Текст книги "Милосердие в тебе (СИ)"

Автор книги: Half a Person

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Из тебя бы вышла прекрасная пастушка, – прежде чем отступить, Фролло окидывает девушку взглядом, оставляя её гадать были ли его слова комплиментом или очередным колким замечанием, – По крайней мере, с одним ослом ты замечательно справляешься.

Мадмуазель Бадлмер даже не желала отвечать на подобное высказывание, посчитав его непозволительным, отвратительным, даже более того – грубым. Тем не менее, она не попросила судью покинуть помещение, лишь спряталась за ширмой и старалась развязать шнуровку платья в одиночку. Клод же с того момента замолчал. Теа, наверное, впервые видела француза настолько спокойным: он расслабленно сидел возле зеркала, смотрел на завядший букет, который она почему-то хранила, наблюдал за свежими цветами, которое аккуратно покачивались от лёгкого сквозняка, гуляющего по зданию. Он будто бы сбросил с себя тяжелое бремя, сопутствующее вместе с высоким чином, и позволил наконец себе отдохнуть. Элисон продолжала подглядывать за ним, совсем уж позабыв о платье, шнуровка на котором, к слову, даже не пыталась слушаться её. Вскоре взгляд молодой девушки теплеет, а сердце на мгновение сжимается от невообразимой нежности, что в тот же момент сменяется неприятной горечью.

– Вы не могли бы мне помочь?

Пожалуй, данная просьба далась ей гораздо сложнее, чем она себе представляла. Повернувшись спиной к ширме, юная особа уже хотела повторно обратиться к судье, подумав что голос её был слишком тих, но ощутила, как мужчина подошёл к ней. Даже не чувствуя ни единого прикосновения, она осязала его присутствие всем телом. Достаточно было самую малость отступить назад, и она бы почувствовала его по-настоящему.

– Кажется, там узел, – добавила девушка, попутно перебирая свои пальчики. Ей и прежде было достаточно сложно говорить с судьей, она, наверное, даже не вспомнит момент, когда спокойно вела диалог с ним. Одно его присутствие вызывало волнение, что с потрясающей силой накатывало на неё, а теперь ещё, после письма, к всему букету далеко не положительных эмоций прибавилось и неудобство.

– Это было необдуманным решением, – Фролло аккуратно ослаблял шнуровку, борясь с желанием прямо сейчас с силой дёрнуть за края ленты, тем самым затянуть корсет ещё сильнее прежнего, заставить Теа вскрикнуть и прочитать ей целую лекцию о том, почему личные письма называют «личными».

– Узел? – вдруг глаза её широко распахнулись, – Я не специально его завязала.

– Причём здесь узел?

– Клод, объясните, что происходит с Вами? – голос её плохо слушался и было чувство, будто ей тяжело дышать, – Я получила Ваше письмо и оно ввело меня замешательство. Я была одна вместе со всеми своими переживаниями, сомнениями, которые не уступали сну, мешали выступать. Читать его было настоящей мукой. Вы писали, что все месяцы добивались моей любви и все Ваши поступки были лишь для того, чтобы возбудить моё чувство к Вам, но почему же, как только я привыкала и тянулась к Вам, Вы медлили в нерешительности? Может, в Вас появлялся суеверный страх, а в голову вбирались принципиальные сомнения, но разве это зовётся любовью? Именно поэтому я беру на себя смелость спросить – правдиво ли письмо? Нет, не нужно со мной соглашаться, я хочу услышать то, что Вы в действительности чувствуете ко мне. Я хочу, чтобы Вы сказали все те нежные слова, смотря мне в глаза, а не на лист бумаги.

Сразу за речью последовал глубокий вздох девушки, что пыталась привести сознание в нужное русло. Кажется, она заучила этот текст ещё днём и просто выжидала момент, зная, что новой встречи ждать долго не придётся. Элисон уже стало раздражать его горячее дыхание, которое щекотало волосы на её затылке, посылая мурашки вниз по спине. Всегда проницательный, серьезный и мудрый прежде, он стоял, не решаясь сказать ни слова. А она тем временем начинала таять, подобно сливочному маслу. Худые плечи дрожали от прерывистого дыхания, а сердце, кажется, готово было мягко оборваться и скатиться куда-то в пятки.

