Текст книги "Вот вилка падает...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Сколько пальчиков я вам показываю? – настойчиво спрашивала она раз за разом.

Андрею хотелось сказать, что ни одного, что эти три сардельки назвать пальчиками никак нельзя, но на такую длинную фразу он не был способен, как, впрочем, и на любую другую. Голос, почему-то, и не думал слушаться Андрея. Собрав всю свою волю в кулак, Жданов поднял руку с тремя оттопыренными пальцами, мысленно послал нахрен эту толстую бабу с тоненьким голоском, взглядом умоляя ее заткнуться. Но она не заткнулась, она продолжала что-то говорить, одновременно вводя что-то из шприца в систему, тянущуюся к его ключице. На память почему-то пришло неизвестно откуда слово «подключичка»*. Жданов не знал ни что оно означает, ни где он его слышал. Но слово было смешное, да и в голове у Андрея все поплыло и он снова провалился в спасительное небытие.

Следующее всплытие на поверхность сознания было гораздо более приятным. И вовсе не потому, что у Андрея на сей раз ничего не болело. Болело и еще как. Только вместо противного голоса медсестрички его сознание зафиксировало нежное поглаживание его руки и приглушенные, смутно знакомые голоса. Андрей открыл глаза. На стульях возле кровати сидели Глеб, который показался Андрею каким-то уж очень взрослым и очень красивая хрупкая женщина, возможно его жена или сестра, но он, почему-то не помнил ее. Ни имени, ни внешности, ни кто она такая, ничего не помнил. Только тупую боль в сердце, как-то связанную с ней. Глеб заметил, что отец пришел в сознание, обрадовался.

– Катенька, смотрите, папа открыл глаза. Может нужно позвать врача?

Катенька? Почему сын называет эту женщину Катенькой? Его Катенька совсем-совсем другая. У нее смешные очки и косички, у его Катеньки. У его девочки брекеты и застенчивый взгляд. А это совсем и не Катенька. Хотя может и Катенька, но другая…

– Позови, может им важно это знать.

Глеб вышел из палаты, а женщина взяла его руку в свои руки и поцеловала ладошку, совсем так, как это делала та другая, его женщина. Андрею стало неприятно и он попытался освободить свою руку, но она неверно поняла его движение, начала еще жарче и неприятнее целовать ладонь.

– Все будет хорошо, родной мой. Вот увидишь, все будет хорошо. Ты только выздоравливай. Мы все тебя очень ждем. И я, и Глеб, и Инесс.

Инесс… Господи! Это что-то знакомое, что-то очень знакомое. Перед глазами всплыла мама, только очень молодая. Андрей прокашлялся и просипел: – Мама.

– Мама тоже здесь, Андрюша. Хочешь, чтобы я ее позвала?

– Да.

– Хорошо, я сейчас, – уже выходя из послеоперационной палаты Катя столкнулась в дверях с врачом, – мне можно будет потом его еще навестить?

Доктор неопределенно пожал плечами, и Катюша вышла в холл. Марго сидела на диванчике низко опустив голову, Глеб что-то настойчиво спрашивал у бабушки, но та ему упорно не отвечала.

– Глеб, можно тебя на минутку? – спросила Катя. Мальчик кивнул и подошел к ней. – Андрей хотел увидеть Маргариту Рудольфовну. Поговори с врачом и скажи ей об этом. Хорошо?

– Конечно. А что, папа с вами разговаривал?

– Два слова сказал: мама и да.

– Спасибо вам большое, Катенька.

– Да не за что, милый.

– Простите, я могу спросить? – Катя кивнула, – А почему Инесс не пришла? Она папу так и не приняла? Да?

– Инесс улетела во Францию, Глебушка.

– Как улетела? Папа захочет ее видеть! Очень захочет. И что мы ему скажем?

– Глеб, это был выбор Инесс, и она имеет на него право.

– Катенька, а вы можете дать мне ее номер телефона?

– Конечно, если она не будет против. Погоди, я сейчас ей позвоню и спрошу могу ли дать тебе ее номер.

Катюша достала мобильный, позвонила и заговорила о чем-то по-французски, Глеб только разобрал, что вначале она говорила с каким-то Мишелем, а уж потом подошла Инесс. Мальчик был поражен. Его мама никогда и ни за что не спрашивала бы у него, может она дать кому-то его номер или нет, если бы посчитала нужным, то дала бы, и еще заставила бы его быть вежливым с тем, с кем он быть вежливым вовсе и не собирался.

