Текст книги "Отражение в тебе (СИ)"

Автор книги: ИВАНКА

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Долго бездумно смотрел в затянутое хмарью небо за окном, потом поплёлся в ванную. Рассмотрел укус на плече. Другие увечья уже стали сходить – отёки спали, выцвели красные полосы на коже, но здесь Матвей грызанул до крови – никакие мази не помогут, шрам останется. Пометил, блин. Заклеймил.

Накинул рубашку и пошёл на кухню разогревать оставленный Матвеем завтрак.

В дверь позвонили.

– Ты что здесь делаешь?

На пороге стоял Сашка. Не совсем похожий на себя – слишком… спокойный какой-то. Без привычного задора. Ну и побитый, конечно, хоть в этом Лиса не соврала… Глянул на Яра, без разрешения протиснулся мимо.

– Ну и тебе не хворать,– в коридор он прошёл, как когда-то бывшая подруга – по-хозяйски, из-за чего Яра кольнуло точно иголкой.– Выглядишь кошмарно, точно с креста снятый. Сдыхоть сдыхотью, а я-то наивно полагал, что кости не худеют.

Против воли ухмыльнулся. В этом весь Сашка – сказать какую-нибудь глупость, чтобы склеить острые края не вяжущегося разговора.

– На себя посмотри, жертва пыточных застенок. Тебе бы с такой мордой разукрашенной на Хэллоуине цены не было.

Парень улыбнулся в ответ. Хорошо папашины дружки постарались – лицо у друга превратилось в один сплошной синяк. Ядовито-зелёный с фиолетовыми разводами по прошествии нескольких дней. С левой скулы ещё отёк не сошёл – там ссадина подсыхает. И вместо разбитой губы переспевшая слива.

– Будешь с калек скалиться, будешь битым ходить,– вкрадчиво предупредил Сашка. В его руках знакомо хрустнул пакетик с чипсами.– Тем более я с дарами. Будешь?

– Пошли сначала нормально поедим,– в животе неприятно забурчало. Яр толком не ел эти дни, аппетита не было. Зато сегодня он объявился и отыгрывался за все три дня голодовки.

– Ух ты, шоколад горячий!

– Ну…– Яр недоумённо посмотрел в восторженное лицо друга. Тот схватил предложенную кружку и выхлебал разом половину, даже не удосужившись дождаться, чтоб остыло.– Эээ… могу дать пиалу, чтоб остывало быстрее,– уже впустую предложил парень. Раньше он не замечал за Сашкой любви пить кипяток, а здесь…

– Лучше налей в пиалу ещё одну порцию,– беззастенчиво указал тот,– у тебя его, как погляжу, всё равно здесь целые залежи, а я с такой семейкой его разве что по телевизору видал.– Большие влажные, как у оленёнка, глаза алчно прошлись по всем коробкам со стиками, видными из-за стеклянной дверцы навесного шкафчика.

– Ты просто шоколадный маньяк какой-то,– не удержался Яр.

– В зеркало посмотри. Куда тебе-то столько в одну харю?

– Ну, э…– Яр хотел сказать, что шоколада здесь всегда было много и наверняка Матвей брал его себе, просто так получилось, что Яр тоже любил – в конце концов, они же близнецы, могут же быть у них одинаковые вкусы. Но, если подумать, Матвей никогда не пил при нём шоколад и отказывался, если ему предлагали. Тогда откуда здесь постоянно неограниченные запасы чёртового напитка, ведь Яр об этом тоже никогда не заговаривал?

– Ладно, проехали. Работай челюстями шустрее и двигаем на улицу – там хоть солнце выглянуло. А то вчера весь день дождь хлестал.

– Ммм… я не пойду. Устал жутко, голова болит.

– Вот и отлично – проветрим твои плывущие мозги, а то там скоро заведётся паук и совьёт паутину.

– Нет, у меня по дому дел много.

– Какие?

– Ну… Посуду вымыть, обед приготовить.

– Посуды – две тарелки и сковородка, а в холодильнике стоит куриный бульон.– Бессовестная рожа расплылась в довольной улыбке.– Я подглядел. Давай я тебе помогу тарелки вымыть, а ты топай одеваться – тощий ужасно, тебе наверняка холодно будет.

– Я не хочу на улицу,– стиснув зубы, твёрдо проговорил Яр. Сгрёб посуду в раковину и принялся с остервенением отмывать от несуществующего жира.

