Текст книги "Следуй за солнцем (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Любой человеческий поступок заслуживает внимания, госпожа Матильда, – пожал плечами Рокэ. Он сидел на подоконнике как будто в стороне, но было ясно, что на самом деле – в центре. Странная компания и странные слова!

– С каких это пор ты проповедуешь гуманизм? – хмыкнул Марсель, не расставшийся с собакой даже на импровизированном совещании. – Кстати, что там ваши математики, Ойген?

Робер ещё раз выслушал сокращённое повествование о защите первокурсников и искренне порадовался за Дикона, но всё равно ситуация не давала ему покоя. Зачем здесь, например, кузина? Катари снова держалась Матильды и с неподдельной теплотой слушала о победах молодых студентов. А зачем Райнштайнер? Вейзель тоже не очень к месту… Хотя стоп. Все присутствующие, включая него, рядовые преподаватели или деканы с самых разных факультетов, общая цель в виде обсуждения финансов вполне объяснима. Если пересмотреть эту ситуацию, выделяется не кто-нибудь из учителей, а проректор Алва. А проректор Алва просто так не выделяется…

«Я становлюсь параноиком, – вздохнул Эпинэ. – Просто компания людей собралась поговорить, а я ищу двойные смыслы…»

– …с вашей женой, профессор, – щебетала кузина, обращаясь к Вейзелю. – Такая большая и дружная семья!

– Очень рад, что вы так думаете, – отозвался историк, о чьих тёплых чувствах к жене все были прекрасно осведомлены. – И я бы с радостью вас покинул и отправился домой, если бы не предмет разговора.

– А что о нём разговаривать? Никто из нас не Дорак и не Манрик, – подсказал Алва. – Так что задерживаться на работе из-за нашей скромной компании в каком-то смысле, гм, грешно.

По-прежнему не вмешиваясь в непонятную беседу, Робер проводил взглядом Вейзеля. Он уходит, потому что любит проводить время с семьёй или потому что является деканом Альдо? А может, перестать загоняться и искать подвох?

– Восхитительная преданность семейству, – вежливо поддержал беседу Валме. Робер скосил глаза на Готти и окончательно сошёл с ума. Если питомец и вправду отражает настроение хозяина, то неподвижный хвост и прижатые уши пса ничего хорошего не сулили. Интересно, Марселю тоже просто кажется или он в курсе, что здесь происходит на самом деле?

– Это заслуживает уважения, – заметил Райнштайнер. – И внимания тоже, как вы заметили, господин проректор.

– Внимание, в отличие от уважения, можно истолковать не просто по-другому, а даже превратно, – как-то монотонно отозвался проректор, не глядя на собеседника. – Если под вторым обычно подразумевается положительное отношение к человеку или к его действиям, то первая категория весьма и весьма размыта.

Что за лекция по психологии? Кто не так давно жаловался на психолога-Штанцлера, не Алва ли? Роберу хотелось махнуть на это рукой и уйти, но ему всё ещё нужна Матильда.

– Вы имеете в виду повышенное внимание к чему-либо? – педантично уточнил Ойген. Проклятье, если Рокэ хочет вывести разговор на что-то конкретное, то собеседника он выбрал более чем правильно. И свидетелей! Никто не пропустит ни слова…

– В том числе. Или даже в первую очередь. Господа чиновники очень напоминают мне одну вещь, к сожалению, не могу вспомнить, какую именно… – Врёшь, не уйдёшь! Всё ты помнишь, хотелось сказать Роберу, но язык будто замёрз. Почему он всё ещё здесь, надо забрать Матильду и уходить… – Слишком уж они зациклены на идее собственного превосходства. Можно даже сказать, избранности.

– Иногда должность портит человека, – как ни в чем не бывало, поддерживал беседу математик. – Вы правы, мне тоже показалось, что некоторым из них не помешало бы чуть меньше возносить себя. Но это ещё не болезнь.

– Болезнь? – вскинул брови проректор. – Надо же, чего не знал…

– С удовольствием расскажу, если только дамы не возражают, – убедившись, что Катарина в случае чего упадёт в обморок не на пол, а на руки Матильде, Райнштайнер поделился знаниями: – Речь всего лишь о мегаломании, так в науке называют манию величия. Всё так и начинается: повышенное внимание к своей персоне, требование того же от других, какие-то навязчивые идеи, акцентуация характера.

