Текст книги "Следуй за солнцем (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Ричард знал. Перемыть косточки Валентину они не успели: на крыльце сначала стало очень шумно, а затем – очень тихо. Бунтовщики неловко посторонились, пропуская председателя Дорака и проректора Алву. Все, кто собрался во дворе, невольно попятились, а кучка бунтарей без лидера – умолкли все до одного, но упрямо стояли со своими лозунгами, чего-то ожидая. Ничего не происходило с полминуты, все остолбенели; Рокэ нашёл плакат со своим именем и улыбнулся одними губами, а студент, этот плакат державший, мелко задрожал и покраснел до корней волос, однако выстоял, как выстояли все остальные.

– Всё, как вы говорили, Квентин, – беспечно оборачиваясь к Дораку, сказал проректор, как будто они продолжали начатый полчаса назад разговор наверху в кабинете, а не здесь. Дорак кивнул – немое согласие на что-то было получено. Рокэ вернулся к молча митингующей группе: – Времени у нас мало, молодые люди. Вы всё сказали, что хотели?

– Верните Эгмонта Окделла! – выкрикнул самый смелый, стоявший дальше остальных, практически в тени. Его вяло поддержали.

– Нет, – сказал Алва. – Что-нибудь ещё?

Категоричность и хладнокровие первого проректора явно поставили их в тупик. В зрительской толпе, если кто-то и сопереживал неудачным бунтарям, то молча. Всех кругом переполняли сдерживаемые эмоции, а Дику казалось, что его с мясом вырвали из этого места и оставили только глаза, чтобы смотреть.

– Будьте добры, юноша, ваш студенческий, – вежливо попросил проректор стоявшего ближе всех студента, только эта вежливость прозвучала как выстрел. – Мы с господином председателем хотели бы вспомнить, с кем имеем дело…

Как только в руках у Алвы оказалась тонкая картонная книжечка, он, не глядя, разорвал её на две части, и студенческий с хрустом развалился. Изнутри вывалилась оторвавшаяся фотография. Никто не дышал.

– От имени господина ректора Оллара, вы исключены из ОГУ, – равнодушно сообщил проректор. – Ко всем остальным просьба отдать студенческие билеты добровольно. Документы – документами, но обложки ещё пригодятся.

========== 12. Ричард ==========

Ричард сидел на первом этаже главного корпуса и пил обжигающе горячий кофе из автомата. Вкуса он почти не чувствовал, но горлу было хорошо, хотя кто-то говорил ему, что при простуде надо пить тёплое, а не горячее. Вокруг суетились возбуждённые однокашники и старшекурсники, кто-то всё время упоминал Альдо, кто-то – Эгмонта Окделла, про Алву говорили шёпотом, а Ричард слушал это всё и хотел домой. Почему отцу вздумалось стать символом свободы?! Почему ему, а не кому-то другому? Дик был готов простить ему всё, включая отсутствие дома четвёртый год, но не то, что теперь он был вынужден ходить по собственному универу с опущенной головой, чтобы не смотреть никому в глаза. Конечно, он мог присоединиться к Альдо и «продолжить дело отца», мог взбунтоваться и…

Взбунтоваться и вылететь из университета, в который с таким трудом поступил? Дик не был готов на это пойти даже ради отца. Его в очередной раз напугала эта мысль, но, кажется, уже не так сильно, как поначалу.

Срочно нужно было посоветоваться с умным человеком, который хорошо знал отца. Ноги сами принесли Ричарда в соседний корпус на этаж дядюшки Августа. Он не успел остановиться, поскольку Штанцлер как раз подходил к своему кабинету и сразу же его засёк.

– Дикон! – воскликнул друг семьи и всплеснул руками. – Выглядишь неважно, заходи…

У Ричарда появилось нехорошее предчувствие, но отказывать дядюшке Августу он ещё не научился. Зайдя внутрь и покорно приняв литр горячего чая с ромашкой, он принялся слушать, пообещав себе обдумывать каждое слово Штанцлера. Не то чтобы Ричард ему больше не верил – поводов не было, но после полугода с лишним высшего образования он научился смотреть на вещи под разными углами. Даже на те вещи, которые с детства считаешь твёрдыми и незыблемыми.

