Текст книги "Не то, что кажется (СИ)"
Автор книги: Grinfield
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Он молчит, продолжая пронизывающе изучать моё лицо. Почему он не боится?
– Я могу прикончить тебя прямо сейчас, – говорю, немного надавливая ножом на горло.
– Валяй, – просто отвечает Пит. – Давай, Китнисс, сделай это – убей меня. Только вот вопрос: что ты будешь делать дальше? Ты же умная девочка, и понимаешь, что и шагу ступить не сможешь за дверь, как тебя поймают. Или ты всё же надеешься спасти себя и Гейла?
Упоминание о друге немного сбило меня с толку, чем и воспользовался Пит. Одним резким движением мой бывший напарник переворачивает меня на спину, прижимая собой к кровати, и с силой сжимает запястье руки, в которой я держу нож.
Мне больно и ничего не остаётся, как разжать ладонь.
– Тебе это больше не понадобится, – спокойно говорит Пит, аккуратно извлекая кинжал.
Тихое бешенство разливается по всему моему телу. Его спокойствие оскорбительно, оно выводит из себя. По телу проходит дрожь от взгляда глаза в глаза, а на коже появляются едва заметные мурашки, когда я ощущаю его дыхание у себя на шее. Балансируя на грани бешенства и оцепенения, я наконец делаю выбор, и решаю идти до конца. Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ, Пит Мелларк!
Вспоминаю приёмы, которым нас учил тренер в Центре перед моими первыми играми, собираюсь с силами, и что есть мочи бью Пита лбом в переносицу. Он охает и отстраняется, зажав нос руками. Я вижу, как сквозь его пальцы течёт кровь. У меня у самой словно звёзды перед глазами, но я вскакиваю с кровати и кидаюсь к двери.
Досада заливает меня, когда ноги спутываются в сползшем с кровати покрывале, и я падаю на пол, больно ударившись бедром. Уже через секунду Пит поднимает меня на ноги, и я вижу его залитое кровью лицо.
– Китнисс! – рявкает он. – Да приди уже в себя! Слышишь?!
– Отпусти! – отчаянно вырываюсь. – Отпусти меня! Ненавижу тебя! Переродок!
– Так. Хватит! – решительно говорит Пит и, сгребая меня в охапку, тащит в сторону ванной.
Я сопротивляюсь, как могу. Даже представить боюсь, что он задумал.
Пит плечом толкает дверь и затаскивает меня внутрь.
– Не прикасайся ко мне! Не трогай! Я всё равно тебе не поверю! Пит мёртв, а ты – лишь оболочка!
Я вскрикиваю от неожиданности, когда меня обдаёт холодной водой. Пит крепко держит меня прямо под струёй, и сам промокая до нитки. Это действительно приводит меня в чувство, и я начинаю успокаиваться. Холодно. Дрожь настолько сильна, что я даже стоять не могу. Я бы давно распласталась на скользком полу душевой кабины, если бы не сильные руки, крепко удерживающие меня на месте.
Вода стала теплеть (я даже не заметила, как Пит что-то нажал, чтобы изменить температуру). Под упругими тёплыми струями моё окоченевшее тело начинало расслабляться. Усталость. Она во всём теле, в каждой клетке организма. И тут я решаюсь на отчаянный шаг – я рискну поверить. Заглушаю крик мозга, и внемлю зову сердца. Со мной так бывает редко, но ситуация более чем подходящая.
И я растворяюсь. В тёплом душе, в слезах, в бездонных глазах Пита… Я судорожно хватаю его за футболку, прижимаюсь лбом к сильной груди. Пресная вода смешивается на моём лице с солёными каплями.
Пит! Это Пит! Я должна поверить, что это он. И я верю. Пытаюсь верить.
– Тише-тише, солнышко, – шепчет Пит. – Всё будет хорошо. Ты сильная, и ты не одна. Я с тобой. Всегда.
«Всегда». Это слово… Наше слово! Теперь я верю. Боюсь, нервничаю, сильно рискую, но верю!
– Чёрт тебя подери, Пит, – сквозь слёзы ворчу я. – Ты же меня убедил в своей ненависти… Не оставил сомнений.
– Так было нужно. Прости, – нежно шепчет парень.
