Текст книги "Следуй за солнцем (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Не подозревайте меня в том, чего я ещё не совершил. Мне нужен был любой человек со словесной кафедры.

Дорак, как минимум, не солгал: ему предстояло разобрать немаленькую стопку отчётов, а некоторые – подкорректировать. Разумеется, в рамках своих полномочий, чтобы сгладить острые углы и лишить будущих читателей впечатления, что ОГУ трещит по швам.

ОГУ, конечно, трещит, но сладкоголосым чинушам об этом знать не обязательно.

– Хотите, чтобы я документы подделывал? – оживился литератор и плюхнулся в кресло. – Готти, иди погуляй…

– Подредактировал, – поправил Квентин, глядя вслед затрусившему в коридор волкодаву. – Я бы справился сам, причем с великим удовольствием, но в этот раз с нас запросили в два раза больше обычного.

– С радостью избавлю ваши бумаги от ереси, господин председатель. Нет ничего приятнее, чем баловаться со словами, – практически пропел Марсель, просматривая первый попавшийся текст. – Хотите убрать всё, что касается всяких раканов и окделлов? Боже ж ты мой, когда Окделл выветрится из этих стен…

– Никогда. Хотя его сын сумел изменить моё мнение о себе, – признал Квентин. – Я не ожидал от него таких определённых решений. Эгмонту хотелось лавировать между своим понятием чести, работой, студентами и великой целью реформатора, а ребёнок взял и послал к лешему нашего друга Штанцлера.

– Поверьте мне, это вряд ли была стопроцентная инициатива ребёнка, – пробормотал Валме, якобы полностью погрузившись в работу. Квентин был уверен, что он слушает внимательнее, чем на педсовете.

– Догадываюсь, но определённость всегда хороша, и неважно, откуда она взялась. Меньше сомнений – меньше проблем… Да, Валме, я бы хотел вас попросить свести на нет все упоминания ректора. На него любят ссылаться в выводах, но лучше оставить от Оллара только его подпись.

– Вы его совсем разлюбили? Бедняга ректор.

– Не в этом дело. Ему всё-таки не удалось произвести должное впечатление на господ чиновников… К сожалению, ректор олицетворяет университет, сколько бы людей ни действовало за него за кадром. Теперь они уверены, что подловят нас не столько на долгах, сколько на каком-нибудь давно забытом тёмном деле. У ОГУ самого по себе долгая история, ещё до Фердинанда.

– Я, конечно, могу, но это разве не традиционная модель таких отчётов? Дифирамбы ректору, краткий пересказ незабвенных достижений, каждый месяц новых, снова дифирамбы ректору.

– Дифирамбы, – улыбнулся Дорак, – можно сократить. За счёт научной работы, например. Приближается защита этого ужасного монстра, я прав?

– Да уж не лев, – благодушно отшутился Валме. – Чем ближе к делу, тем бледнее студенты. Несчастная молодёжь поняла, во что вляпалась, в последний момент.

– В пространное сочинение общего характера, которое придётся раскладывать по полочкам перед комиссией.

– Именно.

Кто бы в министерстве ни придумал эту научную работу, она была кошмарна. Квентин помнил, что раньше в ОГУ принимали по результатам вступительных экзаменов и какого-то расплывчатого эссе – то ли по классической литературе, но с обязательной отсылкой к современным реалиям, то ли по социальной тематике. Он и сам что-то такое писал, но когда это было! Сейчас вступительные испытания упростили, но дикую работу навязали на годы вперёд. Через пару недель первый курс выдохнет свободно, ровно настолько, чтобы надышаться, а потом им любезно напомнят о многочисленных работах по специальности…

– Был бы другой ректор, они бы перед нами на коленях стояли, – неожиданно для самого себя буркнул председатель, переворачивая увесистую папку с отчётом о работе факультета точных наук. Райнштайнер перестарался, впрочем, его тексты почти никогда не нуждались в правке.

– Вы долго держались, любезный Квентин, – похвалил Валме, на глазах Дорака превращаясь в вежливый кусочек льда. – Если вы так завуалированно пытались выяснить, где Рокэ, то он всего лишь на лекции.

