Текст книги "Не то, что кажется (СИ)"
Автор книги: Grinfield
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
========== Пробуждение ==========
Холод. Он проникает под одежду, сквозь кожу, мышцы, подбирается к костям. Он сковывает меня изнутри и снаружи. Белая пелена начинает рассеиваться, и я с ужасом осознаю, что всё ещё жива. Это может значить только одно – я в руках Сноу.
Мы проиграли. Всё было зря. Боль, потери, лозунги, жертвы, Пит – всё было зря. Всё, что я потеряла, что отдала за идею, что у меня ради неё отняли – всё было даром. Всё потеряло значение.
Мы проиграли. На моих глазах сломали самых стойких. И мы с Гейлом не успели спасти друг друга от мучений. Нас взяли ещё до того, как наши луки взметнулись в направлении друг друга. Я даже не знаю, что стало с Гейлом. Может, ему повезло больше, и он уже мёртв, а может, ему также предстоит пройти через пытки, как и мне.
Туман с глаз спадает окончательно, и я начинаю различать цвета. Слишком много света: холодного, белого. Очертания прорисовываются чётче. Белые плиточные стены, белый пол, белый потолок. Обращаю внимание на металлическое кресло, на котором я сижу. Мои руки пристёгнуты браслетами к подлокотникам. Пытаюсь пошевелить ногами, но понимаю, что они тоже пристёгнуты. И ещё этот пронизывающий белый свет.
Я уверена: меня будут пытать. Вот почему здесь всё такое белое, словно стерильное. Брызги алой крови будут смотреться впечатляюще. Должно быть, это ещё один способ психологического воздействия – контраст.
Но есть ещё один контраст в этой комнате. Я фокусирую взгляд на чёрном пятне напротив. Это человек, одетый во всё чёрное. Символично.
Он сидит на стуле напротив меня, закинув одну ногу на колено другой. Чёрная кофта под горло, перчатки, в руках свёрнутая плеть. Это мой мучитель, мой палач.
Поднимаю взгляд выше, не боюсь встретиться с его. Я – Сойка-пересмешница. Я ничего не боюсь. Пусть знает это, хотя это абсолютная ложь. На самом деле, я боюсь. БОЮСЬ! Липкий, животный, выворачивающий наизнанку страх ледяными волнами затапливает душу. Пытки. Капитолий – мастер на все руки. И особенно мастер доставлять страдания. Изощрённые, немыслимые страдания.
Я поднимаю голову, чтобы взглянуть в глаза тому, кто сидит напротив. Я бросаю тебе вызов, палач.
Но вдруг кто-то будто в секунду вышиб весь воздух из лёгких. Сердце в мгновение набрало обороты. Светлые волосы, спадающее на лоб, точёные скулы, узкая полоса губ… И синий, впитавший холод белых стен взгляд.
Это он. Это тот, чья потеря сломала меня. Тот, кого я считала замученным до смерти. Это Пит.
– Пит… – шепчу пересохшими губами. – Это ты? Слава Богу. Я думала, тебя казнили. Думала, что больше не увижу тебя.
Радость от того, что он жив, что цел и невредим, заполняет меня. Жив! Он жив! Мне сказали, что его больше нет, что Капитолий замучил его какими-то особо изощрёнными пытками с помощью яда ос-убийц. Они называли это охмором. Говорили, что Сноу что-то делает с разумом Пита, и что тот долго не протянет. А потом мне сказали, что его больше нет…
Но он жив. Но что-то не так. Он не он. Губы, глаза, профиль – его, но вот взгляд…
– Пит, – тихо выдыхаю. – Что с тобой? Что они сделали?
Он подымается и медленно подходит ко мне. На нём ни царапины. Странно. Может, это уже началась пытка, и меня заставляют видеть того, кого уже нет в живых?
Пит стягивает перчатку. Медленно. Палец за пальцем. Пока плотная ткань не соскальзывает с кисти. Я вижу на его руке лиловые отметины – шрамы. Боже… Что они с тобой делали, Пит?
Он поднимает руку. Медленно. Едва касается моей щеки, стирая солёную влагу. Я не дышу. Пусть он видение, пусть лишь мираж, но я чувствую эти прикосновения. Прикосновения МОЕГО Пита.
Пит погружает пальцы мне в волосы. Я прикрываю глаза, забываю, что я практически распята, что я пленница в руках Сноу.
