Текст книги "Призвание (СИ)"
Автор книги: Фрея Пириамова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Ты не знаешь, зачем Влодек нож достал? Разве на свадьбах так положено? – спросил призрак.
– Нет, не положено. Ты его не бойся, он теперь тебя не тронет. Тебя больше никто не тронет. Можешь теперь быть спокойна.
– Да… Спокойна… – прошептала невеста, вздохнула и стала исчезать с улыбкой на лице. – Как хорошо…
На месте силуэта бывшей полуденницы рассыпались и быстро почернели маковые лепестки.
– Да, хорошо, – повторил за невестой Эскель. – Хорошо, что ты больше ничего не запомнила…
Ведьмак без труда нашёл Пантею в лесу. Утром они вышли из леса и направились в сторону Жнецов. Увидели перед собой мёртвое поле с чёрными сухими колосьями, с которых даже от лёгкого прикосновения слетала тёмная пыль. Берёзки тоже высохли – на корню.
– Ни-че-го се-бе! – протянула девочка, выкатив глаза. – Ведь ещё вчера пшеница была золотой!
– Всё правильно, – ничуть не удивившись, ответил Эскель. – Исчез дух, оберегавший урожай, – и урожай погиб.
– Теперь в деревне будет голод…
– Не жалей их. Крестьяне сами виноваты: нет чтобы искать хорошие земли для посева – они принесли в жертву человека. Более того, это сделал жених девушки.
– Урод какой! – возмутилась девочка.
– Видал я наказания за такое и пострашнее, чем голод. Так что считай, что крестьяне легко отделались.
– Расскаж…?
– Нет. Мала ещё.
– Уважаемый, не скажешь, где тут живёт вдова, что коня продаёт?
– Ты гляди-тка, как слухи быстро ходят! Вот там, в том конце деревни она.
Пантея видела, что жители деревни усиленно готовятся к жатве: мужики во дворах точили серпы и чинили цепы. Бабы граблями расчищали около домов участки для обмолота зерна. Старики, уже не годные работать, развлекали ребятишек песнями, среди которых часто повторялась одна – про некую добрую Жницу, дарующую хороший урожай.
– А если она добрая, зачем ей козлят резать надо? – спросил одного старика мальчишка.
– Почём же я знаю? – честно ответил ему тот. – Так наши предки положили.
– Слышишь, Эскель? Полуденница-то старая-престарая!
– Знаю.
– Бабка Славомира пакость сделала, а он страдал. И здесь то же… Люди голодать будут, хотя виноваты не они!
– Ты их жалеешь, что ли?
– Да, жалко их… Как Славомира.
– Славомир никого не убивал даже в облике зверя. А девушку, которую жених убил на свадьбе, тебе не жалко? Вроде сама девчонка, должна понимать.
– И её жалко! Как же не жалко!
– Всех жалко. А теперь гляди: полуденница больше не будет мучиться – раз, – ведьмак остановился и стал загибать перед Пантеей пальцы. – Она больше не будет убивать местных и прохожих – два. Крестьяне найдут под посевы нормальную землю и перестанут зависеть от жертвоприношений – три. Плохо?
– Нет…
– Вот. Это если поглядеть подальше, чем на грядущий год. Поэтому о погибшем поле – ни слова. Пусть сами увидят.
– М-да… долго им придётся приходить в себя…
– Конечно, крестьяне привыкли к Жнице, она вошла в их легенды и песни. Людям нужны легенды, но такие ли?
Пантея задумалась. В том числе и над тем, напишет ли Эскель что-то об этом в свою заветную книжку. Вспомнила и последний набросок стиха и подумала, что она в описании тишины точно упомянула бы большие глаза кузнечика и шёпот золотых колосьев.
Конь у вдовы оказался не вот-де какой ездовой, а всё же передвигаться на нём стало удобнее и быстрее. Стали думать над именем. Эскель хотел было опять Васильком назвать коня, но подумал, что это будет слишком похоже на традицию Геральта называть всех лошадей Плотвой. Сошлись с Пантеей на имени Славка: имя короткое, звучное, просто запоминается.
На Славке по землям Нижней Мархии они ездили не очень долго: повсюду начинала желтеть листва, поэтому ведьмак с девочкой поторопились в Каэр Морхен, чтобы успеть подготовиться к зимовке.
