Текст книги "Эта тьма и есть свет (СИ)"

Автор книги: Gierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Она активна, – Роуни задыхается, но продолжает говорить, – видите, над ней облака немного расходятся в стороны? Подойдем ближе, можно будет понять, есть ли связь.

– Возьмешь его, еще пару эльфов, поедете к башне. Все, что сможешь выяснить за короткую вылазку, расскажешь мне. Главное, чтобы вас не заметили, – говорит мне хозяин.

– Они уже заметили нас! – кричит Роуни.

– И проследи, чтобы он вернулся живым, – продолжает хозяин, кивая на бледного эльфа.

Одним вечером я спросил у Гуннара, для чего Роуни поплыл с нами. Гуннар ответил, остроухий хочет отомстить. Для живущего местью Роуни кажется слишком беспокойным. Когда цель ясна, выбить из колеи трудно, а этот трясется от каждой новости.

– Вы не понимаете? – спрашивает Роуни, когда пара из ближайшего круга – Фьорн и Хорри – оттаскивает его на нижнюю палубу.

– Я понимаю, – тихо отвечает хозяин, хотя кроме нас с Гуннаром, да десяток из круга, его никто не слышит. – Жаль только, ты не понимаешь.

– Искать лес? – спрашивает Гуннар, разглядывая равнину, раскинувшуюся до горизонта.

– Без толку, – отвечает хозяин. Иногда он думает в точности как вестурландец из ямы.

– Воду? Дичь?

– Сначала лагерь, дозоры и башня, потом остальное. Одна ночь у нас есть, никто не успеет собрать войско в тысячу голов за такое время, даже эльфы.

***

Он оказывается прав, как сотню раз до этого. Ночь проходит спокойно. Дозорные не смыкают глаз, но остальные – спят так, будто родились накануне, тихо и мирно. Прохладный ветер от воды усыпляет лучше костра. Утром возвращаются разведчики: вода, лес, дороги – им удалось найти все.

Бальдр опаздывает. Видно это не по солнцу – светилу безразлична судьба одного раба. Видно по лицу хозяина. Оно становится все мрачнее, пока к полудню не превращается в безжизненную маску. Круг ходит за ним по пятам, скалится сталью: копьями, остриями стрел.

– Они возвращаются, хозяин, – говорит дозорный, и лицо под маской расцветает.

Бальдр тащит остроухого волоком, подталкивает, пинает. Видно, эльф совсем плох. Плачет, не скрывая слез, то и дело порывается бежать обратно. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, отчего задержка.

– Я говорил ему! – эльф бросается хозяину под ноги, едва они подходят достаточно близко. – Велел ему открыть двери. Он не послушал.

– Чисто, хозяин, – говорит Бальдр, ни взглядом, ни жестом не показывая, как ему тошно возле эльфа.

– Нет там ничего чистого, она вся горит, – продолжает остроухий, ползая по земле, – они уже знают, где мы. Они пришлют войско. Нужно было войти внутрь. Я бы вошел! Я бы сделал это!

– Вокруг никого не было? – спрашивает хозяин, не удостоив эльфа даже взглядом.

– Ни души, – говорит Бальдр, – мы проверили дважды.

– Они все знают, все знают! – причитает эльф.

– Заткнись! – хозяин пинком отталкивает его прочь. – На тебя смотреть тошно. Неужели ты думаешь, они всесильны? Неужели думаешь, мы ничего не можем сделать?

Эльф стирает с лица грязь и поднимает на хозяина испуганный, затравленный взгляд.

– Думаешь, твои Башни все могут? – хозяин усмехается. – Если бы они все могли, они бы правили этой землей. Если бы все было так, как ты говоришь, мы с тобой не стояли бы сейчас на этой земле. Ты умеешь читать, эльф?

Дрожащий комок грязи и слез кивает – даже мне становится тошно.

– Ты знаешь, как в хрониках Башен называют Вестурланд?

– Кварта, – шепчет эльф.

– Кварта – пятая, – повторяет хозяин. – Есть Терция – третья. Есть Кварта – пятая. Где-то должны быть Квинта, Секунда и Прима. Их может быть больше. Очевидно, что они прервали все связи между островами. Они постоянно находятся в состоянии войны, понимаешь? Нет никакого заговора, сообщества. Только кучка дорвавшихся до древних артефактов глупцов вроде нас. Но у них нет преимущества, которое есть у нас, эльф. Догадываешься, о чем я?

