Текст книги "Dream A Little Dream Of Me (СИ)"
Автор книги: I_Do_Believe_In_Faeries
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Ты дурак или действительно не понимаешь? – Она выправляет непослушные кудри из-за дужек очков, пальцы скользят по контуру лица. Том недоумевающее смотрит на нее, и так безгранично-голубые глаза благодаря линзам просто-таки поглощают собеседницу, затягивают в полный сомнений омут. – Дурак, – понимает она и продолжает мысль: – Не понимаю, почему ты так отчаянно прячешься. Высокий, статный, а местами просто невыносимо идеально сложенный, – она пытается ущипнуть его за зад, но он слишком удобно уселся в кресле, потому приходиться гладить его по бедру, – забавный, хитрющий, с адски сексуальным акцентом, – рука движется по груди к верхним пуговицам, – еще и в соблазнительных очках, – она целует его в шею, – роговая оправа – новая сексуальность. Или давно забытая классика. Фрэнсис Форд Коппола. Мартин Скорсезе. Вуди Аллен. Это культ, дорогой.
– Знал бы, что ты так падка на интеллектуалов-очкариков…
– Давно воспользовался бы моей слабостью, – дополнила Элла его предложение.
***
Так, с легкой подачи Тома и благодаря заниженной сопротивляемости Эллы, они посвятили субботу всевозможным must do из романтических фильмов о Нью-Йорке. После восхождения на Эмпайр-стейт-билдинг Элла даже перестала себя спрашивать «Что я здесь делаю?» Или мозги окончательно выдуло, или она смирилась с идиотским положением. А, может, все оказалось не так плохо, как это рисовало больное воображение.
В завершение программы – поход на вечерний сеанс. Естественно, это должна быть остроумная романтика от Вуди Аллена. Это же НьюЙорк, детка! Здесь, если быть достаточно дотошным и изворотливым, можно спланировать поход по маленьким кинотеатрам так, чтобы за выходные или немного более того, отрываясь от процесса исключительно на перебежки, можно было посмотреть всю фильмографию мастера арт-хауса.
Но терпением Элла не отличалась, а Том предпочел бы провести потенциальное время просмотра кинолент за чем-то более приятным.
– Коппола, Скорсезе, Аллен? – улыбнулся он, вспоминая ее вчерашнюю пламенную речь.
– Молчал бы уже, – раздражаясь своему смущению, фыркнула она. – Я слишком мужественен, чтобы носить очки.
– Ворчунья.
– Стесняшка.
Том посмотрел на Эллу с притворным возмущением, губы его дрожали, еле сдерживая подступающий смех. Она попыталась сохранить серьезность, но, глядя на его неудачные потуги, первая не выдержала и рассмеялась во весь голос. Том далеко не отстал, и вскоре на них шикали остальные зрители, собравшиеся посмотреть серьезный фильм и подумать о вечном. Элла уткнулась ему в плечо и продолжала сотрясаться от беззвучного смеха, он щипнул ее за бок.
– Больно, – возмутилась девушка и хотела было что-то добавить к обличительной тираде, но Том поцеловал ее. С соседних кресел послышались возмущенные вздохи.
А ведь свет в зале еще не погас.
Комментарий к Tenderly
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_Tenderly
========== He Loves And She Loves ==========
– Ведь все было не так уж плохо, – начал Том и сделал многозначительную паузу, ожидая, опровергнет или подтвердит его предположение Элла. Он закрыл дверь, оставляя шумный даже ночью НьюЙорк вне пределов их личного пространства. Квартира была полна только ними и их впечатлениями.
– Как долго ты будешь вспоминать, если я скажу, что мне даже понравилось? – Элла посмотрела ему в лицо, но сумрак помещения играл с ее восприятием. Тени на его скулах, в уголках рта, посеревшие в темноте глаза могли сказать о многом: от легкой и по-доброму насмешливой улыбки до того чувственного напряжения, которое возникло между ними, не успей потухнуть свет в кинозале.
