Текст книги "Не то, что кажется (СИ)"
Автор книги: Grinfield
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Китнисс, быстрее, – вполголоса проговорила Крессида, которая спускалась передо мной. – Ты задерживаешь остальных.
Я помню решительное выражение лица этой смелой женщины, когда мы выбрались из тоннелей, её полную отдачу делу. Наверное, она сейчас также переполнена горькими воспоминаниями. Но сломлена ли она так же, как и я? Все мы не однажды смотрели в глаза смерти, считая, что нам остались считанные минуты, секунды. Это сближает.
– Да-да, я иду.
– Здесь по-прежнему работают безгласые? – спрашиваю у Тонни.
– Да. Кроме того, теперь их в разы больше, как и надсмотрщиков. Но мрут они намного быстрее, ведь после поражения восстания, по приказу Президента, их совершенно не жалеют. Больных и покалеченных просто уничтожают.
В очередной раз я ощутила мороз по коже.
– Я пойду впереди, – сказал Пит.
– Вот навигатор, – протянула ему свой планшет Лиза. – Светящиеся точки – это капсулы. Я взломала систему Отдела безопасности, так что мы идём по их карте, значит, сюрпризов быть не должно.
Пит, кивнув, взял устройство, и мы быстрым шагом двинулись вперёд.
Мы старались двигаться бесшумно. Мне и остальным девушкам пришлось снять обувь, потому что она была на высоких каблуках. В этих мерзких подземельях ноги скользили и мёрзли, поэтому пришлось опираться на парней. Гейл сам сообразил, что мне нужна помощь и подставил плечо, когда я поскользнулась.
– Осталось совсем немного, – тихо сказал Тонни, подбадривая сникшую Лизу.
– Но нам нужно поторопиться: скоро рейд охраны, – добавил Пит, и мы ускорили шаг.
Ещё немного тоннелями, потом вереница зловонных, скользких лестниц со скрипящими платформами, и вот Пит и Гейл, приложив немало усилий, отодвинули крышку люка, и солнечный свет упал мерцающим лучом вглубь этого ужасного места.
Один за другим мы выбрались наружу. Последним вылез Гейл, после чего крышка была водружена на прежнее место. Вокруг, везде, где может охватить человеческий взгляд, были зелёные поля и низкорослые кустарники с широкими, мясистыми листьями.
– Где мы? – изумлённо спрашиваю, оглядываясь вокруг.
– За чертой города, по идее, – отвечает Крессида. – Между Капитолием и Первым дистриктом существует пространство, именуемое «пустошью», протяжённостью примерно 12-15 миль.
Едва девушка успела закончить говорить, как раздался гул автомобиля, и из-за каменного выступа показалась машина, похожая на военный грузовик. На водительской двери и кузове красовался герб Панема. Я пожалела, что пришлось бросить лук в машине Тонни. Можно попробовать убежать. Если разделимся на несколько групп, возможно у кого-то будет шанс. Хотя, мой горький опыт показывает, что разделяться не стоит ни под каким предлогом.
Но тут я узнаю водителя. Через несколько секунд грузовик тормозит, подняв клубы пыли, водительская дверца хлопает, однако я уже несусь со всех ног вперёд.
– Хеймитч! – налетаю я на своего ментора, обхватив за шею.
Больше ничего не могу произнести. Радость от встречи заполняет меня до боли в груди.
– Никогда не мог подумать, что ты так рада будешь видеть меня, солнышко, – отшучивается мой наставник, неумело скрывая дрожь в голосе. Но тут сдаётся, крепко сжимает меня в объятиях и шепчет: – Китнисс, я так рад! Так рад снова увидеть тебя живой!
Далее он жмёт руки Гейлу и Финнику, приветствует Энни, Крессиду и рыжую стерву, представляется Тонни.
– Ты справился, парень, – тихо произносит ментор, хлопая по спине Пита.
– Ну ладно, – произносит Эбернети, возвращаясь к своей саркастической манере. – Пожевали сопли и хватит – пора в дорогу.
Ещё минут сорок мы трясёмся по бездорожью в крытом брезентом кузове грузовика. Пит сел в кабину рядом с Хеймитчем для обсуждения какого-то плана. Видимо, ни меня, ни кого-то либо ещё в это посвящать не собираются. По крайней мере, пока. Ненавижу секреты, но, возможно, пока это и к лучшему.