Не будет он говорить, что ему запрещено, и он теперь до жути боится и своего близнеца, и его правила. Тело до сих пор на каждое движение болью колет. Ну его всё к чёрту – в конце лета будет день рождения, Яру исполнится восемнадцать и он наконец-то станет свободным – ни одна клетка не удержит; удерёт на другой конец света, где не будет людей и будет много природы, чтобы больше не подстраиваться под жизнь, не натыкаться на подводные камни и не резаться о предательства близких.

– Да брось ты. Посмотри на себя – тебе надо на свежий воздух. Рожа бледная, синяки под глазами и шатаешься.

– Потому что у меня сил нет.

– На лавочке посидим.

– Блин, Саш, не действуй на нервы! Я. Не. Выйду!

Предсмертно бряцнула тарелка, выскользнув из слабых пальцев.

Друг молча подошёл, отпихнул Яра в сторону, сгрёб с пола черепки веником, закинул в мусорку.

– Ты мне не доверяешь?– спокойно, без обиды спросил он, принимаясь за оставшуюся в раковине тарелку.

Яр не не доверял. Яр боялся остаться без единственного теперь друга. Потому что Матвей обязательно узнает о том, что они были на улице. Потому что за последнюю неделю его уже предали, растоптали или сломали близкие люди. Потому что он не был таким сильным морально, чтобы разочароваться в последнем дорогом человеке, если окажется, что тот тоже не просто так цепляется к нему с желанием вытащить из квартиры.

Сашка шёл по жизни с улыбкой на лице и восторгом в глазах. Его не сломали побои отца и отъезд матери. Матвей тоже не съёжился в тряпку, хотя те же обстоятельства превратили его в прямую противоположность лучшего друга. Но они жили с этим с самого детства, а он даже врать не научился, потому что ему это не надо было. Мать его любила, сверстники не издевались, учителя не жаловались.

– Извини…– тихо прошептал Яр.

А Сашка повернулся, запустил в него порцией мыльной воды… и опять улыбнулся.

– Ну и дурак,– спокойно сказал он.– Пшёл живо с глаз моих, напялил чего потеплее и сваливаем во двор. Там извинишься. А если ты за Матвея переживаешь,– не дав открыть рта другу, продолжил парень,– то всё схвачено.– Пожевал губы, как всякий раз, когда не хотел говорить.– В общем, он разрешил.

– Ты о чём?

– Погулять с тобой на улице.

– Матвей разрешил? Ты у него… спрашивал?– внутри поднималась серая злая буря. С одной стороны спасибо за такую предусмотрительность, с другой – Сашка уже записал его в комнатные питомцы, разрешение на выгул спрашивает. А главное – знает. Он должен обо всём знать, раз спросил у Матвея. О «Кедре», откуда его забрали под домашний арест. О ссоре, если не испугался его привиденческого образа. Значит, и об истории с Лисой, из-за которой его побили. И наверняка о том, что Матвей на нём помешался, Сашке тоже известно. Этому прощелыге всегда всё известно – там, где не хватает фактов, он добивает логикой, а о необычном подарочке Никифорова своему новому подчинённому наверняка та же Лиса в порыве злости рассказала.

Сашка нехотя поднял глаза.

– Он мне сам позвонил и попросил.

– Почему?

– Потому что ты дох два дня, а пристрелить рука не поднялась!

– С каких это пор у вас такая нежная дружба? После того, как ты в зоопарке ему растрепал, где я сейчас живу?

– Не кипятись.

Лучше бы стал оправдываться и отнекиваться! А ведь он просто так про зоопарк брякнул, хотя Сашка там действительно оставался.

– Знаешь, Саш… иди, а? Я едва ногами перебираю, а то пинка бы напутственного отвесил. Иди.

– Конечно,– невозмутимо согласился Сашка.– С тобой и пойду. Хватит из себя Кентерберийское привидение изображать.

Схватил Яра за руку и поволок на выход.

– Пусти! Пусти, кому говорят?– и, ненавидя себя, со злостью,– Или хочешь, чтоб я своему любовнику пожаловался?

Сашка остановился у двери, обернулся. Ну да, в глазах ни капли удивления. Всё он знает. Хоть бы взгляд отвёл.

– Или сам на меня запал?

– Балда,– беззлобно бросил друг и накинул на плечи пайту, лежащую у комода. Матвееву. Ту самую…

– Нам есть о чём потрепаться. Пойдём тебе настроение поднимать.

