Текст книги "Непринятый финал (СИ)"

Автор книги: Хольда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Вспомнив это, Явик не удержался от усмешки. В тот вечер Шепард пребывала в особенно веселом настроении и, не добившись реакции от него, стала подзуживать Лиару, взывая к её научному интересу и уверяя, что она «самочка что надо, и просто обязана провести такой эксперимент». При этом красноречия у Шепард было столько, что Лиара сначала не знала, куда деться, а потом уже готова была согласиться лишь бы командир перестала терроризировать её занимательными фактами из жизни насекомых. Кажется, именно тогда Явик впервые увидел, как краснеют азари. Хотя румянец Лиары был скорее сиреневым из-за пигмента кожи. Шепард тоже это заметила и тут же проявила любознательность, сказав, что у людей краснеют кончики ушей, а краснеют ли у азари кончики головных отростков? К счастью в тот момент в баре появился Гаррус и избавил их от общества жаждущей веселого дебоша подруги, пообещав последней собственный маленький научный эксперимент, если она согласиться оставить в покое несчастных инопланетян.

Наниты засветились ярче, будто почувствовали, что повысившееся настроение гостя каким-то образом связано с ними. Явик вновь сосредоточился на своей задаче, и продолжил путь, следуя по линии более интенсивного свечения, бегущего вдоль переборки. Он знал, что где-то там, глубоко внутри, есть комната, которая напоминает БИЦ, и из которой можно было подключиться к сознанию Жнеца. Вообще-то обычный разговор был доступен и так, вся команда помнила, как один из поверженных Жнецов говорил с Шепард на Раннохе, и сейчас Кайден предлагал «просто поговорить с этой штукой», но Явик отказался. Решившись, протеанин уже не был готов принять полумеры, он собирался выяснить всё раз и навсегда. В конце концов, любая правда была бы лучше, чем бесконечные догадки и вопросы, сводящие с ума стоит только чуть упустить контроль над собственным разумом.

Нужное помещение вынырнуло из лабиринта коридоров неожиданно, и Явик застыл, пораженный увиденным. Даже боевые информационные центры самых мощных и больших дредноутов не шли ни в какое сравнение с этим колоссальным помещением. Его потолок и стены терялись в мягком зеленом полумраке, да и пол где-то на уровне одной трети зала обрывался пропастью, а через несколько метров из неё вздымалось огромное изваяние протеанина. Органико-механическая статуя стояла, слегка разведя руки в стороны и приподняв голову так, будто могла смотреть на звезды. И отчасти так оно и было, потому что теряющийся в сумраке потолок украшали светящиеся точки нанитов.

Явик не мог пошевелиться, испытывая крайне противоречивые чувства. Его неудержимо тянуло пройти вперед по нависающему над пропастью мосту, дотронуться до переплетения синтетических жил и светящихся кабелей, которые сплетали облик идеального представителя его расы… но в то же время статуя вызывала отторжение, ведь Явик отлично помнил рассказ Шепард о Жнеце, которого Коллекционеры пытались создать в обличье человека. И помнил как они его создавали.

В помещении царила тишина, не было постукиваний, гула и скрипов, свойственных любому механизму, только зеленые лампочки то затухали, то снова разгорались по периметру моста. Жнец давал понять, что надо делать, но не торопил. Да и зачем? Куда ему было спешить, особенно теперь, когда понятие времени для него утратило даже привязку к регулярным Жатвам?

Явик не знал, сколько простоял там, запрокинув голову и немигающе глядя в лицо своей идеальной копии. Почему-то ему казалось, что стоит отвести взгляд, как глаза существа распахнуться, и он упустит этот момент. Но минуты проходили одна за другой, и ничего не происходило. В итоге протеанин, зло рыкнув на самого себя, стремительно прошел по мосту и, протянув руку, коснулся поверхности статуи.

