Текст книги "Непринятый финал (СИ)"

Автор книги: Хольда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Вместо брони – раздельный купальник и парео, повязанное на бедра. Полупрозрачная ткань прикрывала ноги, делая их очертания еще более соблазнительными. Одну из лодыжек украшал браслет из нанизанных на нитку ракушек. Ещё два охватывали запястье – у нее всегда были такие тонкие запястья… – один тоже состоял из раковин, а второй – тонкий обруч из перевитых стальных и серебряных нитей – был родом с Палавена. Гаррус купил его в первый же день, как вернулся на родную планету и постоянно носил с собой, надеясь, что однажды будет возможность передать его ей. Это украшение было с ним, когда он пытался доказать Иерархии, что Жнецы – отнюдь не бред человеческого СПЕКТРа; и в те суматошные дни, которые они проводили, пытаясь приготовиться к приходу чудовищ из глубокого космоса; и позже – на Менае, когда в небесах висели зловещие силуэты этих самых чудовищ, а Палавен погибал в огне.

Гаррус надел этот браслет на её руку там же, где начался их безумный, такой странный роман – в помещении главной батареи. Он помнил, как алые блики освещения играли на металле. Прямо как сейчас. Шепард тогда улыбнулась немного растерянно и смущенно, будто не знала, что делать с подарком, а Гаррус задался вопросом, когда она последний раз получала подарки? И получала ли вообще, или роль преданного солдата Альянса требовала в жертву и эту часть обычной жизни?

Будто почувствовав, на что обращено его внимание, женщина за стойкой оставила в покое соломинку и провела пальцами по металлическим лентам браслета. Сталь и серебро. Палавен называли миром стали и серебра, и Гаррус хотел, чтобы частица его родного мира была с ней. Он считал, что при всех видовых и культурных отличиях, Шепард многое роднит с Палавеном. Крепкая, как сталь. Наделенная истинным благородством словно серебро. Твердая, решительная и сильная, порой – хладнокровная, порой безжалостная, как остро отточенное лезвие. А под всем этим – как под турианскими пластинами и жесткой кожей – неукротимый огонь, горячее упрямство и страсть, находящая тысячи воплощений.

В груди Гарруса заклокотал то ли рык, то ли вой. Он поднял руку, силясь дотянуться…. Она была так близко! Всего два-три шага, но он не мог сделать их. Здесь у него не было ни ног, ни рук, ни голоса, чтобы закричать и окликнуть, чтобы рявкнуть: «вернись!» тем же бескомпромиссным тоном, который он использовал на миссиях, когда замечал угрозу для неё и мог лишь предупредить. Почему голоса нет сейчас, когда он так нужен, чтобы позвать её назад… или чтобы умолять её хотя бы обернуться и посмотреть на него. Хотя бы еще один раз.

Она была в двух шагах. Всего-навсего в двух шагах… так близко, что он видел, как знаки синтеза пробегают по её коже зелеными искрами. Ветер ворошил волосы, в которые нестерпимо хотелось запустить пальцы, и Гаррус был готов разорвать того, кто разбудил его, ведь в последний момент ускользающего сна, ему показалось, что Шепард приподняла голову и чуть напряглась, как порой делала, почувствовав на себе чей-то взгляд. Быть может, она всё же повернулась бы…?

Но протяжный телефонный звонок не позволил турианцу это выяснить. Гаррус, выплеснув на неизвестного абонента поток отборнейшей брани, активировал инструметрон и сунул наушник в ухо. Раздался до отвращения бодрый женский голос, от чего желание убивать только возросло.

– Офицер Вакариан, доброе утро. Будьте добры, зайдите сегодня до обеда в управление вместе с доктором Т’Сони.

– За каким чертом? – хрипло осведомился Гаррус, стараясь проморгаться со сна. Алкоголь, которым они с Лиарой обильно запили вчерашний день, казалось, заставил голову распухнуть и отбивал в висках мерные барабанные ритмы. Привычно, но от того ничуть не менее отвратительно.