– Вы писали о своей безграничной любви ко мне, но почему, когда я нуждалась в Вашей поддержке, Вы делали мне лишь больнее? Почему я полюбила Вас, а Вы при первой же возможности отвернулись от меня? – направив взгляд в сторону зеркала, Бадлмер заметила на лице мужчины улыбку, – И вот Вы опять смеётесь надо мной.

А он продолжил молчать, сосредоточившись на очередном крючке корсета. Он мог бы повторить слова любви, мог бы страстно рассуждать о своих чувствах, но речи его ничего не стоили, ведь она бы поверила в любую ложь, что только была бы произнесена его тонкими устами. Мадмуазель Бадлмер хотела гораздо большего, чем судья ей мог дать. Она хотела ярких, страстных чувств, но о какой любви может идти речь? Клод слишком стар для всей этой ребяческой ерунды, он бы не стал опровергать факт, что одной лишь ночи ему будет вполне достаточно, чтобы насытиться ею. Но девушке вовсе необязательно это знать.

Расправившись с последним крючком, тонкие мужские пальцы потянули за кончик ленты и корсет упал с женского тельца, оставляя её в лёгкой, почти невесомой белой рубахе. Девушка уже хотела отойти, но её остановила проворная дьявольская ладонь, что проскользнула по тонким рёбрам и потянула в сторону чёрного одеяния. Подавшись вперёд, он едва ощутимо дотронулся горячими пальцами прохладной девичьей кожи, попутно оголив бледное плечико. Он касался губами плеча, ласкал изящной ладонью плоский животик, но стоило ей лишь шевельнуться – он сжимает нежную кожу, давит на рёбра металлическим кольцом и на мгновение отстраняется, желая отметить, что грудная клетка аристократки замирает. Он ухмыляется, прижимает девушку к себе, давая ощутить своё возрастающее желание. Элисон же дрожит от страсти и от страха в его крепких объятиях. Где-то в потаённых уголках девичьего сознания неохотно борется мысль, что она ведёт себя слишком безрассудно, но думать аристократка сейчас вовсе не хочет. Мужчина вновь касается обнаженного плеча влажными губами, проводит по выпирающей ключице вверх по шее, а она послушно выгибается, подобно молодой податливой кошечке и издаёт воркующий стон, что невероятно льстит судье.

В реальность двух любовников возвращает неожиданно раздавшийся стук в дверь, отчего сердца обоих почти перестают биться, вместо того, чтобы набрать темп. Будто бы притаились, готовясь к чему-то сокрушительному. И в одну секунду аристократка отталкивает мужчину, попутно приподнимает ткань рубахи на плечо.

– Элисон, – в комнату чуть ли не паря от счастья, входит рыжеволосая дама, что прежде выступала с ней на сцене, – Тебя спрашивает весьма привлекательный молодой человек, – на её лице светится кокетливая улыбка, а сама она подлетает к столу и берет с него веточку винограда, – Боже, дорогая, почему ты смотришь на меня, будто бы смерть увидела?

– Весьма привлекательный молодой человек? – как бы невзначай повторяет аристократка, не решаясь выходить из-за ширмы.

– С потрясающей оливковой кожей и вьющимися тёмными волосами, – задумчиво подмечает та, запуская в ротик очередную ягоду, – Тебе, может, с платьем помочь? – она взволнованно приподнимает взгляд, слизывая с пухлых губ сок сочного плода.

– Нет! – неожиданно для себя вдруг вскрикивает Бадлмер, – Нет, не нужно. Я уже почти справилась, – добавляет она и краснеет пуще прежнего.

– Это новый реквизит? – веснушки на лице актрисы вдруг начинают играть, а взгляд её падает на шляпу судьи, лежащую на столе.