Я замечаю, что природа вокруг меняется. Кустарник постепенно переходит в невысокие деревья, а потом и в настоящий лес. Конечно, не такой, как в Двенадцатом, не глухой и непроходимый, но достаточно заросший, чтобы скрыть лагерь остатков повстанцев.
– Приехали, – командует Хеймитч, громко хлопая дверью кабины.
Один за другим все пассажиры спрыгивают с кузова. Перед нами разворачивается довольно непривычная картина: среди деревьев и высоких кустов близко друг к другу расположились серые палатки и шатры. Между ними снуют люди, чувствуется запах жареного мяса, недалеко струится дымок, теряясь между верхушками деревьев.
– Добро пожаловать в лагерь, – говорит старый ментор. – Ответственный за расселение покажет вам, какой из шатров можно занять.
Все медленно идут вперёд, смакуя аромат свободы. Пусть это не конец, пусть мы скрываемся и, как и прежде, ходим по лезвию ножа, но всё же…
– Теперь ты свободна, – тихо шепчет мне Пит, заправляя прядь волос за ухо.
Его прикосновение напоминает последний вечер перед казнью, когда я не боялась его рук, его голоса, когда вновь ощущала тот голод, что гложет изнутри, плавя внутренности и испепеляя кости.
Я хочу что-то сказать, ответить ему, но другая мысль завладевает мной. Почему только сейчас? Почему же я тянула с вопросом? Что боялась услышать?
– Где она? – дрожащим голосом спрашиваю Хеймитча, вцепляясь ногтями ему в рукав.
– Сама посмотри, – отвечает он улыбаясь.
– Китнисс! – кричит такой родной голос.
Я смотрю в направлении этого голоса, и, не отдавая себе отчёта, со всех ног бегу навстречу самому родному человеку в моей никчёмной жизни – свой сестре.
========== Лёд ==========
– Твои волосы стали длиннее, – воркует Прим, заплетая мне фирменную косу нашей матери.
– А твои ещё красивее, хоть ты их и подстригла, – отвечаю с улыбкой.
– Было жаль, – вздыхает сестра. – Но тут по-другому нельзя. С длинными волосами слишком много мороки. Но за твоими буду ухаживать я.
Соглашаюсь кивком. Впервые за столь долгое время, даже не могу сказать, за какое точно, я счастлива. По-настоящему. Мои друзья в безопасности, пусть и относительной. Моя Прим рядом – жива и здорова. Я даже пообещала себе, что крепко-крепко прижму к себе маму, когда она вернётся.
Прим сказала, что несколько человек, в числе которых наша мать и мама Гейла, пошли за нелегальной поставкой лекарств из Капитолия. Хеймитч объяснил, что в лагерь их привезти не могли: вдруг за ними бы увязался хвост, поэтому местом встречи определили заброшенный наблюдательный пункт в восьми милях к северу от лагеря. Вернуться все должны были к вечеру.
Меня немного расстроил тот факт, что я не смогу пока жить в одной палатке с сестрой, потому что она ночует с группой детей, которым нужен уход, а их родители погибли или пропали. Свободных палаток мало, поэтому мне придётся делить её с кем-то. Я решила, что спокойнее всего мне будет с Гейлом. Мы не раз ложились спать с ним на отцовские куртки в лесу, когда ждали, пока сети в озере наполнятся рыбой. Финику и Энни выделили отдельную палатку, Джоанна и Крессида тоже заняли одну, Тонни подселили к парню из Восьмого, который смог сбежать во время битвы на площади, а последние две разделили мы с Гейлом и Пит с рыжей. О последних двоих я стараюсь не думать изо всех сил. С одной стороны, всё, что происходило до момента, как мы прибыли в лагерь, мне кажется очень далёким и ненастоящим, но с другой стороны… Стоит мне прикрыть глаза и подумать о том, что я всё-таки выжила, несмотря ни на что, как мою память пронзает свист плети, зажатой в крепкой руке, затянутой в чёрную перчатку. А потом я вспоминаю тёплую влагу губ, покрывающих поцелуями мою шею, плечи, лицо.
Голова идёт кругом. Я не знаю, чего хочу: видеть его или забыть.