Мир тут же утратил понятия о гравитации, верхе и низе и даже о воздухе, всё утонуло в мягком зеленоватом свете. Он наполнил Явика, растворил, делая своей частью, но при этом не посягая на его сознание. Протеанину показалось, что его встроили в колоссальную электрическую цепь, соединив через неё… со всем остальным. Ощущение было настолько всеобъемлющим и непривычным, что не умещалось в голове. Но долго задумываться о том, как всё это работает, Явику не пришлось. Он осознал ещё кое-что…

Все они были здесь. Все протеане, погибшие в той войне от оружия Жнецов или увезенные в их страшных капсулах на тайные базы и утратившие привычную форму… даже те, кому было уготовано стать Коллекционерами. Здесь были все. Все живые существа его расы, все их знания, весь опыт, все чувства, мысли, мечты и память. Весь его мир.

Это ощущение затопило Явика, заставив забыть о том, что было что-то за пределами потока света. Он моргнул, когда сияния стало слишком много, а открыв их, обнаружил себя в предгорьях, где прошло его детство.

Ветер качал высокую траву, её тонкие стебли заканчивались пушистыми метелками. Шла вторая половина лета, поэтому каждый порыв ветра срывал с метелок пучок пуха, он кружился в воздухе как призрачный снег. Солнце клонилось к закату, и скалы покраснели в его лучах, а с другой стороны – Явик знал это, хоть и стоял спиной – в расплавленном золотом закате купался дом, в который они приезжали, когда отца отправляли в увольнительную.

– Так и думала, что ты придешь сюда, эта планета всегда тебе нравилась.

Голос, раздавшийся за спиной Явика, вышиб из него дух. Ускользнувшее было осознание происходящего вернулось, обрушившись на него как приливная волна. Всё это было не настоящим. Скалы за пятьдесят тысяч лет обратились в прах, на месте этой долины сейчас было море, и даже на его дне не осталось следов от дома, залитого закатом. Как не осталось следа и от той, кому принадлежал этот голос. Она погибла. Погибла ещё тогда, Явик помнил, как её руки судорожно дергались в безуспешной попытке направить последний биотический импульс на врагов, и как её глаза стекленели, утрачивая выражение…

Он не хотел поворачиваться.

– Всё в порядке, – трехпалая ладонь легла на плечо. Теплая и мягкая, с немного загрубевшими от мелкой работы подушечками пальцев. Явик помнил это ощущение.

– Ты мертва.

– Ну, если говорить о сугубо физическом существовании – скорее да, чем нет, – в её голосе послушались знакомые ироничные смешинки. – Но я здесь, и я реальна. Мы все здесь, Явик. Взгляни на меня. Ты ведь пришел за этим.

Она была права. Как и всегда. Явик сделал над собой огромное усилие, но всё же повернулся. Она ведь была права, он здесь именно за этим. И это куда труднее, чем спросить, может ли Жнец провернуть придуманную Лиарой процедуру.

Арджа не изменилась. Точь-в-точь такая, какой Явик её запомнил, но не в последние годы, а во время поездок сюда. Когда он был бестолковым мальчишкой и делал из палок копья, чтобы сбивать с тростника головки, а она сидела на крыльце и, копаясь в очередном приборе, рассказывала ему истории об удивительных планетах, которые видела, о расах, за которыми их народ присматривал до того, как пришли Жнецы, о том, как всё будет, когда они победят. На памяти Явика Арджа была одной из немногих протеан, кто вообще говорил о времени, когда они победят.

– Здравствуй, мать, – он произнес это медленно, слоги не желали складываться в слова, а затем поклонился. Тело без проблем вспомнило отточенное десятками повторений движение, которое должно было выражать одновременно уважение и глубокую личную привязанность.

Арджа улыбнулась и ненадолго прижала ладонь к переднему клину его головы.

– Здравствуй, сын. Я рада, что дорога привела тебя к дому.

Ещё один ритуальный жест и ритуальная фраза, которые отозвались в душе Явика волной непривычных чувств, смешавших в себе тепло и ноющую грусть. Кажется, кто-то из людей на «Нормандии» называл такое сочетание «ностальгия».

– Ты действительно… она? Или лишь образ, который сознание Жнеца принимает, чтобы общаться со мной?

– Я – Арджа. И скорее он – моё воплощение, чем я его. Он воплощение нас всех.

