Текст книги "Ведунья (СИ)"

Автор книги: Gusarova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Это я виновата, Чиж, – пролепетала Настя коту. – Я могла его спасти.

Спасти во второй раз. Полгода назад Кирилл уже побывал на волосок от смерти. Все случилось во время их очередного разлада. Затянувшаяся на неделю молчанка была прервана, как и сейчас, звонком Елены Васильевны. Кикус попал в реанимацию с обострением абстинентного синдрома¹. Тогда Настя впервые ощутила реальный страх потерять его навсегда. Она помчалась в больницу в полувменяемом состоянии и успокоилась только, увидев сквозь окошко реанимации, как лежащий белокурой башкой в сторону двери Кирилл почесал нос. Он остался жив. Потом Приблудова прописалась в больнице. Она ездила к Кириллу каждый день, помогала добраться до курилки, смеялась с ним и успокаивала. В отношениях их наметился второй конфетный период. Казалось, Кирилл преодолел проклятье «Клуба 27»², осознал губительность алкоголизма, и теперь все в их жизни станет солнечно. Как бы ни так. Он умер в двадцать восемь.

Есть не хотелось совершенно. Настя постаралась привести себя в порядок и поехала в Новые Камушки к Елене Васильевне. Она не знала, что скажет ей и как утешит. Да и какое тут, к чёрту, утешение? На каждое воспоминание о Кикусе нервная система выдавала новую порцию слез. Настя, конечно, тут же позвонила своим родителям, надеясь на поддержку с их стороны. Но мама, несмотря на сухо произнесенные соболезнования, с явным облегчением в голосе прибавила, что другого исхода для Пересветова не видела. И чтобы Настя не убивалась по мерзавцу, не стоившему ее мучений. А неунывающий папа и вовсе выдал:

– Помер Максим, и хер бы с ним! Положили его в гроб, да и мать его там...

Настя всхлипнула и, чтобы отвлечься, полезла за телефоном. На экране объявился Zорин. Естественно, с целью узнать про аватар.

«У тебя что, Хэллоуин наступил раньше на полтора месяца?»

Зорин со своим юмором, как не кто другой умел быть неуместен.

«Ага. Лошадь моя умерла, – напечатала Настя, подражая его тону и уже оттого чувствуя себя крайне глупо, – взаправду».

Но как еще сообщить Зорину о кончине Кирилла?

Тут же раздался вибровызов. Валера вызванивал ее по мессенждеру.

– Да ладно, – вместо приветствия прибитым голосом сказал он. – Прям совсем что ли?

Да, Зорин был в курсе событий полугодичной давности.

– Валер... – Настя хотела огрызнуться на него, но не смогла. Разрыдалась в трубку.

– Ой, – забормотал Зорин. – Ну, ты там, это, не плачь. Успокойся. – Он замолчал, слушая Настины всхлипы. – Ты как? Эм-м... Вечером свободна? У меня выходной. Хочешь, потусим?

Настя догадывалась, что от Валеры соболезнований не дождешься, но его предложение оказалось как нельзя кстати.

– Ага. Давай, – мотнула она головой. – В центре можем.

– Заметано, в семь на Колпаковке. Выпей чего-нибудь, я имел в виду, валерианки, можт?

– Выпью, – пискнула Настя. – Спасибо, Валер.

– Не кисни, – ощущалось, что Зорин никак не может подобрать нормальные слова утешения. – Пока.

– Пока.

Ехать знакомым маршрутом в Камушки было тяжело, но Настя велела себе держаться. Дом Пересветовых встретил ее все теми же пастельными тонами, скромным уютом и узором из крупных бутонов на обоях и занавесках, который так любила Елена Васильевна. Кирилл считал мать глупой и взбалмошной, и почему-то никогда не называл просто «мама». Обязательно «мама Лена». Полненькая и, несмотря на горе, свежая для своих лет женщина, открыла дверь, обняла крепко, будто хотела ухватиться за Настю, как за опору. Та в ответ сжала плечи Елены Васильевны, и так они стояли какое-то время, подпирая друг друга, похожие на два дерева, пошатнувшихся от бури, но не желающих упасть.

– Проходи, деточка, проходи...