– И всё это – симптомы? – ужаснулась кузина, привычно побледнев.

– К сожалению. В этом трудность психиатрии – признаю, мне было бы трудно отличить самовлюблённого и честолюбивого человека от душевнобольного, особенно на начальной стадии.

– Спасибо, Ойген, теперь я вспомнил, – кивнул проректор. – Если бы можно было знать наверняка… впрочем, не стоит об этом.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила Катарина.

– Дамы всё ещё не возражают? Всё-таки речь о психических расстройствах, не самая приятная вещь, чтобы обсуждать её после обеда, – убедившись, что Катари проявляет чудеса храбрости, Рокэ перевёл взгляд на Матильду, и тут Робер всё понял.

– Не возражают, – тихо сказала Матильда. Этот голос и побелевшие губы только подтвердили жуткую догадку Эпинэ.

– Как хотите, – пожал плечами Алва. – Профессор Райнштайнер чертовски прав насчёт трудностей. Порой такие вещи игнорируют и запускают, и в какой-то момент становится поздно… Скажем, человек убеждён в верности и непогрешимости своих идей, стремится донести их до общества, нуждается в слушателях. Где пролегает граница между обычной самоуверенностью и маниакальной идеей? К несчастью, известный мне пример не даёт ответа.

– Вы с таким сталкивались? – ахнула кузина. Робер гадал, как пугающаяся каждого куста Катари слушает про всяких шизофреников, а потом понял – дело либо в рассказчике, либо в проявлявшемся ещё с детства сочувствии кузины ко всем и каждому. Конечно, выросши, она стала разборчивее и вполне способна отличить лжеца от наглеца, но мимо несчастных психически больных пройти сможет вряд ли. Не смогла.

– Однажды на родине, давно это было, – Рокэ мог, умел и любил рассказывать интересно, но прямо сейчас он как будто читал вслух сухой учебник, и это Эпинэ не нравилось. – Один товарищ чуть ли не революцию поднял, стремясь доказать всем, что он считает во всем мире правым себя и только себя. Что ж, дело замяли, но через несколько лет этот же человек всплыл в психиатрической лечебнице – оказалось, запустили болезнь.

– Это ужасно, – искренне воскликнула Катари. – Если только время может открыть правду… Как же мы можем знать?..

– Да это же Ракан, – неожиданно пробормотал Валме.

Вот и всё. Робер хотел и не мог смотреть на Матильду. А ещё он хотел и не мог перевести разговор в другое русло, когда слово уже сказано.

– Что ты? – лениво возразил ему Рокэ. – Конечно, крайне назойливый молодой человек, но, думаю, в нём говорит характер.

«Вся проблема в том, что вы так не думаете, – прикусил язык Робер. – И, проклятье, что теперь думаю я сам?»

– А если нет? – вот зачем здесь была кузина! Катари впечатлилась наверняка выдуманной историей Алвы и научно обоснованными доводами Райнштайнера и была готова на всё. – Боже мой, это было бы ужасно!.. Матильда, что вы думаете?

Матильда покачала головой, не сказав ни слова. Она смотрела на Рокэ, и Робер едва не встал между ними, чтобы разорвать эту цепочку совершенно оправданной ненависти. Альдо мог быть распоследним дураком, но он же её родной внук!

– Хочется верить, что ваши выводы опрометчивы, – вмешался Райнштайнер. – Госпожа Алати, не было ли среди предков вашего внука кого-нибудь…

– Как же ваш бывший муж! – воскликнула Катарина, вцепившись хрупкими пальчиками в носовой платок. – Помните, вы мне говорили, Матильда! Он ведь… разве не…

– Придурок он, только и всего, – огрызнулась Матильда.

Как так – говорила? Зачем ей лишний раз вспоминать Анэсти? Робер с горечью припомнил, как ещё в начале года эти две дамы каким-то чудом подружились. И к чему это привело? Точнее, к чему это приведёт теперь, в эти напряжённые полчаса? Катари хотела как лучше, она всегда хочет как лучше.

