Текст книги "Призвание (СИ)"
Автор книги: Фрея Пириамова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Наконец одна старушка указала им клюкой в сторону закоулка, где переплеталось множество скользких улиц, и одна из них вывела прямо к воротам лечебницы. В коридоре Эскель увидел грустную сестру милосердия, которая в прошлый раз провожала Гинэля в больницу. «Да, работа с безумцами невесёлая», – подумалось ему.
– Здравствуйте! – вежливо начал ведьмак.
– Добрый день! – грустно ответила девушка и вдруг улыбнулась, приглядевшись к нему. – Постойте… Вы же были у нас год назад? Вы убили чудище в канализации?
– Да, это я, – улыбнулся в ответ Эскель. – Я вот тут встретился с приятелем, – он указал на стоящего поодаль А’рсу. – Он был знаком с магом Гинэлем, который лечится здесь у вас. Можно ли нам его навестить?
Девушка опять погрустнела.
– Гинэль умер сегодня ночью.
Лица Эскеля и А’рсы одновременно выразили сожаление и досаду.
– Представляете, нашёл способ открыть свой ошейник и… убил себя заклинанием. Он, видно, уже сам не мог выносить своего безумия…
– Бедолага, – вздохнул ведьмак, попутно рассуждая о том, как им теперь быть.
– Можно ли смотреть его… больница… кровать… – А’рса подбирал слова, но так и не смог найти нужное.
– Вы чужеземец? – сообразила девушка.
– Так.
– Можно ли осмотреть его последнее пристанище? – перевёл на нормальный язык ведьмак, поняв, что хочет сделать маг: осмотреть помещение, где было сотворено заклинание.
– Да, конечно… Но зачем это?
– У эльфов есть традиция вспоминать человека на месте его смерти, – вынужден был соврать такой милой девушке Эскель.
Сестра милосердия явно не была знакома с обычаями эльфов.
– Хорошо, проходите, – она открыла ключом дверь справа от себя, а сама ушла в палаты к другим больным.
Взглянув на комнату впервые, ведьмак подумал, что лучше быть переваренным грифоном, чем оказаться в доме для сумасшедших: старые каменные стены были исцарапаны человеческими ногтями, иногда на такой высоте, что была досягаема только в прыжке. В углу от сырости скопилась чёрная плесень. Стоял холод. Не было окон и факелов. На полу лежала перевёрнутая миска, рядом с ней валялся открытый двимеритовый ошейник, а вместо постели была разложена истрёпанная рогожа. Даже полевые ведьмачьи условия бывали милосерднее.
Эскель и А’рса некоторое время помолчали, отдавая умершему дань памяти.
– Что скажешь? Заклинание было сотворено здесь?
– Я смотрю, – маг сделал несколько жестов и стал обходить комнату.
Чтобы не мешать ему, ведьмак начал рассматривать стены. Его взгляд нашёл рисунок, похожий на профиль волка, но очень отдалённо: какой-то безумец был не очень хорошим художником. Примерно так же Геральт нарисовал реданского орла троллю, который самовольно записался в армию Радовида.
Вообще рисунков на стенах было довольно много. Особенно часто повторялось достаточно неплохое, подробное изображение виверны. Видимо, когда-то здесь сидел человек, спятивший после встречи с монстром.
– Заклинание здесь, – подытожил А’рса. – Но источник сильный. Не сам маг. Маг его… употребить.
– То есть было что-то… внешнее, что помогло Гинэлю сотворить заклинание, дошедшее аж до Синих Гор?
– Так. Может быть, оно его… смерть?
– Оно его убило?
– Так.
– Ох, ты… – Эскель почесал затылок. – Он либо не знал, что умрёт, либо пошёл на это сознательно. Что он хотел этим сказать? Неужели Третье Сопряжение сфер всё-таки случится?
– Может, было. Источник сильный, очень сильный. И… здесь магия два, смесь. Энергия столкновения.
– Хм… смешались две магии? Тогда изменения были бы налицо. А Калькар каким был, таким и остался.
Оба задумались. К ним подошла медсестра. Она опять с грустью посмотрела на стены и вздохнула, вспоминая больного.