Пит берёт в ладони моё лицо и приподымает. Вода стекает по нашим лицам, но мы не обращаем внимания. Пит покрывает мои щёки, лоб, подбородок нежными короткими поцелуями, обминая губы, а я, наслаждаясь, закрываю глаза.
И тут снова вспышка. Хлыст, холод голубых глаз, боль… Я отшатываюсь, с ужасом взирая на того, кому только что подставляла лицо под поцелуи.
Пит всё понимает и не настаивает, лишь грустно улыбаясь. А потом будто возвращается в реальность, увлекая меня за собой.
– Я дам полотенце, – говорит Пит, выключая воду.
Парень стаскивает с меня свою мокрую футболку, которую надел вчера, и я остаюсь в одном белье. Меня снова начинает трясти: холодно, да и вчерашний страх снова нашёптывает мерзости. Но Пит даже не смотрит на меня, он вытаскивает из шкафчика у стены большое светлое полотенце и набрасывает мне на плечи, а потом и сам снимает промокшие брюки и футболку, закутываясь в такое же полотенце.
– Бельё тоже сними: оно мокрое, – говорит он. – Не переживай, в ванной камер нет.
– Только ты выйди, – прошу я.
– И оставить тебя одну в ванной, где куча острых предметов? – поднимает брови Пит. – Ещё чего. Я отвернусь.
– Пит, пожалуйста. Я выйду через пять минут. Обещаю.
Он колеблется пару секунд, но потом говорит:
– У тебя пять минут, не больше, – и выходит из ванной.
– В шкафу есть тёплый халат, – доносится из комнаты.
Я стаскиваю с себя мокрое полотенце, вытираю волосы, снимаю мокрое бельё. От воды все ранки на теле начинает щипать, особенно ещё не совсем заживший ожог и царапины от замка сорванного Питом платья. Волосы уж слишком отросли и теперь ужасно спутались, так что нужно поискать расчёску, раз уж я не собираюсь пока выпрыгивать в окно, то нужно привести себя в порядок.
И только сейчас я замечаю, насколько роскошна эта ванная комната. Ещё бы! Это же Президентский Дворец – сердце Капитолия, а значит и всего Панема.
Стены и пол отделаны мраморной плиткой молочного цвета, такая же и мебель, с витиеватыми ручками золотистого цвета. Несколько огромных зеркал разной формы расположились вдоль одной из стен. Потолок весь расписан нежно-зелёными узорами. Сама комната, наверное, почти такого же размера, как гостиная в моём доме в Деревне Победителей. Что же говорить о самой душевой кабине и огромной ванне на пьедестале.
Встряхиваю головой, выбрасывая глупые мысли из головы. Мне плевать на всю эту роскошь. Открываю дверцу большого шкафа и вижу халат, о котором говорил Пит. Это его размер, который слишком велик для меня. Но так даже лучше. Я укутываюсь в нежную пушистую ткань, подвязываясь поясом.
На одной из полок нахожу необходимые мне инструменты, чтобы привести волосы в порядок.
И тут мой взгляд падает на отражение в зеркале. Я такая жалкая. Что меня ждёт? Я же не проведу всю оставшуюся жизнь в комнате Пита, изображая перед камерами его наложницу? Ни я, ни Пит этого долго не выдержим. Хотя Пит умеет удивлять своими способностями перевоплощаться. А вот я… Наверное, не зря он не признался мне раньше.
– Китнисс, – голос из-за двери выводит меня из горестных мыслей, и я вздрагиваю. – Пять минут уже прошли.
– Я уже иду, – стараюсь не выдать хрипоты из-за подступивших вновь слёз.
Медленно открываю дверь и проскальзываю в комнату. Не знаю сама, но, видимо, это уже инстинкт – держать возможную угрозу в поле зрения. Стараюсь идти вдоль стены, сохраняя между нами приличное расстояние. Пит это видит, и его взгляд тускнеет. Но, думаю, он и не ждал жарких объятий.
Возле кровати стоит тележка с разнообразной едой, и мой рот тут же наполняется слюной. Я уже не помню, когда ела, а когда ела нормально – так тем более.
– Китнисс, садись, – Пит жестом предлагает меня присесть на кровать. – Тебе нужно поесть.
– Спасибо, я не голодна, – зачем-то вру я, хотя урчание в желудке уже становится болезненным.
– Ну да, – неприкрытая ирония. – Тюремная еда просто суперпитательна и вкусна. Садись уже.
