошел на это. Когда я был его целью, у меня получалось пробиться к нему. Подумал, может, ответ кроется где-то здесь. В других случаях нет вообще никакого результата. Когда я начинаю подбираться к Баки, он замолкает, как на допросе. Или выдает сообщение о дестабилизации, звереет и бросается на меня.

Т’Чалла грустно улыбнулся.

– Твой друг ведет себя так, будто видит сон, – заметил он негромко. – А когда ты зовешь его, он начинает просыпаться, и атакует тебя, чтобы ты не будил его.

– Почему?

– Очевидно, потому, что реальность, в которой он должен проснуться, много хуже, чем его сон.

– Лучшая защита от взлома, – Стив покачал головой, – обучить сознание изо всех сил цепляться за транс. Что с ним должны были делать, чтобы режим Зимнего Солдата воспринимался им как единственно безопасный?..

– Уверен, что хочешь знать?

– Нет. У меня богатое воображение, – Стив выдержал долгую паузу. – Зимний Солдат родился на операционном столе. Нам кажется невозможным представить себе человека без прошлого. Но он такой. Он не может или не хочет знать, кем был до того, как стал таким.

– Все может быть проще, – на удивленный взгляд Стива Пантера пожал плечами. Крепкими такими плечами, которые в свободной тунике просматривались отчетливо и походили на шевелящиеся под кожей валуны. – Ты рассматриваешь его как личное безумие своего друга. Однако Зимний Солдат может иметь собственное сознание. Пусть и примитивное, ведомое иной природой. Тогда ему нечего вспоминать о жизни вне программы, потому что тогда его еще не существовало.

– Раздвоение личности?

– В нашем народе есть легенда об Ириму. Леопарде-людоеде, умеющем принимать человеческий облик.

– Оборотень, – понял Стив.

– Твой друг – человек, в котором живет зверь. Ты зовешь человека, и зверь огрызается.

Стив невесело усмехнулся, вспомнив, как Наташа, попытавшись дозваться до Брюса Беннера, едва успела увернуться от разъяренного Халка. А он ведь действительно все это время шел не туда. Не существовало…

– Я взломаю его, – решительно сказал Стив. – Посмотрим, как станет вести себя Солдат, когда не будет получать направление болью. Если закрепится, что с ним теперь работают по-другому, может, это позволит ему выходить в сознание Баки.

– Или все станет хуже. Он может стать неуправляемым. И сорваться с цепи.

– Я удержу его. Затем я и здесь.

*

Сегодня все было не так. Он промедлил, царапая язык и нёбо чеканными словами кода, и беспомощно смотрел, как друг бьется в путах. И сегодня это было особенно тяжело.

– Пожалуйста! – метался Баки. – Стив, пожалуйста, не надо!

Наверное, всему виной был провал…

Он не смог. Ему так нужна была поддержка, и после стольких неудач… он больше не мог, не хотел чувствовать себя чудовищем. Хватит! Он прекратил на «Возвращении на Родину», в один шаг преодолев расстояние до Баки, хватая друга за плечо, другой рукой оглаживая мокрый холодный лоб.

Вдруг понимая, что их друг от друга отделял всего один шаг.

– Ну все, все. Дыши, – бормотал он, быстро освобождая Баки от креплений. – Я не стану дочитывать.

Тот захлебывался воздухом, дрожал, смотрел мутно и вымученно.

– Зачем ты так… со мной?..

– Прости, – выдохнул Стив, когда Баки почти упал ему на руки. – Прости. Я все тебе расскажу.

*

– Значит, вот в чем дело… – Баки, болтая в воздухе сомкнутыми ногами, сидел на кушетке, покручивая в пальцах граненый стакан с содаби – крепкой пальмовой водкой. – А у этого соковийца то еще чувство юмора. Подарил меня всему миру, а? Щедрый засранец. Может, сыграешь в Одиссея и просто залепишь мне уши воском?

– Не смешно, Бак.

