Текст книги "Прощай, предатель! (СИ)"
Автор книги: Гайдэ
Соавторы: Алёна Амурская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
♂️ Глава 13. Князь. Пропала!
Симпатичная официантка приближается с бутылкой шотландского виски на подносе, демонстративно покачивая стройными бедрами. Но впервые за эти последние проклятые полгода провокационное зрелище ни хрена не возбуждает. Вообще не цепляет...
Странно. Может, какой-нибудь психологический «эффект Павлова» сработал?.. Когда кончаешь в рот податливой смазливой секретарше и вместо кайфа испытываешь шоковое потрясение, щедро приправленное отвратным пониманием своего косяка... наверное, это оставляет какие-то последствия.
Потому что сейчас такое ощущение, что меня как отрезало от интереса к левым бабам после вчерашнего. И куда больше притягивает содержимое бутылки.
Угрюмо гипнотизирую ее тяжелым взглядом исподлобья.
Топить поганое настроение в алкоголе – затея тупая и саморазрушительная. Это понятно любому. Но опьянение вырубает способность четко думать, а это сейчас – именно то, чего я хочу. Утопить собственные проблемы на дне бутылки. Переключиться.
Забыть о том, как смотрела на меня Даша там, в лифте...
Это воспоминание постоянно, чуть ли не ежечасно, всплывает в голове и выбешивает до бессильной ярости. Даже ночью снится, как она смотрела.
С пронзительной болью и ужасом.
...будто смертельно раненая лань на чудовище, которое ее убило.
Блядь, блядь... на хуй!
Не дожидаясь, пока официантка поставит поднос на стол, выхватываю виски и прикладываюсь к открытому горлышку прямо так, без возни с разливанием.
– Так, Князев... – внезапно перед моим носом появляется рука Плохишева и вырывает бутылку из рук. – Можешь орать на меня сколько влезет, но нажраться до белой горячки я тебе не дам. Такой вот у тебя хуевый друг.
Медленно наливаясь злостью, я поднимаюсь из-за стола. Прожигаю его бешеным взглядом.
Обычно, когда я в таком настроении, люди передо мной затихают моментально. Одни инстинктивно вжимают головы в плечи, другие неосознанно пятятся, а кого-то вообще парализует...
Но Плохишев покрепче.
Развалившись с отжатой бутылкой на диване, он только вздергивает бровь и комментирует:
– Хм... впечатляюще! У тебя прям вены вздулись и белки побагровели, как у испанского быка на корриде. Тебе точно нельзя больше пить, Влад, – выдав этот вердикт, он вдруг бросает взгляд в сторону двери и досадливо морщится. – Этих еще не хватало...
Я машинально перевожу взгляд по той же траектории, и только это заставляет сдержать кипящее в зубах грязное ругательство.
В ресторан приперлись деловые партнеры Плохишева. Его лучшие дружки по заседаниям в стриптиз-барах и саунах со шлюхами!
Я с такими редко пересекался – они скорее вращались в светско-политических кругах, чем в около-близких сферах моего бизнеса. И единственное, что нас как-то издали связывало – это мой приятель Марат. Единственный сын депутата Плохишева.
– Здорово, Марат Евгенич, Владан Романович! – наперебой здороваются они и какое-то время раздражающе толпятся вокруг стола, стремясь обменяться рукопожатиями с нами обоими. – Добрый день!
Обычно при подобных встречах с ними в разгар рабочего дня приветствиями всë и заканчивается. Но сегодня Плохишев вдруг решил разбавить наш мрачный тет-а-тет.
– Присаживайтесь, – кивает он на диванчики вокруг нашего стола.
Мужчины – их четверо, – приглашение охотно принимают. Один из них – Буйхан Оглымов, лучший юрист криминальных кругов, – ухмыляется, глядя на бутылку шотландского виски в руках Плохишева.
– Короткий рабочий день решили устроить?
– Ага, – лениво отвечает тот, насмешливо глядя на меня. – Разливай давай, махнем за встречу!