– Я теперь припоминаю, что слышала о лечении таких… таких проблем, – продолжала творить добро кузина. – И кто-то из моих… знакомых лечился у психолога, и это было совсем не страшно! Дорогая Матильда, не поймите меня превратно… Но если есть такая опасность, может, стоит попробовать обратиться за помощью? Я преподавала у Альдо, он… ваш внук и вправду несколько несдержан…

Конечно. Теперь он и несдержан, и честолюбив, и это всё ещё чистая правда, но поданная под таким углом, что и Катари, и даже Райнштайнер в любой момент могут вызвать врача. Робер не выдержал:

– По-моему, мы все перегибаем палку. Альдо просто зарвался, но он больше не будет здесь учиться, предлагаю оставить его в покое.

– И ты тоже не понял, Робер! – взволновалась Катарина. – Сейчас оставим в покое, а что дальше? Вдруг… вдруг ему станет хуже, в смысле… натворит что-нибудь ещё…

– Определитесь, – сквозь сжатые зубы сказала Матильда.

– Я помогу вам, – искренне желая всего хорошего, кузина схватила её за руки. – И помогу бедному Альдо! Хотите, прямо сейчас позвоню знакомой? Она знает, у кого просить помощи…

От ответа зависело всё. Робер не сомневался, что Матильда будет защищать внука до последнего, но пока он вспоминал, что она сказала ему в прошлый раз, до слуха донёсся негромкий ответ:

– Звоните, Катарина.

– Почему?! – Эпинэ схватил её за локоть, глядя в глаза. – Ты же не думаешь, что он вправду помешался? Это бред…

– Да, по науке это называется именно бредом, – серьёзно подтвердил Райнштайнер и отправился вместе с Катариной звонить. Они все серьёзны или это Робер сошёл с ума? Толпа растворялась, а он всё ещё пытается достучаться до Матильды.

– Да помолчи ты, – рявкнула она, вырывая руку. – Самой тошно!

– Тогда почему? Скажи, и я отстану!

Ему не сказали. Робер не дождался прямых объяснений – в коридоре остались только они и первый проректор. Соскочив с подоконника, Рокэ подошёл к Матильде, и Эпинэ отдал бы всё на свете, чтобы тут кого-нибудь не было – кого-нибудь из них двоих или его самого.

– Ответьте на вопрос Робера, Алва, – хрипло попросила женщина, сжимая руки в кулаки. – Объявить парня сумасшедшим… Вы прямо-таки оправдываете все слухи о своей подлости.

– Я, как и госпожа Ариго, умудрился обзавестись самыми разными приятелями, – начал Алва издалека. Ледяные синие глаза с прищуром глядели на Матильду, а голос оставлял желать лучшего, во всяком случае, для Альдо. – Один интересный человек работает в полиции. Так вот, он проконсультировал меня по этому вопросу… Всего, что натворил ваш внук за последние полгода, хватит на небольшой тюремный срок. Доказательства и свидетели очень легко всплывут наружу. А того, чего он сделать не успел, но по глупости поставил в известность других людей – на срок побольше. Какое из двух зол вы предпочитаете?

Робер смутно припоминал короткий разговор с Валме. Он сам, кажется, тогда сказал, что за свои поступки надо отвечать. И это всё ещё было так, но, чёрт возьми, Альдо в тюрьме или Альдо в психушке?

– Я поняла, что вы имеете в виду, – процедила Матильда в лицо первому проректору. – Но благодарности от меня не ждите.

– Если бы я ждал благодарности, давным-давно сменил бы работу, – он улыбнулся одними губами и повернулся на каблуках. – Теперь до свидания.

***

Готти лопал пломбир и весело вилял хвостом. Зрелище умиляло, но легче не становилось. Оставив самого счастливого в мире пса, Марсель перебрался за барную стойку: выпивки для клиентов у Марианны не было, выпивка была для друзей, остающихся после закрытия. Поэтому он попросил ещё кофейку и без энтузиазма потыкал ложечкой шарик мороженого.

– И что же у вас случилось? – спросила прекрасная женщина, ставя перед ним чашку. Если бы Валме узнал Марианну чуть раньше Робера, очень может быть, что он бы сейчас занимал место Эпинэ в мансарде. – Я не люблю, когда друзья моих друзей грустят.