…К вечеру на водохранилище было тихо и безлюдно. Холодная после дождей вода отпугнула купальщиков, да и земля раскисла, чавкает под ногами. Сам Яр прошёл по неприметной тропе под деревьями, где было больше травы. Она удержала землю от расползания в кашу. Минул знакомую вытоптанную поляну с остатками нескольких кострищ, обложенных почерневшими от огня камнями. Просека, заросшая плетями ежевики, гнилой пенёк, облепленный поганками, по тропинке и влево – к шумящей за кустами шиповника воде.

На знакомых мостках сидела такая же знакомая фигурка. Опять разбулась и, наплевав на холод, опустила в воду ноги. Обернулась, когда под Яром скрипнули доски, неласково смерила болотными глазами.

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя искал.

Лиса фыркнула.

– Хочешь за прошлый раз отыграться и показать, что ты таки мужик? Прости, мне с тобой не понравилось.

– Мы с тобой не спали.

Девушка перебрала ногами в воде.

– Хм… значит, Шурка только прикидывался бессознательной тушкой и таки всё слышал? Думаю, он же и вызвонил твоего братишку, чтоб пришёл и забрал из лап мерзкой горгульи свою принцесску… Ну да, я тебя просто довела, чтоб ты кончил на постель.

Сашка ему это и рассказал, когда вытащил-таки во двор и заставил прогуляться по разбитому недалеко розарию. Не сказать, чтобы Яр так уж любил розы или вообще цветы. Он просто любил природу, а его пронырливый друг это знал. Как всегда. Потом он вернул его в квартиру и спокойно ушёл, уверенный, что обессиленный Яр ляжет спать, как и обещал. А Яр наглотался кофе и принялся вызванивать Лису. Не вызвонил и пришёл сюда, вспомнив единственное место, которое она когда-то назвала любимым.

– Зачем?

– Прости, но я не лесбиянка, чтоб спать с девкой, а мне почему-то кажется, что из вас двоих ноги раздвигаешь именно ты. Как-то Матвей не тянет на эту роль.

Больно стегнувший выпад Яр проигнорировал.

– Нет, зачем ты всё это задумала?

– Да и не задумывала я особо. Просто ты пришёл, весь такой из себя праведный, глазёнки невинные таращишь… И вообще ты дурак доверчивый – я тебе открытым текстом заявляю, что ненавижу, а ты чай хлебать садишься.

Яр вспомнил свою ненависть к Матвею после водохранилища. И то, как отчаянно собирал крупицы информации о брате – что он сейчас делает, не заболел ли. Человек – существо слишком сложное, чтобы только любить или только ненавидеть. Того же Матвея он задушил бы голыми руками, если бы не чёткая уверенность в собственной слабости, как физической, так и духовной, и такая же уверенность, что после подобного не избежать ему очередной порки. И в то же время сюда он пришёл именно из-за Матвея, из-за изнасиловавшего его парня… из-за родного брата, за которого готов прибить даже эту вздорную дурочку, обозлившуюся на мир за одну-единственную оплеуху.

– Слушай, я понимаю, почему ты меня ненавидишь…

– Понимаешь?!– Лиса не выдержала и вскочила. Размахнулась и закатала звонкую пощёчину.– Ты маленькая гнусная потаскушка! Ты спишь с собственным братом! Ты… как ты можешь стоять тут передо мной весь такой белый и пушистый, и делать вид, что понимаешь?! Ну и как, весело было слушать, как я говорю про Матвея, и в то же время самому вертеть перед ним задницей?

Хлясь!

Лиса залилась меловой бледностью. На щеке медленно наливался красками след от ответной пощёчины. Яр сжал кулаки, стараясь не выдать, как его колотит.

Да что она вообще знает? Его тоже силой взяли. Пускай всего один человек… родной брат.

– Лапки распустил? Точно баба,– зло припечатала Лиса.

– Не смей называть меня потаскушкой,– ровным тоном попросил Яр.– Я до Матвея даже не целовался ни с кем.

– Нашёл чем хвастаться!

– Не тебе меня судить.

– Выродок,– тихо прошипела собеседница.

– Я не намекаю на тех троих. Но не меня судить человеку, у которого здесь ничего нет,– и указал на грудь.– Тебя скрутили, а ты и рада сломаться! Пустая бездушная кукла! Матвей на тебя внимания никогда не обратит! Потому что ты фальшивая насквозь и в этом только ты сама виновата…

Она мрачно посмотрела ему в лицо, насмешливо скривила красивые пухлые губы.