Я молча сажусь на свое место и, подтянув к себе нетронутую тарелку с бифштексом, принимаюсь за его яростное расчленение.
Обыграл, сволочь.
Отлично знает, что своего предела я уже достиг, а в компании конкретно с этим юристом не бухаю по-серьезному. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Слишком опасно. Можно случайно сболтнуть что-то и подкинуть в копилочку этой мрази то, что легко будет использовано против меня в будущем. Оглымов на этом, можно сказать, специализируется... так что примеров я уже насмотрелся массу.
– Князь, ты с нами? – окликает меня Плохишев, лыбясь во всю рожу, как в край оборзевший чеширский котяра.
– Нет, – с ненавистью втыкаю нож в бифштекс и отрываю недоотчлененный кусок вилкой. – Я еще с обедом не закончил.
Пока все нагло распивают мой шотландский виски, я методично работаю челюстью, тупо глядя на тарелку. Жую, жую, жую... Эмоции более-менее ослабевают, и уже не так сильно хочется разбить морду приятелю.
Но алкоголь – такая штука, что продолжает свое воздействие в крови по нарастающей, а влил я его в себя немало. Так что вопрос с опьянением надо решать немедленно... пока Оглымов не смекнул, насколько сильно я пьян, и не принялся за свои провокационные штучки с вопросами-ответами.
Расправившись со своей порцией, иду в вип-туалет через зал ресторана неторопливо и лениво – так легче сохранять видимость абсолютно трезвой походки. А уже там плещу и плещу в горящее хмельное лицо холодную воду. Хлопаю себя по щекам и снова переключаюсь на воду.
Размеренно. Зло. Маниакально.
А потом тяжело опираюсь о края широкой раковины и долго разглядываю свою мокрую красную рожу. До тех пор, пока она не принимает нормальный цвет, знаменуя возвращение относительного самоконтроля.
– Эй, Влад! – в туалет заглядывает странно хмурый Плохишев. – Ты всемирный потоп тут решил устроить? Целый час тебя ждем.
– Отвали.
– Иди мобилу свою возьми, Ной без ковчега. Тебя водила уже обзвонился, а у тебя на телефоне тихий режим. На хуя ты его поставил?
– Я не ставил, – огрызаюсь угрюмо. – На чистую вибрацию переключил, заебали рингтоны.
– На беззвучку ты переключил спьяну, мазила! – закатывает глаза Плохишев и серьезно добавляет: – Там с Дашкой твоей что-то стряслось.
Я рывком разворачиваюсь, забыв выключить кран.
– Что с ней?
– Твой водитель говорит, нет ее в торговом центре и на звонки не отвечает. Пропа... Влад, блядь, ну ты поаккуратней..!
Он даже договорить не успевает. Я просто сшибаю его дверью, как танк.
♀️Глава 14. Короткое счастье неведения
Даша
Первые несколько часов после родов уходят на поверхностный, но очень освежающий сон.
Мне по-прежнему холодно и беспокойно, да и остаточные болезненные ощущения в животе и промежности всë еще причиняют большой дискомфорт... однако теперь снова можно лежать на животе, и это дарит целое море блаженного облегчения. Тихого полузабытого удовольствия.
Ухаживает за мной добрая пожилая санитарка Люся.
Меняет простыни, приносит воду и еду из столовой, сцеживает из груди молокоотсосом молозиво для новорожденного. Удивительно эмпатичная женщина. Она постоянно шепчет мне что-то успокаивающее... И я с благодарностью чувствую ее умелую, по-человечному добрую заботу даже сквозь свою обессиленную дрëму.
У нее крепкая коренастая фигура, круглое лицо с сеточкой морщин под ясными внимательными глазами и шершавые от работы руки. Иногда, в моменты, когда эти руки зависают в неподвижности, по ее пальцам пробегает никак не связанная с эмоциями дрожь. Чисто физиологического характера. И тогда становится понятно, что на пенсию ее так поспешно отправляют скорее всего как раз из-за этого тремора. Кажется, его еще называют болезнью Паркинсона.