– Гинэль в последнее время часто гулял. Видно, хотел насмотреться на наш мир перед уходом. По лесу, видно, тосковал: стал рисовать волков. То на одной стене нарисует, то на другой. И ладно бы углём рисовал – каким-то гвоздём выцарапал, не смыть. Вон, видите, – девушка указала на противоположную стену. Эскель невольно сравнил рисунки и понял, что волк в комнате был повёрнут мордой в сторону того, что на стене. – Теперь если только глиной замазывать.
– Да… Бедолага. Спасибо тебе, сестра!
– Мы похоронили прах на кладбище за городом. Если Ваш друг захочет его навестить –пожалуйста.
«Эх, голуба моя, вот тебя бы я вечерком навестил! – подумал ведьмак. – Кабы не моя поганая рожа».
Эскель и А’рса вышли из палаты и подошли к стене с другой волчьей мордой. Та смотрела в сторону выхода. Ведьмак жестом показал магу, что нужно идти туда. Тот понял, но закономерность пока не улавливал. Только когда они нашли третью морду, эльф начал подозревать, что заметки оставлены специально для Эскеля – представителя Школы Волка.
Волчий след привёл их к окраине города, где последняя голова была опущена вниз, указывая на бочку. Ведьмак осмотрел её со всех сторон и попробовал приподнять – припорошенная снегом бочка поддалась, и под ней показался небольшой деревянный ящичек. Выходит, не так уж Гинэль был и безумен, раз так чётко указал путь к своему посланию.
Держа в руках этот ящичек, Эскель ощутил волнение, про которое уже почти забыл. Оно посещало его на первых порах ведьмачьей карьеры, когда ему приходилось сталкиваться с каким-то новым чудовищем. Ящичек заколдован не был: медальон на него не реагировал.
Ведьмак осторожно открыл деревянную крышку и увидел мятую книгу, из которой вылезали какие-то обтрёпанные чертежи и карты.
– Hen Llinge, – поглядев на страницы, сказал А’рса с радостью, какая бывает при встрече со старым добрым приятелем. – Старший Речь.
– Про что тут написано?
Маг погрузился в чтение. Приподнял брови в одном месте. Глаза его загорелись.
– Теория. Формула снадобье. Карта звёзд. Интересный.
– Чего касается теория?
– Сопряжение сфер. Понимать не всё. Надо читать внимательный.
Эскель сложил ящичек в походный мешок.
– Посмотрим подробнее в Каэр Морхене. Телепортироваться годишься?
Эльф немного виновато помотал головой.
– Тогда переночуем здесь, а утром в путь.
Пока они шли в сторону ночлежки, услышали, что люди судачат о странных ночных сполохах в небе. Говорили, что это к грядущему неурожаю и что это Дикая Охота виновата во всём. Эскель внимательно наблюдал за горожанами, прислушивался к ведьмачьему чутью – ничего не говорило о том, что произошёл какой-то катаклизм. Ведьмак уже начал сомневаться в словах Гинэля, но деревянный ящичек, болтавшийся в походном мешке, был весомым доказательством в пользу безумца.
========== Беду не всегда видно ==========
Утром ударил мороз. В снятой на ночь дешёвой комнате похолодало так, что А’рса проснулся явно простуженным. Эскель, привыкший и не к такому холоду, ещё спал. На улице гудели люди, и было в этом гуле что-то такое странное, что заставило эльфа закутаться в одеяло и выглянуть в окно, покрытое ледяными завитушками.
По обледенелой улице пытался идти человек, явно не способный контролировать свои действия: казалось, что его ноги шли отдельно в разные стороны, а руки болтались по сторонам, как у паралитика. На нём совсем не было одежды, даже портков. Рядом с мужчиной суетилась растерянная женщина, которой, судя по её красному, как свёкла, лицу, было очень стыдно за происходящее. В руках женщина держала рогожу.
– Срам какой, прикройся! Горе моё!
– Не холодно мне, отстань, змея! Я теперь хоть куда могу зимой – ничего со мной не сделается!
А’рса достал из кармана платочек и приложил к носу, стараясь задержать течь насморка. Мага не покидало ощущение, что это не просто пьяная выходка горожанина: рядом очень слабо чувствовалось что-то похожее на магическое воздействие, источник которого, увы, А’рса при всём старании определить не мог. Это его насторожило.