– О вашем войске? О коннице? О воинах Вестурланда?

– У нас есть я, – лицо хозяина искажает жестокая усмешка и он уходит быстрее, чем эльф успевает осознать, что к чему.

Я провожаю взглядом укутанную в подбитый мехом плащ фигурку и понимаю, что кто-то смотрит на меня – это Бальдр. Оказывается, он тоже улыбался.

***

К утру остроухий выглядит на сотню лет моложе. Я приглядываю за ним, потому что Гуннару кажется, эльф может причинить немало хлопот.

Теперь острые уши отмыты, волосы убраны на странный манер его племени в косу. Хозяин рассказывал, так принято на войне. Эльф уходит в лес, доложив дозорным, что вернется к рассвету, и они едва узнают его, когда он возвращается со связкой дичи, чистого, с ясным взглядом.

Я бы решил, эльф чудом добрался до Башни и воспользовался ее помощью, но такое невозможно, а дозорные утверждают, что он не уходил вглубь леса, шел по окраине.

Дичь остроухий тащит в круг хозяина – кладет им под ноги и отвешивает глубокий поклон. Я объясняю им, что так принято у эльфов просить прощения. Они мрачно кивают, что поняли, и хоть острые уши им поперек горла, связка дичи – достойный подарок. Через час от костров раздается приятный запах. Другие завидуют нам, поглядывают, как мы выбрасываем косточки.

Тогда выступают другие эльфы – в живых осталось всего трое. Они оставляют мешки с походными вещами, берут с собой лук и стрелы – уходят в лес. Их не видно дольше, чем Роуни – вспоминаю, как его зовут, пока дожевываю зайца. Но когда они возвращаются, дозорные сами идут навстречу. Три связки мяса – больше, чем было у нас много недель.

Для тысяч голодных ртов – крохи, но они рождают надежду, как говорит Гуннар. К обеду охотники берут с собой терцианцев из тех, что моложе. Объясняют, что важнее всего – тихий шаг. Вестурландцы от природы высокие, сильные, поэтому дичь слышит нас за много шагов.

В шатре хозяина крики, споры – то и дело приходят разведчики, потом уходят обратно. Меня не зовут – велено отдыхать. Роуни приносит еще одного зайца, говорит – мне одному. Я мотаю головой – так не делается. В одиночку есть, когда другие голодают, не станет ни один Вестурландец из ям. Гуннар смог бы – надзиратели другого сорта. Мы – никогда.

– Отдай, кому сам знаешь, – просит Роуни. – Сегодня больше идти нельзя. Ночь – выйдут хищники. Кто знает, какие тут порядки после заката.

– Где же твои сородичи? – спрашиваю, а сам взвешиваю в руке тушку. Отдам Гуннару – он весь день в шатре, спорит с терцианцами, надрывая горло.

– В лесу, – отвечает Роуни, – они останутся там, чтобы лучше разобраться. К утру мы будем знать, кого стоит опасаться в темноте.

– Они будут там спать? – удивляюсь.

– Нет, они будут смотреть и слушать. Опасно, но другого пути нет. Последыша такому не обучишь.

– Ну а ты что же? Останешься тут? – вспоминаю, как он валялся в ногах у хозяина.

– Я пришел отдать тебе последнюю добычу, – отвечает Роуни, – а теперь пойду обратно в лес. Но стрелять больше нельзя – запах крови привлечет лишние рты. Понимаешь?

Киваю, что уж тут не понятного.

– Роуни? – окликаю, когда он собирается уходить.

– Что, Бальдр?

– Почему…

– Почему так изменился? – эльф сощуривает и без того узкие глаза. – Он прав – вот почему. Мы так долго боялись Башен, что я и думать забыл, как все устроено. Мне казалось, я лучше всех понимаю, что к чему: из-за Морохира, из-за книг, которые прочел. Оказывается, они еще больше запутали меня. Иногда, Бальдр, от знаний никакого толка.

– От знаний есть толк, Роуни. Помнишь Маяк? Помнишь Сьюзи? Шайни? Если б не знания, все мы сидели бы теперь в своих ямах.