Не повезло Люсе. Ведь еще не такая уж и старая... да и саму болезнь, мне кажется, на такой стадии можно еще как-то остановить.
Только откуда я так уверена в этом..? Сама не знаю...
Когда санитарка будит меня, чтобы провести послеродовые процедуры, я нетерпеливо приподнимаюсь на локте и спрашиваю:
– Где мой ребенок?.. Когда мне его принесут?
– В детском отделении спит, милая. Присматривают за ним, наблюдают за самочувствием. Вес у него хороший и с дыханием проблем нет! Понаблюдают и отдадут, когда тебя в общую палату переведут из инфекционки. Повезло тебе, что сегодня вечером больше никто не родил, одна тут в тишине и покое. Выспись лучше, пока возможность есть, и не переживай, милая. Как назовешь-то богатыря?
– Имя... – шепчу я, морща лоб, и нужное воспоминание приходит моментально, хоть и размыто. – Василием хотела назвать... кажется.
– Василий, значит, – одобрительно кивает Люся. – Хорошее имя. Энергичное, сильное! Царские корни у него в переводе с греческого...
«Князю – князево в самый раз!.. – вдруг приходит в мои мысли эхо смеющегося мужского голоса, и дыхание у меня вдруг перехватывает комом в горле. – Иди ко мне, маленькая. Дай поглажу Василька нашего в животике...»
– Что с тобой, милая?..
Я прикрываю глаза, чтобы сморгнуть невесть откуда взявшиеся слëзы, и прерывисто вздыхаю.
– Ничего, я просто...
Дверь резко распахивается, и мы обе вздрагиваем от неожиданности. В маленькую околородовую комнатку бесцеремонно входит тот самый мужик, который изрыгал тупые анекдоты в процессе моих родов. Омерзительно гадкий мужлан Александр Леонидович.
– Так, женщина, с оформлением вашим вопрос решать будем! Имя свое хоть вспомнили?
Поморщившись, я машинально трогаю шишку на голове и неуверенно отвечаю:
– Даша...
– Фамилия?
– М-м... Белова... ой, нет, не Белова... то есть Белова, но я поменяла фамилию... – растерянно умолкаю, изо всех сил стараясь привести мысли в порядок и выдать правильный ответ.
– Что вы всë время голову трогаете? – вдруг брюзгливо спрашивает Александр Леонидович и смотрит на меня при этом так, будто все, что его раздражает, я делаю специально. Просто чтобы выбесить его.
– Болит. Ударилась где-то.
Он по-бульдожьи шумно выдыхает и в один широкий шаг оказывается возле кровати. Даже не интересуясь тем, как я воспринимаю его действия, он хватает меня за подбородок и выворачивает в сторону. Рассматривает место ушиба пару секунд, а потом рявкает:
– Люся! Каталку давай. Ушиб вроде не сильный, должна скоро очухаться и всë вспомнить... но с ментальной дезориентацией не шутят. Придется МРТ сделать, срочно.
В отличие от ужасных манер ведущего акушера-гинеколога, невролог держится со мной чрезвычайно внимательно и деликатно. Изучает показания приборов, задает мне вежливые уточняющие вопросы.
– Тошнота, головная боль есть?
– Да, шишка немного ноет и временами меня подташнивает, – тихо отвечаю я, беспокойно сжимая и разжимая пальцы. От понимания, что со мной что-то не так, очень не по себе.
И безумно... просто безумно хочется увидеть новорожденного сыночка. Моего маленького Васю-Василька...
О нем постоянно напоминает ноющая от постепенно прибывающего молока грудь.
– Серьезных повреждений нервной ткани не наблюдаю... – задумчиво бормочет под нос невролог, рассматривая снимки. – У вас сотрясение мозга, Даша. Сам ушиб пройдет быстро... и остается надеяться, что последствий не будет. Точные прогнозы дать не рискну. Мозг – это слишком малоизученная область в медицине. Понаблюдаем вас несколько дней, проведем когнитивные тесты, дадим организму самому адаптироваться. Если спутанность сознания пройдет в течение суток, вероятность восстановления без дальнейших проблем высока. Фамилию мужа не вспомнили?
