Текст книги "Где мимозы объясняются в любви (СИ)"
Автор книги: Jim and Rich
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– Не раньше, чем мы с тобой официально поженимся, дорогой, – рассмеялась она. – И если ты не согласишься повенчаться со мной в греческой церкви, боюсь, у тебя и дальше будут проблемы с моим отцом. Для него брак, не освященный церковью, не является браком.
Верней поднял глаза к небу, но смолчал, не желая сейчас вступать в долгую дискуссию.
Четверть часа спустя они оба сидели в такси, и Эрнест, рассеянно отвечая Лидии, что-то щебетавшей насчет преимущества отдыха в Греции по сравнению с Ривьерой, старался настроиться на встречу с отцом…
Он прекрасно понимал, что во время новогодних праздников ему не удалось провести проницательность графа и убедить его в своем безоблачном счастье. В общем-то, мнение отца о Лидии не должно было волновать Эрнеста, поскольку и сам брак, и все связанные с ним ритуалы воспринимались им как буржуазные предрассудки – однако скепсис и сомнения графа де Сен-Бриза в значительной степени отражали сомнения самого Эрнеста Вернея…
– Добрый вечер, мадемуазель, добрый вечер, месье виконт. – голос Жана, как всегда, был мягким и вкрадчивым. – Месье граф ждет вас в голубой гостиной на аперитив.
– Жан, – начал было Эрнест. – Сколько раз я просил тебя…
Он хотел добавить – «не называть меня виконтом», но не успел, поскольку в него попала парфянская стрела:
– Да, месье виконт, я спешу вас уведомить, что месье граф пригласил к ужину профессора Шаффхаузена.
– Кого?!
– Профессора Шаффхаузена. – вкрадчиво повторил мажордом. И добавил с особенным удовольствием: – Шаффхау-зена.
Первым побуждением Эрнеста было развернуться и уйти, но его остановил раздосадованный и недовольный взгляд Лидии. Ей не хотелось опаздывать на ужин, и она сразу поняла, что столкнулась с какой-то очередной тайной из жизни жениха… О, как же она ненавидела его туманное прошлое!
– Кто такой этот Шаффхаузен, Эрнест? – спросила она, пока они поднимались по лестнице.
– Доктор медицины. Наш… добрый друг семьи.
Шаффхаузен и хозяин дома уже успели пропустить по бокалу аперитива, когда слуга доложил о прибытии виконта и его невесты. Когда молодые вошли, доктор встал и, после того, как граф представил их друг другу, вручил девушке букет, сказав пару дежурных комплиментов, потом пожал Эрнесту руку. Ответное рукопожатие было каким-то вялым, и Шаффхаузен обратил внимание на то, что молодой человек плохо скрывал свое раздражение и часто отводил взгляд.
– Рад видеть вас в добром здравии, месье Верней. Как продвигается ваша учеба? Как успехи на художественной ниве? – спросил он, не рассчитывая, впрочем, получить искренние ответы.
Между отцом и сыном явственно натянулась нить напряжения, стоило молодым людям переступить порог гостиной. Но девушка, чья эффектная и броская красота так напоминала царицу Клеопатру (4) в исполнении Элизабет Тейлор, нисколько не смущалась этим или вообще не замечала ни холода в вежливых фразах Сен-Бриза, ни вызова в ответах Эрнеста. Она хлопала ресницами, точно бабочка крыльями, и что-то весело щебетала о последней выставке работ своего жениха и о том, как было бы замечательно отправиться весной в Грецию…
– …ведь там так живописно! А вы бывали в Греции, месье Шаффхаузен? – девушка устроилась в кресле рядом с Эрнестом и отпила глоток шампанского, пока он наливал себе мартини.
– К сожалению, в самой Греции бывать мне не доводилось, только на Кипре, да и то в период, не очень благоприятный для отдыха (5)… – ответил Эмиль, вспоминая, как ездил туда на реабилитацию жертв греко-турецких военных столкновений. Удручающее зрелище – война в столь райском месте…
– А вы, я так понимаю, гречанка? У вас очень чистое французское произношение, но все же есть мягкий южный акцент. – заметил он.
