Текст книги "Вот вилка падает...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Кушать, – машинально поправила женщина. – Мишель! – Юлиана заплакала. – Ты такой хороший, такой замечательный. Только ты далеко не все знаешь. Мне есть за что себя не только поедом есть, но и сжирать без остатка. Я ведь все это затеяла еще и с целью отомстить.

– Кому? Нам? Рourquoi? Что мы тебе сделали плохое, Юленька? Это потому, что ты меня любишь? Да? Но Жюли…

– Да погоди ты. Как много слов и все мимо. Я люблю вас всех троих. У меня кроме вас никого вообще нет в этой жизни. Как тебе в голову могло прийти, что я собиралась вам мстить? Как? Да я жизнь свою отдать готова за любого из вас! Стоп! С чего ты взял, что я тебя люблю?

– Такое всегда чувствуется.

– Любила. Очень любила. Теперь уже нет. Вернее не так. Я и теперь тебя люблю, но не как мужчину, а как друга и брата. Господи, да как тебе в голову пришло, что я хочу отомстить вам? За что? За то, что ты выбрал Катюху, а не меня? Так ты ее выбрал задолго до того, как я тебя полюбила. Это скорее я была виновата перед вами – посмела влюбиться в женатого, да еще на единственной подруге. Так за что же мне вам мстить?

Чем дольше Юлиана говорила, тем Мишелю очевиднее становилось, что она врет. Нет, не про месть. Врет, что разлюбила – любит и сейчас. Но он решил эту тему пока не поднимать.

– А кому ты хотела отомстить? И за что?

– Погоди, Мишель, не торопи. – Юлиана выпила еще бокал вина и заговорила.

И словно прорвало плотину… Казалось, что начав говорить, Виноградова уже не могла остановиться. Она рассказывала обо всем. И о том, что задумала месть Ждановым, и о том, что использовала для этих целей Инесс, и о том, что совершенно не подумала, что такими своими действиями может нанести вред им, самым дорогим своим людям. Обо всем, обо всем рассказала Юлиана, как на исповеди. Ни на йоту не попыталась обелить себя.

– Вот и все, – Юлиана всхлипнула. – Если ты не простишь меня, я тебя пойму. Мне будет хреново, очень хреново, но я тебя пойму.

– Если бы я тебя мог убить, я бы тебя убил. Ты не должна была использовать Инесс для мести. Это подло. Но за это пусть тебя дочка прощает или не прощает. За остальное мне прощать тебя нечего. Ты вскрыла нарыв, вот и все. Непрофессионально, нестерильно, но вскрыла. Его все равно нужно было вскрывать, и уже давно. Будем надеяться, что ты не занесла инфекцию. Давай, пьяница, вставай, поехали.

– Куда?

– Возможно к нам.

– Мишель, я боюсь. Я даже в глаза посмотреть Инесс боюсь.

– Правильно боишься. Она все еще кипит и шипит, и остывать, вроде как, не собирается. Жюли, она не рассказала мне, что там произошло, только ластится да говорит, что я ее любимый папочка.

– И Катя не рассказала?

– Катрин мне все рассказывает. Но… я консультировался с психологом. Он говорит, что это очень важно, чтобы девочка смогла сама проговорить ситуацию. Так ей легче будет ее принять. Обещаешь, что сможешь быть с ней мягкой и аккуратной? Обещаешь, что не станешь отвечать ей грубостью на грубость? Юлька, она сейчас и так страдает.

– Мишель, я обещаю быть с ней предельно искренней. Я же люблю ее, как свою дочку люблю.

– Хорошо, поехали, я постараюсь помочь тебе, чтобы Инесс тебя хотя бы выслушала.

***

Катя шла в палату интенсивной терапии в некотором смятении. Она не знала, вспомнит ли ее Андрей, не знала о чем с ним говорить, не знала стоит ли рассказывать ему, что она и есть мать Инесс. Господи, как все запуталось. Катюша постояла немного у двери палаты и, твердо решив говорить о всяких пустяках и ни о чем конкретном, решительно вошла в дверь.

– Катенька, – еле слышно прошептал Андрей, ему еще было очень трудно говорить – это ты?

– Да, это я. – Катерина подошла к самой кровати, взяла его за руку. – Ты не разговаривай, тебе пока трудно. Ты просто отдыхай, набирайся сил. И, обязательно, выздоравливай. Мы все очень тебя ждем, Андрюша.