– Об этом я и говорю, Бальдр, – эльф отворачивается и уходит. О чем он хотел сказать, я пойму еще очень нескоро.

========== 2. Терция. Новое гетто ==========

Роуни научил меня слушать последышей, учиться у них выживанию, ставить под сомнение заветы старейшин. Он рассказал, сколько ошибок совершили элвен на своем пути из Башен в гетто, а потом исчез. Я думала, он остался в Башне из-за Морохира. Но в Башне остался Уильям, а Роуни исчез. Они оба – элвен, которые пообещали заботиться обо мне.

Жан говорит, обещания очень сложно выполнить, поэтому мне не стоит злиться на них. В его словах больше мудрости, чем в старых книгах моего народа. Даже безумец последыш знает больше, чем мы смогли собрать за сотни лет бессмысленного существования.

У Жана смешная особенность – когда он глубоко задумается о чем-то, его рот немного приоткрывается в полуулыбке, а скулы напрягаются. Со стороны кажется, что он смотрит прямо на солнце, и оно слепит его. Мне кажется, так на него обрушивается мудрость, только он достаточно честен, чтобы восхищаться этому чуду, а мы делаем вид, что давно во всем разобрались.

Первую группу бродяг-элвен мы находим на вторую неделю после разрушения Башни. Я веду Жана к следующей, хотя рассказывать об этом не спешу. Если он узнает, что я приняла решение уничтожить еще одну Башню, он попытается помешать. Жертва Уильяма произвела на него большое впечатление. Теперь он считает себя ответственным за мою жизнь. Не хочет, чтобы другой человек пожертвовал своей напрасно.

Бродяги не могут высечь огонь. Старейшина их клана всегда обращался к Совету за священными лучинами. Когда кланы разбрелись по скудным лесам Терции, неоткуда стало брать огонь. Они питались сырым мясом, поэтому малыши выглядят бледными, изнуренными. Когда в центре небольшой поляны вытягиваются к небу алые языки, я вижу десятки восхищенных взглядов.

Жан садится вплотную к огню, греет руки, долго думает о чем-то, приоткрыв рот. Элвен сидят чуть поодаль – им страшно с непривычки быть так близко к пламени.

– Мой отец говорил, если будет тяжело – вспомни эльфа. Я все не мог понять, о чем он. Анна думала, он про вашу красоту. Называла его стариком, мужланом, вечно давала самый черствый кусок. Теперь я знаю, о чем он хотел рассказать мне.

Я молчу – остальные элвен молчат тоже. Жан редко открывает рот, а еще реже – говорит складно. С его слов, это из-за волнения. Когда он не знает, что к чему, становится страшно, мысли путаются, и он уже сам себе не хозяин. Вот почему жизнь со славной Анной была для него в радость. Теперь он говорит, я учу его жить по-другому, хоть мы никогда не говорим о его жизни.

– Он был хорошим стариком, мой отец. Не бросил меня. Возился, пусть даже матушка сбежала в Терцию. Где она теперь?

– У тебя тут мама? – спрашивает один из малышей элвен, посасывая палец – на нем, наверное, осталась соль после ужина.

– Не знаю, – отвечает Жан, – тут, наверное, женщина, которая меня родила.

– Мама? – не унимается малыш.

– Нет, – Жан закрывает глаза, а рот его опять приоткрывается, пропуская внутрь мудрые мысли.

Бродяги увязываются следом. Я говорю им, что спутники нам не нужны, но по шороху листьев слышу, что клан ступает за мной, отставая на час-другой. Останавливаюсь, жду, а уже к обеду следующего дня мы идем вместе. Теперь хищники, от которых раньше нужно было прятаться, сами уступают дорогу.

Среди бродяг есть пара стражников. В гетто они следили за порядком, пока не пришло время огней на Площади. С того дня носить оружие элвен запретили. Но эти двое выстрогали себе луки и смастерили стрелы из твердых сучков. У каждого в клане копье – кое-кто наловчился неплохо с ним обращаться. Глядя на них, я вспоминаю хроники, которые прочла вместе с Роуни, а еще – истории Морохира. Их было совсем немного, но все же я знаю, что раньше элвен были великим народом. Странно было думать об этом в гетто. Разве может великий народ опуститься до такой жалкой жизни? Теперь я вижу, в чем секрет. Достаточно нескольких лет в лесу, чтобы забыть обо всем лишнем. Здесь только одно правило: выживи. Здесь нет дела до истории, книг, обычаев. Важно прислушиваться к хрусту веток, следить, чтобы ветер не выдал запах стае волков.