Пока доктор светски болтал с его невестой, Эрнест смотрел на отца, даже не пытаясь скрыть укоризны и раздражения. Он не верил в «рояли в кустах» и понимал, что его психиатр оказался здесь не случайно. Может быть, в другое время Верней и не прочь был бы повидать этого человека, которому, как ни крути, обязан жизнью, но встретиться с ним без предупреждения, да еще в присутствии Лидии…
Все это напоминало неумелую и грубо расставленную ловушку.
– Ты выглядишь усталым, – обратился к нему отец, передавая бокал шерри, – Ты здоров?
– В докторе я не нуждаюсь, – с иронией ответил молодой человек. – И между прочим, папа, ты тоже хреново выглядишь.
– Я знаю, – вздохнул Сен-Бриз. Чутье охотника подсказало ему, что пора нанести удар: – Я пригласил доктора для себя. Мне повезло, что месье Шаффхаузен смог приехать…
Удар попал в цель. Эрнест поставил бокал, не сделав глотка, и другим тоном спросил:
– Что с тобой?
– Пока еще не знаю. Плохо сплю, даже со снотворным, и вообще мне как-то не по себе…
Лидия, втянувшись в беседу с доктором, в то же время внимательно прислушивалась к тихому разговору отца и сына. Все, что выпадало из зоны ее контроля, тревожило и вызывало раздражение. Ей очень хотелось нравиться графу де Сен-Бризу – не только как будущему свекру, но и как интересному и умному мужчине… к тому же весьма богатому…– но она инстинктивно понимала, что пока не очень-то преуспела. И, возможно, утонченный изысканный граф находит ее внешность чересчур своеобразной.
С Эрнестом в этом отношении было проще, он считал ее красавицей, и неустанно доказывал свои чувства самым пылким образом. И гречанке весьма льстило подобное поклонение. Роман с Эрнестом расцвечивал ее жизнь яркими красками, и возносил на вершину самых сладостных переживаний, но все же… их любви чего-то не доставало. Стабильности. Респектабельности. Всеобщего восхищения и одобрения родни… и денег. Да, денег.
В сравнении с доходами графа, да и с тем уровнем достатка, к которому Лидия привыкла в доме отца, у художника не было ни гроша. Это очень удивляло девушку – ведь Эрнест был удачлив, успешен, деньги текли к нему ровным постоянным потоком, но отчего-то никогда не задерживались надолго. И ладно бы все они тратились на Лидию и обустройство семейного гнезда! Он никогда и ни в чем не отказывал ей, это правда, и ради удовлетворения ее прихотей буквально сорил деньгами, а потом хватался за то, за что раньше не взялся бы и легко влезал в долги, но… этого было недостаточно.
«К чему такие усилия, когда все может быть проще?» – думала Лидия, поглаживая рукой дорогую обшивку удобного кресла. – «Ему надо всего лишь занять подобающее положение, оставить свои сомнительные увлечения и всех этих ужасных знакомых из Университетского квартала, и… начать оформлять витрины, магазины, рестораны, дома. И почаще бывать в доме отца. Тогда… тогда никто не возражал бы против нашего брака, да и ему самому было бы не отвертеться.»
Их пригласили в столовую. Лидия улыбнулась и взяла Эрнеста под руку.
***
Из разговора с девушкой доктор понял для себя одно – она капризная папина дочка. Даже будучи рядом со своим женихом, Лидия Фотиади использовала возможность невинно заигрывать с ним, начиная от наивных вопросов и заканчивая жеманными улыбочками и кокетливыми жестами. И еще, видно было, что визиты в дом графа инициирует скорее всего она сама – ей здесь нравилось в отличие от Эрнеста, убежденного социалиста и противника буржуазного образа жизни. Она то и дело прикасалась к мебели, с удовольствием пила Моэт Шандон со смородиновым ликером, и то и дело посматривала на графа де Сен-Бриз, ощупывая взглядом его дорогой костюм. По сравнению с небрежным внешним видом художника Эрнеста, граф был просто образцом элегантности и стиля. Лидии, с ее кричащими безделушками и ярким макияжем, такая элегантная простота наверняка казалась признаком настоящего богатства и аристократизма.