– Нет...
– Вас привезли сюда без мобильного и без сумки, это наводит мысль на ограбление. А номер телефона – любого, – у вас не всплывает? Хотя бы своего?
– Извините, – отворачиваюсь, чувствуя себя совсем тупой. А еще мне крайне некомфортно общаться с врачом в полулежачем положении с комком больничной пеленки, пропитанной послеродовыми выделениями между ног.
Вот бы в душ сходить! Но пока еще не разрешили...
– Не извиняйтесь, Дарья, – говорит невролог. – Вы ни в чем не виноваты. Постарайтесь искать воспоминания без напряжения, как бы вскользь. Это залог успешной реабилитации.
В дверь стучат, и через щель заглядывает моя санитарка. Невролог ей улыбается, и сквозь его приветливость проступает легкая жалость.
– Здравствуй, Люся. Ну как ты? – спрашивает он. – Сегодня последний день?
– Да, Сергей Иванович. Пойду через пару часиков.
– Ну счастливо тебе! Не раскисай только, выше нос. Внуками вон займись, хобби заведи.
– Повырастали внуки, – вздыхает Люся. – Неинтересно им. Жила б в деревне, еще куда ни шло, приезжали бы ко мне на каникулы, ягоды-грибы собирать, в речке купаться. А так... – расстроенно махает рукой, – ... какой им интерес в городские трущобы к старухе мотаться?.. Ладно, вы-то сами как, Сергей Иваныч, закончили с девочкой? Время кормления у нас...
– Мне принесут сына? – оживленно вскидываюсь я.
– Да, милая, но пока ненадолго.
Новость окрыляет. А когда мне вручают маленький хныкающий сверточек в пеленках, у меня дыхание от волнения сбивается.
У моего малыша крохотное, очень серьезное личико. Оно пока еще красное и морщинистое, но кажется мне невероятно миленьким. Чтобы он приноровился брать грудь, приходится повозиться. И терпение вознаграждается вскоре его сосредоточенным сонным причмокиванием.
Долго смотрю на его сопящий носик с невыразимо глубоким чувством удовлетворения и нежности, потом прикрываю глаза...
...и вдруг в голове вспышкой проносится имя – и неожиданно четкое ощущение, перерастающее в уверенное и однозначное знание.
Я не просто за кем-то замужем.
Я замужем за влиятельным и сильным человеком, которого зовут Князев Владан Романович...
И он мне изменил.
♀️Глава 15. Под прикрытием
Неотесанный врач-грубиян врывается, когда утомившийся с непривычки малыш спит на моей кушетке, так и присосавшись к груди. Он такой маленький, что за моей подушкой его и не видно.
От неожиданности вздрагиваю всем телом и торопливо вытираю мокрые от слëз глаза.
– Где ребенок? – сурово впивается взглядом в пустую детскую кроватку-каталку рядом.
– Здесь, – киваю настороженно.
– Мамаша, вы в своем уме?! – взрывается Александр Леонидович, и я испуганно втягиваю голову в плечи. – Кормление лежа на койке новорожденному запрещено! Вы представляете, сколько там вредоносных бактерий?! До вас этим бельем пользовались бомжи и проститутки, а вы младенца на него кладете! Что за дура!
Он так громко орет, что мой сын просыпается и начинает тихо хныкать. Я поспешно беру его на руки и с большими предосторожностями поднимаюсь с койки, чтобы успокоить укачиваниями.
– Извините, я не знала этих правил, – выдавливаю из себя. – Мне никто не говорил, и... а разве больничное белье не стерилизуют?
– Но мозги-то у вас есть, – презрительно игнорирует вопрос Александр Леонидович. – Или вы, как тупая корова, ими принципиально не пользуетесь?
Я напряженно молчу, глядя в пол.
