Текст книги "Милосердие в тебе (СИ)"

Автор книги: Half a Person

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Моя душа, во мне продолжает жить наше одно на двоих сердце. Ты обещала, что после того, как покинешь меня, оно продолжит биться за двоих, давая знать о твоей любви ко мне. Но почему когда блуждаешь ты между кустами сирени, ты вспоминаешь его?

Мой дорогой ангел осмеял мои чувства, разбил их и захотел вернуться. Я простил, родная, но тебе все ещё мало. Я всё тот же, Элли. Тот, кто взволновал тебя, кто бросил свою жизнь к твоим ногам ради нежных рук и желанных объятий.

Ты ни разу не произносила его имя, но я всегда видел его в твоих глазах, ты всегда искала его и даже сейчас, когда мы оба не молоды ты грустишь, потому что образ его окончательно покинул твою память.

Дорогая, я подслушал ваш с Марией разговор. Кажется, мне стало трудно дышать, когда она спросила о нём. Это немыслимо оскорбило меня, неужели он действительно беспокоит мою дочь? Я слышал, как сладострастно ты вещала, как грустила, вспоминая его письмо. Боже, солнце моё, неужели я не достоин любви? Неужели я обрёк тебя на вечную, не покидающую твои глаза, горечь? Ты несомненно бы бросилась в его объятия, если бы только он пришёл. Родная, насколько бы сильно ты возненавидела меня, если узнала, что я не позволил вашей встрече свершиться? Может, я был бы несказанно счастлив, если ты чувствовала ко мне хотя бы ненависть. Мой свет, иногда и смерть – милосердие. Спустя столько лет после смерти, цель его была исполнена, но оправдывает ли она средства?

Мне становится дурно и приходится балансировать, чтобы устоять на ногах. Твоя дверь приоткрыта, и я способен увидеть проворный лунный свет. Должно быть, мне стоило отдышаться прежде, чем навестить тебя, но я сглупил и дыхание моё замерло, когда мой взгляд не сразу обнаружил тебя. Тоска настолько сильно въелась в моё сердце, что кажется осталась там до скончания моих дней. Мне не помогают балы, не помогает вино и даже счастливое лицо нашего ангела не сможет мне помочь.

Моё солнце, иногда я и сам не знаю, кто я, но мне не нужно твое сочувствие. Ты несёшь с собой вину, прячешь своё милое лицо от меня. Тебе никогда не сбросить этот груз. Яд никогда не покинет твои вены. Но я простил.

Разве могу я винить человека, что полюбил тебя, когда смысл моей жизни уже много лет заключён лишь в тебе?

Меня не покидает чувство, что я ищу солнце ночью. Я столько хотел бы рассказать, дорогая, но ты бы даже не стала меня слушать. Родная, я всегда был твоей тенью, всегда был рядом, всегда оберегал тебя, но ты не веришь в это. В моей молитве всегда звучит твоё имя. Я хотел бы увидеть этот мир твоими глазами, лишь бы понять тебя. Когда я думаю о тебе, меня невольно берёт дрожь, клянусь, что уйду, как только ты попросишь меня об этом.

Я слышу твой кашель, вижу, как ты прижимаешь к губам кружевной платок и бессильно присаживаешься на кровать. Даже не догадываешься о моём присутствие или просто притворяешься?

– Господи, найдётся ли милость к порочной дочери, что Вы сами обрекли на чистосердечную любовь. Предписана ли она была мне?

Голос твой стал совсем хрустальный, создаётся ощущение, что вся грация и тонкость его готова сломаться в один момент. Ты вытираешь кровь со своих губ и улыбаешься. Как же я хотел бы забрать твою боль, моё солнце.

