Текст книги "Не то, что кажется (СИ)"
Автор книги: Grinfield
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
– Эй, ребята, может на улицу пойдёте поболтаете, а то я спать собралась, – послышался извне голос Лизы.
Я не знаю, что я почувствовала: облегчение или злость. Хотя, злость на рыжую я чувствовала просто «по умолчанию».
– Уже ухожу, – буркнула я, спешно пробираясь в темноте к выходу. – Хорошей вам ночи.
Свежий ночной воздух ударил в лицо, принеся осознание того, что только что могло случиться. Страшащее или желаемое?
Я хотела пройтись, освежить голову, но над лагерем повисла такая тьма, что даже мне стало страшно. Луна поскупилась на свой и без того призрачный свет, зайдя за плотный слой облаков. Ночной лес опасен, а среди палаток слоняться не хотелось. Что ж придётся идти спать. Наверное, Гейл уже лёг: ему рано вставать в штаб.
Пробравшись в свою палатку, я заметила, что Гейл не спит, а светит фонариком на какие-то записи.
– Привет, – буркнул он, подняв глаза. – Ты поздно. Я волновался.
– Не строй из себя строгого братца. Что изучаешь?
– Статистику первой волны революции.
– «Первой волны»? Вы так это называете? – стягиваю сапоги и куртку, сворачивая последнюю и укладывая под голову. – И что же ты прочёл? Сотни, тысячи погибших и раненых, казнённых? Просто цифры, Гейл, не несущие истинной картины ужаса и боли.
– Ты права, но нельзя одержать победу в малом размере, если не мыслить глобально, не видеть возможностей и не просчитывать ходов. А это цифры, Китнисс. Изучая их, я не забываю, почему я делаю то, что делаю и ради чего.
Я ложусь и просто отворачиваюсь к стене палатки. Мы с Гейлом понимаем друг друга без слов. Он видит, что я расстроена, но не спрашивает ничего, хотя и очень волнуется.
Я закрываю глаза и делаю вид, что сплю. Точнее, я на самом деле пытаюсь уснуть, но в голове крутятся термины, понятия, цифры… В Тринадцатом Альма Койн твердила, что в войне нужно быть бесстрастным, не обращать внимания на каждого отдельного человека. Но если мы не склонны обращать внимания на каждого отдельного человека, тогда нам и остаются лишь цифры: тысяча погибших, сто тысяч погибших, «число пострадавших может достигнуть миллиона». Но если у нас есть истории человеческих жизней, то статистика превращается в живых людей – но и это ложь, потому что люди продолжают страдать в таком множестве, что цифры ничего не выражают и не значат.
Я помню, как однажды набрела на старый двор в Шлаке. Его-то и двором последние лет пятнадцать назвать трудно было. Так, ветхая постройка, которая валилась при малейшем ветерке. Обычно там был слышен плач ребёнка, но в этот раз было тихо. Я заглянула за кривые палки, увитые каким-то сорняком, служившие забором, и увидела картину, навсегда отпечатавшуюся в моей голове. Прислонившись к крыльцу, полусидела женщина, её живот был вздут, её руки и ноги, похожие на сухие палочки, и закрытые навеки глаза облепили мухи. Смерть от голода. Страшная, неумолимая, гнусная смерть. Но ещё страшнее было видеть руку, обнимающую сухое тельце маленькой девочки. Как их зовут? Сколько им лет? Чего они боялись и о чём мечтали?
Статистика не имеет значения. Они лежали на раскалённой угольной пыли, словно нелепая, искорёженная пародия на человека.
Эти воспоминания не идут ни в какие сравнения со всеобъемлющими, всезнающими статистиками. Хватит чертить вокруг себя оградительные линии, создавать острова под названием «Просто оставьте меня в покое». У каждого в жизни есть цели и возможности.
Встаю с постели и сажусь рядом с Гейлом.
– Я так не могу. Не могу быть в стороне.
– Он отказал тебе?
– А ты?
– Слушай.
***
– Штурмом взять Капитолий нам не под силу, – говорит Гейл. – Думаю, в первый раз в этом все убедились. Действовать нужно небольшими диверсионными группами, подтачивая с каждым разом уверенность столичных жителей страхом.