Ко второй неделе неторопливой дороги мы находим еще один клан. Они выбегают навстречу, размахивая палками, просят пойти за ними. Я давно не видела, чтобы гордые элвен просили о чем-то, поэтому мы отправляемся, куда сказано.

В паре землянок лежат больные, истощенные старики и малышка. Холод, голод и другие тяготы жизни в лесу покрыли их тела язвами. Все дурно кашляют – я чувствую запах крови.

– Помогите им! Прошу, помогите им! – кричит женщина, которая добралась до нас на дороге. Остальные стоят за ней.

– Вы старейшина? – спрашиваю, чтобы чем-то занять время, нужное для того, чтобы растворить в теплой воде снадобья Сьюзи.

– Нет, – она прикрывает рот ладонью, а другой рукой указывает на старика, который еле дышит.

Лекарства Башни возвращают больных к жизни. Малышка поправляется на второй день и требует много еды, старикам нужно больше – каждый выпивает по две кружки. Жан смотрит на них с беспокойством, помогает мне менять повязки, обрабатывает язвы мазью из собственного мешка.

На третий день клан устраивает в нашу честь праздничный ужин. Старейшина, хмурый и злой, поднимает деревянную кружку с чистой водой. Мы пьем ее по кругу, а когда приходит время еды, я спрашиваю у Гилл – женщины, которая привела нас к землянкам – отчего старик злится.

– Он запретил мне идти за помощью, – говорит Гилл, глядя в пол, – я пообещала, что никуда не пойду. Но потом заболела Хэйли. Она же совсем ребенок. Верно?

– Почему он не хотел помощи? Ведь элвен должны помогать друг другу.

– Больше нет, – Гилл нахмурилась, – вас давно не было в лесу?

– Очень давно.

– Последний Совет расколол кланы. Мы больше не один народ. Истинные последователи старых традиций остались в лесу. Элвен, вроде нас. Он гордится этим, – она посмотрела на старейшину.

– Что же вы? Вы тоже гордитесь?

– Элвен должны слушать своего старейшину. Так было всегда.

– Многое изменилось, не так ли? – когда я говорю эти слова, во мне просыпается новый человек.

***

К первому городу последышей мы приходим с тремя полными кланами. Дети и старики идут в хвосте, их защищают от случайных опасностей несколько стражей. В их руках простые луки, другого оружия у нас нет. Элвен страшно было расставаться с копьями, но когда я объяснила, что две сотни вооруженных оборванцев могут вызвать панику, они послушали.

Впереди идем мы с Жаном. Ворота закрываются у нас перед носом. Через несколько минут на стену города выходит один из стражников. Я вижу на нем хороший доспех. Еще я вижу, что он напуган.

– Что вам нужно? – спрашивает человек.

– Мы хотим обменять товары, если любезный граф позволит нам остановиться у стен, – отвечаю я.

Все идет по плану. Стражник спускается со стены, выходит ко мне и спрашивает, что задумали элвен. Взгляд его то и дело касается Жана.

– Мы пришли с миром, – говорю я, – в лесу много дичи, теплых шкур, целебных трав, орехов и ягод. Но там мы не можем ткать, у нас нет нужных для работы инструментов. Все, что нам нужно, – несколько дней неподалеку от стены.

– С вами придут болезни, – хмурится стражник. Он больше не боится нас, но я вижу, что его заботит судьба города.

– Посмотрите на нас, мы все здоровы. После долгого перехода на нас осела дорожная грязь, но мы смоем ее в реке.

Стражник оказывается дотошным, не ленится и проходит по рядам. Он видит женщин и мужчин в теплой одежде – красивый мех привлекает его внимание.

– Вы хотите торговать пушниной? – спрашивает он, вернувшись.

– Нам не нужны деньги, мы хотим обменять то, что дал нам лес, на то, что в избытке есть в городе, – отвечаю я.