Мужчина в костюме праотца переоценивал свою холодостойкость: на его руках и ногах стали появляться следы обморожения. Женщина сделала ещё одну тщетную попытку прикрыть своё «горе» и кинулась за помощью к зевакам:
– Люди добрые! Помогите! Вы ведь знаете моего Теофиля – он же счетовод при городской казне! Он же ни капли!
– В тихом омуте всегда всякая дрянь водится, – ответил ей пожилой мужчина, которого вид сбрендившего мужчины очень забавлял.
Другой мужик отважился подойти к сумасшедшему и констатировал:
– Перегара нет. Пёс знает, что с ним стряслось.
– Вот видите же! – обрадовалась женщина с рогожей в руках.
– Проснись, Vatt’ghern! – эльф склонился над кроватью Эскеля.
Тот быстро открыл глаза.
– Что?
– Улица. Странно.
Эскель тоже выглянул в окно и немного улыбнулся.
– Ну перебрал человек, бывает.
– Магия рядом. Но… я сомневаться. Слабо чувствовать.
Ведьмачий медальон охотника на чудовищ был спокоен, как статуя пророка Лебеды.
Пока ведьмак и маг осмысливали происходящее, к источнику уличного беспокойства подошли стражники. Они не стали с ним церемониться: скрутили и заломили руки за спину. Только тогда женщина смогла прикрыть его рогожкой, чтобы сумасшедший не замёрз.
– Ты гляди, ещё один, – пробормотал один из блюстителей порядка, и это услышал Эскель.
– Куда ж вы его? – беспокоилась женщина.
– В лечебницу, куды ж ещё! Если места хватит: нам за утро попались ещё двое таких. А другим стражникам – кто знает?
Женщина всхлипнула:
– Он ведь ещё ввечеру хороший был – сыну вон птичку-свистульку стругал…
Самое время навестить старую знакомую в лечебнице и расспросить её. Уже выйдя за дверь комнаты, Эскель представил, каково приходится девушке сейчас, и ему захотелось её чем-то порадовать. Он вернулся и прихватил с собой кулёк сухофруктов с ужина.
Сестра милосердия была более чем обескуражена происходящим. За утро ей привели в больницу около двадцати человек, которые никогда не проявляли сумасшествия. Распихав кое-как новичков по палатам, она села на свой столик и заплакала от бессилия что-либо предпринять.
– Не совсем доброго утра! – пожелали ей из дверей.
Узнав ведьмака по голосу, девушка попробовала утереть слёзы с округлой щёчки.
– Это вы… Видите, что творится?
– Видим.
Эскель высыпал сухофрукты из кулька на крышку стола.
– Ты это, угощайся.
Медсестра улыбнулась сквозь слёзы, взяла сушёный абрикос и начала покусывать его на правую сторону зубов.
– Все они у тебя лечились?
– Нет. Они все были здоровы… до сегодняшнего утра.
– Можно на них взглянуть?
В глазах девушки появилась надежда.
– Как было бы славно, если бы вы им помогли!
Поход по палатам не дал ничего нового: А’рса почувствовал только небольшое усиление магии. Новые пациенты внешне не отличались от «нормальных» сумасшедших, разве только резкостью потери рассудка, уже отмеченной сестрой милосердия.
Маг попрощался и вышел из больницы первым. Девушка проводила ведьмака до двери.
– Жаль, что пока ничего не ясно… – вздохнула она.
– С подобным я ещё не сталкивался. Ты понаблюдай пока за ними, запоминай, если заметишь ещё что-то. Как буду здесь в следующий раз, загляну.
– Да… пожалуй, надо наблюдать, – согласилась медсестра и посмотрела на закрытые двери палат. Она была такой трогательной и красивой в эту минуту, что Эскель не удержался и аккуратно приобнял её за талию. От его прикосновения девушка ощутила что-то страшное и одновременно притягательное (всё дело было в эманировании, которого опасалась в своё время Трисс Меригольд). Сестра милосердия заставила себя дёрнуться в сторону и приподняла левую руку. Подумала, глядя ведьмаку в лицо. Подняла правую руку и залепила ему такую звонкую пощёчину по здоровой левой щеке, что, кажется, слышно было на весь Калькар.