– Эгмонт бы такого не хотел, – начал вздыхать Штанцлер, сцепив пальцы в замок и встревоженно глядя на Дика. – Он бы никогда не пожертвовал студентами, слышишь, Дикон? Никогда. Ни ради настоящей свободы, ни ради лживой… В последнее время я много думал о том, о чём мечтал твой отец. Это кажется всем утопией, но никто ведь даже не попытался! Людьми двигают лишь деньги, деньги и собственная власть…

Ричард кивнул, придумывая, как бы заставить его продолжить. Он поймал себя на том, что впервые слушает об отце без эмоций, просто воспринимает информацию и пытается обдумать её сам. А ещё к этому явно примешалась поднимающаяся температура, если ему не показалось…

– Впрочем, ты сам всё видел, – покачал головой дядюшка Август. – Быстро и безжалостно. Они даже не выслушали их требований – ни Дорак, ни Алва. У нас нет свободы слова, Дикон, нет и никогда не было.

«У нас мало времени», сказал Рокэ. Ричард вовремя прикусил язык и слушал дальше.

– Я не только не всевластен, благодаря Дораку я постепенно скатываюсь всё ближе к увольнению, но кое-что всё-таки могу, – твёрдо сказал Штанцлер. – Да, срок давно вышел, но я всё ещё предлагаю тебе свою помощь, Дикон. Я могу поговорить с Катариной, и, конечно, если она всё ещё не передумала, подыскать тебе другого руководителя…

– Нет, – сказал Дик. Дядюшка Август удивлённо моргнул. – То есть… спасибо, не надо, дядюшка Август. Уже поздно.

– Признайся, только честно – Алва сильно над тобой издевается? Я слышал такое, да что слышал – видел…

Ричард не нашёлся с ответом, поскольку опешил от формулировки. Он тоже много чего слышал, даже дома – особенно дома, но первый проректор правил его отвратительно нелогичные тексты, объяснял, как правильно, учил готовиться к выступлению и не нервничать у доски, поил кофе и кормил мороженым. При мысли о мороженом горло кольнуло, и Дик вернулся в реальность. К сожалению, Штанцлер истолковал его молчание строго наоборот:

– Я так и думал. Бедный ребёнок… Наивно было полагать, что, избавившись от отца, этот человек пощадит сына.

И об отце они тоже говорили. Ричард всё ещё не понимал всего, но Рокэ просто не сказал… просто не стал говорить, почему всё-таки Эгмонт… надо спросить его как следует, найти правильную постановку вопроса, ведь не может же такого быть!

– Что изменилось, Дикон? – донёсся до него голос Штанцлера. – Ты больше не хочешь под начальство госпожи Ариго? Мне показалось, она тебе нравится.

– Да, – каркнул Ричард, забыв о горле, – она мне нравится. Дядюшка Август, она отказала мне лично, свидетель – Робер Эпинэ. Я не стану проситься ещё раз, тем более, у госпожи Ариго так много студентов…

– Я просто хочу помочь тебе. Мирабелла…

– А я хочу, – не мог остановиться Дик, – решать сам! Сам, понимаете? Когда я закончил школу и поступил сюда, я… я думал, что вы все оставите меня в покое, матушка, вы, да даже отец, хотя он не говорил со мной три года… Может, вы все и правы, может, отец был лучшим человеком во всём универе, а господин проректор действительно… не знаю, так ужасен… Но я этого не видел, дядюшка Август, ни того, ни другого… Я выбрал тему, и я пишу по ней работу, пишу уже больше месяца. Я хочу закончить её и выступить с ней… И я хочу доказать себе, что смогу это.

Он закашлялся, не специально, но обрадовался этому – можно было не заканчивать сорвавшуюся с языка речь. Ну, теперь всё, запоздало подумал Ричард. Нет у тебя больше друга семьи дядюшки Августа. Он обязательно расскажет матушке, и у тебя не будет ещё и матушки. Ты высказался так, как не высказывался никогда, и теперь у тебя вообще никого не будет.

– Что ж, я понял, – грустно, до боли в сердце грустно сказал дядюшка Август. – Я знал, что рано или поздно это произойдёт, Дикон… ты вырос… не так, как хотелось бы мне или Эгмонту, но это не наша вина.