«Богатство и положение отца – уж не это ли ее так влечет сюда? Эрнест – наследник, более того, единственный сын, и она будет терпеливо выжидать, когда ей перепадет доля от семейного пирога Сен-Бризов… Пиранья… маленькая греческая пиранья.» – пришел к невеселому заключению доктор. – «Все детки нуворишей одинаковы в своем стремлении взобраться на пирамиду по чужим головам и сердцам…»
Во время ужина Эрнест пребывал в состоянии мрачной задумчивости, и нехотя ковырял вилкой любимую поленту. Присутствие Шаффхаузена, причиной которого оказалось нездоровье отца, сильно встревожило молодого человека.
И в то же время перед его мысленным взором проносились события трехлетней давности: плотно сомкнутые, остывшие губы любимого человека, которые он с рыданиями целовал перед тем, как Сезара положили в гроб и забрали у него навсегда; собственный обморок на похоронах, сладострастно описанный в бульварной газете; пустая квартира, где все хранило память о возлюбленном, невыносимая душевная боль, запах газа, тошнота, галлюцинации, больница; бешеный разгул в Париже, вторая попытка самоубийства, клиника Сен-Бернара, клочья вспоротых вен, наркотический туман… Наконец, клиника Шаффхаузена, белое здание, в окружении кипарисов, миртов и олеандров. И последующие полтора года, прошедшие, точно во сне, но все-таки вернувшие ему надежду и желание жить…
Окончательным пробуждением ото сна стала встреча с Лидией. Именно с этой яркой греческой богиней он ощутил весну любви и жизни, к ней он тянулся душой и телом, желая отдать все – но чем лучше узнавал ее, тем сильнее разочаровывался. Гречанка оказалась столь же скупой на истинную любовь, нежность и дружбу, сколь жадной до чувственных ласк и суетной дребедени, что составляет счастье и восторг «обычной земной женщины».
Она как будто и не спорила с ним, не выдвигала прямых требований, стремилась получить желаемое окольными путями – но всегда получала то, что хотела, будь то поцелуй, кольцо с красивым камнем, новенький кошелек, страстная ночь любви или не менее страстный скандал. Взрывной греческий темперамент давал себя знать на каждом шагу, Лидия была нетерпелива, горда и скора на расправу. В сочетании с природной вспыльчивостью Эрнеста, их союз представлял собой нечто вроде романа Этны и Везувия (6).
Само по себе это было и неплохо, и поначалу вдохновляло художника на творческие поиски и новые сюжеты, но к середине второго года отношений начало изрядно утомлять и раздражать… Тем более что Лидия постепенно, шаг за шагом, но очень методично опутывала Эрнеста целой сетью уловок, лишая его свободы, выдавливая и оттесняя не нравящихся ей друзей и подруг, ломая под себя привычки и образ жизни художника. И все это подогревалось костром ревности, куда Лидия никогда не забывала подкинуть дров.
За ней вечно носилась толпа кавалеров (не считая женихов, которых ей регулярно предлагала родня), и гречанка находила своеобразное удовольствие в стравливании самцов. Правда, после того, как одна неловкая ситуация закончилась жестокой дракой Эрнеста с неким Марио, рассаженной бровью и вывихнутым плечом для одного и сломанным носом для другого, а также солидным штрафом для обоих, Лидия стала осмотрительнее…
Но сегодня за ужином девушка была – само очарование. Она как будто задалась целью свести с ума всех присутствующих мужчин, включая слуг, и ее пышная грудь, выступающая из открытого платья, являла собой невероятно соблазнительное зрелище.
– Как долго вы задержитесь в Париже, профессор? – спросил Эрнест у Шаффхаузена, улучив момент, когда смог вставить слово в бесконечный щебет Лидии. – Я вот подумываю, не нанести ли визит к вам на Юг ближе к Пасхе. Можем вместе порыбачить в заливе.
– Порыба-а-ачить? – протянула Лидия, перебивая жениха. – Эрнест, а как же я? На яхте меня укачивает, значит, я буду сидеть на берегу и ждать? О, вот они, мужчины! Хотя… – на ее губах запорхала улыбка – если месье де Сен-Бриз-старший составит мне компанию… Тогда, пожалуй, порыбачьте, мальчики.