Первое, на что Настя наткнулась в кухне – фотопортрет Кирилла с черной ленточкой сбоку. Да, она тоже считала эту фотографию лучшей. У Пересветова были черты лица древнего викинга, особая стать, особое природное благородство. Он быстро восстанавливался после запоев и в периоды трезвости был ослепителен. Так считали и Настя, и Елена Васильевна, и знакомые женщины. Пересветову передалась красота отца, тоже хронического алкоголика, давно умершего от цирроза.

– Бедный мой сыночек, – причитала женщина, – он же никому плохого не делал, только себе, Настенька, только себе.

– Да, – нашла силы сказать Настя, вспоминая и неоднократные попытки споить ее, систематическую кражу денег из куртки и то, как однажды Пересветов зажал Настю в этой самой кухне и ножом обкромсал длинные волосы за то, что та устроила ему скандал, грозясь найти кого попорядочнее. – Он был добрым человеком.

– Добрым! – охотно подхватила Елена Васильевна. – И беззащитным. Большим ребенком. Он ведь по-настоящему тебя любил, Настенька, просто не мог бросить пить.

– Он жаловался на здоровье? – решила задать Настя мучивший ее вопрос.

– Нет. Все внезапно случилось. Почти как тогда. Он упал – и всё. Я так жалею, что у вас ребёночка не получилось. Хоть мне была бы память о Кирюше. А что теперь?

Настя была категорически не согласна с желанием несчастной женщины дальше плодить алкоголиков, но молча закивала. Она размешивала сахар в чае, не выпуская из головы недавнюю встречу с Кириллом, его отчаянную просьбу и ужасное проклятье.

Чувство вины стягивало до рези в сердце, но теперь, действительно, исправить уже ничего было нельзя.

Комментарий к 4. Потеря Ужасно тяжелая глава! Жаль, что в той ситуации у меня не было Валеры... Я его придумала только теперь.

¹ – Абстинентный синдром – это комплекс физических и психических нарушений, возникающий у пациента с зависимостью от алкоголя после его отмены. Проще говоря, ломка.

² – клуб известных людей, по каким-либо причинам умерших в возрасте 27 лет. В него изначально входили рок-музыканты, а потом начали принимать и кинозвезд.

====== 5. Встреча ======

Валера опаздывал. Настя почему-то не сомневалась, что Зорин непунктуален настолько же, насколько ироничен и неряшлив, и её догадка подтвердилась. На экране мобильника виднелись цифры «19:22», связь не пахала, оставалось только ждать. Настя уже было решила, что её жестоко протроллили, но тут из перехода вынырнула знакомая сухощавая фигура и остановилась в центре вестибюля. Валера был недалеко, но Настю не замечал, и она сообразила, что половину от фирменного циничного прищура Зорина составляла близорукость. Она помахала рукой. Зорин, наконец, увидел ее, обрёл уверенность и приблизился. В черном пальто, намотанном на шею шарфе и потертых штиблетах он напоминал то ли поэта платинового века, то ли Шерлока из небезызвестного сериала.

– Прикинь, нашу ветку перекрыли! Мерзавцы! Пилят что-то там опять, хоть бы уже до магмы допилили и обратились в ничто. – Валера нервно покачивался на каблуках. Настя впервые видела его вне кафе, без униформы бариста и натянутой на бледное лицо важности. Он выглядел беспокойным и смущенным, но его магнетическая красота никуда не делась.

– Привет, – вздохнула Настя. – Тебе бы к окулисту, Зорин.

– Ха, – уничижительно усмехнулся Валера. – Не парься, я ослепнуть не успею. Не собираюсь становиться дедом! Куда пойдем?

– Да все равно, – Настя нахмурилась, дивясь пофигизму Валеры, особенно в свете последних событий.

– Тогда, можт, сразу в лав-отель?

– Для начала, на улицу! – Настя злобно толкнула его ладонью меж лопаток к выходу со станции.

Они выбрались из подземелья и побрели по бульвару. Настя понуро меряла шаги, а Валера косился на неё. Потом сказал:

– Ну, как тебе я?

– А? – Настя не ожидала такого вопроса.

– Я решил: спрашивать, как ты – бессмысленно, ясно, что хреново, поэтому спешу узнать, как тебе я, – объяснил Зорин.

– Нормально, – попыталась рассмеяться Настя и вместо этого заплакала.

Сегодняшний день и визит к Елене Васильевне лишил ее сил для контроля над собой. Валера остановился и вдруг обнял Настю – не страстно, не сочувственно, а как-то по-особому согревающе, будто большое тёплое одеяло.