– И ты меня ждешь? – Катерина кивнула и чуть сжала его руку. – Катенька, я всю жизнь тебя… – снова прошептал Жданов и, неожиданно уснул, не успев закончить фразу.

Кате оставалось только догадываться, что он имел ввиду…

========== Часть 23 ==========

Катюша держала в своей руке сухую, горячую руку Жданова, смотрела на него, спящего, и была абсолютно, безусловно счастлива. Впервые с той самой минуты, когда Пьер Бордо, врач педиатр-гематолог, после очень успешного курса лечения отменил свой приговор Инесс раз и навсегда.

…Тогда она три месяца сидела у колыбели дочери, каждую минуту, каждую секунду прислушиваясь дышит девочка, или уже нет. Если бы не Мишель, девочки просто бы не было. Каким образом и за какую сумму ему удалось тогда найти нужного донора крови она до сих пор не знает, но когда Пьер сказал, что опасность миновала, что Инесс будет жить, Катя была вот так же абсолютно и безусловно счастлива, держа в своей руке сухую, горячую ручку все еще очень больной, но уже выздоравливающей дочери.

– Катенька, – побормотал Андрей во сне.

Она поцеловала его ладонь, как тогда, в машине, когда он привез ее домой после их второй ночи. «А вот об этом лучше сейчас не вспоминать, – подумала Катерина и вышла из палаты. – Глеб тоже хочет видеть отца. Бедный мальчик, ему столько всего пришлось пережить, что и взрослый не каждый вынесет».

– Катенька, ну как папа? – Глеб подбежал в ту же секунду, как Катя показалась в холле.

– Он уснул, Глебушка, но выглядит немного получше. По крайней мере цвет лица не синюшный. Ты сейчас к нему не иди, вот проснется, тогда и пойдешь, пусть он порадуется.

– Хорошо, Катенька.

– Глеб, я же просила.

– Ну, а как мне тогда вас называть?

– Катя, Катрин, Кэт, Катюша. Только не Катенька.

– Мне Катрин нравится. Нет – Катюша… Нет! Фу, как боевая машина реактивной артиллерии… Знаете что, Катерина Валерьевна, я привык вас называть Катенькой, если вырвется, вы уж не обессудьте. И не нужно меня каждый раз поправлять. Все-таки будущие родственники.

– Это что же, ты просишь у меня руки Елизаветы? – Катя даже засмеялась, так по-детски и по-взрослому одновременно прозвучало заявление Глеба. – Вообще-то она несовершеннолетняя, как и ты. И к тому же у нее есть мать и отец.

– С ними я уж как-нибудь разберусь.

– Глеб, папа хочет тебя видеть, – высунулась прехорошенькая головка медсестры из блока реанимации.

Лизе совершенно не понравилось, как эта красотка смотрела на Глеба, но, немного подумав, она решила смолчать, только окатить медсестру холодным презрением. Во-первых, Глебушка только что практически заявил о своем решении жениться на Лизке. А во-вторых, на черта ему сдалась эта старуха в белом халате, ей уж, небось, около двадцати. Нет, Лизок сейчас замуж совершенно не собиралась. Вот получит она Филдсовскую премию, закончит Глеб институт, станет врачом… вот тогда они и поженятся. Но это совсем не значит, что если они пока не женаты, то всякие старухи могут пожирать ее любимого мужчину своими похотливыми взглядами.

С диванчика раздался то ли сухой кашель, то ли смех. Катя с Лизой резко повернули головы и только тут вспомнили о присутствии Марго, она и смеялась. Это был смех – не кашель.

– Замуж собралась? За Глеба? Небось уже переспала с ним, девка? Двести долларов тебе цена красная. И не надейся, что я позво…

Пощечина в небольшом холле прозвучала так громко, словно разом ударил залп из всех стволов «Катюши». Марго схватилась за щеку двумя руками, глаза ее расширились от ужаса. Она и предположить не могла, что кто-нибудь, когда-нибудь осмелится прикоснуться к ней.

– Да как ты, негодяйка, посмела? – взревела Маргарита Рудольфовна.