– Вылитая девка. Даже сюда прибежал, чтобы пометить свою территорию. Не бойся, я уже поняла, что мне тут ничего не светит, голуби вы мои…

Дура! Какая же она дура… Упрямая, эгоистичная… несчастная. Но несчастная не потому, что жизнь тяжёлая, а потому что сама ничего изменить не хочет. Ей проще обвинить во всём остальных. Насильников, потому что напали в подворотне, Матвея, потому что предпочёл ей собственного брата, Яра, потому что даже оказавшись в грязи, он не обозлился и не сломался.

– Ты права,– Яр растянул губы, изо всех сил стараясь улыбнуться, но улыбки не получилось – получился злорадный оскал. Отошёл на шаг, едва не поскользнувшись и не полетев с мостков в серую после непогоды воду.– Я снизу. И знаешь, что?– он нагнулся и прошипел бывшей подруге в самое ухо, стараясь, чтобы его самого не передёрнуло.– Я кончаю от одной только мысли, что меня берёт собственный брат.

И тогда Лиса не выдержала – подскочила и со всей силы толкнула его с мостков.

Вода разомкнулась и сомкнулась над головой, принимая в себя.

…Интересно, она нечаянно или всё-таки знала, что он не умеет плавать?

5. Отражение: любовь и ревность

Когда-то давно, когда Яр был ещё ребёнком и не всегда умел отличить выдумку от реальности, и с воплями просыпался от ночных кошмаров, мама научила его простому приёму, как узнать спишь ты или нет – щипнуть себя.

Не помогло – не проснулся.

Серая масса схлопывается над головой, стирая звуки и краски. Мир ужимается до пульса в ушах. До боли знакомо сдавливает грудь. И жуткое, до судорог знакомое ощущение падения – не выдохнуть, ни вздохнуть. Кошмар, реальность – в голове мелькнули и погасли обрывки мыслей. Яр ещё успел отчаянно дёрнуть руками, пытаясь взлететь, но даже во сне он никогда не мог сделать этого сам.

Из последних сил распахнул глаза, отчаянно теряя контроль над сознанием… и увидел свою детскую мечту. Мазнула перед глазами пальцами с перепонками, кольнула плавником по ногам. Лицо пощекотали пузырьки воздуха, окончательно выдавленного из груди. Мигнули глаза с миндалевидным разрезом.

…Самым первым рисунком, который Яр когда-то нарисовал, была русалка. Мало ли что может нарисовать маленький ребёнок – наслушался сказок, насмотрелся мультфильмов. Со временем он и сам в это поверил, хотя помнил, как отчаянно выискивал в каждой попавшейся луже хвостатых обитательниц. Почему он так верил в их существование? Почему так боялся воды?

Падение.

Рваный пульс.

Лопатки скребнули по земле.

И в тот же миг знакомо и ожидаемо рвануло вверх, к небу.

…И уже теряя сознание, Яр взмахнул руками, ловля потоки то ли воды, то ли воздуха, и совсем не удивился, что умеет летать…

Сознание возвращалось мучительно медленно. Словно сквозь липкую плёнку к губам прижались чужие губы, мокрые, холодные. В рот сжатой струёй вдавился воздух, гоня его в горящие огнём лёгкие.

– Дыши давай!

Удар по груди. Внутри словно вулкан взрывается. Спёртый ком воздуха проталкивается внутрь, обдирая гортань.

– Кха-кха!

Яр скорчился, заваливаясь набок. Из горла и носа полилась вода. В груди пекло огнём, каждый вдох отдавался болью в рёбрах. Глаза жгло, но не от слёз, а оттого, что они слишком долго были открытыми – просто ничего не видели, зрение возвращалось постепенно, как и чувства.

Он лежал на самом берегу, но всё равно в воде – отросшие за весну волосы тёмным ореолом вокруг головы плавают. Тихо плещется о доски прилипшего к берегу помоста спокойная вода. И над головой серое свинцовое небо, к которому он так отчаянно старался взлететь.

– Яр?

Медленно перевёл взгляд. Над ним склонился человек. С волос вода ручьями льётся, широкие рукава ветровки исполосованы, полощутся на ветру, точно бахрома плавника. Тонкое лицо, высокие скулы… и глаза русалки.

– Ты меня слышишь?

– У т-теб-бя… у т-теб-бя губ-бы с-синие…

Матвей облегчённо прикрыл глаза и прижался лбом к его лбу.