Такое количество неоправданной агрессии и оскорблений от вроде бы профессионального сотрудника роддома сложно воспринимать спокойно... но у меня нет сейчас никаких моральных сил противостоять еще и ему. Со своим бы негативом справиться. Слишком уж неожиданно обрушились на меня несчастные картины проснувшейся памяти.
К горлу подступает горький ком, и я кусаю губы, чтобы снова не разреветься. Скорее бы эта сволочь в белом халате убралась отсюда восвояси и оставила меня в покое!
– Так, – брюзгливо морщит нос Александр Леонидович. – Вот еще что... Вспомнил, зачем пришел. К нашему дежурному тут звонок поступил. Муж ищет беременную жену по имени Князева Дарья Алексеевна. Это вы?
Сердце аж к горлу подскакивает от ужаса. Влад! Это точно он...
Решение умолчать о своем озарении приходит моментально. Пусть лучше все и дальше считают, что у меня память отшибло! Тогда, если Князев примчится сюда, он не будет мучить меня разговорами о своей измене и требованиями всë обсудить как-взрослые-люди.
– Не знаю, – тихо качаю головой.
Отчаянно надеюсь, что ничем себя не выдала. В тот момент, когда Александр Леонидович обрушил на меня новость, я по-прежнему изучала рисунок больничной плитки под ногами, поэтому он запросто мог и не заметить мою реакцию.
– Вас вроде бы тоже Дарья зовут, разве нет?
– Да, но я не помню никакого мужа, – понимаю плечами с деланным равнодушием.
– Ладно, разберемся... – недовольно фыркает грубиян и стремительно уходит, бросив напоследок через плечо: – И чтоб больше кормлений на койке я не видел!
Когда он скрывается за дверью, я едва нахожу в себе силы уложить неспокойного сына в люльку-каталку.
Потом снова вытягиваюсь на своей узкой постели и укачиваю его, толкая рукой туда-сюда. Прорвавшиеся-таки слезы судорожно и тихо глотаю, чтобы не потревожить чуткого малыша рыданиями.
– Ну как же так, милая, – расстроенно всплескивает руками моя санитарка Люся, вернувшаяся за ребенком. – Опять глазки на мокром месте! Болит, что ли, чего?
Я заставляю себя бледно улыбнуться и отвечаю уклончивой отмазкой:
– Да так... Александр Леонидович заходил, обругал за нарушение правил кормления. Сказал, что лежа кормить нельзя...
– Ох, Дашенька, да не принимай его так близко к сердцу, – шепчет Люся приглушенно. – Ты в своем праве на первых-то кормлениях! Просто он у нас грубиян, каких поискать, страсть какой озлобленный по жизни! Профдеформация у него, пациенток за людей не считает... всех рожениц, как беременную скотину на конвейере, пропускает через свои руки и не церемонится почти ни с кем. Если, конечно, особое отношение ему не проплатили заранее. Все на него жалуются... а толку? Стаж и связи решают всë. Заведующий отделением он у нас официальный, да еще и всем известный врач с положительным опытом самых сложных случаев в хирургической гинекологии и акушерстве... вот руководство и смотрит сквозь пальцы на его выкрутасы.
Я смотрю на искреннее лицо этой замечательной женщины, любуюсь уютными морщинками в уголках ее добрых глаз... и вдруг у меня появляется такое сильное желание поделиться с ней настоящей причиной своего горя, что сил нет сдерживать порыв истерзанной души.
– Спасибо вам, Люся, – быстро сжимаю ее теплую руку. – Спасибо за то, что вы есть! Но знаете... на самом деле я тут не из-за вашего Александра Леонидовича расклеилась. Просто я вспомнила, что со мной было...
И, глубоко вздохнув, как перед прыжком в глубокий омут, без утайки вываливаю на нее всю тяжесть своего семейного апокалипсиса.
Она слушает меня молча и внимательно. Не перебивая, без лишних охов и ахов. И не задавая никаких вопросов. А когда я опустошенно умолкаю, говорит тихо:
– Понимаю тебя, милая. Понимаю, как никто другой. Сама в своей жизни пережила мужнино предательство... только не единожды он мне изменил. И всякий раз клялся-божился, что понял всë... что пожалел о том и будет верен.