Девушка потянулась к выключателю, чтобы рассеять сомнения. Его губы растянулись в по-детски восторженной улыбке, в глазах вспыхнул почти такой же наивный вопрос «Правда?». Она не смогла сдержать ответной улыбки, рука соскользнула с выключателя, комната так и осталась погружена в сумрак, освещаемый только лунным светом.
Элла потянулась на носочках за поцелуем, положила руки Тому на плечи, замерла в полудыхании от мужчины, ему достаточно было приоткрыть рот, чтобы их губы соприкоснулись. Невесомый поцелуй на грани осязаемости, между явью и фантазией. Как полумрак вокруг. Достаточно было малейшего усилия, чтобы перейти грань, но они оставили свет выключенным, доверились удивительно светлой ночи вокруг.
Том взял ее за руку и повел в комнату, где окно расчертило почти правильный белый клетчатый пол танцевального зала. Он вытащил из творческого беспорядка их общих нераспакованных вещей проигрыватель для пластинок, быстро прошелся по общей медиатеке, которая, в отличие от других более жизненно необходимых вещей, уже нашла место на полках у кровати, выхватил что-то больше интуитивно, чем осознано.
Мишель Петруччиани затянул эфирную мелодию, Том протянул Элле руку, приглашая на танец, она склонилась в легком реверансе, приняла приглашение и оказалась в уютных объятиях, готовая скользить над «паркетом». Музыка располагала порхать по воздуху и таять от близости. Каждое движение и прикосновение казалось ярче, отчетливее, содержательнее.
Происходящее напоминало черно-белый фильм, где они действующие лица. Картонные коробки, стопки книг, проигрыватель с потрескивающей пластинкой и босая пара посреди богемного хаоса – кадр из фильма «новой волны».
Его пальцы купались в волнах ее волос, шоколадные кудри отливали лунным серебром, казалось, можно перебирать их вечно, наблюдая, как свет сбегает с локона на локон. Она осязала контуры его потрясающего лица, которые обострились под холодным освещением месяца. Высокий лоб, острый подбородок, тонкая линия губ, скулы, словно высеченные в камне, грубая работа, резко очерченные контуры. И пальцы, длинные, точенные, ловкие. В ее волосах, на ее шее, вот они проворно поддевают отвороты пиджака, Элла опускает плечи, одежда беспрепятственно падает на пол.
Она проводит руками по вороту его джинсовой куртки, тянет на себя, Том так забавно склоняется до ее роста, слегка сгорбившись и не сразу найдя точку равновесия. Элла касается его губ, оставляя ощутимый, реальный след поцелуя. Его влажные губы чувствуют ее присутствие, хотя Элла уже отстранилась, пытаясь снять с него куртку, которая держится благодаря тому, что он обнимает девушку. Том отпускает объятия, но забирает разорванный поцелуй.
Следом падают пояс ее платья и его ремень. Рисунок танца становится сложнее. Они лавируют меж брошенных на пол вещей. Его футболка дается с трудом, Том, ослепленный ею, задевает коробку, и они чуть не падают на кровать, досрочно прекращая игру. Элла вовремя приходит на помощь, и вот они снова повторяют мелодию поскрипывающей под иголкой пластинки. Она переступает платье, он, сбиваясь с неспешного ритма, отталкивает ногой джинсы. Их руки повторяют музыкальные узоры итальянского волшебника.
Словно пианино, белая клавиша, черная, под лунным светом играет каждый изгиб тела, свет, тень. Скольжение, движение навстречу, наклон в сторону. Каждый из них музыкальный инструмент, каждый – маэстро. Они не соревнуются в мастерстве, они упиваются игрой друг друга.
Пластинка делает последние обороты, треск и шум от трения замирают, иголка отъезжает в сторону. Пылкий, алчущий поцелуй вместо поклона и оваций.
Том подхватывает Эллу на руки, чтобы продолжить танец в горизонтальной плоскости на кровати. Он кладет ее в беспорядочное нагромождение пледов, подушек, простыней – всего того, что они с утра клятвенно собирались разобрать в первую очередь. Но потом под руку подвернулись пластинки, и сейчас пестрому хаосу и обилию подушек на кровати позавидует любой восточный хан.