И вдруг дикая боль. Пит резко сжимает пальцы, рванув мою голову назад за волосы.
– Ты. Это ты во всём виновата, – опустошающий ледяной шёпот возле моего уха. – Строила из себя великий символ восстания, пока меня медленно убивали. Пока снимали кожу. Полоска за полоской. Пока поджаривали мозг, пуская по венам смертоносный яд. Это твоя вина.
Его губы касаются моей щеки. Губы, некогда говорившие о любви. Пит ещё сильнее сжимает руку, практически вырывая мои волосы из кожи.
– Но я даже благодарен тебе. – О чём это он? – Теперь я знаю своё место. А ты ответишь сполна. Я лично позабочусь об этом.
Пит резко отпускает меня и отходит на шаг. Я слышу, как он развернул плеть, которая с глухим звуком ударилась своим концом о каменный пол. Я зажмуриваюсь, готовясь к удару. Удару, который нанесёт неизгладимые увечья моему сердцу.
========== Боль ==========
Свист. Ожидаю адской боли. Но удар кнута приходится на пол возле моих ног. Что же его остановило? Медленно, с осторожностью открываю глаза и вижу, как в камеру входит человек в бежевом костюме. Резкий запах роз ударяет в ноздри. Сноу.
– Разве так нужно обращаться с девушками? – говорит он Питу. – Всему своё время, мальчик мой.
Дверь за президентом закрылась, и он подошёл ближе. Он одет как на праздник, весь аж светится. Торжествующий взгляд. Пухлые змеиные губы украшает отвратительная полуулыбка.
– Мисс Эвердин, – протягивает он. – А вы всё так же упрямы и бесстрашны.
– А от вас всё так же несёт кровью и розами, – выплёвываю слова ему в лицо.
Мне уже всё равно. Я обречена.
При моих словах Пит за спиной президента напрягся. Полный ненависти взор был обращён на меня. Но Сноу предупредил его рвение едва заметным движением руки.
– Сегодня казнь повстанцев, – торжественно сообщает мне он – наблюдает за реакцией. – Жаль, что вы не сможете принять участие.
Казнь! Боже… Гейл, Джоанна, Хеймитч, ПРИМ! А я думала, что после того, как увидела, что Сноу сделал Пита своим домашним животным, меня уже ничто не сможет ранить глубже.
– Прим… – тихо шепчу, и слёзы с новой силой начинают стекать по щекам.
– Мы с вами договаривались быть друг с другом откровенными, так что как бы я не хотел сделать вам больно, солгав про пытки и казнь сестры, я не стану этого делать. Юная мисс Эвердин не почтила нас своим присутствием, тела её мы также не нашли, так что смею предположить, что она сбежала, – я облегчённо выдыхаю, но преждевременно: – Однако это ненадолго. Мы найдём вашу сестру, не сомневайтесь.
– Почему же вы меня не казните? Я заслуживаю этого больше, чем другие, – с вызовом задаю вопрос Сноу.
Президент подходит ближе, оставив Пита почти возле двери. Он наклоняется ко мне, и я ещё чётче слышу отвратный запах крови, приглушённый утрированным благоуханием роз.
– Потому, что для вас смерть – слишком лёгкое наказание. Я предпочитаю помучить вас подольше. – От этого шипения всё внутри меня холодеет. – Как вам идея остаться наедине с вашим возлюбленным?
Он явно доволен тем, какое впечатление оказали на меня его слова. Он хочет оставить меня наедине с Питом. С Питом, который меня ненавидит и больше всего на свете желает причинить боль.
– Увидимся позже, мисс Эвердин, – мерзкая улыбка появляется на лице Сноу. – Растяни удовольствие, Пит, – обращается президент к своему подопечному. – И, думаю, мисс Эвердин будет интересно узнать, что стало с её кузеном.
Гейл! Я знала, что он тоже попал в руки Капитолия, но услышать это было страшнее, чем казалось.
Дверь отъезжает, и Сноу, присоединившись к ожидавшей его охране, покидает мою камеру боли.
Я снова остаюсь один на один с Питом. С его ненавистью ко мне.
– С чего начнёшь? – горько говорю я Питу.
– А есть предпочтения?
Он медленно подходит ко мне. Холод в глазах, который обжигает меня. Пит берёт меня за подбородок, приподнимая лицо против воли, заглядывает в глаза.