– Уже весна подходит к концу и сад, хранивший загадку жизни моей, неужели не зацветёт? Заберёшь ли ты душу мою, даже не позволив в последний раз взглянуть на нежную сирень? Исчезнет она и от меня не останется следа. Если бы только могла я быть близко к сердце его и знать, что он ждёт. Нет, право, не могу я забыть его. И прятала я горе в душе, но чем дольше оно предавалось сну, тем больнее оживало. В эту ночь я вспомнила всё, – как брал он мою ладонь в свою, как разделял со мной вечера, как боялся своей улыбки. И он меня любил, я знаю. Он обещал ждать меня, но ждёт ли?

Я поймал на себе твой взгляд, но ты даже не нахмурилась. Неужели тебе совершенно не стыдно говорить о чувствах к нему в моём присутствии? Боже! Действительно ли мила твоему сердцу смерть, если знаешь ты, что ждёт он тебя? Мой ангел, совершенно нет в тебе жалости или ты просто слепа?

Я люблю, Элли. Я всегда был тем, кто любил тебя. Но заключается ли моя ошибка в том, что я никогда умышленно не причинял тебе боль? Может, неправильны мои чувства? Разве был я хуже его?

Я должен сказать правду тебе правду. Обязан был сказать раньше, но как? Я и уст не могу разомкнуть, когда в голове моей всплывают детали нашего с ним разговора. Он отказался от тебя, Элли, отказался, даже не задумавшись на мгновение. Но ты ждёшь, ты веришь, ты улыбаешься. И мой язык опять не слушается меня.

– Мой милый друг, подойди ко мне.

Я обязан был совладать с собой и остаться на месте, во мне должна была остаться хотя бы капля достоинства, но как только зелёный взгляд теплеет, я послушно присаживаюсь рядом с тобой.

– Мой друг, – твоя рука покоилась в моей, и вся душа моя содрогалась от трепетного восхищения, но вдруг во мне появился страх огорчить тебя, – Мой милый друг, вчера я долго стояла возле реки одна. Она так благословенно журчала, так спокойно было сердце моё в это время! Исчезло всё житейское и видела я лишь голубое небо с белоснежными облаками, – ты ещё сильнее прежнего сжимаешь мою ладонь, но делаешь это с такой заботой, с таким волнением, словно держишь руку родного брата, – Меня часто печалит моё отражение. Я вижу всю мою ничтожность пред тобой, мой драгоценный друг. Знаю, что я не достойна даже просить тебя о чём-то, но чувствую, что конец мой близок.

Я видел, как глаза твои начинали блестеть, как в них набиралась горечь. Неужели можешь думать ты, что я так сильно тебя ненавижу, что я презираю тебя?

– Останься со мной. Я хочу видеть тебя в последние минуты своей жизни, хочу ощущать тепло твоих ладоней, мой друг.

– Мой ангел, разве не были мы счастливы? – ты удовлетворённо прикрываешь глаза, и голова твоя находит покой на моём плече, – Помнишь, как мы в ночные часы бродили по саду, вслушиваясь в шелест листьев, как улыбался я, когда ты говорила мне о звёздах, как смеялась ты, слушая про мои чудные сновидения?

– Как могу я забыть?

– Как внимала ты слова любви моей, краснела, прятала лицо, как подолгу гуляли по берегу моря, восхищаясь его красотой… как воспитывали мы нашего маленького ангела? Могли ли мы быть несчастны, когда она делала свои первые шаги, когда звонко смеялась, когда ленилась, отказывалась учиться?

И ты уснула на моём плече, возможно, в последний раз. Ты не слышала моих слов, не чувствовала, как заботливо я прижимал твоё тонкое тельце к себе, но я был рядом. Я был один на один с мыслью, что ты больше не проснёшься. И если этот миг будет последним моментом, когда я могу чувствовать твоё тепло, он навсегда останется в моей памяти. На твоей могиле не будет стоять камень: он слишком холодный для тебя. Я посажу на ней сирень.