– И вы его всегда прощали? – убито спрашиваю я.
– Один раз простила. Поверила... да и детки малые у нас были, боялась одна без поддержки остаться. А на второй раз молча на развод подала.
– Господи, вот как теперь вообще верить мужчинам?.. – Глаза снова жжет поступающими слезами. – Врут, как дышат!
Помолчав, Люся гладит меня по вздрагивающим плечами и вдруг сообщает:
– Самое страшное, что не врал он мне. Любил, как умел и не думал об измене... это чувствовалось. Я потом только, спустя годы, поняла, почему всë так случилось. Почему слово не сдержал свое... и как мог всë исправить. Но наше время уже ушло, да и Бог с ним.
– Почему, Люся? – сглатываю горечь. – Скажите мне! Что с этими любящими мужьями не так и как это можно исправить? Потому что я не понимаю, как можно любить человека и обманывать его за спиной так равнодушно и жестоко!
И еë ответ меня ошеломляет.
Выбивает из колеи настолько, что я окончательно понимаю: для нас с Князевым всë однозначно кончено. Потому что на ТАКОЕ он точно не способен.
♂️ Глава 16. Князь. По следам пропавшей жены
Шесть.
Всего шесть муниципальных роддомов в нашей областной «столице», а женщин с фамилией моей жены не зафиксировано ни в одном из них. Единственную пользу, которую принес маниакальный поиск, – это сведения, что из новоприбывших пациенток у четырех точно имя Дарья. И одну из них, которая поступила в роддом номер шесть – на скорой привезли без документов. Ни паспорта, ни обменки, ни телефона. Всë равно, что бомж.
– Как она выглядит? Описание дайте! – люто докапываюсь я до дежурной медсестры уже по второму кругу. – Цвет волос, глаз, телосложение? Приметы?
– Да откуда ж мне упомнить всë? – устало вздыхает она. – Знаю только, что беспамятной поступила. Сейчас заведующего нашего позову, ждите, – и уже откуда-то издали телефонным эхом звенит в трубке ее голос: – Люся, Александр Леонидович у себя?..
В дверь моего кабинета стучат, и начальник службы безопасности демонстрирует свой бритый налысо лоб.
– Что у тебя, Дэн? – на секунду отрываюсь от телефона.
– Больницы и морги проверили, Владан Романович, всë чисто там. Не поступала. Я запросил кореша из ментовки глянуть записи с камер наблюдения вокруг ТЦ, и он только что нашел зацепку, – безопасник как-то странно мнется.
– Ну и?! – впиваюсь в него нетерпеливым взглядом.
– Дарья Алексеевна в парке рядом с ТЦ засветилась. И там ее скорая подобрала, вызвал кто-то из прохожих. Только до этого там еще одна особа мелькнула.
– Кто?
– Ваша секретарша, Владан Романович. Она была рядом, когда ваша жена потеряла сознание в парке. И сразу сбежала. Я проверил то место и вот что нашел под скамейкой...
Безопасник делает шаг вперед и кладет на край стола мобильный телефон моей жены с треснувшим экраном.
Я впиваюсь в него пронзительным взглядом.
Нонна. Эта шлюха была... рядом с моей Дашкой?
Бешено раздуваю ноздри и только собираюсь грязно выматериться, как из трубки доносится сварливый голос какого-то недовольного мужика:
– Алло! Я зав отделением. Как вашу жену, говорите, зовут?
– Князева Дарья Алексеевна, – стискиваю зубы.
– У нас есть только одна Дарья. Преждевременные роды на сроке тридцать четыре недели. Травма головы, ушибы при падении, частичная потеря памяти. Рекомендую подъехать лично в часы, разрешенные для посещений, и опознать свою потеряшку без документов. У меня нет времени играть в испорченный телефон! – и заведующий обрывает связь.
Я зло смотрю на безмолвную трубку в своей руке.