Я осторожно присаживаюсь на край кровати. И когда уже собираюсь что-нибудь взять с тележки, Пит меня останавливает:
– Китнисс, подожди ещё минуту – пусть остынет, а я пока обработаю твои раны.
Он достает какую-то серебристую баночку из прикроватного столика и подходит ко мне. По телу пробегает дрожь от того, что он собирается ко мне прикоснуться. Это как болезнь: стоит мне увидеть его руки, и воспоминания о принесённой боли лавиной сносят все другие чувства. Но я стараюсь держать себя в руках.
– Ожог болит, – честно признаюсь я. – Остальное мелочи.
– Приспусти халат.
Я немного опускаю халат с плеча и чувствую, как тёплые пальцы нежно наносят прохладный гель, который сразу же приносит облегчение.
– Мне так жаль, – выдыхает Пит прямо возле моего уха. – Я не смог уберечь тебя от этой ужасной идеи Сноу с клеймом.
Не важно уже, чья это была идея – дело сделано, и птица, которую я ненавижу всем сердцем, навсегда поселилась на моём плече, как напоминание о том, что всем было бы легче, если бы я погибла на семьдесят четвёртых играх.
– Пит, прости, – я натягиваю халат обратно. – Но я… мне ещё сложно воспринимать твои прикосновения адекватно.
Пит удручённо отходит подальше от меня, огибая кровать.
– Я знал, что так будет, – говорит он. – Но всё равно оказался не готов. Ты меня всё ещё боишься, но лучше бы ненавидела. Так было бы проще.
– Я… – мне нечего ему сказать. – Мне правда жаль, Пит…
– Мне тоже.
Повисает неловкое молчание. Знаю, всё должно быть иначе. Я должна сломя голову броситься ему на шею, он исступлённо целовать меня. Мы должны шептать друг другу нежные слова, плакать о том, как сильно скучали, что и не надеялись увидеть друг друга живыми. Но всё иначе. Мы словно два каменных изваяния сидим на разных краях кровати, опустив глаза в пол.
Первым тишину нарушает Пит.
– Ты ешь давай, уже и так остыло.
Я принимаюсь за еду. На тележке на большом подносе стоят несколько блюд – те, что мне раньше очень нравились: тушёный рис с бараниной, козий сыр, горячий шоколад в чашке и небольшие булочки. Пит не забыл. И пусть его забота приняла странный характер, но он и вправду продолжает оберегать меня, продолжает искать путь, который поможет мне выжить. И как бы мне ни было больно это признавать, я бы поступила также.
И тут меня накрывает жгучий стыд. Я набиваю живот капитолийскими деликатесами, пока Гейл и остальные изнывают от мук в подземельях этого ужасного места.
При этой мысли кусок в горло не лезет. В прямом смысле – я давлюсь и начинаю сильно кашлять. Кажется, что воздух заканчивается. В голове в секунду проскакивает мысль, что глупо умереть вот так – от застрявшего в горле куска баранины, пережив столько, сколько выпало на мою долю.
Наконец прокашлявшись, я вижу испуганные глаза Пита, и мне становится неловко.
– Извини, – бормочу я, вытирая выступившие во время кашля слёзы. – Просто я подумала о других. Что я даже не знаю, живы ли они, и что с ними.
Лицо Пита приняло серьёзный вид, что меня очень насторожило. Я поняла, что не всё в порядке. Да и не могло быть, ведь мы – поверженные повстанцы.
Пит глубоко вздохнул, как бы решаясь на разговор.
– Китнисс, всё очень сложно. Досталось всем. Плутарха, Койн и её подручных из Тринадцатого уже казнили, предателей из Капитолия тоже, а вот Победителей оставили на закуску.
Внутри всё холодеет, дышать всё труднее.
– Когда? – могу лишь выдавить я.
– Не знаю. Не раньше, чем через пару недель. Так что пока ещё есть время.
– Время для чего?
Пит отвечает не сразу. Он встаёт и отходит к окну, сцепляя пальцы на затылке. Ожидание ответа невыносимо. Что же может измениться?
– Китнисс, я давно понял, что революция обречена. Они обсуждали это при мне, были уверены, что я под воздействием яда, что без сознания, поэтому и не боялись, – начинает Пит свой рассказ.