Ричарду безумно хотелось остановить его, перебить, извиниться, свалить всё на температуру и сказать, что он больше никогда так не будет, но это означало возвращение к слепой погоне за отцом, которая не завершится успехом, к матушкиным кошкам и матушкиной рыбе.

Больше Штанцлер ничего не сказал, хотя Дик прождал минут пятнадцать, мучительных пятнадцать минут. Он встал и неловко попрощался, в ответ печально улыбнулись. Дик вышел и закрыл за собой дверь.

***

Он опять прогулял, но все знали, что Ричард болен, поэтому можно не беспокоиться. Профессор Райнштайнер слышал, как он разговаривает, и даже посоветовал сегодня на пары не ходить. Что ж, он и не пойдёт, но не домой же после всего этого… С радостью и удивлением Дик обнаружил, что ему не так уж плохо. Можно даже попробовать поесть мороженое… нет-нет, это мы забежали вперёд, никакого мороженого. Но горло уже не болит и голова не раскалывается. Что же это такое, приятные последствия неприятного разговора?

Ричард вышел во двор, слепил снежок, бросил в забор и рассмеялся. Правда, хотелось плакать, но не на улице же – слёзы всё равно застынут…

Кутаясь в красно-чёрный вязаный шарф, Дик выбрел с территории универа на заснеженный тротуар. На Рокэ он наткнулся не сразу, только свернув за угол: первый проректор стоял возле мотоцикла и собирал волосы в хвост, задумчиво глядя на небо, а потом – на Ричарда.

– Опять прогуливаете? Почему вы всё время прогуливаете в моём обществе, Ричард? – голос Алвы звучал весело, пожалуй, слишком весело для всего, что произошло сегодня. – Это в корне неправильно, в конце концов, пока я проректор.

– Меня отпустил профессор Райнштайнер, – почти не гундося, доложился Дик. – Хотя я бы всё равно прогулял… всё так запуталось…

– Что же у вас запуталось на этот раз? Надеюсь, не язык, а то получится как с «втекающими выводами».

– Нет, всё остальное, – Ричарду и хотелось бы вывалить всё, но он в кои-то веки постеснялся, да и после разговора со Штанцлером болтать не хотелось. – А вы куда?

– Куда-нибудь, – ответил Алва. – Хотите со мной?

Дик хотел. Больше всего он хотел сесть и уехать – никогда не получилось, но он всегда этого хотел… Он поймал шлем и улыбку, улыбнулся в ответ, а потом они сделали это – сели и уехали.

***

Ветер ещё свистел в ушах, и Ричард потряс головой, пытаясь от этого избавиться. Он изъездил весь город, когда работал помощником почтальона, но этого места не находил никогда.

– Мы же ещё в О.? – на всякий случай спросил он. – Я такого не помню…

– Почти никто не знает, но это в черте города, – отозвался Рокэ, спускаясь к берегу заледеневшего озера. – Возможно, об этом месте вспоминают летом, когда замечают, как блестит вода…

– Проклятое оно, что ли?

– Это ещё что за городские легенды? Просто находится в таком тупике, куда ни одна людная дорога не ведёт.

– И здесь никто не живёт, – пробормотал Дик, оглядываясь по сторонам. Озеро небольшое, взглядом охватить можно, но чтобы его обойти, явно потребуется не меньше часа. Лёд прятал подводное царство, снег лежал неровными горстями то тут, то там.

– Идите сюда.

Ричард подошёл к кромке воды и присел рядом с проректором; Рокэ расчистил поверхность от снега и провёл узкой ладонью по бирюзово-белому льду, покрытому неповторимым узором трещинок. Ричард коснулся холодного озера и почему-то представил себе, что озеро – это он, и он покрывается льдом и трещит… Но потом выходит солнце, оно становится теплее и теплее, и Дик, следуя за солнцем, тает и возвращается в норму. Что за мысль и откуда она взялась? Неважно… Трещинки можно было прочитать по-разному, если смотреть справа налево – похоже на оленя, снизу вверх – на кабана, расчистить снег ещё на пару сантиметров – получается ворон.