Понимая, какое впечатление весь этот пассаж произвел на отца и на доктора, Эрнест мучительно покраснел.
«Они оба решат сейчас, что она полная дурочка… и будут правы…»
Шаффхаузен отметил, как ловко эта девица встревает в разговоры и какое упорство проявляет в своем стремлении удерживать всех присутствующих мужчин в поле своего зрения и контроля. Глядя на Эмиля, она клала руку поверх руки Эрнеста, а другой рукой делала жест в сторону графа де Сен-Бриз, или посылала недвусмысленные сигналы им обоим, говоря какую-нибудь чепуху вроде этой.
«Странно, что Эрнест не замечает этого… или замечает – и от того так мрачен? Пожалуй, кое-что нам бы стоило обсудить уже теперь, не откладывая в долгий ящик…»
– Я буду в Париже еще как минимум пару дней, но, возможно, задержусь до конца недели. Однако, вы можете приехать в Антиб в любое время, хотя на юге пока и не сезон для рыбалки. Думаю, что для ваших кистей снова найдется работа в часовне…
Шаффхаузен употребил кодовую фразу, понятную только им двоим, но гречанка и тут немедленно встряла:
– Часовня? Ты расписывал часовню? Моему папе это должно понравиться! А почему ты мне раньше не говорил об этом? Я хочу посмотреть! Доктор, вы покажете мне эту часовню, ведь правда? – очаровательно улыбнулась эта греческая дива и ее ресницы-бабочки снова затрепетали, а губки сложились в капризную линию.
Но на доктора ее уловки произвели отталкивающее впечатление, он не любил женские манипуляции, которыми его регулярно изводила Жанетт, доставшаяся ему в наследство вместе с клиникой и практикой старинного друга.
– Я не говорил, потому что мне неприятно об этом вспоминать, – резко и отрывисто ответил Эрнест, – И я сильно сомневаюсь, что твой папа пришел бы в восторг от моего творчества… Во-первых, он нихуя не понимает в живописи, а во-вторых, там в основном хуи и были нарисованы.
– Эрнест! – воскликнула скандализованная Лидия, покраснев так же сильно, как и ее жених за минуту перед тем. – Ты… Ты…
Возможно, дальше последовали бы слезы, но молодой человек не дал ей времени довести мизансцену до конца. Поднявшись из-за стола, он проговорил:
– Я уже сыт, благодарю. И покину вас на несколько минут.
Он вышел из столовой, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю от стыда за все происходящее… и прежде всего за самого себя. Отец, а теперь еще и Шаффхаузен – они не должны были видеть его таким (покорным? слабым? смирившимся? – он не знал точного ответа). Но они видели.
Комментарий к Глава 5. Femme fatale
1 студенческие волнения в мае 1968 года спровоцировали отставку президента де Голля
2 хтоническое чудовище – монстр, порожденный хаосом, часто представляемый в виде гадов, атрибут подземных богинь – Реи-Кибелы, Гекаты, Деметры, в аналитической психологии – обозначение древних животных инстинктов, силы ИД
3 на площади Вандом располагаются самые лучшие и дорогие ювелирные магазины Парижа.
4 имеется в виду недавно вышедший в кинопрокат фильм “Клеопатра” 1963 года, совместного производства США, Великобритании и Швейцарии.
5 в 1963-64 годах на Кипре был ряд военных конфликтов между турками-киприотами и греками-киприотами.
6 Этна и Везувий – два вулкана, расположенные в Италии, Этна – на Сицилии, Везувий – в центральной части Лацио, у Неаполя
========== Глава 6. Семейная сцена ==========
***
– Я прошу прощения за моего сына, – мягко проговорил Сен-Бриз. – В случившемся есть и моя вина. Перед обедом я сказал Эрнесту кое-что, что его сильно расстроило… И разговоры про Антиб… Наверное, не стоило касаться этой темы.
Он вопросительно посмотрел на Шаффхаузена, потом ободряюще улыбнулся Лидии и нежно пожал ей руку:
– Но не будем идти на поводу у его дурного настроения. Эрнест скоро вернется, а мы пока попробуем десерт… Мой повар превзошел сегодня самого себя.