Мама… Глеб звонил ей вчера, чтобы предупредить, что ночевать домой не придет. Но ее мобильный был отключен, а дома никто не снимал трубку. Может мама дежурила тут, у папы? Но тогда где она теперь? И бабушка ничего не рассказывает, а Глеб уверен, что бабушка знает, где его мама, иначе не опускала бы голову и не прятала бы глаза.

– Глеб, – позвала Катя, – иди сюда, Инесс хочет поговорить с тобой.

Мальчик подбежал, схватил трубку.

– Привет, сестренка! А почему ты даже не попрощалась?.. Да? – Мальчик как-то поник. – А я всегда хотел иметь старшего брата или сестру… И что?.. Ты никогда не приедешь?.. Никогда-никогда?.. Понял… А мне можно приехать к тебе?.. Спасибо… Инесс, давай ты еще подумаешь? А? Ты же не знаешь какой у нас па… Хорошо, хорошо, я не буду… Я тоже. Пока. – Глеб протянул трубку Кате. В его глазах стояли слезы. – Катенька, почему она так категорична? Ведь она же совсем не знает папу.

– Глебушка, вот представь, что я сейчас скажу тебе, что твой папа, совсем не твой, а у тебя есть другой, очень хороший.

Глеб зажмурился, видно, попытался примерить ситуацию на себя. Потом замотал головой и даже руками.

– Нет! Мне не нужно другого. У меня самый лучший папа.

– Вот видишь, милый мой, теперь ты можешь понять почему Инесс так категорична. Потому, что у нее уже есть самый лучший папа. И это не Андрей.

– Не знаю. Вот со стороны, все понятно. А когда представил, то даже страшно стало. Но, может быть, я бы потом и смог это принять.

– Возможно, и Инесс потом сможет. А пока не может никак. На, держи ее номер, – Катя протянула Глебу листок, – звони ей, разговаривай с ней. Только никогда на нее не дави. Инесс девочка достаточно добрая, но совершенно не терпит никакого давления. Может и жесткой стать.

– Спасибо. Катенька, а вы, – мальчик замялся, – вы любите своего мужа.

– По-своему люблю, конечно. Он очень хороший, очень интересный человек. Его нельзя не любить.

– А папа никогда никого не любил, кроме вас.

– Глебушка, давай мы с твоим папой разберемся сами в наших отношениях, ладно?

– Конечно, извините, что влез.

– Ничего, милый, ничего. Только больше не стоит вмешиваться. Ладно, мне нужно идти, встретимся завтра. Если будут изменения, ты звони. Ну, пока.

– Пока.

Катя поцеловала Глеба в щеку и пошла к выходу.

– Катенька! – Мальчик смотрел ей вслед всего пару секунд и побежал за ней. – Мне нужно с кем-то поговорить. Я не знаю, что мне делать, понимаете? А поговорить мне не с кем.

– А мама, бабушка? Они же родные тебе люди.

– В том-то и дело, что я не знаю где мама. И бабушка ничего не говорит…

Комментарий к

* подключичка – катетеризация подключичной вены. При сложных операциях анестезиологи частенько вводят катетер именно в подключичную вену, а затем уже через него вводят препараты. Это удобно еще и тем, что не нужно каждый раз мучить больного для внутривенного лечения.

========== Часть 19 ==========

– Глеб, ты узнай у врачей, как бабушку провести к папе. Предупреди Маргариту Рудольфовну и пойдем-ка поедим. Зайдем в какой-нибудь ресторанчик. Там и поговорим. Согласен?

– Конечно согласен, спасибо вам большое.

Не успел Глеб скрыться в послеоперационном блоке, как Катя подлетела к Марго.

– Куда вы дели Киру? И не нужно делать удивленного лица. Я умею наблюдать, и я еще вчера поняла, что Киру вы куда-нибудь сплавите.

– Я не обязана перед вами отчитываться.

– Вот как вы заговорили. А ведь готовы были на колени упасть, лишь бы я молчала.

– Вчера была готова, сегодня нет! Ты отказалась молчать. Или я не права?

– Маргарита Рудольфовна! Да есть ли у вас сердце? У мальчика отец в реанимации, ему больно и страшно, а вы еще и матери лишаете его в этот момент.

– А ты не слышала, что тут вчера произошло? Не нужна ему такая мать!

