Текст книги "Следуй за солнцем (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Мы не можем оставить вас без руководителя, – решилась Катарина. У Ричарда кольнуло сердце: она так заботится о нём! Как о студенте, но всё же… – Конечно, срок вышел и вы опоздали, но это моя вина, поэтому…

– Максимум – моя, – наконец вмешался Робер. – Или Дикона.

– Дикон? – повторила лучшая женщина, и Ричард чуть не умер на месте. – Это ваше прозвище? Какое оно замечательное…

– Спасибо, – он почему-то охрип. – Отец прочитал, что это… устаревшее сокращение от моего имени. С тех пор… я Дикон.

Она больше не произносила этого вслух, но, Ричард надеялся, хотя бы раз повторила про себя. Когда они с Робером вышли, он едва не рухнул на ближайший диван в коридоре кафедры, но всё же удержался.

– Не падай духом, – неправильно истолковал его эмоции Эпинэ и похлопал по плечу. – Кузина что-нибудь придумает. Ты действительно так сильно к ней хотел?

– Да, – ограничился Дик. – Знаете, спасибо большое за помощь, лучше так, чем вообще не попытаться… я пойду? Пара уже началась…

Он дождался, пока Робер уедет на лифте, потом отошёл за угол и сел на подоконник. Ричард почти дошёл до лестницы, почти. Почему-то было невыносимо сейчас, после этого провала, идти на лекцию. Лекция – не семинар, он спишет у Арно… если Арно здесь, конечно же… У Валентина Заразы-Старосты Придда была в запасе куча историй о прогульщиках, которые, как наркоманы, один раз попробовали и оторваться не могут. Бред, думал Ричард, но всё равно боялся. Может, не стоит? Может, заставить себя и…

Дик представил, как его расспрашивают о руководителе. Ну как ты, выбрал? А кого? А почему нет? Ха, как говорит физрук… тебя выгонят взашей!.. Как твоего отца… Такие разговоры Ричард уже слышал, и не раз, но хоть не от своих друзей. Ребята тактично молчали, но вот остальной универ, особенно старшие… те, кто помнит здесь Эгмонта.

Нет, это свыше его сил. Ричард повертел головой в поисках укрытия. А прогульщики вообще прячутся? Ему стало даже стыдно – не знать, как прогулять и куда потом деваться! Но раз уж встал на эту дорожку, надо идти до конца. Ещё минут пятнадцать он посидит здесь, в сквозном коридоре, никуда конкретно не ведущем, а потом выйдет на улицу и поедет… прямо под дождём! И плевать, если он простудится!

– Ричард, это вы? – окликнули его через двадцать минут на лестнице. Дик вздрогнул и обернулся: Катарина! Она! Чувство стыда заставило его щёки загореться, они полыхали почти до боли. Но госпожа Ариго не спросила, что он здесь делает. – Слава богу, нашла… думала, придётся все корпуса обойти… у вас найдётся минутка? Я, кажется, знаю, что делать…

***

Поднимаясь по лестнице в главном корпусе, Ричард думал, что он ошибся. Хуже быть не может? Ха, нет уж, вот теперь всё действительно плохо. И не вывернешься, и не обвинишь никого – кругом виноват сам. Скатился до среднего балла у требовательного профессора Райнштайнера, пропустил своё счастье в лице научного руководителя Катарины, записался в прогульщики и пропустил уже несколько пар подряд, и то потому, что страдал. А теперь стоит напротив кабинета первого проректора и не имеет понятия, что он должен говорить.

Что может сказать сын уволенного ни за что преподавателя первому проректору? Что может сказать едва не разбившийся на дороге мальчишка своему спасителю? Что может сказать Ричард Окделл Рокэ Алве?

Обратной дороги нет. Дик сначала постучал, а потом подумал.

– Войдите.

Ричард протиснулся внутрь. На него не обрушилось матушкино проклятие, не выскочил из-за угла оскорблённый отец, не наехал мотоцикл: на него просто взглянул кот. Первым, что увидел Ричард, был этот красавец с лиловыми глазами, карауливший тумбочку у входа, и он явно требовал внимания.

– Нет, вот этого лучше не делать, – предупредил проректор, видя, что рука Дика сама тянется погладить кота. – Моро свободен от социальных предрассудков, он цапнет вас вне зависимости от того, как ваша фамилия.