– С вами хочет поговорить уполномоченный по размещению уцелевших, насчет детей, которых вы спасли, – доброжелательно ответила безымянная женщина. – А доктор Т’Сони должна осмотреть протеанский артефакт, который они нашли.

– Протеанский артефакт? – Гаррус, наконец, смог вытолкнуть раздражающую боль на периферию сознания и сконцентрировался. – Что за артефакт?

– Не знаю, офицер, я его не видела. Приходите. Хорошего вам дня.

Гаррус еще раз сообщил безучастному потолку все, что думает о телефонах, связистах и реальности в целом и стащил себя с кровати. Тело ломило, желудок голодно ныл, а горло скребло характерной жаждой. Комната Лиары была в противоположном конце коридора, а показалось, что на той стороне галактики.

– Эй, Ли, – хрипло позвал Гаррус, пару раз шарахнув в дверь кулаком и явно не рассчитав силу, – просыпайся, хренов долг зовет.

В ответ из темных недр комнаты раздалось нечленораздельное бормотание и лепет Глифа о предпочтительной продолжительности сна, который Гаррус проигнорировал.

– Ли, просыпайся, – проворчал турианец, входя в комнату.

Под ногу подвернулся какой-то ящик, его угол как назло попал ровно в сочленение пластин, заставив Гарруса зашипеть от боли и зло пнуть дрянную коробку. Послышался грохот. Потом – стон Лиары, она накрыла голову подушкой и свернулась клубочком под одеялом.

– Я мертва до вечера, – просипела она, прижимая подушку к уху.

– Черта с два, – Гаррус сдернул с неё одеяло и, беспардонно ухватив за лодыжку, потянул на себя, заставляя распрямиться. Лиара вяло запротестовала, но проснуться это ее не заставило. – Давай, Серый Посредник, пора заниматься посредничеством.

Гаррус поднял сонную азари на руки, донес до душа, прислонил к стене, аккуратно придерживая за плечо, когда она, жмурясь, жалобно захныкала, переступая босыми ногами на ледяном кафеле…и включил воду.

Квартиру огласил яростный и полный возмущения женский визг, а затем недовольное ворчание турианца, которого поток биотики приложил плечом о противоположную стену.

– О, богиня! – воскликнула Лиара с тем самым выражением, которое его когда-то так смешило. – Ты совсем охренел, Вакариан?!

Лиара редко ругалась. И еще реже называла его по фамилии. Гаррус поморщился, отгоняя ассоциации. И то и другое было куда более свойственно Шепард, память тут же с садистской любезностью развернула целый калейдоскоп воспоминаний, в которых фигурировали утро, душ, веселые препирательства и нежелание покидать каюту.

Настроение испортилось окончательно.

– Нам надо успеть в управление до обеда, – сказал он, бросив азари полотенце. – Что-то насчет давешних детей и протеанских артефактов.

– Артефактов? – Лиара моргнула, зевая и встряхивая головой, будто так можно было избавиться от остатков сна. Ручейки воды бежали по её заспанному лицу, капли дрожали на длинных ресницах. – Что з…

– Ничего больше не сказали. Давай, открывай глаза, доктор Т’Сони, я посмотрю, что осталось из еды и поедим.

С этими словами он покинул ванную, закрыв за собой дверь.

***

В управлении всегда было шумно и многолюдно. Сотрудники и посетители суетились, то и дело вступали в споры и проносились по коридорам, будто опаздывая на пожар. Сейчас эта бестолковая беготня очень раздражала Гарруса, болезненными вибрациями отзываясь в голове и нашептывая советы о выстреле в воздух из дробовика для прекращения броуновского движения.

К счастью додумать эту мысль турианцу не дали. Не прошло и четверти часа с тех пор, как Лиара исчезла в противоположном конце коридора, когда из дверей напротив выскользнула девочка-секретарь. Судя по её виноватому виду и опаске, с которой она посматривала на турианца, что-то было не так.

– Офицер Вакариан, добрый день, – затараторила она, сцепив пальцы в крепкий замок. – Простите, пожалуйста, но пока офицера Ларсон нет. Её в срочном порядке вызвали к начальству, подождете? Она очень хотела что-то с вами обсудить.