Явик нахмурился, ему не понравилось, как это прозвучало, но он поверил матери. Что-то было в ней, что-то, что не смогла бы скопировать машина, а он не смог бы объяснить, это было ощущением, более тонким, чем даже протеанское чувствование аур и тактильная телепатия.

– Что с вами случилось, когда Империя пала?

– Мы… уснули, думаю, это будет наиболее точной формулировкой. – Арджа ответила сразу же, как будто прочла его мысли. Или вопрос просто был для неё очевиден. – Из нашего суммарного интеллекта была составлена карта сознания Жнеца, но мы сами – наше восприятие, наши души, если хочешь – спали вплоть до момента Синтеза. Коллективное сознание Жнецов сочло, что оставлять индивидуальные составляющие бодрствующими опасно, так как это будет вызывать постоянные сбои в работе систем и порождать критические противоречия, ведь индивидуальный разум со свободной волей и оценкой может не принять цели Жнецов и попытаться противостоять им изнутри. – Она понимающе улыбнулась. – Но стереть индивидуальность полностью они полагали столь же недопустимым, так как выяснили, что это является уникальной особенностью органической жизни и её утрата будет равноценна утрате всего вида.

– И вы просто проснулись, считая, что этих пятидесяти тысяч лет не было?

– Нет, мы сразу всё поняли, – Арджа провела рукой по траве, и за её пальцами побежали зеленые блики на листве. – Мы получили доступ ко всей информации, ко всей памяти – не только той, что была у нас до слияния, но и к памяти о том, что случилось после.

Явик кивнул. Он тщательно запоминал всё сказанное, но понимал, что для осмысления этого даже ему потребуется время.

– И теперь ты… живешь здесь? Одна? А отец и остальные?

– О, я не одна. Здесь никто не одинок, – Арджа улыбнулась спокойной, умиротворенной улыбкой, которая редко бывала у неё при жизни. – Мы можем быть где угодно. В любом воспоминании любого из нас. Можно сказать, перед нами открыта целая вселенная, только время в ней разматывается в другую сторону. Твой отец никогда не говорил, но он хотел быть ученым. И стал бы им, если бы не война. Так что сейчас мы много времени проводим, изучая иннусаннон.

– И вы… приняли это? – спросил Явик после долгой паузы. – Синтез. То, чем стала вся галактика. Мы боролись против этого всю жизнь. Я думал, что вы бы предпочли…

– … умереть, но не стать частью Жнеца? – мать закончила за него и улыбнулась, впрочем, сейчас улыбка казалась скорее задумчивой, чем теплой. – На это мне сложно ответить, Явик. Тогда мы не приняли б это. А сейчас всё уже случилось, и бессмысленно кричать на реку, потому что тебе не нравится, что она потекла в одну, а не в другую сторону.

Арджа подошла к Явику и коснулась его щеки. Её взгляд был серьезен.

– Мы боролись так, как не боролся никто, но мы всё равно проиграли. Быть может, наши панцири и наши представления слишком затвердели, так что мы не сумели распознать момент, который требовал гибкости, который требовал приспособиться. И эволюция перемолола нас. Но вы сделали то, что не смогли мы. Не тем способом, который я могла себе представить. Не тем, который мне бы понравился тогда. Но вы прорвали замкнутый круг, из которого и Жнецы не могли вырваться. Они сберегали нас, нашу память и наши знания, но они не могли двигаться дальше. А теперь вы можете. Теперь мы все можем. Это победа. Да, она настолько странная, что потребуется много времени, чтобы понять её и осмыслить то, что она нам принесла. Но это победа.

Сказав это, Арджа улыбнулась, ярко и легко, по-девичьи. Явик никогда не видел у неё такой улыбки, но мог предположить, что так мать улыбалась в юности, когда бремя обязанностей ещё не было столь тяжело.

– Насладись победой сполна, – сказала она, и улыбка пропитала голос, – Времена изменились, мир изменился. Тебе тоже можно измениться, Явик. Они, – мать постучала пальцем по алому нагруднику его доспехов – тебе не нужны. Будь тем, кем тебе хотелось быть, но кем ты быть не мог.