– То есть, ты предлагаешь действовать как террористы? Взрывая торговые центры и вокзалы? – вступаю в спор. – А ты подумал, сколько невинных может пострадать или даже погибнуть? А если там будут дети?
– А сколько детей погибло на радость этим уродам на Голодных Играх, а, Сойка? – отвечает мне вопросом на вопрос Джоанна вместо Гейла.
Пит за всё время совещания ещё ни разу не вмешался в разговор. Он стоит, скрестив руки на груди, и переводит недовольный взгляд то на меня, то на Гейла. Ему явно не по душе, что я решила активно участвовать в новом восстании.
Вчера ночью Гейл мне всё подробно рассказал. Теперь, когда революция превратилась в призрак, когда основные лидеры были либо убиты в боях, либо казнены, остатки повстанцев решили не сдаваться, бороться до победы. Именно до победы, потому, что иначе и быть не может. А какое же моральное право уйти имею я? Не после того, что Капитолий сделал со мной, с Питом, и всеми теми, чьи жизни больше не будут прежними, да если бы и были, то всё же лучше борьба. Лучше умереть в бою, чем стоя на коленях просить подачку у Капитолия. Умереть в честном бою за правду, а не в попытке заработать на кусок хлеба, быть взорванным в шахте. В бою за свободу, а не за призрачную победу на Играх, убивая себе подобных.
По сути, никого из предыдущего командования не осталось. Повстанцев осталось около пяти сотен. В этом лагере примерно двести человек, остальные засели в Четвёртом и Восьмом Дистриктах. Как я поняла из объяснений Гейла, основного лидера нет, и все карты руководства остались в руках Пита, Хеймитча, Гейла и одного из советников Койн, а также Финника. Моя же роль понятна, но я больше не собираюсь быть лишь «картинкой».
Джоанну тоже посвятили во все подробности. Бити же практически не интересовался тактикой и стратегией. После разгрома остатков Тринадцатого, который устроили солдаты Сноу после нашего поражения в битве за Капитолий, Бити чудом спасся, но был настолько болен и истощён, что здоровье не выдержало, и у него случился инсульт. С помощью оставшихся в живых врачей, Бити удалось восстановиться почти полностью, но он стал намного быстрее уставать. Теперь у него был помощник. Рыжая с благоговением смотрит на своего кумира, славного Победителя-изобретателя.
Тонни Брут предпочёл в планирование не вмешиваться, хотя, как оказалось, имел таланты к работе с химикатами, что по мнению Гейла могло очень пригодиться.
Собрание проходит тяжело. Трудные решения трудно даются. С тем, что Капитолий напрямую не взять, особенно после недавних событий, после того, как охрана была укреплена, а по всему городу зарыты новые смертоносные капсулы, согласны все.
На протяжении всего совещания я чувствую тяжесть взгляда Пита. Я его не послушала, снова ввязалась в это. Но это мне решать, так что ему придётся смириться.
Так и не придя к конкретным решениям, мы переносим собрание на утро следующего дня, поставив перед каждым из нас определённые локальные задачи. Идея Хеймитча показать, что влюблённые из Двенадцатого снова вместе, меня просто взбесила, но остальные, в том числе и Гейл, пусть и нехотя, согласились, что с этого стоит начать информационную атаку. Пит был абсолютно беспристрастен. Такое ощущение, что сегодня, придя на собрание, он оставил в палатке все свои эмоции, возможно кроме немого осуждения.
Мне снова нужно готовиться к записи агитролика, но это будет позже, потому что Крессиде потребуется пара часов, чтобы детальнее разработать план. А пока я найду Прим.
– Если берёшь его вещи, хотя бы делай это незаметно, – слышу тихий шёпот рядом. – Пит всегда кладёт блокнот лицевой стороной вниз.
Рыжая заметила, что я читала дневник Пита. Надеюсь, ему она об этом не сказала.
– Не твоё собачье дело.
Мы выходим наружу, остальные расходятся по своим делам, но, кажется, наш разговор ещё не закончился.
– Я тоже так думала, – отвечает мне девушка. – Говорила себе, что он любит тебя, что ты достойна его любви, но ты даже не видишь той жертвы, что он принёс ради тебя.
– Я же сказала: это не твоё дело, – начинаю закипать, но рыжая будто не слышит.