========== Первая зимовка ==========
Глазам Пантеи открылись бесконечно высокие белоснежные горы, в которых среди вековых сосен и елей тонула огромная каменная крепость. Девочка застыла в седле, ощутив, будто холодный ветер воет не в стенах крепости, а где-то в области её желудка. Стало дико, страшно и одиноко.
Эскель, напротив, смотрел на родные стены с большой любовью. Была, правда, и нотка грусти: каждый раз, приезжая сюда на зимовку, он вопреки реальности надеялся, что к воротам выйдет Весемир, пожурит за опоздание, поворчит, а потом по-отечески хлопнет по плечу, и они вместе пойдут в крепость, рассказывая по дороге о своих ведьмачьих делах…
Ведьмак вздохнул и решил переключиться на Пантею.
– Ну вот, Пантея, собственно, и Каэр Морхен. Колыбель ведьмачьей Школы Волка… и её же могила.
– Могила… – эхом повторила Пантея. – Точно. Здесь холодно, как в могиле…
– Это потому что поздняя осень. И на горах снег. Поехали: нам надо успеть добраться до крепости дотемна.
Своды потолков крепости тоже были бесконечно высокими. Пантея редко ощущала себя маленьким ребёнком, но сейчас было самое подходящее время. Даже высокий Эскель казался здесь гораздо меньше.
Повсюду был полумрак. Дули сквозняки. Они заставляли качаться длинную паутину, косматую от пыли. Особенно много её было на огромной люстре, висевшей на потолке около входа. Шаги раздавались с гулом и уносились куда-то под своды потолка. Мозаики на стенах, изображавшие сражения с диковинными тварями, потускнели и облупились, кое-где из стыков пробивался мох.
– Неуютно здесь, – честно сказала девочка. – Как же здесь жили ведьмаки?
– Хорошо жили. Особенно зимой, когда все собирались здесь на отдых, – ответил с ностальгией Эскель. – Давай перекусим сухарями, которые у нас остались, и спать. Завтра предстоит много работы. Спать будешь в комнате, в которой когда-то жила Цири.
– А кто это?
– Единственная ведьмачка, которую помнит Каэр Морхен.
– Ого!
– Да. Она была связана Предназначением с Белым Волком.
Одно упоминание о Геральте вызвало у Пантеи недовольство. Но было непонятно, что значит «связана Предназначением».
– А что такое Предназначение?
– Это… хм… какой-то странный порядок вещей, от которого нельзя уйти.
– Даже если очень хочется?
– Вот тут не знаю… – ведьмак в раздумьях потёр свой шрам на лице. – Если хочешь уйти от Предназначения, не будет ли это тоже частью Предназначения?
Думать много ему сейчас не хотелось, а вот Пантея задумалась.
– Расскажи мне ещё о Цири, – попросила она, когда они дошли до комнаты.
Эскель рассказал девочке о том, что Цири – потомок легендарной эльфской героини, который обладает огромными силами Истока, может проницать время и пространство и путешествовать между мирами, мастерски владеет мечом, как настоящие ведьмаки. Пантея невольно сравнивала себя с ней и почувствовала, как уменьшается с каждым словом Эскеля. Цири – вот это глыба! Вот это Человечище! Такой может быть связан только с не менее большим Человечищем, наверное. Значит, одолеть его будет труднее.
– Если она такая особенная, значит, и Белый Волк тоже особенный?
– Почему?
– Ну, если они связаны Предназначением, от которого нельзя уйти, значит, они равны?
Над таким вопросом Эскель никогда не задумывался, в чём честно девочке и признался:
– Не думал об этом. Как по мне, всё просто: каждый находится именно там и с тем, с кем надо. А уж равны они или нет…
– Значит, и я здесь тоже – потому что так надо?
– Видимо, да.
«Хм… может, для того, холера меня побери, чтобы я тут не сдох от ностальгии», – додумал про себя ведьмак.
Ночью сорвался ветер, холодный и свирепый: Пантея долго не могла заснуть из-за того, что сосны громко скрипели за окном. Выглянув утром из окна, девочка увидела, что одна из сосен рухнула прямо на двор и похоронила под собой пустые стойла. Хорошо хоть Славка не пострадал: был привязан в другом месте.
Эскель, узнав от неё об упавшем дереве, расстроился: теперь разгребать завал вместо того, чтобы утеплять комнату Пантеи и делать на зиму заготовки, в том числе сена для Славки. Впрочем, и дерево распилится и на что-нибудь в хозяйстве пригодится точно.