– Вы меня восхищаете и пугаете одновременно. Но признайте, что наш общий друг был бы лучшим ректором, и я имею в виду не в сравнении с Фердинандом, а вообще. Фактически, Рокэ и так ректор… Вы знаете, зачем нужна нумерация проректоров?

– А, ещё какие-то есть? – хмыкнул Валме. – Извините, упустил.

– Вот именно. Одну должность – ректора – распылили на нескольких человек, те, в свою очередь, ещё на нескольких, и получилась огромная бюрократическая брюхастая тварь, – Квентин не помнил точно, про какую страну он читал такой вкусный эпитет, но не стал отвлекаться. – Первый проректор на то и первый, чтобы оправдывать свой порядковый номер. Наш оправдывает. Но я не могу понять, почему Рокэ согласился стать объектом притяжения всех скандалов и вытащить университет из капкана и при этом не соглашается принять это скромное повышение. Ничего не изменится.

– И в то же время изменится всё, – Дорак выждал с минуту, но Марсель продолжать не стал.

– Вы в чём-то правы. Если бы тогда, лет пять назад, я знал, что так будет…

– Вот ТОГДА бы и действовали, – ослепительно улыбнулся Валме. Квентин продолжал наслаждаться его перевоплощением, в то же время порадовавшись, что их разделяет стол. – Давайте будем откровенны, дорогой Квентин – момент упущен, и остаётся лишь делать то, что вы уже напридумывали. Если Рокэ каким-то чудом, в которое он, к слову, не верит, согласится стать ректором сейчас, это ничего не изменит.

– Иногда непредсказуемые ходы спасают игру, – не сдавался Дорак. – Поверьте, мне тоже не хочется его заставлять…

– Заставлять? Святые кошечки, – воскликнул Марсель, – я передам ему это слово, хоть посмеётся…

– Валме, вы же любите это место?

– Место, работу или занудных коллег? Конечно, обожаю. У меня, знаете ли, нет в привычках делать то, чего я не люблю. Раз я до сих пор здесь…

– Значит, мы с вами защищаем одно и то же – свой университет. Только я никак не могу понять, откуда взялась пропасть между нашими мыслями.

Квентин понимал, но ему хотелось, во-первых, это подтвердить, а во-вторых – в последний раз попытать счастья. Да, метаться было поздно, да, согласно их совместному плану Рокэ блистательно исполнял роль серого кардинала и плохого следователя, и ещё неизвестно, сколько времени он играл, а сколько – действовал по собственному разумению. Но если вдруг что-то сорвётся с деньгами, вытащить их из бюрократического омута сможет только очень сильная рука, а ректором Фердинанду по-любому больше не быть.

– Пропасть, говорите? – Марсель собрал в охапку оставшиеся бумаги и, как ни в чём не бывало, встал с кресла. – Вы ради своих затей жертвуете проректором, а я на это не готов. Хорошего дня и вечера, господин председатель, а готовые отчёты я пришлю часа через полтора.

***

«Старый кофейник решил короновать тебя через меня», написал Марсель и пихнул телефон в угол стола. Свой стол всяко лучше, чем стол Дорака, а ещё на кафедре есть кофе. И чёрт его дёрнул соглашаться на дополнительную работу?! Впрочем, он Квентину не соврал: работа эта оставалось привлекательной и милой сердцу – подумаешь, учить других складывать буквы или переставлять эти буквы самому… А ведь можно так поставить, что между строк родится два, а то и три дополнительных смысла. Но на эту роскошь требовалось время, а времени у Валме оставалось мало, так что он отложил несвоевременные мысли на полочку и занялся изъятием ректора из отчётов. Какая нелепость – они вынуждены убирать из официальных бумаг главное представительное лицо…

«Я понимаю, что вы оба влюблены в меня, как первокурсницы в Ракана, но эти встречи фанатов лучше прекратить», пришёл язвительный ответ. Марсель хмыкнул и подумал, что шутки шутками, а Дораку доверять нельзя. С него станется в последний момент выкинуть что-нибудь такое, что поломает планы каждой стороны и оставит в выигрыше… да никого не оставит, и выбора тоже. И придётся Рокэ стать ректором. Хотя кого он обманывает, подумал Валме, Рокэ скорее выцапает обратно Эгмонта, чем займёт роскошное ректорское кресло.