– А разве это было не так?
– Не совсем, – продолжает парень. – Был один врач, принимавший участие в опытах с осиным ядом, он был на стороне повстанцев и заменил большую половину доз на какой-то наркотик, действие которого было схожим с действием яда, но лишь внешне – наркотик сковывал тело, но не затрагивал мозг. Так я и мог всё слышать.
– Ты сказал, что врач был. Что с ним стало?
Грусть отражается на лице моего бывшего напарника, и он продолжает:
– Его почти раскрыли, и он покончил с собой.
– Боялся, что его будут пытать? – спрашиваю, целиком и полностью понимая мотивы.
– Боялся во время пыток выдать меня. Точнее то, что я остался в своём уме. – Пит начинает шагать по комнате, точно загнанный в клетку зверь. – Именно благодаря этому человеку я остался собой, благодаря ему ты жива, Китнисс. Это он убедил меня начать играть эту роль – любимой марионетки Сноу, втереться в доверие, стать правой рукой, потому как это единственный путь к спасению. К твоему спасению, Китнисс.
– Я не хочу спасения такой ценой, – говорю, отвернувшись, чтобы Пит не видел навернувшиеся слёзы.
Мне больно осознавать, что Питу пришлось играть жестокого и бесчеловечного подручного Сноу, чтобы всего лишь спасти мою жизнь. Наверняка, ему приходилось совершать ужасные вещи, чтобы доказать свою преданность – не зря же те охранники так боялись и ненавидели его. И снова всё из-за меня.
– Что с остальными? – спрашиваю, пытаясь совладать с нервной дрожью в руках.
– Президент намекнул, что с ними можно особо не церемониться, – его лицо стало мрачным. – И я узнал уже слишком поздно, поэтому не смог ничем помочь. Энни изнасиловали охранники, отчего она совсем свихнулась, а Финник, когда узнал об этом, едва не сошёл с ума – бился головой о решётку камеры, пока не потерял сознание.
– Боже… – я закрываю лицо руками, задыхаясь от ужаса.
– Когда они попробовали то же сделать с Мейсон – она начала отбиваться и откусила одному из подонков ухо, после чего они её сильно избили, – Пит в ярости сжимает кулаки, и упирается ими в стену. – Мрази.
Я уже не сдерживаю слёз. Безобидная Энни, отчаявшийся Финник, с чьей женой совершили такое зверство, дикая Джоанна, так рьяно защищавшая свою честь… Все они – мои бывшие противники, ставшие друзьями и соратниками.
– Что с Гейлом? – задаю сквозь слёзы вопрос, боясь услышать ответ. – Он не победитель, почему его до сих пор оставляют в живых?
– Из-за тебя. Он дорог тебе, Китнисс, а значит он будет жить, пока ты страдаешь. И тебе придётся хорошо выложиться в этой игре, чтобы выиграть время.
Снова Пит говорит о времени. Он явно мне что-то недоговаривает.
– Для чего?
– Ты же не думаешь, что я прохлаждался тут всё это время, наслаждаясь благами Капитолия? – спрашивает Пит, скрестив руки на груди. – Я работал над тем, чтобы мы могли спастись, и, надеюсь, остальным тоже получится помочь. Но проблема во времени. Мы пока не готовы, и нужно всячески тянуть время, чтобы Сноу не вздумал казнить Победителей раньше намеченного.
– Я сделаю всё, что потребуется, – решительно говорю. – Только скажи, что я должна делать.
Пит становится напротив, и я вижу в его глазах то, чего не было раньше: жёсткость, какую-то дерзкую решимость, безапелляционность. Он однозначно изменился.
– Ты должна во всём слушать меня, Китнисс. Никакой самодеятельности. Здесь так: шаг влево, шаг вправо – смерть.
Я вздрагиваю от его слов.
– А теперь ложись спать: завтра снова включатся камеры.
========== Смятение ==========
Я не просто спала, я словно находилась в глубокой тёмной яме. Без снов и пробуждений. Да, кошмары этой ночью не приходили, но давящее чувство страха присутствовало даже во сне, не отпуская меня ни на минуту.