– Разумеется, – кивнул Гаррус, постаравшись, чтобы голос звучал менее угрожающе. Шепард как-то говорила, что ей нравятся вибрирующие и рычащие ноты его голоса, но многим людям это казалось угрожающим. – Когда она вернется, вызовите меня, я подойду. Дети все еще в больнице? Схожу взглянуть на них.

– Да, мальчика еще не поставили на ноги, – кивнула девушка, украдкой выдохнув, – но он быстро идет на поправку, его жизнь вне опасности. Его сестра и их друг наверняка там. – Секретарь улыбнулась, мимолетно, но тепло, – они все время там. Им пытались запретить, но они как-то ухитряются всё равно туда пролезать. Но врачей слушаются беспрекословно, так что им разрешили с ним сидеть. От этого куда меньше шума, чем когда их пытались там найти и изловить сотрудники центра размещения беженцев.

Гаррус усмехнулся, вспомнив, как на «Нормандии» они брали в осаду лазарет, когда желали убедиться, что с Шепард всё в порядке после миссии. Да и она – если верить Джокеру – была близка к штурму обители доктора Чаквас, когда сам Гаррус поймал лицом ракету. Турианец непроизвольно потер искалеченную половину лица, на секунду с пугающей яркостью ощутив на ней теплую ладонь любимой женщины.

– Офицер? – голос секретаря выдернул его из воспоминаний, и турианец с недовольством отметил, что совершенно не слышал, что она только что сказала. Будь они сейчас на поле боя, такое отвлечение закончилось бы для него пулей в голове. – Вы в порядке? У вас такое лицо… или…простите, я не очень разбираюсь в турианской мимике, мне просто показалось…

– Не беспокойтесь, – Гаррус попытался улыбнуться, но судя по лицу девушки, она сочла это скорее оскалом. – Я в норме. Вызовете меня, когда Ларсон вернется.

Не дожидаясь новой неловкой реплики, он отправился дальше по коридору, пытаясь отрешиться от мыслей и воспоминаний и не слишком преуспевая в этом. Память стала его проклятьем, она словно обрела свой собственный, ненавидящий его разум и то и дело распускала когти глубоко внутри, оставляя на сердце глубокие, пульсирующие царапины. В такие моменты буквально всё напоминало о Шепард и том времени, что он провел рядом с ней. С самой первой встречи на ступенях Президиума и до последнего момента, до её последнего прикосновения, до последнего «буду любить вечно». Взгляд турианца цеплялся за пробегающих мимо женщин: эта такого же роста, а у этой похожая прическа, но неправильный цвет волос; тот солдат знакомо скрещивает руки на груди, говоря с врачом, а в боковом коридоре кто-то в задумчивости застыл, опираясь на перила – точь-в-точь как Шепард в доке после вечеринки… она тогда сказала, что, быть может, вечеринка была последней. Нестерпимо хотелось ударить по чему-нибудь кулаком. Прямо как тогда, после Алкеры. Нескончаемое дежа вю.

Но тогда, на Омеге, Шепард появилась, и была вовсе не галлюцинацией. Гаррус снова и снова напоминал себе об этом. Если возможно один раз, возможно и второй. Хотя сейчас увидеть её хотелось столь нестерпимо, что турианец согласился бы и на галлюцинацию.

Резкая боль пронзила ладонь, и Гаррус споткнулся. Он замер посреди коридора и с удивлением взглянул на руку. Когти впились в ладонь, разодрав кожу и окрасившись синим. Память снова колыхнулась, начав формировать образ того, как он дразнил Шепард, проводя когтями по мягким изгибам её тела, почти оставляя отметины…а иногда и оставляя их. Это заставляло её дыхание сбиваться, а глаза наполнялись жаром и…

Турианец дернул головой, прислонился к стене, пытаясь абстрагироваться от этой памяти. От какой бы то ни было памяти. Он шел взглянуть на детей, которым дал обещание. Важное обещание.