– Да уж, друзья вообще существа непредсказуемые, – буркнул литератор и тут же перестроился на привычную волну: – А что мне за это будет? За рассказ? Вы же информацией промышляете помимо мороженки, дорогая Марианна?

– Не настолько, – очаровательно улыбнулась она. – Я и вправду переживаю, могли бы заметить! Что-то на работе?

А почему бы и не рассказать? Больше некому, правда некому. Ни Робер, ни Матильда, ни тем более Рокэ не поймут его правильно, если вообще дослушают. Марсель уточнил:

– С какого момента вы не в курсе насчёт Ракана?

– В последний раз я слушала про его защиту, больше пока не знаю ничего.

И он рассказал обо всём, чему стал невольным свидетелем сегодня. Марианна слушала и иногда кивала, поджав губы и глядя в сторону: Валме не мог понять, одобряет она или нет.

– Самое обидное, что это я первый ляпнул про Ракана, – вздохнул и наконец покаялся Марсель. – Не подумайте, что мне присущи такие угрызения совести – вы отлично знаете, что её у меня не больше, чем у великого и ужасного проректора. Но как же это всё было противно! Как обычно, ляпнул, что на уме, и пожалуйста…

– Давайте разбираться по порядку, – решительно сказала Марианна, и Марсель снова позавидовал Роберу. Такая женщина! – Начнём с вашего участия. Подумайте как следует, Марсель – вы хорошо знаете Рокэ Алву. Если он собирался привести разговор к Ракану, значит, разговор бы в любом случае пришёл к Ракану, с вашим участием или без него.

– Пожалуй, – охотно согласился Валме. – Спасибо, вы сняли с моих плеч во-от такую гору. Хотя послевкусие всё равно не очень…

Он прекрасно знал, с кем и с чем имеет дело, не раз присутствовал при разгромных скандалах с глупыми студентами и каждый раз получал искреннее удовольствие от того, как неподражаемый проректор самыми разными способами ставит на место зарвавшихся дурачков. А чего стоят педсоветы? Вот уж где разгуляй, душа! И всех этих жертв обстоятельств Марсель сам бы с радостью послал куда подальше. Ракан не исключение. Но тошно всё равно было. Почему же?

– Я понял, – неожиданно осознал он. – Несостыковочка…

– В чём же?

– Возможно, мне только кажется, но это был перебор, – пожал плечами Марсель, наконец берясь за остывающий кофе. – Не сходится всё, что этот блондинчик сделал, с тем, что получил. Уж лучше бы полиции сдали, вот уж где парень получит подробную лекцию о собственных мозгах.

Марианна довольно долго смотрела на него, словно решая что-то внутри себя, а потом вздохнула и вытащила из-под стола небольшую папку с бумагами, исписанными её симпатичным почерком.

– Сейчас вы передумаете, Марсель. Альдо Ракан – плохой революционер и лидер. Из всего, что он планировал, исполнители сделали лишь малую часть. Но замысел – уже преступление, тем более… смотрите сами.

Размах мысли впечатлял, а ещё – правда походил на бред сумасшедшего. Ещё немного, и можно было бы подумать, что Ракан собирается свергнуть мэра или напялить на себя корону. Не совсем понятно только, что за покушения – расписаны только даты и места. Марсель узнал аварию на Заревом шоссе и две мини-трагедии в Сапфировом переулке: пожар, устроенный дилетантами, и дешёвых хулиганов, нарвавшихся на Окделла.

– Да, неслабо…

– Это могло поставить на уши весь город и привлечь лишних людей, – пробормотала Марианна, сосредоточенно перелистывая страницы. – Совсем не то, чего хотелось бы Рокэ…

Конечно, кому понравится криминальный разгром в этом тихом уютном местечке. Особенно если где-то здесь лечится родная матушка. Валме подозревал, что Марианна и об этом знает, и уж у неё-то точно свои источники.

– Марсель, где вы были двенадцатого февраля? – неожиданно спросила она.

– А я помню? Хотя стойте… – литератор не смог подавить нервный смех. Двенадцатого февраля он зависал в книжном магазине и откровенно скучал, а потом оказался в аэропорту города О. в компании Алваро. – Да ладно, Марианна, ну уж нет.