– Вас Готти потерял, – сообщила Матильда, заглядывая на кафедру. В кои-то веки Марсель был рад видеть своего декана – не хотелось думать о всяком противном. Как же он ошибался!

– Готти, ко мне. Вас тоже приглашаю, великолепная Матильда, если хотите…

– Спасибо, что пригласили меня на мою кафедру, вы как всегда очаровательны, – злоязыкая дама в долгу не осталась, но она всяко приятнее Дорака! – Бумажки сами разгребёте?

– Уже заканчиваю…

Матильда сидела в своём кресле, задумчиво играя с псом, Готти весело ловил мячик и приносил обратно, а Марсель постепенно догадывался, что от одного неприятного разговора случайно укатился во второй.

– Вы прекрасно слышали наш с внуком разговор зимой, – хрипловато и без вступления начала деканша. – Если помните, речь шла о наёмных ублюдках, с которыми связался Альдо.

– Самое интересное я прослушал, – вежливо ответствовал Валме. – Что за ублюдки?

– Наёмные, твою кавалерию, – огрызнулась Матильда. – У вас всё в одно ухо влетает, а в другое вылетает? Хорошо, что я сразу к Алве пошла…

– У меня даже не влетает, дорогая Матильда. Значит, Рокэ в курсе, – он вспомнил недавний разговор с великим и ужасным и понял, что единственный остался в дураках. – Обидно, знаете ли! А как это было?

– Это было, как вы выражаетесь, печально. Сдаётся мне, что Альдо не нужен был Эгмонт и не нужны сейчас все эти бунтари-молокососы, – разговорилась женщина, а Валме слушал. – Внимание ему надо, причем королевское! Тьфу ты, недоглядела… и Робер недоглядел, куда нам за ним – вбил себе в голову, что самый лучший, а оно оказалось не так.

– Была у меня мысль, что наша звезда Эгмонт уже давно стала предлогом, – соврал Марсель, поскольку эту мысль он стащил у Рокэ. – И чего же дальше?

– Дальше встретились два несчастья, – невесело усмехнулась Матильда. – Одному не пойми чего надо, но чтобы круче него – только варёное яйцо. Другое хлебом не корми, дай набиться на скандал, причём такой, чтоб всем универом ненавидели. Узнаёте?

– Узнаю, – с нежностью подтвердил литератор.

– Вот и они друг друга зачем-то узнали, – деканша покачала головой и раздражённо заметила: – Универ этот треклятый идёт ко дну, денег нет, надежды нет, студентам врать уже нечего – всё переврали, что могли, а у меня у внука крыша съехала. Да так, что обратно уже не прикрутишь.

– Прикрутить что угодно можно, лишь бы руки из плеч росли, – высказался Марсель и вовремя поймал себя за язык: о предположении своих друзей, что Ракан мог помешаться в прямом смысле, его бабушке говорить не стоит. – А что, совсем безнадёжно? Говорите, наёмные ублюдки?

– Да что вы прицепились к этим ублюдкам? Точно я не знаю, не разобралась ещё, но Альдо задался целью досадить вашему Алве… как следует.

– Я вас утешу или расстрою, если скажу, что выходит у него не очень?

– Обяжете, – нашлась Матильда. – А лучше будет, если он попадётся с поличным… Грех такое бабке говорить, но других вариантов нет. Я-то могу считать, что Альдо просто забавляется и злится на препода, который его неоднократно – и за дело – заваливал. Я бы так и считала, не знай его получше… Закусил удила – и всё, пиши пропало.

– Думаю, доказательства наберутся. Городок-то у нас небольшой, хоть и престижный, – пробормотал Валме, перебирая в памяти узнанное недавно о связях Марианны. – Только время ваш внучок выбрал неподходящее…

– Знаю, – с досадой отозвалась деканша. – Универу сейчас скандальный арест свихнувшегося студента нахрен не нужен, Альдо ничего не знает и знать не хочет, но чувствует, что руки у него развязаны. Давайте попробуем раз в жизни выйти на компромисс, Валме. Меня беспокоит внук, вас – Алва, они друг друга пытаются сожрать. Мы с вами мало что можем, но если…

Телефон задрожал, как пугливая красотка, и отвлёк Марселя от «но если». У Рокэ, что ли, чутьё на разговоры, которые прямо или косвенно касаются его? Когда-то давно они договорились выжидать шесть гудков, если дело не срочное. Гудки соответствовали истеричным подпрыгиваниям, то есть, вибрациям мобильника. Валме сосчитал три и понадеялся, что на этом дело кончится. Не кончилось.