– Это пройдет, – услышала Настя голос у виска. – Когда-нибудь пройдет. Просто знай.

– Не думаю, – шепнула Настя. – Я виновата, Валер. Очень виновата.

– Не понял. Ты ему подливала? – он повел соболиной бровью.

– Зорин! – шикнула Настя.

– Ну тогда при чем тут ты?

– Я в пятницу ему сказала, – захлюпала носом Приблудова, – твоими словами. Про дохлую лошадь. И чтоб он слез и шёл своей дорогой.

– А-а-а, – протянул Зорин. – Тогда это я виноват в его смерти. Но по чесноку, угрызений совести не испытываю.

– Валер... Он просил меня вернуться. Прям со слезами. Кирилл плакал, говорил, что ему страшно, а я его послала. И ушла.

– Роковая женщина, – рассудил Зорин и протянул Насте бумажную салфетку, пахнущую некогда съеденным пирожком. – Можно покурю?

– Ага, – Настя вытерла щеки.

Зорин достал нечто вроде авторучки, засунул туда маленькую сигаретку и пустил первую струйку дыма в вечереющее небо.

– Вайп что ли? – всхлипнула Настя.

– Система нагревания табака, – просветил Зорин. – «Айкос». Не такая вредная, как простой табак. Судя по аннотации. И пахнет жареным салом, вроде как покурил и поел заодно.

– Мажор, – заключила Настя.

Валера ослепительно улыбнулся.

– Нищебродствующий.

Настя про себя подумала, что это слово вряд ли получится записать транскрипцией на любом другом языке, кроме родного.

– Так вот, – вздохнул Зорин, глядя поверх деревьев, – если хочешь узнать моё мнение, то ты сделала для Кирюши всё, что могла. Мало кто потянул бы большее.

– Но я знаю кучу историй из журналов, когда жёны вытаскивали мужей-алкоголиков. Я верила, что у меня получится.

– Доверять прессе – последнее дело, – бросил Валера. – Я бы рассказал тебе, какую «кучу историй» с плачевным концом ты не знаешь. А при хроническом бухаче это почти каждый случай. Просто о них журналы не любят трындеть. Людям нужны истории спасения, а не падения. Это вечный хайп. Как вечный огонь на площади. Память о геройских подвигах во имя любви. А сколько павших, кто скажет? Я считаю, ты умница, что остановилась и не дала утянуть себя в ад. Ты же совсем молодая. Я не понимаю, чего ты тупила столько времени.

– Он любил меня, – припомнила слова мамы Лены Настя. – Единственный человек, любивший меня по-настоящему. Я никому теперь не нужна...

Валера нахмурился.

– Приблудова, стесняюсь спросить, что у тебя с самооценкой?

– Да ничего! – огрызнулась Настя. – Поживи двадцать два года с моей фамилией, я на тебя посмотрю!

– Ну, для вас-то, баб, это не проблема, – возразил он. – Выйдешь замуж, будешь Недоблудова. Или Переблудова.

Настя даже остановилась, исполнившись праведной злости.

– Зорин!!! Ты ж вроде утешать меня явился!

– Я утешаю, – Валера выбросил сигаретку в урну и подхватил Настю под локоть. – Хотя, хочешь, огорчу? Ты и Кирюше была не нужна. В качестве удобной подпорки – да. Как женщина – нет. И глупо считать иначе. Я заявляю с позиции наблюдателя, холодного и беспристрастного: нихрена он тебя не любил. Можт, он так думал, спору нет. Но любовью тут не пахло. Не обманывай себя, и ты тоже в курсе, что Кирюше с тобой тупо было удобно. Но «удобство» не синоним слова «комфорт». Одной любви недостаточно.

Настя шла рядом с Зориным и не понимала, откуда он понабрался рассудительности, и почему сам живет чёрти как. Но от его бесящих высокопарных заявлений становилось, как ни странно, легче.

– Зорин, ты влюблялся когда-нибудь? – тихо перебила его Настя.

– Сто раз, – тут же ответил он и встрепенулся: – Ой, да, сто один! Забыл посчитать. И влюблял в себя. Я тот еще змей, nasty.

– Это точно, – согласилась Приблудова. – Невозможно ядовитый змей.

– Зато пока еще живой, – с безграничной печалью в голосе сказал Валера.