Катюша с Лизком переглянулись, видно, вспомнив одно и тоже, * и, захохотав в голос, пошли к выходу из холла. У самого выхода Катя обернулась и сказала:

– Если вы думаете, что я позволю вам сломать жизни Глеба и моей племянницы, как вы это сделали со мной и с Андреем, то вы глубоко заблуждаетесь. А если вы решили, что ваш трюк с двумястами долларов проскочит еще раз, то вы, ко всему прочему, еще и дура. Пошли, Лизок. И никогда больше не смей пачкать руки!

– Катя, я не нарочно, но когда она начала меня оскорблять… у меня прямо перемкнуло что-то.

– Лиза, я перед ней тебя защитила. Но то, что ты ударила пожилую женщину, не имеет даже названия. Это гадко, Лизок.

– Знаю… прости, а?

– Почему я должна тебя прощать или не прощать? Ты не меня ударила! Но, девочка моя, за то короткое время, что мы знакомы, тебе уже второй раз приходится извиняться за рукоприкладство. Это не хорошо, это плохо, что ты не умеешь собой владеть. Тогда Глебу было за тебя стыдно, а сегодня мне. Подумай об этом на досуге.

Лиза шла с опущенной головой, думала. Потом подняла на Катю свои умные, красивые глаза.

– Катя, однажды одноклассницы заставили меня есть землю. Я не ела, но их было много, а я одна. Кто-то меня держал, кто-то запихивал мне землю в рот, хотя я очень сильно стиснула зубы. С тех пор я бью первая, понимаешь?

– А Глеб? Он не вступился?

– Он стал моим другом как раз после этого случая. Нам с ним много драться пришлось… из-за меня.

– Девочка моя, бедная моя девочка. Я тебя понимаю. Но ты выросла и тоже должна понять – кулаки ничего не решают. И если нет угрозы физической расправы, то можно и нужно бить словом. Поверь мне, солнышко, слово может бить не хуже кулака. Когда-то Марго убила меня даже не прикоснувшись ко мне.

– Значит, я правильно вмазала ей по роже! – просияла Елизавета.

Катюша даже растерялась от такого вывода из их беседы, но потом улыбнулась, решив не давить на девочку, а объяснить ей все потом, как-то по-другому.

***Плакали обе, и Юлиана, и Инесс. Плакали вот уже минут двадцать. Сидели обнявшись, вытирали друг другу слезы и сопли, просили друг у друга прощения, мирились, и снова рыдали в голос. Мишель не мог больше этого видеть, что только он не вытворял, чтобы переключить их внимание со слез на что-то более позитивное, но ничего не помогало. Он не подслушивал и не подсматривал, но акустика в ресторане такая, что слышно издалека.

– Пока вы ссорились, я молчал, – наконец, не выдержал Мишель, подходя к столику, за которым сидели Юля и дочка – даже когда казалось, что сейчас все со всеми навсегда разругаются, я тоже молчал. Но ваши рыдания я больше не в состоянии выносить. Или успокаивайтесь, или я ухожу и закрываю ресторан! Нет! Почему я? Вы! Вы пошли вон из ресторана! Распугиваете мне клиентов! Можно подумать, что я вас всех переотравлял!

– Отравил, – машинально поправила Юлька.

Инесс посмотрела на нее очень внимательно, всхлипнула и начала хохотать.

– Жюли, – икание, всхлип, – О, Жюли! Дашье когда плячет не мошет не поправлять! – снова икание и всхлип. – Папа, Жюли как все время!

– Всегда, – в один голос поправили Мишель и Юлиана. И захохотали. Теперь уже втроем.

Отсмеявшись, Мишель решил вклиниться в этот непростой женский разговор.

– Девочка моя дорогая, я хочу, чтобы ты меня поняла правильно. Ты мне очень-очень нужна, я люблю тебя, как дочку. Больше, чем дочку. Я люблю тебя больше, чем даже маму и Юльку. Понимаешь? Но у тебя есть отец. Пускай всего биологический, но отец. И если ты не поговоришь с ним, ты всегда будешь об этом жалеть. Тем более, что в любую минуту его жизнь может оборваться.

– Папа, у шелёвека не мошьет быть два папа. У меня уше есть ты.

– А две мамы может быть? – спросила Юлиана.

– Нет, конешьно!

– Почему же ты тогда всегда говорила мне, что любишь меня как маму, что я твоя seconde maman, вторая мама. Ты меня обманывала?

– Нет! – Инесс вдруг растерялась. Если у нее могут быть две мамы, то почему не может быть два отца?