– Эт-то завораживает, – стуча зубами, признался Ричард. Руки заледенели – надо было брать перчатки…

– Летом здесь красивее, хотя и так неплохо, – признал Алва. – Ну что, вы распутались в своей жизни? Пора греться.

– Угу, – пробормотал Дик. Было холодно, но не настолько, чтобы мечтать о матушкином облепиховом чае. – Постойте, это там не Третья Цветочная улица?

– Она самая, – улыбнулся Рокэ, проследив за его взглядом. – Двадцать третий дом, если я не ошибаюсь. А говорите, не были…

– Просто там была одна девушка, которая очень любила писать письма подруге с другого конца города, – вспомнил Ричард, негнущимися пальцами застёгивая шлем. Не получилось. – Она, ну… одна из них была парализована и не могла ходить, а у второй не всегда получалось выбраться в гости, и я тоже возил… довольно часто. Вот этот дом, третий слева, на котором сугроб в виде собаки… это там.

Из-за холода и снега мотоцикл заводился дольше, чем обычно, что дало Дику лишние минуты три на возню со шлемом. В итоге он только замёрз ещё больше и не мог совладать с дурацкой застёжкой. Хотелось выть и плакать, но проректор таки сжалился и, заставив его задрать подбородок и не шевелиться, застегнул всё сам.

– Что вы как маленький, Ричард… – Рокэ как будто обращался к мотоциклу, не желавшему заводиться побыстрее. – Неужели ваша пресвятая матушка не заставляет брать с собой перчатки? У Эгмонта всегда были, даже летом.

– Я забыл, – пробубнил Дик, садясь сзади и цепляясь за Алву изо всех сил, потому что знал – сейчас рванёт. Рвануло небыстро. – А мы выедем?.. Снега тут полно…

– Выедем. Сюда же как-то въехали… Это покрытие и не с такими сугробами справлялось, а нас ждёт всего лишь ледяная дорога. Куда теперь?

Пока до Ричарда доходило, что Рокэ спрашивает его, куда ехать, они выбрались на шоссе. Тряхнув головой, он ляпнул первое, что пришло в голову:

– В «Марианну»?

– Не надо в Марианну, там ваш Робер.

– Тогда в библиотеку, – взгрустнул Ричард. – Может, я там распутаюсь…

– Взрослые люди в таких ситуациях иногда позволяют себе напиться, – заметил Рокэ, когда они остановились на перекрёстке с вышеупомянутой Цветочной. – Книги могут быть бесконечно хороши, но в них находятся не только ответы, но и отягчающие обстоятельства. Зачем вам лишние страдания?

– Я не пью, – слишком быстро ответил Дик.

– Ясно, не пробовали.

– П-просто здоровье… – Ричард махнул рукой: – Не пробовал…

– Это упущение, Ричард. А знаете… – мотоцикл не резко, но и не плавно сменил курс. – Вам будет полезно. Наверняка однокурсники уже не раз любезно звали вас выпить и потанцевать. Второе я вам не предлагаю, но свои пределы в первом надо знать, иначе запутаетесь так, что захотите вернуться к своим сегодняшним проблемам. – Ричард слабо запротестовал, и Рокэ безапелляционно заявил: – Никаких возражений! Мы едем учиться пить. Приказ первого проректора.

========== 13. Ричард. Квентин ==========

Комментарий к 13. Ричард. Квентин

Royal Republic – When I See You Dance With Another

На улице Ричард сориентировался быстрее, чем в подъезде. Он не знал, чего ожидал от квартиры первого проректора, вернее, вчера-то он не ожидал даже приглашения, а сегодня вываливался из небольшого домика в несколько квартир в Сапфировом переулке и опаздывал на пару. Если придираться к словам, приглашения как такового Дик не получал – его поставили перед фактом и привезли… Матушке было сказано, что он отрабатывает пропущенные занятия у Робера. Робер, будучи у Марианны, протестовать не мог.