– И т-теб-бя т-трясёт-т вс-сего…

– На себя посмотри.

Его сгребли в объятия, отрывая от воды. К горлу подступила тошнота, в ушах звенело, кружилась голова. Яр пропустил руки под мокрой ветровкой и вцепился в облепившую тело брата футболку.

– Зачем ты опять с ней встречался?

Он сжался.

Плеча коснулись сухие губы, прижались к ноющему, никак не заживающему, укусу.

– Я же запретил.

– Я с ней не с-спал…

Матвей сжал Яра ещё сильнее.

– Она всё подст-троила…

– Тшш, успокойся, я знаю. Мне твой друг рассказал.– Едва слышный смешок.– Пообещал, что в следующий раз действительно меня прибьёт, если из тебя привидение сделаю… Пошли домой, тебе в душ надо.

– А где… она?

– Кто?

–… Лиса…

Обнимающий его человек напрягся, скрипнул зубами.

– Саша увёл, чтобы я не убил. Мы с ним вас искали, когда оказалось, что ни ты, ни она на телефонные звонки не отвечаете. Как раз из-под деревьев вышли, когда она тебя толкнула.

– Она нечаянно.

Матвей подцепил пальцем его подбородок, секунду смотрел в глаза. Яр зажмурился, зная, что вот сейчас его брат наклонится и поцелует. Но поцелуя так и не последовало.

– Да за что ты её так любишь?– с тихой злостью процедил Матвей.

Яр моргнул, недоумённо глянул на близнеца.

– Я не люблю её.

Действительно не любит. Ну нравилась. Но когда это было? Да и было ли?

– Неужели?– непривычная змеиная улыбка.– Тогда почему ты прискакал сюда?

Злая усталость накатила волной. Плохо понимая, что делает, Яр кое-как разжал сведенные судорогой пальцы и вцепился в футболку брата уже спереди. Тряхнул. Хотя, скорее, сделал попытку.

– Из-за тебя, идиот! Это всё из-за тебя! Потому что ты сам не свой был! Потому что ты меня избил! Потому что ты дикая тупая псина, которая только и умеет что скалить клыки!!!– Обнял за шею и глупо разревелся.– Потому что ты мой брат…

До квартиры они добрались уже в сумерках, оба мокрые, замёрзшие. Не выпуская руки Яра, Матвей заскочил в ванную, отвинтил вентили и закинул брата под душ.

– Раздевайся.

– Ч-чего?

– Хочешь в одежде мыться?

И Матвей стянул собственную разодранную о подводный штырь ветровку. Следом в бельевую корзину полетела мокрая футболка.

– Ты что делаешь?!

– Я тоже замёрз.

Матвей шагнул к Яру и, прежде, чем тот протестующее пискнул, стянул с него обвисшую едва ли не до колен пайту и позеленевшую после водохранилища рубашку.

Горячая вода обожгла остывшую кожу. Яр судорожно охнул… и тут же влепился в стену – Матвей расстегнул свои джинсы и, ни капли не стесняясь, стал снимать и их. Потом повернулся к нему.

– Только попроб… уй! Придурок, отцепись от меня!

Вжикнула молния. Яр согнулся, пытаясь хотя бы так защититься от спокойного вишнёвого взгляда на своей ширинке.

– Сам сниму!

Матвей убрал руки, отступил под поток воды. Яр, пыхтя над липнущими к ногам штанинами, мельком зыркнул на брата. Тот стоял под тугими струями, расслабленный, спокойный. Спина прямая, плечи расправлены, под кожей тугие мышцы перекатываются. Ну почему старшим всегда всё достаётся – сила… здоровье? Сам он рос болезненным, от любого сквозняка чихал, поэтому так и остался костлявым и невысоким. Хм… по сравнению с братом. До знакомства с Матвеем у Яра комплексов не было, но сейчас рядом с ним себя общипанным курёнком чувствует – тощий, острый, да ещё и голову вечно задирать надо, чтоб на брата посмотреть, а ведь раньше никогда себя недомерком не считал. Но тот же Матвей может спокойно поднять его на руки, а уж что этот недоумок себе ещё позволяет…

Тпррррррру!!!

– Ты чего?– Матвей обернулся, глянул, как Яр усердно шлёпает себя по щекам.– Тебе плохо?

Блин, ещё бы!!!

– Иди сюда, тебе отогреться надо.