– Ты отталкиваешь его раз за разом, причиняешь ему боль. А со мной он хотя бы забывается. Я больше не хочу быть просто средством, Сойка. Я буду бороться за него. Хотя, и бороться-то не с кем.
«Не обращать внимания на крыс». Папа всегда мне так говорил, когда я боялась шуршания в нашем погребе.
Но не в этот раз. Я делаю то, чего так давно желала моя душа. Злость достигает точки кипения, и я что есть силы толкаю девушку в грудь. Она отшатывается, полоснув ногтями мне по шее. Боль усиливает чувство ненависти, и я вспыхиваю, словно спичка.
Загораюсь, как кусок серы от искры.
Я умею драться. Меня этому обучали в Тренировочном центре, в Тринадцатом, да и Игры сделали своё. Но это не похоже на настоящую драку. Это самая настоящая девчачья потасовка. Сломанные ногти, вырванные волосы, расцарапанные лица. Вот рыжий клок застрял на моей пуговице.
Вокруг нас уже собралось немало народу. Краем глаза замечаю, как некогда враги – Брут и Мейсон, спорят об исходе боя. Не удивлюсь, если их спор финансово подкреплён. К ним присоединяется и Хеймитч.
Невнимательность сказывается, и я получаю меткий удар в челюсть. Губа расплющивается о зубы, и рот наполняется кровью. А удар у рыжей тот ещё.
Наконец, поваливаю её на землю, приложив все усилия, и когда мои пальцы смыкаются на её шее, говорю:
– Ты вроде любишь пожёстче, правда?
Когда собираюсь нанести последний удар, чтобы надолго испортить смазливую физиономию, меня внезапно отрывают от Лизы и от земли. Крепкие руки стискивают до боли, заставляя выдохнуть из лёгких весь воздух. Лишившись кислорода, я начинаю задыхаться, бросая все силы на то, чтобы сделать глоток воздуха, и на борьбу не остаётся сил.
Кольцо наконец ослабевает, но ровно настолько, сколько мне нужно для дыхания. Сердце колотится как бешеное, заставляя кровь стучать в висках. Я вижу, что рыжую тоже оттаскивают. С ней пытается справиться Гейл. Тут замечаю, что меня уносит Пит.
– Пусти, – хриплю, всё ещё не отдышавшись.
Но Пит молча заносит меня в санитарную палатку, где, наконец, отпускает, вынуждая сесть на стул.
Он не говорит ни слова, лишь смотрит на меня. И под его взглядом я понимаю, что выгляжу ужасно глупо. Какая же я дура, что позволила ревности взять верх. Знаю, что на меня совсем не похоже, но мне стыдно, и я опускаю глаза в пол под этим полным укора взглядом.
– Видок не очень, – констатирует Пит, и я слышу скрытую улыбку в его голосе.
– Я… – пытаюсь придумать жалкое оправдание своему поведению.
– Не надо. Не объясняй, – Пит разрывает упаковку ваты. – Иногда мы просто делаем то, что делаем.
Смочив вату едкой жидкостью, Пит прикладывает её к моей разбитой губе. Жжёт. Но ещё более жжёт его ладонь, поддерживающая мой подбородок. Я закрываю глаза, когда чувствую, как его большой палец касается моих губ. Просто так или оценивает повреждения? Сейчас мне всё равно. Я просто наслаждаюсь ощущениями.
========== Лес ==========
– Миссис Эвердин дала задание приготовить индивидуальные перевязочные наборы. Так будет легче оказывать медицинскую помощь раненым в полевых условиях, – объявила Джоанна, ворвавшись в палатку без стука. – И вы, ребята, мне в этом поможете, раз уж вам нечем заняться.
– Это почему нам нечем заняться? – возражаю Джоанне, отводя глаза от Пита.
– Потому, что с такой разукрашенной рожей не стоит сниматься в агитроликах. Вот и будете тут со мной.
Джоанна права. Я совершенно не подумала, что своим поступком сорвала план информационной атаки. Конечно, возможности капитолийской косметики велики, но не безграничны. Разбитую, опухшую губу вряд ли скроешь помадой и пудрой.