Так или иначе, проснулся Дик с на удивление незначительной головной болью и желанием выпить всю воду в доме, хоть из матушкиной вазы. Матушкиной вазы не оказалось, разве что бутылка питьевой и записка с восхитительно изящным и столь же восхитительно издевательским почерком, которая любезно объясняла, как выбраться из квартиры на свет божий и куда потом отнести ключи. Ричарда секунды на полторы смутил тот факт, что Рокэ вот так вот оставил его у себя дома и куда-то ушёл: как-то его воспитали, что это нехорошо и опасно, но потом сообразил – в квартире настолько пусто, что и красть, если бы он захотел украсть, нечего, и хулиганить неприлично. Здесь были вещи и была мебель, но абсолютно ничего личного. Даже Моро живёт в универе…

До ОГУ недалеко, можно даже добежать пешком. Откопав в кармане наушники и врубив музыку погромче, Ричард вздохнул и побежал. When I see you dance with another, I can’t bring myself not to bother, when I see you dance with another… Бодрит, но бежать стоило побыстрее. Бежать и смотреть на светофоры – улицы он, слава богу, все знал.

«Приспичило же поучить меня жизни, – то ли возмущался, то ли радовался Дик, проносясь мимо «Марианны». – Да ему просто самому выпить хотелось, а рядом никого с филфака не было…» – Так или иначе, и проректор, и его подопечный расслабились после дня, выдавшегося отвратительным для обоих, причём второй под руководством первого делал это впервые. Ричард не мог сказать, понравилось ли ему, дома-то до совершеннолетия не жди… И после, как выяснилось, тоже… Но зато теперь есть опыт, как снисходительно заметил Алва, отбирая у него бокал. Тогда Дик обиделся, а сейчас подумал, что вот там-то предел и был. Где-то там, в пустой, но весёлой комнате, у которой стены всплывали к потолку…

Дик едва не поскользнулся на льду, и его поймал за локоть Робер:

– Тоже опаздываешь? – преподаватель Эпинэ шёл со стороны кафе-мороженого и определённо сиял. – Давай поспешим, только осторожнее… Что у тебя сейчас?

– Всеобщая история с профессором Вейзелем, – тут же ответил Ричард и осторожно спросил: – Робер, у вас всё в порядке?

– В полном, – заверил его Эпинэ, а потом сообразил: – А, ты про тогда… Ушибся немного на дороге, с кем не бывает. Дикон, что ты делаешь после занятий? Марианна была бы рада тебя видеть…

Ричард заверил его, что тоже будет рад видеть Марианну, быстро бросил куртку в гардеробе и побежал по лестнице наверх. В отличие от других гуманитарных предметов, историю им читали в главном корпусе. Кто-то из ребят заметил, что им это не пригодится и можно историю пропускать, но Дик твёрдо решил, что больше прогуливать не будет. Тем более, что у него уже ничего не болит!

Заболит оно, как же, после вчерашнего-то…

– Прошу прощения, профессор Вейзель, я опоздал, – на одном дыхании выпалил Дик, влетая в аудиторию и по привычке опуская голову. Почему-то при виде историка им всем хотелось почтительно опускать головы, а потом – вытягиваться по струнке.

– Курт вас не простит, – лениво ответили с кафедры. Ричард чуть не врезался лбом в дверной косяк. – Я, впрочем, тоже подумаю…

Теперь понятно. А ведь он так и знал, что не надо пропускать историю. В аудитории сидели все свои, то ли сочувствующе, то ли злорадно глядя на опоздуна, а на столе, как вишенка на торте, восседал первый проректор. Рокэ помахал какими-то распечатками, указывая ему на свободное место:

– История вообще наука злопамятная… Проходите, не стесняйтесь, Ричард. – Пришлось идти мимо учительской кафедры. Дику очень хотелось эффектно бросить Рокэ его ключи, но люди же смотрят. Прямо над ухом прошелестел довольный голос Алвы: – Раз уж я взялся учить тебя жизни, дополнительный урок: соглашаясь пить с подозрительными личностями, подумай, что запланировал на завтрашнее утро.

Ричард довольно быстро возненавидел его обратно.

– Что происходит? – шёпотом спросил он у Арно, присаживаясь с краю длинной парты и немного потеснив Альберто с другой стороны.

– Вейзель куда-то смотался, – дал исчерпывающий ответ Савиньяк, – и нам привалило веселье. Посмотри на Заразу, так и светится.

Действительно, Придд был счастлив. Тут Ричард припомнил, что проректор обещал ничего у них не вести в этом году – да эта замена и вправду была неожиданной. Хотя… И не брать студентов в этом году… Странный год, странные совпадения, ничего не ясно.