Этот тупой ебанат в халате пока не в курсе, с кем разговаривал. Но это уже не важно. Один кандидат, на котором можно выместить бешенство от всей этой ситуации, уже есть. Только сначала его сведения надо проверить. Лично.
Дергаю щекой и широкими шагами направляюсь к выходу. Бросаю на ходу безопаснику:
– Найди мне эту сучку, Дэн. Из-под земли достань, понял?
– Понял, Владан Романович! Сделаем, – уверенно кивает тот и предостерегает с сомнением: – Если вы сейчас в роддом номер шесть, то с посещением в такое позднее время там есть сложности.
– Плевать. Меня пропустят.
***
– Владан Романович, – сонно бормочет унылый мужской голос в трубке, – может, вы утром туда поедете? Наш зав отделения Саша Леонидыч прекрасно справляется со своей работой, а ваша жена сейчас наверняка уже спит. Зачем ее тревожить?..
Главврач центральной районной больницы моему звонку в такое позднее время, понятное дело, не рад. Это заметно по тому, как он старается скрыть завывание отчаянного зевка в голосе.
– Нет, – безжалостно отметаю его протест. – Я хочу лично убедиться, что моя жена и сын в порядке. Даже если они спят. Звоните своему прекрасному Леонидычу, пусть встречает.
– Ладно, сделаю, – трубка тяжело вздыхает и мстительно напоминает мне: – Значит, будем в расчете за должок, так?
– Без проблем. Считайте, что ваши подвиги на парковке моего супермаркета нам обоим приснились.
– Договорились. Весьма рад нашему... э-э... сотрудничеству.
Пока водитель сворачивает с дороги перед темным зданием роддома, я быстро связываюсь с начальником службы безопасности. Даю отмашку стереть записи пьяной драки уважаемого в городе врача, который в прошлом году напал на дружка своей любовницы прямо перед камерами парковки, а потом замял это дело денежной компенсацией пострадавшему. Но о камерах центрального супермаркета никто и не подумал вспомнить.
Я криво усмехаюсь.
В моем видеоархиве немало вот таких маленьких безобидных свидетельств чужих грешков, на которые я предусмотрительно закрываю глаза. Направо-налево никогда ими не размахиваю – это надо быть либо идиотом-самоубийцей, либо шантажистом под крышей криминала, вроде юриста Буйхана Оглымова. Но в редких случаях я этим нагло пользуюсь. Как сейчас, например.
В проходной меня встречает испуганная чем-то пожилая дежурная медсестра. А может, и санитарка. Смотрит на меня, как на огненного дьявола, ворвавшегося в роддом номер шесть прямиком из преисподней.
– Я вас провожу в кабинет Александра Леонидовича... – шепотом говорит она.
Ее напряжение мне становится понятным только на втором этаже, когда мы проходим мимо родильного зала. Оттуда доносятся надрывные стоны рожающей женщины, которые перекрывают раздраженно-презрительные окрики акушера-гинеколога:
– Да что же ты не тужишься, дура упрямая? Ребенка задушить хочешь?! Щас помрет, и что тогда? Тужься, тебе говорят, ну!
Я резко поворачиваю туда голову и непроизвольно сжимаю кулаки. Чувствую, как медсестра-санитарка снова испуганно на меня смотрит. Наверное, зверское выражение моего лица заметила... плевать.
Меня волнует другое.
Ясно, что роды – дело нервное, тяжелое и без повышения голоса там вряд ли обойтись. Но профессиональные врачи с наличием мозгов и общей человечности же должны понимать всю важность эмоциональной атмосферы для пациентки.
Так на хуя этот урод там транслирует свое презрение и унижает и без того беспомощную женщину?!
Если он так принимал роды у моей Дашки, я его уничтожу. Задушу своими руками.
Раздавлю, блядь, как червяка...
– Подождите здесь, пожалуйста. Александр Леонидович скоро освободится, – лепечет медсестра и куда-то срывается.
Я прислоняюсь спиной к стене и мрачно смотрю ей вслед.
Не исключено, что последнюю мысль я произнес вслух.