– Да, вполне возможно, – Бадлмер буквально вталкивает мужчину в угол комнаты, пытаясь спрятать его среди костюмов, в то время как он возмущается, по крайней мере, пытается это сделать, – Я когда зашла она уже лежала здесь, так что…

– Очень жаль, что ты не сможешь застать пьесу с её участием, – женщина с любопытством вертит в руках головной убор, а затем надевает его на голову и щурит глаза, – Господин судья сегодня был в зале, слышала об этом? Сидел с таким лицом, будто бы его сюда насильно затащили. Вот не дана некоторым людям тяга к прекрасному, да, дорогая? Говорят, слишком часто посещает театр в последнее время. Молвят, что к Адель ходит, – она недовольно качает головой, – Боже, какая же наивная девчонка! Что не выступление, то новый ухажёр.

– Действительно, – тем временем, смущение девушки переходит с горячих щёк на ушки, окрашивая их в яркий багровый цвет. Ей вдруг становится стыдно, что она накануне свадьбы находится в комнате с другим мужчиной, да ещё и поддаётся его желаниям, ибо сама она до сих пор боится признаться себе, что жаждет его не меньше, – Ты, должно быть, завидуешь?

– Прости? – рыженькая женщина возмущённо округляет выразительные глазки, а сама, немного запоздав, понимает о чём идёт речь – она слишком любит обсуждать чужих ухажеров, пока сама в свой четвёртый то десяток ходит одна, – Ох, моя дорогая, чему завидовать то? – гнев её отходит на второй план, когда она вспоминает, что это было последнее выступление маленькой глупышки в театре, – Разгульным капитанам или иным мимолётным связям? – она щурит глаза, словно пытается что-то припомнить, – Тот молоденький, не француз, кажется, твой? За него ты замуж выходишь?

Мадмуазель Бадлмер уже желала выйти из-за ширмы, потому что находиться рядом с судьей было уже просто нестерпимо, но он останавливает её всё той же лентой, которой прежде обвил девичью талию, и резко дергает края ткани в свою сторону. Элисон бы наверняка упала, если Клод не впился тонкими пальцами в её бёдра и прикосновения эти были равнозначны иголкам.

– Мой, кажется, – придерживаясь руками за мужские запястья повторяет она и пытается успокоить сердце, – Не могла бы ты сказать ему, что я спущусь через пару минут?

– Красив, верно? Так ласково улыбается, что даже на меня радость накатывает. А красота то какая? Породистая, римская до такой степени что просто невыносимо, – с трепетом бормотала она и наблюдала за изменяющимся взглядом молодой девушки.

Стоит Элисон улыбнуться и мечтательно прикрыть глаза, представляя силуэт молодого мужчины с потрясающей нежной и в тоже время мужественной красотой, как тонкие пальцы ещё сильнее сжимаются, заставляют её вскрикнуть и испуганно прикрыть ладошками рот.

– Знаешь, – было бы глупым считать, что этот шум был упущен рыженькой особой, – А ты права, я даже немного завидую тебе, но доброй завистью, – как бы невзначай добавляет она, – Такая наивная, совсем ещё юная, вокруг мужики крутятся, словно пчёлы возле улья, – актриса обводит глазами ширму, будто бы пытается рассмотреть сквозь резьбу что-то интересное, – Да ещё и с принципами, – женщина медленно соскальзывает с поверхности стола и делает шаг в сторону деревянной стенки, – Или моральные устои твои лишь… ширма?

– Мадмуазель Эверетт, – подаёт голос Фролло и выходит из-за перегородки, не позволяя брюнетке даже осознать происходящее, – Ваши глаза ничего не видели, а уши не уловили ни единого звука, – он ловит на себе женский взгляд полный недоумения. Явно ожидала увидеть кого-то другого, – Надеюсь, Вы достаточно умны и в силах осознать, что ждёт Вас и Вашего милого дядюшку в противном случае, – а рыженькая уже тем временем пятится назад, послушно кивая головой вниз-вверх, – Шляпа, мадмуазель, – устало добавляет он все тем же невозмутимым голосом и приподнимает тонкую бровь.