Шаффхаузен покивал головой в знак согласия, но взглядом постарался передать графу нечто иное – дело не в Антибе и дурных воспоминаниях… Увы, Сен-Бриз был искренне расстроен и огорчен выходкой сына и не увидел этого намека. Эмиль вздохнул и включился в обсуждение тонкостей французской кухни.
Десерт и впрямь был превосходен, и девушка вскоре снова уже была весела и беззаботна, и перестала поглядывать на дверь, в которую вышел ее жених. Тревога графа, напротив, все возрастала, и вскоре он тоже извинился, преодолевая смущение от вынужденного нарушения негласных правил гостеприимства, и вышел из столовой. Шаффхаузен и Лидия остались вдвоем доедать десерт.
– Расскажите, если вас это не смутит, а как вы познакомились с Эрнестом? На выставке? – спросил он для того, чтобы с одной стороны поддержать разговор, а с другой, чтобы потом сравнить версию девушки с версиями Эрнеста и его отца. Иногда в таких случаях это были три не совпадающих рассказа об одном и том же событии…
– Да ну что вы, доктор, чему ж тут смущаться, – весело рассмеялась девушка, и в ее темных, как маслины, глазах появился лукавый блеск. – Конечно, я расскажу. Нет, это было не на выставке. Но зато так романтииииично! Мы с подругой собрались в кино, на новый фильм с Жаном Марэ… (1) Но нам не хватило в кассе билетов, представляете? Мы так расстроились! Чуть не плакали! А Эрнест… Он был там с другом и просто услышал наш разговор. И они отдали нам свои билеты, представляете?
Лидия помолчала, чтобы усилить впечатление, и глубоко вздохнула.
– Мы, конечно, были очень благодарны, и согласились попить с ними кофе после сеанса… Я, правда, сначала не хотела идти с незнакомым парнем, тем более, что он так на меня смотрел, но отказать было бы невежливо. Я схитрила: предложила отправиться в кофейню на улице Харп, которую держат мои дядя и тетя.
Гречанка звонко рассмеялась и метнула на доктора многозначительный взгляд.
«Да уж, схитрила… Просто хотела быть хозяйкой положения. Я сразу знала, что не отпущу его.»
– Ну, они нас встретили, мы пошли пить кофе, все было очень мило… Эрнест хотел проводить меня домой, но я не позволила, попросила поймать мне такси. Ох, хорошо я тогда еще не знала толком, кто он такой!.. А то ни за что не согласилась бы с ним снова встретиться. У моего папы предубеждение насчет богемы и студентов, и он ведь еще и социалист. Ужас, и это графский сын! Он пригласил меня пообедать вместе, а я… нет, представляете? Сказала, что пойду с ним, если он принесет мне автограф Жана Марэ! Ой, у него сделалось такое странное лицо… Я даже пожалела, что дала ему такое невыполнимое задание, и хотела уже придумать что попроще, но он вдруг улыбнулся и сказал, что принесет.
Лидия снова глубоко вздохнула, вспоминая свои сомнения и волнения, и страх, что привлекательный незнакомец «сорвался с крючка», и последующее торжество.
– Но он оказался человеком слова и моим героем! Не знаю, как ему это удалось, но он принес мне автограф – такая красивая фотография, надписано – «Лидии с наилучшими и теплыми пожеланиями. Жан Марэ». Конечно, после такого подвига я не могла ему отказать, хотя мне не просто было выбраться из дома.
Она умолкла и взяла чайную ложечку.
«Мальчик и впрямь кинулся совершать подвиги ради своей хм… «принцессы»… Однако, как бы ему не оказаться в результате в пасти прожорливого дракона ее похоти». – думал Шаффхаузен, удивляясь про себя свойству психики приукрашивать действительность и подменять ее привлекательной фантазией. – «С другой стороны, возможно, она его немного обратила к сфере материального, приземлила нашего Икара, парящего в опасной близости от зенита славы…» – и эта точка зрения вполне объясняла, почему Эрнест так глубоко завяз в отношениях с пышногрудой и чувственной гречанкой – она была подобна плодородной пахотной земле, которая влекла любого, кто был достаточно щедр и могуч, чтобы засеять ее всю семенами…
Но пахарь и сеятель рисковал растратить все свои силы на возделывание, душевную «возгонку» этой грубой материи-нигредо… и так и не добиться урожая.