И Насте вновь стало страшно. Она кинула взгляд на Зорина, он ободрительно улыбнулся. В гаснущем сумраке сентября его огромные светлые глаза казались демоническими. Да и в целом он смотрелся сошедшим со страниц Байрона мятежным духом. Насте вдруг очень захотелось снова обнять его, чтобы хотя бы убедиться в его словах, и она обхватила Валеру руками. Он засмеялся, снова – по-бесовски дразняще, заливисто, с вызовом.

– Не очкуй, Приблудова, «ещё не все погасли краски дня»! Я намерен долго действовать тебе на нервы. Я – твой персональный сорт геморроя!

Живой, теплый и бесящий.

– Спасибо, Валер. Спасибо, что ты есть.

– Не знаешь, за что благодаришь, простодушная.

Настя вспомнила еще кое-что.

– Зорин, а... ты веришь в проклятья?

Валера непонимающе вскинул брови:

– В проклятье быть твоим сортом геморроя? Конечно, верю!

Они загулялись до темноты, а потом пошли в кино. Зорин сходу брякнул, что «готов поспать в кинозале под любую бездарность», и Настя потащила его на фильм, который планировала посмотреть с Кириллом. Она знала, что Зорину не уперлось ни это кино, ни таскание по осенней Балясне, что ему завтра заступать на полуночное бдение в «Кофе Доке». Но Зорин был рядом, чтобы ей стало легче. Именно поэтому она позволила ему отрубиться в кресле и мирно просопеть все два с половиной часа показа.

====== 6. Прощание ======

Черные джинсы, черное пальто. Черные кроссовки. Если бы не светлые волосы, обрезанные в длинное каре, Настя могла бы сойти за гота. Или Зорина. Она с трудом заставила себя бросить взгляд на зеркало – выглядеть «сногшыбатылна» сегодня она не собиралась. И все же, могло бы быть и лучше. Вспухшее от рыданий лицо и красные белки глаз придавали ей сходство с пропитой алкоголичкой. Или вампиром-аллергиком. А еще, кажется, на стрессе она наела килограмм. Настя погладила на прощание Чижика и поехала на похороны.

Полуосвещенный церковный зал, запах формалина и ладана, открытый гроб, цветы и рядом с восковым, замершим Кириллом – его старая сломленная горем бабушка. Настя подошла, положила в ноги покойнику букет гвоздик. Она заставила себя мельком посмотреть в лицо Кириллу, и ее накрыла волна облегчения: гримеры сделали его совершенно непохожим на себя. Плюс церковь, белый костюм и вся шумиха. Кирилл никогда не скрывал своей приверженности язычеству и не любил официозов, одеваясь, как неформал двухтысячных. Но сегодняшний спектакль был не для почившего Пересветова, а для его родственников. Настя ощутила себя лишней на этом празднике смерти. Но не только из-за надругательства над телом бывшего. Среди знакомых и незнакомых лиц она видела несколько институтских. Елена Васильевна решила пригласить всех, кто так или иначе знал ее сына. В том числе поклонниц. Настя увидела как минимум троих, кто мог счесть ее виновной в гибели Кикуса. Они и смотрели на Приблудову с плохо скрываемым осуждением. Настя плотно сжала челюсти и решила терпеть до конца панихиды. По белесому профилю Пересветова скользнул солнечный луч.

Настя тут же вспомнила, что, когда год назад хоронили бабушку, ее лицо тоже озарилось светом. Она никогда бы не подумала, что в церкви могут использовать прожектор для спецэффектов, но откуда тогда берется этот вездесущий похоронный луч?

Это была первая потеря в ее жизни. Настя всегда чувствовала с бабушкой особую связь и внешне была очень похожа на нее – светлыми волосами, голубыми глазами, круглым лицом и веснушками. То есть, у бабушки к старости они превратились в пигментные пятна, но Настя видела её молодые фотографии – там точно были веснушки. Это бабушка раскармливала её на убой, а потом сама же обзывала «кубышкой» и «тютей». Бабушка поддерживала её страсть к живой природе и водила на цветковские пруды – смотреть всякую мелководную мелюзгу. Она подарила Насте первый аквариум с живородками, коридорасами и валлиснерией¹, а потом радовалась выбору профессии любимой внучкой, когда родители в один голос назвали аквариумистику ерундой и блажью. Зачем было учиться на ветеринара, чтобы говно за рыбами убирать?