Элла тянется ему навстречу, притягивает к себе, пытается повергнуть его, совершить перемену в игре положений.
– Сегодня веду я, – твердый отказ-обещание, подогреваемый страстью, и горячее на выдохе у самой мочки уха: – Элеонора.
Нижнее белье отправляется на импровизированный паркет, дополняя странную шахматную партию, разыгранную остальными вещами.
Мгновение тянется за мгновением, а единственное, что касается Эллы, это его взгляд, неспешный, изучающий, вбирающий в себя каждую деталь. Ночное светило обостряет восприятие, на коже видна каждая родинка, каждый бугорочек «гусиной кожи», которую оставляет по себе трепет предвкушения, видима каждая напряженная мышца, каждая игра светотени при дыхании.
Напряжение доводит Эллу до предела, взгляд кажется прикосновением, на которое она хочет, но не осмеливается ответить. Ей кажется, что это нарушит порядок происходящего.
Его пальцы прокладывают путь следом за ее непослушным локоном по шее, вдоль ключицы и ниже к груди, Элла вздрагивает от остроты долгожданного прикосновения, но его пальцы не останавливаются, пока не ловят закрутившийся кончик под грудью, она подается вперед. Том неторопливо отбрасывает локон в сторону и целует оголившуюся грудь.
Поцелуй разбивает запрет на прикосновения. Ее пальцы зарываются в его медовые локоны. Губы, их так недостаточно, она жаждет чувствовать его всей кожей. Руки скользят по спине, она притягивает его к себе, сама подается вперед. Но Том продолжает неспешно, поцелуй за поцелуем оставлять влажную дорожку на ее груди, шее, вдоль сонной артерии, которая пульсирует в такт сбившемуся учащенному сердцебиению.
Элла впивается ногтями в его предплечья, последний крик о помощи, Том скользит зубами по ее коже, Элла шумно глотает воздух, вместо следов укуса на шее расцветает след его губ.
– Чтоб тебя… – она опять задыхается от полноты ощущений.
Их тела, наконец, соприкасаются, она смыкает объятия, она не готова отпустить чувство полной близости, его наэлектризованной томлением, своей сгорающей от нетерпения кожи. Его подушечки пальцев начинают неторопливое движение от плеча вдоль ее тела, влекомая, она принимает ласку, ее руки гладят его широкую спину, опускаясь ниже, его ладонь ложится девушке на бедро, пальцы, до того нежные, грубо смыкаются на бедрах и привлекают ближе.
Элла находит его губы, стон заглушает поцелуй, ее губы скользят по его губам, ее зубы смыкаются на его нижней губе, звук теряется в действии. Она отпускает его горящие губы и продолжает покрывать поцелуями его лицо.
– Я хочу слышать тебя, Элла, – шепчет он, гласные тонут в терпком, почти виниловом звучании его голоса, дыхание сводит с ума.
Он, дразня, движется меж ее бедер, провоцирует, соблазняет близостью. Она тянется к нему, движется навстречу, их желание обоюдно, как и нетерпение. Но Том отталкивает ее обратно на подушки. Разочарованный протяжно-сладостный стон срывается с ее губ. Стон-приглашение, стон-призыв.
Том срывает покров неспешности, за которым давно клокотала буря желания. Он припадает к ее губам, терзать, срывать стон за стоном, мольбы, хриплые признания, утолить жажду. Игра окончена.
Элла отвечает на его требования. Сходящий на нет шепот «остановись», «продолжай», «нет, не отпускай» сменяют стоны и беспорядочное дыхание, подогреваемое жаром, разливающимся по всему телу. Абсолютно все ощущения, казавшиеся до этого острыми, невыносимо цельными, налитыми чувственностью, разбиваются о первобытное и долгожданное чувство наполненности, совершенное, полное, разжигающее безумие. Безумие обладания, сильнее, до предела, до изнеможения.