Словно прочтя ее мысли, Мишель подвел итог.

– Девочки, мы все летим в Москву. Мама нас ждет. И пора тебе, Инесс, взрослеть, пора познакомиться с твоим second père. Там мы и отметим твое совершеннолетие, вместе с твоими second père и frère, если они и ты не будете против.

Комментарий к

видно вспомнив одно и тоже,* Я имела ввиду вскрик супруги Аркадия Аполлоновича из “Мастера и Маргариты” М. Булгакова.

http://www.vehi.net/mbulgakov/master/12.html

начиная с 27-й строки с низу.

========== Часть 24 ==========

– Маман, я хошью, шьтобы ты рассказаля мне всю правда. Всю, бес секрэта. А тогда я буду дольго думать и рэшьять сама, кто мой папа, кто виноват, кто хорошьий, кто пляхой.

– Ты права, солнышко. Только когда обладаешь всей информацией, можно сделать какие-то выводы. Но всей информации нет и у меня. Я тоже знаю еще далеко не все. Боюсь, что нам придется дождаться выздоровления Андрея, чтобы можно было выслушать и его. И только тогда нам откроется полная картина. А пока в пазле не хватает частей.

– Маман, это все больтушька, скашьи, что знаешь.

– Инесс, какая ты у меня смешная, не болтушка, а болтовня.

– Хорошё, больтовня, так люшье.

– Так гораздо лучше. Ладно, доченька, бери мои сигареты, и иди в гостиную. Я сварю кофе и присоединюсь к тебе.

Инесс взяла пачку сигарет с кухонного стола, фыркнула и пошла в комнату.

Как ни странно, этой пагубной привычкой Катрин наградил Мишель. Еще там, в Египте, когда они познакомились. Это было на теплоходе, когда все вокруг смеялись, веселились, танцевали, а Катя стояла вжавшись в какие-то поручни и не знала куда себя девать. Подошел Мишель с бокалом красного вина. Бокал передал Катюше, а сам достал сигареты и закурил. Катя тогда спросила – зачем, ведь он же, вроде бы, не курит. Мишель сказал, что чувствует себя не очень уютно среди чужих людей, вот и курит, чтобы быть вроде как при деле. Катюша попросила у него сигарету, и с первой же затяжкой поняла, что ей нравится курить, и что курить она будет.

Инесс порицала мамино курение. Всегда боролась с этой ее привычкой, но ничего поделать не могла. Поэтому сейчас и промолчала, не тот момент был, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

– Солнышко, тебе с корицей?

– Oui, maman, и бес молёка.

Катюша принесла кофе в комнату, одну чашечку протянула дочке, села с ногами в большое вольтеровское кресло, закурила и начала рассказ.

Она рассказывала о том, как пришла работать в «Зималетто», как влюбилась в Андрея, как стала его тенью… Даже такие постыдные вещи как то, что она покрывала Жданова, и, таким образом, чуть ли не помогала ему изменять невесте, Катюша утаивать не стала.

– Вот так началась вся эта история… – Катя низко опустила голову, не так-то просто рассказать собственному ребенку, что ты натворила в прошлом.

– Маман, но я могу тьебя понимать. Мадам Кира быля с тобой нехорошей! Она обижаля тебя, она дашье, как будет elle a volé?

– Она украла.

– Oui, она украля твою работу. И называля по плёхому. Ты не виновата, маман! Снаешь, мне мадам Кира совсем-совсем не пронравилясь.

– Инесс, давай не будем судить Киру. Ладно? Она сейчас в больнице. Не нужно ее осуждать.

– Oh, mon Dieu! Глеб сейшьас совсем один? Маман, мы дольшьны его забирать! Он маленький бить один.

– Инесс. Хватит меня перебивать, пожалуйста. Мне и так очень трудно все тебе рассказывать. Мы обязательно решим, что делать с Глебом, только чуть позже. Ладно? Может он совсем и не захочет жить с нами.

– Он сахотшьет, обясательно сахотшьет. Нушьно только посвонить папа, шьтобы он сняль дом побольшье.

– Тогда позвони Глебу и узнай его мнение, если он захочет жить с нами, то звони отцу, пусть снимает дом побольше, если он не будет против. И дай мне, в конце концов, рассказать тебе все. Ты думаешь, что это так просто, рассказывать о прошлом? Я ведь могу и потерять остатки храбрости.