– Значит, вас познакомил с Эрнестом сам Жан Марэ? – с легким едва заметным оттенком иронии спросил Шаффхаузен. Марэ… этот бог, этот кумир молодежи 40-60-х годов, с его скандальной личной жизнью и независимым мнением, он своей игрой, своими архетипически выверенными героями пленял не только девичьи сердца. И было что-то символическое и одновременно героическое в этом жесте Эрнеста – достать автограф у бога, у тайной иконы всех гомосексуалистов Франции, и принести его любимой девушке, на которой он был намерен жениться, забыв прошлое, закрыв для себя ту страницу, на которой осталась кровь его возлюбленного и его горькие слезы по нему… Знает ли она про эту тайну семьи Сен-Бриз? Вряд ли…
– И на какой же фильм вы тогда ходили? На первую часть «Фантомаса»? Признаться, я не сразу узнал его в гриме на первых кадрах, это ж надо иметь такой талант к перевоплощению! – продолжил он свои аккуратные расспросы, припорошенные пудрой светской беседы.
– Да я уже не помню, – небрежно усмехнулась Лидия.– Может быть… Жан Марэ, это, конечно, прекрасно, но где мы – и где Жан Марэ?
Она демонстративно повела рукой.
– Мне никогда не приходило в голову влюбляться ни в актеров, ни в певцов, как мои подруги. Потому что это глупость – любить того, с кем никогда не сможешь быть вместе… Нет, весь этот «плутонизм» не по мне. Я сказала Эрнесту первое, что в голову пришло, дала задание потруднее, и он его выполнил. – лицо девушки просияло горделивой улыбкой.
– И это было только первое задание! Ой, когда он ухаживал за мной, я чувствовала себя настоящей принцессой в башне. А мой папа грозился поначалу убить его, представляете? Даже нанимал своих рабочих, чтобы они его как следует проучили. Пришлось мне вмешаться, а то неизвестно, чем бы это закончилось.
Лидия помолчала, и вдруг сердитая гримаска исказила ее изящно очерченные губы:
– Но знаете, иногда я думаю, что Эрни заслуживает хорошей порки! Он милый мальчик, я очень люблю его, но иногда – совершенно невозможен! Вы давно его знаете? Что вы о нем думаете?
«„ПлУтонизм»? Да уж, куда ей до философии ПлАтона? Скорее уж, «плутовство» – вот ее настоящее искусство, и Плутон – бог, которому она поклоняется… Да, барышня-то вовсе не романтичная фея, прагматизма в ней хоть отбавляй… Бедный мальчик! Осознает ли он, как тяжело ему придется, если он на ней в итоге женится?» – Шаффхаузен преисполнился живейшего сочувствия к Эрнесту, представив, как такая супруга может отравить существование столь чувствительного и утонченного человека, что прятался в душе художника Вернея под напускным цинизмом и защитной грубостью манер.
Фраза про то, что Эрнест заслуживает порки, тоже насторожила доктора – не попал ли тот на качели садо-мазохистских игрищ? Доминирование Лидии в их паре было очевидным, возможно, за счет того, что она полностью подчинила его себе в постели?
Шаффхаузен решил, что нужно быть предельно осторожным и ничем не выдать этой юной вакханке, что они с Эрнестом тесно общались почти полтора года.
– О, я знаю его давно, но совсем не так хорошо как вы, уверен. Мы редко общались с ним, в основном, когда я заходил проведать его отца. Первый раз он произвел на меня впечатление немного самоуверенного молодого человека с большими амбициями и грубыми манерами, но потом я имел возможность убедиться в том, что он может вести себя благовоспитанно, что он умен, добр, что он приятный собеседник. И конечно, он талантливый художник. Он умеет выбирать красивые вещи, людей… что подтверждает и ваше присутствие сегодня здесь, мадемуазель Лидия. – последняя фраза прозвучала комплиментом, хотя не была им: Шаффхаузену хотелось увидеть, как она отреагирует на его слова, заметит ли в них тонкую иронию.