Ещё не открывая глаз, аккуратно переворачиваюсь на бок, стараясь не зацепиться ожогом о простыни. Шёлк, конечно, не грубая мешковина, как в моей камере, но всё же больно. Стоп. Кожу не тянет и не щиплет. Вспоминаю, что Пит обработал рану каким-то гелем. Если бы в Двенадцатом, когда он ещё существовал, были такие лекарства, то многочисленные травмы шахтёров не превращались бы со временем в жуткие ноющие свищи, и люди могли бы работать и содержать семьи намного дольше. Но какая уже разница? Нет ни Двенадцатого, ни шахт, ни людей.
Открываю глаза и натыкаюсь на изучающий взгляд Пита, который смотрит на меня в упор, облокотившись на локоть. Нет, этот взгляд не может лгать. Это он – мой Пит.
И всё же я сомневаюсь, теряюсь под этим взглядом, отвожу глаза, чувствуя, как мои щёки розовеют.
– Отключены пока, – отвечает Пит, догадываясь о том, что я хочу спросить.
– Давно проснулся? – голос хрипит, в воздухе витает неловкость.
– Около получаса. Мне нравится наблюдать за тобой спящей, – едва улыбается парень. – Старая привычка.
Моё смущение от его слов ещё более нарастает, и я решаю ретироваться в душ. Поднимаюсь с постели, стараясь незаметно натянуть футболку на бёдра.
– Подожди, – вдруг осеняет меня, и я поворачиваюсь к Мелларку. – Ты вроде бы говорил, что камеры отключаются один раз в сутки на девятнадцать минут? Но в этой комнате…
– У меня есть свой человек в диспетчерской, в службе охраны. – Пит тоже встаёт с постели, я замечаю, что он спал одетым в домашние брюки и футболку. – Поэтому камеры в этой комнате отключены несколько дольше. Но чтобы не было подозрительно, или вдруг Сноу кого-то пришлёт проверить, иногда они будут включаться.
– А как я смогу узнать, наблюдают за нами или нет? – задаю вопрос, волновавший меня ещё вчера.
Пит бросает мне через кровать какую-то вещь серебристого цвета, которую я вчера тут не видела. Развернув, я вижу, что это шёлковый халат. Размер мой. Думаю, Пит заметил моё смущение.
– За десять секунд до активации камера издаёт негромкий звук, как и при отключении, какой ты слышала вчера.
Я вспоминаю, как этот тихий писк прекратил тот ужас, который происходил со мной. Этот сигнал – точка отсчёта моего спокойствия или боли.
– И как мне вести себя, когда камеры снова включатся? – с опаской жду ответа от парня.
Пит сдёргивает с постели простынь с бутафорским пятном крови, точнее пятно-то настоящее, но вот причина его появления как раз таки наоборот, и швыряет в угол комнаты.
– Скоро безгласые придут прибираться, уверен, об этом они доложат, – поясняет Пит свои действия. – А насчёт того, что ты спросила… Китнисс, будем ориентироваться по ситуации, но, если в общем, – ты униженная, сломленная девушка, ставшая игрушкой в руках врага. Но всё же не забывай, что ты – это ты.
Пит обходит кровать, направляясь ко мне. Внутри всё непроизвольно сжимается, что наверняка, отражается и внешне. Пит останавливается в нескольких шагах – держит дистанцию, и я благодарна ему за это.
– Нам ещё многое придётся преодолеть, прежде чем попытаемся выбраться отсюда, так что тебе нужно быть сильной, – Пит делает ещё шаг по направлению ко мне. Он слишком близко, чем может позволить моё спокойствие. – Помни, Китнисс, всё это вынужденные меры.
Странное ощущение: я не могу больше без дрожи выносить его близость, но и уйти не решаюсь, не в силах оторвать взгляд от света его глаз.
Вдох. Выдох. Закрываю глаза, чтобы прогнать наваждение прошлого.
– Я в душ, – тихо бормочу, проходя мимо него, почти бегом направляюсь в ванную.
Быстро сбрасываю одежду прямо на пол возле душевой кабины и становлюсь под упругие тёплые струи. Вместе со свежестью воды приходит и ясность мыслей. Итак, Пит. Это мой Пит, мой мальчик с хлебом, но в то же время… Я больше не веду игру, не создаю правила. Теперь всё решает он. И он просил меня довериться ему, перестать пытаться вести партию этого опасного танца, целиком и полностью положившись на него. Смогу ли я? Я и вправду хочу, но я знаю себя. Нельзя. Я буду говорить себе это раз за разом, когда моя натура будет пытаться сделать всё по-своему. Отпустить поводья, делать то, что говорит Пит, и тогда, возможно, нам удастся выбраться и спасти друзей.