– Хорошё, маман, я только са одну минутку все решью. Но сперва посвоню папа, если он против, не буду Глебу свонить.

– Ты мое любимое чудовище! И ты права.

Инесс отмахнулась от матери, набрала номер Мишеля и, затрещав как сорока, через минуту выключила мобильный. Снова набрала номер, только теперь уже Глеба. А еще через минуту выбросила вверх руку, что на ее языке означало «Yes».

– Мамочка, я готова слюшать дальшье.

И Катя рассказала дальше. Все-все, ничего не утаивая. Даже про двести долларов… И добавила, что Марго сказала, будто бы Андрей ничего не знал, будто бы все происходило за его спиной.

Давно уже по щекам и мамы, и дочки текли слезы, но они их не замечали. Только Инесс изредка хлюпала носом. В какой-то момент она пересела в кресло к матери, обняла ее.

– Oh, mon Dieu, maman! Бедненькая моя. А где сейтшьас этот Роман Дмитрыевитшь?

– Не знаю, солнышко. Я спрашивала у Глеба, но он сказал, что это имя у них в доме было под запретом.

– Да, маман, да! Глеб! Он мошьет расскасать отшьень много.

– И думать забудь! Мальчику и так сейчас трудно. Даже не начинай с ним этих разговоров! Не для этого ты его пригласила к нам!

– Откуда ты снаешь? Мошьет ему это тошье нушьно?

– Инесс! Я прошу тебя быть деликатной.

Зазвонил мобильный Катерины.

– Да, Мишель.

– Кати, мы с Юлей нашли большой дом. Сдается как раз на неделю, вместе с прислугой. Машину мы тоже арендовали. Так что собирайтесь, мы будем через час. Заберем вас и все поедем в новый дом.

– Тебе удалось уговорить Юлиану?

– Да, Кати! Она себе уже и комнату выбрала.

– Ну, слава Богу. Мишель, ты правда не против, чтобы Глеб пожил с нами? Или не смог отказать Инесс?

– Кэт, когда хорошо Инесс – хорошо и мне. А с ее родней мне так или иначе придется сосуществовать не в параллельных мирах. Это же брат моей девочки, как я могу быть против.

– Тебе неприятно, да? Иначе не говорил бы так много.

– Кати, давай я вначале познакомлюсь с мальчиком, а потом буду делать выводы. Собирайтесь.

Сердце сжалось, превратившись в маленькое печеное яблочко. Бедный Мишель. Сколько еще она будет его мучить?

Вечером она собралась к Андрею в больницу, и она понимает, что Мишель будет переживать, ревновать и мучиться. Да еще она собирается взять с собой Инесс. И от этого ему будет еще больнее.

Как жаль, что Юлиана разлюбила Мишеля. Они были бы такой чудесной парой. Если бы Юлька не разлюбила… Если бы Мишель ее полюбил…

Катя поймала себя на мысли, что она уже приняла решение, что она уже рассталась с мужем, только он об этом еще не знает. Или знает? Ведь он сам предложил раздельные спальни, и она понимает почему, понимает, как ему больно, но лечь с ним в одну постель она больше не может. Это словно предать Андрея. Бог мой, как все запуталось!

– Инесс, звонил Мишель, они с Юлианой нашли нам пристанище. Юлька согласилась пожить с нами. Собирай вещи, неряшка. Не успела прилететь, как уже все разбросала.

Девочка побежала в комнату, чтобы снова запихнуть в чемодан разбросаное, у дверей остановилась, развернулась, пошла к матери, присела перед ней на корточки и очень тихо, очень проникновенно спросила, заглядывая ей в глаза:

– Маман, ты папа больше не любишь? Или никогда не любила?..

========== Часть 25 ==========

Глеб почти с самого утра находился в палате у отца. Андрея уже заставляли ходить, правда, только несколько шагов в час и в сопровождении кого-либо, но все-таки это было огромным прорывом.

Пришла бабушка, и Глеб, сославшись на то, что ему нужно позвонить, вышел из палаты. Ну, не мог он сейчас видеть Марго, а расстраивать папу разборками очень не хотелось, не место и не время устраивать разборы полетов.

– Андрюшенька, ты сегодня хорошо выглядишь. Говорить-то уже можешь?

– Да, мама. Я сегодня уже герой. И говорить могу, и даже ходить.