– Я не…

Матвей смыкнул на себя. Яр влетел к нему в руки, отчаянно стараясь не краснеть от мысли, что они оба голые. Его крутанули от себя, подставляя под воду. Затылок пощекотало горячее дыхание, по коже побежали мурашки.

– Всё никак не согреешься…

И этот гад прижался к нему! Яр замер. В ушах опять заколотилось сердце. А Матвей, словно не соображая, что ему и так не по себе, ещё и руками талию обвил. Пальцы скользнули по животу.

– Отпусти меня…

– Сначала отогрейся и перестань трястись.

Да не потому его трясёт! Просто рядом стоит голый Матвей, который прижимается совсем не так, как должен прижиматься к парню второй парень. Хотя… когда-то, то ли во сне, то ли в другой жизни, их это совсем не смущало…

…Когда-то безумно давно, так давно, что правда стала похожа на выдумку, а фантазии сделались реальностью, Яра всегда было двое. Один болел, а второй удирал из своей кровати и приходил к нему – пробирался под одеяло, прижимал к себе, греясь и грея. Всегда вместе, всегда рядом. Кажется, Яр даже специально однажды в луже болтался, чтобы заболеть. А, может, и нет, кто будет уверен в своих поступках в четыре-пять лет? Кто себя вообще в этом возрасте помнит? Яр никогда не помнил. Для него жизнь начиналась даже не в первом классе – мать рассказывала, что с детьми он тогда не ладил, а тех, кого подсаживали ему за парту, нещадно колотил, неважно, мальчик или девочка. Для кого он берёг место? И почему, будучи приветливым и сравнительно общительным человеком, так и не завёл раньше друзей? Лиса и Сашка были первыми посторонними, которых он отважился впустить в своё сердце… после того, как у него появился Матвей. Появился… или вернулся?..

– Ты ведь меня помнишь, да?– едва слышно шепнул Яр, но Матвей расслышал, прижался ещё сильнее, уткнулся лбом в плечо.– Почему ты мне не сказал?

– Хотел подождать, пока ты придёшь в себя после аварии,– бессовестно соврал Матвей.

– Врёшь!– Яр раздражённо вывернулся из объятий, повернулся к брату лицом.– Что случилось, что наши родители разошлись и разделили нас?

– Просто характерами не сошлись,– опять наглая ложь.

Тыць кулаком в живот! Матвей даже не поморщился. А Яр едва не скривился – блин, да у него не пресс, а кусок железа под кожей!!!

– Дай сюда,– брат перехватил ноющую кисть, коснулся губами отбитых костяшек.

– Отпусти, псих!

Поцелуй. По затылку скользнуло холодом. Мама миа – внизу живота подло потянуло болюче-сладостным возбуждением. Мимо воли перевёл взгляд на пах Матвея. И залился краской.

– Пусти…

– Яр…

– Я уже отогрелся, пусти меня!– Оттолкнул брата и выбрался на коврик.– Где полотенце?! А, чёрт, ну и фиг с ним!

Толкнул дверь. На пороге сидела Барселона.

– Кыш,– неуверенно потребовал парень. Собака только неодобрительно прижала уши.– Скажи своей псине, чтобы она с дороги свалила…– Яр обернулся. И тут же уткнулся носом в грудь стоящего за ним Матвея. Сглотнул. Зажмурился.

На голову с мягким шелестом упало махровое полотенце.

– С-спасибо,– отчаянно краснея пробормотал Яр.

И впервые в жизни почувствовал себя самым настоящим озабоченным дураком.

А ночью у него конечно же опять поднялась температура. Утром в спальню зашёл Матвей, увидел горячечно полыхающие щёки и испарину и никуда не пошёл. А к обеду в квартиру ворвалась злая, как чёрт, Тамара, пронеслась мини-ураганом по комнатам, обнаружила братьев в комнате Яра.

– Ну и чего расселись?– как всегда, не слишком отвлекаясь на манеры или хотя бы приветствие, рыкнула она.

– Яр заболел,– ответил Матвей. Его манера разговора Тамары не смутила, значит, с ней он уже познакомился.

– Это печально, но он мальчик взросленький, авось до вечера и не околеет,– цинично отбрила та.– Так что пшёл живо переодеваться, по тебе Валерий Николаевич соскучился. Теперь ты,– как только Матвей вышел, Тамара перевела взгляд на Яра.– Что с тобой?

– Ничего.

– Хорош заливать – морда бледная, сам тощий. Ты не наркоман часом?

– Что? Нет!

