Текст книги "Отражение в тебе (СИ)"

Автор книги: ИВАНКА

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Вам подмести пол или покрасить стены?

Распорядитель оскалился, продемонстрировав внушительный свистун между передними зубами.

– Шутник. Хочешь бабок – отстой хотя бы один раунд.

Лиса за спиной виновато шмыгнула носом – наверняка заранее знала, что просто так Никифоров не отстегнёт. Ну да, он же только знает, что Матвей хорошо дерётся. Но поколотить кого-то в подворотне это немножко не то, что стоять один на один с противников в узком круге пространства под свист и улюлюканье брызжущей слюнями толпы.

– Когда начало?– раздумывать не было времени, после обеда нужный рейс.

Плешивый довольно хмыкнул:

– Для тебя прямо сейчас. Ты у нас несовершеннолетний – мы тебя быстренько раскрасим и отправим с богами, куда там тебе надо.

Их провели по коридорам в достаточно просторный зал. Был бы просторным, если бы не десяток самых нетерпеливых, начавших стягиваться к месту проведения за полдня до начала основного события. Конечно, бои шли и сейчас – одна пара уже вступила в едва насыпанный круг, хрустнула кулаками. И словно в невидимый гонг ударили – сорвались с места и едва ли не с рычанием бросились друг на друга под свист и улюлюканье довольной толпы. Два крепких шкафчика слиплись в одну кучу малу. Один из бойцов, повыше и повнушительнее, подло подсёк ноги противнику. Шлёп – мужчина упал на спину, утаскивая за собой не успевшего вывернуться из хватки вредителя. Тот коротко матюгнулся, но шлёпнулся сверху, закрепив успех тычком локтя в грудь. Нижний охнул, скорчился, взбрыкнул ногами. Подумал и плюнул в бородатую рожу над собой.

–Ах ты урод патлатый!– обиженно взревел оплёванный, под дружный гогот людей.

Матвей скривился. Ни правил, ни изящества. Могут плюнуть, а могут и вилку в глаза ткнуть. Да и вообще что это за бой, когда два придурка изо всех сил месят друг друга, а прочее стадо возбуждённо брызжет слюной. Арена цирка и клоуны на ней!

– Нравится?– подкатил распорядитель.

В это время прижатый к полу вытянул руку, сгрёб пригоршню устлавшего пол песка и кинул в противника. И без того оплёванный, тот взвыл племенным быком. И тут же потерял контроль – нижний сгруппировался, бацнул кулаком по почкам, выкатился из-под него и, примерившись, пнул, выбивая за пределы круга.

– Нет,– искренне сказал Матвей. Молча прошёл сквозь редкую толпу, зашёл в круг, равнодушно посмотрел на предыдущего победителя, всё ещё переживающего победу со вскинутым вверх кулаком, обвёл взглядом зрителей – точно волк на псарне, даже гарчание услыхал. И спокойно объяснил притихшим псам:

– Я следующий.

– Кто этот задохлик?– выкрикнули из толпы.

– Пускай валит к чертям собачьим,– поддержал кто-то ещё.

– Малыш, шёл бы ты, а?– даже как-то с жалостью предложил мужик, рассматривая парня.

Матвей спокойно стоял. Отдал ветровку протолкавшейся следом Лисе, размял до хруста плечи.

– Ну как хошь,– благодушно позволил противник, показушно хрустнул костяшками пальцев.

Мир за пределами круга словно отрезало глухой стеной – звуки стихли, краски поблёкли, смазались искажённые хищной кровожадной радостью лица. Мужчина прищурился, как бы случайно чуть отступил в сторону, нащупывая, откуда бы ударить. Матвей так же «случайно» сместился в сторону, спокойно взглянул в сощуренные от презрения глаза стоящего напротив человека. Ох нельзя смотреть на незнакомого противника так презрительно. Противник всегда по умолчанию должен считаться равным тебе по силе, чтобы не вышло осечки.

Матвей даже не дёрнулся, когда мужчина по старому примеру рванул на встречу, широко раскрывая руки, чтобы сжать парня в замок. Выскользнул, плавно увернувшись от хватки, развернулся и вдогонку коротко тюкнул по позвоночнику не успевшего развернуться мужчину сцепленными в замок руками. Тот сломал движение, неловко споткнулся, но не полетел на землю, как Матвей рассчитывал – вывернулся почти так же умело, как он сам, одновременно носком кеда зачерпнув песок, и повторил любимый приём – послал в лицо замешкавшегося Матвея. По глазам резануло пылинками. И тут же в лицо впечатался вражеский кулак, правую руку сжали, словно тисками, крутанули, выворачивая ладонью вверх и на себя. Ломающееся запястье затрещало, как во сне.