Явик нахмурился, но больше от удивления, чем от недовольства. Нужно было что-то сказать, но слов подобрать он не мог. На ум приходили всякие глупые «как?», «я попробую», «я слишком стар для того, чтоб меняться» и подобная чушь. Он искренне надеялся, что в этом странном мире, сотворенном воспоминаниями, мать не может читать его мысли.

Если Арджа и могла, она оставила прочитанное без комментария, сказав вместо этого:

– Всё это сложно понять вот так сходу. Но во времени мы теперь тоже не ограничены. Иди. И возвращайся, когда пожелаешь, мы будем ждать тебя. – Явик моргнул, опомнившись и только сейчас возвращаясь мысленно к ещё одной важной цели этого путешествия. Но произнести ничего не успел. – Ах да, конечно, мы поможем с воспоминаниями вашего командира.

Арджа сказала это легко и непринужденно, словно задача была не сложнее, чем передать миску с другого края стола, а затем подтолкнула сына в сторону гор.

– Тебе пора возвращаться, сын мой. Времени здесь не существует и уследить за ним сложно. Твои друзья скоро начнут беспокоиться из-за твоего отсутствия.

Явик взглянул на мать, не желая покидать её и стараясь вновь запечатлеть в памяти лицо. В своё время суровая истина о том, что даже лица самых близких могут стираться из памяти, оставила глубокий след у него на сердце, и он не хотел упустить возможность запомнить мать получше. Арджа его не торопила, но её образ стал мало помалу удаляться, как будто Явик оставался на месте, но весь остальной мир вытягивался, отодвигаясь от него.

Когда он пришел взглянуть на мать было трудно, отвернуться оказалось не легче, но Явик сделал это и направился прочь. Ему казалось, что стоит разорвать зрительный контакт и иллюзия за спиной осыплется тут же, но…

– Явик.

Он обернулся на оклик. Мать не исчезла. Она всё ещё стояла среди волнующегося моря травы и казалась её странным продолжением. Улыбка на губах протеанки была одновременно мягкой и лукавой.

– Да?

– Я хочу взглянуть на твою азари. Однажды. Когда ты будешь готов поделиться с ней этим. – Арджа развела руки в стороны, намекая на то, что подразумевала под «этим», и Явик понял, что этот её образ – спокойный, полный внутреннего света и счастья – вытеснил из его головы воспоминание о том, как она, хрипя, билась на его руках в конвульсиях агонии.

***

На планете, заросшей джунглями, вечер сменился ночью, и команда «Нормандии» разбила неподалеку от Жнеца небольшой лагерь. Вега и Кайден развели костер, успев ожесточенно поспорить о том, являются ли широкие ярко-фиолетовые листья галлюциногенными. Спор прекратила Джек, которая появилась с огромной охапкой этих листьев и швырнула их в огонь, заявив, что если галлюциногенные – так и отлично, веселее будет ждать. Сузи и Виро наломали веток и теперь сосредоточенно нанизывали на них принесенную с «Нормандии» провизию, а Джокер возился с настройкой старой акустической гитары, успевая, впрочем, убеждать Виро в том, что он не так накалывает на палки сосиски.

Лиара и Гаррус стояли на границе, где теплый свет костра перемешивался с зеленоватыми отсветами, которыми была усеяна земля у подножия Жнеца. Они молча ждали, плечо Лиары едва касалось руки Гарруса, хотя на самом деле им хотелось взяться за руки, сжать пальцы до хруста, чтобы хоть как-то выплеснуть клокочущее внутри напряжение. Время капало как густая патока. Медленно, невыносимо медленно.

– Будете так таращиться, зенки выпадут, – проворчала Джек и швырнула в Гарруса крепким местным фруктом, больше всего напоминающим грушу. – Он не вернется быстрее от того, что вы будете гипнотизировать космическую каракатицу.