– Ишь, нервный какой,– усмехнулась женщина.– Да ладно, не дёргайся. Это просто неудачная шутка.

Села на кровать, потянулась ладонью ко лбу. Нахмурилась. Вернулся Матвей.

– Идём?

– Знаешь, что-то у меня живот крутит – то ли я вчера креветок облопалась, то ли дни весёлые надвигаются, так что поторчу я у вас, хорошо?

– Чего?– Матвей побурел.

– Чего-чего? Выходной у нас сегодня! Я так решила.– Тамара обхлопала себя по карманам светлых брюк, бряцнула ключами и перекинула парню.– Мою детку ты знаешь. Если поцарапаешь – душу выну. Сгоняй в какой-нибудь приличный магазин и затарься… ну не знаю – пожрать чего поприличнее: овощи, фрукты… чего там нормальные смертные, лишенные ресторанов, в продуктовых лавках гребут? И креветок мне! Всё, свободен.

И Матвей, который никогда и никому не позволял с собой так разговаривать, развернулся и вышел.

– И вина купи!– крикнула вслед Тамара.– Кагора!

Тихо скрипнула входная дверь.

– И чего ты так на меня смотришь?– подозрительно сощурилась на Яра гостья.

– Что вы ему сделали, что он вас так слушается?

– Ммм? Ничего,– Тамара совершенно по-хамски щёлкнула языком по зубам. На утончённую прекрасную незнакомку, которой она казалась ему в первую встречу, Тамара походила меньше всего.– Просто я его начальница.

– Начальница?

– Ну да.

– Но разве вы занимаетесь боями?

– Боги сбави, нет конечно! Я, скажем так, занимаюсь… хм… бумажной волокитой.

– Но разве Матвей не участвует в уличных боях?

Тамара посмотрела на парня долгим задумчивым взглядом, от которого Яру стало немного не по себе.

– Нет,– наконец сказала она.– Он ещё несовершеннолетний, это было бы верхом идиотизма.

– Так он что, бумажки в офисе перекладывает?– фыркнул Яр, не в силах представить себе брата за подобной работкой.

– Какой же ты придурок,– неожиданно тоскливо протянула Тамара.

– Чего?

– Того! Долбоклюй ты редкостный, говорю. Ты что, даже не интересовался, чем сейчас занят твой брат? Нет, ну он, конечно, фиг бы что тебе сказал – не дурак, всё-таки. Но… ты ведь даже не спросил ни разу, да?

Яр медленно залился краской. Он действительно ничего у Матвея не спрашивал. Матвей согласился работать на Никифорова, Матвей каждое утро уходил в «Кедр», Матвей по вечерам возвращался домой, злой и уставший – это всё, что он знал. Этого ему хватало.

– Придурок,– беззлобно констатировала Тамара, выходя из спальни.– Кончай изображать умирающего лебедя, поднимай свою тушку и тащись в душ – чтоб через пятнадцать минут был бодреньким и свеженьким. Будем тебя подогретым кагором лечить. Гадость преизрядная, но на ноги ставит мгновенно.

– Но у меня сил нет в ванну идти,– неуверенно вякнул Яр. Тамара молча вытащила из косяка застрявший там нож для метания, подарок брата, и запустила в Яра. Промазала – нож впился в стенку за ним.

Хм… скорее, очень точно не попала…

…Тот день прошёл непривычно весело и шумно. Возможно, во всём было виновато горячее вино, которым Тамара немилосердно накачала Яра. Конечно же он опьянел и всё вокруг теперь напоминало комнату с кривыми зеркалами.

Слишком серьёзный и привычно мрачный Матвей. Ну и чего ты такой мрачный? Будешь всегда хмуриться, морщины скоро появятся. Вон уже между бровями складка. Тык в неё… И почему ты уворачиваешься? Эй, поставь меня, откуда взял, я не маленький – могу и пешком посидеть…

– Да отпусти мальца, пускай пошалит,– посмеивается Тамара, отщипывая от плетёнки сыра кусочек и запивая его лошадиной дозой тёмного пива. Совсем неэлегантная отрыжка. М-да, куда в ней только всё женское подевалось? Ноги расставила, локтями в колени упёрлась – руки внутрь свесила, сгорбилась. И Барселона рядом развалилась. Барселона, которая людей, как и хозяин, на дух не переносит, и Яра терпит только потому, что подкармливает.

– Сдуйся, псина страхолюдная,– Тамара беззлобно отпихивает собаку ногой, переводит взгляд на парней.– Хочу хлеба и зрелищ,– заявляет она.– Будем танцевать!