Удовольствие растекается по всему телу, затмевая сознание, необузданное, как стихия, оно стирает грани восприятия, остается только жар тел, наслаждение, пронзающее сетью электрических разрядов. Каждое движение до невозможности усиливает, расширяет восприятие до того, как сладость блаженства вместе с отчаянной резкостью последних движений не взрывается криком, волнами дрожи, распадом мира на атомы, растворением в ощущениях.
Комментарий к He Loves And She Loves
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_HeAndShe
========== ‘S Wonderful ==========
Сквозь сон Элла слышала все: как скрипнула кровать, когда Том повернулся, как она выдала целую симфонию деревянных тресков и протяжных металлических стонов, когда он попытался тихо покинуть постель; как в ванную набиралась вода и в раковину падали зубные щетки и что-то потяжелее, вероятно, гель для душа, а потом еще и мокрые шлепки босых ступней по полу. Девушка чуть не влепила ему затрещину, когда Хиддлс остановился у кровати и нагнулся, чтобы поправить одеяло, специально сбитое ею в ноги, но только надулась и повернулась на другой бок.
Хрупкая тишина последних самых приятных, ибо вырванных у пробуждения, часов чуткого сна восстановилась, когда герой утра куда-то смылся, попытавшись не хлопать дверями, но получилось еще хуже: пришлось повторить процедуру несколько раз, пока замок не сработал как следует. Элла сбросила одеяло на пол, обняла первую подвернувшуюся подушку и свернулась вокруг нее клубочком. Она потянула сон за оборвавшуюся целым рядом шумов нить, тот, как ни странно, быстро вернул ее в свои владения.
Возвращение Слонотопа уже не воспринималось как раздражитель: она успешно миновала фазу глубокого сна и наслаждалась блаженной полудремой. Перестук посуды и позвякивание венчиков, запах горячих тостов и омлета с травами ничуть не мешали. А воображение рисовало соблазнительные картины, которые, открой Элла глаза, были бы не менее привлекательны. Но сладкая праздность оставила ее в плену фантазии, где Том обшаривает их общие коробки с надписью «Кухня», тщетно пытаясь не шуметь, пышный омлет румянится на сковородке, а ей и пальцем шевелить не надо. Для полноты композиции не хватало только кофе.
Резкий противный скрипуче-шипящий звук заставил ее зажмуриться и еще сильнее вжаться в подушку. Красота момента нарушена и утеряна в неприятном привете от старой квартиры. Девушка нехотя потягивается и открывает глаза, пытаясь сосредоточить недовольный взгляд на источнике неприятностей:
– Струйка сочилась из водопроводного крана, точно у суслика с энурезом, а шуму от него было как от гейзера, – помятым, немного осаженным продолжительным сном, голосом выдает она.
– И тебе доброго утра, – несмотря на попытку возмущения, Том расплывается в улыбке. – Суслик с энурезом? Как ты можешь выдавать такие вещи с убийственно серьезным лицом и голосом, наполненным глубокой детской обидой? Завидую твоей сверхъестественной выдержке профессиональной завистью. Опять Пратчетт?
– И Гейман, – добавляет она.
– Кажется, они у тебя в топах упоминаний.
– Потому что свежо и к месту. Там целый отрывок, достойный быть процитированным. Он прекрасно описывает твое жалкое положение в роли кухарки. – Элла села в кровати, все так же обнимая подушку. – Можешь взять «Благие знамения» в стопке книг у пластинок с бибопом. Я тебе даже скажу, какую закладку открыть.
Том ставит дымящуюся чашку на стол и послушно идет исполнять указания. Прищуривается и после недолгого изучения корешков вытаскивает нужную книгу из опасно пошатнувшейся конструкции.
– Хотя… знаешь что? Давай ее лучше сюда. – Девушка протянула руки навстречу своим любимым английским мужчинам. Тому следовало бы задуматься, входит ли он в их число. – Ты начнешь читать, а потом я так и не урву те несколько часов учебы, которые были мне обещаны еще неделю назад.
– Кто бы говорил, Элеонора. Оделась бы, сама же провоцируешь.
Она только покачала головой. Мужчины, все их, видите ли, провоцирует. Свесилась с кровати, достала из очередного завала не понять чьих вещей футболку неизвестного происхождения и напялила на себя, не глядя, во что вляпалась.