– Конечно, Ваша честь, – едва успевает актриса вернуть головной убор законному обладателю, как тут же скрывается за дверью.

– Что же Вы наделали? – забеспокоилась девушка и зябко поёжилась, обнимая себя руками.

Она устала. Безумно сводило плечи, невообразимую боль рёбер перекрывал лишь ещё больший зуд в районе бёдер, которые все ещё хранили следы прикосновений напористых пальцев. В голову опять вбирались сомнения, которые она тщетно пыталась прогнать, но стоило им вылететь из её разума, как они ударялись о каменные стены и вновь возвращались обратно, подобно бумерангу.

Фролло пытался задуматься над словами, которые искал последние дни, но это было бесполезно, ведь кажется мужчина сомневался гораздо пуще своей спутницы. Он аккуратно, будто бы боясь оскорбить юную особу, подошёл к ней и прислонился лбом к её лбу. Должно быть, он усмехается сам себе, когда она неуверенно прикасается к его узкой ладони, сжимает её, и он физически ощущает девичью растерянность, стыд и искренность. Ему вдруг даже становится не по себе от прикосновения влажных атласных губ к его коже, на миг ему стало практически тяжело от того, что он позволил себе настолько влюбиться в девушку.

Элисон была настолько растеряна, что даже не сразу заметила, как она уже в накинутом на её плечи плаще, покинула душную комнату в компании судьи, и пришла в себя лишь, когда им пришлось пробираться через болтливую толпу к лестнице, что вела вниз. Ничего вокруг не изменилось – гости продолжали слоняться вокруг, смеяться и дарить друг другу фальшивые улыбки, но самым важным было то, что ни один из них не обратил внимание на двух людей, что крепко держались за руки.

========== Часть 22 ==========

Погруженный в раздумья, Фролло стал готовиться ко сну. Он тщетно пытался понять, почему при наступлении ночи им овладевало нелепое беспокойство. Но чувство это не имело ничего общего со страхом, ибо мужчине попросту нечего было бояться. Ему не мерещилась всякая чепуха, но чтобы он не делал, непреодолимая и абсолютно беспричинная тревога всегда являлась неожиданным и в тоже время постоянным гостем в его разуме. Это чувство не давало ему покоя уже несколько дней. Оно плотно засело в его сознании, подобно образу, который оставался пустым, но не позволял себя ничем заполнить. Беспокойство всегда возникало внезапно и лишало сна. Создавалось ощущение, что судья подошёл к невидимой грани, за которой больше ничего нет, и от одной лишь мысли об этом по спине его поднимался холод.

Клод устало расправил плечи, стараясь прогнать из головы тревогу. Облегчение приносила лишь мысль, что юная девушка находится в его доме. Он учтиво предложил мадмуазель Бадлмер провести ночь в разных комнатах. Она только смогла вновь довериться ему и пугать её своей настойчивостью мужчина вовсе не желал. Однако, к его великому удивлению, юная особа настояла на обратном, ссылаясь на жуткий страх темноты, что приведёт её в покои судьи ещё до того, как тот успеет сомкнуть глаза.

И пока она переодевалась за ширмой, он, стоя подле окна, настороженно всматривался в странные тени деревьев.

Элисон вдруг стало не по себе, когда она расстегнула последнюю пуговицу ночной сорочки. Неужели она и вправду по своей воле стояла почти обнаженная в спальне человека, которого до ужаса боялась и ненавидела ещё совсем недавно? Девушка бы очень хотела спросить себя, какого чёрта она вообще забыла здесь, но ответ слишком сильно пугал её. Она тревожно вспоминала сон, что прежде считала кошмаром, закрывала глаза, сжимая в ладони белую ткань сорочки. Она шумно дышала, прогоняя мысль, что поступок её будет недостойным и мужчина, скорее всего, посчитает её действия безрассудными, а саму юную особу – легкомысленной.