Конец POV Джентиле

***

Как только Фролло упал на спину, его позвоночник словно молнией пронзила тугая боль. В глазах его темнело, а тело и вовсе отказывалось подчиняться. Подобной боли он не испытывал никогда в своей жизни, если место, в котором он находился, все ещё можно было назвать частью его существования. Всё его тело словно загорелось огнём, мышцами вдруг завладели судороги и он трясся, словно в агонии, чувствуя как тысячи игл бежали внутри по жилам, впиваясь в каждый миллиметр бледной кожи. От каждого вздоха перед глазами сгущалась темнота, но мужчина уже не чувствовал страх. Стоило ему лишь на мгновение прикрыть глаза, как он оказался среди колоколов, в убежище горбуна. Он вновь слышал всхлипы своего пасынка, вновь за стенами собора раздавались крики возмущённой толпы, вновь видел перед собой каменный потолок и вновь боль постепенно отступала, освобождая его тело. Судья устремил взгляд на тёмные, шероховатые камни, холод которых он сейчас прекрасно ощущал всем своим телом. С большим старанием мужчина пытался вспомнить, в который раз он падал с собора, но с каждым разом, вопреки известному выражению: «Человек привыкает ко всему», боль становилась всё невыносимее. Должно быть, всё началось с момента, когда судья принял решение вонзить кинжал в спину воспитанника. Клод не мог вспомнить в который раз говорил с Квазимодо, сжимая в ладони ручку лезвия, в который раз видел Эсмеральду, лежащую без сознания на руках горбуна. Количество повторений уже зашло далеко за простой счёт. Всё начиналось именно здесь, на этом каменном полу и заканчивалось падением с собора, несущим с собой невыразимую боль. Первое время он верил в то, что сам Господь дал ему второй шанс закончить начатое праведное дело. Но вскоре повторы стали ужасно раздражать судью, разжигая в нём ещё больший гнев, ведь чтобы он не делал, конец всегда был один.

И лишь сейчас, спустя столько лет, его пронзило воспоминание о собственной жестокости, об убийственной и неудержимой ярости. Клод твёрдо решил, что никакая сила больше не заставит его подняться на ноги, но дело было вовсе не в благородстве или благоразумие, ему просто не хотелось вновь терпеть поражение. Однако, как это часто бывает, данные самим себе обещания, очень быстро забываются.

Взгляд мужчины привлек странный предмет, лежащий не так далеко от одного из колоколов. Неизведанный объект хоть и был совсем небольшим, но издавал приятное свечение: вокруг него плясали синие огоньки и потрескивало бесчисленное множество ярких искорок.

Уже спустя несколько мгновений Клод держал в руке серебряное кольцо, которое, кажется, сам и швырнул в «Фа-диез» где-то на десятом повторе, когда обвинил во всём случившемся Элисон. Если бы она не ушла, всё могло сложиться по-другому. Он держал бы её близко к сердце, а она шептала бы ему самые сокровенные тайны, была бы целиком в его власти. Она могла бы кружиться босиком по зелёной траве в его саду и также заразительно смеяться, наполняя его душу благоговением. Фролло слишком часто вспоминал девушку, всё старался удержать её образ в памяти. Она нужна была ему сейчас.

Он медленно провёл ладонью по серебряному кольцу, бережно поглаживая кончиками пальцев прохладный металл.

– У вас кончики ушей покраснели.

В одно мгновение внутри судьи все сжалось, а сердце, казалось, рухнуло вниз, замерло, и застучало с новой силой. Это без всяких сомнений была Элисон. Она стояла по правую сторону от него и так по-детски улыбалась своей наивной улыбкой. И он ринулся к ней, совершенно не переживая о то, что она может подумать о нём, что кто-то сможет увидеть его таким беззащитным в объятиях юной девушки. Фролло прижимал к себе хрупкое девичье тельце, пытаясь надышаться запахом её волос. Он крепко обвил руками её талию, чувствуя, что вся жизнь его была в ней, что только она была нужна ему сейчас.