Стив не хотел говорить с ним резко, но так получалось. Непроизвольно. Ему не нравилась реакция Баки на плохие новости, не нравится этот тусклый блеск глаз и полная безнадежность в голосе, полном едкой желчи. Стив предпочел бы, чтобы Баки ругался или метался по комнате, но только не вот так, почти спокойно принимая удар с видом «а я-то думал, что хуже уже не будет».

– Да я и не смеюсь, – он горько невесело улыбнулся.

Это была правда. Баки не выглядел как человек, который хочет найти решение. Скорее, как человек, который уже сдался, и просто хочет, чтобы все доброжелатели оставили его в покое. Видеть его таким было мучительно.

– Если я не найду ключа…

– Я понял. Мне уже отсюда не выйти. Пообещай только не пускать мне пулю во сне. Хочу присутствовать, так сказать, если решишься.

Стив медленно прикрыл глаза и опрокинул в себя содержимое стакана, чувствуя, как глоток расплавленного свинца, обжигая пищевод, падает в желудок. Легче не стало.

– Чтобы больше я от тебя такого не слышал. Ты понял меня?

– Да, Стив, – покорно кивнул тот.

– Ты уверен, что в тебя не встраивали код деактивации? – вернул он прежнюю тему. Баки покачал головой.

– Уверен. Слишком опасно. Слово можно услышать во время задания, и программа даст сбой. Несколько слов – это уже сложнее, и может сработать, если, конечно, успеешь их прочитать, пока на тебя прет Зимний Солдат. Так что… из того, что я помню, все решалось обнулением.

– Прости.

Помолчали.

– Когда ты Зимний Солдат… ты хоть что-нибудь чувствуешь? Если не помнишь, то, может, есть ощущения?

Баки вновь покачал головой. Стив не дал ему прочесть собственный код даже по бумаге. Побоялся, что Баки может впасть в кататонию, потому что транс без приказа был в понимании Стива равен цугцвангу.

– Просто проваливаюсь в темноту. Воспоминания потом возвращаются. Вижу все как сон, то есть… вижу свое тело, понимаю, что делаю, но это не мое понимание. И я не могу контролировать свои действия. Им движет сила приказа, Стив. Это чертовски мощная штука. Черт возьми, я себя чувствую выдрессированным спаниелем. Мне командуют, и я повинуюсь.

Стив рвано выдохнул.

– Почему ты не пришел ко мне? Зная про коды…

Баки посмотрел на него тяжело и долго. Затем отвел взгляд и осушил свой стакан.

– Я ждал тебя, – упрямо настаивал Стив. – Мы с Сэмом искали тебя два года, и ты не мог об этом не знать. Почему не пришел? Почему не обратился ко мне, если все было так серьезно?

– Потому и не пришел, – непонятно бросил Баки. – Не хотел попасть в психушку или тюрьму.

– Я бы никогда тебя не упрятал!

– Кто тебя знает? – он усмехнулся, не глядя на Стива. – Ты ведь тоже не спросил, где я был в момент взрыва в Вене. И может ли кто-то это подтвердить. Тебе показали по ящику, что виновен Зимний Солдат, и ты сразу поверил. Примчался проверять, в своем ли я уме. Как и все остальные. Психологическая экспертиза вместо допроса. Я не устраивал теракт, но всем было плевать. А доказывать… нет уж.

Стив почувствовал в горле жгучий стыд. Баки был прав, он поверил. И не спросил. Ведь Баки жил в маленькой квартире в Бухаресте, чем-то платил за нее, и устроился там давно, раз тайник с рюкзаком пришлось выламывать левой рукой. У Баки наверняка была работа. Водились деньги. Были связи. У него могло быть алиби, и это бы сразу решило столько проблем…

– Прости. Я должен был…

Баки улыбнулся шире. Смотреть на эту улыбку было больно.

– Ты и так сделал, что мог. Я тебе благодарен. Но… даже приди я к тебе, – он глубоко вздохнул, и продолжил уже без улыбки, – ты решил бы, что мне нужна помощь специалистов. Потому что не смог бы справиться сам, а мое состояние тебе бы вряд ли понравилось. Я тронулся, у меня фарш вместо памяти и чертовы коды. Меня надо лечить. Для моего же блага. А я, уж извини, на всю жизнь насмотрелся на живодеров в белых халатах, чтобы держаться от них как можно дальше. Даже ради тебя.