– Пока не поздно, – закончила Матильда. – А вы правы, Валме. В ухо и не влетает.

– Простите, я весь ваш! – Марсель не сводил глаз с телефона. Четыре, пять.

– Я замужем, и на этот раз счастливо. Вы на звонок ответите или будете ждать у моря погоды?

– Очень рад за вас с Адрианом… – Нет, ждать он не будет. И Рокэ не будет, если дело не срочное. Шесть, семь, восемь. – Простите, Матильда, я вернусь…

Он выскочил в коридор и убедился, что рядом не бродят никакие штанцлеры. Глянул на часы: пара кончилась полчаса назад, время позднее, в универе одни выпускники, а куда собирался пойти проректор? Впрочем, если бы он сам знал, куда идёт, жизнь была бы проще.

– «В аду горят не души, а тела», – продекламировал Алва после девятого гудка. – «Не мы, а наши грешные дела. Я омочил и сунул руку в пламя: вода сгорела, а рука цела». Омар Хайям, которого ты мне в нетрезвом состоянии усиленно рекомендовал. Ты доволен?

– Рокэ, я тебя убью. – Марсель сосчитал до десяти и максимально ласково повторил угрозу, после чего уточнил: – Ты либо сам в состоянии, либо нарываешься, я натравлю на тебя Готти, это что за шуточки?

– Это не шуточки, а великий поэт, – он издевается, нет, он точно издевается. – Впрочем, сгорела не только вода и не только у Хайяма. Вслед за метафорической жидкостью последовала моя квартира, к сожалению, вполне реальная.

– Куда? – только переспросил Валме.

– В пламень, – снисходительно повторил проректор. – Неугасимый. Хотя нет, кто-то уже вызвал пожарных.

– У тебя пожар, – перевёл на человеческий Марсель. – В доме! Вот дерьмо. А ты-то где?

– Любуюсь на это зрелище с улицы… Вынужден признать, что я собирался туда заехать и попробовать выспаться, но на первом этаже корпуса столкнулся с Окделлом, которому было что-то очень надо… Тогда хотелось Окделла побить, а вот теперь я думаю, – будничным тоном рассказывал Рокэ. – Милая задержка.

– Беру свои слова обратно, ребёнок пригодился, – пытаясь не разбить какую-нибудь университетскую реликвию, ответил Марсель, меряя шагами коридор. – Соседи целы?

– Да, их не было дома. Должен был быть я, но увы.

– Я понимаю, что тебе до лампочки полыхающая квартира, но что-то всё-таки не так, раз ты звонишь? Моро в универе…

– Моро в универе. А твоего подарка больше нет, потому что он остался там. Соболезную…

Марсель с трудом вспомнил о дурацком блокноте и сосчитал на этот раз до пятнадцати. Припомнил строгого папеньку, строгого папеньку Рокэ, строгую Матильду и сделал всё, что мог, чтобы не наорать на своего неповторимого друга за его шутливое настроение. Хорошее настроение, только Алва в основном шутит, когда закрываются универы и горят квартиры. Когда он решил, что всё-таки наорёт, Рокэ наконец сменил тон:

– Моро в универе, и ты, надеюсь, тоже. Оставайся там и никуда не ходи, даже через дорогу. Лучше всего – поговори с госпожой Алати о её чудесном внуке, если вы ещё не пересеклись на кафедре, и запоминай как следует, а не как обычно.

– В процессе, – выдохнул литератор. – Главная новость на данный момент – ты ему не нравишься. Очень.

– Я заметил, – отозвался Рокэ. Если бы интонация была осязаема, телефон бы покрылся коркой льда.

Марсель представил, как такой же коркой покрывается неугомонный Ракан, желательно навсегда, и блаженно улыбнулся.