– А кто это будет решать? Вы? Вы будете решать какая мать нужна мальчику? Ну, что же, посмотрим как вы понадобитесь своему сыну, когда он все узнает. Вы привыкли манипулировать чужими жизнями. Но я не позволю вам разрушить и жизнь Глеба, как вы разрушили мою жизнь, жизнь Андрея, да и Киры тоже! Куда вы засунули Киру?

– Бабушка, – раздался перепуганный голос за Катиной спиной, – где мама, бабушка?

– Глебушка, мама уехала. Она сама испугалась того, что наговорила вчера и уехала к тете Кристине на недельку или на две.

– И поэтому она не отвечает на звонки? Бабуль, ты врешь! Мама не могла уехать, когда с папой беда. Не могла! – Глеб закричал так громко и страшно, что на его крик одновременно выскочили и больные из палат и их посетители и врачи и медсестры. Мальчика трясло, как в лихорадке, зубы стучали о зубы. – Где мама?

– Довольна? Теперь ты довольна? Зачем ты объявилась через столько лет? Чтобы отомстить? Чтобы нас всех уничтожить? – Марго не кричала, не билась в истерике, она говорила спокойно и зло.

Катюша была в ужасе. Если женщина, на глазах у которой жизнь ее внука распадается на куски, может вместо спасения мальчика начать устраивать разборки, она не достойна, чтобы ей хоть что-то отвечали. Но Глеб может перестать доверять Кате, решив, что она вернулась, чтобы мстить, и тогда ребенку даже поговорить будет не с кем. Поэтому она и ответила.

– Нет, Маргарита Рудольфовна, я никому мстить не собираюсь. Вы нам скажите, пожалуйста, где Кира и мы поедем.

– Я не знаю, где она! – гордо подняв голову, соврала Марго.

– Пойдем, Глебушка, перекусим, поговорим, подумаем, как найти твою маму. Пойдем, мой хороший.

Катя взяла Глеба под руку, оперлась на нее. Она где-то слышала о таком психологическом методе выведения из шоково-истерического состояния. Попросить помощи у того, кто сам нуждается в помощи, и решила сейчас попробовать его применить.

– Извини, меня, что я оперлась на тебя, просто силы как-то вдруг закончились, боюсь упасть. И вообще мне нужна твоя помощь. Я же не знаю тут никаких ресторанчиков, а есть очень хочется.

– Конечно, Катенька, пойдемте. Тут недалеко есть очень приличное кафе-бар. А если не понравится, то можно в ресторан перейти, он рядом. И вы, конечно, держитесь за меня, я очень сильный. Я могу даже понести вас и мне не будет тяжело.

– Спасибо, Глеб! Нет, правда спасибо. Ты настоящий мужчина. Но я надеюсь, что смогу с твоей помощью сама дойти. Только ты меня страхуй, и все будет нормально.

***

Юлиана металась по квартире с самого утра. Сразу после ухода Кати в больницу позвонила Инесс и задала тот же вопрос, что и Катюша:

– Жюли! Зашьем тебье все это билё нужшьно? Зашьем ты менья уговорыля подписать контракт? Жюли, ma chère, не мольтши, sʼil vous plaît!

– Инесс, ты меня прости, это было моей ошибкой.

– Ты сломаля нашью семья. Зашьем?

– Инесс, мне очень трудно что-либо тебе объяснить. Но, девочка моя, дорогая моя девочка, я не хотела ничего рушить.

– Не хотеля, но расрушиля. У тьебя полутшилёсь.

Инесс бросила трубку. И Юлиана поняла, что произошло то, чего она боялась больше всего на свете – она потеряла и Инесс, и Мишеля. Они не поймут, никогда не поймут мотивов ее поступка. Они не видели, они даже не знают, что Кати, уже носящей в себе Инесс, могло просто не быть. И Инесс могло просто не быть, если бы Юлька тогда не смогла оттолкнуть Катюшу, рискуя собственной жизнью оттолкнуть, и удар пришелся по касательной, машина только отбросила Катю, но не убила. Они не поймут, что она больше не могла видеть, как та, которая довела Катьку до попытки самоубийства, наслаждается своей никчемной жизнью. Они не поверят, что она хотела как лучше.

Вот Юлька и заметалась по квартире. Беспрерывно звонила Катюше, но у той мобильный был вначале вообще отключен, потом она долго не отвечала.

– Юленька, у тебя что-то срочное? Я не очень могу сейчас разговаривать.

– Срочное, Катюха, очень срочное.

– Ну, тогда выкладывай, только постарайся покороче.

– Кать, мне необходимо в Лион. Я должна поговорить и с Инесс, и с Мишелем.