В этом мой план – никаких денег. Они портят людей, портят элвен – всех, до кого могут дотянуться. Мы возьмем самое необходимое: инструменты, оружие, ткань, стекло, обожженную глину. То, что старейшины кланов не потрудились прихватить с собой, убегая из гетто.

– Мы приставим к вам охрану, – говорит стражник, – я даю вам три дня, ни часу больше. Наутро четвертого вы должны уйти, иначе вам не поздоровится.

Элвен позади меня ликуют – они рассчитывают поесть настоящего хлеба, выменять леденцов для детей, сменить тряпье на новые рубахи, подлатать обувь.

– Моему старику ты пришлась бы по душе, – говорит Жан.

Ворота распахиваются перед нами.

========== 3. Квинта. Чужие земли ==========

На лице Бальдра счастливая улыбка – сегодня он во главе отряда захватил город. Я смотрю на него, сердце замирает. Он радуется тому, что лишил жизни сотни иноземцев. Для него это высокая честь, теперь ему наливают добытого из погребов местного правителя вина у каждого костра. Иногда он поглядывает на меня, но с каждой кружкой этих взглядов все меньше. Слава и радость захватывают его целиком.

Вестурландцы не подходят ко мне из уважения, терцианцы – из страха. Элвен снова пропали в своих лесах, а горстка отправленных Марком жителей Союза мрачно точит оружие к следующему дню. Они не привыкли жить так, им страшно.

Я один.

Мысль, уколов озарением после победы, становится навязчивой. Раньше она заглядывала только в особо тяжелые дни. Никогда – вместе с одержанной победой.

Победа должна приносить удовольствие, иначе для чего она нужна.

– О чем вы думаете? – спрашивает Гуннар, усаживаясь возле моего костра.

– Об одиночестве, – я отвечаю ему, потому что не знаю другого человека, которому мог бы сказать такое, не опасаясь измены, непонимания, обиды. Я радуюсь, что Фредди мертв. Мы похоронили его, бросив в море. Надеюсь, теперь его бедная жена будет счастлива.

– Мы далеко от дома, – говорит Гуннар. Первые годы меня удивляло, как житель Вестурланда может так хорошо разбираться в других людях. Потом Бальдр объяснил мне, что Гуннар был надсмотрщиком. Разбираться в людях было его работой. Он точно знает, как обращаться с такими, как Бальдр, с такими, как я, с такими, как Роуни. Для каждого у него свой подход. Мне бы его талант, не пришлось бы тогда покидать Терцию.

Я представляю себя, живущим в замке, за стеной, представляю приемы, попойки, турниры. Было бы это лучше того, что есть у меня теперь?

– Нет, – отвечаю я самому себе, – у меня никогда не было дома.

– Вы… – Гуннар сам себя обрывает. Когда говоришь с ним так, наедине, сложно сказать, нарочно он оборвал себя или так вышло случайно.

– Договаривай.

Обо мне, должно быть, люди думают так же. Поди, разберись, что у него на душе. Вот почему никто не приходит к нашим кострам, чтобы предложить кружку вина.

– Вы можете его построить, – говорит Гуннар.

Он не смотрит мне в глаза – знает, что я злюсь, когда Вестурландцы делают так. У них особый взгляд. Холодные глаза пронизывают насквозь. Даже когда они радуются, кажется, что вот-вот один из них набросится на тебя с копьем наперевес.

– Я не из тех, кто строит, Гуннар, – мне хочется, чтобы он правильно понял это.

– Я знаю, – отвечает Гуннар. – Возможно, вы найдете его здесь. Или на другом острове. Где-то далеко.

Он уходит от костра, а я вспоминаю время, когда мог думать только о победе. Вспоминаю глупый бунт аристократов Терции, свое послание Башням. Даже мне самому тяжело поверить, что прошло так мало лет. Кажется, я прожил несколько жизней.

***

Утром не могу отделаться от кошмара – мне снилась мать. Во сне я пытался спасти ее, бежал прямо на убийцу, но Фредди схватил меня за руку и дернул на себя. Он сказал, что я чуть не погиб там, и только его находчивость спасла мне жизнь. Мой сон был обычным воспоминанием. Все так и было в реальности: до боли крепкий захват, убийца у кровати матери, ее тело.