– А не рано? Врачи разрешили? Или ты сам геройствовать начал?

– Не рано, врачи не просто разрешили, меня заставляют раз в час-два доходить до двери палаты и назад. Еще три-четыре-пять дней и домой выпишут. Мам, ты присаживайся, поговорить нужно.

Марго похолодела, неужели эта девка ему все рассказала, не пощадила больного? Но Андрей заговорил о другом.

– Мама, ты узнала что-нибудь о Катрин Мишель Ре… как ее там?

– Ребель.

– Да, да, Ребель. Узнала? И почему Инесс не приходит? Ты передала ей, что я очень хочу ее видеть? Нужно же решить, как и кто скажет девочке, что я ее отец. Господи! Столько всего произошло, мама! Я нашел Катеньку, и у меня появилась дочь. Совсем взрослая дочь… Катенькиной знакомой. Надо же. Мама! Почему ты молчишь? Мамуль, что случилось? Ты что-то от меня скрываешь.

– Сыночка, я ничего не знаю. Не до выяснений было, понимаешь? Ты ужасно нас всех напугал. Вот поправишься, тогда и будем все выяснять.

– Но ты Инесс хотя бы передала, что я хочу ее видеть?

– Нет, Андрюша. Она улетела во Францию на несколько дней.

– И Милко ее отпустил?

– Конечно отпустил! Мы же показ отложили до твоего выздоровления. Я о другом хотела поговорить. – Марго немного помолчала, – Андрюшенька, ты не сердись на папу, что он не приходит. У него давление скачет, я не стала ему рассказывать о тебе. Помочь он все равно ничем не может, а переживать будет. Нужно его пощадить. Не сердишься?

– Сержусь. На тебя сержусь, потому что ты обманываешь. Мы оба прекрасно знаем, почему он не показывается в больнице. А, ладно, не хочу об этом говорить. Мам, а что Кирюша? Или ты подкупила врачей и ей запретили доступ к моему телу?

– Тьфу на тебя! Даже в шутку не говори так, сыночка. С Кирой не все ладно, Андрюша. Пришлось снова отправить ее на лечение. Она как Пушкареву твою увидела, так и запила опять.

– Блин… это беда, мама, это мой крест. Хорошо хоть сразу на лечение легла. Ты ее навещаешь?

– Конечно, Андрюша, тебе не о чем волноваться. У нее все, что ей нужно, есть. Палата отдельная, уход хороший.

– Это какой-то замкнутый круг. Если мы разведемся, она снова запьет. И как я объясню сыну, что бросил его мать больную? Это какой-то кошмар! Мама, что же мне делать?

– Выздоравливать, Андрюша. Вы-здо-рав-ли-вать! Все остальное можно решить потом.

– Ма, а Глеб сейчас у вас живет?

– Нет, сыночка, он захотел пожить самостоятельно. Думаю, что воспользовался отсутствием взрослых и стал мужчиной.

– Мама, что за ерунду ты говоришь? Глебушка совсем ребенок.

– Ребенок! Себя вспомни в его возрасте.

– Глеб другой, он не такой балбес, каким я был.

– Ну, да, конечно. Но Лизка-то все время к нему так и липнет. И квартира пустая. Ты его хоть научил пользоваться презервативами? А то Лиза девочка смекалистая, быстренько сюрприз нам приготовит. Думаешь она не просчитала выгодность залета от Глеба? Это с ее-то математическими способностями? Уверяю тебя, эта своего не упустит.

– Мама, не говори ерунду. Лиза прекрасная девочка. Умная, порядочная. И любит Глеба. Она его по-настоящему любит, ма.

– Ну, смотри, как знаешь! Станешь дедом – не говори, что я не предупреждала. Все, сыночка, я побежала. У меня сегодня еще куча дел.

Марго клюнула Жданова в щеку и вышла из палаты. Не прошло и пары минут, как на пороге появился сын, тот самый, который по словам матери мог быстро превратить его в деда. Андрей улыбнулся этой мысли и решил аккуратно с Глебом поговорить.

– Глеб, бабушка сказала, что мама в больнице, а ты сейчас живешь один. Может переехал бы пока к бабушке? И накормлен будешь, и ухожен, и до школы ближе.

– Нет, пап, я лучше дома побуду. Один! – Не рассказывать же было отцу, что он и видеть-то бабушку не хочет, не то, что жить у нее. Особенно после того, как она Лизоньку оскорбила.