Аристократка наверняка бы одумалась, если бы не позволила себе поцеловать судью в театре. Хоть и прикосновения её губ были невинны, она была уверена – то был последний шаг к огромному греху, от которого она тщетно убегала. Она поддавалась мужским ласкам в сновидениях, но… Боже, ощущать его руки на своём теле было чем-то волшебным и настолько возвышенным, что противиться своему желанию становилось просто невозможно. И она должна была принять его, как что-то неизбежное.

Мгновение – и белая ткань ночной сорочки упала к её ногам. Элисон бесшумно подошла к судье и легонько коснулась пальчиками его спины.

– Ваше сердце так громко бьётся, – прошептала она и чуть более уверенно приобняла его, прижимаясь грудью к широкой спине.

В этот момент она почувствовала тепло его тела, ощутила аромат его кожи, особенный, он будоражил сознание.

Никогда ни один человеческий голос не волновал Клода так, как сладострастная мелодия её речи, настолько тихая, будто бы она боится собственных слов. Он приносил невероятное спокойствие. Фролло мог ощутить легкие толчки, что исходили от тела молодой девушки: билось её сердце, сильно, волнующе ударяясь о тонкие рёбра.

С ранних лет он приучил себя подавлять все чувства, он похоронил эмоции ещё в зачатках, и они послушно дремали все эти годы, до момента, когда им заблагорассудилось проснуться. И сейчас Клод с большим отвращением к самому себе осознавал, что был влюблён в девушку, и любовь его была гораздо больше той греховной и извращённой страсти, которой он был просто одержим. Он старался убедить себя в невозможности чувств, что обволакивали его плоть. Боже, в шестой десяток он смог полюбить любовью, которая в априори не может быть взаимной.

Одиночество – это свобода. Ему не нужны лишние эмоции, тем более грешные. Мужчина был уверен, что вскоре это пройдёт, но каждый раз когда видел юную девушку – убеждался в обратном.

Клод перехватил тонкую девичью ладонь, что увлечённо изучала крепкую мужскую грудь, своей и послушно развернулся.

Элисон стояла перед ним совершенно обнаженная, но не решалась посмотреть ему в глаза. Ей вдруг овладел страх вновь встретить колючий карий взор, как это было тогда, на колокольне собора. Девушка вновь чувствует себя жертвой, чувствует его давление, от которого вот-вот подкосятся ноги. Только на этот раз мышка сама явилась к хищнику, явно на верную смерть. Приподнимая взор, она видит растерянный взгляд, который уже не кажется таким холодным, как прежде. Но аристократка инстинктивно делает шаг назад и прикрывает груди и низ живота, словно лишь сейчас осознаёт глупость, которую совершила.

Он же словно превратился в статую, окаменел и больше не двигался, лишь продолжал растерянно смотреть на худенькие ручки, что обеспокоено прятали небольшую грудь; на изящную фигурку, которая ещё немного угловатая, девичья, лишь готовится стать телом молодой женщины; на кожу, мистическая бледность которой приобретала лишь ещё большую возвышенность в свете луны, создавая ощущение её недосягаемости; на волны чёрных волос, подобных самой тёмной ночи, усеянной блеском всех существующих созвездий. Она была подобна настоящему видению, которое способно являться лишь в человеческих грёзах, но ни в коем образом не в реальности.

Клод должен был сказать юной девушке насколько она красива, насколько очаровательно её смущение, насколько он ненавидит её за то, что она смела так долго прятать столь прекрасное тело под жалкими тряпками.

Но вместе этого Фролло подходит к ней и осторожно приподнимает маленький, округлый подбородок, вынуждая её остановить свой взгляд на нём. На её щеках горел румянец, а она смотрела на него своими широко распахнутыми глазами полными страхом перед неизведанным. Клод притянул брюнетку к себе и она ощутила на губах волнующий, требовательный поцелуй, а изящная ладонь его ловко перебралась на тонкую девичью талию. Он крепко прижимал её тельце к себе, давая понять насколько она сама жаждет его. И жар в её ответном поцелуе, и то, как она прижималась к нему всем своим телом, всеми изгибами – подтверждали это. Он же торжествовал, вновь и вновь убеждаясь, что девушка принадлежит ему. Девичье дыхание сбивается, когда дрожащими пальчиками она расстёгивает пуговицы на сорочке и освобождает тело мужчины от ненужной белой ткани.