– Окделл, – обречённо пробормотал Ричард. – Госпожа Ариго должна была вам сказать…

– И она сказала. Крайне исполнительная женщина, – Алва кивком указал ему на кресло, и Ричард сел, вернее – провалился: это тебе не студенческая скамья. – Возьмите список тем, выберите, какая на вас смотрит, и по возможности не отвлекайте меня.

Дик покивал, прочитал от силы темы полторы, дальше – никак. Он рассматривал тумбочку, пялился на кота, в конце концов исподлобья уставился на Рокэ. Помимо пары знаменательных встреч в самом начале учёбы, они больше не виделись, считай, вообще. Во втором полугодии, возможно, им введут общую историю, и тогда юные математики столкнутся с проректором лицом к лицу, а возможно – и не введут, кто ж его знает, этот университет. Алва над чем-то работал, ноутбук тихонечко жужжал, тонкие красивые пальцы летали над клавиатурой…

– Выбрали? – а вот это было внезапно.

– Давно, – ощетинился Ричард, сам того не заметив. – Первую.

– Так и думал, что вы будете витать в облаках, так что первая – самая лёгкая. Распишитесь, – Дик получил в руки заветную бумагу, которая подтверждала, что он, Ричард Окделл, посеял своё счастье и пишет научную работу не под покровительством Катарины Ариго. – И не делайте такое лицо, будто вам подсунули отраву, юноша. Если бы госпожа Ариго не отправилась меня уговаривать, жертвуя собственным временем и здоровьем, вы бы так и оставались неприкаянным студентом-сиротой. Прошу прощения, не намекал на вашего отца.

– Отец не умер и не сбежал, – теперь Ричард окончательно разозлился. – Он…

– Называйте, как хотите, но он вас сейчас не воспитывает, – пожал плечами проректор, и Дик понял, что всей душой его ненавидит. Матушка – другое дело, её любить тяжело, но отец! – Первую версию пришлёте через две недели. Черновик, заметки, что угодно, но ваши мысли на тему. Если хотите высказаться по поводу вашего родителя, лучше сделайте это сейчас.

Ричард перебирал в памяти всё, что слышал от матушки, отца, Августа, Альдо и пытался вспомнить, в какой момент эти пронзительные синие глаза казались ему добрыми.

– Только вопросы, – выговорил Дик. – Это правда, что отец был хорошим преподавателем?

– Да, его любили студенты и он знал своё дело.

– Это правда, что он разработал программу, которая… которая могла бы сделать лучше?

– Кому сделать? – уточнил Алва.

– Студентам же…

– Возможно. Идеи вашего родителя были несколько утопичны, но студенческая среда определённо восприняла бы их на ура. Не буду спрашивать, откуда вы её знаете, хотя должен…

– Я не помню, дома говорил, наверное, – соврал Ричард. – И… ну… мне всю жизнь говорили, что он был уволен несправедливо…

– Основываясь на том, что мы с вами выяснили только что, Эгмонт Окделл действительно был уволен несправедливо, – равнодушно сказал проректор, откинувшись на спинку кресла и ненадолго прикрыв ладонями глаза. – Полагаю, теперь вы тверды в своём мнении относительно меня. Что-нибудь ещё?

– За что? – вырвалось у Ричарда прежде, чем он успел что-либо обдумать. – Ладно, может быть, я не знаю всего и… и задаю не те вопросы, но… Может быть, в каком-то смысле отец и был лишним здесь, для вас или для господина Дорака, вряд ли для господина ректора Оллара… Но дома! Матушка и без того была не сахар, с тех пор как он потерял работу, всё стало только хуже!.. Они не разговаривали очень долго, а потом матушка звонила в универ… ситет, и чего только ни делала… Нам было стыдно, но она хотела как лучше, она хотела! И денег совсем не осталось, у папы ничего не выходило. Я работал… я… я понимаю, что в пятнадцать лет не так уж рано, а уж в военные годы…

– У нас не военные годы, – произнёс Алва. Он смотрел куда-то в сторону, возможно, на кота.