– Я хочу, чтобы ты испытала каждый децибел боли, который почувствовал я. Чтобы кричала и звала всех, кому не нужна и подавно. Чтобы твои голосовые связки лопнули от крика, который никто не услышит в этом склепе, – его слова хлещут меня не хуже плети. – Я хочу, чтобы ты страдала, Китнисс.
Он отпускает моё лицо и отходит на несколько шагов.
– Но сначала я предлагаю тебе насладиться неким зрелищем.
Пит нажимает что-то на панели возле двери, и я замечаю, как одна из стен становится прозрачной. За ней я вижу комнату-близнец той, в которой нахожусь сама, только к креслу пристёгнут Гейл.
Он явно без сознания. Голова безвольно повисла на грудь. Вокруг кресла на белом кафельном полу кровь. Лицо моего друга опухло от избиений, его лицо, шея, футболка тоже залиты кровью.
– Гейл… – шепчу поражённо, изнывая от бессилия.
Слёзы непроизвольно снова текут из глаз, прокладывая солёные дорожки на щеках. Сквозь влажную пелену я вижу, как Пит снова подходит ко мне, присаживается на корточки.
– Ты плачешь. – Тихо произносит он, и мне кажется, что я вижу в его глазах проблеск моего Пита. – Из-за него…
Пит заглядывает мне в глаза с какой-то надеждой. Что он хочет увидеть?
– Скажи, Китнисс, а по мне ты тоже плакала?
Горло село. Я чувствую, как мои ладони становятся влажными от воспоминаний.
– Каждый день… – тихо шепчу в ответ.
– Лжёшь! – взрывается Пит, награждая меня звонкой пощёчиной.
В голове зашумело и липкая горячая жидкость потекла из носа. Началось.
– Пит… – шепчу. – За что?
– Ты всегда всем лжёшь! Ты лгала мне на Играх, лгала во время Тура, и сейчас тоже лжёшь! И не только мне. Всем! Ему, – указывает на Гейла, – мне, всем! Ты – лживая тварь!
Не знаю, где он взял, но я вижу в руках Пита небольшое ведро с водой. Ещё секунда и он выплёскивает её на меня. До меня доходит, для чего. Я вспоминаю рассказы Джоанны о пытках током.
И тут тело прожигает волна боли. Электричество проходит сквозь меня снова и снова, заставляя тело выгибаться дугой. Мир теряет очертания. Странно, но я думала, будет больнее. Или мне уже просто всё равно.
Дышу с трудом. Хочется выть, но я сдерживаюсь. Да и просто не смогу. Ток отнял все силы.
– Пит, – тихо стону. – Прошу, прекрати это… Сделай ток сильнее и закончи.
Смеётся. Он смеётся! Это больнее, чем разряды по телу.
– Не так быстро, детка, – вдруг замечаю азарт в его глазах. – Оу, кажется, у нас зритель.
С трудом поднимаю голову, и вижу, что Гейл пришёл в себя. Немой крик застыл в его глазах: он всё видел! Ярость, боль, сожаление – всё смешалось в его взгляде. Но всё, что он может – это смотреть.
Пит нажимает на моём кресле какую-то кнопку, и браслеты распахиваются, освобождая мои запястья и щиколотки. Он выдёргивает моё почти бессильное тело из кресла и тащит меня ближе к прозрачной стене.
– Давай дадим ему насладиться зрелищем, – говорит Пит.
Он снова что-то нажимает на стене, и компьютерный голос сообщает, что голосовая связь между камерами установлена. Теперь Гейл слышит нас, а мы его.
– Не тронь её! – слышу голос Гейла.
Я не могу ничего ему прошептать, у меня нет ни сил, ни храбрости. Я почти готова умолять Пита прекратить мучения, оставить меня в покое. Только я знаю, что это не даст результата. Пит только сильнее разозлится.
– Смотри, Хоторн, – злорадно говорит Пит. – Внимательно смотри, что я собираюсь с ней сделать.
Я словно тряпичная кукла в руках Пита, у меня даже нет сил сопротивляться. До меня вдруг доходит, на что именно Пит намекает Гейлу. Нет! Он не посмеет!
Но Пит ясно даёт понять, на что он настроен в недалёком будущем. Он прижимает меня к стеклу так, чтобы Гейл видел моё лицо. Пит откидывает мою голову и жадно проходится губами по шее.