– А не великоваты ли тебе мои одежды, смертная.
Элла посмотрела на Тома так, будто он сейчас выдал самую большую глупость в мире. Он кивком предложил ей самостоятельно разобраться в сложившейся ситуации. Она опустила взгляд на футболку, которая подняла ее до божественного уровня. На принте был знаменитый рогатый шлем и надпись «Локи Лафейсон» для тех, кто в танке (причем как в «марвеловской» эпопее, так и в скандинавской мифологии). Девушка быстро нашлась в новой роли.
– Пади ниц, – провозгласила Элла, указав перстом на презренного смертного, который пытался качать права. – И давай сюда книгу.
– На колени, – исправил ее бывший бог. – Нечего перевирать сценарий.
Элла только показала язык и вырвала у него из рук «Знамения». Пальцем прошлась по торчащим из книги закладкам, ища нужную. Том тем временем организовал поднос с завтраком в спальню и прихватил свою чашку, в которой в пору лягушкам квакать. Пока они препирались в шуточном выяснении авторитетов, все остыло.
– Бинго! – вскрикнула она. Том схватился за ее чашку, помогая той устоять против урагана Элеонора. – В итоге, как любой человек, которому когда-либо от начала времен приходилось самостоятельно готовить себе завтрак в чужой кухне, он попросту залил кипятком черный растворимый кофе без сахара.
Том пристыжено покосился в содержимое своей чашки, которое действительно оказалось кофе из серии «оно» и «растворимое».
– Что я тебе говорила? – Она подвинулась ближе к Тому, чтобы удобнее было поучать, оперлась о его плечо и продолжила: – А теперь слушай, как надо: «Исключение составлял Джованни Джакопо Казанова, знаменитый ловелас и литератор, который в двенадцатом томе своих «Мемуаров» между прочим признался, что он всегда возил с собой небольшой саквояж, содержащий: «Буханку хлеба, банку лучшего севильского джема, нож, вилку и маленькую чайную ложку, пару сырых яиц, заботливо завернутых в шерсть, помидор, или яблоко любви, сковородочку, кастрюлечку, спиртовую горелку, жаровню, жестянку с подсоленным маслом по-итальянски и две тарелки отличного английского фарфора. А также сотовый мед, дабы подслащать мою жизнь и мой кофе. Надеюсь, мои читатели поймут меня, если я скажу им всем: истинный джентльмен всегда обеспечит себя всем необходимым для приготовления джентльменского завтрака везде, куда бы ни забросила его судьба». Усвоил?
– Ох, напросишься же ты, дорогая моя, на сковородочкой и по заднице.
– Караул! Смертельные угрозы, – Элла вскочила с кровати и отпрыгнула подальше от источника опасности. – Сковородкоприкладство, подумать только, – она успела закончить фразу до того, как присоединиться к Тому, умирающему со смеху.
– Да ты просто кладезь талантов. Мало того что угрожаешь моему хлебу, так еще и на писательский покушаешься.
– Никогда не задумывалась над тем, чтобы написать нечто эдакое. – Элла раскладывала библиотечное имущество на столе, с которого бесцеремонно смахнула все лишнее. – Как думаешь, а Берроузу в юбке дадут Нобелевскую премию?
– Зачем оно тебе, ван Руж? Сразу перестанешь быть контркультурной иконой?
– А как же миллион долларов премии?
– Какая же ты меркантильная, женщина! – Он сел на угол стола, сдвинув в сторону разросшиеся завалы литературы. Элла проигнорировала замечание. – Ты такая красивая, когда грызешь карандаш с умным видом. Знаешь, а ведь это заставляет меня жалеть об отпущенных тебе нескольких часах науки. Может, тебе чем-то помочь, чтобы дело быстрее сладилось?
– Да, отсесть подальше и несколько часиков повосхищаться мною на расстоянии. Сможешь?
Комментарий к ‘S Wonderful
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_S
========== Don’t Be That Way ==========
– Элла, что происходит? К нам забрался грабитель? Я чем-то тебя обидел? – Том сыпал вопросами, попутно пятясь назад, и поднял руки в защитном жесте, как только уперся спиной в стену.