У мамы было красивое лицо, она умела подчеркнуть его прической. Ее любимая служанка вечно бегала в город за всякими безделушками. Кое-что обходилось недешево, но чаще в волосах мамы были простые цветы. На улицах города о ней говорили только хорошее. Она была доброй, щедрой, никогда не задирала нос. Кто бы ни пришел к ней за помощью, она старалась изо всех сил. Наверное, ей было ужасно скучно в замке. Она не видела ничего, кроме этого города. И умерла в его стенах.

Мне в голову приходит неожиданно ясная мысль: Фредди убил ее. Не сам – он все время крутился возле меня. В какой-то момент в суматохе он предложил посмотреть, все ли в порядке с ней, мы открыли дверь, и я увидел убийцу. Каковы были шансы? Настоящий профессионал скрылся бы сразу, спустя секунду-другую.

Он все подстроил. Он сделал так, что я считал себя обязанным ему. Сделал так, что я начал безоговорочно доверять ему.

Теперь я привязываюсь к Гуннару и Бальдру. Сколько времени пройдет, прежде чем я пойму, что они тоже используют меня?

Сколько времени пройдет, прежде чем они поймут, что я использую их?

– О чем вы думаете? – спрашивает Гуннар.

Мне кажется, я уже слышал от него этот вопрос недавно, но мои мысли – о дне, когда умерла мама.

Марк был прав – я убил ее. В моих руках не было клинка, я не знал убийцу, но мое желание заполучить беспринципного, преданного союзника сыграло со мной злую шутку. Беспринципные союзники – глупость. Чтобы стать для кого-то союзником, другом, нужно ценить чужое доверие.

– Я вспоминаю мать.

– Какой она была? – спрашивает Гуннар. В его руках бочонок с ледяной водой – он знает, что с утра я люблю хорошенько отмыть лицо и руки.

Вспоминая ночь, когда убили маму, я ищу короткое слово, которое Гуннар смог бы понять. Вестурландцы ценят краткость. Для них то, что нельзя поместить в одно слово, недостойно мысли. Они считают, нельзя одновременно размышлять о многих вещах.

Мысленно перебирая в голове прекрасные черты лица, я отвечаю ему:

– Доверчивой.

На самом деле, я говорю о себе. Доверчивость матери – вот что мешает мне избавиться от людей вроде Гуннара и Бальдра.

***

Остров оказывается огромным. До восточного берега мы идем несколько месяцев. Здесь два государства, хотя я не вижу разницы между ними. Простые жители селятся небольшими деревнями на холмах. В низинах болота, после дождей они разливаются и перетекают одно в другое ленивыми ручейками.

Терцианцы в восторге – они давно не видели столько пресной воды. Самые здоровые подыскивают участки для семьи, а те, кто хуже перенес плаванье, просто радуются возможности пить вдоволь.

Замки, которые захватывать легче, чем ставить лагерь, сдаются до начала осады. Они отправляют парламентеров, приносят дары. Им нечего поставить против моего войска. Бальдр каждый вечер празднует, а Гуннар – хмурится.

– В чем дело? – спрашиваю я, когда очередной замок взят и воины моего круга боевыми ножами делят ломти сыра.

– Помните Восточный Маяк? Те эльфы бежали. Их Морохир пытался увести их. Здесь должны быть другие. Должно быть что-то, от чего он пытался их защитить.

– Защитить?

– Он надеялся, что найдет для них землю, на которой никто не живет.

– Почему ты так думаешь?

– Вы делаете то же самое.

Я молчу – вестурландец, как всегда, прав. Каждый вечер я надеюсь, что замок, который мы взяли – последний. Каждый вечер я жду, что вдали покажется крутой утес, ведущий к побережью. Мы останемся жить на этих болотах, я сожгу флот. У меня все еще есть горючая смесь, и теперь она нужна, как никогда раньше. Орда, которую я собрал, катится вперед подобно гигантскому колесу – я не управляю ей. Никто не управляет, даже те, кто крутится вместе с колесом. Остановить нас может только трагедия.

***

Угрозу находят Роуни и его эльфы. Они скользят в мою палатку неслышными тенями – только Бальдр успевает заметить их и хватает Роуни за руку. Эльф сбрасывает капюшон, срывает повязку со рта – он так бледен, будто увидел свою смерть.