Вооружившись топором, старой пилой и верёвками, ведьмак с девочкой пошли во двор. Приступили сначала к веткам, чтобы сподручнее было потом распиливать ствол. Воздух наполнился терпким ароматом сосновых опилок.
Устав, трудяги сделали перерыв.
– Ты это, не садись на сырое, а то опять простынешь! – предупредил девочку Эскель. Та, не найдя места для отдыха, походила рядом с сосной, и ей показалось, что между ветками что-то шевелится. Она залезла между мокрыми ветками, попыхтела и достала из-под сосны придавленного ворона.
– Эскель, Эскель! Гляди, кто тут есть!
Ведьмак осмотрел птицу:
– Крыло немного вывихнуто, но жить будет.
Или нет? Пустить его на суп, может?
– Гляди, какие у него глаза, – сказала Пантея, – как у человека, умные какие-то. Давай его у себя оставим? Он у меня в комнате будет жить!
– Ты человек практичный – может, лучше сварить из него суп?
Пантея немного нахмурилась и прижала птицу ближе к груди.
– Во́роны умные! Не дам!
Эскель улыбнулся. Ведьмачий подход, однако: не убивать разумных существ без крайней необходимости. С кем поведёшься, как говорится.
– Оставим, что ж.
Так у них появился ещё один товарищ, которого они прозвали Корвус. Он оказался спокойной терпеливой птицей: даже не каркнул, когда ему выправляли вывих. Он не торопился летать на больном крыле и забавно семенил по пятам трудящихся обитателей замка. Пантея стала сажать его на большую толстую рукавицу и носить с собой, чтобы он не уставал.
С ним в крепости стало повеселее: Корвус сделался домашним питомцем, за которым надо было ухаживать, кормить его, подкидывать вверх, чтобы он пробовал свои крылья. Время с ним потекло быстрее. Но по большей части времени не было видно из-за работы: до наступления морозов приводились в порядок стены, Эскель починил один из потолков, который грозил обвалиться в любой момент, были заготовлены дрова и немного сена. Зимой планировалось кормить Славку еловыми ветками: елей вокруг завались, а в их иголках сплошные витамины.
Белый Волк не приходил в Каэр Морхен. Пантея была недовольна этим обстоятельством, хотя понимала, что драться на мечах не умеет. Как тогда сражаться с Белым Волком, если они всё-таки встретятся?
Чтобы не терять форму, Эскель установил в центре зала чучело и отрабатывал на нём удары. Со временем он заметил, что засечек на чучеле гораздо больше, чем оставалось от его меча. Кто ещё мог увечить чучело, дело ясное. Не Корвус же.
Эскель задумался. Раз сбагрить девчонку пока не получается, придётся её везде таскать с собой. В крепости её одну не оставишь: если заболеет – умрёт без помощи, а не заболеет, так от одиночества с ума сойдёт. Таскать с собой – значит, и на ведьмачьи заказы тоже. Если оставлять с людьми – кто знает, что у них на уме? «Девчонка же, а всяких паскудников полно», – думал Эскель. Он и с комендантом её оставлял на риск, и повезло, что человек оказался порядочный. Пусть в самом деле, что ли, поучится за себя постоять? В совокупности с её смекалкой это может дать хороший плод. Только надо проследить за ней, чтобы по неопытности не поранилась.
В тот же вечер, как Эскель заметил удары на чучеле, девочка замотала себе левую руку тряпкой. Поранилась, холера. Тряпка была красная.
– Показывай рану.
Пантея угрюмо развернула тряпицу, и на пол капнула кровь.
– И ты до сих пор терпела, дурёха?
Эскель рассердился, хотя выражать этого до конца не умел. У него это выходило как-то беззлобно. Ворча, он быстро состряпал на огне эликсир, останавливающий кровотечение, и залил им рану девочки.
– Теперь ещё один шрам будет. Меч – это тебе не горшок мыть, с ним осторожнее надо!
– Эскель… давай тренироваться вместе? Я хочу научиться с мечом работать и уворачиваться. Я не хочу больше… вот этого, – Пантея с омерзением указала на шрам на щеке. – Ты бы тоже, наверное, не хотел своего страшного шрама.