Элисон отважно перехватывает инициативу на себя. Влажные губы покрывают мужчину множеством поцелуев, оставляя мокрые дорожки на щеках, губах, шее, ключицах. Он напряжённо дышит, сдерживает стон, ощущает прохладу её кожи, и глубоко вздыхает не в силах поверить во всё это сумасшествие.

Вкус его губ, его запах, жар, исходящий от его тела – слилось воедино и дарило невероятное наслаждение, которая она прежде никогда не испытывала.

Тело девушки охватила сладкая дрожь, когда судья, не в силах терпеть вожделение, что становилось все сильнее и сильнее, перерастало в жгучее желание, валит её на мягкую постель. Губы Фролло скользят по её губам плавно, осторожно, словно раздразнивают девушку, что нетерпеливо ёрзает по кровати, повинуясь инстинктам, выгибается и её руки наконец находят себе место на широких мужских плечах. С девичьих уст срывается сладострастный стон, когда горячие пальцы плавно перемещаются от талии к бедру и сильно впиваются в нежную кожу, вынуждая податься вперёд. Низ живота сводит от касаний и непреодолимого желания, которое она так долго прятала в себе.

Клод немного отстраняется, желая насладиться трепетом юного, прекрасного тела. Его глаза любовались её воспалёнными от жарких поцелуев губами, гладкой кожей, что светилась белизной, маленькой упругой грудью. Эти чёрные зрачки так жадно исследовали девушку, что кажется ревновали её даже к простыни. Он вошёл в неё одним быстрым рывком и сдавленно застонал, когда ощутил обжигающую тесноту. Мужчина ещё сильнее прижал Элисон к себе, когда та вдруг протестующе вздрогнула. Он одарил её множеством поцелуев, желая отвлечь от ноющей боли, давая понять что ей нечего бояться. Она же подалась к нему на встречу, и её груди провокационно прижались к крепкой груди судьи, вынуждая его вновь простонать, чувствуя как желание охватывает его ещё с большей силой. Он ласкал горошины её сосков, чувствовал как напрягаются прохладные руки на его плечах, страстно, нетерпеливо сжимают их и царапают кожу. Его медленные, глубокие движения продолжали причинять боль, и вскоре девушка стала отвечать возлюбленному взаимными движениями. Она обхватывала его шею, запускала пальчики в мягкие, седые волосы и прижималась к нему ещё сильнее прежнего в откровенном стремлении почувствовать каждый сантиметр желанного тела.

***

Утром Элисон открыла глаза от ласкового прикосновения тёплого луча солнца. В голове пронеслись обрывки прошедшей ночи, что отозвались приятной тяжестью внизу живота и на бледном личике девушки появилась умиротворенная улыбка. Это было странное чувство, и Симоне, кажется называла его «бабочками». Мадмуазель Бадлмер никогда прежде не могла представить его себе, да и сама перспектива, что насекомые будут ползать у неё внутри не особо радовала. Конечно, буквальное восприятие этого выражения прошло давно, но сейчас это неизведанное ранее чувство, нравилось ей и она сама того не замечая замечталась.

Симоне рассказывала девушке, что дети появляются от высокой любви, и сейчас брюнетка посмела представить себя матерью. Аристократка вообразила себя с выдающимся животом в золотом, подчёркивающим её положение, платье. Воображение рисовало восторженные глаза окружающих, ведь беременные женщины очень почитаются в обществе. А любимый смотрит на неё глазами, полными любви, наклоняется и взволнованно целует её живот. В мечты вбирались слова нежности, клятвы о вечных чувствах и милая семейная усадьба. Элисон вдруг стало так хорошо, что она захотела разделить свои мечты вместе с возлюбленными, но повернувшись на другой бок, она обнаружила лишь пустую простынь, которая даже остыла. Не успела девушка осознать происходящее, как в комнату вошёл виновник её переживаний:

– Элисон, – обратился судья все тем же, привычным ему холодным тоном.