========== 19. Ричард. Робер ==========

Комментарий к 19. Ричард. Робер

Royal Republic – Getting Along

Дик в третий раз переслушивал Getting Along, потому что напрочь забыл убрать музыку с повтора. Старый дряхлый магнитофончик ютился на краю стола и играл совсем тихо, но всё-таки играл! Стоило дождаться отца, чтобы он уговорил матушку снять хоть какие-то из её диких ограничений. Девчонки восприняли всё буквально, и у них музыка гремит на полную катушку, Ричард почему-то не поверил в такое счастье – может, потому что раньше тоже думал, что «это навсегда»?

Да и тихая музыка не так отвлекает от занятий. Взъерошив отросшие волосы и с головой зарывшись в учёбу, Дик ткнулся носом в очередное подчёркивание красной ручкой. Аккуратная прямая линия, подводит только ошибку и ничего больше – это профессору Райнштайнеру не нравится его доказательство… Исправлено, смотрим дальше. Огромный путаный текст – историческое эссе. Истории у них больше не будет, общие предметы подходят к концу, но профессор Вейзель постарался и отметил такие мелкие огрехи, каких бы кто другой и не заметил. Жирный красный маркер, чтобы было видно. Да уж, такое не заметишь… Чем ближе конец весны и учебного года, тем больше всплывает долгов, «хвостов» и недоделок, и если бы Ричард не видел, как загибаются остальные, то решил бы, что он неудачник. Но гремучая смесь его осенней замкнутости, упрямства и стремления всем на свете всё доказать привела к удивительным результатам – Дик оказался почти без «хвостов»! Он и не предполагал, что в общем рейтинге успеваемости будет аж четвёртым с курса, но это удалось!

Единственная новость, которая вызвала искреннюю улыбку у отца – его четвёртое место… Впрочем, стоит сделать оговорку – единственная новость из всех, что он приносил из универа. Школы девочек (Айрис училась отдельно от Эдит и Дейдри) Эгмонту нравились, о них можно было болтать, сколько угодно, но стоило Ричарду заикнуться о своем факультете – за столом повисала гробовая тишина и немая укоризна. Он знал, он был уверен, что это всё равно из-за матушки, но отец так и не научился ей перечить…

– Ричард. – В дверь стучала Мирабелла, и он быстренько приглушил магнитофон. – Не засиживайся допоздна, к тебе скребутся кошки.

– Да, матушка.

Вот так всегда – никаких тебе «не перетрудись», это всего лишь кошки мешают спать остальным. Дёрнув плечами, Дик перебрался со скрипучего кресла на относительно здоровую кровать, захватив с собой тетради три-четыре, и вместо настольной лампы включил фонарик. Конечно, кошек не обманешь, но и бросать работу он пока не собирается. Всего одиннадцать! Режим дома, как в казарме… Вот у Арно иногда вообще не ложатся…

Очередной завершённый реферат. Тут никаких пометок, просто скупое «хорошо» в конце. Это Арамона заставил его расписывать историю гольфа – дополнительно, в наказание за какой-то прогул. Господи, кто из наших не прогуливал Арамону? Даже его старшая дочка, с которой Дик познакомился у Альберто, и та говорит, что это простительно. Характер у физрука тот ещё, тяжелее, пожалуй, колонн на первом этаже универа.

А это у нас что… Ричарду пришлось уткнуться лицом в подушку, чтобы не хохотать на весь дом. В этот раз Алва раздобыл зелёные маркеры с блёсточками… Дело было не в том, что блёсточки импонировали первому проректору, просто однажды кто-то заметил на педсовете, что делать пометки нужно исключительно красной ручкой с тонким пером. Как сказал по секрету Робер, которому сказал Валме, в тот же день Рокэ выкинул все красные ручки и больше никогда ими не обзаводился, а магистранты исторического факультета буквально засияли всеми цветами радуги.

Было бы веселее, не подчёркивай зелёный маркер больше половины. Дик вздохнул и углубился в собственные ошибки. Ещё осенью Алва предупредил, что будет его гонять, как оруженосца на уроке фехтования. Что ж, господин проректор слово держит – после каждой масштабной проверки Дику хотелось выброситься в окно, а ещё лучше – предварительно сжечь все свои научные изыскания. Обиднее всего было то, что все придирки возникали по делу, а когда он исправлял дотошно каждую запятую, работа выглядела великолепно.