Гаррус глубоко вздохнул и быстро пошел дальше. Нужное ему отделение оказалось совсем недалеко, и дежурный санитар указал палату. Подойдя ближе, Гаррус замедлил шаг и посмотрел внутрь сквозь большое окно. Хоаким уже пришел в себя, и они с Арсусом оживленно о чем-то болтали, жестикулируя и ухмыляясь. Гаррус не слышал слов, но сейчас они были похожи на детей. Возможно, впервые. Это вызвало улыбку: раз они могут так смеяться – значит, хоть что-то от прежней жизни война в них пощадила.

Турианец шагнул было к двери, но потом передумал и направился к зоне отдыха, где стояли скамейки. Обычно в таких местах были и большие растения – почти деревья – в кадках, но сейчас возле панорамных окон примостились только покрытые подпалинами цветочные горшки. Впрочем, взгляд турианца лишь мельком скользнул по ним, остановившись на тощей детской фигурке, закутанной в безразмерный больничный балахон неопределенного цвета. На фоне него особенно контрастно выглядели черные кудряшки.

– Привет, – сказал Гаррус, подходя к Изабель и кивая на место рядом. – Не занято?

– Неа, садись, – улыбнулась девочка.

– Чего это сидишь тут одна? – поинтересовался турианец, с интересом отмечая, что в руках малышки потрепанный альбом, исчерканный набросками какой-то техники.

– У них там мальчишеские разговоры, – фыркнула Изабель. – Иногда я им разрешаю секретничать. А ты что тут делаешь?

– Пришел проведать вас.

– Правда? – Изабель удивленно моргнула и стушевалась. – Ну… спасибо, наверное… – она подняла было карандаш, чтобы провести ещё одну линию, но остановилась, прищурилась и посмотрела на Гарруса странным взглядом. Одновременно он показался турианцу и по-детски наивным, и по-взрослому серьезным, запрещающим ложь, даже во благо. – Ты же не соврал, да? Про то, что они не попытаются нас разделить?

Это «попытаются» звучало решительно, красноречиво и без малейшего вызова. Не гневное: «только попробуйте!», а спокойное: «у вас не получится».

– Я сделаю всё, что будет в моих силах, – ответил Гаррус честно, а потом спросил, надеясь перевести разговор в более нейтральное русло. – Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Изабель ответила куда быстрее, чем можно было ожидать.

– Раньше я хотела быть художницей, чтобы мои картины показывали в новостях и вешали в больших залах. Ну, знаешь, как их… верасаши… родители водили нас с братом туда.

– Вернисажи, – кивнул Гаррус, про себя усмехаясь тому, как иронична бывает жизнь. Он тоже когда-то думал о подобном будущем. – Раньше? А теперь?

– Теперь мы решили, что будем солдатами, – твердо сказала Изабель. – Пойдем учиться вместе и служить будем тоже вместе, мы – команда. – Она гордо улыбнулась и расслабилась. Гаррус за последние годы привык внимательно наблюдать за языком тела людей и заметил это без труда.

– А если воевать будет негде и не с кем?

– Тогда будем что-нибудь изобретать, – девочка ответила без промедления. Так говорят только о заранее созданном и продуманном плане. – Я неплохо придумываю всякие штуки и могу нарисовать эскизы, – она приподняла альбом. – Но у меня не получается всё рассчитать и представить, как надо сделать на практике, чтобы работало. А Хоук может. Папа говорил, что в нем есть инженерная жилка, когда он был еще совсем мелким и конструкторы собирал. – В голосе Изабель проскользнули ноты глубокой, ранящей печали, но она не запнулась, и спина её не дрогнула. Гарруса поражала сила, заключенная в крошечном, хрупком существе. Он даже завидовал, совсем чуть-чуть. – Так что я буду придумывать, Хоук – делать основные чертежи и все такое, а Арсус умеет рассчитывать, он очень внимательный, все замечает – в голосе Изабель прозвучала гордость, – так что он будет отвечать за цифры и все проверять. Вот. – Девочка обернулась, посмотрев через коридор в сторону палаты брата. Потом снова на Гарруса. – Скажи им, что не надо нас никуда распределять, мы уже взрослые, мы можем быть полезны. Не важно, что надо будет делать, мы приспособимся. Мы быстро приспосабливаемся. Скажешь?