Софья Михайловна Приблудова. Мама отца. Деда Настя не знала, равно как не знал и Петр Приблудов, которому досталась фамилия матери. Таких, как бабушка, теперь стало принято называть сильными женщинами, но во времена её молодости всем женщинам приходилось быть сильными. Революция, потом война. Бабушкиной маме удалось сберечь от новой власти в подвале чужого дома кое-какие вещи и книги. Сейчас они занимали полки в квартире, где обитала Приблудова-младшая. Удалось сохранить и настоящее фамильное сокровище. Ведь свое сокровище может быть у всех фамилий, пусть даже они и звучат так себе... Настя вышла из оцепенения, поняв, что отвлеченные воспоминания о бабушке помогли ей выстоять отпевание. Люди подходили прощаться с телом, Настя снова приблизилась ко гробу, легко коснулась края покрывала и сказала:

– Прощай, Кикус.

Она еще раз выразила соболезнования маме Лене и бабушке Кирилла, обещала им заехать на «девять дней», с тем и покинула церковь. Напиваться на поминках и слушать трындеж о том, каким прекрасным человеком был Кирилл и как рано ушел, Насте не хотелось. К тому же, её ждала работа. Она побрела от церкви прочь, когда поняла, что ее осторожно тянут сзади за рукав пальто. Настя обернулась и узнала Катю. Та дружила с ними в институте и была на курсе бойкой девицей.

– Насть, как ты? – спросила Катя.

– Нормально.

– А мы Кикусу с собой положили кропалик². В одну из роз заныкали. Чтоб ему там было чего пыхнуть на разок.

Настя улыбнулась.

– Хорошая идея. Ему понравится.

– Дурацкая церемония, да? Он сам на себя не похож, – Катя подхватила Настю под руку и потащила к метро. Та поняла, что во-первых, Катя на нее точно не злится, а во-вторых, лучше бы злилась, поскольку теперь придется слушать её всю дорогу из Камушек.

Дашка ждала на платформе в условленное время. Она сама вызвалась поработать с подругой вместе, благо они были коллегами по фирме. Настя любила Дашку за лёгкость характера и отзывчивость. Её всегда можно было попросить подменить, да и Настя в долгу не оставалась. Помимо аквариумистики, они проводили вместе много свободного времени: обсуждали в кафешках фильмы, покупали шмотки, катались на великах. А сегодня, как когда-то в прошлом – работали в паре. Дашка, как старший и более опытный товарищ, наставляла Настю. Пока та тёрла стенки аквариума, Дашка стригла траву. Она великолепно умела это делать, можно было сказать, что у нее лёгкая рука. Настя знала, теперь растения попрут, как бешеные. От Дашки веяло теплом и позитивом. Говорливая, рыжая, эмоциональная, Дашка умела отвлечь и увлечь. Насте иногда становилось завидно, что она не такая харизматичная, но Дашка была рождена восхищать – в этом сомневаться не приходилось.

– Подай нитку, – командовала Дашка. – Теперь пинцет. Не этот, длиннее. И нитриболл³. С тобой завтра-послезавтра поездить по точкам?

– Завтра давай, а в пятницу я сама уж, – рассудила Настя, памятуя, что по пятницам у Дашки загород в другом направлении от Гиблово.

– Хорошо. Держи куст. Я у тебя возьму мелких эхов⁴, а то они все равно не вырастут в тени.

– Да, Даш, бери всех деток.

– Что в выходные делать будешь? Закатим?

– Закатим, если погода не подведёт, – согласилась Настя.

Монотонное журчание воды успокаивало, растворяло печаль. Мимо глаз сновали живыми драгоценными камешками неоны, вишневые барбусы и тернеции, крупная креветка-фильтратор присела на лист эха и растопырила ножки, лакомясь вкусной взвесью, шипастый сомик-прилипала скоблил корягу. Покачивал веточками роголистник, коричневая криптокорина пускала корневища, блики ламп бежали по дну аквариума, как золотые нити. Работа всегда была лучшим средством от хандры, и Насте никогда не надоедало его принимать.

Комментарий к 6. Прощание Обещаю, стеклище почти кончилось, дальше будет страшна вырубай)))) ну, я попробую.

¹ живородящие карпозубые, проще говоря, гуппи; коридорас – иначе крапчатый сомик, мелкий сом; валлиснерия, валька – самая простая подводная трава.