– Мне нужно уйти, Китнисс, – говорит Прим. – Я ненадолго. Некоторым малышам время принимать лекарства. Да и тебе лучше отдохнуть.
Соглашаюсь с ней, нехотя поднимаясь с травы, на которой мы расположились под сосной. Бреду в сторону палатки, которую выделили нам с Гейлом.
Лагерь достаточно большой. Думаю, тут не меньше пятидесяти, а то и шестидесяти палаток. Некоторые больше размером, в которых без труда разместятся человек пятнадцать-двадцать, а если поставить двухэтажные кровати, то и ещё больше, есть и совсем маленькие – одно-двухместные. В центре лагеря виднеется дымок, а лёгкий ветерок приносит умопомрачительный аромат жареного мяса. Одна из палаток имеет наклейку с надписью «Кухня», откуда доносится хорошо знакомый голос Сальной Сэй.
Конечно же, кто ещё может командовать на кухне лучше Салли.
Шагах в двадцати от моей палатки я увидела Пита. Он был один и стоял лицом к лесу, засунув руки в карманы брюк. Одет во всё чёрное, как и в Капитолии.
– Привет, – подхожу ближе. – Обустроился?
– Пытаюсь. А ты?
– Я ещё и не заходила в палатку. Была с Прим.
– Как она?
– Нормально. Вся в действии.
Пауза. Гнетущая и долгая. Губы сомкнуты – они молчат, но вот душа… Мечется и рвётся, но не может пробиться через это бетонное молчание. Что сказать? С чего начать строить, если разрушения столь сильны?
Внезапно затянувшееся молчание прерывается криком:
– Сюда!
Мы с Питом бежим на голос, как и большинство живущих в лагере. На окраине со стороны леса видны несколько человек. Их одежда грязная, кое-где оборвана или прожжена. Лица в крови.
К ним подбегают Гейл, Хеймитч и ещё какие-то люди, которых я не знаю.
– Китнисс, найди Прим, – говорит Пит, направляясь к группе прибывших.
Киваю и спешу на поиски сестры. Сперва я была уверена, что я должна позвать её для оказания медицинской помощи пострадавшим, но потом понимаю, что Пит просто отослал меня, ведь к раненым уже подбежали медики.
Возвращаюсь обратно, готовая высказать всё Питу, но вижу, что раненых уже увели, но Хеймитч остался.
– Китнисс, я жду тебя, – говорит он. Его тон насторожен, что не предвещает радости.
– Я слушаю, – подхожу ближе к ментору. – Может, ты мне объяснишь, почему Пит решил избавиться от меня, пока не увели раненых?
Я даже не сразу замечаю, как сжала кулаки в карманах брюк. Главное, сейчас не сорваться на Хеймитче.
– Послушай, – протягивает ментор, словно подбирая слова. – Это вернулась та группа, которая отправлялась за лекарствами. Они пересеклись с небольшим отрядом миротворцев, что патрулировали пересечённое пространство за городом. Завязался бой, наши едва унесли ноги. Но…
Эбернети отталкивается от дерева, на которое облокачивался, и подходит ко мне. Я словно слышу скрип в голове, будто все мои мыслительные процессы заржавели и отказываются работать. Я знала, что всё не может пройти гладко. Слишком уж удачно складывались обстоятельства, начиная ещё с побега. Я понятия не имею, что скажу Прим, а точнее, КАК я ей это скажу.
– Она погибла? – спрашиваю, но голос будто не мой.
Не могу сказать «мама», не могу произнести, потому что тогда это станет правдой. Она была там – моя мать, в этой группе, командированной за лекарствами. На них напали, вернулись выжившие, но её среди них я не видела. Как и Хейзел – мамы Гейла.
– Нет.
Ответ моего ментора сперва зажигает надежду, что мама жива, что я её увижу, что мне не придётся приводить в чувство Прим, но тут же понимаю, что она не вернулась по одной из двух причин: смерть или плен. А о плене в Капитолии я знаю не понаслышке. А тем более, что может ждать мать сбежавшей революционерки? Ответ один – ад.
– Китнисс, – продолжает Хеймитч, – ещё не всё потеряно. Обоз с пленными будут перевозить в Капитолий в течении нескольких часов, но проблема в том, что мы не знаем, как именно они будут ехать. Мы боимся потратить время на поиски и упустить их.