На миг за отделявшую круг и зрителей стену прорвалось несколько судорожных вздохов. Где-то приглушенно пискнула Лиса.

Матвей скинул покалечившие его руки, отступил на шаг, смутно вспоминая, что где-то тут уже проведена черта, за которую переступать нельзя ни в коем случае. Зрение почти отказало, запорошенные веки жгло слезами. Поломанная кисть наливалась свинцовой тяжестью, шевеление пальцам отзывалось тупой вязкой болью – не сильной, но раздражающей.

Вот только никто не знает, что Матвей левша, и то, что правая рука болтается дохлой змеёй, его не сильно трогает. Внутренне злорадно ухмыльнулся, позволяя противнику уже безбоязненно подскочить ближе. Даже позволил ударить себя в живот, не отказав себе в удовольствии полюбоваться скривившейся рожей – зря он, что ли, в зоопарке тюки с кормами разгружает да на перекладине, там же специально для бездельничающих работников (и ими же) сваренной отжимается? Размахнулся и ударил в лицо. Брезгливо скривился – под костяшками хрустнул нос – баш на баш, чтоб зарёкся без дела калечить людей. Оглушённый болью, мужчина скорчился и попятился. Матвей не любил грубость, хотя если распускал кулаки, делал это без жалости; подошёл к уже побеждённому, властно запустил пальцы в его заросшую шевелюру и выпнул за пределы круга.

Толпа взвыла. Где-то свистели и улюлюкали, надрывно орал какой-то забулдыга, проигравшийся в пух и прах, кто-то громко что-то кому-то доказывал. Матвею это было не интересно. Он подошёл к распорядителю.

– Деньги,– коротко напомнил парень.

Тот поцокал языком, с каким-то сожалением разглядывая нависшего над ним вымогателя.

– Ты должен вернуться в круг,– сказал он.– Ты выиграл – значит, бьёшься со следующим. Выиграешь его – и я буду доволен.

– Я сейчас двину тебя и буду доволен куда больше,– тихо и страшно прошептал Матвей, выразительно сжимая кулаки. Оба – и здоровый, и покалеченный. Распорядитель побледнел, кротко кивнул помощнику и тот побежал за нужной суммой.

– Жаль, всё-таки,– искренне сказал он,– из тебя вышел бы отличный боец.

– Только через мой труп,– мрачно отрезал Матвей.

…Из самолёта Матвей почти вывалился, вконец разбитый и уставший после выматывающего дня. Рука отекла и ныла тупой выматывающей болью. Но на требования Лисы отправиться в поликлинику и наложить гипс он только отмахивался – некогда, на самолёт опоздаем. А в самолёте просто перемотал чёртову конечность курткой и на время о ней забыл, пока самолёт не пошёл на посадку, и его не вдавило в кресло. Тут уже и здоровые кости из суставов чуть не выкрутились. Тогда он впервые согласился, что идея разрешить Лисе лететь вместе с ним (естественно, за свои личные, отдельно для себя выбитые из Никифорова деньги) была не лишена смысла. Девчонка мягко подкатила под руку и практически сволокла его с трапа, хотя и сама выглядела краше в гроб кладут – зелёная, с запавшими глазами, но довольная, как добравшаяся до крынки со сметаной кошка.

Матвей никогда не понимал её увлечения им. Ну спас от уродов, ну промолчал, когда она одному из них кислород в больнице перекрыла – он бы и сам перекрыл, окажись на её месте, но больше в нём не было ничего такого, за что такая, как она, могла обратить внимание на такого, как он. Матвей не был таким общительным, он даже не был сколько-нибудь дружелюбным – наоборот, распугивал всех вокруг, включая бродячих собак. Не было ни одного человека, кто бы посмотрел на него в первый раз и улыбнулся – только вздрагивали, даже Лиса. Ему было плевать на мир, и вообще он хотел забиться куда-нибудь подальше от людей и жить спокойной, никому не обязанной жизнью… ещё вчера он хотел жить с матерью и братом…

– У тебя лицо скривилось,– настороженно сообщила Лиса, когда они словили такси и уже ехали в больницу.