Девушка наблюдала за представлением, приподняв бровь, бейсбольная бита, упершись в пол, намеревалась проделать в нем лунку для гольфа – Элла нетерпеливо покручивала ее в руке, дожидаясь занавеса.
– Сколько, говоришь, у тебя было за актерское мастерство, Хиддлстон?
– Это личная информация, ван Руж. Она не поддается разглашению даже в случае угрозы физической расправы, можешь не пытаться.
Она презрительно хмыкнула – уж больно надо, закинула биту на плечо и на пятках развернулась к выходу.
– Ты где потерялся? Спасовал? – она смерила его презрительным взглядом. Англичане, даже ваши потуги сыграть на американском поле жалки, что уж говорить о сокрушительных поражениях. Элла вспомнила их попытку американского футбола, и ей пришлось признать, что иногда необдуманное и отчаянное рыцарство бывших колонизаторов все же может спасти их от вечного позора и прочих пораженческих «регалий» дальше по списку. – Мы и так опаздываем, Том, – от нетерпения ее голос звучал по-детски капризно.
– Может, положишь этот опасный предмет туда, откуда ты его взяла. Заметь, я даже не интересуюсь, как он к тебе попал. – Он осторожно перехватил биту из ее рук и положил на кровать. – Вот, теперь мы готовы.
– Но я хочу взять свою биту! – заупрямилась Элла.
– Мне говорили, что хоть район и неблагополучный, но проблем с безопасностью не будет. – Том бросил взгляд на орудие самозащиты, потом на девушку. – Ничего, дорогая, у тебя всегда есть я. Не бойся, в самый ответственный момент я заслоню тебя своей могучей грудью.
Элла посмотрела на него, как на идиота, и еле удержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска.
– Что я уже опять не так сказал? – вздохнул он и, после того как не нашел в своих ответах ничего криминального, с претензией добавил: – Или тебе не нравится моя могучая грудь?
Она прикрыла глаза, сосчитала до десяти и, ненатурально улыбнувшись, спросила:
– Мы действительно должны обсуждать твою грудь, мать-героиня? Я всего-то и хотела что взять биту, которая хорошо ложится в руку, чтобы хотя бы один из нас не ударил в грязь лицом на поле. А ты развел тут панику и понапридумывал гангстеров с большими пушками.
– Не в обиду тебе будет сказано, Элеонора. Поверь, ты не выглядишь на свои двадцать сколько? Пять? Шесть? Семь? – С последним предложением он получил затрещину, щедрую, от души, и, преодолевая смех, продолжил: – Но… даже не думай повторить, – он опять отвлекся от мысли, когда увидел, как кулачки Эллы сжимаются, – ты не тянешь на подростка. Извини, даже мои связи не помогут тебе, чтобы попасть в команду.
– Да, ван Руж размечталась, – разочаровано протянула она.
– А еще сама с собой разговорилась. Ты, часом, не приболела? – Том приложил ладонь ей ко лбу. – Может, останемся дома? Я укутаю тебя одеялом и буду поить горячим куриным бульоном.
– Ты же полкухни к чертям снесешь. Плавали – знаем.
Для пущей расторопности Элла хлопнула его по заду, Том живо переступил через порог, намереваясь ответить тем же, но девушка опередила его, захлопнув дверь, и прислонилась к ней спиной.
– Это было всего-то раз. И то по неопытности. – Он тщетно пытался оторвать вцепившуюся в дверь Эллу, но она не давалась, отбиваясь ногами. Хиддлс понял, что таким образом ее не обойти, вздохнул со вселенским отчаянием и поплелся вниз по лестнице.
– Завязывай с жалкими оправданиями, – крикнула она и осторожно, шаг за шагом пошла следом. – Просто признай, что на кухне ты – полный ноль, – прошептала она на ухо и обняла его за плечи. – Все равно спорить со мной бесполезно.