Брюнетка поспешно потянула одеяло в свою сторону, желая прикрыть наготу и поежилась, поймав на себе несколько недовольный взгляд. Ей вдруг стало дурно от колючих глаз, которые вновь смотрели с таким безразличием, что бабочки в её животе были просто обречены на погибель.

– Доброе утро, я полагаю, – она натянула на лицо растерянную улыбку и приподняла взор в надежде увидеть хотя бы отклик вчерашней нежности в карих глазах.

– Доброе ли? – Клод насупил брови и бросил в сторону девушки платье, – Полагаю, ты выспалась, поэтому оденься, – с минуты он продолжал пристально глядеть на мадмуазель, что оставалась неподвижной, а затем закатил глаза и отвернулся.

Фролло так безобразно бросил в неё это платье, что ей даже стало тошно. Она почувствовала себя распутной девкой, от которой получили нужное и теперь осталось лишь избавиться от неё. Брюнетке захотелось накрыться одеялом с головой и спрятаться в нём навсегда, но поведение её вызвало бы ещё большее количество вопросов.

Девушка смогла прийти в себя лишь оказавшись в карете, ибо отрезок довольно недолгого пути от кровати до улицы не отложился в её сознании. Создавалось ощущение, что время замедлилось, как только она села в экипаж. Дорога, что казалась невообразимо долгой, и гробовая тишина сделали эту поездку настоящей пыткой для разума юной особы. У неё и прежде была довольно живая фантазия, а тишина и достаточно печальный пейзаж за окном лишь способствовали тому, что сознание стало додумывать поведение судьи и далеко не самым лучшим образом. От того мадмуазель Бадлмер побледнела и устремила печальный взгляд на размытый дождем горизонт. Ей пришлось вложить немало сил, чтобы сохранить хотя бы отклик стойкость в себе, игнорируя нетерпение собственного уязвлённого сердца.

Она не позволяла себе плакать, хотя горло противно сжималось от спазмов. Не существует слов, которые могли утешить любящее сердце юной аристократки. Элисон думала, что она стала противна Фролло, и он специально сел, как можно дальше от неё, чтобы даже сутана его не касалась краёв её платья. Движения его никогда не отличались живостью, а взгляд всегда выражал усталость и презрение, но сейчас данное поведение его, что никак не отличалось от прежнего, вызывало дикое негодование в глубине души девушки.

Мысли в голове Клода не особо отличались от волнений его спутницы. Раздражение вызывало нахмурившееся юное личико. После проведённой ночи вместе, он ожидал увидеть Элисон влюблённой, даже более того – счастливой, но две параллельные складки в районе переносицы вовсе не говорили об этом. Он думал, что она сожалеет о содеянном и при первой же возможности опять сбежит от него к своему любимому послу. От мысли этой ему захотелось поморщиться, и волнение в мгновение сменилось ещё большим негодованием. Ему нужно было придумать, как удержать юную особу, как не впустить в сознание её эту несуразную идею побега.

– Тебе неприятно моё общество? – Фролло решил начать с того момента, что волновал его больше всего, – Я настолько противен тебе?

Он внимательно смотрел на девушку, чья грудная клетка замерла по окончанию его вопроса. Но она ничего не ответила, лишь прерывисто задышала.

– У тебя не получится убежать от ответа, – хмуро заметил судья, – Ты знаешь, что я настойчив и не уступлю, пока…

– Вы вовсе не противны мне, – зелёные глаза удерживали его внимание какой-то неведомой ему силой. Они заметно потемнели, но темнота эта не спрятала заблестевшие искорки, – Я вижу, что совсем не знаю Вас, но… я хочу знать.

– Тебе известно, что Хайвэл безгранично упрям, – Клод осторожно взял женскую ладонь в свою, – Я понимаю, что тороплю события, но другой возможности я не вижу. Я считаю должным обсудить с ним наши отношения и верю, что дело разрешится верным путём, но для этого мне нужен достаточно весомый аргумент и твоё согласие.