Стив встал прямо перед ним, и Баки с явной неохотой поднял голову. В белом он выглядел совсем бледным, и Стив впервые подумал о том, что причина ухода Баки в спячку кроется глубже, чем он предполагал.

– Почему ты не признался, что помнишь меня?

– Все-то тебе скажи, – он опять улыбнулся, и Стиву захотелось стереть эту улыбку кулаками. Или схватить его за майку и встряхнуть. Дважды. – Не знаю. Растерялся, когда увидел тебя там, всего такого воинственного, в полной форме и со спецназом…

– Спецназ был не со мной.

– Подумал, так будет лучше. Что если придется опять драться с тобой, то лучше уж сыграть в беспамятство.

Баки вновь опустил голову. В последнее время он редко смотрел Стиву прямо в лицо, когда был собой.

– Я найду способ из тебя это вытащить. Теперь это нужно как никогда, и я не успокоюсь, пока не получится.

– Не рви нервы, Стив, – протянул он устало. – Суперсолдат-калека… кому я теперь такой нужен?

…Вот тут-то Стива и ожгло, как плетью.

Он с досады всплеснул руками, хлопнув себя по бедрам.

– Вот мы и добрались до сути дела. Значит, причина в этом? – он махнул рукой на криокапсулу.

Баки глянул на него, катая упрямые желваки, покачал головой с досады, и глазами очень выразительно бросил «Иди ты к черту, Роджерс!». Но вслух ничего не сказал, и так понурился, что невольно напомнил Солдата.

И показался вдруг таким усталым, ослабевшим и загнанным, словно упали шоры с глаз.

Стив обозвал себя идиотом. Дважды. Не полегчало.

*

Баки был не в порядке. Стив знал это, но только теперь отчетливо увидел, насколько, и впервые всерьез испугался за рассудок друга.

«– Они не планируют взять тебя живым.

– Умно. Хорошая стратегия…»

«– Не обязательно все заканчивать боем, Бак.

– Это всегда заканчивается боем…»

«Не думаю, что стою всего этого…»

Перед Стивом сидела жертва.

Виктимизация. Кажется, это называется так. Баки мог делать вид, что все нормально. Шутить, улыбаться. Но… Он был жертвой все это время, от австрийского лагеря до побега из камеры в Берлине. Хуже того. Он ощущал себя жертвой и палачом одновременно. Вернув себе память, он впал в апатию. Нет… еще хуже. Глубже. В черную безнадежность. Понимание, что он не может быть нормальным. Не сможет больше жить, как все люди.

Как его не насторожило, что Баки молчал. Нехорошо молчал, тяжело. Он мог теперь легко назвать число Пи по памяти до сотого знака, описывать местность, делиться данными, даже вспоминать старые добрые времена. А о себе не говорил. О себе нынешнем. Словно у Баки было пережато горло, и выразить это было трудно, как толкать в гору камень, который обязательно скатится вниз.

Баки не говорил с ним, даже когда все стало почти нормально. Хотя… Ведь он сам только что сказал. В первую встречу за два года Стив смотрел на него, как на преступника. Одного этого хватило, чтобы Баки ощутил полное, беспросветное бессилие что-то доказать, оправдаться и объяснить. Бессилие, погрузившее его в немоту, провоцирующее на ложь. Бессилие – когда он понял, что даже ему, Стиву, другу, придется доказывать, что он невиновен. Он не признался, что помнит. Наверное, одного взгляда на Стива ему хватило, чтобы понять, кем он туда пришел. Капитаном Америка. Человеком, который уже все для себя решил.

Баки же, наверное, ждал этой встречи. Страшился ее, думал о ней. Фотография в блокноте с закладками…

Встретились.

В этот момент что-то внутри Баки окончательно умерло.

Настолько, что он выбрал ложь вместо правды и холод вместо жизни.