– Удивишься, но его мне оставил не монстр, а человек. Тоже мечом.
– Почему же… У маменьки моей шрам был на всё горло. Она сказала, что его оставил один нехороший человек.
– Ладно. Как рана заживёт, возьмёшь вон тот маленький меч. Сначала покажу основные удары, а там и к защите перейдём.
– А из арбалета стрелять научишь?
– Непременно.
Так они тренировались до наступления тепла. Когда совсем было нечего делать, Пантея изучала книжки, которые остались в крепости. Мама научила её читать давно, поэтому девочке пришлось вспоминать, как это делается: среди крестьян читать было нечего. Если что-то было непонятно, она обращалась к Эскелю, и тот объяснял ей написанное как мог. Так она узнала о гулях и альгулях, видах вампиров, инсектоидах, о видах магии и ещё много о чём. Собственно, никаких других книг в Каэр Морхене и не водилось.
С приходом весны Корвус был отпущен на волю, а ведьмак с девочкой, заготовив припасы и наладив оружие, отправились в сторону Туссента. Когда они покидали территорию крепости, ворон пролетел над их головами. Провожая его взглядом, Эскель краем глаза заметил вдалеке худую высокую фигуру лешего, которого он раньше здесь не встречал.
«Это что же… Это был ворон лешего? – подумал ведьмак. – И с чего вдруг здесь появился леший? А, ну правильно: места дичают».
========== Недетская история ==========
По дороге в сторону Туссента пришлось задержаться для выполнения ведьмачьего заказа, и серебряный меч Эскеля после стычки с циклопом-людоедом пришёл в негодность. Пострадал и сам ведьмак: циклоп зацепил его по голове здоровым камнем. Эскель периодически испытывал непередаваемые последствия сотрясения мозга: ощущение тошноты, берущей за горло, и криворукость (из-за нарушения восприятия пространства у ведьмака то и дело что-то валилось из рук).
Жители пригорного хутора, страдавшие от притеснений циклопа, указали ведьмаку на соседнюю деревню, где жил талантливый мастер: они сами к нему ходили то соху починить, то косу изготовить. В молодости, говорили, он изготавливал добротные мечи.
Взяв за чудище оплату слитками стали и хорошего серебра (многие хуторяне трудились на серебряном прииске в горах, циклоп как раз мешал им работать), Эскель и Пантея запаслись дополнительными материалами для меча и поехали к кузнецу.
Мастер был уже на пороге старости, но молот в руках держал так крепко, что было ясно: он ещё нескоро уйдёт на покой. Увидев клиентов издалека, он обрадовался, широко улыбнулся и заглянул в дом. Вышел оттуда с румяным яблочком и, когда ведьмак с девочкой подошли к нему, протянул Пантее угощение:
– Боги мои, какую радость вы мне сегодня послали! Кушай, кушай, золотко, не бойся!
Девочка немного растерялась от такого радушия, но взяла яблочко, чтобы не огорчать кузнеца, и поблагодарила.
Эскель подумал: «Видно, у него совсем нет родных», – а вслух сказал:
– Будь здоров, уважаемый! Не сделаешь ли мне меч из серебра?
– Такая крепенькая, здоровенькая! Где же ты так поцарапалась? – кузнец присел на корточки, чтобы быть ближе к Пантее.
– Так, чудище одно поцарапало.
– Ну это ничего, до свадьбы заживёт! – утешил её мастер.
Ведьмак на этот счёт не питал иллюзий: шрамы останутся, и свадьба не поможет.
– Это ваша дочурка? Похожа. Даже шрам на той же стороне лица, – сказал кузнец.
– Ведьмаки не могут иметь детей.
– Точно, точно! А так не скажешь. Такая крепкая! Вы её хорошо кормите, видно.
– Стараемся. Так что насчёт меча?
Из-за кузницы вышли с вёдрами молодые невесёлые бабы. Как только они увидели Пантею, то ахнули и сразу посвежели на лицо.
– Янка, Янка, глянь! Девочка!
– И впрямь!
Они с грохотом и плеском побросали вёдра и побежали вглубь деревни. Вскоре оттуда набежало много баб и стариков: кто с пряниками, кто с сарафаном, кто с лентами. Все двинулись к кузнице и наперебой стали предлагать девочке гостинцы:
– Возьми пряничка покушай, ягодка!
– Дай ленты в коски заплету!