– Китнисс! Борись! – в исступлении кричит мне Гейл, но голосовую связь прекращает нажатие кнопки. Пит убирает руки, и я просто валюсь на пол. Обессиленная. Уставшая. В крови.
Пит даёт мне пару минут передохнуть, но потом рывком поднимает меня с пола. Если бы не его рука, державшая меня за шиворот, я бы снова упала, поскользнувшись на своей крови. Он толкает меня к стене. Я успеваю выставить ладони, но всё равно больно бьюсь лбом. Руки, некогда защищавшие меня от кошмаров, резко рвут ткань футболки, оголяя спину. Слышу хлёсткий удар – пробный о пол.
– Только дёрнись, и я раздену тебя полностью.
Я до крови закусываю губу, ухватившись за небольшой выступ на стене. Один…
Истошный крик, который разносится по коридорам, – мой. Я помню только первые несколько ударов, а потом всё словно перестаёт существовать. Снова странности. Может, я уже умираю? Наконец-то…
Моё сознание уже где-то далеко. Так далеко, что я не чувствую вес тела. Его качает на волнах. Невесомость.
Но иногда в сознание пробивается реальность, и я понимаю, что меня несут. Знакомый запах. Пит. Я хочу испугаться, но не могу. Мысли растекаются, и я на секунду позволяю себе подумать, что он несёт меня бережно, заботливо прижимая к груди.
Он останавливается. Корабль сознания перестаёт раскачиваться. Вдруг я чувствую, как мне разжимают рот, вкладывая за щёку какую-то капсулу. Морник… Спасибо за жалость, Пит.
Но я почему-то не принимаю этот дар сострадания, хочу его вытолкнуть.
– Глотай, – тихий приказ. – Давай же. Станет легче.
========== Имя ==========
Открываю глаза. Грубая ткань, покрывающая мою тюремную постель, неприятно трёт щеку, когда я пытаюсь пошевелиться. Всё тело ломит, спина горит просто адски, пульсируя при малейшем движении. Голова гудит как после сильного перепоя. Я чувствовала такую головную боль лишь однажды – когда напилась с Хеймитчем, узнав о Квартальной бойне. Но Пит вчера вроде не бил меня по голове… Воспоминания о вчерашних пытках и руках, осуществляющих их, заливают меня горечью боли. Слёзы начинают стекать на грязную ткань простыни.
Тут приходят ещё одни воспоминания – головная боль после отмены морфлинга, который мне кололи в Тринадцатом после травмы, нанесённой Джоанной на Арене. Вот на что это похоже. Я вспоминаю, как кто-то, вроде бы Пит, заставил меня что-то проглотить, какую-то капсулу. Я наивно полагала, что это морник, что Пит просто сжалился надо мной. Но нет, он решил добавить мне страданий, подсадив на наркотики.
Дверь в камеру открывается и входит невысокая полная женщина лет пятидесяти. Наверное, она медработник, так как на ней надет белый халат, а в руках что-то вроде подноса, но мне не видно, что на нём.
Подойдя ко мне, она ставит поднос на тумбочку возле кровати и берёт в руки шприц. Мне страшно. Ещё одна доза наркотиков.
– Не надо, прошу вас, – хриплю еле слышно, делая мучительные попытки отодвинуться хоть на дюйм.
– Лежи смирно, девочка, – тихо произносит медсестра. – Я не причиню тебе вреда.
– Зачем вы это делаете? Что это? – спрашиваю сквозь слёзы, когда игла протыкает кожу предплечья.
– Говорю, лежи тихо, – как-то опасливо шепчет женщина. Чего она боится?
Она немного наклоняется, чтобы сменить мокрую ткань, накрывающую мою израненную спину, и я слышу приглушённый голос:
– Обезболивающее.
Медсестра чем-то смазывает мне раны на спине, и быстро собирает вещи. Моё сознание снова начинает расплываться, кажется, морфлинг затягивает меня в свои липкие сети.
Но сквозь пелену помутнения я слышу тихие слова:
– Будь мужественной. Это всё, что от тебя сейчас требуется.
И уходит. Дверь снова запирают снаружи.
Быть мужественной? Зачем? В моём положении только смерть станет избавлением. Но, видимо, я и этого буду лишена в ближайшее время. Пит нескоро успокоится. Кошка всегда играет с мышью, прежде чем прикончить её.