– Что произошло, Юленька?

– Звонила Инесс, задала тот же вопрос, что и ты. Потом обвинила меня в том, что я разрушила вашу семью и бросила трубку. Я должна с ней поговорить.

– Юлиана, ты ведь понимаешь, что Инесс в чем-то права?

– Конечно, понимаю.

– Вижу, что понимаешь, иначе бы не звонила мне, а просто улетела даже не поставив меня в известность.

– Катя, что я могу ей рассказать, а что нет?

– Юленька, ты можешь рассказать все, что ты считаешь нужным ей рассказать. Только говори, пожалуйста, от своего имени, не от моего.

– Спасибо, Катюха. Я в Аэропорт, квартира в твоем распоряжении. Я очень вас всех люблю.

– Я знаю, и тоже тебя люблю. Да, Юль, помнишь наш разговор о показе?

– Конечно, помню.

– Ты не знаешь, в какую больницу ее тогда положили?

– Не знаю, но если это нужно, то сейчас узнаю, а что?

– По-моему, это повторилось.

– И что? Ты бросишься ее спасать? Катя, ты непроходимая дура, если вздумала ее жалеть.

– Юленька, не ее… Глеб, прости, я отойду на секунду… Юля, у мальчика отец в реанимации, мать пропала, бабушка стерва, я что не должна помочь ребенку? Или ему ты тоже мстить собралась?

– Ты, что, Катюха? Нет, конечно. Я сейчас все выясню, перезвоню вам и только потом в Аэропорт.

– Спасибо, Юлька.

Юлиана позвонила буквально через двадцать минут, и сказала всего пару слов:

– Клиника «Роса», Гвоздева, пять. Все, Катька, я в Аэропорт. Позвоню.

– Я буду ждать. Пока! – Катя отключила мобильный и повернулась к Глебу. – Ты хочешь еще что-нибудь? Или можем расплачиваться и поедем.

– А куда поедем, Катенька?

– Вначале заедем за Лизой, я же вижу, что ты смотришь на часы каждую секунду, а потом поедем ко мне, нам необходимо договорить.

========== Часть 20 ==========

Всю дорогу до квартиры Юлианы, Катя пыталась переварить рассказ Глеба. Она практически не помнила, как и когда они заехали за Лизой, не помнила, как рассчитывалась за такси, не помнила, как входила в дом.

– Лиза, ты есть хочешь? – спросила Катюша и улыбнулась ответной тишине, поняла, что дети застряли в прихожей, чтобы поцеловаться. – Вы потом доцелуетесь, ребятки. Давайте-ка я все вам покажу, расскажу и пойду принимать ванну, а уж потом целуйтесь на здоровье.

– Извините, Катенька, что мы Вас задерживаем.

– Тебе не за что извиняться. Иногда поцеловаться – это самое главное в жизни. И еще… Глебушка, милый, ну, не зови ты меня, пожалуйста, Катенькой.

– Это потому, что Катенька вы только для папы?

– Не важно почему, просто не нужно.

– Да? А как мне тогда Вас звать? Тетя Катя?

Катюша засмеялась, представив, как здоровый лоб, на голову выше ее, называет ее «Тетя Катя», и решила, что тогда уж лучше «Катенька».

– Глеб, а ты не знаешь, где сейчас Роман Дмитриевич.

– Не знаю. У нас в доме его имя под запретом. Мама однажды вспомнила его, так такой скандал был, что я залез под софу. Мама смеялась, что папа предал друга за то, что тот посмел сказать правду о его крокодиле. – Глеб смутился, но продолжил. – Это она Вас, Катенька, всегда так называла. А папа ее тогда…

– Ударил? Папа ударил маму?

– Нет, папа же мужчина, он никогда не ударит женщину. Он ее тогда очень сильно обозвал, очень некрасиво. И мама плакала. Катенька, Вы не подумайте, папа с мамой очень терпеливый был, он только никогда не прощал ей этого слова – «крокодил». Катя, а почему мама Вас так называет? Вы же очень красивая. Очень!

– Спасибо, милый.

Катя полезла в сумочку, достала старую фотографию, ту самую, которую, смятой и местами затертой, Глеб уже видел у отца. Но там нельзя было разглядеть, что Катя и правда была раньше не так чтобы красавица, а даже наоборот, скорее больше похожей под мамино определение.

– Катенька, а я могу показать Лизе Вашу фотографию?