Повернув кран, я ещё несколько секунд стою в кабине, наблюдая, как крупные капли стекают по телу. Десятки шрамов, царапин, ушибов – старых и не совсем. Это не тело восемнадцатилетней девушки, это – игольница, в которую втыкают иглы. Хотя, это определение больше подходит для моей души.
Выйдя из кабины, я с досадой обнаруживаю, что моя одежда мокрая, видимо, я неплотно закрыла дверцу, и вода попала на сброшенные на пол халат и футболку. Проверяю шкаф – пусто, халат, который я надела вчера был единственным, и он остался в спальне.
Делать нечего, приходится обернуться большим полотенцем. Возьму одежду и вернусь.
Выхожу из ванной, смотря себе под ноги: ищу тапочки. Но прямо у двери натыкаюсь на Пита.
– Долго же ты, – протягивает парень. – Я уже успел соскучиться.
Металл в голосе. Я поднимаю глаза и вижу тот самый взгляд, что пробирает своим холодом насквозь. Камеры включены. Игра началась.
Лихорадочно соображаю, как повести себя сейчас. Что бы сделала испуганная, униженная ИМ Китнисс? В голову ничего не приходит. Только бы не выдать нас.
– Я пойду, – мямлю, пытаясь пройти мимо Пита, стараюсь не смотреть на него, иначе мой внутренний голос опять начнёт твердить, что все его признания лишь уловки, способы эмоциональной пытки.
– И куда же? – насмешка в голосе. – Мы же только сблизились.
Последняя фраза звучит столь отвратительно и грязно, что я непроизвольно поёживаюсь.
В несколько неспешных шагов Пит подходит ко мне вплотную и толкает к стене.
– Может, повторим? – ставит руки на стену около моего лица.
Я чувствую его руку на своей талии через толстое полотенце. Мне страшно, насколько далеко зайдёт Пит в этот раз, чтобы убедить эту змею.
– Я не слышу ответа, – шипит Пит слова мне прямо в лицо, оттягивая голову за волосы.
– Пит, пожалуйста…
Мне сложно поверить, что этот тот же человек, что и четверть часа назад. Его глаза горят животной страстью, кривая ухмылка вызывает отвращение. Но ни мне, ни ему не позволено стратить. Мы просто должны играть свои роли, даже если нам обоим больно.
Что чувствует он, надевая маску моего мучителя? Так ли ему больно и отвратно, как и мне? Возможно, ещё хуже, ведь это Пит. Если бы мне пришлось причинять ему боль, то я бы, вероятно, уже сошла с ума. Так что, если исходить из какой-то извращённой логики, я нахожусь в более выгодном положении, чем он. Я хотя бы могу открыто показать свой страх.
Я чувствую горячие губы на своей шее, Пит не отпускает волосы, и мне больно.
– Отпусти. Мне больно, – шепчу.
– И что? – равнодушно отвечает Пит, не отрываясь от терзания моей шеи.
Но волосы всё же отпускает. Но это лишь для того, чтобы положить ладонь мне на бедро. Я даже подумать боюсь, как потом буду смотреть ему в глаза. «На войне все средства хороши», – сказал бы, наверное, Хеймитч. Но войну мы проиграли.
Ладонь Пита движется вверх по моей ноге, минуя край полотенца. Меня начинает бить неподдельная дрожь. Я уже не притворяюсь. Может он так и задумал? Может, я неубедительна в своём страхе, и Пит решил взять дело в свои руки?
Его руки… От скользящей ладони остаётся пылающий след. Осознание того, что под коротким полотенцем ничего нет, приводит меня в трепет. Я дёргаюсь в его руках, пытаясь вырваться, но лишь усугубляю положение. Чувствую, как полотенце уже не так крепко держится на мне, начиная сползать. Пит замечает это, но вида не подаёт. Лишь непроницаемый взгляд.
– Не хочешь принять душ ещё разок? – издевательски спрашивает меня мой «мучитель». – А то мне как-то скучно одному.
И пока я пытаюсь предугадать его следующие действия, Пит распахивает дверь в ванную, с силой вталкивая меня туда. Пол скользкий, и я, едва переступив порог, падаю, пытаясь удержать полотенце.