– Это было ужасно, – не мог остановиться Дик, его трясло. – Они все… все эти люди на почте… смеялись надо мной, я ничего не умел. В школе откуда-то узнали про отца, все издевались и… я был один… Ездил по городу, терялся и плакал, ронял чужие письма. И всё равно матушка куда-то прятала половину этих денег, может, они и по сей день у нас лежат… А за что сёстры?! Им ведь с ней…

Он очнулся и замолчал, придя в ужас от сказанного, вернее, от факта сказанного. У Ричарда не хватало духу сказать прямо – «во всём этом виноваты ВЫ», а обходный монолог выглядел как дурацкая жалоба на жизнь какого-нибудь неудачника. Но ведь он не неудачник… больше не… ведь так?

– Извините, – пробормотал Дик, глядя в пол. – Я… я всё сделаю. Через две недели.

– Закончили? Полегчало? – осведомился Рокэ. Дик вздрогнул: кажется, он не злится! – Трудно отрицать, что ваши тридцать три несчастья произошли без моего участия. Я и не отрицаю. Признаться, не знал, что у Эгмонта Окделла есть сын, но это дела не меняет.

Ричард только кивнул. Конечно, не меняет. Так и увольняют хороших людей, ни за что…

– Но этот сын, – продолжил проректор, – благодаря своей тяжкой работе вырос в упрямого и целеустремлённого юношу, который к началу учёбы уже имеет за плечами опыт работы и прекрасно знает родной город. Он же, к слову, доказал, что может не только поступить в самый престижный вуз этого города, но и учиться в нём, несмотря на напоминание об отце и давление со стороны матери. Вы действительно так недовольны своей жизнью, упрямый юноша?

Что-то упало, и Дик едва не подскочил, так неожиданно ворвался этот звук; оказалось, это Моро спрыгнул с тумбочки, и мягкие кошачьи лапы коснулись пола, а потом кот неодобрительно на них посмотрел и отправился в коридор.

– В-вы действительно так думаете? – единственное, что он смог произнести.

– Я думаю, что мы засиделись и пора проследовать за Моро. Вам – на пару, мне – к председателю Дораку, – давая понять, что время и правда вышло, Алва поднялся и опустил крышку ноутбука. Стало ещё тише. – Кстати, не работай вы на почте, не встретили бы Марианну. Потрясающая женщина, не знать её – в каком-то смысле грех. Собирайтесь, Ричард, я закрываю кабинет.

========== 7. Марсель. Робер ==========

Продрав глаза, Марсель попытался определить, какой на дворе год, и не определил. А потому что не надо встречать новый, не запомнив, какой был по счёту старый! Валме тяжело вздохнул и наугад протянул руку вправо. Стена. А влево у нас что? Влево Готти. Что ж, две хорошие новости: он в помещении, и волкодав вместе с ним. Остальное подождёт.

Марсель сосредоточился на вышеупомянутом помещении и понял, что он не у себя и не у Рокэ. И, кажется, не на работе, но это уже неточно. Утешала третья хорошая новость, вытекающая как следствие из предыдущих: Рокэ точно где-то здесь, потому что, судя по невыносимо трещавшей голове, вчера литератор пытался его перепить.

– Как обычно, безуспешно, – пожаловался Марсель волкодаву, будучи не в восторге от собственного голоса и ещё больше – не в состоянии молчать. Волкодав ответил – поднял ухо, прям как Алва – бровь. С кем поведёшься… – Сейчас он придёт, и я увижу нечто отвратительное. Знаешь, что? Отвратительную бодрость.

Ещё через пару часиков, как он определил про себя, Валме таки поднялся, дождался, пока вселенная прекратит выписывать кульбиты, и отправился на поиски ответов, Рокэ и чего-нибудь попить. А квартирка-то – ничего себе… Ого-го. У кого они отмечали новый год на этот раз? Кто у нас такой богатый? Непонятно. Из всех коллег, не считая дам, к которым он не ходил или ходил, но не за этим, Марсель не был только у новенького Эпинэ, с которым они уже давно на «ты».

Всё нашлось в одном месте: ответы, водичка, омерзительно бодрый проректор и даже Эпинэ. Сначала, правда, Марсель не догадался, что это за холмик под одеялом, а потом холмик пошевелился и простонал:

– Доброе утро, Валме.