– У мене сарафанчик есть почти новый, подём в хатку, померишь!
Та старушка, что держала в руках сарафан, хотела приложить обновку к Пантее. Эскель осторожно задвинул растерянную девочку за спину и обратился к жителям сквозь гвалт, который вызвал у него, по правде, очередной приступ головной боли:
– Уважаемые, вы что, детей никогда не видели?
Крестьяне сразу затихли, и в глазах многих можно было прочесть большую печаль. Ведьмак посмотрел на толпу и понял, что не видит ни одного ребёнка.
– Уж давненько не видали, путник! – сказала за всех одна бойкая румяная девица.
Эскель оглядел женщин: многие были просто кровь с молоком, так и пыхали здоровьем и плодородием. Таким только рожать и рожать.
Какой-то старик, судя по всему, старший в деревне, посеменил к ведьмаку и сказал:
– Наши бабоньки никак детей выносить не могут, всё скидывают. А две так вовсе померли с дитями внутри. Уж лет десять как мы во дворах детского смеха не слыхали. Какие детишки были, уж взрослые сами.
– Пропадаем, странник, – крестьянка средних лет утёрла расшитым передником глаза. – Как старость подойдёт, кто ж нас кормить станет? Сами-то работать не смогём.
– Может, болезнь прошлась? – спросил их Эскель.
– Мы уж к знахарю нашему ходили, упрашивали, чтоб помог. Только напрасно всё: каких трав он нам ни давал, всё одно толку нет: скидывают.
– Скидывают – стало быть… ну… зачатие происходит?
Пантея, к счастью, не понимала подобные разговоры, однако заметила, что Эскель потупил глаза и старался на женщин не смотреть. «Стесняется!» – удивилась она и улыбнулась: ему шла застенчивость, которая, как и поэтические пробы, не вязалась с его суровой внешностью.
– Происходит, только толку нет. Эх, проклятие какое-то…
Эскель задумался: странное дело – чтобы в селе ни одного ребёнка не было. Надо бы разобраться.
– Дело в том, что я ведьмак, – сказал он, – и я попробую выяснить, что с вами случилось. Может, и в самом деле здесь имеет место проклятие.
Бабы воодушевились:
– Никогда не видала ведьмаков!
– Господин ведьмак, уж помогите, ради всех богов! Без дитятей разве жизнь?
– Уж мы в долгу не останемся!
– Только для начала мне нужен серебряный меч взамен сломанного. Не знаю, с чем придётся столкнуться.
Кузнец кивнул.
– Ради такого дела я вам его за бесплатно скую, серебра только бы. У меня остался кусок размером с шиш – что из него сделаешь?
– Есть, – Эскель протянул ему мешок со слитками.
Пока кузнец обдумывал будущий ведьмачий меч, Эскель порасспрашивал местных, не замечали ли они в деревне каких-то странностей, не было ли между кем крупной ссоры, не убивали ли беременных женщин. На последнее крестьяне ахали и махали руками:
– Боги с вами, господин ведьмак! Нечто можно на брюхатую бабёнку руку-то поднимать? Аль мы нелюди какие?
– Что скажете о тех двух, что умерли не родив?
– Одна жена Болеслава, а другая – жена Вита. Обе первенцев ждали, да не дождались…
– Мужья с ними не ругались?
– Болеслав-то, может, и кричал на неё – стряпуха была так себе, – но чтоб руку поднять или убить – нет. Вит – этот вообще будто сам на сносях ходил, всё важничал, что и его семя прорасти могёт. Он до того, как жена понесла, пил бывало много, потом перестал, а как жена померла, да с дитём, вовсе упился. Схоронили мы его два года, что ль, назад?
– Не, год. Два года назад мы Мицька с окраины схоронили, дурака.
– Хороший, по совести сказать, Вит мужик был, а к водке этой проклятой его Агнешка Медведиха приучила.
– Медведиха? – переспросил Эскель. – Она ходила на медведя, что ли?
– Нет, пила столько, что и медведь свалится, а ей хочь бы что. За раз, бывало, могла четверть бочки вылакать. Она вон там жила, – старик-крестьянин указал в сторону разваленной хаты ближе к центру деревни. – Из-за водки и бесстыжей была, что сказать совестно. На Вита всё заглядывалась, только он, как оженился, забыл к ней ходить. Тьфу, пусть ей там лежать спокойно. Схоронили мы её девять годов назад.