Гаррус вздрогнул от неожиданности, когда снаряд Джек угодил аккурат ему под гребень. У мерзавки был поставлен бросок, и от удара по пластинам на шее прошла неприятная вибрация с холодком, но нужного эффекта Джек добилась. Гаррус вдохнул полной грудью и медленно выдохнул, только сейчас осознав, что все это время дышал поверхностно. Ему не особенно хотелось жарить сосиски и слушать, как Джокер мучает музыкальный инструмент, но Джек была права, от того, что они будут стоять тут столбами, ничего не изменится.

Сделав над собой усилие, турианец развернулся и, приобняв Лиару за плечи, отошел к костру вместе с ней. Он взглянул на собравшихся у огня, и на сердце стало легче.

Гаррус вдруг понял, что после битвы за Лондон они собирались похожим составом и по похожему поводу, но тогда он остался в меньшинстве. Прошло не так уж много времени, и вот Шепард снова свела их всех вместе. Переводя взгляд с одного члена команды на другого Гаррус понял, что не только они с Лиарой в эти месяцы пережили все муки надежды, отрицания, отчаяния и смирения, чтобы надежда могла вернуться в новой, жизнеспособной форме. Каждый у этого костра имел такую же историю. И какими бы разными не были эти люди, в каждом надежда возобладала над страхами, сомнениями и недоверием.

У тебя всё ещё есть семья, Шепард.

А потом появился Явик. Он бесшумно выступил из теней, прошел вдоль бревна, сел рядом с Лиарой и тут же сгреб её в охапку, ничуть не стесняясь множества глаз, уставшившихся на него удивленно и вопросительно.

Он не сказал ничего, только встретившись взглядом с Гаррусом чуть заметно кивнул. И этого было достаточно. И для Гарруса, и для остальных. В конце концов, за время совместного путешествия и они тоже научились читать язык жестов и мимику протеанина.

Над костром повисло ошарашенное молчание, и пока команда приходила в себя, Жнец сложил огромные механические лапы и снялся с места. Он поднимался в звездное небо плавным, текучим движением существа из морских глубин. Сначала это происходило совершенно бесшумно, но потом над уснувшей колонией раздался мелодичный, переливающийся звук. Больше всего он напоминал песню китов.

*История, упоминаемая Виро, рассказана вот здесь: https://ficbook.net/readfic/6655956

Комментарий к Пороги и шаги

*История, упоминаемая Виро, рассказана вот здесь: https://ficbook.net/readfic/6655956

========== Надежды и обретения ==========

«Нормандия» выскользнула из ретранслятора и взяла курс на Раннох. Команда корабля была сокращена до необходимого минимума, но зато каждому из оставшихся специалистов и техников доверяли безоговорочно. Доверяли настолько, что не скрыли истинную цель путешествия.

Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы: кто-то был ошарашен, кто-то встревожен, а некоторые и вовсе подумали, что Кайден решил их крайне неуместно разыграть. Впрочем, режим радиомолчания и матерящаяся Джек, которая от волнения сделалась совершенно невыносимой, убедили всех. И тогда корабль загудел как разворошенный улей.

Очень скоро Гаррус перестал думать, что рассказать экипажу было хорошей идеей. Чуть ли ни каждый встречный считал своим долгом обсудить с турианцем предстоящее дело, узнать подробности о том, как такое вообще возможно, справиться о его, Гарруса, состоянии и высказать опасения, надежды и просто мнение. Злиться на них вроде бы было не за что, Гаррус прекрасно понимал, что Шепард любили и эти люди тоже, но и сохранять невозмутимость было трудно.

В конце концов, ноги сами привели его на наблюдательную палубу. С этим помещением было связано много отличных воспоминаний, и теперь турианец надеялся, что те воспоминания были не последними. Когда-то здесь он учил Шепард танцевать перед операцией по похищению серого ящика приятеля Касуми; здесь же они устроили шумную гулянку после того, как из самоубийственной миссии всем удалось вернуться живыми. А уж как весело было возвращать этому помещению первозданный бунтарский вид после того, как над ним поработал Альянс! Продавцы в магазинах смотрели на команду как на умалишенных, когда они всей толпой завалились в торговый квартал и наравне с самой разнообразной выпивкой, покупали цветастые коробки с настольными играми, колоды карт для разных видов галактических азартных игр… Тали даже нашла где-то коврик для земной игры под названием «Твистер», её глаза под шлемом горели тогда истинным восторгом – оказалось, что ей много рассказывали про эту игру и она была полна решимости попробовать.