Пит помог Джо вытащить на свободное пространство большую сумку с перевязочными материалами, которые нам предстояло рассортировать. Два шарика ваты, бинт, отмотанный до локтя трижды, маленькая бобинка клейкой ленты – каждый набор в отдельный маленький полиэтиленовый пакетик, далее заклеить липкой лентой. Такой набор предстояло положить в сумку каждому солдату-повстанцу.
Шуршание и дыхание – вот все звуки, которые слышны в санитарной палатке последние десять минут.
– Что-то тут всё очень запущено, ребята, – констатирует Джоанна.
Я напрягаюсь. Только её шуточек не хватало.
– А что предлагаешь? Затянуть строевую? – огрызаюсь.
– Слушай, я тебе не рыжий электроник, могу и сдачи дать, так что не ершись, Китнисс. И вообще, может вам, ребята, хватит уже бегать друг от друга?
– Джоанна, это не твоё дело, – отвечаю, слишком резко разрывая упаковку с ватой, отчего её мотки раскатываются по полу. – К тому же, у Пита уже есть девушка.
– Правда? – Пит вскидывает брови.
– А разве вас с Лизой не нужно поздравлять?
– Вот же занесло меня, – стонет Мейсон.
– А вас с Гейлом? – моим же тоном отвечает Пит.
– Вот дерьмо, – снова выругалась Джоанна.
Ситуация неприятная. Разговор, что должен был состояться тет-а-тет, разворачивается при Джоанне Мейсон. Самое неудачное из обстоятельств, но что случилось, то случилось.
– Ты прекрасно знаешь, что мы с Гейлом просто друзья.
Руки не слушаются, надеюсь, те индивидуальные перевязочные пакеты никому не попадутся, иначе клочья ваты и порванные бинты не особо помогут при ранениях.
– И вообще, – продолжаю, но с языка срывается то, что надиктовано злостью, – какое твоё дело? Меня спасать больше не нужно, ты, наконец, можешь быть свободен и вздохнуть свободно.
– Китнисс, – вмешивается Джоанна, – хватит нести чушь. Весь лагерь ждёт, когда вы уже перебеситесь. Отталкиваете друг друга, но ты, видимо, забыла, как лежала в кладовой в Тринадцатом без еды и воды, прогоняя любого, кто приходил к тебе? Забыла, как перерезала вены, когда узнала, что Пит мёртв? Если бы не Прим тогда…
– Заткнись! – вскакиваю на ноги. – Кто давал тебе право говорить об этом?!
Чувствую, как слёзы начинают застилать глаза. Сквозь пелену замечаю Пита, что ошарашенно смотрит то на Джоанну, то на меня.
– Что?! – срываюсь на нём. – Ты думал, я из камня? Думал, я не умею любить? Что мне это не дано?
Прежде, чем кто-то из них успевает сделать хоть движение, я вылетаю из палатки и без оглядки бегу в лес. Лука у меня с собой нет, но на поясе привязан нож, этого хватит хотя бы для защиты, если понадобится.
Весь день я брожу по лесу, впервые показав ему свою слабость – слёзы. Но он мой друг, поймёт. Или же прикончит меня, если пожелает, использовав яд змеи, зубы волка или когти медведя. Но лес не предаёт, он верен друзьям.
Я понимаю, что за время, проведённое взаперти в Капитолии, неимоверно соскучилась по стрекоту насекомых, по шуршанию листвы, по тихому треску сухих веток под ногами. Но больше всего мне не хватало запаха леса. Тут на ум приходит Гейл, от которого часто пахло ягодами и свежей листвой. Мой друг. Как бы было просто и легко, если бы я любила его той любовью, что и он меня. Если бы наши чувства были взаимными. Нам даже не нужны слова. Но жизнь распорядилась иначе. Как бы я не запирала эти мысли внутри за дубовыми дверьми и семью печатями, я давно признала, что люблю Пита. Люблю его тяжёлой, полной тёмных воспоминаний боли любовью. Я даже не могу ответить, страшусь ли я его прикосновений или желаю. Хочу ли снова почувствовать влажные полные губы на своей коже? Сильные пальцы в своих волосах? Горячее дыхание на своей груди? Определённо. Но я не уверена, что это возможно.