– Обещаю, – Гаррус улыбнулся, не подумав, что это может её напугать, но Изабель не шарахнулась от его оскала, а улыбнулась в ответ и деловито протянула руку, неотрывно глядя в глаза.

– Уговор?

– Уговор, – кивнул Гаррус серьезно и пожал крохотную ручку. На душе почему-то стало легче, и глубокий вздох в кои-то веки не отозвался болезненным уколом между ребер.

Какое-то время они сидели молча. Изабель вернулась к своим эскизам, а Гаррус наблюдал то за отточенными движениями ее карандаша, то за непрестанным движением по ту сторону окон. Там строился новый мир, и Изабель с её набросками странных летательных аппаратов и причудливых башен была его частью. Частью будущего, столь удивительного, что не хватало воображения, чтобы представить. Сидя на скамейке рядом с ней Гаррус впервые по-настоящему захотел стать частью этого будущего.

А потом инструметрон сообщил о входящем сообщении из секретариата, и Гаррус поднялся, попрощался с Изабель и направился обратно. Он уже почти покинул отделение, когда услышал позади звук торопливых детских шагов.

– Гаррус, погоди! – Изабель едва не вписалась в него из-за того, что её шлепанцы заскользили по кафельному полу. Но турианец вовремя поймал малышку за плечи, порадовавшись про себя, что за время, проведенное с Шепард, научился прикасаться к хрупкой человеческой коже достаточно аккуратно, чтобы не ранить. – Вот, возьми. – Она сунула ему в руки сложенный вчетверо лист. – Это я тебе нарисовала. Ну… срисовала, знаешь. Я не очень хорошо срисовываю, но…

Слушая её бормотание в пол уха, Гаррус развернул лист и замер. С рисунка на него смотрела Шепард. Не совсем такая, какой она была, но несомненно узнаваемая. Но она улыбалась. Широко и беззаботно – улыбка, которая через секунду превратится в смех. Изабель не без изъянов изобразила черты, но ей удалось поймать ту редкую улыбку, которую Гаррус так любил у Шепард, и которую так редко видел.

Он смотрел на рисунок, казалось, целую вечность, и оторвать от него глаза было почти физически тяжело. Из транса его вывел голос Изабель, ломкий, неуверенный, совсем не похожий на то, как она говорила обычно.

– Тебе не нравится? – она поморщилась, вертя в пальцах карандаш. – Я не очень хорошо рисую лица…и она на всех плакатах такая серьезная…а мне хотелось, чтобы улыбалась. Чтобы…

– Спасибо, Изабель, – Гаррус опустился на одно колено рядом с девочкой. – Мне очень нравится. И у тебя получилось лучше, чем ты можешь представить.

Девочка вдруг шагнула к нему и обняла, порывисто и крепко. Гаррусу показалось, что она всхлипнула, но в тихих словах этого не было слышно.

– Ты очень грустный. Скучаешь по ней? Я тоже скучаю по маме и папе. И у меня не получается их нарисовать… я рада, если она получилась похожей.

Гаррус осторожно обнял девочку, несмело погладив по пушистым волосам, и пообещал себе, что перероет все доступные ему самому и Серому Посреднику базы данных и найдет для этих детей фотографии их родителей.

***

Стоило переступить порог офиса, как Гаррус ощутил висящее в нем напряжение. Знакомое, кислое и раздражающее. Турианец хорошо знал это напряжение, он много раз ощущал его, когда директор Паллин возвращался с совещания неудовлетворенным результатами и искал на ком бы сорвать злость. Жертва находилась всегда, как бы сотрудники СБЦ ни старались сидеть тише воды, ниже травы.

Глядя в скуластое лицо офицера Романды Ларсон Гаррус видел то же выражение. Губы – и без того тонкие – сжаты в линию, брови то и дело хмурятся, движения пальцев по датападу более отрывисты, чем это необходимо.

– Офицер Ларсон, – турианец учтиво кивнул, – вы хотели со мной поговорить?