***
Снова пробуждение и снова осознание всего ужаса ситуации, в которой я нахожусь. Из которой нет выхода.
Я полностью дезориентирована. Я не знаю, сколько времени была в отключке, какое сейчас время суток, день недели.
Шевелюсь: спина почти не болит, значит, пара дней прошла, плюс действие капитолийских лекарств, способных заживлять за часы. Но зачем им это? Увечить меня, а потом лечить. Ответ прост – чтобы продлить мои страдания.
Медленно встаю с кровати. Она настолько жёсткая, что даже у меня, привыкшей к лишениям, ломит бока. Осматриваюсь. Бледный жёлтый свет лампы едва освещает эту маленькую убогую комнатушку. Низкая кровать у стены, тумба и металлический унитаз – всё убранство моей обители.
Голова немного кружится, но есть я абсолютно не хочу. Наверное, меня кормили внутривенно. Над кроватью и на стене возле двери замечаю какие-то небольшие надписи. Их много. Возможно, даже больше сотни. Наверное, один из узников Капитолия оставил их здесь.
Подхожу ближе – хочу прочитать, что же так хотел выплеснуть тот несчастный, занимавший камеру до меня. В этом свете плохо видно – приходится присматриваться.
Я отшатываюсь в ужасе. Каждая надпись гласит одно – «Китнисс». Десятки раз моё имя выведено какой-то тёмно-бурой краской. Это бывшая камера Пита.
Моё имя держало его в реальности, пока Капитолий сводил с ума, пока вкладывал в его голову ненависть. И это ещё один способ помучить меня.
Тут до меня доходит, что Питу вряд ли дали бы краски и кисти. То, чем он писал – кровь.
Мне становится плохо. В голове слышен звон сотен колоколов, тело колотит как в лихорадке. Я забиваюсь в угол камеры, пытаясь сбежать от мысли, которая настигает меня, хлещет больнее кнута: «Я девушка, чьё имя десятки раз написано ЕГО кровью…»
***
Из угла меня вытащили двое миротворцев и отвели в ту белую комнату, где меня уже ждал Пит. В этот и последующие дни он снова и снова пытал меня током, заставляя моё тело выгибаться от боли раз за разом. Нет, ток был не сильный, даже не наносящий никакого вреда организму, но причиняющий невыносимую боль. И когда я, измотанная и истерзанная тем, что электричество вновь и вновь проходит через меня, заставляя распадаться на молекулы и снова исцеляться, теряла сознание, то Пит «милостиво» возвращал меня к действительности ведром холодной воды.
Но хуже всего был яд, исходящий из его губ. Те слова, что он говорил мне, те обвинения, что предъявлял. Ненависть в его голосе, взгляде… Всё это убеждало меня, что моего Пита Мелларка уже нет. Нет больше Мальчика с хлебом. А есть злобный переродок, созданный Капитолием. Созданный специально для меня.
День за днём всё повторялось: ток, боль, его ненависть. За три дня я не проронила ни слова, лишь кричала, когда боль была нестерпимой. Но это было до того, как Пит заставил меня смотреть, как пытают Гейла. За каждый мой стон, за каждую попытку отвести взгляд Гейла «награждали» новой порцией боли. И я могла только смотреть сквозь стеклянную перегородку и слизывать с пересохших губ солёные слёзы, стекающие беспрерывным потоком.
А вчера, дождавшись, пока я отдышусь от очередной порции электричества, Пит предложил:
– Китнисс, давай сыграем в одну игру. Если ответы будут верными, Гейл проживёт день без боли, а если нет – то я ему уже не смогу никак помочь.
Что он затеял? Я должна увидеть подвох, иначе Гейлу придётся ответить за мою глупость. Но, так или иначе, выхода у меня нет, кроме как молча согласиться.
– Правила просты, – продолжает Пит. – Я задаю вопрос, а ты просто отвечаешь: правда или ложь. Идёт?
К чему этот дружественный тон?
– Итак. На наших первых Играх ты говорила, что любишь меня. Ты лгала. – Пит медленно меряет шагами камеру. – Правда или ложь?