– Хорошие новости есть? – чувствую, что глаза начинает щипать.
Как бы я не относилась к матери последнее время, как бы не винила её в том, что она практически бросила нас с сестрой, когда погиб отец, я только сейчас поняла, что могу её потерять. Это ужасное, леденящее кровь чувство, от которого озноб бьёт по позвоночнику. Чувство бессилия и неизбежности потери близкого человека.
– Есть, мне кажется. Миссис Эвердин и миссис Хоторн попали в руки миротворцев, их не смогли отбить, но наши ребята умудрились прихватить с собой одного из солдат Сноу. Сейчас ему пытаются развязать язык. И чем быстрее он расколется, тем лучше.
– Ясно.
А потом начались долгие часы ожидания. Хотя нет. Это были минуты. Минуты, которые я скрывалась в чаще леса, надеясь не встретить Прим. Увидев меня, она всё поймёт по лицу.
Мама должна выжить. Должна. Я выжила ради неё и Прим. Она не может так поступить со мной – уйти снова. Всё будет просто: «языка» расколют и он выдаст маршрут перевозки. Повстанцы перехватят обоз и освободят мою мать и маму Гейла. Гейл! Каково ему? Для него мать была богиней, да и младшие теперь одни. Хороша же я подруга, раз забыла, что у нас с ним одно горе на двоих.
И как по волшебству, едва вспомнив о напарнике, я услышала его полный боли голос:
– Пожалуйста! Мы испробовали всё!
Выхожу из своего лесного укрытия и направляюсь туда, откуда слышна просьба. Возле крайней палатки, опёршись на дерево, стоит Пит. Руки скрещены на груди, лицо напряжено.
Гейл стоит напротив.
– Что здесь происходит? – вмешиваюсь в разговор.
Гейл, переглянувшись с Питом, тяжело вздыхает.
– Ну? – моё терпение на пределе.
– Миротворец, которого взяли, не колется. Мы испробовали всё, – отвечает Гейл с отчаянием в глазах. – Время уходит. Говорят, что в Капитолии есть особый вид кодировки солдат, и, не зная техники допроса, информацию не получить.
– Я всё ещё не понимаю, чего ты хочешь от Пита?
Гейл смотрит в сторону, словно противен сам себе, Пит устремил глаза в землю.
– Будучи правой рукой президента, я многому научился в подвалах Дворца. Гейл хочет, чтобы я помог получить информацию, – негромко произносит Пит.
До меня, наконец, доходит, чего Гейл требует от Пита. Пытки. Какие-то особые техники, которым научили Пита в Капитолии. Но я знаю, что это значит для Пита, как ему это ненавистно, как тяжело. Он ломает себя, уничтожает, выжигает изнутри.
– Нет! – говорю твёрдо. – Гейл, ты не можешь требовать от него этого.
– Китнисс, – говорит Гейл, и я чувствую, что он на грани срыва. – У них наши матери. Матери! Ты же знаешь, что их ждёт в Капитолии.
Сглатываю. Гейл прав. Но я не могу, просто не имею морального права просить Пита покалечить человека. Снова ради меня, снова ломая себя.
– Пит! – опять обращается Гейл к Мелларку. – Пожалуйста! Ты же можешь помочь! Хочешь, я стану на колени?
– Прекрати! – срываюсь на крик. – Прекрати сейчас же…
– Я сделаю это, – прерывает меня тихий голос.
– Пит, ты не… – пытаюсь что-то сказать.
– Я сказал, что сделаю. Мне нужно несколько игл и чаша с огнём.
Лёд в голосе. Решимость.
Только на секунду представив, для чего ему такой инвентарь, меня начинает тошнить, и всё, на что я способна, это плакать от бессилия, безнадёжности и боли, пытаясь прогнать вспышки перед глазами: огонь, брошь, боль…
Сквозь слёзы я вижу, как Пит с мертвенно-бледным лицом натягивает перчатки и берёт то, что ему принёс Гейл. Оба не смотрят на меня. Пит молча уходит в палатку, в которой держат пленника, и оттуда спустя несколько минут раздаётся леденящий душу крик.
Вместе с ним леденеет и моя душа. Снова я – причина того, что заставляет Пита переступать через себя. Ледяная корка становится толще, когда я представляю, через что он проходит, заставляя страдать этого человека. Как я смогу теперь смотреть на него? Стыд, страх, чувство опасности. От взгляда на его руки меня снова и снова будет бросать в дрожь.