О том, что это у него такая улыбка, Матвей предпочёл промолчать.

На город, в котором ещё прошлым утром жила его семья, опускались сумерки. Загорались фонари, резали глаз яркие неоновые вывески, теряющиеся в такой же непривычно яркой южной зелени. Люди здесь напоминали муравьёв – такие же деловитые и вечно куда-то спешащие. Здесь жизнь не останавливалась с приходом темноты, улицы начинали гудеть, как потревоженный улей. Может, так даже лучше – нет тёмных подворотен, где обязательно притаился забулдыга или насильник, и недостроенных заброшенных зданий, полных озверевших от ничегонеделания мужиков, тут тоже нет. Мать говорила, Яр любит рисовать. Это и не удивительно – в утопающем от зелени и красок приморском городке наверняка найдётся много красивых пейзажей. Возможно, живи Матвей здесь, а не в своём «элитном» кусочке пространства, где от природы осталась разве что клякса водохранилища да заросший одичавший парк вокруг, он бы тоже рисовал, мог видеть красоту, а не только уродство окружающего его мира. Яр рисовал русалок и дриад, Яр до сих пор верил в сказки. А Матвей учился драться, чтобы не давать себя в обиду уличной шпане. Яр любил горячий шоколад. Матвей ел всё, что было, если было что – не раз и не два он оставался без денег в кармане и куска хлеба на столе. Просто потому, что отец завеялся на дольше, чем планировал. Может, он потому так отчаянно жаждал увидеть свою вторую половинку, в живую убедиться, что есть в мире человек – его внешняя копия – живущий обычной жизнью, умеющий улыбаться и нормально общаться. Когда-то давно они были неразлучны. Матвей смутно помнил то время, но из писем матери точно знал, что характер Яра не сильно изменился. Его брат по-прежнему был весёлым и добрым. Да, таких много, но с таким же лицом – нет. Это будто твоё собственное отражение, живущее так, как ты всегда мечтал. Хотя, скорее, это ты отражение, исказившееся и непохожее…

…Палата была небольшая, но светлая и оттого более-менее уютная. Матвей потянул на себя дверь, но кто-то изнутри успел первым. Сухопарый мужчина с высокими залысинами. Увидел Матвея, округлил глаза. Странная реакция, обычно на него иначе реагируют, и тут же понял в чём дело.

– Ты брат Яра,– даже не спросил, а уточнил мужчина. Тот кивнул. Мужчина выдохнул, то ли облегчённо, то ли просто потому, что при взгляде на парня задержал дыхание.

– Как он?

– Он… спит,– мужчина покосился в палату, но всё же из дверей не вышел и Матвея внутрь не пустил.– Так и не приходил в себя, просто обморок перешёл в сон… Отец тоже здесь?

Матвей покачал головой. Собеседник нахмурился, но промолчал, только хмыкнул, будто так и думал.

– Что у тебя с рукой?

Матвей непроизвольно спрятал повреждённую кисть за спину, но за спиной притёрлась Лиса, зыркающая на всех огромными выразительными глазищами. Матвей был в слишком возбуждённом состоянии, чтобы хотя бы просто о ней помнить, поэтому тычок разбитой рукой о плечо спутницы оказалось неожиданным и болезненным.

– Пожалуй, нужно отвезти тебя к травматологу,– решил мужчина, взглянув на исказившееся, и без того не слишком дружелюбное, лицо парня.

– Я хочу увидеть Яра.

– Слушай…– собеседник замялся,– твой брат не знает, что у него есть близнец. А сейчас он даже не знает, что у него нет матери. Думаю, ему и так будет тяжело первое время.

– И?..

– Может, он бы мог… у меня?..

Мужчина неуверенно глянул на Матвея, увидел ответ в его глазах и поник.

– Хотя бы первый месяц,– всё же сказал он.– Ему надо выйти из больницы и хоть немножко прийти в себя. Меня он знает с детства, вхож в мой дом, думаю, в знакомой обстановке ему будет легче.

Матвей молчал. Он прекрасно понимал, что собеседник прав и так будет лучше. И всё же чувствовал, как сдувается последний воздушный шарик внутри. Он как гончая мотался по городу, искал способ добраться до брата, увидеть, наконец, свою подаренную небом половинку, а сейчас, стоя всего в пяти шагах от него, он должен был уйти и забыть о нём ещё на месяц. Целый месяц! Смешно, но Матвей опять поверил, как когда-то на медосмотре, что всё будет хорошо и в его жизни что-то изменится. Пусть он ведёт себя как маленький, непременно желая получить желаемое здесь и сейчас – он так устал быть взрослым, он так хочет побыть хоть немножко эгоистом, сделать то, чего действительно хочет.