– Так вот чего вы сюда наведались! Я-то думала… Вот правду мне бабушка говорила, что все ведьмаки – паскудники! А я-то думала…
Покраснев, девушка подскочила к столику и стала швырять в Эскеля оставшиеся сухофрукты.
– На-те! За-би-райте! И чтобы я вас не видела здесь больше!
Обескураженный и пристыжённый Эскель был вынужден укрыться от обстрела за дверью снаружи. Ведьмак с досадой потёр левую щёку, ещё немного горевшую от пощёчины, и тут улыбнулся, поняв одну интересную вещь. Сразу после осознания этого он укорил себя за то, что поторопился распускать руки. Причины на это было две: доверие девушки теперь потеряно надолго – а значит, и к ней не подступишься, хоть и понравилась эта голуба, и новых фактов о больных не вызнаешь.
– Дурак! – вслух выругал себя Эскель. – Ну и дурак!
А’рса, стоявший недалеко от дверей лечебницы, слышал пощёчину. Он стоял с каменным выражением лица, хотя в душе своей улыбался над незадачливостью ведьмака. Попутно маг вспоминал кое-что, от чего ему было грустно, больно и хорошо одновременно.
В его далёкой доартефактной жизни была одна полуэльфка, которая зарабатывала себе на жизнь доставкой магических книг. Красивая, как многие метисы. Она просто одевалась, просто стригла короткие светлые волосы, просто говорила, но с ней часами можно было беседовать о книгах и травах, в которых её научили разбираться прабабки. А’рсе никогда ни с кем из окружающих не было так хорошо и просто, как с ней. Она никогда не лукавила и не пыталась его обжулить, на всё старалась иметь своё мнение и в целом была, какая есть. Такую её эльф и полюбил.
А’рсе нелегко было признать свою болезнь и умирать не хотелось из-за любви – наполовину к магии, наполовину к этой полуэльфке. Поэтому, когда он узнал, сколько лет он пробыл в артефактной компрессии, ему стало вдвойне горше из-за осознания того, что любимой девушки давно нет в живых…
Телепортация в Каэр Морхен прошла в полном молчании. Лишь когда Эскель присел на пол около разожжённого камина на кухне, то сказал эльфу:
– Теперь у нас только записи Гинэля. Нет ли там чего-нибудь про внезапные сумасшествия?
– Изучать, – только и ответил А’рса.
А в крепости чувствовалось грозовое напряжение: дулись и не разговаривали друг с другом Ламберт и Пантея. Зная их характеры, Эскель этому не удивился. Хорошо ещё, что один не прибил другого. Только спустя некоторое время ведьмаку удалось узнать, из-за чего поцапались его приятель и подопечная: Ламберт сказал, что у Пантеи нет ни единого шанса отомстить Геральту за смерть отца, с чем, конечно, девочка не была готова смириться.
– Ведьмака только ведьмак одолеет, а ты даже не Исток, как Цири. Соплячка! – говорил ей Ламберт и напоминал об этом всякий раз, когда у девочки что-то не получалось на тренировках. Утирая слёзы и пот кулачком, Пантея продолжала тренироваться с мечами и цедила иногда сквозь зубы:
– Нет, перед Геральтом я убью сначала тебя! – подразумевая вредного Ламберта.
Только к концу зимы А’рса окончательно разобрал и осознал записи сумасшедшего калькарского мага. В них была обоснована теория о ещё одном Сопряжении сфер и дана рецептурная раскладка ведьмачьих мутагенов и этапов их применения, так как утверждалось, что ведьмаки должны быть готовы, если появятся новые виды монстров.
Узнав об этом, Эскель почувствовал себя человеком, который выбросил нелюбимую вещь на помойку и сказал всем, что потерял её, а кто-то через время принёс её обратно со словами: «Вот, нашёл твою пропажу!» Со смертью Весемира умерли и знания о ведьмачьих мутациях, и это стало хорошим предлогом для того, чтобы не штамповать новых ведьмаков. По крайней мере, так думалось до этого момента.
Откуда ещё не старый маг мог обладать такими знаниями? Не был ли он причастен к Саламандрам, которые похищали записи ведьмачьих секретов? В конце концов, не подлог ли всё это? На эти вопросы автор уже не ответит…
Помимо чёртова корня, иовлевых слёз, мятлика и пырея Эскель услышал в зачитываемых рецептах несколько новых компонентов.