Я продолжаю своё уединение в роще. Не могу и не хочу видеть Гейла. Сейчас ненавижу его, хоть и понимаю, что он прав. Что Пит – единственная надежда не опоздать и вернуть наших матерей.
Проходит несколько долгих минут. В палатке с пленником и палачом абсолютная тишина. Вот полог откидывается, и выходит Пит. В его лице ни кровинки, глаза словно остановились. На руках ни капли крови, но я вижу зажатую в ладони салфетку с бурыми пятнами. Гейл тут же подскакивает к нему. Пит что-то говорит, а потом уходит не прощаясь. Гейл быстро убегает в сторону штаба. Я понимаю, что Пит смог добыть информацию.
Я должна пойти к нему, попросить прощения, просто побыть рядом, но никак не могу себя заставить.
Вижу, как боевая группа выдвигается на операцию по спасению моей матери и Хейзел. Гейл среди них. Почему же я здесь? Но уже поздно.
Наконец, я решаюсь пойти к Питу, я должна. Выходя из чащи, немного приглаживаю волосы, вытираю слёзы. Обогнув крайние палатки, выхожу к той, где поселили Пита. Но, кажется, у него уже есть компания. Он и рыжая сидят на небольшом валуне спиной ко мне. Его поза расслабленная, даже понурая, а капитолийка что-то тихо говорит, чего я не слышу.
Наверное, ему легче с ней. Проще. Чувствую, что на душу ложится ещё несколько тонн свинца, а пропасть между нами становится шире.
Встряхиваю головой, надеясь, что вернётся прежняя злость. Но её нет. Есть только разочарование и боль.
– Прибыли! – слышу крик с другой стороны лагеря. – Все живы!
Мама! Все мысли вылетают и я бегу навстречу той, которую простила, думая лишь о том, как прижмусь к худому телу, поцелую посеребрённую горем голову и почувствую на щеке нежную ладонь. Как в детстве. А потом я обрету надежду, построю план действий и снова стану той, кого видел во мне мальчик-с-хлебом. Я расколю лёд страха, что зажал нас в свои безжалостные тиски.
========== Пит ==========
Весь вечер мы проводим с мамой и Прим. Просто сидим у костра. Прим щебечет, я и мама в основном молчим. Обиды забыты, ведь мы не знаем, увидим ли родных завтра, но по выработавшейся за годы привычке, я держусь с мамой сдержано. Её взгляд полон нежности. Думаю, она уже и не надеялась увидеть меня живой. Как и я её. Но не значит ли это, что жизнь может отнестись к тебе лучше, чем ты ждёшь от неё?
Мать и Прим говорят, что им пора отправляться к раненым для вечернего обхода или осмотра (я не особо вникала), а я решаю пройтись по лагерю, может, поищу Гейла и его семью.
Стемнело уже давно, думаю, через час-полтора будет уже полночь. Некоторые обитатели лагеря уже отправляются на ночлег, некоторые ещё сидят у костров, отгоняя назойливых насекомых. А мне даже приятно, что кусают обычные комары, а не генномодифицированные в Капитолии монстры.
Пробираюсь между групками у костров, некоторые замолкают при виде меня, некоторые приглашают в свой круг, а некоторые просто не придают значения. Тут каждый герой, кто смог выжить.
Такой вечер уже не первый. В лагере мы около пяти дней. Гейл и Пит постоянно торчат в штабе вместе с Хеймитчем и другими командирами повстанцев. Меня не трогают – я уже своё отыграла, поэтому я просто слоняюсь по лагерю, хожу на охоту поблизости и стараюсь провести как можно больше времени с Прим, когда она не занята в большой палатке с надписью «Госпиталь».
Гейл возвращается в палатку, когда я уже сплю, Пита почти не вижу, а рыжую несколько раз встречала в компании Брута и Крессиды. Капитолийцы держатся вместе.
Как я заметила, сегодня многие не в штабе. Гейл помогает Хейзел с младшими, что-то ремонтируя в их палатке, Хеймитч играет с Тонни и Джоанной в карты, надеясь проиграть, потому что проигравший пьёт рюмку какого-то смердящего пойла.