² кропаль – нечто запрещенное. Стимулятор, короче, неважно какой.

³ – удобрение для водных растений в виде минерального шарика.

⁴ – эхинодорусы, эхи – большие водные кусты.

⁵ – криптокорина – коричневый куст. Неоны, тернеции – мелкие стайные рыбки.

====== 7. Баянов ======

– Ты трансляцию-то сегодня не смотрела, Настён? – с бухты-барахты огорошил Приблудову Серёга. Порой Насте казалось, что Баянов верит в её способность к телепатии – умению считывать недостающую информацию с подкорки собеседника – поэтому ей необязательно рассказывать всего.

– А? – Настя вынырнула из аквариума.

– Да трансляцию похорон Скопидомова по главному каналу. Четыре часа крутили, ты чо?

– Я работала, – оправдалась Настя и вытерла пот локтем. – Ничего себе, его проплатили!

– Да. Авторитетный человек был, – хохотнул Баянов и поболтал концом антенны в воде аквариума, дразня Аркашу. Аркаша приплыл и смотрел на охранника с явным гастрономическим интересом своими мечтательными красными глазами. – Но, как это? Богом отмеченный. Когда его отпевали, было видно, как по нему солнце пробежало. Красиво так.

– Пф-ф-ф, – фыркнула Настя. – Баянов, это прожетор, точно тебе говорю.

– Да? – обескураженно скривился Серёга. – А натурально смотрелось. Шоумены, ё-моё.

– Слушай, Серёга, – Настя застыла над стяжкой аквариума, – а что ты знаешь про ту бабку?

– Какую еще бабку?

– Да ту, блин, проклинательницу. Которая пророчит всякую хрень и исчезает.

– Я ж тебе раза три рассказывал! – надулся Серёга. – Не слушала, что ль?

– Забыла, расскажи еще, – схитрила Настя.

– А тебе зачем? – решил уточнить он.

– Интересно.

Зелёные глаза Баянова засияли. Пожалуй, впервые Настя готова была внимать ему с любопытством.

– Ха, это ж привидение местное, Насть. – принялся упоённо рассказывать Серёга. – Многие в нее верят. Докукин, вон, видел сам, говорит – как тебя сейчас. Такая небольшая бабка с клюкой и в сарафане, седая, патлатая. Местная-районная знаменитость. Никто не знает, откуда она взялась, только любит появляться там, где какая-то нездоровая движуха начинается, и разруливает по-своему. Скопидомова на тот свет спровадила. Ну, это недавнее. А был случай, хотели ручей Неприкаянный закопать в трубу. Так она появилась и брякнула главе района: «как ручью моему в трубе не течь, так тебе воли не видать, мордофиля¹!»

– И чо? – округлила глаза Настя. – Посадили его?

– Во-во! – помахал рацией Баянов. – Накрыли, пока он взятку брал в четыре ляма. А ручей остался, как был. Такие дела, Анастасия. Парк этот её, да и Гиблово, считай, тоже. А почему – никто не знает.

Настя ощутила суеверный страх. По Гиблово бродил призрак, отправивший на тот свет Кирилла. Настя глянула за большое витражное окно торгового центра – там стояла непроглядная темень. И по ней придется ехать домой. Ничего необычного, но все же...

Внезапный бросок из воды заставил Настю чуть не улететь вниз со стремянки. Серебристое тело рыбины взмыло вверх и насадилось ей на палец. Настя вскрикнула, Серёга бросился её ловить и успел задержать лестницу. На Настином пальце остались две ровные алые борозды. Это полуметровая аравана, приняв конечность за упавшее в воду насекомое, попыталась полакомиться ею.

– Белка, твою мать! – рассердилась Настя.

Аравана обиженно уплыла, чавкая усатым ртом.

– Мидию хочет, – рассмеялся Баянов. – Не покалечила?

– Поцарапала, – зажимая палец, буркнула Настя. – Нормально. Я виновата, что болтала в воде.

– Заканчивай своё гиблое дело и пойдём, я тебе зелёнкой помажу, – предложил Серёга.

– Пойдём, – согласилась Настя.

В каморке охраны Серёга чисто ради галочки повазюкал по крошечным ранкам антисептиком и налил Насте чаю.

– Устала? Ты сегодня прибитая какая-то, – заметил Баянов. – Как с креста снятая.

– Да так, – отмахнулась Настя. Доселе она не посвящала Серёгу в тайны личной жизни. – Фигня.