Пит изменился. На Игры мы оба шли детьми, просто несчастными, проклятыми судьбой детьми. Но сейчас каждый из нас вырос. Чему Пита научила жизнь в Капитолии? Что дала ему Лиза? Как это изменило его? Возможно, он сам ещё не понял разницы. Возможно, парень, писавший дневник, исчез навсегда.
Солнце уже скрылось за горизонтом, значит, скоро станет совсем темно. Пора возвращаться. Наверное, я выгляжу как маленькая девочка с растёртыми грязными руками по щекам слезами.
Умываюсь в небольшом ручейке, приглаживаю волосы кое-как руками и иду в сторону лагеря. Вот за деревьями маячат уже первые палатки. Вообще-то лес обступает лагерь со всех сторон, место выбрано очень удачно. Большая поляна с редкими молодыми деревцами дала пристанище повстанцам, скрыв нас со всех сторон густыми зарослями леса.
Слышно какой-то шорох и шум приглушённых голосов. Замираю и прислушиваюсь. Слух для охотника одно из важнейших чувств. Слушать и слышать – разные вещи. Природа всегда предупреждает об опасности, главное научиться понимать её сигналы. Как бы тихо Вы ни вели себя в засаде, хороший охотник или следопыт всегда поймёт, что Вы неподалёку, потому, что если Вы затаились и выжидаете абсолютно бесшумно, то птицы будут молчать, и это Вас выдаст. Папа учил меня этому, когда был жив. Его уроки выживания в лесу я запомнила, как свои пять пальцев.
Между ветвями маячат рыжая копна и силуэт в чёрном. Лиза и Пит. Отлично, только напороться на них мне не хватало.
– Зачем ты это сделала? – негодует Пит. – Лиз, только не спорь, я ведь понимаю, что это ты зацепила Китнисс.
– А что мне было делать? – девушка «становится в позу». – Дело не сдвигается с мёртвой точки совершенно, Пит, ты меня ещё благодарить будешь.
– Я же предупредил, чтобы ты не лезла в это.
– Прости.
Моих сил нет больше слушать этот спор. Пит зол, что Лиза зацепила меня, вероятно, он хотел держать их отношения в тайне. Но зачем?
За мыслями я уже не замечаю, что иду куда попало, наступая на хрустящие ветки, не откидывая хлещущие по лицу широкие листья. Снова слёзы. Снова обида. Ещё и придётся опять играть на камеры в любовь.
Я уже не разбираю дороги, просто прорываюсь сквозь заросли, обдирая руки и ноги. Внезапно налетаю на Пита. Вот такую он точно не должен был меня видеть: растрёпанную, заплаканную. Не хочу ни о чём говорить. Пытаюсь обойти его, чтобы идти дальше, хочу вернуться к себе в палатку и быть там в одиночестве до окончания времён. Но Пит заслоняет мне путь. Шаг в сторону – снова блок. Я просто оттолкну его и пройду. Упираюсь ему в грудь, но сил нет. Я просто оседаю на землю, заходясь в рыданиях. Пит обнимает меня, нежно прижимая к себе, гладит мои волосы, целует ладони.
Чувство времени исчезло, мои рыдания стихли, а слёзы высохли, но никто из нас не шевельнулся и не произнёс ни слова. Казалось, что если я сделаю хоть движение, мираж растает, и я окажусь в одиночестве на сырой земле, замерзающая и дрожащая в сгущающихся сумерках в лесу.
Первым подал признаки жизни Пит, значит, он настоящий. Он встал и поднял меня на руки. Я не спрашиваю, куда он несёт меня и почему не даёт идти самой. Это неважно. Пусть просто касается меня, пусть будет рядом.
Лес уже начинает погружаться во тьму, я чувствую тревогу, но молчу. Через несколько минут Пит выносит меня на крохотную полянку, которую я не встречала ещё в окрестностях лагеря. Он опускает меня на плотный ковёр из травы и опавших раньше времени листьев. Ни слова, ни звука. Мы просто молчим.
Я закрываю глаза, когда чувствую его губы на своих. Нежный, лёгкий поцелуй быстро крепчает, как январский мороз, заставляя дрожь проноситься по всему телу. Вот так, одним поцелуем, Пит заставляет оживать моё тело клетка за клеткой. Сумерки опускаются на поляну, придавая всему фантастический вид. За нами наблюдают десятки глаз лесных обитателей, но в то же время мы только вдвоём. Без камер, без принуждения. Руки, принесшие мне столько боли, теперь дарят наслаждение. Лёгкие касания вызывают отклик моей кожи, заставляя покрываться её мурашками. Или это вечерняя прохлада леса. Я не различаю.