– Специально для опоздавшей стороны в лице юного Окделла, – тем временем говорил Алва. Дик вспыхнул, опять оказавшись в центре внимания. – Ничто не вечно под луной, включая меня: профессор Вейзель вернётся через пару дней и наведёт порядок в своих владениях. Кто из вас, молодые люди, староста?

– Звёздный час Заразы, – пробубнил Арно. Валентин тем временем отчитывался, что они проходили с профессором Вейзелем. Выглядел он как обычно, но, если прислушаться, некоторые нотки благоговения в голосе присутствуют…

– Что ж, как и ожидалось, строго по программе, – учитывая, что слово «программа» вызывало в стенах ОГУ либо болезненную гримасу, либо митинг, эти слова первого проректора прозвучали как минимум издевательски. – Прелестно. Мне не придётся нарушать хронологию событий, чтобы поговорить с вами о войне…

Дик припомнил, что Рокэ числится специалистом по военной истории, и невольно улыбнулся. Пока у него было время для библиотек, Ричард бегал туда чаще, чем в кафе-мороженое, и часами просиживал над старыми книгами, изучая, как, куда и почему передвигались такие-то полки, откуда и по какой схеме выплывал такой-то флот, запоминал цитаты великих стратегов… Если бы не тяга к цифрам, он бы определённо занялся этим.

Если кто-то из присутствующих и вспоминал вчерашний неудавшийся митинг с пока неизведанными последствиями, то делал это тайно: восторженные комментарии старшекурсников, которым в своё время читал Алва, оправдывали себя. Лекция об англо-испанском противостоянии конца шестнадцатого века, может быть, сама по себе не была такой захватывающей, но уж про ораторские таланты Рокэ студенты знали не понаслышке, а тут ещё и специализация! Если бы Дик слушал это впервые, ему бы определённо вскружило голову, но история «побеждённой непобедимой» Армады и пиратов Елизаветы была ему родной ещё со средней школы – тогда юноше в руки попала первая книга на эту тему.

Только вот к предложению назвать наизусть все корабли Армады Дик оказался не готов.

– Вы серьёзно?! – воскликнул он. Остальные тоже недоумевали, Арно присвистнул.

– Я же никого не заставляю, – по-кошачьи мурлыкнул проректор. – Но, если на небесах что-то есть, оно подсказывает мне, что вы можете перечислить хотя бы десять.

А почему бы и нет? На глазах ошарашенных однокурсников (и отдельно ошеломлённого Придда) Ричард принял вызов и, загибая пальцы, стал вспоминать названия кораблей Кастильской армады. Почему именно Кастильской – чёрт знает, но по ходу своего не очень блистательного, но всё же выступления Дик понял, что к чему. В основном благодаря хитрющей ухмылке Алвы.

Вчера вечером, когда Ричарду уже пора было завязывать с экспериментами, ему пришло в голову объявить себя потрясающим знатоком испанского флота. Так Дик познал на собственной шкуре, почему матушка свято убеждена во вреде алкоголя: заявлять такое военному историку-испанцу – двойное самоубийство.

Интересно, это месть или шанс исправиться? Ричард не заметил, как перечислил штук двенадцать названий, и на ум просились ещё несколько.

***

Квентин хмуро смотрел на свежую прессу. Многое шло не по плану: например, отвести внимание от ОГУ примерным поведением студентов не удалось, скорее уж, они его только привлекли. Какие-то репортеры вчера таки проходили мимо, и, естественно, раздули из мухи слона. В их исполнении бунтующих было человек на сто больше, чем на самом деле, Рокэ рвал студенческие десятками, а Дорак гневно кричал. Он, Дорак, не только не кричал гневно, он вообще не произнёс ни слова, а вот Алве за студенческий придётся ответить…

Или не придётся? Ведь, с другой стороны, всё идёт не так уж плохо. Проректор всего лишь поддерживает свою подчёркнуто отвратительную репутацию, перетягивая весь огонь на себя, а пока пресса и студенчество заняты тем, что убеждённо ненавидят Алву, Дорак вместе с ректором и своим кабинетом вытаскивают университет за уши из долговой ямы. Если бы не предыдущий ректор, не было бы у них сейчас проблем с министерством образования… Если бы новым ректором был не Оллар, а кто-нибудь другой, они бы не затянули решение проблемы и не болтались бы сейчас на самой грани. Они слишком поздно спохватились, Фердинанд успел замечательно ничего не сделать, и вот – пожалуйста…

Кто-нибудь другой, повторил про себя Квентин и усмехнулся. «Кто-нибудь», откликающийся на Рокэ, на предложение заменить Оллара на себя вежливо намекнул, что разобьёт об его голову кофейник. Не в таких, конечно, выражениях, но всё же.