– Ты береги себя, Настён, – услышала она приглушённое и робкое. – У человека человек – самое ценное в жизни. А деньги эти, бизнесы, все так, пыль.

– Ага, – всхлипнула Настя. – Все говорят: береги себя, береги себя, а кто бы вызвался поберечь? Желающих нет.

– Ну зачем ты так, – Серёга придвинулся ближе и аккуратно коснулся пальцами Настиного запястья. – Не поверю, что у тебя нет парня. Ты ж красивая!

– Был, да сплыл, – Приблудова, как назло, снова прослезилась.

– Бросил? – осуждающе сдвинул белесые брови Серёга.

– Помер, – решила признаться Настя.

– Ох, соболезную, – Баянов изменился в лице и придвинулся ближе. – Молодой парень-то?

– Двадцать восемь.

– Погиб?

– От инсульта умер, – нехотя сообщила Приблудова.

– Жалко как. Хороший, наверное, был человек, – озадаченно потёр лоб Серёга. – На плохого б ты не согласилась.

– Не был он хорошим, – вдруг выплеснула правду Настя. – Сильно плохим тоже не был. Но я с ним замучилась, да и расстались мы – прилично уже прошло. Хотя и пытались наладить отношения пару раз, не выходило... Но все равно ужасно больно.

– Больно, конечно. Понимаю. – закивал Серёга. – У нас вот... в Картангаре тоже, помню. Прапор был. Дрючить любил за малейшее. Всех доставал. Все его ненавидели. Мы с Лёхой, сержантом моим, дружком, ему в ботинки колючки прятали – в пустыне их много росло, и такие они, знаешь – впиякаются, не вытащишь. Ругался он на нас, как чёрт! А потом его машина на мине подорвалась. Дорогу заминировали! По кускам разметало прапора. Так жалко было. Никто ему смерти не желал. Эх. А потом и Лёху моего снайпер снял. – Баянов вздохнул и сжал кулаки. – Из нас, девятерых срочников, домой шесть вернулось, один без ног, другой – седой, как дед. Вот...

Настя слушала его, обомлев. Оказывается, весельчак Серёга тоже многое от нее утаивал. Картангар был пару-тройку лет назад котлом ахтышской горячей точки. Да и до сих пор там было неспокойно. Мама Лена все боялась, что Кирилл угодит туда, и выдохнула, когда ему исполнилось двадцать восемь. А Баянов воевал и видел смерть. Лицом к лицу, взаправду.

– А ты, Серёж, – спросила Настя, – попадал под обстрелы?

– Бывало, – признался Баянов. – Но на мне ни царапинки. Как странно случается: вокруг гибнут люди, а тебя смерть словно не замечает? Как точно – нет тебя! Не знаю, для каких подвигов я уцелел. – Он помолчал и затем помотал головой. – Смотрю я на милитаристов наших, как они петушатся, диву даюсь. Кто там был, те помалкивают. Война – зло ужасное, Настён. Ничего в ней героического нету. Беда это. Для всех беда.

Серёга нахохлился и как будто обратился в камень: плотно сжатые губы, сплетённые в узел пальцы, поднятые плечи. Неподвижный, суровый взгляд человека, прошедшего через ад. Настя тоже замерла, прижав чашку к груди. Она не сомневалась, что Серёга сейчас крутит в памяти тяжелые моменты.

– Так вот ты почему в охрану пошел, – пробормотала она.

– Да. У нас смены – неделя через неделю, но я тут считай, что постоянно, сама видишь. Сложно сидеть без работы. Сразу картинки прошлого лезут, мать их. Всё, что там было. Многие наши не справились с мирной жизнью. Кто-то спился. Кто-то себя порешил. Кто – в дурку. Прошлое ты всегда с собой носишь. Но мне не мешает, знаешь. Уже не мешает. Что было, то было. Сейчас могу сказать: я отошёл, сто процентов. И рад, что не сломался. Что я – нормальный.

– Я тоже рада, – Настя ласково дотронулась до его плеча.

Серёга засветился и машинально придвинулся совсем плотно, так, что Приблудова аж физически почувствовала его влечение к ней. Ей стало неловко, но она не успела придумать, что лучше – отсесть или остаться на месте.

– Во угнездились, а? – в комнату, как вихрь, ворвался Докукин, испортив момент. – Баянов, ты в обход не хочешь пойти? А то барышня твоя домой не доберется! Метро скоро закроют!