А он, дурак, поверил, что это дружеская встреча! Знакомство с родителями, твою кавалерию, как сказала бы Матильда… Можно было догадаться и не быть наивным.

– Я не знаю, где вы были, – покачала головой великолепная женщина, – но главное, что не дома. Вас поджидали, Марсель… и не только там.

– Меня? Каковы поклонники, – в голове не укладывалось, но удивляться будем потом, сейчас будем слушать Марианну и пить кофе.

– Сейчас, забыла, – она слегка наморщила лоб. – Простите, точно не скажу, но то ли ювелирный магазин, то ли сувенирный… У хозяина руки не так чисты, как кажется, он заодно с нашими неофициальными друзьями. И на вас у него тоже была наводка.

– Фарфоровая лавка? – воскликнул Марсель. – Да что за… Вы, должно быть, шутите!

– Не шучу, – серьёзно сказала Марианна, – но было бы неплохо, если так. Я знаю, что вы думаете, Рокэ действительно иногда делает жестокие вещи – или кажущиеся таковыми. Но просто так он не делает ничего.

Звякнул колокольчик на двери, Марианна сказочно улыбнулась и отправилась к клиентам. Готти требовательно вякнул под столом, желая ещё мороженого, но хватит с него, пожалуй, на сегодня. Почёсывая разочарованного пса за ухом, Марсель пытался как-то жить с этой увлекательной информацией. Хорошая новость: он был прав, когда спорил с Алвой, покушения или их попытки рассчитывались не на одного проректора. Плохая новость: всё остальное.

И почему, чёрт его дери, нельзя просто взять и сказать?! Почему бы не предупредить прямо, не городить легенду? Улыбаться и не договаривать фразы, потому что это весело и красиво, а потом говорить о другом, имея в виду и вовсе третье… Тоже мне…

– Побью когда-нибудь, – пробормотал Марсель. – Не тебя, Готти, кумира твоего двуногого. Его же кавалерию…

Папенька ждёт фарфор с осени, а у Рокэ никак не находится свободного вечера, чтобы уважить чужого родителя. Надо же, какая неожиданность! И давно он об этом знает? Может, соседка Марселя по дому – тоже предполагаемая убийца, просто это неважно?

Ладно, подраться с Алвой можно и потом – всё равно не получится. Но разговор с Марианной и последовавшие за ним мысли навели Марселя на другую мысль, которую немедленно требовалось проверить. Оставив деньги на столике, он подозвал Готти и отправился обратно в универ.

========== 23. Ричард ==========

Надо было видеть лицо отца, когда Дик влетел домой в пиджаке Рокэ Алвы. Единственное, что спасло студента от жестокой расправы – матушка в ОГУ не захаживала и поэтому просто не могла понять, на что злиться. Судя же по Эгмонту, его как будто увольняли в этом самом пиджаке. Правда, отец только вежливо улыбнулся и намекнул, что Ричард что-то забыл – наверное, может быть, – кому-нибудь вернуть… Что ж, его умением держать себя в руках Дик восхищался всегда. Но как можно было забыть чужой пиджак…

Солнце уже садилось, когда он запрыгивал на велосипед и катил обратно в универ. Как ни странно, ни ворчание на они-же-все-одинаковые мужские пиджаки, ни неопределённый взгляд отца, ни сам факт очередного косяка настроение Ричарду не портили. Осталось только сдать экзамены, и он свободен месяца на два! Но так ли нужна эта свобода? Опять куковать дома, выползая в библиотеку и на рынок, с матушкой и сёстрами? И отцом… Нет, лучше Дик пойдёт работать. К Марианне, ну конечно же!

– Через три часа у Салины, и не отпирайся, – заявил ему Арно, когда они столкнулись на перекрёстке. Никаких тебе «куда едешь» и «что случилось», Дика это только устраивало.

– Опять отмечаем?

– Да что ты за тормоз такой, – по-дружески – ну, хотелось верить – поддел Савиньяк. – На этот раз хоть есть, что отметить!

И одногруппник весело усвистел в сторону полицейского отделения. Ричарду в свое время понадобился лишний месяц, чтобы запомнить – там работают старшие братья Арно, и не задавать дурацких вопросов. Хотя маршрут младшего Савиньяка после учебы, несомненно, впечатлял.