К чему эти вопросы? Он и так всё помнит, вроде. В Тринадцатом мне говорили, что то, что делали с Питом в Капитолии, может повлиять на его память, что ему могут вложить ложные воспоминания, почти не отличимые от реальных. Но, как по мне, Пит помнит всё прекрасно.
– Это же простой вопрос, Китнисс. Отвечай.
– Правда, – мямлю я.
Лицо Пита непроницаемо, он продолжает ходить по камере взад-вперёд. Меня это просто сводит с ума, и я хочу закричать ему, чтобы остановился. Но я знаю, чем это может обернуться для Гейла. Они и раньше не особо были радушны друг к другу, снедаемые ревностью, а теперь, когда Пита больше нет, а есть только мстительный, жестокий пасынок Сноу, то Гейлу совсем придётся туго.
– Во время Квартальной бойни, на пляже, ты была искренна. Правда или ложь? – продолжает Пит.
Пока что всё довольно просто. Вопросы Пита недвусмысленны, и мне нетрудно на них отвечать. Но, возможно, Пит только собирается задать тот самый – сокрушительный вопрос.
– Правда.
– Когда я попал сюда, ты волновалась за меня, страдала. Правда или ложь?
Пит садится на стул напротив меня, смотрит прямо в глаза.
– Правда… – голос подводит меня при воспоминании того удушающего чувства тоски по нему, которую я испытывала, будто меня оставили без кожи.
– Ты любила меня. Правда или ложь?
Спрашивает Пит очень тихо, почти интимно.
Мне становится настолько тоскливо, что даже необходимость дышать вызывает ужасную усталость. Моё первое настоящее признание своих чувств. И как по иронии судьбы я приношу их человеку, который больше не любит меня, который ненавидит, мечтает причинить столько боли, сколько не способен выдержать человек.
– Это правда. Чистая правда, – отвечаю едва дыша, не решаюсь взглянуть в его глаза, потому что я знаю что там увижу – насмешку, ненависть, злорадство…
Пару секунд Пит тоже молчит, накаляя обстановку. И вот снова его голос, в котором прежняя сталь:
– Тогда скажи мне, Китнисс, каково тебе было целовать раз за разом Гейла, зная, что человек, которого ты утверждаешь, что любишь, подыхал от адских пыток, раз за разом выводя твоё проклятое имя на стенах камеры собственной кровью?! – Пит переходит на крик. – Насколько сладкими были его поцелуи? Отвечай!
Я не могу ответить, лишь отвожу глаза, полные слёз. Мне и нечего сказать. Всё было именно так, как он сказал. И я ненавижу себя за это.
– Ответ неверный, – говорит Пит снова абсолютно спокойно, и я слышу щелчок нажатой кнопки. А затем из соседней камеры раздаётся крик боли. Гейл отвечает за мои ошибки.
***
Пит убедил меня в своей ненависти настолько, что когда на следующий день за мной пришли миротворцы, чтобы снова отвести в камеру боли, я не выдержала и стала малодушно цепляться за решётки в камере, только бы оттянуть момент встречи с моим мучителем. Но двое дюжих солдат быстро преодолели моё сопротивление, отодрав от решётки. Когда меня вывели в коридор, то я увидела, что Пит сам решил спуститься в этот каменный мешок.
– Дальше я сам, – сказал он миротворцам, и те, кивнув, удалились.
Крепко взяв под руку, Пит повёл меня по незнакомому коридору, которого я раньше не видела. Да и не могла видеть, так как кроме камеры пыток и моей камеры меня никуда не водили.
– Куда ты ведёшь меня? – спрашиваю, стараясь не выдать леденящего страха.
– Скоро узнаешь. Тебе пора немного развеяться.
От его тона по коже прошёл озноб. Уверена, Пит уготовил мне нечто ужасное.
Мы проходим ещё несколько коридоров, пару раз сворачиваем, опускаемся по лестнице. Видимо, мы углубляемся под землю ещё сильнее.
Но вот коридор расширяется, свет здесь ярче, а двери боксов (или камер) выглядят более массивными, чем в предыдущих коридорах.
– Мы пришли, – говорит Пит, останавливаясь у огромной прозрачной стеклянной двери.
Я с изумлением смотрю на то, что за ней. Это похоже на тот искусственный сад, в котором работал Бити в Тринадцатом, только деревья тут немного ниже, хотя всё равно превышают человеческий рост почти в два раза. Это похоже на какой-то райский уголок, но я уже знакома с подобными местами. Арена уже показала мне, какими гостеприимными могут быть подобные живописные места.