– Точно же, – Серёга кинул взгляд на часы. – И не проводишь тебя, блин.

– Да я доберусь, не впервой, – отмахнулась Настя.

– Хочешь, такси вызову?

– Не, тут идти десять минут, – засобиралась Настя. – Не беспокойся, не пропаду!

Она торопливо зашагала к метро. До закрытия оставалось еще тридцать минут – как раз, чтобы доехать до пересадки и успеть на свою ветку. Погода всё-таки решила испортиться, и Насте в лицо брызгал мелкий дождик. Надо было взять зонт, но кто же знал? Вход станции «Гиблово» показался необычно пустынным. Двери закрыты, внутри – темно. Настя уперлась взглядом в табличку «Станция «Гиблово» закрыта на ремонт, приносим извинения, пользуйтесь станцией «Берзаринский парк».

Сердце рухнуло к пяткам, по телу прокатилась дрожь. Нет, Настя успела бы добежать и до соседней станции. Только кратчайший путь туда лежал через усадьбу.

Комментарий к 7. Баянов ¹ «мордофиля» – (устар.) «чванливый дурак»

====== 8. Старуха ======

– Ладно. Ну, чего бояться? Подумаешь, метро закрыли. В Балясне ж вечно копают, и копают, и копают. Все нормально. Ну, парк и парк. Я через него сто раз ходила. На сто первый тоже пройду, – стуча зубами не столько от сырости, сколько от боязни попасться призраку, беседовала сама с собой Приблудова, пока спешила к северному выходу. Почему бы не поговорить с умным человеком, если это он сам и есть?

– Обычный парк. Обычный вечер. Все обычное. Да и потом – я хорошая девушка, – зачем-то начала хвалить себя Настя. – Честная, порядочная, с ж/п, без в/п. С чего бы бабке меня проклинать? Пройду один разок парком, ничего не случится. Очень красивый парк.

«Очень красивый парк» впереди выставил пики черной ограды. Настя на секунду замерла, сжала в руке мобильник. Потом сделала музыку громче и решительно почесала вдоль главной аллеи. Дубы и клёны нависали над ней зловещими громадами, под ногами шуршали листья и мокрый гравий. Настя пребывала в крайнем напряжении. Порыв промозглого ветра в очередной раз стащил с её головы капюшон. Да и фиг с ним. Скорее, мимо особняка. Метро ждёт! А дома Чижик и «симсы». Настя ускорила шаг, почти переходя на бег. За деревьями замелькал бледный силуэт усадьбы.

– Ерунда какая. Тут не призраков надо бояться, а маньяков! – бурчала под нос Настя, едва обращая внимание на долбившую в наушниках музыку и очень чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. – Бывшая психбольница же. Вот маньяк тут прям был бы кстати. Самое время. И место.

Стало еще страшнее. Настя вспомнила, что для предотвращения встречи с маньяком в безлюдной местности рекомендуется выключить музыку. Она поставила плеер на паузу и прислушалась. Потом сняла промокшие наушники. После шума пиратской станции тишина парка показалась завораживающей. У Насти на миг перехватило дыхание, ноги сами собой остановились. Она напряженно и очарованно вслушивалась в лёгкий шепот дождя, стук опадающих желудей и переговор ледяной воды в Неприкаянном неподалеку. Ум начал успокаиваться, дыхание вышло наружу облачком пара. Ночной графский парк был прекрасен, чарующе прекрасен. Своим мрачным обаянием он напоминал Зорина. Настя перевела рассеянный взгляд на аллею позади себя и увидела, что она тут не одна. По дорожке в ее сторону двигался силуэт. Настя моментально подобралась, сердце замолотило бешеным темпом, ноги стали ватными. Темный силуэт приближался, тихо, размеренно, степенно. Настя выдохнула, сообразив, что женщина – а уже сейчас было видно, что фигура принадлежит пожилой женщине с тросточкой, тоже хочет попасть на метро, иначе зачем бы ей в ночи одной тут ошиваться? Настя повернулась спиной к незнакомке, нацепила наушники и устремилась вперед. Женщина шла очень тихо, перебирая тростью перед собой, наверное, была немощной или нездоровой, и догнать Настю никак не могла. Но руки Приблудовой помимо воли стали горячими от впрыснувшего в кровь адреналина.