– Вы совершенно правы, месье, – важно кивнула Лидия. – Он только с виду такой… А чуть поскреби анархиста-социалиста – под ним самый что ни на есть настоящий графский сын. Ох, если бы вы знали, как иногда бывает тяжело! Он ничего не слушает и всегда все хочет сделать по-своему. Сколько усилий приходится прикладывать, чтобы воспитать этого дикаря!
Почему-то ей захотелось пожаловаться, изобразить заботливую мать непутевого сына. Лидия полагала, что именно в такой роли легче всего завоевать благосклонное внимание этого импозантного господина. И хотя не понимала, зачем ей добавлять в свою коллекцию скальпов еще и пожилого доктора, продолжала гнуть свою линию.
– Но он любит меня, очень сильно любит… И пока его сердце принадлежит мне – а я верю, что это никогда не изменится – я смогу победить все, что нам мешает. Вот увидите, мы непременно повенчаемся в греческой церкви!
«Самоуверенности этой девочки мог бы позавидовать британский лорд.» – подумал доктор, а вслух сказал другое:
– Венчание в греческой церкви ведь предполагает обряд крещения в греческую веру, так? Будет очень любопытно узнать, как вы собираетесь обратить этого, как вы выразились, «дикаря», бунтаря и атеиста? Надеюсь, ваши методы будут помягче тех, что применяли к дикарям Нового Света спутники Кортеса…
***
Граф обнаружил Эрнеста в бывшей детской – эту комнату он занимал ребенком, приезжая к отцу, в ней же и оставался на ночь в тех редких случаях, когда задерживался в доме.
Молодой человек сидел на кровати, опустив голову, и не пошевелился при виде отца.
– Эрнест… – мягко начал Сен-Бриз, но больше ничего не успел добавить: сын вскочил и бросился ему на шею, с силой сжал в объятиях, и прошептал что-то неразборчивое.
Граф едва не задохнулся от волнения – в последний раз Эрнест подобным образом выражал чувства, когда ему было одиннадцать. Он поднял руки, хотел обнять сына, но только беспомощно погладил его по плечу.
И так же беспомощно спросил:
– Что с тобой?
– Ничего, – Эрнест отступил, и лицо его теперь приобрело обычное ироническое выражение. – Твое бургундское бросилось мне в голову, и я глупо расчувствовался. Да, ты прав, я невежливая свинья. Сейчас пойду и попрошу у всех прощения. Ты доволен, папа?
– Сынок, я доволен… Но ты не должен… нет: я прошу тебя не делать того, чего тебе на самом деле не хочется.
С этими словами граф шагнул вперед и сам неловко обнял своего мятежного сына…
…Когда Сен-Бризы вернулись в столовую, Шаффхаузен понял, что между отцом и сыном только что произошло нечто значимое – это читалось на их лицах, хотя они оба тщетно пытались спрятать переживание под более привычными масками. Глаза графа влажно блестели, Эрнест же немного сутулился, словно прятал в груди от посторонних взглядов что-то несомненно ценное и очень хрупкое…
Молодой человек сразу же подошел к Лидии, и, церемонно взяв ее за руку, запечатлел на запястье девушки поцелуй:
– Прости, моя дорогая, я был не в себе. Это все папино вино, оно вечно играет со мной злые шутки. Прости меня, пожалуйста, я был не прав и глубоко раскаиваюсь.
Лидия хмурилась – язвительный ответ висел на кончике ее языка, но граф и доктор явно ждали от нее более милосердного слова. И она заставила себя улыбнуться:
– Ну хорошо, Эрнест, я тебя прощаю. – голос ее звучал все же довольно резко и холодно. – Но больше чтобы ничего подобного не было! Терпеть не могу грубости…
– Ты права, моя радость. – он коснулся губами ее щеки. – Мир? Доктор Шаффхаузен, и вы тоже извините меня. И в знак моего полного раскаяния готов принять немедленную епитимью. Лидия, помнишь, ты хотела посмотреть на коллекцию папиных орхидей? Он тебя проводит в оранжерею… да, папа? А я в наказание останусь тут, развлекать доктора Шаффхаузена. Верно, месье?