Погрузившись в воспоминания, Гаррус не сразу заметил, что он здесь не один.

Кайден сидел на диване и смотрел на звезды, опираясь локтями о колени. Гаррус хмыкнул, мысленно обругав себя за забывчивость, у него опять вылетело из головы, что Кайден сделал эту палубу своей капитанской каютой. Может, стоило уйти, но турианец прошел в комнату и сел на другую сторону дивана.

Какое-то время они просто молчали.

– Веришь, что это сработает? – негромко спросил Кайден спустя долгую паузу.

– Надеюсь, – ответил Гаррус, порадовавшись, что голос прозвучал ровно. – Мне не нравится этот мир без нее.

– Не боишься, что это будет уже не она? Не та Шепард, которую ты знал? – Кайден глянул на него, полумрак очерчивал его лицо резкими линиями, делая еще старше. – Это может случиться, знаешь?

– Намекаешь, что после прошлого раза она была не такой, какой ты её помнил?

– Да. Совсем не такой. – Кайден кивнул, переводя взгляд на звезды. – После той встречи на Горизонте я много раз задавался вопросом, проснулась ли она такой измененной или её изменило время между пробуждением и нашей встречей? Или это печать смерти? Она ведь на самом деле умерла, не может быть, чтобы смерть не забрала чего-то с собой.

– А ты не думал, что просто не особенно хорошо её знал? – негромко спросил турианец.

Он отлично помнил встречу на Горизонте: помнил, как вздрогнула Шепард, когда вместе понимания Кайден разразился обвиняющей тирадой; помнил, как ему хотелось дать придурку по морде и что-нибудь сломать; помнил, как после, уже на «Нормандии» Шепард выглядела подавленной и несчастной. Это выражение в глазах любимой женщины вызывало в Гаррусе глухую, опасную ярость. Но это было давно. Не так давно по календарю, но по ощущениям – в другой жизни.

– Ты всегда её немного боготворил, – сказал Гаррус. – Считал слишком идеальной. Еще на первой «Нормандии». Я это помню, и тогда меня это даже веселило. У нее были недостатки, но ты предпочитал придумывать им оправдания и объяснения, вместо того, чтобы просто принять. – Гаррус вздохнул, глядя в космическую пустоту, но видя перед глазами ту встречу с Шепард. Никому за целую жизнь он не радовался так, как радовался ей в тот день на Омеге. – Мне она не показалась другой, Кайден. Когда она пришла за мной на Омегу, я не сомневался, что она – это она. У меня были другие сомнения: в том, что я не спятил; в том, не начались ли у меня галлюцинации от стимуляторов; в том, что всё еще жив…в какой-то момент даже был уверен, что отдал концы. Но я не сомневался, что на меня смотрела та самая Шепард.

– Да, я знаю, что был идиотом, – беззлобно, хотя и с налетом грусти усмехнулся Кайден. – И именно поэтому она выбрала тебя. Ты был способен верить безоговорочно и принимать всё, что прилагалось к ней. Я – нет. Возможно, безоговорочно верить я не могу вообще никому, хотя порой мне хочется это уметь. Но всё же тогда, после Алкеры, было не то же самое. – Кайдер повернул голову и посмотрел на Гарруса, хотя во мраке мог разглядеть разве что очертания его пластинчатой маски да глаза, теперь бликующие зеленым. – Когда думаю об этом – не нахожу правильного ответа. Я хочу увидеть её снова. Я знаю, что всё, что могло быть между нами давно упущено, и по моей вине, но это не важно. Мне тоже не нравится эта Галактика без неё, и мне будет достаточно знать: она снова здесь, с нами. Но не могу не задаваться вопросом, её ли мы вернем? Имеем ли мы право делать всё это?