Где-то в глубине сознания бьётся мысль: «Касался ли он так её? Целовал ли так её губы?»
Я гоню прочь сомнения, помогая Питу избавиться от одежды, как помог он мне. Теперь нашим губам и языкам доступно больше, нежели глазам. И до сих пор ни слова, ни звука.
Пит избавляет меня от остатков одежды, и я чувствую, как сухая трава щекочет обнажённую спину. Его пальцы проходятся по моим бёдрам. Это ново для меня. Нежность нова.
Но что такое нежность, я понимаю, когда тёплые пальцы начинают ласкать меня. Сначала легко, потом более настойчиво, вызывая волны неведомого доселе удовольствия.
Я распахиваю глаза в почти тёмное небо, когда смелые руки исследуют дальше, проверяя, насколько тесным будет путь.
Сейчас почему-то я думаю о том голоде, что впервые почувствовала в пещере на семьдесят четвёртых Играх. Вот к чему ведут те слабые, далёкие ощущения, едва заметные трепетания где-то ниже желудка.
И снова Пит приносит мне боль. Острую, тягучую, но столь желанную. Будто в другом измерении я слышу хруст сломанного хвороста, с трудом понимая, что слишком сильно сжала то, что попало в ладони.
Медленные, плавные движения Пита заставляют небо, с пробивающимися через густую синь вечера звёздами, ритмично раскачиваться над нами. Закрываю глаза. Ещё больно. Но это чувство заставляет жить, заставляет неметь пальцы ног и рук, пока не выливается в нечто незабываемое, нечто мягкое, но вязкое, и столь приятное, что просто не хочется ни о чём думать.
Небо стало совершенно тёмным с яркими точками звёзд. Луны не видно на участке, что открывается нам из-за деревьев. Мы лежим бесконечно долго, приводя в порядок дыхание и мысли. Я переворачиваюсь на бок и кладу голову Питу на грудь.
– В твоих волосах листьев больше, чем на деревьях, – слышу первые слова от него.
– Мы же в лесу, – отвечаю немного охрипшим от молчания голосом. – Кстати, ты же понимаешь, что в ночном лесу опасно. Мы можем и не найти дорогу в лагерь.
– Ты же гениальная охотница. Я думал, ты нас выведешь.
– Так ты всё это планировал? – улыбаюсь, заглядывая в глаза любимому.
– Конечно, – усмехается он.
– Надеюсь, ты хоть фонарик взял?
Пит делает виноватый вид, явно говорящий, что нет. А потом целует меня, снова затягивая в водоворот ощущений.
– Нельзя, – шепчет он мне в губы, – тебе будет слишком больно.
Стон разочарования срывается с моих губ. Но, думаю, он прав.
– Что дальше? – срывается вопрос, пульсирующий всё это время на задворках сознания.
– А что дальше? – Пит продолжает перебирать мои волосы, вытягивая из них запутавшиеся сухие листья и веточки.
– Я, ты… Лиза.
– Лиза будет счастлива, она просто дождаться не может, когда я заберу из нашей с ней палатки свои пожитки, чтобы туда мог заселиться её новый парень.
Я приподнимаюсь на локте, удивлённо уставившись на Пита. Картина начинает складываться, и я чувствую себя полной дурой.
– Её новый парень?
– Ну да, – ровным тоном отвечает Пит. – Она вроде влюбилась, говорит, даже способна отказаться от своих пристрастий.
Сажусь, обнимая свои коленки, злость и ненависть к этой девушке начинает таять, как снег весной.
– Так эту драку она затеяла…
– Чтобы спровоцировать тебя на более решительные действия в отношении меня. Я же думал, что ты и видеть меня не хочешь, а Лиза твердила обратное, да и ей хотелось, чтобы я быстрее съехал.
– И где же ты теперь будешь жить? – с деланным удивлением смотрю на Пита.
– Ну, надеялся, ты приютишь, – улыбается парень.
– А Гейл?
– Подвинется.