– Элли, моё сердце, боже…

– Замолчите же! – лицо аристократки в один момент изменилось, сморщилось и стало ужасно некрасивым. Она с силой стала отталкивать мужчину от себя.

– Ради Бога, Элли, успокойся, – бормотал он, ещё сильнее прежнего прижимая девушку к себе, – Боже правый! Элисон!

– Я не хочу видеть Вас! Я не хочу слышать Ваш голос!

Едва девушка успела договорить, как судья почувствовал резкую колющую боль в животе, что вынудила его отринуться от супруги. Он не желал верить глазам: девчонка стояла перед ним с зажатым в руках кинжалом и улыбалась безумной улыбкой. Клод пятился назад, инстинктивно прижимая ладонь к месту удара и ошеломлённо взирал на струйку крови, полившуюся из раны.

Он упал на пол, истекая кровью. Ему не оставалось ничего кроме того, как сидеть и ждать, когда тьма в очередной раз завладеет им и все начнётся сначала. Но кровь остановилась и в одно мгновение судья оказался в тёмном, полуподвальном помещении, единственным источником света в котором был какой-то странный стеклянный сосуд, закреплённый на потолке. Балансируя, Фролло предпринял попытку встать, но она оказалась напрасной. Только он приподнял туловище с помощью рук, как тут же рухнул обратно. Взгляд его приковала металлическая дверь, за которой раздались шаги, и мужчина уже действительно пожалел, что следующее видение его не имеет ничего общего с собором.

Дверь отворилась и в комнату вошли трое людей: впереди шла исхудалая женщина, облачённая в ветхие чёрные доспехи, а позади неё плелись двое весьма похожие друг на друга мужчины с чрезмерно весёлыми гримасами. Доспехи особы женского пола были настолько массивны, казалось, что ей не хватило бы сил даже сдвинуться с места, однако ловкие движения её говорили об обратном. Латный, тёмный воротник обрамлял и без того тонкую, бледную шею и иссушенное лицо. Несмотря на весьма приятную внешность, было в ней что-то отталкивающее.

Стоило ей только наклонить голову в сторону судьи, как два грузных мужчины, посмеиваясь, заломали ещё не успевшего прийти в себя судье руки и, подняв того на ноги, поспешно вывели из помещения. Клод испытал дежавю, оказавшись в длинном, тёмном коридоре со множеством комнат, похожих на пыточные.

– Чем чёрт не шутит, – протяжно прошипел высокий, широкоплечий мужчина, на руках которого красовались наручники.

– Виктор? – Фролло даже на мгновение замер, не желая поверить в происходящее, но его быстро привёл в чувства удар достаточно грубым кулаком по спине.

– Пошевеливайтесь!

– Что происходит?! – как можно более грозно заявил судья, пытаясь обратить внимание женщины, что поспешно шагала по коридору.

– Значит, ты недавно здесь, – лорд Бадлмер самодовольно ухмыльнулся, слегка ускорив свой шаг. Фролло же лишь недовольно хмыкнул, всем своим поведением, показывая, что не желает слышать от бывшего друга даже единого слова, – Серьезно? Я думал, что у тебя будет много вопросов к происходящему, а ты молчишь, как рыба.

– Что это за место? – немного пораздумав, произнёс Клод, покосившись на спутника.

– О, друг мой, – саркастично протянул мужчина, обнажив зубы, – Так ты действительно несведущ. Очень рад, что мне придётся рассказать тебе об этом. Мы в аду.

– Аду? – с тонких губ судьи сорвался смешок, – Ты меня за дурака держишь?

– Если у тебя есть какие-то другие объяснения происходящему, то я готов выслушать твои идеи. Я знаю… то, что ты увидел вовсе не похоже на демонов, горящие котлы и подобную ересь, но ты мёртв, мой друг. Мертвее всех мёртвых. И ты в аду.