– Конечно, мальчик мой. Покажи! И объясни, что красота – это дело наживное. А душа у твоей девочки, что надо. Красивая у нее душа. Ладно, корми ее и отдыхайте, я ушла принимать водные процедуры.

При Глебе Катя еще держалась, но, оставшись один на один с воспоминаниями, рассказами Глеба и событиями последних дней, Катюша больше не могла себя сдерживать. Все, что она смогла – это пустить воду сильным напором, чтобы никто не услышал ее воя.

В двери ванной сильно забарабанили, очень сильно.

– Катя, Катя, откройте!

– О, Господи, Лиза, что случилось? – Катюша открыла двери настежь и девочка бросилась к ней, обняла. – Лизонька, да что с тобой? Что происходит? Тебя Глеб обидел?

– Нет, меня никто не обидел, тетя Катя, – девчонка прижалась еще крепче.

– Тогда в чем дело? И прекрати называть меня тетя Катя.

– Не могу, – Лиза широко улыбнулась, – я не могу прекратить называть тебя тетя Катя. Ты знаешь кто я?

– Знаю, ты большая нахалка, я вроде бы еще не разрешала тебе обращаться ко мне на «ты».

– Ничегошеньки ты не знаешь. Глеб, Глеб, иди сюда!

– А вы там все одетые?

– Все одетые. Иди сюда, я при тебе хочу что-то сказать.

Глеб зашел в ванную комнату, закрутил кран и сразу стало тихо.

– Ну, вот, и кричать больше не нужно. Что ты хотела сказать, Лизонька?

– Ты не мог в меня не влюбиться, Глебушка. У вас это семейное, от отца переходит к сыну. По наследству, так сказать. Как у нас с тетей Катей семейное – математический гений. Тетя Катя, я Елизавета Смирнова, мою маму зовут…

– Инесса! – Катя всплеснула руками.

– Да, Инесса Смирнова, в девичестве Пушкарева. Вы же дочке дали имя из-за мамы, да?

– Да, а как ты догадалась?

– А что мне было догадываться, когда я тебя все детство ненавидела. Мне тыкали в лицо твою фотографию и говорили, что я должна брать с тебя пример, что ты еще страшнее меня была, – Лиза захохотала, – а достигла всего, о чем может только мечтать женщина. И замуж удачно вышла, и красавицей стала, и в математике равных тебе нет. И кто мне все это говорил? Мама! Моя красавица мама. Кстати, она единственная в роду, кто в математике ни в зуб ногой. Тетя Катя…

– Лиз, давай договоримся, что «тетю» по отношению ко мне, ты навсегда убираешь из лексикона. Давай просто Катя и на «ты». Глеб, это и тебя касается. Хочу себя чувствовать молодой.

В гостиной зазвонил мобильный Катюши и она вышла из ванной.

– Лизка, а как вы потерялись?

– Это не мы потерялись, это Катины родители и родители мамы потерялись. Катин папа и мой дед – братья. Катя с мамой очень дружили в детстве. А потом Катиного папу перевели в другой гарнизон. Такую же фотографию, как ты мне показал, мы получили, когда Катя начала работать в какой-то крупной компании, как я сейчас понимаю, в «Зималетто». А последняя весть от них пришла, когда они собирались уезжать во Францию. Они уехали, а дедушка, мой дедушка, вскоре умер. Потом папу перевели в другой гарнизон. Так они и потерялись. Меня тогда еще и в проекте не было.

– «Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»* – пробормотал совершенно ошалевший Глеб.

– Глеб, – Катя показалась в проеме двери, – тебе разрешили повидать маму. Только… Лиза, я хотела бы поговорить с Глебом наедине.

– Нет, Катенька. Я хочу, чтобы Лиза была рядом, у меня от нее секретов нет, тем более сейчас.

– О, Господи, и когда? Вчера ночью? Глеб, я надеюсь, что ты достаточно взрослый, чтобы не только спать с моей племянницей, но и позаботиться…

– Катя, – перебила ее Лиза, – нам знакомо слово презерватив. Давай к делу.

– А вот сейчас и я заметила, как ты похожа на своего дедушку. Ну, к делу, так к делу. Глебушка, ты помнишь, что мама однажды уже исчезала?

– Помню, – губы мальчика задрожали. Черт побери, играют во взрослых, занимаются любовью, а какой он, в сущности, еще маленький.

– Ты знаешь, где мама тогда была?