– Дилетант… – сказал он, обрадовавшись этому факту. – Приплёл кучу всякого сора.
– Гинэль утверждать, что здесь лучше старый мутации, – ответил ему эльф, ткнув пальцем в одну из страниц рукописи.
– Чего?
А’рса вздохнул из-за того, что не смог сформулировать мысль, как хотел.
– Твой мутация старый, Vatt’ghern. Рецепт – обновить его.
– Чего? – Эскель насупился и почесал шрам на щеке. – Хочешь сказать, что это… как надстройка над моей мутацией?
– Так.
Ведьмак вспомнил о рассказе Геральта, нашедшего в Туссенте лабораторию профессора Моро, который, мечтая превратить сына из ведьмака обратно в человека, наоборот, усилил его качества. Белый Волк рискнул применить рецепты из дневниковых записей профессора на себе – и не прогадал. Значит, в теории если один профессор-маг допёр до способов улучшения ведьмаков, то и другой мог допереть тоже. Что там говорил Геральт про основной мутаген? … Эскель напряг всю свою память.
– Прочти-ка ещё раз…
Среди вновь перечисленных эльфом ингредиентов была вытяжка из яйца Бледной Вдовы – и тут ведьмака пронзили сразу два воспоминания: первое – из рассказа Геральта о пещере с какими-то редкими белыми сколопендроморфами; вторым была реплика Гинэля про бледную вдовушку, потерявшую мужа. Эскель поджал губы и упёрся локтями в колени, положив голову на руки. «Не верю», – только и крутилось у него в мыслях.
– Нет ли там в записях чего про то, откуда Гинэль взял яйца Бледной Вдовы?
– Упоминаться торговец из Зеррикания.
Не Туссент, значит. Значит, Гинэль никак не связан с профессором Моро. Эскель уже думал, что нашёл объяснение – и оно растаяло, как снег в тёплых руках.
– Пёс его знает… – ведьмак снова крепко задумался. – Как думаешь, стоит ли проверить эти «надстройки»?
– Так. Магия изменённая. С Сопряжение Гинэль оказаться прав – я проверить расчёт по звёздам.
– Летом попробуем собрать все необходимые компоненты.
Наступила весна, и Эскель отправился на ведьмачий промысел на этот раз один. Пантею наконец-то было на кого оставить, хотя она и упрашивала взять её с собой в дорогу. О пути в Туссент речи пока идти не могло: слишком опасно было перемещаться по миру, в котором чёрт знает что произошло. Покинул крепость, к великому счастью девочки, и Ламберт. Пантея осталась с А’рсой и продолжала учить с ним Старшую Речь, в том числе на примере записей Гинэля – там часто можно было найти слова, которые не встречались в учебнике Элис.
========== У семи нянек… ==========
Эскель вернулся ближе к разгару лета. Он привёз для новых ведьмачьих эликсиров и мутагенов ингредиенты, которые нельзя было найти в окрестностях Каэр Морхена, самое главное – добыл у спекулянтов несколько яиц Бледной Вдовы. Привёз он с собой и свежую историю о контракте на Полуночницу, но всё никак не мог найти время, чтобы рассказать её Пантее: был занят с А’рсой реализацией рецептов Гинэля. К этой работе хотела подключиться и девочка, только тут Эскель строго запретил ей даже смотреть в комнату эльфа, плавно перетёкшую в состояние лаборатории, и отправлял то на кухню, то на улицу тренироваться с чучелом. Это разжигало в Пане дополнительный интерес. Она выклянчивала у товарищей ответ и однажды, так и не дождавшись его, подслушала под окном разговор ведьмака и мага. Она поняла из этого разговора, что Эскель готовится к улучшению своих ведьмачьих качеств, не нашла в этом ничего секретного, пробурчала под нос: «Подумаешь, тайна… Я-то думала, там что-то совсем такое, что ахнешь!» – и отстала от ведьмака и эльфа с расспросами.
И тут в крепость возвратился Ламберт. Увидев его первой, так как тренировка шла на улице, Пантея тихонько сматерилась себе под нос, пользуясь тем, что больше никого рядом не было, и стала озлобленнее рубить чучело мечом.