Большинство пометок очень лаконичны: «доказательства?», «предвзятое отношение», «ссылка?», «фактическая ошибка», но попадаются и весёлые. Однажды Ричард чуть не схлопотал сердечный приступ, когда увидел, что радостной оранжевой ручкой исписаны две трети листа. Там оказалась история из жизни в тему работы, «вынужденно размещённая здесь, потому что мне некогда рассказывать её при встрече». Сегодня он обнаружил безумно правдоподобный рисунок клеща на полях: Дик сломал голову, пытаясь понять, при чем здесь клещ, а потом нашёл опечатку – текстовый редактор съел «тематический ключ» и превратил его в насекомое.

«Нельзя было просто подчеркнуть слово?» – задумался Ричард, и тут под дверью начала орать первая кошка. Началось…

– Тихо, не шуми, блохастая, – цыкнул он, приоткрывая дверь. Кошка радостно нырнула внутрь, но Дик не успел расстроиться, потому что на пороге стоял ещё и отец. – Пап, ты не спишь?

– Как и ты, – приветливо улыбнулся Эгмонт и потрепал его по плечу, но как-то неловко. – Если не очень отвлекаю, всё-таки студент…

– Нет, что ты, заходи… – Дик покосился на кровать, где развалились всевозможные бумаги. Реферат для Арамоны очень удачно прикрыл генеральную редакцию научной работы: наверняка отцу знаком почерк Рокэ. – В кресле удобно, только оно скрипит.

– Я помню, – как и на многие вещи в этом доме, на кресло отец посмотрел ностальгически. Оно и впрямь скрипнуло на весь этаж. – Много долгов накопилось к концу года, Дикон?

– Нет, – не скрывая гордости, похвастался он. – Так вышло. Я и сам не думал, что окажусь в первой пятёрке успевающих…

– Ты этого заслуживаешь. Ты всегда был трудолюбивым ребёнком, – Эгмонт вспоминал прошлое и гладил кошку, Ричард был рад, что он здесь, но как же отец стал выбиваться из интерьера его комнаты… – Но неусидчивым.

– Ну пап…

– Очень, – подмигнул тот. – Пока не увлёкся старыми войнами. Для всего остального приходилось заставлять… Но я рад, что ты взялся за ум, Дикон. Нужна только твёрдая рука, чтобы направить твою энергию, и чтобы ты в этой руке не сомневался. Тогда ты достигнешь очень многого, а потом сможешь справляться и сам.

Ричард многозначительно что-то промычал. Рука-то была, и не только рука, а целиковый господин проректор.

– Да знаю я, – неожиданно благодушно перебил его мысли Эгмонт. – Август ещё в ноябре наябедничал. Жаль, конечно, что ты угодил к Алве, но выглядишь нормально…

– А как я должен выглядеть? – растерялся Дик.

– А что, наш проректор встал на путь истинный? – сухо переспросил отец. – Насколько я помню, студенты бегали не к нему, а от него.

– Конечно, если ничего не делать целый год, а потом припереться на экзамен – убежишь, – неожиданно для себя буркнул Ричард. – Это справедливо…

Он только потом понял, что заявил Эгмонту Окделлу о справедливости Рокэ Алвы, но решил, что речь-то о другом, значит – прокатит. Отец о чём-то думал, гладя уже двух кошек – набежали, надо было дверь закрыть!

– Я, конечно, не историк, но ваша невыносимая годовая научная работа на общую тему при мне была, – вспоминал Эгмонт. – Ты уже знаешь, как проходит защита? – Ричард кивнул, хотя он старался не думать об этом кошмаре вплоть до самого Судного дня. – Твой научный руководитель придрался к моему студенту… из-за сущей ерунды, сейчас уже и не вспомнить. Ребёнок не был готов, я тоже, но мы попытались доказать свою правоту, и не только мы – комиссия участвовала в споре. Как ты можешь догадаться, Алву мы не переспорили, он чуть ли не в одиночку доказал, что неправы мы.

– И что дальше?

– А что… Студенту, конечно, балл понизили. Никто бы не заметил эту ошибку, она была не столь значительна, но она была, и все это признали. Я так и не узнал, за что он так накинулся, – поджал губы отец, – мы пришли к выводу, что студент на плохом счету у Дорака и ректората, а кто исполняет волю Дорака и ректората, все прекрасно знают. У нас там всё так делалось, Дикон… кто-то угоден, кто-то – нет, и это деление не всегда совпадает с реальными заслугами.