– Я же говорил, он будет спать до последнего, – жизнерадостно поделился Рокэ. Пожалуй, на самом деле жизнерадостности в нём было как обычно, но сейчас Марселю всё казалось слишком громким, особенно Алва, в первую очередь он.

– Ты опять… выиграл. Извините, что спрашиваю, мы немного где? Я как-то запамятовал за нашим педсоветом.

– У меня, но не совсем, – обозначил из-под одеяла Робер и продолжать не стал.

– Фактически это дом госпожи Ариго, – ответил за него Рокэ. Валме только поморщился, отодвинувшись: вот когда хочется поболтать, из господина проректора и слова не вытянешь, а теперь ему приспичило! Как всегда… – Кузина Робера отправилась праздновать к другим дражайшим родственникам и оставила своим коллегам целый полигон.

– Я так понимаю, без коктейля Молотова не обошлось, – не выдержал Марсель: желание каламбурить всё, что движется, успешно боролось с похмельем. – Начинаю припоминать. Слушай, а где мы животных бросили? Готти вроде со мной был…

Они поозирались в поисках Моро. Как ни странно, кот был тут как тут: сидя на возвышении, кажется, на шкафу, он смотрел на трёх людей сверху вниз, и прищуренные лиловые глаза выражали такое количество презрения, на которое способны, пожалуй, только коты.

– Морячок – умница, – пробормотал Валме. – Он знает, что мы были заняты не богоугодным делом.

– Не ругайся при мне, – потребовал Рокэ. Из-под одеяла раздалось удивленное мычание Робера.

– Это норма, – успокоил его Марсель. – Наш проректор – Дионис и богохульник, каждый раз, когда я говорю «божечки» или «батюшки святы», он творит чудеса мимики и делает такое лицо, что волей-неволей становишься немного атеистом. Поначалу меня это очень умиляло.

– А сейчас? – возмутился проректор-богохульник.

– И сейчас, – снисходительно сказал Марсель. – Будь добр, передай мне вот эту чашу святой воды.

***

Робер заставил себя встать к обеду, хотя это было непросто. Он бы с радостью пролежал здесь, под одеялом, до самого вечера, но нужно было проводить гостей. Поэтому с утра Эпинэ каким-то чудом сумел вывести из дома большую часть коллег, которые ехали по домам: за ними не требовалось приглядывать, потому что за всеми сразу приглядывал бдительный Райнштайнер, а другие группы нуждались в указателях, как пройти к двери. Робер помнил, что он искренне переживал за Валме: литератор начал год с восхитительных рифм и рифмовал всю ночь, и это не могло не сказаться на его утреннем состоянии. Но Рокэ убедил его, что ничего страшного не случится и можно спать дальше, и так прошло ещё несколько часов…

Наверное, сейчас ушли даже они. Робер смутно помнил какую-то болтовню над ухом, вспоминались древние греки, но на этом всё. К своему удивлению, добравшись до кухни, он обнаружил там сразу четверых: Марсель сосредоточенно просматривал фотографии, как будто искал что-то конкретное, Готти играл со шторами, Рокэ чесал кота. Раньше Эпинэ и представить себе не мог, что окажется в одном помещении с этими двумя (или четырьмя?) в такой идиллической обстановке.

– Доброе утро в третий раз, – повернувшись к нему, поздоровался проректор. – Вы не против, что мы ещё не ушли?

– Вовсе нет, – мотнул головой Робер и тут же пожалел об этом. – Но с этим надо что-то делать…

– Делайте, вино в холодильнике. Правда, лучшее уничтожили вчера… Марсель, как это было?

– «Это было», – повторил Валме и душераздирающе зевнул. – Сам-то помнишь небось… Я помню, что я был в ударе. Это точно.

– Эрвин сказал, – припомнил Эпинэ, – ты сочинял что-то на заказ.

– Фи, – скривился литератор. – Я убиваю своего поэтического гения.

– В таком случае, он бессмертный, – усмехнулся Рокэ. – Потому что мы баловались до самого утра. Если помнишь, ты заставлял меня перекладывать это на музыку, причем немедленно…

– И когда, по-твоему, наступило утро?!

– Когда упал Робер.