– Должно быть, это ошибка…

– Все гораздо скучнее, потому что наказание у всех одинаковое: на повторе прокручивают плохие воспоминания, иногда немного играют с ними.

– Играют?

– Да, если будешь противиться своим истинным действиям в воспоминании, то помощники всячески изменяют его, провоцируют исход, похожий на изначальный результат. Они могут внедрять в память человек, ни разу не участвующих в них.

– Можно ли как-то вычислить эти махинации?

– Довольно просто: они повторяют лишь фразы, что однажды произнесли вам ещё при жизни. Стоит задать им вопрос, который никогда прежде не был упомянут и произойдёт сбой, либо речь их будет невнятной, не имеющей смысла.

– Куда нас ведут?

– На соединение трёх путей. Довольно интересное место. Как правило при смерти родственников или ближайшего окружения нас отводят туда, где над ними проводят суд. Опережая твой вопрос – нет, если душа человека отправляется в ад, то никто его здесь ждать не будет. Забавно, что мы встретились именно так. Почти на трёх путях… У тебя, кажется, кольцо светится.

– Верно, светится, – Клод хмурился, пытаясь хотя бы немного осознать происходящее. Всё это было похоже на один страшный сон, но ни в коем случае не на правду.

– Не думал, что ты найдёшь себе кого-то… хотел бы я посмотреть на неё.

Оставшийся путь они шли молча, даже не решаясь посмотреть друг на друга: одного мучало слишком большое количество вопросов, что завладели седой головой против воли обладателя, а другой – пытался представить жену бывшего друга. Клод всегда казался Виктору настолько нелюдимым, настолько незаинтересованным в девушках, что сейчас он и подумать о чём-то другом не смел.

– Виктор, – остановилась женщина, обратившись к одному из пленников, – По окончанию я буду ждать Вас здесь. Надеюсь, что ты проследишь за новичком, иначе знаешь, что ждёт тебя в противном случае, – она приподняла руку и как только пальцы её щелкнули, с запястий мужчины исчезли наручники. Хоть и движения её казались лёгкими, латная перчатка противно скрипела, подобно заржавевшей петле.

– Да, конечно, – взгляд лорда вдруг потускнел и оптимизм его в один миг улетучится, – Пойдём, Клод.

Мужчины устремились вверх по тёмным ступеням, однако они вовсе не спешили.

– Я не видел рядом с домой Элизабет, – несколько неуверенно начал Фролло, – Насколько мне известно, вы венчались и в загробном мире вы должны были…

– Она отказалась от меня ещё при жизни, – он сглотнул ком в горле, – Там, наверху, когда мы поднимемся, не стоит сразу вступать в диалог с умершим. Может плохо закончиться.

***

Клод замер, смотря на то, что происходило перед ним. Сердце его учащенно забилось, голова потяжелела, а душу угнетало жуткое чувство – смесь угрызения совести, тревоги и сожаления. Он стоял в тени ворот, ведущих в царство мёртвых, не решаясь сказать ни слова.

– Элли, моя бедная девочка, – Виктор совершенно позабыл о предупреждении, когда увидел дочь, но всё же остановился, заметив рядом с ней не менее знакомую фигуру.

Элисон стояла возле золотых ворот. По прежнему хрупкая, изящная в белоснежном платье, покрытом шёлковой сетью, которая кокетливо поблёскивала при дневном освещении. Она спокойно смотрела на писаря, держащего в руках золотое перо чудеснейшей птицы, и заботливо гладила ладонь Элизабет, лицо которой озаряла светлейшая улыбка. Аристократка наконец увидела мать, смогла прожить достойную жизнь и всё, что оставалось делать Фролло – просто наблюдать за её счастьем. Но радость за девушку навеяла ещё большую, почти невыносимую тоску. Было такое чувство, что он оказался в конце пути абсолютно один, оглянулся и осознал, что не знает куда и зачем шёл. И одна лишь мысль, что ему придётся смириться с правдой, печалила его пуще прежнего. Он даже не посмел покинуть тень, ведь он и стал ей – одиноким, беспричинно блуждающим образом.