Как выяснилось за ужином, товарищу Эскеля не очень-то везло с заказами, поэтому он решил вернуться домой раньше осени. Житья Пантее от него не стало: на каждое её движение при тренировке был комментарий, что оно неправильное, и суп-де у неё всегда пересоленный, и чего она вообще в Каэр Морхене делает, ничего не умея. Девочка огрызалась и иногда нарочно пересаливала Ламберту суп, а однажды, когда он её особенно допёк своими замечаниями, спрятала его меч в конский навоз, прикрыв сеном. Возмущённый мат ведьмака, нашедшего свой меч, вполне мог сотрясти Синие Горы и вызвать лавины.
Эскель старался притереть конфликтёров друг к другу, но в любом конфликте всегда есть элемент, о который разбиваются все внешние усилия: желание сторон послушать друг друга и помириться. В данном случае это был недостающий элемент. Даже желания не задевать друг друга не наблюдалось: Пантея не была способна держать язык за зубами в силу и возраста, и характера, Ламберт – только в силу характера, который, как когда-то давно сказала девочка, «на базаре не купишь».
Конфликт мог разгореться абсолютно на ровном месте. Так, в один летний вечер Эскель засел с приятелем играть в гвинт, Пантея пристроилась рядышком. Играть ей не разрешали, карт у неё не было, зато желания наблюдать за игрой – хоть отбавляй.
Отдав второй раунд Эскелю, Ламберт с каменным лицом кинул на стол карту с Геральтом.
– А вот тебе нашего старика!
Эскель почесал шрам и выставил на последний ряд требушет.
– А чего его морозом нельзя? – возмутилась Пантея.
– Это карта героя, на неё не действует, – объяснил Эскель, ожидая хода противника.
Тот ухмыльнулся:
– Вот видишь – даже в гвинте Геральта одолеть нельзя. Карты правду говорят!
– Правду: тебя вообще в колоде нет, даже с единицей урона! – парировала девочка, поняв, в чей огород летит камень.
– А ты даже и не ведьмак, как я, а простая соплячка!
– Не соплячка!
– Соплячка!
– Может, уже бросите это ребячество? – предложил Эскель, со вздохом подперевший щёку рукой.
Пантея откинула назад косичку и пошла к себе в комнату тяжёлыми от сердитости шагами, оставив товарищей доигрывать партию. Злоба на Ламберта рождала желание прибить его прямо сегодня же, и вместе с тем в грудь проникло новое чувство. Это была досада от признания того, что отомстить за отца просто так не получится. Геральт – слишком сильный боец, ведьмак. Девочка посмотрела на себя в зеркало, которое аккуратный и щепетильный в одежде А’рса разместил в коридоре, и почувствовала, как к горлу подступает слёзный комок. Невысокая ещё – ладно, это ведь она пока не до конца выросла; крепкая и здоровая, уже что-то умеет с мечом, – и всё равно этого недостаточно. В голове родилась мысль: а не может ли эльф сделать её сильнее при помощи магии?
Пантея пошла в комнату А’рсы – но там никого не было. Одни банки-склянки и пучки трав на столе. От досады, что хозяина комнаты нет на месте, когда он так нужен, девочка пустила слезу.
Склянка с приготовленными по записям Гинэля травами маняще переливалась на свету свечей. Пантея сквозь слёзы уставилась на неё и вспомнила, что Эскель хочет стать с помощью этих склянок более сильным ведьмаком. В голове по накатанной колее катился давнишний разговор с Ламбертом: «Ведьмака только ведьмак одолеет, а ты даже не Исток, как Цири. Соплячка!» Так всегда бывает: вроде задавишь старое плохое воспоминание, а оно потом прицепится за другое и при случае вытащится вместе с ним и многими другими, как платки из кармана фокусника. Вспомнились и рассказы матери о том, сколько отец сделал Белому Волку хорошего. Неужели поступок ведьмака останется безнаказанным?
Зло взяло. Девочка решительно схватила склянку и прошипела: «Соплячка! Ведьмак, говорите? Будет вам ведьмак!»
Глотнула раз, другой, третий. Гадость была невероятная, организм подал рвотный рефлекс, но девочка его сдержала. «Фу!» – выдохнула она и глотнула ещё раз. Зажгло желудок, а по телу побежал холод и больной ток.