– Хорошо звучит, – задумался Валме, уставившись в потолок. – «Когда упал Робер…» Рокэ, ты не поэт?

– Немного.

– Кому воды? – не в тему спросил упавший Робер. – Ещё осталось немного салата.

***

Марсель справился: он не вывихнул челюсть, пока зевал. Январское солнце село, на кухне включили свет – черт возьми, да они так и не ушли с этой несчастной кухни! Пару раз пришлось вставать, но недалеко, до холодильника или до шкафчика с посудой: выгулять Готти вызвался Рокэ, и сейчас они оба самозабвенно бултыхались в снегу, как представлял себе это Валме. Посмотреть хотелось безумно, но шевелиться – вообще нет.

– Любимая стадия похмелья, – поделился он с Эпинэ, – когда уже не хочется умереть, но ещё не хочется повторить. Такая, знаешь, леность по всему телу.

– Да уж, леность… – зевнул Робер. Выглядел он тоже получше, чем с утра. – Прости, не хочу показаться негостеприимным, да и не мой этом дом, просто интересно: вы чего-то ждёте?

– Рокэ говорит, что я слишком долго спал, но это не аргумент. Не верь этому человеку, я знаю его несколько лет и ни разу не видел, чтобы он спал вообще, – может, Валме и приврал, но сейчас он этого не помнил. – Вообще уже поздно куда-то идти… Да и, кстати, ты обещал закончить свой рассказ.

– Какой ещё рассказ? – с опаской спросил Робер. Как и ожидалось, он забыл самое важное.

– Про любовь всей твоей жизни, лапушка ж ты забывчивая, – посочувствовал Марсель. – Помнишь, нет?

– Я рассказывал? – взвыл Эпинэ. – Раздери меня лобстер…

– Да, – любезно поддакнул Валме. – И кстати, тебе говорили, что ты очень странно ругаешься? Я-то не против, но это может повредить воспитательной работе. Студенты и всё такое. – И тут же задал более насущный риторический вопрос: – Интересно, из них кто-нибудь нас перепил в эту ночь?..

Робер не ответил, видимо, расстроенный своей внезапной болтливостью. Марсель потыкал вилкой остатки салата, снова зевнул, провёл ладонью по волосам. Они вели себя как-то странно, эти волосы: наполовину завились, хотя Валме не просил. На подоконнике над батареей грелся Моро, через какое-то время он приподнял голову и прищурился в коридор – предвещал возвращение блудного хозяина.

Переборов собственное тело, Марсель вышел навстречу. Рокэ и Готти выглядели примерно одинаково – оба в снегу и неприлично довольные.

– Когда ты решишь покинуть этот мир, завещай мне свою собаку, – с порога сказал Рокэ. – Думаю, никто из нас не будет против.

– Ты сейчас мне смерти пожелал, что ли?! – возмутился Валме. Готти даже не вякнул, только преданно вильнул хвостиком и посмотрел на Рокэ. – А больше тебе ничего не завещать? У меня из интересного есть коллекционное издание Лорки.

– Я тебя удивлю, наверное, но Лорки у меня хватает дома в оригинале.

Когда они вернулись на кухню в полном составе, Робер, вероятно, всё вспомнил – так решил Валме по его прояснившемуся взгляду. Не-хозяин-дома внимательно на них посмотрел и предложил ещё вина.

– Я так понимаю, вы пока не уходите, – добавил он. – Уже поздновато, я даже позволю себе вас никуда не отпустить…

– Ой, да куда ж мы денемся, – решил за всех Марсель и бережно опустил себя за стол, к вину. – Меня смущает только то, что я здесь один со всеми на «ты». Вы, случайно, в эту бурную ночь на брудершафт не пили?

Эпинэ это предположение заставило понервничать, и Марсель прекрасно его понимал – господину проректору выкал даже Квентин Дорак.

– Нет, – успокоил страждущих Рокэ. – Мы перешли на «Ро».

– Что?!

– Односторонне. Я вас так назвал, и вам понравилось.

– Ну, ладно, – немного нервно усмехнулся Робер. – А то я уже запереживал… Признаться, Рокэ, о вас ходит много пугающих слухов, но всё оказалось не так страшно…

– Вы уверены? – вскинул бровь Алва. – Может, всё-таки страшно?