Наш разговор Пит прерывает очередным поцелуем – нежным, мягким, чарующим. В груди с каждой секундой разрастается странное чувство, оно давит, распирает, растёт, но не приносит боли или неудобства. Кажется, оно не вмещается в моей грудной клетке, ему тесно настолько, что мне хочется поделиться им с Питом. Я понимаю, что это чувство не что иное, как счастье. Простое, человеческое счастье от близости любимого, родного человека.
– Нам пора, – нехотя прерываю поцелуй. – Нас могут хватиться, да и чем позднее, тем опаснее в лесу.
Пит помогает мне подняться, чего я никогда и никому не позволяла. Мы отряхиваемся, надеваем одежду и двигаемся в сторону лагеря. Зашли мы недалеко, думаю, на дорогу уйдёт не более пятнадцати-двадцати минут. К тому же, фонарик нашёлся у меня, что облегчит нам путь.
Едва подойдя к лагерю, мы замечаем, что что-то не так. Люди с фонарями суетятся, слышно, как кто-то выкрикивает наши имена.
– Чёрт! Нас хватились, – выругался Пит. – Но, похоже, тут что-то ещё.
Мы пробираемся сквозь последние заросли, через несколько секунд нас находит Джоанна Мейсон.
– Где вас, мать вашу, носит?! Быстро в штаб, срочное собрание.
– Что случилось? – на ходу спрашиваю девушку.
– Сноу мёртв. Какой-то фанатик выстрелил в него на площади из лука с криком: «Сойка жива!»
– У нас не больше суток, пока будет грызня за власть, – отрезает Пит, припуская шагу к штабу, где нас уже ждут остальные.
========== Не то, что кажется. Эпилог ==========
Время не остановить. День за днём, минута за минутой, секунда за секундой. События после смерти Сноу разворачивались со скоростью света. Пока министры, советники и чиновники делили власть, мы напали. Власть была свергнута, повстанцы победили. Жители Капитолия проснулись в другой стране, отличной от той, в которой засыпали. Я не буду рассказывать о том, какие изменения претерпел Панем, расскажу лишь коротко о себе. Несмотря на все предложения и просьбы, мы с Питом решили оставить власть и руководство тем, кто в этом разбирается. Лидирующие позиции заняла семья Тонни Брута, его родители тоже были за повстанцев, но от сына это скрывали, чтобы в случае поражения не подвергать его опасности. Но, как видите, яблоко от яблоньки…
Бруты оказались людьми справедливыми и намного более честными и порядочными, чем можно подумать о капитолийцах.
– Как вам живётся тут, в Четвёртом? – спрашивает моя лучшая подруга, с которой мы не виделись вот уже более трёх лет.
– Хорошо. Спокойно. Да и детям тут нравится. А как вы?
– Да как… – улыбается девушка, откидывая за спину длинные вьющиеся волосы. – Ты же его знаешь. Мы вот уже полтора года живём во Втором. Он не меняется.
– Слышала, Джо беременна.
– Да, а Тонни просто вешается. Она и так была не подарок, а теперь ещё и токсикоз.
Я провожу рукой по песку, оставляя бороздки от пальцев, которые тут же наполняет вода. Море сегодня спокойное. Пит и Финник решили порыбачить на «Жемчужной заводи», так что их не будет как минимум до вечера. Дети спят, и я могу себе позволить немного поболтать с приехавшей на пару часов подругой.
– Всё так изменилось, всё совсем не так, как когда-то казалось.
– Всё всегда не так, как кажется, всё не то, что кажется, Китнисс. У судьбы на всё свои планы.
Я обнимаю свою подругу, вдыхая свежий запах её длинных рыжих волос.
– Спасибо тебе за всё, Лиззи Хоторн.
– И я люблю тебя, Китнисс Мелларк.
КОНЕЦ
Комментарий к Не то, что кажется. Эпилог
Спасибо всем моим читателям, которые на протяжении 9 месяцев были рядом, поддерживали меня и сопереживали героям. Этот фанфик – первый завершённый по фэндому. Простите, если в чём-то не оправдала ваших ожиданий. Я старалась. И буду стараться дальше. Никогда не просила отзывы, но всё ж интересно узнать в конце, какое общее впечатление на вас оказала эта работа. Люблю вас всех, мои родные.
Искренне ваша, Grinfield