Здравый смысл подсказывал, что лучше позвонить и уточнить, где Алва, но Дик сегодня уже раззвонился, хватит… Да и лучше лишний раз заглянуть в ставший таким родным универ, чем мотаться по городу. Едва не врезавшись на пороге в господина Валме – филолог тоже куда-то спешил, – Ричард поднялся по лестнице в главном корпусе и разочаровался. Закрыто – опять!

Он был бы рад скромно оставить одолженное на кресле и, может быть, записку, но внутрь-то как попадёшь? Дик сделал два шага в сторону кабинета председателя Дорака и замер. Голоса, неловко как-то… Но подслушивать – ещё хуже!

Хуже, конечно, что вы там сказали про дядюшку Августа?

– Половину взяток мы запросто докажем, – говорил Квентин Дорак. – А от второй половины он уже не отопрётся, даже если и не брал. Нет, не настолько… Однако мне хотелось бы сделать подарок новому ректору.

Судя по тому, что вместо ответа были паузы, беседа велась по телефону. Ричард понятия не имел, с кем, но застыл на месте, как громом поражённый. Дядюшка Август? Взятки?! Это его удивило и расстроило, а то, что Дорак занимается приписками – нет. В отличие от господина проректора, гордо подумал Ричард, этот человек честно не играет.

И что за новый ректор? Он снова что-то проспал? Наверное, господин Оллар уже всем надоел.

– Да, угадали, – усмешка председателя показалась ему холодной и одновременно доброй, как если бы он говорил со старым другом. – Но ещё ничего не сделано, сами понимаете. Только решено… Да уж, это будет непросто.

А про Штанцлера уже позабыли, даже обидно. Знает ли он, что вот-вот будет с позором убран из университета? Цепочку мыслей Ричарда продолжил сам Дорак:

– Вслед за Эгмонтом – может быть, сойдёт за отмазку для общественности. На самом деле, вреда от этого Штанцлера в разы больше, чем было от старшего Окделла. Тот хотя бы не знал, к чему приведут его идеи, а господин Штанцлер даже меня своими подлыми трюками поражает в самое сердце…

«Даже» Дорака, что ж, Дорак хотя бы это понимает… Ричард хотел уже отлипнуть от двери и уйти куда-нибудь подальше отсюда, но тут-то и свершилось то, чего он не ждал уже с конца осени – правда об отце. Дик почти не дышал и слушал сокращённую для собеседника Дорака историю о том, как Эгмонт едва не загубил университет, который так мечтал спасти. Конечно, в исполнении председателя кадров вышло не так романтично, но чёрт возьми, это было похоже на правду! Всё понемногу вставало на свои места. Но почему, почему никто не объяснил отцу, что нужно подождать?

Ричард представил себе такую сцену и сразу понял, что это невозможно. Кто бы говорил с отцом? Рокэ Алва, Квентин Дорак? Ну не ректор же! И что, Эгмонт бы послушал этих двоих? Вряд ли… Ричард на всю жизнь запомнил отца как человека, который свято верит в свои идеи и ни за что от них не отступится. На сердце всё равно было тяжело от осознания, что всё могло бы быть иначе…

Забыв про Штанцлера, про пиджак, про всё на свете, Дик побрёл по лестнице вниз. Что сделано, то сделано, копаться в чужих мотивах четырёхлетней давности – себе дороже, но хорошее настроение всё-таки его покинуло. В таких ситуациях взрослые люди позволяют себе напиться, прямая цитата незабвенного господина проректора… Что ж, это снова «такая ситуация»? Похоже, и даже очень.

И как ему теперь с этим жить? Упав на диван в широком душном холле, Ричард чуть не прикрыл глаза ладонями, в последний момент отдёрнув руки. Он был готов к выбору в стиле «либо отец, либо Алва», но оба были по-своему правы и неправы. Оба, однако университет до сих пор живёт благодаря одному…

Благое намерение или жестокий поступок? Что делать, если первое привело бы к катастрофе, а второе жертвой одного человека спасло тысячи? И как теперь смотреть в глаза… да кому угодно! Нет, он поедет к Берто прямо сейчас и напьётся так, что мало не покажется.