– Не слушайте его, этот человек любит вино, мотоциклы и котиков, – встрял Марсель, выдвигая в центр стола тарелку с нарезкой, которую они почему-то не заметили вчера. – Так что насчёт душераздирающей истории, Ро? Мне тоже понравилось, извините.

– Всего лишь… Ладно, как хотите, – Марсель был уверен, что коллега теперь стесняется не самой истории, а своей новой уютной клички. – Я раньше и жил, и работал на окраине, в обычной школе. Как-то раз вывозил школьников центр посмотреть, и встретил её прямо на улице. Не буду затруднять вас пересказом разговора, я-то помню каждое слово, но… В общем, мы как будто знали друг друга всю жизнь, а затем обоим надо было бежать. Так бежать, похоже, что никто не догадался спросить контактные данные, – невесело усмехнулся рассказчик. – Глупость, достойная вчерашних школьников. А она, знаете… очень красивая, конечно. Не той хрупкой красотой, на которую только любуются, а живой, настоящей. Смеётся звонко… И как будто знает всех в городе, насколько я помню по разговору. Очень яркая женщина.

Валме представил, как это было, и быстренько дорисовал прекрасной даме соответствующую внешность. Да, куртуазного романа из этой парочки не выйдет, но сейчас же постмодернизм!

– Как видите, ничего особенного, – закончил Эпинэ. Одновременно с его речью кончилась нарезка, в основном из-за того, что добрую половину Марсель пихал под стол для Готти. – Не знаю, почему это так заинтересовало Валме, но…

– Почему же – ничего особенного? Мило, – откликнулся на своё имя Марсель. – И грустно. Немного. Может, то, что ты не помнишь её имени, облегчает боль… Ох, нет, я что-нибудь об этом напишу.

– «Это было печально»? – поинтересовался Рокэ. Марсель не успел даже обидеться, потому что первый проректор заявил: – Ваша история, Ро, кое о чём мне напомнила, поэтому завтра мы продолжим разговор… Если выберемся из дома, конечно же.

– А зачем для этого выбираться из дома? – Валме не понимал, к чему он клонит.

– Поесть мороженое.

Марсель переглянулся с Робером, потом вопросительно посмотрел на Готти и на Моро – никто не подсказал. Рокэ улыбался.

========== 8. Ричард. Марсель ==========

Снег стучался в окно, опоздавший Йоганн – в дверь, Арно – в плечо Дику, который не заметил, как задремал. Это было удивительно: Роберу не всегда удавалось совладать с группой на семинарах, увлекая студентов в не очень увлекательные сами по себе основы безопасности, но лекции он читал интересно, и вот, именно на лекции, Ричард заснул. Может, потому, что какой-то нехороший человек поставил её первой парой в понедельник, а может, из-за ночи, которую он не спал. Дик так расстроился после телефонного разговора с отцом, что отрубился часам к пяти…

– Собственно, как показали ваши последние тесты, – весело говорил Эпинэ, прохаживаясь перед доской, – в случае пожара в университете выживет только Валентин.

– И те, кого Зараза посчитает нужным вытащить, – проворчал Арно. Дик неуверенно хихикнул: он немного отстал от жизни в группе, гоняясь за элективами у Катарины Ариго, поэтому не знал, шутит Савиньяк или они всё-таки подружились со старостой. Отстал – не то слово, даже не поучаствовал в разборках, которые устроил Эстебан то ли в октябре, то ли в ноябре! Может, это-то как раз к лучшему?

А всё-таки Роберу идёт университет, очень странно и немного сонно подумал Ричард. Или это они оба изменились и выросли? В школе он не особо обращал внимания на учителя, пока они не познакомились поближе из-за печального положения дома у Дика.

Робер заговорил о каком-то старом пожаре, ребята увлечённо слушали, Ричард спал. Перед глазами мелькали телефонная трубка, лицо госпожи Ариго, матушкины коты, а потом он неожиданно вспомнил, какой сегодня день недели – то есть, не вспомнил, а заново осознал. Понедельник означал не только новый круг страданий и лекцию Эпинэ. Этот понедельник означал проверку теоретической части научной работы у первого проректора.

Дик тихонечко заскулил. Нет, всё бы хорошо, но он был твёрдо уверен в том, что написал несусветную чушь.