– Мама! – пискнула Пантея и сползла на пол, схватившись за живот. Склянка упала рядом, и остатки отвара разлились по полу буро-зелёной лужей. Из глаз полились горячие слёзы, по большей части от сдавившего горло страха за то, что случилось что-то непоправимое…
– Где Паня? – спохватился Эскель.
– Поди плачет у себя в комнате, – отмахнулся Ламберт. – Соплячка!
– Герой. Ребёнка одолел – молодец, – с сарказмом сказал товарищ. – Она за отца на Геральта обижена, понимать надо. Ребёнок же – передумает ещё с этой глупой местью десять раз. Мог бы и помягче с ней.
– Как ты, чтобы она мне тоже на шею села?
– Ох, и язва же ты! Как тебя только не прибили ещё за твой язык! – Эскель покачал головой и пошёл в комнату Пантеи.
Дверь была открыта настежь, в распахнутое окно посвистывал ветер. На всякий случай ведьмак посмотрел вниз – мало ли что от обиды девчонке в голову взбредёт? Внизу никого не было.
В коридоре послышались медленные шаги А’рсы, который гулял по замку, вынянчивая в голове размышления о записях Гинэля.
– Ты не видел Паню? – спросил его Эскель.
Тот покачал головой.
– Нет, не видел. Хочешь смотреть в мою комнату? Я по запискам сделать эликсиры.
– Прямо для всех этапов?
– Последний – нет.
– Ну, давай глянем, что там вышло.
Они вместе дошли до комнаты и увидели на полу Пантею с зелёным лицом и закатившимися глазами.
– A d’yeabl aep arse!!!
– ***, *** ***!
Ведьмак кинулся к девочке и пошлёпал её ладонями по щекам. Она перевела мутные глаза с серыми белка́ми на него.
– Зачем, ***, ты его выпила?
Девочка простонала:
– Х-холодно… я… я умру?
Было понятно, что она и сама осознала, какую глупость совершила.
– Не дадим! – кратко сказал ведьмак и обратился к А’рсе. – Надо успеть приготовить эликсир для последнего этапа!
Эскель положил девочку на стол среди склянок, трав и реторт, обвязал верёвками и побежал за Ламбертом: для введения эликсиров требовались дополнительные руки.
Следующие дни после этого помнились всеми троими смутно. При проведении Трансмутаций Пантея несколько раз переставала дышать, и без магической поддержки А’рсы непременно умерла бы. Эскель не проронил ни с кем ни слова, молчал и Ламберт. Последний, наблюдая за действиями эльфа, размышлял о том, сколько бы мальчиков осталось в живых, если бы в Каэр Морхене всегда обитал маг. Ведь сколько из них не выдержали Испытания Травами или Трансмутаций…
Напряжённое молчание длилось около десяти дней, и, когда девочка наконец-то открыла глаза, раздалась отборная коллективная брань на Старшей Речи и человеческом языке. Ламберт отошёл к окну, зачерпнул с выступа холодной дождевой воды и растёр ею лицо. Эскель и А’рса склонились над постелью больной и стали рассматривать её глаза. Белок был ещё сероват, но цвет радужной оболочки невозвратно стал золотым, а зрачки превратились в кошачьи щёлки. На девчачьем лице такие глаза смотрелись настолько противоестественно, что ведьмак выругался ещё раз и отошёл, поставив руки на бока. Всё, это конец. Конец нормальной жизни нормального человека. Ради чего? Ради бесплодия? Ради презрения со стороны большинства людей? Ради постоянного риска?
Маг пощёлкал пальцами и попросил девочку следить за ними. Не сразу, но она смогла на них сфокусироваться. Это радовало: раз она поняла просьбу, работа мозга не нарушена. Только выдыхать было рано: организм ещё слаб, а уж какие последствия будут при трансформации женского организма – никто не знает…
А’рса погладил девочку по волосам, не зная, как выразить накопившиеся в душе чувства, среди которых были многодневный страх за жизнь пациентки, жалость к ней и радость за то, что благодаря его усилиям Пантея не погибла. В руке эльфа остался большой клок вылезших девчачьих волос… Маг взглянул на Эскеля. Тот почесал в затылке и попытался утешить себя, А’рсу и девочку:
– Если это будет единственной неприятностью от мутации, то и пёс с ней. Волосы – не руки, отрастут.