– Да, да, – она кивнула на кресло по другую сторону от своего стола. – У нас ожидаемо возникли проблемы из-за вашего распоряжения не разделять тех троих детей. И мы должны решить это как можно скорее.

– Какого рода проблемы? – невозмутимо поинтересовался Гаррус, постукивая по колену сложенным листом с рисунком Изабель.

– Сами не понимаете? – раздраженно дернула плечом Ларсон. – У нас тут уйма народа, который надо пристроить по разным уголкам Галактики, барахлящая связь, перебои с поставками и масса бюрократических проволочек. А вы хотите, чтобы я оставила вместе детей разных видов. Я могу оставить их так на какое-то время, но потом-то куда вы планируете их девать? – Гаррус нахмурился, понимая, что резон в словах Ларсон несомненно есть, а готового ответа у него нет. Но пока что она, похоже, и не требовала ответа. – Вы понимаете, что найти усыновителей, готовых принять в семью детей разных видов, вообще довольно сложно, а сейчас сложно вдвойне? Может, вы привыкли к такому на Цитадели, но на Земле многие люди вообще впервые увидели турианцев вживую и весьма смутно себе представляют особенности вашей биологии и условия, которые надо обеспечивать вашим детям. И, полагаю, на Палавене и в ваших колониях сейчас тоже хватает проблем, чтобы кто-то решил отяготить себе жизнь заботой о парочке человеческих детей, которым к тому же требуется психологическая помощь. – Она раздраженно качнула головой и скривила губы. – Они многое пережили, это понятно, но обстоятельства вынуждают говорить откровенно: эти дети – все трое – далеко не те, кого ищут люди, желающие взять на воспитание ребенка.

– Неужели? – холодно переспросил Гаррус, ощущая внутри нарастающую неприязнь и собственное раздражение. Но Ларсон, похоже, не заметила этого в его тоне.

– Несомненно. Как я и сказала, им требуется психологическая помощь. Они – далеко не самые спокойные из наших подопечных. К примеру, они то и дело воруют и прячут еду. В принципе, учитывая, в каких условиях им приходилось выживать, это объяснимо, но это проблема, требующая неустанного контроля. Все трое тащат и левоаминную и декстро-еду. Наш психолог беспокоится, что если что-то выведет их из равновесия, и они куда-нибудь спрячутся или просто от стресса решат подкрепиться…

– Вы думаете, они настолько идиоты, что не видят, что едят? – Гаррус раздраженно дернул мандибулами. – Очнитесь. Они провели без «неустанного контроля» уйму времени в агрессивной среде и выжили. А там было куда больше причин для стресса. Знаете, почему они прячут и ту и ту еду? Потому что они – чертов отряд. За проведенное так время мысль: «подумай о тех, кто тебя прикрывает» вплавилась им в мозги. Они прячут и ту и ту еду, чтобы в случае, если товарищ по какой-то причине лишится своего запаса, было что ему предложить.

– С каких пор вы стали экспертом в детской психологии, Вакариан?

– С тех пор, как сам стал частью команды, офицер Ларсон, – с холодной твердостью отозвался турианец, смерив её непроницаемым взглядом.

– В команде предполагается подчинение приказам. Эти трое – воплощение фразы «неуправляемость».

– В команде предполагается и наличие командира, чей авторитет достаточен, чтобы ему подчинялись беспрекословно. И это явно не вы. Вы им никто. Вас не было с ними, когда они выживали там. Вы сидели в своем офисе, и когда вы говорите им, что понимаете, что они чувствуют – это пустой звук. – Гаррус не заметил, как поднялся и подступил ближе к столу женщины. – Вы не понимаете. И когда вы говорите им, что делать – это тоже пустой звук, потому что – да – они – дети, но они уже увидели и пережили столько, что простого «так надо» в качестве обоснования им недостаточно. Хотите помочь им – попытайтесь спуститься с высоты вашего «взрослого» опыта и поговорить с ними на равных.