– Весь в отца. Эгмонт тоже как задумается, так не достучишься, – вежливо сказали ему слева. Ричард подскочил и обернулся, чтобы увидеть Робера.

– Вы давно здесь сидите?!

– С самого начала, – пожал плечами Эпинэ. – Думал, ты видишь…

– Простите, – густо покраснев, Дик пожаловался: – Я не могу найти господина проректора… А вы что здесь делаете, Робер?

– Видимо, то же, что и ты, – невесело усмехнулся учитель и приподнял стаканчик с кофе: – Думаю, чем лучше запить эту жизнь. Впрочем, даже если её запить, она продолжается.

– Что-то с Альдо?

В кои-то веки Ричард угадал, но легче от этого не стало.

– Скажи, – Робер то ли думал на ходу, то ли медленно подбирал слова, – ты же не успел с ним тесно подружиться? Ничего никому не обещал, не подписывал?

– Нет, – расспрос показался ему странным, ну и ладно, Эпинэ наверняка знает, что говорит.

– Тогда забудь и не переспрашивай… Знаю, звучит жестоко, но лучше не надо. Живи, Дикон, – Робер снова поднял стаканчик и усмехнулся, на этот раз почти искренне, и Дику стало его жаль. Почему-то, хотя он толком ничего не понял.

– Живу, – на всякий случай пробормотал он. – Так вы проректора Алву не видели?

Эпинэ покачал головой и залпом допил свой кофе. Автоматически захотелось взять и себе, и Ричард перебрался к ближайшему автомату.

– Что-то все его ищут, – неожиданно заметил Робер, щурясь от проникшего через окно огненного луча. – И никто найти не может… Ладно, не буду нагружать тебя своей паранойей.

– Да вы не нагружаете, – заверил Ричард, а потом что-то щёлкнуло – сначала монетки в автомате, потом сам механизм, затем воспоминание. Одно. Другое. Третье.

– А вы будете у нас что-нибудь читать? – брякнул Ричард, оттягивая время и падая в кресло напротив стола. Только по шевельнувшейся тени он заметил Моро – кот неподвижно восседал на подоконнике, сливаясь с тёмной шторой и, вполне вероятно, по-кошачьи ненавидя Дика.

– Не в этом году. Впрочем, в этом же году я не планировал никого брать, а вышло наоборот…

Почему?

– Зато я вас с педсовета вытащил, – радостно парировал Дик, которому море было по колено.

– Вытащил он… – Схватив его за плечо, чтобы перестал крутиться, Рокэ с точностью ювелира поправлял воротник рубашки. Ричард вздрогнул от неожиданности. – Впрочем, мне там всё равно делать нечего.

– Почему? – глупо переспросил Дик.

Рокэ не ответил, только глянул мельком, заканчивая выправлять воротник…

Забыв про кофе, Ричард неосознанно коснулся воротника. Раз, два, три, чей-то намёк, чья-то сплетня. Почему он не ответил? Вопрос дурацкий или что-то ещё? И что за повторы с «этим годом»?

А что говорил Дорак? Кофе давно был готов, но Дик смотрел куда-то сквозь стаканчик. Он слушал про отца и всё равно запомнил ненужные, как тогда казалось, сведения про университетский долг, финансовую яму и про то, как председатель с проректором поочерёдно вытаскивают ОГУ обратно… Речь шла о том, что всё закончится буквально со дня на день, если уже не закончилось, и всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, но почему он решил, что Алва останется?

– Дикон, кофе, – напомнил Робер.

– Да, спасибо…

Стаканчик горячий, пальцы обожжёшь и не заметишь. Дик поставил кофе на жёсткий подлокотник дивана. Воображение разыгралось или правда всё сходится?! Теперь в голову лезло вообще всё, от старых комментариев Штанцлера, что у первого проректора здесь свои цели, не имеющие отношения к какой-то там учёбе, до собственных микронаблюдений, которые теперь выросли в глазах Дика до размеров главного корпуса.

Неужели он и вправду с самого начала планировал уйти? Не может быть…

Осенью Ричард и представить не мог, что будет жалеть об этом, но теперь ОГУ не мог быть ОГУ без Рокэ Алвы. Без беспощадных прогонов по всему тексту работы, пока она не станет идеальной, без уютного кабинета с чёрным котом, без шуток про кофейник Дорака и комментариев на полях зелёной ручкой.