Отодвинул мужчину, прошёл в палату, недвусмысленно захлопнув за собой дверь. Мамин друг хорошо постарался – выхлопотал отдельную палату, наверняка и больница какая-нибудь частная, где оборудование лучше и персонал человечнее. Обязательно надо узнать, сколько он за всё это выложил – и во что бы то ни было отдать! Чтобы ничем не быть ему обязанным. Не потому, что Матвею мужчина не понравился. Обычный человек, возможно, нет – наверняка искренне любил их мать. И всё же у Яра есть Матвей, даже если тот и не знает.

Прошёл к кровати.

И замер.

Кто сказал, что больница – это место боли и скорби? Перед Матвеем лежала его бледная, почти безжизненная копия, с поцарапанным лицом, тощая… живой призрак. Перед Матвеем лежало его искажённое изображение – на заострившемся лице даже сейчас блуждала улыбка, та самая, которая у Матвея всегда напоминала оскал и распугивала тех немногих, кто отваживался пробиться в его тесный угрюмый мирок. Волосы блестящей волной рассыпались по подушке, каштановая прядь легла на глаза. Матвей не удержался, потянулся к ней, убрал с лица, осторожно коснулся бледной кожи.

И в тот же миг полупрозрачные веки дрогнули. Матвей хотел отдёрнуть руку, но прикипел к чистым янтарным глазищам. Даже забыл, как дышать.

Вот Яр сейчас увидит склонившегося над ним человека с собственным лицом и жуткой аурой и вздрогнет.

Яр недоумённо хлопнул густющими ресницами, внимательно посмотрел на него.

– У тебя глаза грустные,– шепнул он пересохшими губами. И улыбнулся.

А Матвей так и остался стоять, протянув руку к его лицу. Оглушённый, растерянный… счастливый.

Словно в отражение смотришься. Искажённое – яркое, чистое.

Обессиленный близнец закрыл глаза и опять заснул. Наверно, он даже не вспомнит этот момент. Наверняка не вспомнит. А вот Матвей не забудет. И золотую корону в янтарных глазах, и улыбку, и защемившее в груди сердце.

Кто сказал, что больница – место боли и скорби? Здесь Матвей нашёл то единственное, чего ему не хватало все эти годы. Когда-то давно, он потерял собственную половинку, своё второе я. Он всегда помнил, что его было двое. Один он смотрел на мир яркими золотыми глазами, а второй он жутко не любил, если кто-то другой пытался хотя бы на миг забрать это чудо себе, отнять у него. О, он отлично помнил тот день, когда из-за ревности столкнул брата в воду, и ненавидел себя за это. Мать говорила, что Яр ничего об этом не помнит. Оно и к лучшему. Эгоистичное детское желание полного обладания своей половинкой отняло у него эту самую половинку. Он научился жить один, и даже решил, что забыл, каково это – желать присвоить себе. Полностью. Без остатка.

И хочется уберечь от окружающей грязи… и нет больше сил держаться на расстоянии. Все хотят быть счастливы, и Матвей не исключение.

Склонился ещё ниже и осторожно коснулся горячих губ, как когда-то безумно давно, едва ли не в прошлой жизни. Правда, раньше именно Яр первым тянулся к нему, целовал и смеялся, когда вспыхнувший Матвей принимался оттирать зудящие после поцелуя губы.

Всё изменилось.

Разве что его любовь осталась прежней.

…Иногда время тянется бесконечно долго. Но минуты ползут за минутами, складываются в часы, часы в дни. День за днём, неделя за неделей.

И однажды на пороге появится с таким нетерпение ожидаемое чудо, взглянет золотыми глазищами, хлопнет ресницами.

И, чувствуя себя законченным дураком, только и выдавишь:

– Ты Ярослав?

Заслужишь презрительный жалостливый взгляд. Ха-ха! Кто б этому чуду намекнул, что нормальная реакция – это страх?..

Скривятся немножко неаккуратные смазанные губы, но даже в презрительной гримасе проскользнёт никогда не исчезающая улыбка.

– А ты Матвей?– бросит в ответ знакомый до дрожи голос.

Родной и любимый…