Конечно, дело было и в опасности тоже. Но в основном – в потерях. В потерянной руке, потерянных кодах, потерянном прошлом и потерянном настоящем, которое Баки сумел кое-как обустроить в Румынии за эти два года. А он, дурак, все думал не о том, о чем надо, и не заметил его потерь. Даже хуже.

Стив не придал им значения.

Не заметил, насколько Баки подавлен. Не было времени. Ему казалось, что все уже благополучно разрешилось, поскольку они оба выжили и нашли убежище. Пусть решение друга о криокапсуле и выглядело странным, мысли в тот момент больше занимали заключенные союзники, и Стив позволил Баки себя уговорить, приняв его аргументы за чистую монету. Поверив, что они продиктованы здоровым рассудком взрослого человека.

Дурак. Дважды дурак. Конечно, дело было в кодах. Они много говорили о том, что нужно каким-то образом их нейтрализовать. Но вот то, о чем промолчали, было важнее.

Что дальше?

Подавленность сочилась из глаз Баки, даже когда он улыбался. Он отводил взгляд от Стива чаще, чем прежде. Словно говорил: «Ты же крутой, Стив, ты всего добился, и тогда, и в этом новом времени. Ты не пропадешь. А я никто, у меня здесь ничего нет, у меня программа в голове, горы трупов на совести, и я калека. Ходячий мертвец. Поэтому оставь меня в покое со своими утешительными речами, я лучше посплю до лучших времен. Сбегу от этой проклятой жизни».

И Баки заперся в себе, сбежал в себя от себя.

У него был отличный предлог.

«Оставьте меня в покое» прозвучало как «у меня в голове коды, и я себе не принадлежу, поэтому так будет лучше для всех». Так ребенок прячется в чулан наедине со своим горем.

Бессильное отчаяние. Беннер в этом состоянии пустил себе пулю.

А Баки… «Хорошая стратегия…». Нет, он бы не стал. В его положении совсем необязательно самому трудиться. Можно просто не мешать другим. Когда все против тебя, устроить это легче легкого.

Он молчал на допросе. Смотрел тяжелым погасшим взглядом, мол, делайте, что хотите, мне уже все равно. Баки не хотелось говорить. Не хотелось драться. Не хотелось никому ничего доказывать.

Баки не хотелось жить.

Стив увидел это так отчетливо, что ощутил шок – как не замечал этого раньше. Не было времени. Он был занят. Было не до того, да даже если бы было… он бы все равно не заметил. Он не верил в гипноз без магии и не верил в психические расстройства как вид болезни. Ему казалось, что все пройдет само, что достаточно изменить условия и окружение на благоприятные и безопасные, и все само собой как-нибудь наладится, станет лучше. Он не верил в серьезность таких состояний. Сам Баки в прошлом тоже смеялся бы и говорил что-то вроде: «Да скоро трудами этих горе-психиатров мы начнем лечить даже плохое настроение, Стив!».

А теперь Баки болел. Давно и серьезно. Стив с ужасом видел, что не склонный к самокопанию Барнс не отдает себе отчета в серьезности своего состояния. Или отдает, но молчит.

Сыворотка удерживала его от саморазрушения, но сыворотка не лечит психику, а душевное здоровье Баки было далеко от нормы. Была бы здесь Наташа… у нее талант выводить на откровенность людей, считающих себя чудовищами. Эти бы заперлись в одной камере с двумя бутылками русской водки – и полчаса спустя уже пели бы «Катюшу» в две глотки…

Но у Баки здесь не было никого, кроме Стива. Незнакомых психологов к нему теперь Стив не подпустит на пистолетный выстрел. Но и сам он не представлял, что делать и как помочь.

Он никогда не отличался легким нравом. Это Баки был жизнерадостным оптимистом, который призывал его верить в себя и искать во всем плюсы. Стиву всегда казалось, что легко Баки с высоты своей привлекательности и популярности давать ему советы о том, как не унывать, но теперь, с высоты уже своей привлекательности и популярности, Стив мог с уверенностью сказать – это стоило Баки усилий. Всякий раз улыбаться, когда все вовсе не было хорошо. И находить нужные слова, когда у Стива все было плохо. Баки всегда был сильнее, более устойчив, более уверен в себе.