***

– Дитя, пройди со мной, – архидьякон несколько настойчиво взял брюнетку за локоть и отвёл в сторону.

Священнослужитель лишь растерянно хлопал своими большими глазами, отчаянно отказываясь поверить в происходящее. Он бросил неуверенный взгляд в сторону судьи, что невозмутимо стоял со своей шляпой в руках, а затем взглянул на звонаря, который кажется находился ещё в большем смятении, но продолжал держать небольшой кусок ткани, хранивший два серебряных кольца.

Служитель собора с трудом сглотнул ком в горле – происходящее являлось следствием его действий и поверить в факт своей вины он отказывался. Старик надеялся, что девушка поможет судье отказаться от его бесчеловечной теории, а итог оказался совершенно противоположным. Неужто она настолько слепа?

– Элли, ты можешь попросить убежище.

– Простите? – девичьи глаза заметно округлились.

– Судья Фролло ничего не сможет сделать, мы находимся в стенах собора, – архидьякон обхватил холодную ладонь девушки в знак того, что ей нечего бояться, – Квазимодо ночью покинет колокольню и позовёт мэтра Джентиле… – он говорил, словно заворожённый, продолжая успокаивающе поглаживать девичью ладонь.

– Боже! Нет! Не нужно никого звать!

– Элли, не бойся, – служитель продолжал настороженно смотреть в сторону Клода, что в своей тёмной сутане казался ещё более бледным, а старое, морщинистое лицо его – ещё более мрачным.

– Святой отец, неужели Вы совершенно не слушали меня? – возразила юная девушка, обвив пальцами тёплую ладонь старика, – Я пришла сюда по своей воле и у меня есть существенная причина торопиться – я не хочу, чтобы люди говорили о нас или высказывали осуждение союза, что их не касается.

– Элли…

Квазимодо молчал. Пристально устремив свой взгляд на судью, кажется, хотел проникнуть в его мысли: на лице его было привычное ему выражение усталости. Но теперь звонарю удалось уловить новую черту, которую он ранее не замечал, да и сейчас способен был лишь почувствовать. Она появилась относительно давно, но с каждым днём становилось все резче и понять её значение горбун никак не мог. С некой надеждой он взглянул на архидьякона, который ещё серьезнее изменился в лице и, вернувшись к алтарю вместе с девушкой, начал читать молитву.

Квазимодо и архидьякон были единственными свидетелями Таинства, но даже такое малое количество присутствующих заставило сознание Клода теряться в каменных стенах. Мысли совершенно не собирались соединяться в его голове и, смотря на горящие свечи, он уже стал паниковать – речь служителя церкви подходила к концу, а он совершенно позабыл о существовании клятвы. Ситуацию ещё усугубляло осознание подготовленности мадмуазель Бадлмер к венчанию и её чрезмерно серьезное отношение к церемонии. Но выбора у него не было.

– Элисон, я соединяю свою жизнь с твоей. В присутствие Господа, я обещаю любить тебя. Я беру тебя со всеми твоими недостатками и достоинствами и взамен прошу о том же. Я клянусь быть тебе во всем опорой.

Приподняв взор, судья встретился с её большими, влюблёнными глазами и по взгляду он понял, что она всецело принадлежит ему.

– Я выбираю тебя, как человека, с которым разделю свою жизнь.

***

Клод сидел за освещенным столом и что-то оживлённо писал. Перо ловко перемещалось по бумаге под напором тонких пальцев. Кажется, время уже приближалось к рассвету, а мужчина сидел за документами даже не посмев приступить ко сну. Занятие это было абсолютно бесполезным, потому что бумаги в конце концов полетят в камин, но тем не менее, деятельность эта помогала отвлечься от тревоги, что в очередной раз овладела им.

Он ни один раз за эту ночь настороженно подходил к окну, а то и вовсе делал обход по дому, пытаясь хоть каким-то образом оправдать своё волнение. Но усадьба мирно спала, и даже эта тишина казалась ему слишком подозрительной.