– Слушайте, Вакариан, – женщина поднялась, и только сейчас Гаррус обнаружил, что опирается ладонями на её стол и чуть нависает над ним. – Знаете, сколько у меня тут таких детей? У каждого из них есть собственная трагическая история и собственные изломы в голове. Со временем – когда мы разгребем весь этот бардак и наладим систему – каждым из них не торопясь займется психолог. Узнает, что им пришлось пережить, выпишет рецепт, поставит на учет и так далее и так далее. Но сейчас у меня нет ресурса, чтобы нянчиться с каждым. Ни временного, ни человеческого. Моя задача тут: направлять потоки и следить, чтобы никто не выбивался из него. – Её глаза блеснули. – Не нравятся мои методы – нет проблем, двумя этажами выше мой начальник, напишите ему прошение и нянчитесь с этим «чертовым отрядом» сами. Я думаю, ваше прошение удовлетворят, и всем станет легче. Уполномоченный по беженцам-турианцам должен прибыть сегодня. Но думаю, и с ним вы утрясете эти дела без проблем. Все трое, включая мальчика-турианца – круглые сироты, близких родственников нет, это мы проверили. Вашей должности в Иерархии и воинских заслуг наверняка хватит, чтобы вам разрешили присматривать за одним хмурым мальчишкой. Этого добра сейчас…

– Какая сердечность, – раздалось от двери, и Гаррус не поверил своим ушам, резко разворачиваясь. – А еще нас обвиняют в черствости.

Высокая, стройная турианка шла к столу Ларсон не торопясь, но и не медля. Текучая грация её движений казалось неуловимо агрессивной, эта особенность появлялась в движениях женщин, которым чаще доводилось бывать в сражениях, чем на танцполах. Хотя эта турианка и в танцах знала толк.

– Солана Риминус, новый уполномоченный по делам беженцев от Иерархии, – проговорила она, протягивая Ларсон документы.

– Наконец-то, – с видимым облегчением сказала женщина, забирая датапад, напряжение слегка схлынуло с ее лица, и Гарруса почему-то кольнула совесть. Эта женщина все еще совершенно ему не нравилась, но он подумал, что черствость может быть результатом эмоционального истощения. Сколько горя и опустошенности она видела в этом центре? Становится ли всего этого слишком много в какой-то момент? Так много, что разум предпочитает отключить чувства, чтобы сберечь рассудок. Безжалостная математика войны.

– Вы нам очень поможете, – сказала Ларсон, пересылая какие-то данные с инструметрона. – У нас тут целая толпа турианцев всех мастей, которых не могут отправить дальше сугубо из-за бюрократических проволочек и барахлящей связи…– она явно хотела сказать еще что-то, но тут взгляд наткнулся на Гарруса. – Это офицер Вакариан с «Нормандии». Вакариан, поговорите с уполномоченной Риминус о ваших протеже. Я все понимаю, вы их спасли и хотите помочь, но у меня действительно нет возможности найти семью, которая примет всех троих. Либо забирайте их под свою опеку, если договоритесь с вашими властями, либо подыщите им место в ближайшую неделю. В противном случае брат с сестрой отправятся в пункт приема беженцев на Роганусе, а турианец переходит на попечение офицера Риминус.

– Я вас понял, Ларсон, – рыкнул Гаррус и развернулся к Солане. – Офицер, можем мы поговорить?

– Да, подождите меня в коридоре, я приду через пару минут, – деловито отозвалась она.

***

Она действительно вышла в коридор всего через пару минут. Издевательски пунктуальна как всегда. Гаррус не описал бы словами того, как рад её видеть. Он знал, что и отец и сестра выбрались с Палавена, но видеть её в шаге от себя совсем не то же самое, что читать скупые строки сообщений. И в то же время турианца не оставляло ощущение подвоха. Они списывались всего несколько дней назад, и сестра ни словом не обмолвилась о своей новой должности. А еще не спросила, собирается ли он возвращаться, хотя Гаррус ждал этого вопроса. Плохой знак, надо было обдумать это еще тогда.

– Какого черта ты тут делаешь, Солана? – прищурился Гаррус, внимательно следя за выражением лица сестры. – И зачем эта конспирация? Риминус? Серьезно? Он-то в курсе?

– Более чем, – усмехнулась Солана, глядя на брата со снисходительной иронией. – Во всяком случае, нынче утром мне показалось, что у него нет провалов в памяти.