Ричард вспомнил Альдо с его ненавистью и вспомнил Робера, который рассказал о том, как Альдо упрямо и навязчиво игнорирует учёбу. Не все предметы, конечно, ведь ему надо держаться на плаву, чтобы не вылететь. Но Дик разочаровался всерьёз, когда понял, что магистрант нарвался из-за собственных прогулов и промахов – да, Рокэ третировал его на всех экзаменах и защитах, но это было потом, а сначала Альдо демонстративно гулял и дерзил преподавателям. К концу года Ричард уже не сомневался, что проректор Алва ничего не делает просто так, даже если его решение или поведение выглядит странно, у каждого действия есть причина. Вопрос лишь в том, кто может до этих причин докопаться.

Дик посмотрел на родного отца. Он не может повторить это вслух. Эгмонт не Штанцлер, он не станет устраивать истерику из-за того, что Ричард примется оправдывать Рокэ… Но всё равно будет невесело.

– Я запомню, пап, – только сказал он.

– Не подумай, что я пришёл повторять тебе проповеди Августа, – усмехнулся Эгмонт, уходя. – Напротив, хотел сказать, что если ты удержишься на хорошем счету у Алвы, то многого добьёшься. Впрочем, это ты знаешь и сам…

Вот именно! Ричард снова прикусил язык, потом закрылась дверь. И вроде бы отец и дядюшка Август признавали его правоту в конце концов, но делали это таким тоном, что становилось ясно – они просто сдались и не пытаются его переубедить.

И не переубедят. Пусть Дик ещё не разгадал загадку, почему был уволен отец, со всех сторон хороший человек, он уже знает, что ответ не всегда лежит на поверхности. С новыми силами Ричард погрузился в работу, не заметив, как наступила глубокая ночь.

***

Робер поднялся в мансарду и включил свет. Марианна ещё не вернулась из ванной комнаты, и он присел с краю кровати, подбрасывая в руках телефон и думая, что дурные предчувствия себя оправдали, ох как оправдали. Матильда сказала, что умывает руки, Альдо больше не слушает никого. Эпинэ и хотелось бы подбодрить её, но он понял – вот теперь поздно, вот теперь не спасёт ни бабушка, ни старый неудавшийся друг. А почему неудавшийся? А потому что надо было с первого же дня взять дело в свои руки, а не становиться эгоистом и не игнорировать проблему, сидящую на самом носу. Робер попытался подсчитать на пальцах, сколько раз за почти год они хотя бы болтали с Альдо. Руки хватило…

– О чём задумался? – любимая женщина устроилась в постели и обняла его со спины, уютно положив подбородок на плечо. – Насколько я знаю, сегодня ничего дурного не случилось.

– Всё-то ты в городе знаешь, – усмехнулся Робер. Когда он узнал, что работа Марианны не ограничивается милым кафе-мороженым, чуть не поседел – однако удержался. – А думаю я, что виноват…

– Перед кем же?

– Перед Альдо. Перед всеми, кого он подбивал на бунт – теперь они отчислены… И что ещё будет? Он же неугомонный. Надо было не тянуть, – разошёлся Эпинэ, – надо было сразу же понять, что у него на уме и как давно. Тоже мне, друг…

– Ты ему не нянька и не бабушка, – возразила Марианна. – Ты – Робер, и у тебя есть свои дела… Чем плохо, что ты сменил работу и переехал ближе к центру?

– Я сделал это по просьбе Матильды, чтобы быть рядом с этим оболтусом. В итоге я оказался только дальше, – с горечью осознал он.

– Ро-бер, – пропела она. – Ты сменил работу и место жительства, учишь новых ребят, нашёл себе хороших друзей, нашёл меня. Хватит жить за других, поживи для себя. Об Альдо я слышу… получаю информацию давно. Единственный, кто мог бы сбить с него спесь, остановить в бесчинствах или хотя бы отчислить – это Рокэ, но он не стал, и причины есть. Твоё вмешательство ничего бы не изменило.