– Спишь на ходу, – беззлобно поддел его Робер после лекции. – Или что-нибудь случилось?

– Пока нет, но вот-вот, – максимально пространно объяснил Ричард. Собирался он медленно из-за недосыпа, и старый друг решил, что это сигнал к разговору:

– Тяжело тебе, наверное, Дикон… Всю жизнь выслушивать от матушки, что проректор Алва – ось зла, и так угодить с научной работой…

– Да всё нормально, – почти не соврал Ричард: прямо сейчас его волновало не злодейское амплуа Рокэ, а то, что он скажет о его пятнадцати страницах невероятной лабуды. – Я, эм… пытаюсь сосредоточиться на учёбе. А вы сегодня такой весёлый, что-то случилось?

– Да! – воссиял Робер, и Дик понял, что попал. – По-моему, я никогда тебе не рассказывал, а если и рассказывал – то только при Матильде… О том, как влюбился по уши в одну даму, так и не узнав, как её зовут…

– Я помню, – неожиданно для них обоих вскинул голову Ричард. – Неужели нашлась?!

– Нашлась, и даже ближе, чем я думал… Признаться, самому бы мне и в голову не пришло искать её там, – и Дик выслушал головокружительную историю о своей старой знакомой Марианне, о том, как она открыла кафе, взаимно похоронила надежду когда-нибудь снова увидеть Робера, а потом они оба познакомились с господином проректором, и этот господин проректор, доброй души человек, буквально за ручку привёл Робера к его любви. Неизвестно, какой пункт этой истории оказался самым сильным, но Ричард окончательно проснулся.

В голове ещё прокручивались кусочки разговора, когда Дик полз к центральной лестнице главного корпуса, чтобы подняться к проректору. Роберу так повезло… И Марианне! Интересно, они поженятся? Ричард искренне радовался за обоих, но не мог избавиться от грустного чувства, что вряд ли ему когда-нибудь удастся испытать такое же счастье с госпожой Ариго.

– Окделл, смотри, куда идёшь, – он дёрнулся на голос Придда за секунду до того, как врезался в старшекурсника. Старшекурсник хмыкнул и обошёл, а Придд, к сожалению, никуда не делся. – Я только что от своего научного руководителя, – зачем-то поделился он. – В этом году проверку обещают ужесточить, и, кажется, они уже это сделали. Предзащита…

– Я понял, – максимально вежливо огрызнулся Ричард. – И я очень спешу.

– Конечно, – интонацию этого «конечно» ему истолковать не удалось – Валентину тоже не хотелось разговаривать, хотя зачем-то он это начал? Таща себя по ступенькам вверх, Дик вспомнил, что как-то раз слышал краем уха от Арно: Заразе хотелось писать работу, неважно, какую, под руководством первого проректора, поскольку несколько лет назад его брат Джастин защищал у Алвы то ли подобное исследование, то ли и вовсе диплом. Подробности забылись, а суть осталась – Ричард по ошибке, по собственной глупости и по странной прихоти судьбы занял его место…

Впрочем, может, Придд бы и передумал, знай он, как это непросто. Мысленно попрощавшись с матушкой, сестрой, кошками и госпожой Ариго, Дик постучался и вошёл.

– Я, конечно, слышал, что верующие студенты перед экзаменом со мной пьют святую воду, – задумчиво сказал Рокэ, глядя на него, – но вы выглядите немного отвратительно. Присаживайтесь.

– А вы будете у нас что-нибудь читать? – брякнул Ричард, оттягивая время и падая в кресло напротив стола. Только по шевельнувшейся тени он заметил Моро – кот неподвижно восседал на подоконнике, сливаясь с тёмной шторой и, вполне вероятно, по-кошачьи ненавидя Дика.

– Не в этом году. Впрочем, в этом же году я не планировал никого брать, а вышло наоборот… Так что, вы готовы работать или попросите отсрочку?

– Какая отсрочка? – опешил Ричард. – Сегодня же последний день, то есть, первый, но все остальные…

– Просто предложил. Это был ваш последний шанс, Ричард, – проректор потянулся и прошёл к окну, зачем-то отдёрнул штору, вернулся и пролистал теоретическую часть, над которой Дик честно просидел с крестом и температурой около недели. – Вы когда-нибудь бывали на Ниагаре?