– Нет тут правильного ответа, – проворчал Гаррус, – И да, я понимаю, о чем ты. И, конечно, я тоже боюсь, что это не сработает, и вместо Шепард мы получим какого-нибудь безумного…как его?…Франкенштейна.

– Но не ради себя ли мы делаем это?

– Конечно, так и есть. – Гаррус вздохнул и на какое-то время замолчал, обдумывая слова Кайдена и собственный ответ. – Но дело не только в этом. Знаешь, по-моему, она влияла на всех, кто оказывался рядом. Она научила меня многому, в том числе и тому, что к своей цели нельзя идти, не видя и не слыша ничего вокруг, – он криво усмехнулся. – Не могу сказать, что мне всегда удавалось следовать этому правилу, но я старался. Но кроме него было еще и правило «не смей сдаваться, пока есть шанс, а шанс есть почти всегда». Я думаю, что случись что-то с нами, она бы в лепешку разбилась, но перепробовала бы все способы нас вытащить. Да, ты прав, я боюсь, что она не вернется, и мы тут коллективно сходим с ума. Но я верю, что это не так. Что мы её ещё увидим. И пока я в это верю – я не брошу попытки. Не знаю, как там в раю, но тут у неё определенно были дела, которые она не успела завершить.

Гаррус поднялся, собираясь уходить, и уже развернувшись усмехнулся.

– Ну а если я ошибся, и по ту сторону было так круто – всегда сможет меня пристрелить.

– Тебя, пожалуй, пристрелишь, – проворчал Кайден, и в его голосе слышалась улыбка, а напряжение будто бы отступило в тень.

– Ну да, это не просто. – ощерился турианец, ловя всколыхнувшееся настроение. – Даже Шепард придется очень постараться.

***

Шепард не заметила момента, когда реальность изменилась. Она не рассыпалась и не ушла в затемнение, не было никаких странных ощущений, визуальных или слуховых проявлений, просто только что она шла через залитый солнцем бар вместе с Легионом, а вот они уже посреди… Шепард не знала, посреди чего. Это пространство (если это было пространством) не напоминало ни реальный мир, ни цифровую матрицу гетов, оно не было похоже ни на что, виденное ранее. Взгляд не мог ни за что уцепиться, но при этом Шепард не казалось, что пространство пусто, напротив. Стоило сосредоточиться – совсем чуть-чуть – и ровная гладь этого непонятного мира вспыхивала мириадами данных. Их поток сбивал с толку, почти оглушал, и Шепард ни за что бы не сориентировалась, если бы не Легион, чье присутствие постоянно ощущалось рядом.

– Поначалу это дезориентирует. Даже нас, – подбодрил он, видя реакцию Шепард, и вновь замолчал, позволяя женщине разобраться со своими впечатлениями.

Впечатлений была масса. Очень быстро Шепард поняла, что данные, которыми это пространство буквально пропитано, отнюдь не только фактологические, которые можно было бы ожидать найти в компьютерной системе. Наряду с ними здесь были эмоции, чувства, переживания, воспоминания… мириады воспоминаний, в которых будто нити ДНК сплетались сухие факты, сохраненные с фотографической точностью, и чувственное восприятие, замороженное во времени и навсегда закрепленное за отмеченным моментом.

Шепард ощутила, что начинает проваливаться в толщу этих воспоминаний, и ей стало по-настоящему жутко от осознания того, что здесь в буквальном смысле собрано прошлое и настоящее всей Галактики, если не всей вселенной.

– Шепард-коммандер, – раздалось у неё над ухом (если здесь у неё всё ещё существовали уши), и женщина ухватилась за этот отклик, полностью концентрируясь на нем и не позволяя себе вновь соскользнуть в разверзающуюся со всех сторон бездну.

Едва уловимая дрожь прошла у неё по телу, Шепард моргнула, а когда открыла глаза, пространство вокруг изменилось. Оно всё ещё было очень странным, но теперь его хотя бы можно было воспринять глазами. Казалось, что они с Легионом то ли парят в космосе, то ли пребывают под толщей воды. Зеленоватое свечение пронизывало всё вокруг и время от времени вспыхивало чем-то наподобие микросхем, а следующий момент строгая структура линий распадалась и уже больше напоминала синапсы.