Хлопок двери. Пит подлетает ко мне.
– Китнисс, прости, – волнуется парень. – Я толкнул тебя слишком сильно. Прости меня. Ты не ушиблась?
От этих его вопросов мне хочется истерически засмеяться, вспоминая те пытки, которые я перенесла от его рук. Его руки… Я не могу смотреть спокойно на них теперь уже не только из-за страха боли. Могу поклясться, что снова ощутила тепло на бедре.
– Я в порядке, – отвечаю, поднимаясь на ноги, проигнорировав предложенную руку. Пит должен понимать, что я не такое уж и слабое звено.
– Итак, – говорю, – что же дальше? Мы ведь должны убедить Сноу в твоей жестокости ко мне. Думаю, ты должен ударить меня.
– Я не хочу бить тебя, Китнисс, не хочу причинять боль. Ты и представить не можешь, как трудно это для меня, хотя, думаю, тебе кажется иначе, исходя из предыдущих недель.
– Но Сноу нужны доказательства, – возражаю я.
Лицо Пита приобрело задумчивое выражение. Вероятно, у него уже появился план.
– Китнисс, ему нужны доказательства не твоей физической боли, он хочет видеть тебя униженной.
Пит отходит к зеркалу, упираясь о раковину. Кажется, будто он разговаривает сам с собой, просто размышляет вслух.
– Поэтому он и решил использовать меня, а не кого-то из своих подручных. Его цель – принести тебе как можно больше душевных страданий. И мы дадим ему это увидеть. – Пит решительно повернулся ко мне лицом. – Есть идея.
От этих его слов у меня невольно прошёлся по коже холодок.
– Он ведь сам намекал мне на то, чтобы я тебя не калечил, а использовал по-другому, считая, что это сведёт тебя с ума.
– Это так, – шепчу едва слышно, покрываясь пятнами. – Он прав. Как и всегда. Пит, я боюсь, что этого старого лиса нам никогда не обыграть.
Я вдруг действительно осознала, как мы все ничтожны по сравнению с этим монстром, который прошёл через сотни интриг, оставляя после себя горы трупов. Что ему стоит разгадать замысел нескольких подростков? Тем более, что он сейчас особо осторожен, учитывая недавнюю революцию.
– Китнисс, – Пит подошёл ближе. – Мы должны попытаться, это единственный выход.
Киваю, хотя чувство тревоги не покидает.
– Так что за идея?
– Иди сюда, – говорит Пит. – Думаю, это его должно убедить в том, что я последовал его совету.
И увидев мою нерешительность и недоверчивый взгляд, продолжил:
– Не бойся, Китнисс. Это не больно.
Пит подходит сзади. Наши взгляды встречаются в зеркале. Замираю. Что он задумал?
Он отодвигает мои волосы с плеча, я инстинктивно сильнее прижимаю к себе полотенце. Мне кажется, что от напряжения в ванной сейчас взорвутся все лампы. Его руки тёплые, прикосновения приятны. Я пытаюсь запрятать свой страх как можно глубже, но стою, словно парализована.
Пит немного сдавливает моё плечо, почти неощутимо, словно безмолвно говоря мне что-то. Он наклоняется и прижимается к моему оголённому плечу губами. Мой выдох показался мне слишком уж шумным. Бледное лицо, отражаясь в зеркале, ничего не выражало, но бешенный стук сердца выдавал меня с головой. Пит находился слишком близко, чтобы не услышать его.
Несколько секунд, которые Пит прижимался губами к моему плечу показались мне вечностью. Я испытала целую гамму эмоций и ощущений – от стыда и удивления до странного тепла, разливающегося по телу. Поэтому, когда Пит оторвался от меня, я даже пошатнулась, и ему пришлось немного придержать меня за плечи. Странная истома, разлившаяся в груди, плавила тело. И мне понадобилось несколько секунд, чтобы выйти из оцепенения. Это его первое прикосновение ко мне за последнее время, не причинившее боли и не вызвавшее приступа страха. Ещё какое прикосновение. Стоп. Китнисс, вернись в реальность, это лишь уловка для Сноу.
Я подхожу ближе к зеркалу, рассматривая плечо. На нём красуется большой тёмно-фиолетовый кровоподтёк. Странно, почти не больно, а такой синяк остался.