– Почему? Вот почему Рокэ не уберёт его? Столькие полетели, а Альдо…

– А Альдо не абы кто, Робер. Бывший муж Матильды, Анэсти Ракан, не чужой человек в известном тебе министерстве образования, – вздохнула Марианна. – Ты понимаешь, что это последнее, на что обратил бы внимание Рокэ, но он слишком чётко видит ситуацию, в которой оказался ОГУ. Университету нельзя не только светиться в новостях со своими непорядками и отчислениями – ему нельзя даже шевельнуться, пока Оллар не вернёт деньги…

– Скоро вернёт, – повторил Робер не раз слышанное в учительских кабинетах. – Я забыл… Или не интересовался. Видишь, я даже не знаю, что происходит в жизни у моих друзей!

– Не мне, конечно, судить, – прекрасная женщина лукаво улыбнулась, – но твои друзья – это всё-таки не Альдо.

– И мой лучший друг – это ты, – обернувшись, он обнял её крепче, чем когда-либо кого-либо обнимал. Губы встретились, руки сплелись, казалось бы, ночь обещает быть прекрасной, но тут зазвонил телефон. – Что за чёрт… Марианна, кто бы это ни был, я убью его на месте.

– Не надо крови, – прошептала она, смеясь. – И ничто не мешает мне говорить, обнимая тебя… Слушаю.

Это оказался один из информаторов – дама средних лет, заходившая по вторникам и четвергам поесть мороженое, Робер узнал её по голосу. Ухо Марианны было рядом с ним, и он слышал то же, что она. На Заревом шоссе – пьяная драка, на Цветочной кому-то стало плохо, в Сапфировом переулке – пожар, никто не пострадал, на окраине сегодня…

«Сапфировый переулок», – повторил Эпинэ.

Вот тебе и предчувствия.

Марианна тоже поджала губы, слушая свою подругу, и только кивнула, когда он сам потянулся к мобильнику. Всё так тихо, катастрофы явно не произошло, но он должен убедиться. Роберу никогда ничего не мерещилось просто так… Значит, дело и впрямь не в Альдо…

Он засомневался, прилично ли звонить Алве за полночь, а потом махнул рукой.

– Полагаю, вы посмотрели новости, Ро, – заявил ему Рокэ через полминуты. Судя по голосу, ему и вправду было до лампочки, полночь там или час. – Очень трогательный звонок, но я удивительным образом жив.

– Да уж, удивительным надо быть во всём, – немного растерянно отозвался Робер. – Вы в порядке? Вы хотя бы где? Если что, мы кафе откроем…

– Вы правда решили, что мне в этом городе негде переночевать?

– О, нет. Извините, – он ожидал услышать на заднем плане хихиканье какой-нибудь смущённой дамы, но там не захихикали, а откровенно заржали, и не дама, а Марсель. – Да, я мог бы догадаться. Передавайте привет.

– Можно не передавать? Он тут откровенно перепил, – пожаловался первый проректор. – Это уже не «бокальчик за выживание», это… чёрт возьми, Марсель… – Робер заинтересованно слушал шум и грохот. – Вот на новый год ты так же выглядел, запомни…

– Хочу к вам, – пробормотал Эпинэ.

– Клянусь вам, Ро, когда меня в следующий раз попытаются убить – обязательно позову! – неизвестно, как там выглядит Валме, но и выживший был явно подшофе.

– Сейчас пошучу, – объявил Марсель. Робер прислушался, Алва обречённо вздохнул. – Рокэ, ты просто огонь…

Подавившись собственным смехом и едва не стукнувшись лбом о шкаф, Робер подумал, что насчёт друзей Марианна точно была права. С этими двумя не пропадёшь… Если, конечно, предварительно не сгоришь.

========== 20. Робер. Марсель ==========

В гуманитарном корпусе ОГУ царила непривычная оживлённость. Робер часто здесь бывал, гостя на словесной кафедре и поддерживая светские беседы со Штанцлером (как ни крути, с составителем расписания в деканате лучше не ругаться), поэтому ему было, с чем сравнивать. Вместо того, чтобы лениво ползать из кабинета в кабинет и гонять чаи, рассуждая о великой поэзии, бледные филологи носились, как молекулы. Приближалась защита квалификационных работ по специализации у старших курсов и нашумевшей «общей научной работы» – у первых, и, казалось, только Эпинэ мог позволить себе посидеть спокойно лишние пять минут.