Возможно, Пит тоже свободен. Со дня прибытия в лагерь мы не перекинулись ни словом. Я должна поблагодарить его за всё, что он сделал для меня, стольким жертвуя.
Лиза и Пит сидят возле небольшого костра на поваленном дереве и что-то едят прямо из консервных банок. А ещё я вижу, как Пит смеётся. Смеётся! Заразительно, беззаботно, искренне. Не могу вспомнить, чтобы слышала такой его смех. Наверное, эта девушка действительно что-то значит для него.
Нерешительность поднимает свою голову, но я всё же пересиливаю себя и подхожу к ним. Смех тут же стихает, но на лице Пита продолжает играть добрая улыбка.
– Привет, Китнисс, – с набитым ртом говорит рыжая. – Хочешь?
Она протягивает мне начатую банку рыбных консервов, и я сдерживаю себя, приложив немалые усилия, чтобы не опрокинуть эту самую банку ей на голову. Томат на рыжих волосах был бы не сильно заметен, но вот запах бы пришёлся к месту.
– Откажусь, – выдавливаю из себя улыбку, но получается не очень. И тут же перевожу взгляд на Пита. – Мы можем поговорить? – замечаю заинтересованный взгляд капитолийки. – Наедине.
Пит выглядит заинтригованным, но броситься мне навстречу не спешит. Скорее даже медлит.
– Конечно, – отвечает он. – Но сперва я обещал зайти к Тонни, отдать одну вещицу. Подождёшь меня в палатке?
– Договорились.
Я разворачиваюсь и быстрым шагом иду прочь от веселящейся парочки.
Подхожу к палатке Пита и замираю. Что я там увижу? Одну постель на двоих? Любовное гнёздышко? В Капитолии Пит уверял меня, что между ним и рыжей не может быть ничего, кроме деловых отношений. Она оказывает ему услуги, он даёт ей то, что нужно. Но увидев их там, у костра, я стала сомневаться в этих их «деловых» отношениях. Я и раньше не видела в них ничего делового. Странные у Капитолия понятия об услугах и оплате. Но это Капитолий. Там продаётся и покупается всё и все.
Откидываю полог и с облегчением обнаруживаю две постели. Но это ведь тоже не показатель. Сразу можно различить, где чей угол. Вокруг спального мешка девушки разбросали различные технические штучки: планшеты, какие-то проводки, микросхемы, чипы и прочее, вокруг постели Пита всё более упорядоченно. Я бы даже сказала, что слишком. Раньше в его мастерской был столь сильный беспорядок, присущий лишь людям творческим, и меня удивляло, как же он так быстро находит среди этого всего какую-нибудь маленькую баночку с особым нужным цветом или кисть, или ещё что. Теперь же его вещи находятся в пугающем порядке. Это свидетельство того, как сильно изменил его Капитолий.
Присаживаюсь на край его спального мешка, рассматривая аккуратную стопку книг на небольшом самодельном столике. Особое внимание привлекает блокнот в чёрном переплёте. Наверное, это тот, что я нашла под половицами в его комнате во Дворце президента.
Меня раздирает любопытство и желание ещё раз туда заглянуть, но я понимаю, что Пит может зайти в любой момент. И тут до меня доходит, что я понятия не имею, что буду говорить ему. Это предложение поговорить вылетело совершенно спонтанно. Начинаю лихорадочно соображать, что же скажу ему, но мысли разбегаются, не желая становиться в ряд. Поэтому решаю отложить формирование мысли до самого разговора.
Время идёт, а Пита всё нет. Злость начинает закипать во мне. Неужели никак не может расстаться с рыжей? Или решил уделить немного времени приятельскому общению с Брутом. Он же знает, что я жду его. Скорее всего поэтому и не торопится.
Мой взгляд снова падает на чёрный блокнот. Что ж, я жду долго, нужно себя чем-то занять. Открыв обложку, я узнаю тот самый блокнот с рисунками Пита. Но, пролистав, вижу ещё и текст. Это его дневник. Мне снова становится не по себе, но отступать поздно. Я уже читаю первые строки.
«Сегодня я принял решение. Я смогу спасти её. Революция обречена: выбрано неподходящее время, но Китнисс я должен попытаться спасти. Иначе зачем я родился? Зачем столько перенёс, если не смогу спасти жизнь любимой девушки?»