Именно поэтому Баки, сильный, не знавший себя жертвой в обычной бруклинской жизни, сломался теперь. Когда силы, превосходящие его во много раз, взяли в оборот и раздавили, сломали все то, чем он был.

И пришло бессилие. Оно поглотило его с головой – бессилие хотя бы на время уйти от войны. Бессилие стать прежним и вернуть безвозвратно утраченное, бессилие от того, насколько все плохо, насколько он замаран в крови и никакими словами, доказательствами и поступками от нее уже не отмыться.

Он хотел забыться и не вспоминать. Ни о чем. И нашел способ.

Это было похоже на мрачное помешательство. На тяжелую душевную муку за внешне спокойным лицом. Это было ненормальное спокойствие. Внутри его головы что-то кипело, там шевелились темные мысли о виновности, самоуничижении, беспросветном будущем, о потерянной руке и свой потерянности.

Стива начал исподволь пробирать озноб. Господи, да у него же дыра внутри. Дыра!

Стив провалился, канул в нее через серые колодцы глаз Баки. Словно в центре существа его друга находилась огромная, засасывающая пустота. И само ее наличие воспринималось Баки как острая душевная боль – что у него пустота на месте сердца и прежних чувств, как пустыня на месте, где когда-то росли деревья. Стив вспомнил, что со времени последнего боя не наблюдал за ним ни вспышек ярости, ни особой радости, ни вообще каких-либо ярких эмоций. Баки был спокоен, и он поверил этому спокойствию.

Идиот! Это была опустошенность.

Баки сбежал в криокапсулу. Как до этого в Румынии бежал от себя. И убежать не смог.

Это же для него, Стива, тогда все было почти привычно: плохие парни угрожают миропорядку, и надо куда-то бежать, кого-то спасать, что-то предотвращать. Для Баки, который с таким трудом становился собой, по крупицам вытаскивая себя из беспамятства, все военные операции были одной сплошной ГИДРОЙ. Он умел воевать, Зимний Солдат в нем умел это мастерски. Но Баки был в прошлом миролюбивым и жизнерадостным парнем, и насилие не было ему свойственно. Может, потому он даже на войне предпочитал убивать издалека. Как Баки Барнс, он бежал от ужасов, творимых его руками, отчаянно желая, чтобы война забыла его.

И к Стиву не шел по той же причине.

Там, где Капитан Америка, там опять война, грохот, трупы и падающие с небес города.

Он не хотел появиться на его пороге таким. Баки теперь принадлежал совсем другому миру, далекому от сияющего пантеона супергероев. Он не любил быть зависимым и не умел радоваться подачкам с чужого плеча, даже если это плечо лучшего друга. Он не пришел за помощью. Потому что не видел в Капитане Америка человека, способного ему помочь.

Нет, не так… На то, чтобы понять, что тебе нужна помощь, тоже нужно усилие. А у Баки не было сил.

И Стив впервые ощутил, что опоздал. В глазах Баки уже не было скорби от утраты спокойной жизни, но было другое, куда страшнее – чувство кромешной безнадежности. И Стив ничего не мог сделать с этим. Потому что отчасти вызвал это сам. Спровоцировал повторную виктимизацию, когда не заметил его состояния. Не было времени. Теракт, соглашение, Старк, Земо…

Как сейчас. Конечно, Бак делал вид, что все это ерунда, и рука вообще была неживая, так что невелика потеря.

Но иметь бионическую неживую руку все-таки лучше, чем не иметь никакой.

Бракованный суперсолдат. Стив уже здесь, в Ваканде, окружал Баки своим вниманием, считая, что тем самым проявляет заботу о друге. Вот только эта его любезная забота жгла Баки как уксус. Только теперь Стив видел это, вспоминая, как тот избегал его помощи, а если и позволял ее, то сцепив зубы и отводя глаза, словно не помогают ему, а режут по живому.