– Один? Ну, ну… Побудь один. Только не забудь про презервативы.

– Папа, я не понимаю твоей иронии. Если ты хочешь спросить, было ли у меня что-то с Лизой, то так и спрашивай, а если хочешь узнать, умею ли я пользоваться презервативами, то вынужден тебе признаться, что это не высшая математика и формул для натягивания резинового изделия на детородный член пока не придумано.

Андрей засмеялся и сразу схватился за грудь. Смеяться было больно.

– Пап! Что с тобой? Ты побледнел. Не переживай за меня, я уже достаточно большой, а Лизка прекрасно жарит яичницу и варит борщ.

– Нет, сына, просто смеяться больно. Шов сразу дергает. Значит, уже переспали? Я правильно понял?

– Нет, папа, не правильно. То, что было между мной и Елизаветой никак не может быть опошлено словом «переспали». Понятно тебе? Я ее люблю. Очень люблю, понимаешь? И она меня любит! Вот мы и любили друг друга. До конца. Понимаешь? Или ты, как бабушка будешь меня убеждать, что Лизок мне не пара? Так я тебе сейчас кое-что скажу.

– Нет, сына, не буду! Твоя пара – это та, которую ты любишь.

– Па, ты у меня самый классный. А хочешь я тебя сейчас убью наповал?

– Не хочу! Меня только что спасли, а ты убить хочешь? Меня, такого классного! Не дамся!

– Папа, Лизка оказалась племянницей твоей Катеньки. Представляешь? Она говорит, что я был обречен влюбиться в нее, что это у меня по наследству, на генном уровне.

Зазвонил мобильный телефон Глеба. Он взглянул на экран и расплылся в открытой, радостной улыбке.

– Привет, пропажа! Я так рад, что… Да, конечно… А ты в России?.. Конечно хочу! С удовольствием!.. А твои родители не будут против? Тогда до встречи!

Глеб вышел из эфира и ошарашено посмотрел на отца.

– Глеб, ты с кем это сейчас так оживленно беседовал? Судя по вопросу о России, это была не Лиза.

– Я с Инесс говорил, представляешь, она меня пригласила… – мальчик прикусил язык. Он пообещал Кате не рассказывать Андрею об Инесс ничего, она сама хотела все рассказать. И вот такая нелепая случайность. Чуть не проболтался от неожиданности. – Она меня в ресторан пригласила.

– А откуда ты Инесс знаешь, Глебушка?

– Ну, как откуда? Мы здесь, в больнице познакомились.

– Глеб, – Андрей замялся, – я должен тебе сказать одну вещь. Черт, даже не знаю, как тебе все рассказать-то. В общем, ты даже не вздумай смотреть на Инесс иначе, чем как на друга или сестру.

– Это почему это? – Мальчишке стало интересно, как будет выкручиваться отец и он хитро прищурил глаза.

– У тебя есть Лиза, ты в ответе за нее. И потом… Инесс старше тебя.

– И это все?

– Нет. Глеб, ты только обещай мне, что будешь спокоен. Ладно? Инесс, кажется, твоя сестра. Мы еще не делали анализ ДНК, но…

– Папа, я это знаю! Сразу понял, когда увидел ее – это же бабушка в молодости. Один в один.

– Вот как? А она знает?

Глеб неопределенно пожал плечами, послал отцу воздушный поцелуй и скрылся за дверью.

========== Часть 26 ==========

Глеб давно уже ушел, а Андрей все улыбался разговору с сыном. Все прокручивал его и никак не мог понять за какие такие заслуги судьба послала ему это чудо – умного, рассудительного, а главное, невероятно доброго, ответственного и порядочного мальчишку.

А ведь он его не хотел, ох как не хотел. Можно даже сказать ненавидел саму мысль, что он уже есть. Из-за него, тогда еще головастика, Андрею пришлось похоронить мечту отыскать свою Катеньку. Из-за него пришлось жениться на не просто нелюбимой – на ненавистной к тому времени Кире. Из-за него пришлось похоронить даже надежду на то, что в этой жизни можно быть счастливым. За все девять месяцев даже не прикоснулся к Кириному животу, в роддом ее, конечно, отвез, но даже дожидаться результатов родов не стал, завалился в какой-то бар, нажрался, и, пока Кира рожала, успел подцепить какую-то длинноногую модельку, да и переспать с ней тоже успел.