Сердце начинает стучать быстрее. Слёзы вот-вот выступят. Не хватало ещё, чтобы Пит застал меня в таком состоянии. Но я понимаю, что оторваться уже не смогу.
«Я понимаю, через что мне придётся пройти. Забыть себя. Уничтожить. Стать кем-то другим, точнее чем-то. Стать таким, каким ОН хочет меня видеть – злом. Ему это нужно, чтобы причинить боль ей. Пусть Китнисс меня не любит, но её чувство долга настолько крепкое, что она будет страдать, если буду страдать я. Да и выбора у Президента нет, я – ближайший к Китнисс из тех, кто в его руках.
Доктор Пустус уже давно уговаривает меня на этот шаг, говорит, что не сможет вечно заменять яд на наркотик. Я должен проявить изменения в психике. Я начну с малого. И во время пыток я кричу то, чего бы никогда не произнёс: «Это ты во всём виновата. Я тебя ненавижу!»
Это приносит нужный эффект. Меня пару дней не трогают, видимо, оценивают результат.
Доктор Пустус принёс мне этот блокнот и карандаш, который я прячу в выемке под кроватью. Я буду записывать по возможности свои мысли, чувства, потому что не знаю, что станет со мной, когда я откажусь от своего «я», я должен иметь что-то, что сможет меня вернуть, какую-то моральную карту для обратной дороги.»
Вот зачем Пит завёл этот дневник, который мог раскрыть его замысел, рассекретить. Чтобы иметь надежду остаться самим собой.
Записи без дат, но я понимаю, что писал Пит не каждый день. Далее я уже просто не могу сдержать рыдания, когда он начинает сходить с ума, входя в роль. Сходить по-настоящему. Путается, где он, а где тот Пит, который нужен Президенту Сноу. Тогда то он и начал выводить это кровавое «Китнисс» на стенах камеры.
Строка за строкой повергает меня в шок. Его заставляют смотреть на казни и пытки, на кровь. Заставляют час за часом наблюдать за мучениями друзей. Далее я узнаю, что он знал о спасательной операции Тринадцатого, о которой ему сообщил доктор, но сам сделал так, чтобы его не смогли спасти. Я помню, как умирала моя душа – медленно и мучительно, когда мне сказали, что он мёртв, что его не смогли спасти. А оказывается, Пит сам этого не хотел, зная, что революции конец, как и мне. Вот снова момент выбора между мной и собой. Он мог бы быть свободен, но отказался. Ради меня.
«Сегодня суббота. Понедельника я страшусь, как никогда. Именно в понедельник меня заставят взять в руки орудие пыток. Я проявляю интерес и охоту к этому делу, но внутри меня всё просто стонет от страха и отвращения. Я не смогу. Это будет провал. Я даже не мог смотреть, когда отец освежёвывал белок, что приносила Китнисс с охоты. Я не такой как она, я слишком слаб.»
Я чувствую укол обиды от того, что Пит считает меня настолько чёрствой и жестокой.
«Сегодня ко мне в камеру впустили девушку, что должна была что-то сделать с камерами. Красивая капитолийка с длинными вьющимися волосами цвета охры, заплетёнными в странную витиеватую косу. На ней чёрная облегающая одежда и множество металлических украшений. Заклёпки не только на одежде, а и над обеими бровями, но я с удивлением отмечаю, что её это не портит.
– Здоров, парень, – говорит она.
– Привет.
– Я Лиззи. Можно сказать, я глаза Президента. Я немного поколдую над камерами, через которые он следит за тобой. А пока расслабься, я их отключила.
Проверка? Правда? Я сомневаюсь. Нужно не забывать, что это Капитолий. Но всё же что-то заставляет меня верить этой девушке.
– Ты не особо осторожна в выражениях. Хочешь посидеть по-соседству?
– Чихать я хотела на этого старого ублюдка, – отвечает Лиззи. – Я и так тут в ссылке. Хакнула комп одного чудика из его окружения, чтобы узнать и продать инфу о месте расположения следующей Арены, так меня и засадили на пару месяцев, а теперь вот из госбезопасности перевели сюда – следить, как стонут и отливают в чугунные толчки заключенные Его Величества. Теперь целый день пялюсь на камеры.»