И не только ОГУ. Дик думал о мороженом, о мотоцикле, о внезапной поездке к озеру, «приказ первого проректора – мы едем учиться пить…» Армада, Ниагара, красное чилийское…

– Дикон, всё в порядке?

Хоть бы он ошибался. Ричард не может всё это потерять, просто не может!

– Да, – выдавил он, глядя на остывающий кофе и совершенно не желая его пить. – Я надеюсь… Хотите кофе, Робер? Я выйду на улицу…

========== 24. Марсель. Квентин ==========

Ребёнок Окделл мог бесконечно умнеть и проявлять себя с лучшей стороны, но он не догадался искать проректора через Моро. Более опытный Марсель отправился на поиски кота. Солнце садилось, а жизнь в универе прямо-таки кипела, отродясь такого не было – Валме как-то привык, что все спешат уйти пораньше. Но у кого защита, у кого сессия, у кого Алва потерялся, а вот и Моро – чёрный хвост лениво мелькнул на лестнице… И куда собрался? Может, приведёт, к кому надо?

По дороге литератор столкнулся со всеми, с кем только можно – сначала с растрёпанным (что внешне, что морально) Окделлом, затем с донельзя задумчивым Эпинэ, потом с Матильдой. Великолепная деканша держалась хорошо, но поболтать не вышло. Даже не пытаясь попробовать другие методы поиска, Марсель заинтригованно брёл по корпусам за Моро, и кот, ни минутки не сомневаясь, приволок его к Дораку.

– А, это вы, – как-то слишком дружелюбно поздоровался председатель.

– Кто, если не я? – процитировал Марсель потерявшегося проректора. Если Рокэ всё ещё проректор, а то слишком уж физиономия у Квентина подозрительная, обычно он себе такого не позволяет.

– Окделл, например. Караулил у меня под дверью…

– Если вы разглашали тайны государственной важности, у ребёнка крыша поедет, – предположил Марсель и угадал. – Вот так вы про батюшку и рассказали, я правильно понимаю? Ну и ладно, ключики не одолжите?

Ключики Дорак одолжил. Напевая какую-то песенку с радио, Валме вскрыл кабинет первого проректора, впустил Моро (или это Моро его впустил?) и, резко перестав петь, деловито отправился потрошить содержимое стола. Укоризненный взгляд кота впился в Марселя, как иголка.

– Ну, что? Я только убедиться, – поговорив с котом, Валме оставил столешницу и выдвинул первый попавшийся ящик, который не был заперт. Резко стало не до Моро и его немого укора, потому что Марсель таки нашёл то, чего в глубине души надеялся не увидеть.

Кто разбрасывается ценными бумагами по незапертым ящикам? С другой стороны, никому бы и в голову не пришло шарить по столу Рокэ.

А ведь можно было догадаться пораньше, думал Марсель, плюхаясь в проректорское кресло и вертя в руках бумагу. Заявление на имя действующего ректора ОГУ господина Фердинанда Оллара… Слишком уж всё удачно складывалось. Слишком удачно, но Рокэ скорее придумает что-нибудь ещё, чтобы не занимать почти свободное кресло Оллара. Уйдёт раньше, например. О добровольном уходе со всех занимаемых должностей… Твою, как говорится, кавалерию, он в самом деле собрался отсюда драпать! Что изменится? Не так уж много. Жизнь Марселя Валме, например. Ну уж нет, Марсель против такого распоряжения собственной жизнью. Дата не проставлена, подписей пока нет, но это ничего не значит. Доцент, кандидат исторических наук, первый проректор ОГУ…

– Доцент тебя через проректора, Рокэ Алва, – пробормотал Валме. – Это невесело.

И что ему теперь делать с этой проклятущей бумажкой? Конечно, если Алва упрётся рогом, то без проблем напишет ещё одну, но упереться мы не дадим. Рога обломаем, а не дадим. Сжечь? Слопать? Порвать и в окошко выкинуть? А может, раз в жизни прокатит вариант «поговорить по-человечески»? Кто тут филолог, в конце концов – он что, слова не подберёт?