– Я не вижу здесь никого больше, – растерянно произнёс Виктор, все же решившись вернуться на законное место, – Может, она ещё жива?

– Возможно, ты прав, – на выдохе произнёс судья и, сняв кольцо, спрятал его в ладони.

– Отец, – вдруг из ниоткуда появился Айзек, рука которого в одно мгновение оказалась на массивном плече лорда, хотя взгляд его остановился на вытянутой фигуре судьи, – Как будто бы и не умирал! Рад встрече, судья Фролло. Конечно, был бы гораздо счастливее, если увидел Вас при иных обстоятельствах, но кто знает?

Клод лишь молча кивнул, поджав и без того тонкие губы. Происходящее, мягко говоря, не вызывало у него положительных эмоций. Видимо, Господу с его замыслом было приятно ставить мужчину в неловкое положение, подготавливая его к ещё более тягостному моменту, возможность которого судья всячески отрицал, но в тоже время осознавал, что появление рядом голубоглазого предвещало неизбежное.

– Вы знакомы? – однако происходящее не переставало удивлять всесведущего в аду Виктора.

– Ещё как знакомы! – задорно произнёс Айзек, даже не дав шанса ответить судье, – Когда мы были вынуждены перебраться в Париж, он был единственным известным Хайвэлу французом, который помог нам обустроиться и наладить торговлю!

– Это правда?

Бадлмеру вдруг стало не по себе и им овладела безграничная благодарность, сменившаяся ещё большим чувством вины перед человеком, который когда-то был его другом, человеком, которого он когда-то предал. Ситуацию усугубляло красноречие лорда, которое по неизвестным ему причинам, решило отойти в самый дальний уголок его сознания.

– Я обещал, Виктор, и твоё дезертирство не отменило моего слова.

Чувству вины все же было суждено отойти назад после речи судьи. Виктор уже успел позабыть, по какой причине ссоры между ними двумя не являлись редкостью: седоволосый любил построить из себя влиятельную персону, важность которой была на голову выше короля, а лорд, в свою очередь, определял себя птицей не менее низкого полёта. И не усиделись бы они вдвоём на одном троне, если бы не имели общую цель.

– И наша очередь подошла, – на выдохе подытожил Айзек, заметив, как писарь махнул рукой, – Вы не идёте? – в голосе его звучало беспокойство, понять смысл которого судья не мог, – Она будет рада Вам.

И Фролло направился в сторону супруги, совершенно позабыв о беспокойстве, что ещё лишь минуту назад не желало покидать его. Мужчину абсолютно не интересовал пейзаж вокруг него, красоту которого не смог бы передать ни один художник. Он наблюдал за выражением девичьего лица, что уже совсем потеряло юность. Но даже возраст на фарфоровой коже казался таким очаровательным и морщинки лишь украшали это маленькое личико, делая его ещё более прекрасным. Мужчина никогда не смел забывать её, и женский образ всегда был у него перед глазами. Он так долго ждал этой встречи, что важность её стала пугающей и всё, что мог сделать судья – идти в её сторону, смотреть на милое, столь родное ему лицо, не позволяя себе проронить даже единое слово.

Он не знал, но Теа ждала его. Она заботливо гладила ладонь матери, но продолжала искать глазами его и от того уголки губ её не смели даже немного разойтись в стороны. Элисон ждала его, вспоминая данное им обещание. Ждала, как никогда прежде. И едва заметив мужчину, она, как безумная, бросилась к нему в объятья и застыла, не решаясь поверить в то, что это был действительно он. Аристократка не смогла сдержать улыбки, поскольку в памяти мгновенно вспыхнул эпизод многолетней давности, когда она в последний раз чувствовала тепло его тела, когда в последний раз засыпала на его плече.