Баки ничего ему не сказал. Более того, за последнее время друг наловчился врать. Хотя врал он как раз плохо, но Стива царапало по сердцу то, что Баки скорее хотелось заговорить ему зубы, чем в чем-то откровенно признаться. Так, словно пропасть между ними за это время стала еще шире, и Стив был одним из тех, при ком нужно скрывать настоящее лицо.

Стив часто вспоминал их отношения в прошлом. Покровительственная дружба, опека, ощущение спокойной силы и заботы старшего брата. Баки был лидером, центром внимания, и считал взгляд Стива на него снизу вверх чем-то естественным. А вот сам смотреть на него снизу вверх даже на фронте не привык. Не научился.

И, вернув себе память, он изо всех сил жаждал вернуть самоконтроль. Хотел снова принадлежать себе. Хотел просто пожить спокойно. По-человечески. Вспомнить, расставить все по прежним, единственно-верным местам, и, насколько Стив знал Баки… он мог бы прийти к тому, прежнему цыпленку-Стиву, перед кем не страшно было бы показаться слабым. Но Стив уже давно был другой. Капитан Америка.

Это Капитан Америка нашел его в Румынии, Капитан Америка допрашивал его о Земо, с Капитаном Америка они ехали в тесной машине, дрались в аэропорту и летели в Оймякон… И взгляд, которым Баки смотрел на него сейчас, он уже видел. Взгляд, означающий: «Я подвел тебя, командир».

Впервые шкура Капитана Америка показалась Стиву невыносимо тяжелой.

*

– Извини, Бак, – он поймал себя на том, что возвышается над Баки, и сел рядом с ним на кушетку. – Знаю, что тебе тяжело. Но если ты еще раз спросишь, кому ты такой нужен, я тебя тресну.

Помолчали.

– Понимаешь, что что-то сильно не так, когда не можешь прихлопнуть москита обеими ладонями, – негромко заметил Баки, наполняя свой стакан в третий раз. Нотка горького смеха слышалась в его голосе.

– Я просто хочу, чтобы ты говорил со мной. Начистоту, как раньше. Я твой друг, а не командир. И ты мой друг, а не подчиненный. Столько всего случилось… но это ничего не меняет, – Стив положил ладонь на колено друга и посмотрел ему в лицо. – Я с тобой до конца, Бак.

Дурак. Трижды дурак, будь он проклят… Баки долго молчал, глядя в стакан тяжелым бесцветным взглядом, катая хмельную жидкость и глядя, как ровный белый свет играет на ее поверхности.

– Дело не в руке, – заметил он отстраненно и тускло. – Не в руке, а в искуплении, Стив. Единственный способ искупить то, что я творил – это принести больше пользы, спасти больше жизней, чем я отнял. А без руки какой от меня толк? Я даже себя вряд ли смогу защитить. Дрянная из меня сейчас боевая единица.

– Ты же не владел собой. Тебе нечего искупать. Не ты убивал людей. Скорее уж, это людей убивали тобой.

– Я не знаю, как с этим жить, Стив, – медленно проговорил Баки, и сразу стало ясно – не про руку. – Я помню, как они кричали. И я не знаю, как все это принять.

– Ты не обязан принимать это.

– Да, так, но… Что предлагаешь говорить Старку и другим? Что это был не я? Что я был запрограммирован? Что на самом деле их убил кто-то другой моими руками? Что мне жаль, что так получилось?

– Это правда.

– Да, правда, – Баки невесело хмыкнул. – Я не виноват, так? Вот только убил их я. И я это помню. Если возьму на себя ответственность, то признаю, что между мной и программой Солдата нет никакой разницы. Значит, все это делал я, и мне нет оправданий. А если не приму, то… все равно это дерьмово пахнет.

– Это был не ты, – с нажимом проговорил Стив.