Потягивая кофе из автомата и с ужасом привыкая к нему, председатель отложил газеты, журналы и прочие источники неприятной информации и прикрыл глаза. Как ни странно, ещё не всё потеряно. Во всяком случае, для ОГУ, но не для отдельных людей. Исключённые студенты – те были исключены немедленно и всё ещё законно, только вот такой всплеск активности не могло проигнорировать министерство… Альдо Ракан куда-то подевался, как будто залёг на дно, хотя уж кому, а ему Дорак не доверял никогда… Неожиданно пострадавший в аварии Эпинэ тоже наводит на размышления.

Неважно. Сначала – кофе, пусть и дерьмовый. А потом он лично поспрашивает у своих «шпионов», что сегодня криминального произошло в богоспасаемом университете.

***

Рокэ одной рукой подписывал приказы об отчислении, другой – чесал кота, и при этом пел. Если бы Квентин не знал его достаточно долго, это душераздирающее зрелище вызвало бы у председателя смешанные чувства. Но Дорак, к счастью или к сожалению, давно привык к милой манере Алвы одновременно чинить зло и ласкать котиков, делая и то, и другое вполне заслуженно, поэтому он просто сидел в кресле для посетителей и задумчиво смотрел на свой кофейник. А ведь он, кофейник, всё ещё здесь, в кабинете первого проректора ОГУ, через пару метров от его, Квентина, кабинета. Почему бы не взять и не забрать?

– Даже не думайте, Квентин, – пропел проректор. – Колиньяра тоже лишаем головы?

– Лишаем, – рассеянно кивнул Квентин. – Рокэ, вы садист. И я не про студентов, бог с ними, со студентами.

– Вы так их невзлюбили, что посылаете им в помощь целое ничего?

Богохульнические шутки председатель традиционно игнорировал.

– Вы, я погляжу, в отличном настроении для объекта всеобщей ненависти.

– Потому что надо уметь вовремя снимать стресс, – объяснил проректор. – Всё, Колиньяра больше нет. Какая жалость… Это он держал очаровательный плакатик с требованием, чтобы нас с вами побрал чёрт?

– Если немного перефразировать, то да. Мне сказали, – сменил тему Дорак, – что Курта не будет ещё день-два. Слишком уж часто Юлиане вздумалось рожать…

– Поверьте мне, Квентин – чаще, чем любая другая женщина, она точно не сможет!

– Рокэ, вы выиграли в лотерею? – не выдержал председатель. – Что случилось? Всё плохо! Или необходимость заменять Вейзеля вас окрылила?

– Возможно, это действительно связано, – протянул проректор, отталкивая готовые бумаги и прикрывая глаза ладонями. – Мы с первокурсниками замечательно повоевали. Нелюбимый вами юный Окделл так и вовсе блистал… Интерес к испанской истории греет мне душу.

– Главное, чтобы это был не юный Окделл, – в тон ему перебил Квентин. – Вы же помните, что мальчик слишком вспыльчив и легко ведётся на… всякое? Я давно не видел его у Штанцлера, но это ничего не значит.

– Вы очень трогательно о нём беспокоитесь, – заметил Рокэ. – Что-то новое обнаружили или всё ещё переживаете за наследие Эгмонта?

– Ничего… Но если бы госпожа Алати вовремя не схватила мальчика во время вчерашних представлений, им бы воспользовались, и очень жестоко. Жаль, конечно, что он не может сменить фамилию.

– Юноша достаточно привязан к отцу, чтобы этого не делать.