– Клод… мой ангел, моё сердце, – как заворожённая бормотала девушка дрожащим от волнения голосом, – Я так боялась, Клод, так боялась, что больше не увижу Вас.

И как только родные руки легли на хрупкий стан, женское сердце готово было разорваться от сильного биения, и кровь пламенным потоком разливалась по телу с ещё большей силой и казалось, что она впервые чувствовала себя настолько живой.

– Тише, тише, – повторял мужчина, прижимая к себе хрупкое тельце, которое так доверчиво и нежно дрожало в его власти, – Всё хорошо, Элли, всё хорошо.

Пожалуй, Фролло и сам не знал, кого пытался успокоить. Он слишком сильно боялся, что девушка в одно мгновение растворится, как дым и вновь наступит темнота, которая вернёт его обратно в окружение колоколов собора. Но брюнетка всё ещё была рядом и сердце её отбивало чёткий ритм, который поспешно передавался в крепкую мужскую грудь. И все его ошибки, все сожаления, все страдания – всё обрело смысл, когда он вновь смог почувствовать аромат её кожи. Такой лёгкий, воздушный, нежный, пленяющий. Она пахла весной, дождём, жизнью. Мужчину переполняло такое блаженство, казалось, что он впервые за всё своё существование смог вздохнуть полной грудью. От того он и не чувствовал гневный взгляд Элизабет, которая, как казалось, была готова испепелить его прямо сейчас на глазах у сына, бывшего супруга и ангела.

– Я полагаю, что вам обоим есть что обсудить, – Айзек поспешно встал перед матерью, – Ведь так, отец?

– Разве должны мы чего-то ждать теперь? – радостно воскликнула Элисон.

Даже не позволив судье осознать происходящее, она взяла его за руку и поспешно направилась в сторону золотых ворот, ловко ступая на белоснежную лестницу, усеянную мягкими, перистыми облаками. Едва аристократка успела переступить порог рая, как Клод остановился и расслабил ладонь, позволяя тонким женским пальцам наслаждаться собственным холодом.

– Элисон, – с тонких губ сорвался прерывистый вздох, а глаза его закрылись, не желая видеть происходящее, – Я не могу, мне запрещено идти с тобой.

– Запрещено? – не в силах осознать сказанные мужчиной слова, повторила она, – Но Вы ведь обещали…

– Я никогда не отказывался от своих слов, но обещание, данное мной, уже не в моей власти, – кажется, язык совершенно не слушался Фролло. Судья впервые говорил настолько тихо, угрюмо повесив голову и не решаясь поднять глаза, – Нам придётся расстаться здесь.

– Должно быть, Вы шутите… верно, Вы шутите! – она даже попыталась засмеяться, но лишь сильнее прежнего затряслась, – Это шутка, ведь так? Я умоляю Вас, скажите, что это шутка! – растерянный взгляд пал на писаря, – Но я ведь могу пойти с ним? Я могу отказаться от рая? – старик несколько безразлично кивнул, даже не оторвав взгляд свой от грузной книги.

– Что? – тело мужчины вдруг напряглось, словно натянутая пружина, и глаза его заблестели таким привычным ему гневным блеском, – Даже не думай об этом!

– Почему? – брюнетка удивлённо захлопала глазами и по привычке впилась тонкими пальцами в бледную кожу, – Я не останусь здесь без Вас.

Он смотрел на неё, плотно сжимая кулаки. Она вновь упрямится, вновь слишком много думает о себе, вновь противится его решению, даже не стремясь понять, как тяжело ему даются слова. Теа уже не приближалась к судье. Но их по прежнему разделяла совсем незначительное расстояние в пару сантиметров. Фролло ощущал, как через этот крошечный промежуток до него доходит жар женского тела, и он ещё более шумно задышал, пытаясь заставить себя не преодолеть эту преграду.