– Это засос, – сдерживая улыбку говорит Пит, заметив моё замешательство. – Думаю, этого пока хватит, чтобы убедить чёртового старика, что я не особо деликатен с тобой.
– Верно, – протягиваю, всё ещё смотря в зеркало на отметину. – Он знает, что прежний Пит такого бы себе не позволил. Это как печать.
Я не хотела акцентировать внимание на том клейме, просто так вышло само, но мы оба вспомнили эту птицу, что выжжена Питом у меня на другом плече. В комнате повисло молчание, оно словно отражалось от глянцевой поверхности кафельных стен, умножая свою силу.
– Я выйду первым и покину комнату. Меня не будет до вечера. Ты покрасуйся перед зеркалом в комнате, камера как раз над ним, и это будет видно, – Пит указал на синяк на плече.
Я кивнула, хотя мне ужасно хотелось спросить, почему он будет отсутствовать так долго. Но я вспомнила своё обещание повиноваться, и отмела эту идею.
***
День тянулся словно резиновый, показавшись мне вечностью. Я сделала всё, как велел Пит. Вышла немного позже него, предварительно растерев до красноты глаза. Полежала, рыдая на кровати, поразглядывала отметину на плече перед зеркалом, стараясь не поднимать глаза на камеру. Когда я не знала, где она, то меня и не тянуло сделать это, но теперь! Меня просто подмывает посмотреть туда и сказать всё, как Джоанна на интервью. Но я сдерживаюсь. Никто не должен знать, что я в курсе наблюдения.
Когда солнце стало отбрасывать по комнате косые красноватые лучи, я поняла, что день подходит к закату. В это же время раздался сигнал, сообщивший, что камеры отключили. Кто же это делает? Пит сказал, что в диспетчерской охраны у него есть свои люди. Но кто же так рискует жизнью ради меня и него? Это для меня загадка, но Пит не особо захотел говорить об этом. Попробую узнать у него позже.
Время шло, но Пит так и не возвращался. Я была и рада этому, потому что момент с отметиной (слово «засос» меня как-то коробит) меня смутил. Даже не сам процесс, а тот взгляд, с которым я встретилась в зеркале. Но в то же время и тревожилась. Что он делает? Где он? Всё это очень опасно, да и я тут просто вою со скуки в этой запертой комнате.
Камера отключена, так что я вольна делать что хочу. Я разглядываю полку с книгами. Скучно. Никогда не любила читать. Журналы с красивыми девушками. Пит это читает? Я даже начинаю заливаться краской, представляя, что там внутри. Не выдержав, приоткрываю один, словно воришка, но обнаруживаю, что это просто светская хроника. Питу нужно быть в центре событий, как любимцу «правителя».
Продолжая исследовать комнату, я замечаю, что при шагах пол в одном месте у северной стены за тумбой отдаёт глуховатым звуком. Меня это настораживает. Это место скрыто от камеры с любого угла обозрения. Про себя я довольно отмечаю, что навыки наблюдения, почерпнутые с охоты, никуда не исчезли. Наклоняюсь, чтобы простучать то место, но вдруг слышу шаги. Пит? Я поспешно отхожу в другой угол комнаты.
Но это лишь безгласая в сопровождении миротворца принесла мне ужин. Пита всё нет.
Я ужинаю в одиночестве, после чего решаю включить телевизор. Всё, что там идёт – прямая или скрытая хвала Президенту и сохранившемуся режиму. Всё это тошнотворно, и я выключаю бесполезный прибор. Всё остальное время – закат и наступление ночи – я наблюдаю в окно, сидя на подоконнике. Неужели мне придётся провести здесь взаперти долгие недели и месяцы? Я и дня выдержать не могу.
Ночью Капитолий почти так же светел, как и днём. Множество разноцветных огней превращают его в город-праздник. Город-праздник и город-смерть – вот его имя.
Когда стрелки старинных часов над кроватью показывают одиннадцать, я решаю идти спать. Думаю, Пит занят чем-то важным, поэтому и не вернулся. Может, он вернётся ночью?
Я снова принимаю душ, переодеваюсь в принесённое горничной ночное белье, вид которого меня откровенно смущает. Но что поделать – маскировка. Залезаю под одеяло и смыкаю веки.