– Их сотни, – говорит один из его спутников.

Наконец Роуни заставляет себя успокоиться и рассказывает. Они охотились поблизости от деревни. Старались не задеть силки деревенских мастеров, чтобы те смогли собрать причитающееся утром. Пошли в обход.

– Мы никогда не заходили так глубоко – это чужой лес, – оправдывается Роуни. – Нас всего трое – слишком мало. Там сотни элвен. Возможно, гораздо больше. Мы увидели несколько лагерей.

– Они хорошо вооружены? – Бальдр теперь задает вопросы так же хорошо, как наносит удары.

– Луки, копья, возможно, мечи – этого я не увидел.

– Они далеко?

– Близко, – Роуни опускает голову, – меньше часа.

– Они не подойдут близко, – я уверен в этом.

– Сейчас – нет, – добавляет Бальдр.

Мы ждем. Элвен не видно почти неделю, потом начинают пропадать люди.

Почти всю территории небольших государств занимают леса. Мы стараемся обходить их, используем старые дороги, протаптываем новые. Но порой встречаются участки, где деревья совсем близко подступают к нам, и пройти мимо удается девятерым из десяти.

В детстве мама говорила, что у элвен можно научиться лишь одному – терпению. Я начинаю понимать ее слова.

Спустя месяц ближний круг призывает к ответу. Им нужно знать, что потери – не зря. Они хотят рассказать остальным, что мы дадим отпор врагу.

Я мечтаю отправить войско прямо в гущу леса и смотреть издалека, как огромное колесо пропадает в зеленой тишине деревьев.

***

– Тебе надо отвлечься, – говорит Бальдр в одну из ночей.

Я протираю лицо ледяной водой – на этом острове мне все время жарко.

– Тебе надо посмотреть на них своими глазами, – продолжает он.

Я беру тряпку, погружаю в ведро руку по локоть, чувствую, как начинает неметь запястье.

– Ты слишком много времени провел среди своих.

Тряпка жесткая, ледяная вода на ней от соприкосновения с кожей быстро теплеет. Я смываю с тела наш пот. Мне хочется оказаться в Терции, выйти на балкон и посмотреть вниз. На гетто, на рынки, на Площадь.

– Нам нужно вернуться, – говорит Гуннар.

– Нет, – отвечаю я.

Отступать поздно.

========== 4. Терцианское гетто. Молодые побеги ==========

Старые стены покрыты слоем копоти. Кое-где она отошла после дождей, но большая часть гетто похожа на отгоревший уголек в костре.

– Вам запрещено ходить по другой части города в ночное время, – говорит дрожащим голосом малолетний герцог. Его отправили, потому что не жалко. Он согласился, потому что не умеет отказывать. Теперь особенно легко читать по лицам. Теперь, когда этих лиц за спиной тысячи.

– Мы помним правила, вам не о чем волноваться, – отвечаю я, сопровождая слова вежливым поклоном. Нет дурного в том, чтобы высказать уважение человеку, который согласился в одиночку вести переговоры с войском.

Никаких секретов и волшебства здесь я не знаю, но элвен теперь называют меня Шайнарой – Сияющей. Когда они произносят это, каждый опускает взгляд. Раньше было бы неприятно, а теперь – я тоже опускаю взгляд, показывая, что благодарна, и мы расходимся.

Маленький герцог водит меня по улицам, рассказывает, что пытались сделать последыши, когда элвен покинули гетто.

– Мы пытались оттереть сажу всякими средствами. В городе до сих пор можно почувствовать запах гари. Камни пропитались. Я сколько себя помню, все время этот запах. Подышать отправляемся за город, редко. На дорогах не спокойно.

– Ваши урожаи гибнут, – я говорю это спокойно, без угрозы, но маленький герцог смотрит растеряно. – Я знаю, что вы голодаете. Вот почему мы пришли. У нас есть дичь, мы умеем выращивать овощи, в лесах достаточно фруктов и ягод.

– Тогда, – он отступает подальше от стражников, которые издали наблюдают за нами, – зачем мы вам?