– Не понимаю… – опешил Гаррус.

Его растерянность заставила черты лица сестры смягчиться, а потом раздался её переливчатый, беззлобный смех.

– Мы поженились, – ответила она вскоре, и поспешно добавила, коснувшись его плеча. – Не сердись, что не сказала. Все было очень спонтанно. Перед самым отправлением к Земле. Мы решили, что раз уж это может быть… – Солана запнулась, но Гаррусу и не нужно было продолжение. Он понимал. Он и сам думал об этом, и если бы события не завертелись слишком быстро… если бы… Гаррус тряхнул головой, фокусируя взгляд на лице сестры.

– Я рад за вас. Правда, Солана. – Он скупо улыбнулся. Улыбки последнее время удавались ему из рук вон плохо. – Вы ходили вокруг друг друга кругами слишком долго. Но ты не ответила, что делаешь здесь?

– Прилетела координировать работы с беженцами.

– Неужели? А мне казалось, что ты должна была приглядывать за отцом.

– Серьезно? – Солана иронично фыркнула. – Ты слишком долго не был дома, старший брат. Отец не нуждается в няньке. Он сам кому хочешь станет нянькой, тебе ли ни знать? Сейчас, кстати, он тем и занят – тоже работает с беженцами в одной из колоний. Я прилетела по трем причинам: потому что это не самое престижное место службы, но кто-то должен делать эту работу; потому что мне эгоистично не хотелось быть вдалеке от мужа, если есть возможность этого избежать; и потом что я хотела увидеть тебя.

Солана задержала на нем внимательный взгляд. В глубине позеленевших глаз скрывалось беспокойство. Гаррус криво усмехнулся:

– Так ты собираешься быть моей нянькой?

– А тебе нужна нянька? – она приподняла надбровную пластину.

– Определенно нет.

– А по тебе не скажешь. – Это Солана произнесла с усмешкой, но после голос её зазвучал серьезно и твердо. – Людям не понять, но выглядишь ты паршивее, чем когда-либо, братец. И я не хочу, чтобы пережив эту войну, ты подох от… Духи тебя знают от чего.

– Узнаю свою сестру.

– Всегда пожалуйста. А теперь выкладывай, что у тебя тут? Можешь начать с проблемы с какими-то детьми. Чем я могу помочь?

Колкий ответ уже плясал на языке, но Гаррус проглотил его, решив, что разобраться с проблемой сейчас куда важнее. Однако ничего не успел сказать, потому что в коридор влетела – по-другому не скажешь – Лиара.

Азари затормозила, ухватившись за его плечо, и тяжело дышала, ничуть не беспокоясь о том, что о ней подумают окружающие. Солана, быстро окинув молодую азари взглядом, шагнула в тень и замерла, сливаясь с обстановкой. Возбужденная чем-то Лиара, кажется, её даже не заметила.

– Посмотри, что у них было, Гаррус! – быстро заговорила она, как только перевела дыхание. В ладонь турианца легла небольшая вещица.

– Духи… – прохрипел Гаррус, немигающе глядя на пластину в своих руках. Он был почти уверен, что неоднократно видел её, висящей в поле вакуума в каюте Явика на «Нормандии». Но ведь это невозможно…

Турианец повернулся к Лиаре. Она касалась ребристой поверхности самыми кончиками пальцев, так аккуратно, словно это был сгоревший лист бумаги, в любой момент готовый рассыпаться пеплом.

– Это может быть другая? – слова прозвучали, будто со стороны.

– Нет… – шепотом отозвалась Лиара, – …я много раз видела эту. А после того, как он объяснил мне, что это такое, я проверила все архивы, которые только смогла, ища похожие по всей галактике. На Цитадели не было ни одной. А те, которые были в музеях других планет, выглядели немного иначе. Это его диск.

– Как такое вообще возможно… – пробормотал Гаррус, глядя в пространство. Да, они нашли тех детей в районе, который после всех обрушений и сдвигов предположительно находился неподалеку от места, где остались следы присутствия Шепард, но… – надо с ними поговорить.