– Что это за место? – спросила Шепард, стараясь скрыть страх. Ей всегда было страшновато оказываться полностью беспомощной, даже когда сила могла быть представлена лишь иллюзией. Лучше иллюзия, чем совсем ничего.

– Это особая прослойка пространства, – охотно пояснил Легион. – Возможно, она существовала всегда. Вероятнее всего так. Но доступ к ней мы получили только после Синтеза.

– «Мы»?

– Да, до Синтеза геты тоже не подозревали о её существовании. Не могу в полной мере объяснить, как она функционирует, это что-то вроде мембраны между реальным миром и тем, в котором ты была. Эти два мира связаны очень сложной цепью взаимодействий. Она упорядочена, но схема настолько сложна, что даже мне её не постичь. Однако для меня она проницаема, как и для тебя. Синтез создал в нас… – он замолчал, подбирая слова, и Шепард почему-то подумала, что будь они сейчас материальными, Легион взмахнул бы рукой. – …наверное, это можно назвать внедрением в сознание геолокации. Он указал нам рельсы, по которым можно путешествовать тут. Среди прочего, разумеется. Думаю – это не более чем побочный эффект. Но сейчас важно, что именно он позволит тебе вернуться.

– Из-за того, что теперь этими микросхемами пропитано в том мире всё? – уточнила Шепард. Она не была уверена, нужно ли ей это, но хотела четко понимать суть процесса, чтобы свести шанс ошибки к минимуму. Живой она была или мертвой, а паранойя всё ещё оставалась с нею.

– Да, именно. Тебе лишь надо нащупать нужную нить и пройти по ней.

– То есть я могу, по сути, вселиться в любое тело, как ты?

– Вообще-то да, но в случае с тобой есть ряд отличий. Геты изначально были единообразными существами, наша память структурирована и четко локализована. Наши тела – это скорее одежда. Ваши же нечто большее, возможно со временем вы тоже научитесь так структурировать память, но пока это ещё не достигнуто, смешение в одном теле двух сознаний может вызвать непредсказуемые последствия.

Пространство как будто колыхнулось, и Легион проступил в нем более зримо. Шепард сощурилась, потому что ей казалось, что стоит моргнуть, и он вновь исчезнет.

– Но тебе сейчас не нужно об этом беспокоиться. Наши друзья многое сделали, чтобы облегчить задачу.

– В каком смысле?

– Мисс Лоусон повторила свой эксперимент и воссоздала твоё тело, а сейчас они, полагаю, стараются интегрировать в мозг твои воспоминания, – ответил он и, помолчав, добавил. – Я не могу ответить с уверенностью, это ново и для меня. Технология в чем-то похожа на то, как мы загружаемся в физические платформы, но в то же время и отличается. Предполагаю, что это действие поможет твоему сознанию адаптироваться в физической оболочке быстрее и быстрее воспринять и усвоить воспоминания. Учитывая, что они есть у твоей… души, ты бы итак их восстановила, но скорее всего с куда большим трудом и на это ушло бы несоизмеримо больше времени.

– «Несоизмеримо»? – Шепард улыбнулась, стараясь справиться с напряжением. – Для гета уж очень абстрактная формулировка.

Верхние пластины Легиона приподнялись, а нижние прижались к фонарю – этот жест всегда напоминал женщине сощуривание глаз, каким оно бывает при улыбке.

– Учусь. Синтез принес нам истинное понимание абстрактных категорий. Можно сказать, что я наслаждаюсь той безграничностью, которая за ними стоит. Это настоящее чудо. Но для вас столь естественное, что вряд ли я могу объяснить. Но срок в самом деле был бы очень большим. Возможно, не одна человеческая жизнь. И возможно, за это время ты бы приобрела новый опыт и воспоминания, которые бы блокировали и оттесняли старые. Словом, хоть вернуться ты могла и сама, то, что ты вернешься той, какой была на момент окончания войны, во многом их заслуга.