– И что с того? Старку показали, как человек с моим лицом убил его мать. Показали, понимаешь? – Баки посмотрел ему в лицо. – Если бы на моих глазах кто-то убил маму, я бы тоже не оставил от ублюдка и мокрого места. И рациональные доводы о том, что он сделал это под гипнозом, боюсь, были бы бессильны. Мы с тобой дрались с ним и защищали друг друга, но… будь он со мной один на один… я бы, наверное, не стал уклоняться и давать ему сдачи. Потому что часть меня считает, что я это заслужил.

– Он бы убил тебя.

– Да. Может быть, этим бы все и решилось.

Стиву потребовалось досчитать до десяти, чтобы унять вскипевший в груди крик.

– Нет, – твердо сказал он. – Никакие конфликты не решаются смертью. Потому что ты – моя семья, Бак. И, покарав убийцу своей семьи, Тони тем самым убил бы мою. А я бы за это убил его. И все покатилось бы дальше.

Помолчали. Баки задумчиво смотрел перед собой. Поставил стакан на столик, налил себе еще.

– Я уверен, что Тони примет это, – продолжил Стив. – Не сразу, но примет. Потому что он уже знает, что ты не виноват, просто пока не желает мириться с этим знанием. Ему еще слишком больно это принять. На это нужно большое мужество, а у него была трудная неделя. Пеппер, наш раздор, потом Роудс…

– И я. Прямо вишенка на торте, – Баки залпом осушил стакан, даже не поморщившись. – Ты действительно веришь, что такое можно простить?

– Не простить, – поправил Стив. – Принять как данность. Нужно верить в людей, Бак. Ванда Максимофф простила Тони, хотя считала его причиной гибели своей семьи. И еще Старк создал Альтрона, который убил ее брата. Всех потерять из-за одного человека…

– И она простила его?

– Не сразу.

– Как?

– Ну, она сказала, что больше не хочет искать виноватых. И еще – что больше не хочет быть жертвой.

– Всем бы ее решимость.

– Он справится с этим. Придет время, когда Тони захочет тебя увидеть просто для того, чтобы посмотреть тебе в глаза и понять, что жажда твоей смерти его отпустила. Что он просто может выдержать это.

– А ты?

– А со мной сложнее. Я предал его. Этого, боюсь, он никогда мне не простит.

Помолчали.

– Думаешь, справимся? – тихо и без улыбки спросил Баки.

– Будем пытаться. Надо тебя спасать.

– И ты знаешь, как?

– Надеюсь, что знаю.

Баки усмехнулся и покачал головой.

– Если у тебя получится, это будет уже что-то. Не хотелось бы снова проламывать тобой стены. Если найдешь способ лишить меня этой возможности, я буду только рад.

И Стив, склонившись, несильно боднул Баки головой в плечо. Справимся, дескать. Вместе.

Это был их жест. Им они в далеком бруклинском прошлом выражали целую гамму чувств. «Прости меня», «Не вешай нос», «Не дуйся», «Я с тобой», «Все хорошо», «Доброе утро», «Спокойной ночи»…

Он не делал так ни разу с тех пор, как стал Капитаном Америка.

*

Лежа в своей комнате, Стив смотрел в потолок – ровный, гладкий, белый. И думал.

Думать о Баки было тяжело и больно, поэтому он направил поток в иное русло, подальше от острых тем.

Старк больше не выходил на связь. Не то, чтобы Стив всерьез ожидал иного, но… это было тяжело и неправильно. Груз тяготил душу, и от того, что Стив считал себя правым, тяготил вдвойне.

Тони был не прав. Нет, не по поводу Баки и своей семьи, тут с ним трудно было спорить. Личное на то и личное, а у Тони к Баки серьезные личные счеты. Пусть он еще не позволил себе понять, что, будь на месте Баки Халк, Старк не стал бы убивать доктора Беннера. Просто Баки не зеленеет, и разуму сложно понять и поверить, что человек на экране не отвечает за собственные действия. Тони не умеет справляться с эмоциями, часто идя у них на поводу. Если бы у Старка в тот момент было чуть больше здравого смысла, он бы обозлился на ГИДРУ. На тех, кто действительно захотел убить и убил его родителей руками Зимнего Солдата.