– Катенька, дети знают гораздо больше, чем взрослые думают, что они знают. Мама лечилась от алкоголизма, – он так хотел быть мужественным, он так небрежно бросил эту фразу и… заплакал. Горько, по-детски, размазывая слезы кулаком. Своим огромным детским кулаком. И Лиза, глядя на него тоже зашмыгала носом. – Катенька, но мама не пьет, уже давно не пьет, я это точно знаю.

– Глебушка, мама сорвалась. Ты не должен ее осуждать, это болезнь, Глеб.

– Мама в дурдоме?

– Мама в клинике, в частной клинике. Тебе разрешили ее навестить.

– Я хотел бы только увидеть ее издалека и поговорить с врачом.

– Ты увидишь маму, а вот поговорить с врачом… это проблема. У нас нет на это права. Я не твой опекун, а ты несовершеннолетний.

– Катенька, вы можете мне одолжить долларов пятьсот? До завтра!

– Конечно могу.

– Понимаете, если маму бабушка упрятала, значит врач имеет свою цену и я с ним сумею поговорить. Тем более, если это частная клиника.

– Ты уверен, что сам хочешь поговорить? Может все же лучше я?

– Я сам! Я так решил.

– Хорошо, вызывай такси…

–

Комментарий к

«Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»* – цитата из “Мастер и Маргарита” М. Булгакова.

Прошу прощения за эту, казалось бы никому не нужную главу. Но у меня так процесс написания идет, если что-то мне показывают в моем телевизоре, то я должна это записать, и пока не запишу, дальше не покажут. Вот он – ужас графомании!

========== Часть 21 ==========

Глядя на эту, некогда красивую и заносчивую, а теперь сломленную женщину с потухшими глазами, испитым лицом и искусанными губами, Катя испытывала жалость, граничащую с брезгливостью.

«Ну, что, Кира Юрьевна, – думала Катюша, – для этого вы унижали и унижались, интриговали и ломали чужие жизни? Для этого? Для того, чтобы к сорока с небольшим стать алкоголичкой и лечиться в дурдоме? Или для того, чтобы довести человека, которого, якобы, любили до операции на сердце? Или, может, для того, чтобы единственный сын, ребенок от Андрея, всю жизнь мучился от вашего брака?»

Честно говоря, еще до того, как Катя увидела Киру, у нее мелькнула мысль сказать той: – Вы? Нет! Да нет! Такого не может быть, чтобы вы… Вы посмотрите на себя. Кто вы и кто Он! Да что может быть между вами общего? Андрей, он такой… А вы…

Всю жизнь Катюшу преследовала именно эта фраза Киры, сказанная ей, сломленной и раздавленной. Даже тогда, когда Воропаева узнала об отношениях Андрея и Кати, больше всего ее волновала не измена жениха, а то, что он, весь такой лощенный и гламурный, полюбил «крокодила». Всю жизнь Катрин хотелось вернуть ей эту фразу, сторицей вернуть. Но теперь, глядя на эту, ненавистную некогда женщину, через стеклянную часть двери в ее одиночную палату в дурдоме, никаких эмоций, кроме брезгливой жалости, Катя не испытывала.

На Глеба невозможно было смотреть, сердце сжималось, видя его горе. Он смотрел на сидящую на кровати мать и что-то шептал, а слезы текли по его щекам.

– Глебушка, я договорилась. Если ты хочешь с ней поговорить, тебя могут пустить к маме. Пойдешь?

– Да, я хочу, чтобы она знала, что она не одна. Я хочу поддержать ее.

– Вот и молодец. – Катя кивнула санитару, и тот отпер дверь.

Лиза приникла к окошку, готовая в любую секунду броситься на защиту своего героя, уж ей-то было хорошо известно, как Кира умеет обижать сына, но Катя, можно сказать, насильно, отвела ее в сторону.

– Лизок, давай-ка мы оставим их наедине. Не очень-то тактично подсматривать.

– Тетя Катя, ты зануда, почище мамы. Подсматривать, конечно, не тактично. Но, если бы ты знала, как Кира Юрьевна умеет обижать Глеба, если бы ты знала, как ему нужна моя поддержка в такие моменты, ты бы не занудствовала.

– Вот выйдет Глеб, и поддерживай его сколько будет душе угодно.

Мальчик не вышел, а выскочил из палаты матери уже через три минуты. Вид его больше не был растерянным и смятенным. Зубы стиснуты, кулаки сжаты. Лиза подошла, разжала его кулаки, мельком глянула в окно палаты. Так и есть, эта стерва, а Лизка про себя Киру иначе и не называла, сидела уже отнюдь не с отрешенным видом – злобная ухмылка играла на ее губах.