Достаёт мобильный, щёлкает парой кнопок и включает нечто латинское. Будь Яр трезвым, он бы обязательно отбрыкался – потому что никогда нигде толком не танцевал, потому что под латинские горячие песни не танцевал вообще и потому что танцевать он, в общем-то, не особо и стремился. Но сейчас он увидел перекошенную мину брата, зловредно захихикал и потянул его в центр небольшой кухни.

– А ну-ка, и меня пустите!– весело орёт Тамара, втискиваясь в импровизированный круг. Задирает руки, лохматит волосы и начинает извиваться в такт музыке – двигает бёдрам, прогибается в талии, словно вода течёт. И Яр, не в силах оторвать глаз от плавных движений, как завороженный, пытается повторить их, коряво копируя самые простые. Тамара заливисто хохочет, подтаскивает к себе Матвея, кладёт свои руки ему на талию, плавно очерчивает контур тела, показывая, где и как нужно двигаться.– Вот так, балбес,– и делает плавное движение.– Видишь? Не дёргайся, будто тебя током лупит.

И Матвей, молчаливый и угрюмый, неожиданно повторяет действие – так же текуче-плавно: бёдрами, телом, руками. Тамара ухмыляется, кладёт руку ему на шею.

– О, я вижу ты мне вызов бросаешь, мальчишка? А если так?

И плавно опускается по нему, словно повторяя все изгибы тела партнёра. Руки Матвея ложатся на осиную талию, притягивают к себе – рывок, переворот, ладонь скользит по литой женской ножке вниз… Так пошло… так естественно.

Вся пьяная весёлость схлынула в один миг. Яр стоял посреди залитой музыкой и весельем кухне и смотрел на мужчину и женщину, страстно старающихся перетанцевать друг друга. Глаза в глаза, рука в руке, нога на ноге, смешивающееся дыхание. И вдруг хмурая складка между бровей Матвея разгладилась, и он улыбнулся. Не ему. Тамаре.

Дзынь!!! По полу разлетелся стакан с остатками пива, забрызгав кафель и полуприкрытую дверь.

– Я нечаянно,– буркнул Яр, протискиваясь между замершими танцорами за веником и тряпкой.

– Неужели,– усмехнувшись, шепнула Тамара, когда потянулась за совком.

…– Ярик, ты опять в луже болтаешься?– недовольно ворчит мальчишка с тёмными, до пурпурного, глазами. И всё равно ничего ему не сделает! Даже маме не пожалуется.

А когда у него поднимется температура, принесёт ночью своё одеяло и ляжет рядом…

Яр распахнул глаза. Долго непонимающе смотрел на стену. Обычная белая… непривычно – у него в спальне буйные заросли нарисованы. Тумбочка, комод, угловой столик с компьютером, под боком жёстко поскрипывает разложенный диван. И чьи-то руки: одна под головой, вторая обхватила поперёк живота и прижимает…

На затылке зашевелились волосы. Не от страха, хотя и очень хотелось заорать, когда сообразил, в чьей он спальне и кто его обнимает – просто Матвей уткнулся в волосы носом и мирно сопел во сне.

Наскоро проверил себя на предмет увечий и прочих мелочей – ничего не болит и не ноет, значит, просто на одном диване спали. Ффух…

Кое-как выбравшись из объятий брата, на цыпочках прокравшись к двери и уже повернув ручку, Яр обернулся. Матвей даже во сне хмурился. Пухлые с ночи губы чуть приоткрыты. Перебрался на место Яра. И внезапно хмурая складка разгладилась, губы тронула улыбка. Зарылся в подушку. И пробормотал:

– Ярик…

Совсем как в детстве…

– Ты который из двух?– В его собственной спальне на кровати валялась помятая и не слишком довольная побудкой Тамара. Сощурилась на вошедшего, смерила взглядом от босых пяток до голого торса, плямкнула губами. Яру даже неуютно стало, будто бы он не в домашних штанах перед ней топчется, а вообще без ничего стоит.– Раз рёбрами сверкаешь, значит младший,– припечатала она. Бесстыдно выбралась из-под одеяла, нисколько не стесняясь того, что на ней, кроме нижнего белья, только наполовину расстёгнутая, преступно короткая блузка. Полупрозрачная. Выудила из-под подушки бюстгальтер, задумчиво крутанула на пальце. И принялась расстёгивать оставшиеся на блузке пуговицы.