– Вы не находите, что привязанность к тому, кто оставил дом и семью, вещь несколько непрочная? – Рокэ не ответил, и Квентину оставалось только гадать, что он об этом думает. Оставив надежды забрать кофейник, он вздохнул и поднялся, направляясь к выходу. – У вас здесь уютнее, чем дома, я уже говорил?

– Говорили. – Рокэ проследил за его взглядом, окидывающим кабинет. – И я продолжаю настаивать, что главное украшение этого помещения – Моро.

Чёрный кот повёл ушами и довольно зажмурился.

========== 14. Марсель ==========

Марсель снова застрял в книжном магазине. Это произошло против его воли: противный февральский вечер, у очередной подруги – то ли Лизы, то ли Марии – разболелась голова, Рокэ всё ещё не отвёл его за фарфором для папеньки и, видимо, не отведёт никогда, а вечер убить надо. Литератор прошёлся по Багряному проспекту в поисках нужной лавки, но без Алвы было скучно бить фарфор, поэтому он совершенно случайно оказался на любимой Цветочной улице в тихоньком, но огромном книжном.

Он часто слышал в свой адрес, что ну не может такой повеса часами застревать в подобных местах. Ещё бы, мол, в библиотеку отправился. Валме и сам бы по себе не сказал, что книголюб, но его тяга к стихосложению и написанию трогательных писем женщинам привела к… собственно, к его нынешней профессии.

От размышлений о своем призвании и копания в очередной книжной полке Марселя отвлек телефонный звонок – хорошо, что беззвучный, было бы совсем неприлично. С недовольным ворчанием поставив на место томик французской поэзии, он глянул на неизвестный номер. Это ещё что? Явно не прекрасная дама. Уж на что, а на прекрасных дам у Валме было чутьё даже через неживой вибрирующий мобильник.

– Вот и подождёте, сударь, – пробормотал он, игнорируя чей-то зов.

Долго игнорировать не удавалось: звонили вежливо и настырно, как-то даже угрожающе, всё ещё звонили. На удачу, рядом как раз расположилась толстенная телефонная книга, а звонили из города – значит, найдутся. Воодушевившись и почувствовав тягу к шпионажу, Марсель полистал неприятные на ощупь страницы и номер нашёл.

– Как бы высказался наш друг Робер, – пробормотал Валме, – раздери меня лобстер. И в краба затолкай.

– Какого краба? – полюбопытствовала сотрудница магазина. Марсель вздохнул и отказался от помощи. Она была очень миленькой, но не сегодня. Или до тех пор, пока он не решит, какую эмоцию стоит изобразить, когда тебе звонит Алваро Алва.

Может, сделать вид, что он вообще не знает такой фамилии? Нет, с ними не прокатит… Удивляться тому, что у ни разу им не виденного живьём родителя Рокэ есть номер и какое-то намерение в отношении Марселя, тоже было глупо.

Наверное, подумал Марсель, для начала надо ответить. А дальше – хоть потоп.

– Я слушаю? – с опаской сказал он, всё ещё надеясь, что на том конце ошиблись номером.

– Быстро же вы нашли меня в телефонной книге, Валме, – довольно дружелюбно и с мягким южным акцентом ответили ему.

– А я-то думал, к чему мне утром на ногу Сервантес свалился! – перешёл в наступление Марсель, помня, что это – лучшая защита. От всяких подозрительных испанцев. – И всё-таки, дон Алваро… э… вы что, узнали об аварии?

– Узнали, – слишком напоминая своего сына, отозвался Алваро. И таинственно умолк.

– Боитесь, что ваш сын пострадал? Если что, он пока целый, – подсказал литератор.

– Я своих детей знаю, Валме. Скорее уж подстроил.

Марсель запомнил, а потом услышал:

– Отчасти об этом я и хотел бы с вами побеседовать. Как вы видите по номеру, сейчас я в О., а точнее – в аэропорту и скоро улетаю домой, но вы сегодня вечером должны быть свободны.

Интересно, это осведомлённость или завуалированный приказ? Но свободен он действительно был, поэтому не отказался подъехать. К чему это всё… Непонятно. Избавившись от первичного испуга, заинтригованный Марсель отправился к выходу, но вовремя заметил канцелярский отдел. А точнее, то, что бросилось в глаза с полочки с блокнотами.