Пит жмёт на панели несколько кнопок, и дверь «оазиса» открывается. И тут до меня доходит, в чём же вся «прелесть» этого райского сада, – я вижу на деревьях то там, то тут крупных чёрных птиц. Это переродки – сойки-говоруны.
Меня охватывает паника, однажды эти твари едва не свели меня с ума. Тот ужас, который я испытала в секторе Арены, где они кричали голосами близких, взывающих о помощи, я запомнила на всю жизнь.
Я в ужасе поворачиваюсь к Питу, вцепляясь пальцами в его куртку.
– Пит, пожалуйста, только не это! – меня всю просто колотит от страха. – Я тебя умоляю, Пит! Не надо!
– Знал, что тебе понравится.
Мои мольбы будто в пустоту, лицо Пита словно высечено из камня. Холодного, безучастного камня. Он отрывает мои руки от себя и вталкивает меня в эту ужасающую комнату, захлопнув дверь за моей спиной.
Я оказываюсь одна в этом ужасном месте. Смотрю в маленькие глазки-угольки этих птиц и вижу в них предвкушение. Они словно только этого и ждали.
– Китнисс! – слышу голос Прим с одной стороны.
– Помоги! – голос Гейла с другой.
– Пожалуйста, спаси меня! – крик матери.
Я сползаю по стене, зажимая уши ладонями, пытаюсь не обращать внимания на эти леденящие душу вопли близких мне людей. Но это невероятно трудно. Абстрагироваться невозможно. Это иссушает мозг, вытягивает все силы, отымает мужество. Эти крики сводят с ума, рисуя картины зверских пыток в воображении, подпитываемом ещё и реальными воспоминаниями.
Крики проклятых птиц плавят мой мозг, разрушают столпы сознания, отдаваясь болью в истерзанной душе. Они кричат всеми знакомыми мне голосами, я слышу крики, мольбы, насмешки… Но больше всех выделяется один голос, точнее надрывные стоны боли. Теперь этот голос говорит мне в реальности о презрении и ненависти. И именно он больше всего сводит меня с ума. Я сползаю по двери, вжимаюсь в неё, словно она способна поглотить меня. Закрываю лицо руками от ударов крыльев этих тварей. Говоруны впиваются когтями в волосы, оставляют глубокие царапины на руках, бьют крыльями по моему лицу. Странная смерть. И ужасная. Я погибну, растерзанная птицами, глядя через стекло в безразличные глаза Пита…
И когда я уже смиряюсь со своей скорой кончиной, дверь открывается и сильная рука выдёргивает меня из этого ада. Я лежу на полу коридора, всё ещё зажимая голову руками, обессиленная, израненная.
Пит поднимает меня, но я снова оседаю.
– Идти можешь? – интересуется он.
Я киваю, но как только он меня отпускает, валюсь на пол.
– Понятно, – недовольно говорит Пит, поднимая меня на руки.
***
Следующие несколько дней меня не трогают. Никто не приходит ко мне, не считая женщины-надсмотрщика, что приносит еду.
Возможно, Питу надоело меня мучить и скоро меня наконец казнят. Когда я смирилась с этой мыслью, то мне стало даже легче. Я не могу ненавидеть Пита, не могу даже злиться на него. С ним всё это сделали из-за меня, чтобы причинить боль именно мне. Сноу может быть счастлив: ему это удалось.
На четвёртый день вечером ко мне приходят двое охранников. Меня начинает немного трясти, ведь я знаю, что ничего хорошего меня не ждёт. Но я замечаю странности в их поведении. Обычно они ведут себя абсолютно беспристрастно, но в этот раз я улавливаю какую-то недосказанность. Они странно переглядываются и не спешат выводить меня из камеры. Странно.
Холодом обдаёт тело, когда один плотоядно произносит:
– Может, не будем торопиться, Юлий?
– А что же ты предлагаешь?
– Предлагаю немного задержаться. Думаю, наша великолепная Сойка припасла для нас немного нежности.
Губы начинают дрожать, когда я понимаю, что у них на уме. Я предпринимаю отчаянную попытку спастись.
– Питу Мелларку это не понравится, – говорю я, а сама сомневаюсь в собственных словах.
– Питу Мелларку об этом знать не обязательно, – скалится первый.