А’рса теперь неотрывно сидел у Пантеи, как когда-то сидела она у него. Девочка, у которой выпали волосы даже на бровях, постепенно входила в разум, начинала разговаривать и тихонько вставать с кровати. Но появилась другая проблема: новоиспечённая ведьмачка постоянно хотела есть из-за перестройки организма. Ламберт с Эскелем с большим трудом, почёсывая затылки, вспоминали, как их откармливал после Испытания Весемир. Вроде были какие-то грибы, мхи и травы, которые здорово утоляли голод, а вот какие? Решили поискать в старой лаборатории: может, там хоть какой сушёный завалялся, чтобы точно вспомнить?
Товарищи впервые за много лет вместе спустились в подземную лабораторию, где со времён нападения Саламандр лежали обломки Унылого Альберта – стола, на котором проводились Испытания Травами. Вспомнив, как здесь погиб Лео, ведьмаки молча переглянулись и вздохнули.
В подземелье они спустились не зря: грибы, не имея над собой контроля, благоденствовали на полу лаборатории и даже на обломках деревянных полок и сундуков. Среди них ведьмаки нашли один из нужных грибов: Ламберт узнал его по характерному горькому запаху, который отложился в памяти.
Грибная диета хорошо сказалась на девочке: на лысине стал появляться пушок новых тёмных волос. Окрепнув, Пантея смогла покинуть пределы комнаты и впервые после болезни увидела себя в коридорном зеркале. Увидев себя почти без волос и с золотыми глазами вместо карих, девочка застыла на месте, ощущая, как внутри нарастает страх о невозвратимости прежней жизни. Эскель наблюдал за ней со стороны, и ему показалось, что за один только этот взгляд девчонка повзрослела сразу лет на пять.
– Это… это… насовсем? Да? – с робкой надеждой на возражение спросила Пантея у ведьмака, дрожащим пальцем указывая на зеркало, от которого отвернулась.
Эскель, сжав губы, беззвучно кивнул.
– Мелитэле… – шёпотом выдохнула девочка и сползла по стенке на пол. – Что же я натворила…
========== Штучный товар ==========
После выздоровления Пантеи жизнь понемногу вернулась в прежнее русло. Только девочка стала тише и задумчивее, а Эскель изменил программу её тренировок на более подходящую для юного ведьмака. Ради этого старые обитатели Каэр Морхена починили развалившиеся тренажёры: Ветряк с «лапами» из палок, чтобы отрабатывать увороты и отскоки, Маятники для упражнений в фехтовании и работе ног, Гребёнку, обучающую пируэтам. Расчистили и место для Мучильни – полосы препятствий в лесу вокруг Каэр Морхена.
Ламберт, которому было потом до жути скучно в крепости без дела, наблюдал за дополнительными занятиями Эскеля и Пантеи, отпускал ядовитые шуточки, когда у них что-то не получалось, и иногда подшучивал над товарищем, надевая на него шляпу Весемира. На самом деле обидеть он его этим не хотел – наоборот, показывал, что своим терпением и способностями наставника товарищ напоминал ему старого доброго учителя. Пантею Ламберт пока не задевал. То ли признал наконец-то за свою, то ли чувствовал долю вины за то, что с ней случилось, – никто не знал.
А’рса жил то в лаборатории, то около мозаик. Понимая непривычность ситуации для ведьмачьего цеха и загоревшись азартом исследователя, он вёл тщательные записи за поведением и развитием Пантеи.
В ходе наблюдений и тренировок выяснилось, что ведьмачке недостаёт физической силы, которая позволила бы ей больше атаковать, чем обороняться. И дело было не в возрасте или какой-то тренировочной лени (последней не было вообще). Мальчишки в возрасте Пантеи при хорошем питании уже могли успешно проводить силовые атаки. Пресловутая разница в физических особенностях полов… Зато Пантея медленнее уставала, а значит, могла выдерживать бои более длительные. Пришлось опять перестраивать для неё программу тренировок и сделать упор на технику бесконтактного боя, пересматривая привычную тактику сражения на примере известных чудищ, которые никуда не делись, какой бы очередной катаклизм не произошёл. О, тут собирался целый консилиум из всех обитателей замка, и споры о тактике боя могли затягиваться на часы.