Том только и ждал, когда она потеряет бдительность, упиваясь мастерством бесшумного подкрадывания к жертве и остротой замечаний. Мужчина проворно развернулся к ней, подхватил на руки и перекинул через плечо. Сия живописная картина открылась Гаю и его ранним посетителям, когда Хиддлс, не особо считаясь с мнением Эллы и не обращая внимания на поток оскорблений в духе детского сада, чтобы сократить путь, пронес ее через зал. Бармен только покачал головой и сделал вид, что этого не было.
***
– Элла, можно тебя на пару слов? – окликнул ее Гай.
Поздним вечером они вернулись совсем в другом настроении: волоча ноги по полу, словно на казнь шли, не смотря друг на друга, не разговаривая, каждый в своем микрокосме, каждый наедине с собой.
Девушка оторвалась от изучения уже несвежих опилок, устилавших пол, и, вынырнув из сомнамбулического состояния, остановилась, глядя на бармена. Картинка медленно сопоставилась с вопросом. Она побрела в сторону стойки мимо Тома, который тоже вынужден был на миг покинуть уютную самоизоляцию, чтобы взять ее телефон и ключи, которые она ткнула ему в грудь.
– Да, Гай… – Элла уселась на высокий табурет и тут же потянула к себе предложенный коктейльный бокал с чем-то на основе «егеря».
– Рассказывай, дорогая, что произошло на сей раз. И стоит ли мне выставить этого надменного сера, взяв за грудки, немедля?
– Нет, он не виноват. Как всегда, сорвалась я. – Элла склонилась над бокалом, тщательно перебирая трубочкой кубики льда. Мужчина продолжил пилить ее взглядом, намекая, что разговор не окончен. – Чего тебе, Гай? Я виновата. Точка.
– Предлагаешь поговорить с Томом?
– Черт, почему ты просто не нальешь мне еще, раз уже начал, и не помолчишь?
Бармен пропустил дерзость мимо ушей, освежил ее напиток и замер в ожидании.
– Это все из-за Лиама, а потом еще появился Стивен. То есть не появился, а написал. Я вспылила, сказала много лишнего, не то чтобы был повод, просто, чтобы достать побольнее. Результат ты видел.
Гай забрал ее выпивку и самостоятельно опорожнил бокал в один присест. Вытер со стойки конденсат, забрал искусанную трубочку, грязную посуду и демонстративно медленно отвернулся к мойке, показывая тем самым, что она свободна.
– Ладно, только ты еще не начинай строить непростительные обиды, – выдохнула она обреченно. – Мы ходили на бейсбольный матч. Играли ребятишки лет тринадцати. Того же возраста, что и те, за которыми ухаживает Лиам в Африке. Том рассказал, что это дети-беженцы из Южной Америки, некоторые даже из Африки. А Билл, директор благотворительного фонда, которому принадлежит приют, будет очень рад, если им будет помогать такой квалифицированный врач, как мой Лиам. Потом мне написал Стивен. Как он обычно умеет: «Я в НЙ, детка. Вспомним былые времена?» Одно зацепилось за другое. И его объяснения, что платить моему брату и тут много не будут, но, во всяком случае, это почти дома и не так опасно, как в условиях антисанитарии в Африке, поплыли вместе с моей злостью на этого ублюдка. А потом, когда Том захотел узнать, что со мной, слово за слово зацепилось, и я выдала нечто… весьма неприятное и обидное.
– И что же? – ирландец-психоаналитик наклонился к ней поближе.
– Что моя семья – не его забота. И мужчина, с которым я всего-то сплю и неплохо провожу время, не должен разрешать несуществующие проблемы и решать, что лучше для меня или моего брата. В общем, нахамила, оскорбила и свела наши отношения к банальному сексу. Не удивлюсь, если он уже меняет билет на ближайшее число.
– Как тебе помягче сказать, что ты дура, а, ван Руж?
Комментарий к Don’t Be That Way
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_ThatWay
========== Ill Wind ==========
Элла потягивала холодный молочно-карамельный коктейль под размеренный и до приторности доброжелательный голос Гая, который излагал ей свои соображения по поводу дальнейшего развития событий. Они должны были включать в себя несколько почти хрестоматийно-психологических стадий: умиротворение, принятие идеи необходимости покаяться, само покаяние и принятие этого самого покаяния Томом Хиддлстоном, в подробности которого бармен просил его опосля не посвящать во избежание возникновения разнообразных комплексов.