– На Ниагаре? – упавшим голосом переспросил Дик. Воистину, понять этого человека невозможно. – Нет…

– Странно. Поразительное место. Если долго слушать воду, начинаешь разбирать в ней какой-то мотив… В основном я бы отнёс это к морю, с волнами проще договориться, но и у водопада есть своя мелодия, – Ричард слушал, представлял и держал в голове, что это всё неспроста. – Вы любите шум дождя?

– Очень, – не соврал он.

– Отлично, теперь представьте тот же звук, усиленный многократно, и добавьте фоном вашу любимую песню. Примерно такое впечатление могло бы сложиться у вас от водопада, – заключил Рокэ и добавил: – Литры воды, льющейся непонятно откуда, и слабо просвечивающая за ними мысль. Ричард, это ваша теоретическая часть. Прямо сейчас вы садитесь на моё место, берёте тряпку, энциклопедию и вытираете воду. Досуха не обязательно. Ваши последние слова?

– Можно я перед этим схожу за кофе? – обречённо попросил Ричард.

Ближайшие автоматы были внизу, столовая – в соседнем корпусе, путешествие грозило затянуться надолго. Скользнув взглядом по настенным полкам, Рокэ словно из ниоткуда вытащил кофейник.

– Только осторожно, – предупредил проректор. – Эта вещь принадлежит господину Дораку.

***

Марсель не собирался ничего подслушивать, боже упаси, но куда деваться, если заговорщики встали прямо у него под дверью?! Ладно, заговорщики – громко сказано, это всего лишь великолепная госпожа Матильда с её безбашенным внуком, но неужели нельзя было отойти в сторонку? Если Валме в кабинете, дверь всегда приоткрыта. И сейчас она именно что приоткрыта. Весь мир сговорился против его желания поработать, кошмар…

А поработать было над чем. Шекспир сам себя не проанализирует, а проанализированный филологами-второкурсниками Шекспир каждый год то ли забавил Марселя, то ли приводил в священный ужас. Образ Гамлета, например, колебался между романтической тряпкой и мужественным расхитителем гробниц. Валме преданно любил литературу, но не то, как её трактовали другие. Что поделать – работа…

– Твою кавалерию, – воскликнули за дверью. – Ну и дрянь.

«Вот и я так думаю, дорогая Матильда», – подумал Марсель. Они с деканшей взаимно друг друга недолюбливали, но эта женщина всегда говорила очень умные вещи. Как сейчас, например, и Валме не шутил.

Нужно заняться Шекспиром, раз уж ленишься встать и захлопнуть дверь. Трагически вздохнув, Марсель вчитался в чью-то пламенную речь. Студентка ссылалась на один из сонетов великого автора, один из тех, которые Валме любил сильнее прочих и в оригинале знал наизусть. Как-то раз они болтали о литературе с Рокэ (практически единственный собеседник, который не только был в состоянии о литературе болтать, но и читал её лично) и поспорили, кто прочитает сонет наизусть. Чтобы было справедливо, начинали хором. Марсель был в своих силах уверен и довёл дело до конца, Рокэ то ли забыл, то ли не знал с самого начала и в какой-то момент переключился и дочитал то же самое стихотворение в переводе на испанский. Алва остался очень доволен собой, Валме не понял ни слова, но вечер был хороший.

– Ты же сама знаешь, бабуш, – продолжалась драма под дверью. Ракан, что ли? Кто ещё может назвать грозную госпожу Алати по-домашнему милым и нелепым «бабуш»? – По-другому никак. Господин Окделл…

«Опять?!» – за последние педсоветов двадцать Марселю ужасно надоела эта фамилия, да ещё и Рокэ утром сказал, что сегодня будет выжимать из Окделла-младшего нормальную теорию.

– Альдо, не дури! – рявкнула Матильда, и литератор снова оценил по десятибалльной шкале, насколько он с ней согласен. Шкала выдала одиннадцать. – Конечно, бабка тебе не указ, да и Робер ничего не скажет, потому что не догадается, но это – перебор. Твори, что хочешь, в пределах разумного, и не пытайся переть на себе весь мир – мир как-нибудь без тебя справится…