– Потому что мы в долгу перед вами, – я улыбаюсь так искренне, как только могу. – Потому что мы не сможем построить такой же красивый город быстрее, чем сменятся поколения. Потому что вместе мы легко преодолеем голод и сможем защитить себя.

– От кого? – мальчик совсем напуган. Хорошо бы ему научиться держать себя.

– От разбойников, от диких зверей, – отвечаю я, скрыв самую главную угрозу – Башни. С ними разбираться не ему. Не последышам, которых Башни должны были защищать. С ними должна разобраться я и мой народ. Люди страдали достаточно.

– Хорошо, – светлеет мальчик, – с ними совсем нет сладу.

Мы расходимся добрыми друзьями, и хотя я знаю, что он – всего лишь пешка в руках жестоких представителей своего рода, на душе светлеет.

Отчищать копоть тяжело. Работать приходится руками. Я прихожу к стенам вместе со всеми и стираю щетки в пыль. Одну за другой, пока под слоем черноты не проглядывает белый камень. Терция красива – только здесь можно найти столько прекрасных камней. Скалы, выровненные постоянными ветрами, прячутся под тонким слоем плодородной почвы. Копни – получишь мрамор, копни глубже – россыпь драгоценных малахитовых пластин.

Когда люди смотрят, как я чищу грязь, они начинают шептаться. Между нашими народами больше общего, чем они могут представить, и больше различий, чем мне хотелось бы. Они никогда не поймут, почему я, Шайнара, отскребаю копоть от стен. Для них я остаюсь загадочной остроухой.

Пока продолжается работа, я вспоминаю стражника, который подарил мне леденец. Вспоминаю Уильяма. Вспоминаю Жана.

Он ушел. Я показала ему карту и объяснила, как найти Лоссэ. Он просил меня рассказать о монстре, который убил Сьюзи. И я не сумела солгать. Теперь он уже должен дойти до северного побережья, а там остается только идти за солнцем. Лоссэ стоит на скале, одинокая и опасная. К ней приходили, когда становилось слишком холодно. Старейшины считали, что холод приносит северная башня. Теперь я знаю, что это ложь. На самом деле, Лоссэ не отвечает за холод или тепло. Она не отвечает ни за что в мире, потому что единственная цель, с которой построили Башни, давно забыта. Мы хотели помочь людям – последышам. Мы ошиблись, забыли обо всем и теперь искупаем вину.

Пальцы болят от тяжелой работы, мы все выглядим заморышами, испачканными в саже. Стражники на стене верхнего города смотрят свысока. Никто не плюется, как раньше, никто не говорит бранных слов. Они напуганы. У них нет войска для защиты, и две тысячи элвен под стенами города произвели достойное впечатление.

Кланы продолжают прибывать. Когда новый клан входит в гетто, я встречаю их, разрываю надвое тряпку и отдаю одну половину Старейшине. Большинство принимает дар, но некоторые уходят. Я надеюсь, что больше мы не встретимся с ними.

– Шайни! – так зовет меня теперь одна только Гилл. Она помогает мне, когда не хватает двух рук. Носит свитки из верхнего города, говорит со стражей. Она умна, жаль только, что ее Старейшина покинул нас во время перехода. Мы почтили его память, как он хотел того, но Гилл до сих пор не забыла. Я часто вижу, как она плачет.

– Что-то случилось?

– Шайни, там пришли от твоего герцога, – говорит Гилл, а потом хихикает в ладошку – как маленькая.

Я выхожу встретить последышей. Их трое, все они одеты в холщовые рубахи, штаны и простые сапоги, но взгляды выдают в них аристократов.

– Чем я могу помочь вам?

– Его Величество… – начал было один – самый высокий и тощий.

– Ты что? – другой, низкорослый с рыжими кудрями, толкнул его в бок. – Нельзя так говорить!

– Извини, – высокий потупился.

– Нас послал Генрих, – отодвинув товарищей, выступил третий – черноволосый, с вызывающим хмурым взглядом. – Сказал, тут можно помочь. Так что, можно?

– Конечно, – я улыбаюсь с радостью – на сердце легко, впервые за много лет. – Конечно, можете.

Я разрываю свою тряпку надвое. Элвен замирают, глядя, как я приветствую людей тем же жестом, которым встречаю Старейшин кланов.