– Элли, ты будешь там счастлива, – тихо произнёс Клод, – Тебе не стоит так смотреть на меня. Ты будешь счастлива за воротами, но ни коем образом ни со мной. Послушай, послушай, Элли, это твой шанс, слышишь? Это мой шанс сделать тебя счастливой.

– Нет! Вы бросаете меня, Вы отказываетесь от меня, как я когда-то отказалась от Вас! Нет… Нет… Нет! Почему Вы так поступаете?

– Боже правый! Я не отказываюсь от тебя! Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива! Позволь мне сделать хоть что-то хорошее за своё существование.

– Счастлива? Я не была счастлива при жизни! Не была счастлива, когда над моей головой светило солнце, когда в саду цвели цветы и пели птицы, когда море ударялось о скалы лишь для меня одной, стоявшей на берегу, когда все греховные страсти были у меня в руке, в моей власти, когда всю свою жизнь я не нуждалась ни в чём… так почему же я должна обрести счастье там, за золотыми воротами, где я никогда больше не увижу Вас? Я не смогла исполнить клятву свою при жизни и я хочу всем телом, всем сердцем, всей душой желаю стать истинной супругой, что разделит все несчастья с Вами!

Она была бледна и только губы её всё краснели, приобретая несколько кровавый оттенок, а широко распахнутые глаза смотрели на судью подавленным взглядом. По беленьким щекам её наконец побежали слёзы, которые она так старательно сдерживала весь свой монолог, задыхаясь от наполнявшей её шею горечи.

Большие зелёные глаза смотрели на Фролло с такой любовью и тоской, что он больше не мог мириться с пропастью между ними. Мужчина сделал шаг навстречу супруге, но в один миг она отступила назад. Второй, третий – настолько стремительно приближался он, что девушка уже просто не успевала противиться его воле. Судья вновь обвил руками женский стан и прижался щекой к её влажной от слёз щеке. Он недолго что-то жарко говорил ей на ухо, пока она наконец не продолжила:

– Боже! Да как же Вы не понимаете, что даже будучи самой несчастной с Вами, я буду счастливее всех живых! Я стою перед Вами в виде, в котором предстают лишь перед Богом. Вы можете увидеть, как чиста теперь моя душа, как небесна она! И я прошу Вас об одном слове, всего лишь об одном слове! Позвольте мне быть счастливой, позвольте быть с Вами, ибо только в Вас заключается моё счастье!

В эту минуту судья презирал себя. Он столь глубоко, столь отчаянно ненавидел себя, чувствую, как тонкие бледные пальчики зарываются в его волосах, как на его щеку вновь падает её горькая слеза. Фролло так сильно нуждался в ней все эти годы, он являлся единственным человеком, который мог утешить её сейчас, но лишь на краткий миг, держа её дрожащее тельце в своих объятьях. И она нужна была ему сейчас, когда весь его мир рушился, когда весь её мир затмился, но он не мог позволить ей пойти с ним. Он никогда бы не простил себя, если бы ей пришлось перенести ту боль, что испытывал он, будучи в камере.

– Клод, – как сладко звучало это имя, когда его произносила она, – Я люблю тебя.

– Ты упряма, как осёл, – хрипло заключил Фролло, прикоснувшись губами к тёплому женскому лбу.

– Правда? Угадаете в кого? – откликнулся Айзек, который уже на протяжении минут пяти стоял совсем близко к писарю, – Я, конечно, не настаиваю, но не могли бы вы немного поторопиться? Я обещал вернуться к третьей шахматной партии и хотел бы сдержать своё слово. Прошу прощения, – выдыхает он, схватившись за голову, – Полагаю, что должен был начать с совсем другого. Вас определили в чистилище, и мне выпала честь показать его вам. И не могли бы вы чуть быстрее решать? – жестом юноша указал на Виктора, который вёл чрезмерно пламенный диалог с Элизабет, от которого даже щёки писаря загорелись ярким пламенем, – Или можем подождать, когда они закончат и перейдут к вам…