Дальше Пит описывал, как рыжая приходила к нему ещё вечером, как она поняла, что пытать людей ему совершенно не хочется, не смотря на слухи о переметнувшемся Победителе.
«– Я же вижу, что у тебя поджилки трусятся, – сказала девушка мне. – Но по-другому никак. Сноу убьёт тебя, а потом и твою Сойку выпотрошит, ты же понимаешь, что революции кардык?
Она читает меня, как книгу. Надеюсь, другим это не под силу, но ей я верю.
– И что же мне делать?
– Ты должен научиться причинять боль. Я помогу тебе»
Я захлопываю блокнот, чувствую, как отвращение и омерзение поднимаются кверху. Не хочу, не могу читать дальше. Надеюсь, Пит не описывает, как именно она ему помогала. Хватит на сегодня. Описание их знакомства только разозлило меня. Вряд ли сейчас я смогу поблагодарить Пита за всё, что он сделал для меня. Только глупостей наговорю.
Решительно поднимаюсь, кладу блокнот обратно и откидываю полог палатки.
– Думал, не дождёшься.
Сталкиваюсь с Питом нос к носу. Надеюсь, он не слышал, как я швырнула блокнот.
Пячусь обратно в палатку, язык словно прилип к нёбу. Это чувство всё ещё накатывает, когда я вижу его.
– Прости, я немного задержался, – Пит бросает куртку на спальный мешок. – Китнисс, ты в порядке?
– В полном.
– Мама Гейла сварила ароматный чай из лесных трав в котелке. Я и тебе прихватил.
Пит протягивает мне медную кружку, над которой поднимается пар. Я принимаю, стараясь не коснуться его пальцев. Металл обжигает пальцы, но я терплю. Пит усаживается на постель, приглашая меня присесть рядом.
– Китнисс, ты хотела поговорить? – парень поднимает на меня глаза цвета неба. Его взгляд пронизывает меня, ожидая ответа.
– Да, – отвечаю.
Отступать некуда. Пусть будет тяжело и больно, но мы должны объясниться. Обо мне, о нём, о Лизе и о Гейле, о том, что было в Капитолии, и что нас ждёт здесь. Руки дрожат, несмотря на температуру кружки. Я сажусь прямо на пол палатки напротив Пита. Вдох. Выдох.
========== Поединок ==========
– Итак, – говорю, присаживаясь напротив Пита. – Ты должен мне всё рассказать.
– Конкретнее.
Не могу сидеть на месте. Встаю и начинаю нарезать микроскопические круги по ограниченному пространству палатки. Если быть точнее, то я просто топчусь на месте, переступая с ноги на ногу.
– Ты, Хеймитч и Гейл.
– Между нами ничего нет, – невинно говорит Пит, вскинув брови.
– Смешно.
Начинаю злиться. Даже не на него за глупую шутку, а скорее на себя за то, что говорить я начала совершенно не о том, о чём хотела.
– Пит, я не об этом. Вы что-то там планируете, решаете, делитесь со всеми, кроме меня. Это совершенно не справедливо.
Пит посерьёзнел. Озорное выражение исчезло с его лица.
– Китнисс, зачем тебе это? Тебе же и так досталось. Просто живи: общайся с сестрой, помогай матери, ходи на охоту. Ты же и сама понимаешь, что мы готовим новый бунт. Капитолий должен быть повержен, и он будет. Зачем тебе, столько пережившей, снова лезть в это?
– Знаешь, я слишком глубоко погрязла во всём этом, чтобы вот так просто взять и забыть.
Пит встал, запустив пальцы в волосы. Он делает так, когда чрезвычайно озабочен, когда принимает решение.
– Китнисс… – его взгляд, направленный на меня, совершенно иной, чем секунду назад. Словно без маски. Словно это тот же Пит, что я когда-то знала. – Я столько боролся, чтобы хоть как-то оградить тебя, защитить. Зачем ты снова впутываешься в это?
От этих слов, от этого взгляда внутри всё начало ныть, и я поймала себя на том, что смотрю на его губы. А он на мои.
Внезапно погас свет. Генераторы в лагере отключают в полночь. В руках я сжимала фонарик, которым светила, когда читала дневник Пита, но включить его не решилась. В тишине и полной темноте было слышно только наше дыхание. Мы оба замерли без движения, словно на краю пропасти, будто парализованные тишиной.