– Змея выпустила порцию яда и ожила, – пробормотала девочка, но так, чтобы Глеб ее не слышал.

– Глебушка, пойдем? – Катя тронула его за рукав рубашки.

– Нет, я поговорю с врачом, и только тогда мы уйдем, – мальчик отправился в кабинет психиатра.

Его не было около получаса, но, когда дверь кабинета открылась, из нее вышел уже не мальчишка, это сразу стало ясно и Лизе, и ее тетушке. Кабинет психиатра покинул Глеб Андреевич Жданов – будущий врач-кардиолог, сын своего отца. Что-то явно произошло за закрытой дверью. Что-то такое психиатр сказал мальчику, что детство его закончилось раз и навсегда.

– Катерина Валерьевна, Лиза, мы можем ехать. Мне позвонил папин доктор. Отец зовет к себе нас с вами, Катенька. Вы сможете сейчас навестить отца, или у вас другие планы?

– Я еду с тобой, Глеб, – сказала Катюша.

– Я тоже, – тоном, не терпящим возражения, заявила и Лиза.

– Лизонька, только давай ты не будешь больше защищать меня от всего мира. Пожалуйста.

– А Катю? Катю можно защищать? – с иронией спросила девочка. – Ну, если учесть, что она моя старая тетушка и нуждается в защите от твоих родственничков.

– Нельзя. Для этого у вас, девочки, есть я. Кстати, не смей называть ее старой. Может, благодаря ей, у меня не только старшая сестра появится, но еще и младшенькая?

– И не надейся, – улыбнулась Катюша.

***Казалось, что Маргарита Рудольфовна даже не вставала со своего места, она сидела в той же позе, в которой была, когда Глеб с Катей и Лизонькой уезжали из больницы.

– Бабушка, ты видела папу? Как он?

– Немного получше, только память к нему еще не совсем вернулась, да боли в груди есть.

– Так и должно быть, бабушка. Палец порежешь, и то больно, а папе грудную клетку вскрывали. А память – это от наркоза он еще не отошел. Память вернется. Катенька, вы идите к папе первой, мне еще с бабушкой нужно переброситься парою слов.

Катя пошла в послеоперационный блок, и Глеб повернулся к Лизе.

– Лизонька, ты не могла бы оставить меня с бабушкой наедине.

– Могла бы. Только ты мне денег дай, мои карманные уже скончались, а кофе очень хочется, я схожу попью.

– Держи, транжира, – Глеб протянул девочке пятьсот рублей, – купи там себе еще что-нибудь.

– Спасибо, – Лиза демонстративно поцеловала парня в губы. Знала, что его бабулю перекорежит от ее плебейских манер, вот и устроила все это представление.

Едва дождавшись пока девочка упорхнет, Глеб присел к бабушке на диван.

– Бабушка, нам нужно поговорить. Ты ничего не хочешь мне рассказать сама?

– Что я должна тебе рассказать, Глебушка?

– Правду!

– Какую правду?

– Я был у мамы в больнице.

– Вот как? И как она?

– Плохо! И ты это знаешь, сама ее упекла.

– Глеб, ты не понимаешь, маме нужна помощь, детка. Разве ты сам не видел, что маме нужна помощь?

– Почему не видел? Видел! Только не такая, когда насильно держат за решеткой и лечат от той агрессии, которой нет и в помине. Бабушка, когда это мама хваталась за нож? Когда угрожала моей жизни и жизни отца? А, главное, как тебе удалось добыть решение суда об освидетельствовании? Ты на маму уже и в суд заявление отнесла? Или купила бумажку?

– Глеб, ты еще ребенок, ты не понимаешь… Я старалась ради тебя и ради отца изолировать маму. Представь, что было бы с папой, если бы Кира ему сейчас, после операции, каждую минуту устраивала скандалы. Ты что, хочешь лишиться папы? Так вот, я не хочу лишиться сына! – Марго говорила пафосно, пыталась своим авторитетом задавить малейшие ростки самостоятельного анализа ситуации со стороны Глеба. Она просто не знала еще, что перед ней совсем другой человек.

– Ты пытаешься манипулировать, бабушка. Пытаешься играть чужими жизнями. Достаточно было бы запрета на посещение отца в больнице. Но я сейчас не об этом. Я хочу знать, когда мама хваталась за нож? Ей дают лоразепам и галоперидол в дозировке для острого агрессивного поведения! Ее лечат, как лечат шизофреников! Ты хоть понимаешь, что именно от этого, от степени ее агрессии зависит дозировка ее препаратов. Ты хочешь превратить маму в растение? В удобное тебе и послушное растение? А обо мне ты подумала, бабушка? Я не дам тебе этого сделать! Я не хочу потерять папу. Но и маму потерять я тоже не хочу.