Тут он обернулся и посмотрел доктору прямо в глаза…
Отчаянный призыв о помощи, так явно обращенный к нему, не мог быть проигнорирован врачевателем души. Шаффхаузен важно кивнул в ответ:
– Да, Лидия, вы можете быть спокойны. Нет худшего наказания для молодого человека, чем развлекать такого старого зануду, как я.
Девушка понимающе кивнула ему и не удержалась от того, чтобы подмигнуть одним глазом – жест озорства и сообщничества. С видом победительницы она прошествовала в сопровождении графа в сторону оранжереи, оставив Эрнеста «искупать свою вину».
Комментарий к Глава 6. Семейная сцена
1 Это как раз время “юннебелевского” периода Марэ, когда с 1958 в прокат почти ежегодно выходили фильмы “плаща и шпаги”, а с 64 по 66 год вышло три серии культового “Фантомаса”
========== Глава 7. Возвращение в Антиб ==========
Эмиль прилетел с конгресса по методам психоанализа в большой психиатрии, который проходил в Канаде, и наутро, отдохнувший и взбодренный чашечкой кофе, поехал в клинику. Предстояла большая творческая работа по осмыслению материалов, представленных коллегами и оппонентами, и доктор предвкушал, как распределит свое рабочее время, чтобы по максимуму уделить внимание своим свежим впечатлениям и новым идеям. Но, как говорит пословица, «хочешь рассмешить Бога – поведай Ему о своих планах»…
Сан-Вивиан встретила своего патрона целым ворохом новостей и срочной работы. Его личный помощник, сразу после приветствия и обмена первыми впечатлениями, протянул ему несколько листков с перечнем записи звонивших в отсутствие доктора пациентов и их родственников – половине из них требовалась срочная консультация по лечению, кому-то отсрочка по оплате своего пребывания в стенах клиники, кому-то – судебный иск на возмещение морального ущерба…
Из всего этого потока особняком стоял тревожный звонок графа де Сен-Бриз – помощник обвел его красной ручкой. И ниже была приписка, что так же на ипсофон (1) позавчера поздним вечером пришел звонок от Эрнеста Вернея, он хотел что-то сказать, но поняв, что беседует с бездушной техникой, повесил трубку.
Взяв листы с собой в кабинет, Шаффхаузен чувствовал, что его планам в ближайшее время не суждено осуществиться. Срочные счета, нелепые судебные иски от пациентов в рецидиве, нудные консультации по какой-нибудь ерунде навроде разрешения самостоятельно снизить дозу лекарства, да еще и какая-то очередная неприятность в семействе Сен-Бриз. Эмиль подумал, что напрасно взялся тогда за работу семейного консультанта для них, но теперь ему, видимо, предстояло ее продолжить…
Устроившись в кресле и отодвинув до вечера кейс с бумагами, он углубился в решение накопившейся рутины. Рассортировав большую часть дел, и вернувшись к списку звонивших, он повнимательнее прочел послание от Сен-Бриза:
«Доктор, это ужасно! Я сделал чудовищную глупость и снова подверг риску жизнь моего мальчика! Они расстались, но я сильно беспокоюсь за его душевное состояние, гораздо сильнее, чем за последствия этой мерзкой истории для себя самого! Пожалуйста, свяжитесь со мной, я возьму на себя все расходы! Умоляю!»
– Мило… неужто этот болван самолично решил скомпрометировать девушку перед сынком? Если так, то неудивительно, что тот снова помешался с горя… – пробормотал Эмиль, отыскивая в картотеке контакты графа – его местный номер и телефон в парижском особняке. Местный номер молчал, в парижском доме ответила горничная и полным тревоги голосом известила, что месье граф срочно уехал. Когда Шаффхаузен спросил ее, связан ли этот отъезд со старшим сыном, девушка на том конце провода жалобно всхлипнула и ответила после долгой паузы, что да, граф уехал в Биарриц, и что он опасается за жизнь месье Эрнеста из-за какого-то письма, которое получил от него сегодня утром.