Он вообще тогда козлом был, в тот злополучный год… Всё ненавидел и всех… И мстил, мстил, мстил… всем и всему.

«Зималетто» мстил за то, что из-за компании потерял Катеньку. Ушел с работы, получал только дивиденды по акциям. На алкоголь вполне себе хватало, и даже еще немного оставалось на девочек. А если вдруг не хватало на что-то – бомбил по ночам.

Девочкам мстил за то, что все они не Катенька. Упорно называл каждую новую Лялей, почему именно Лялей и сам себе объяснить не мог, наверное, чтобы показать им, что все они всего лишь куклы-ляльки.

И Кире мстил, ох и мстил! За все сразу и чохом. И за то, что она не Катя, и за то, что залетела, и за то, что он был вынужден на ней жениться, и за полное отсутствие гордости… в общем за все. Гулял так, что весь бомонд гудел. Гулял так, что периодически попадал на первые полосы гламура в пьяном виде и с разными Ляльками в обнимку. Все ждал, когда же его дражайшая супружница даст ему пинка под зад – не дождался. Кира только устраивала скандалы да пыталась затащить его в постель.

Вот этого он вообще никогда понять не мог, как ей не противно-то было? Знать, что он только что слез с какой-нибудь очередной бабы, устроить ему за это скандал и, даже не дождавшись дежурного «извини», с маниакальной настойчивостью тащить его в койку.

Ромке не мстил. Просто однажды, когда тот посмел в очередной раз начав воспитательную работу, начав стыдить Жданова, оскорбить саму память о Катеньке, набил ему рожу и вычеркнул из своей жизни. Раз и навсегда. Запретив даже упоминание имени бывшего друга в своем доме. Это он, Ромка, был виновен во всем, и в том, что Андрей влюбился и в том, что потерял свою любовь, а значит, ему больше всех ненависти и досталось.

Родителям мстил. Маме за то, что попросила съездить к Кире, а та и затащила в постель, а теперь вот рожает. Отцу… Об отце отдельный разговор будет. Он еще впереди.

А пуще всего себе мстил. За то, что обидел Катеньку, за то, что не сумел отыскать ее и извиниться, за то, что когда появилась такая возможность – найти свою девочку, упустил и эту возможность тоже. Нажрался и переспал с незнакомкой, вместо того, чтобы поговорить с ней, убедить рассказать ему где он может найти Катюшу. А еще за то, что завалился в постель к Кире и сделал ей этого головастика.

Все изменилось в одну даже не секунду, в одну долю секунды…

Он забыл, что Киру выписывают, спал себе после очередной попойки и сквозь сон услышал детский плач. Открыл глаза, хотелось заорать, чтобы Кира выключила телевизор с этим орущим каналом. Но телевизор никто не выключал, чей-то ребенок все орал и орал. Пришлось вставать самому и идти в гостиную.

Вот тут все и произошло, все повернулось на сто восемьдесят градусов. Разделило его жизнь на «до» и «после».

Кира стояла посреди грязной, неприбранной гостиной, на руках у нее был завернутый в одеяло малыш. Он плакал, вместе с ним плакала и она, его мать, оглядывая комнату и понимая, что их тут не ждали. Ни кроватки, ни коляски, никакого другого «приданого» для малыша никто не купил, никому они были не нужны. Нет, она понимала это всегда, и тогда, когда обманом забеременела, она тоже понимала это – она не нужна Андрею. Но она очень надеялась, что когда родится ребенок, все переменится – не переменилось. Мужу она так и не дозвонилась. Свекор со свекровью после ее звонка приехали за ней в роддом, по дороге купив только самое необходимое. Довели ее до квартиры и уехали.

Свекор все никак не мог простить сына, ни за тот позор, который ему пришлось пережить, когда он узнал, что компания в залоге, ни за то, что Андрей все бросил и отошел от дел. Ну, и ее, Киру, соответственно не прощал за то, что не смогла вернуть его сына на путь истинный. А свекровь… она вообще во всем произошедшем винила Кирюшу. Мол, я тебе помогла, сделала для тебя все возможное и невозможное, а ты даже удержать мужика неспособна. Даже малейшего интереса в нем вызвать. Ни к себе, ни к ребенку, ни к «Зималетто».