Тони нужно время обдумать и обчувствовать это.

Организаторы не здесь. Они наверняка уже давно мертвы. Но Тони не понимает и не хочет понимать, потому что вытаскивать мертвецов из могил не так утоляет чувство мести, как всласть оторваться на живом исполнителе. Значит, здесь их пути расходятся.

Впрочем, Стив оставил лазейку для контакта. А там – будь, что будет.

Тони был не прав насчет соковийского соглашения. И пусть у него была своя правда, Стив бы куда серьезнее выслушал и с большей вероятностью принял бы доводы Тони, если бы тот сам был образцом ответственности.

Но он им не был.

Он не взял на себя Соковию. Не взял на себя Альтрона.

Стив слишком хорошо помнил рождение Вижна, самоуправство Тони и его несгибаемую, почти фанатичную уверенность в собственной правоте. Незамутненную готовность создать второго монстра без учета мнения команды, без их совета и согласия, как создал и первого. Стив слишком хорошо знал Тони, чтобы судить о том, что им движет. Он знал, что Старка тяготит чувство вины, и именно поэтому говорить с ним рассудительно было бесполезно, поскольку Тони поступал так, как поступает всякий эгоист, не привыкший долго выносить давление совести.

Старк начал делить свою ношу на всех. Как нашкодивший мальчишка начинает отбрыкиваться: «Я?! А что я?! А они, они же тоже…». Стив тогда не стал поднимать вопрос о том, кто виноват. Не было времени, вопрос «что делать» был актуальнее, да и добивать лежачего он посчитал недостойным. А зря. Нужно было напомнить, для чего они держатся вместе. Опоздал. И Старк активно начал делить ответственность поровну, взяв на себя роль главного распределителя. Прикрываясь «мы», когда на деле это значило «я».

«Нам нужен поводок», «мы – национальная угроза», «нам следует», «мы должны»…

Он с такой готовностью ринулся демонстрировать лояльность, словно стремился таким образом договориться с собственным чувством вины, умаслить совесть, уличая в ошибках других. Я все искуплю. Я буду стараться. Я докажу, что я на правильной стороне… Так в свое время в нацистских лагерях выбирали надсмотрщиков из числа заключенных. И Стиву упрямо казалось, что если Старк решил, что он, Стив, преступник и должен сидеть в тюрьме, то соседней должна быть камера Тони. Да и все остальные… как можно было со своими – вот так?

Сейчас те Мстители, которые пожелали остаться с ним, обживались во Франции, не подписавшей соковийское соглашение. Что казалось своего рода иронией судьбы, поскольку именно Ваканда, бывшая французская колония, представляла соглашение на трагической встрече в Вене. Здесь не любили Францию, равно как и вспоминать лишний раз о своем колониальном и работорговом прошлом. А Франция охотно приняла у себя героев и теперь дулась от гордости по этому поводу, бравируя этим на камеры на всех уровнях, от президента до телешоу.

Но отказ французов подписывать акт имел и двойное дно. Стив уже слышал краем уха о секретной организации при Министерстве Обороны Франции с резиденцией в Тулоне. По слухам, в нее входили мутанты и бог знает кто еще. Не подписав соглашение, французское правительство тем самым стремилось прикрыть своих агентов от международного контроля. Как и Великобритания, Россия, Австралия, Япония, Китай, Греция и еще семьдесят государств, входящих в ООН. Впрочем, возможно, многие из этих семидесяти отказывались от соглашения по другим причинам.

Стив глубоко вздохнул и, сцепив руки в замок, сунул их под голову, возвращая мысли в прежнее русло.

Старк был не прав. Хотя Стиву было искренне жаль Тони. В этой войне он потерял больше всех. Он и раньше-то не очень умел отделять личное от важного, позволяя эмоциям влиять на свои суждения, но на сей раз это было особенно опасно. Стив отдавал себе отчет в том, что его собственные действия в этом конфликте тоже во многом были продиктованы личным. Продиктованы Баки. Но насколько Тони отдавал себе отчет в том же самом?