Между «Элла, будь хоть раз в жизни паинькой» и «Признай, что поступила опрометчиво, от этого сквозь землю не провалишься, и гром тебя не разразит» девушка мелкими глотками боролась с отрезвляющим и маскирующим запах алкоголя средством. Медлительность ритуала могла быть оправдана благородной целью: хорошо было бы мозги не отморозить, ведь ими неплохо было бы пошевелить при произнесении примирительной речи раскаявшейся ненормальной. Но на деле она отодвигала момент казни, как могла. Окончательно не остыв, можно наделать по ходу дела еще больше глупостей, чем уже совершено, а тогда его очаровательное ангельское (то бишь английское) терпение может иссякнуть.
– Да, Гай, я собираюсь подняться и поговорить до того, как придется изображать типичную мелодраматическую сцену с погоней в аэропорт и дальнейшим публичным позором. Но пока дай мне собраться с мыслями и допить коктейль. А такси, если что, мы и отсюда увидим.
– Мы, ван Руж? Мне кажется, или ты кое-что напутала. Я не фея-крестная, которая помогает всем лишенным мозга диснеевским принцессам. Да и ты пока не убила достаточное количество мозговых клеток алкоголем, чтобы подпадать под категорию «золушек-белоснежек».
Девушка прыснула со смеху, да так неудачно, что поделилась коктейлем с барной стойкой. И теперь наблюдала, как Гай, пиля ее возмущенным взглядом, полирует столешницу салфеткой, которая еще минуту назад превратилась в бумажную ветошь.
– Ты такой душечка, когда смотришь на меня с осуждением. Никогда не думал о синем платье и волшебной палочке со стразами? А еще тебе определенно нужны милые воздушные крылышки. Выдела я на «ютюбе» одно видео…
Казалось, еще чуть-чуть и Гай начнет, как мультяшный буйвол, рыть землю копытом и изрыгать адский дым из пасти… пардон, дорогой, рта.
– По-моему, Элеонора, тебе пора. – Он ткнул пальцем в дверь служебного выхода.
– Но ты такой милый, когда злишься… – пошла на попятную она. – К тому же я еще не закончила ни со своим отрезвляющим напитком, ни с рассказом о том, какой классный мастер-класс от Эмили Отем я видела…
– Элеонора, – прервал ее Гай.
***
Том закрыл за собой дверь и будто только сейчас опомнился: Эллы с ним рядом нет. В руке ее телефон, а в голове рой нескладных мыслей о том, какой катастрофой все обернулось. Он хотел было вернуться, спуститься вниз и сию минуту разобраться в том, что же произошло, положить конец очередному глупому скандалу на ровном месте, но понял, что такая горячность и решимость не сыграет ему на руку.
Лучше выдохнуть, посидеть в тишине и попробовать понять, что произошло и почему это случилось, самостоятельно. Дать отойти и Элле, у нее это достаточно быстро получается, а потом уже поговорить о взаимных претензиях тихо и спокойно.
Он понимал, что дождаться от нее чего-то, кроме этого хрупкого равновесия, тщетно, но все-таки хотелось бы понять, почему она так взорвалась. А еще хотелось выместить на ком-то свое возмущение. А еще лучше пожаловаться. Незрело и по-глупому, но ему показалось, что это самый действенный способ выпустить пар в короткие сроки.
Измеряя комнату шагами, Том мысленно перебирал всех своих друзей, которым мог бы поведать о злоключениях. Список сокращался с неумолимой скоростью: никто не пожалеет бедолагу, а некоторые даже расскажут о вреде широких жестов и посмеются от души, предложив единственно-верный способ избавления от душевных мук – напиться. Когда память отказалась предлагать альтернативные варианты, он решил спросить помощи у телефона, вот только с его выбором ошибся: в руке оказался мобильный Эллы.