– Детка, что ты такое говоришь?

– Правду! Ничего, кроме правды! Бабушка, а не можешь ли ты мне объяснить, почему здесь, в больнице, ни разу не появился дедушка? Ни одного раза!

– Дедушка не очень хорошо себя чувствует, Глеб. Нужно пощадить его нервы.

– У твоего мужа, – холодно сказал парень, – не нервы, а стальные канаты, если он может находиться дома, когда его сыну делают операцию на сердце.

Глеб молчал долго, пожалуй слишком долго… Марго занервничала.

– Значит так. Маме и папе нужна помощь. От вас ее ждать нечего. Значит, помочь им должен я. Если дедушка – законченный эгоист, а бабушка – законченный манипулятор, то считайте, что внука у вас больше нет, Маргарита Рудольфовна…

========== Часть 22 ==========

– Bonjour, Michelle, это Юлиана. Мне очень нужно с тобой поговорить.

– Bonjour, Julie! Ну, давай поговорим, если надо.

– Ты можешь приехать в «La Mère Brazier»?

– Ты в Лионе? Приехала все-таки? А почему не у нас?

– Как много вопросов, Мишель. Да, я в Лионе. Я прилетела. Не у вас, потому, что я хочу поговорить с тобой, мне нужно поговорить с тобой.

– Жюли, а Катрин знает?

– Мишель, если ты вдруг решил, что я приглашаю тебя на романтический ужин, то ты ошибаешься.

– Нет, нет, Юленька, что ты! Я просто не хочу за спиной Катрин говорить ни о ней, ни о Инесс.

– Катька знает.

– Тогда жди, я скоро буду.

Юлиана заказала бутылочку «Chateau Beaulieu», фрукты и плато сыров. Но закуски почему-то оставались нетронутыми к приходу Мишеля, а вот вина ему пришлось заказать еще бутылку, от первой осталось совсем немного.

– Привет, пропажа! – Мишель крепко обнял Юлиану одной рукой, вторую он почему-то держал за спиной. – Я соскучился. Даже и не предполагал, что я так по тебе соскучился. Oh là là! Как ты красиво выглядишь!

– Мишель, или «хорошо выглядишь», или «какая ты красивая». В Русском языке…

– Замолчи, женщина! Мы не виделись три года и еще чуть-чуть, а ты начинаешь разговор с поправок? Давай лучше начнем с красного сухого вина и вот с этого, – словно фокусник, достающий кролика из пустой шляпы, Мишель вынул вторую руку из-за спины и преподнес Юлиане букет ее любимых лиловых анемонов.

– Спасибо, Мишель. Я просто пытаюсь оттянуть время, прекрасно понимая, что этот разговор может быть у нас последним.

– Все так серьезно, Юлька?

– Увы, да. Я такого натворила, что вряд ли вы сможете меня простить.

– А мы уже перешли на «вы»?

– Нет, мы пока на «ты». Я имела ввиду тебя и Инесс.

– А Катрин?

– Катюха уже простила. Добрая душа, я бы не простила себя.

– Ты имеешь ввиду контракт с «Зималетто» и то, что ты все это организовала?

– Да. Только давай я расскажу тебе все по порядку.

– Жюли, не нужно ничего рассказывать. И оправдываться тоже не стоит. Ты что, ты думаешь, что я недоумный?

– Недоумок! Прости – это на автомате.

– Жюли, я прекрасно понял, что ты не просто так настаивала на контракте Инесс с «Зималетто». Ты хотела, чтобы мы приехали на показ, а если не на показ, то на день рождения рождения Инесс, и чтобы Катрин встретилась, наконец, с Андреем и поняла, что давно уже любит только воспоминания о нем. Или, наоборот, поняла, что любит только его и ушла бы к нему. Ты хотела вернуть Катю к жизни. Юленька, я все понимаю. И неужели ты думаешь, что если бы и я не хотел того же, я отпустил бы Катрин в Москву, да еще и сам бы не поехал с ней? Скажу тебе больше. Я очень давно настаивал, чтобы Инесс знала правду. Да и отец имеет право знать, что у него есть дочь. Каким бы он ни был… Так что не нужно себя поедать.