На лице Юлия я вижу сомнения, он явно боится Пита, но потом занимает позицию своего друга.
– Этот безродный ублюдок вообразил, что может делать что угодно, если он любимчик Президента!
– Подвинется немного. Не ему же одному такой трофей обрабатывать.
И они противно рассмеялись, ещё больше приводя меня в состояние дикого ужаса.
Первый медленно подошёл ко мне и схватил за руку.
– Мы быстро, детка, не жадничай.
Со мной многое произошло за последние дни, но это! Отвращение захлёстывало меня, вызывая рвотный рефлекс. Эти двое схватили меня и потащили к тюремной кровати. Тот, кого звали Юлием, рванул на мне кофту. Ткань затрещала, но не порвалась, лопнув немного лишь у горловины. Это разозлило насильников, и они решили не особо заморачиваться с верхней частью моей одежды.
Первый завалил меня на кровать придавив своим потным телом. И когда его мерзкий слюнявый рот прижался к моей шее, у меня, наконец, прорвался голос.
– Пит! – закричала я что есть силы.
Почему он? Почему я звала на помощь своего главного мучителя? Неужели какая-то часть меня всё ещё доверяла ему? Пит не придёт. Он попросту не слышит. Да и если бы слышал, зачем ему спасать меня? Может, всё это вообще по его приказу.
Вдруг за шумом борьбы слышу резкий звук распахнувшейся двери и угрожающей рык Пита:
– А ну слезь с неё, тварь!
Пит буквально срывает с меня капитолийца, отшвыривая его к стене. Я вскидываюсь и забиваюсь в угол кровати, обхватив колени руками, пытаюсь стянуть края надорванной кофты. Меня трясёт так, что аж зубы стучат.
Эти двое не смеют оказывать сопротивление «любимчику Президента». Пит хватает второго за грудки и с силой бьёт кулаком в лицо, от чего последний буквально умывается кровью. Ещё бы, он обладает поистине недюжинной силой, приобретённой во время работы в пекарне, да и тренировки не прошли даром.
Пит бьёт ещё несколько раз, не особо задумываясь, как и куда, а потом вышвыривает этих двоих за дверь. Он поворачивается ко мне, я словно сжимаюсь под его взглядом, вспоминая, кто он теперь для меня и кто я для него.
– Цела? – грубо спрашивает Пит, окидывая меня пристальным взглядом с головы до ног, и я замечаю, что моя кофта порвалась совсем не чуть-чуть.
– Цела, – отвечаю, упёршись взглядом в стену.
– Вот, возьми, надень пока, – Пит швыряет мне свою куртку прямо в лицо. – А то светишь тут своими прелестями.
Я пропускаю его замечание мимо ушей и надеваю куртку. Теперь мне не так холодно. И этот запах… Его запах. Но теперь это запах страха.
– Спасибо, – едва шевелю пересохшими губами.
– За что?
– За то, что помог. Что прогнал их.
– Не надейся, – холодная усмешка. – Просто после них мне противно. Пусть подождут.
Челюсть сводит, и я не могу ничего сказать в ответ. Снова этот страх. Перед Питом, перед теми двумя. Пит не собирался меня спасать от них, просто ему противно быть не первым.
И тут на меня накатывает злость. И откуда берётся смелость?
– Какие мы брезгливые. Это тебя в Капитолии таким эстетом сделали?
Пару секунд Пит изумлённо смотрит на меня, дивясь моей наглости. Он подлетает ко мне, и через мгновение я уже прижата к стене.
– Ты что о себе возомнила? Ты и твой любовник? Он тоже остёр на язык, – шипит Пит мне на ухо.
– Гейл мне не любовник, и никогда не был, – с обидой говорю я.
– Может, тогда этот рыжий? А как тебе он?
Глаза Пита сверкают нездоровым блеском. Я испытываю странное чувство от его столь непосредственной близости. Это и дикий, животный страх, и какое-то смутное, странное чувство из прошлого.
– Пит, у меня никого не было. Я клянусь тебе, – со слезами отвечаю.
Его обвинения беспочвенны, и меня душит обида, что он винит меня в том, чего я отродясь не делала.
– Лжёшь, чёртова шлюха, – снова рычит Пит, сильнее придавливая меня локтем за горло. – Может, хочешь, чтобы я проверил?