– Девять? – Эскель вспомнил, что старик говорил о десяти годах без детского смеха. «Может, она и прокляла всю деревню? Сама баба, никто её не любил, пила, ни семьи, ни детей – есть от чего озлобиться на весь мир и проклясть его», – подумалось ему. – Пожалуй, осмотрю её хату. Пойдём, Пантея.
Они ушли, а крестьяне посмотрели им вслед и зашептались:
– Разве ведьмаки не в одиночку на чудищ охотются?
– Навроде так. Они, слыхал, детишек забирают себе, вот это, может, и есть.
– Ну ладно бы мальчишку водил с собой – ведьмаки же все мужики. А тут девка… На что она ему?
Бабы переглянулись с не самым приятным подозрением.
– А ну как он помогёт нам – это ж сколько он потребует за дитятей-то? Век не расплатимся…
В разрушенной хате почти ничего не было: крестьяне растащили всё в хозяйство. Повсюду висела паутина, даже на осколках оконных стёкол: в них звонко жужжали мухи, попавшие в западню. Где-то стрекотали сверчки, а в щели между поехавшими досками залезли повитель и сорный клён. Дом медленно умирал от натиска наступавшей на него природы.
Эскель сосредоточился на ведьмачьем чутье и понял, что в доме есть ещё подвал. Ведьмак и девочка слезли туда, и тут медальон Эскеля легонько завибрировал. Никаких чудищ в подвале не водилось – это было видно, потому что в открытую дверь подвала с улицы заходило достаточно света. Странно. Ведьмак в раздумьях обошёл подвал и заметил в одном углу неглубокую ямку с маленькими костями, на неё как раз и реагировал медальон. Принюхавшись и приглядевшись, он понял, что это младенческие кости. Даже не младенческие, а такие, какие успели сформироваться у выкидыша. Вернее, двух выкидышей – набор костей черепа говорил о том, что их было двое.
«Игоши?» – с грустью подумал Эскель. С грустью – потому что игоши никогда не появляются от хорошей жизни. За их появлением всегда стоит трагедия. Только какая произошла здесь?
Эскель внимательнее с помощью «Кошки» осмотрел подвал и нашёл камушек со следами старой крови. Поднёс камень к носу. Запах уже не улавливался, но было видно, что крови пролилось много: камушек был в ней чуть не весь. Также ведьмак разглядел почти затянувшиеся следы от женских сапог, что вели в угол. Около лестницы Пантея нашла две вмятины, а на краю лаза в подвал доска была обломлена. Всё говорило о том, что женщина, возможно по пьяни, оступилась и упала в подвал, у неё случился выкидыш, и она закопала нерождённых в углу. Поскольку следы были где-то десятилетней давности, а похоронили Агнешку девять лет назад, выходило, что она целый год прожила в доме, где закопала собственных скинутых детей. На что Эскель был опытным ведьмаком – даже ему стало не по себе от этой истории.
Если никого нет в могиле, значит, игоши вышли на охоту. Раз беременных нет в селе, монстры могли уйти и в соседние поселения…
– Эскель, так что здесь случилось? – спросила девочка.
Ведьмак предпочёл не рассказывать подробности.
– Недетская история, которая породила двух чудовищ.
Вроде бы всё сходилось. Игоша, вернее, двое игош питались силами беременных женщин, поэтому никто из них не мог разродиться.
Эскель вспомнил, как Геральт рассказал ему, что расколдовал игошу – нерождённую дочь веленского Кровавого Барона. Печальная история, однако подающая надежду, что деревенских игош можно обратить в чуров – добрых духов, которые будут помогать крестьянам. Надо только отыскать кого-то из родных Агнешки, чтобы провести обряд имянаречения.
Эскель помог Пантее выбраться из подвала, посидел немного, оправляясь от тошноты, и они опять пошли к крестьянам. Девочку ведьмак отправил к кузнецу – узнать, как там продвигается работа с мечом. Пантея с радостью побежала: она не любила, когда на неё смотрят сразу много сельчан.
– Я вот что вспомнила, господин! – вдруг сказала подошедшему Эскелю одна крестьянка. – Жену Вита нашли – у неё вся подушка в крови была, будто кто шею ей порезал. Мы ж сначала думали, что это мужик её того, сам. Только не было его дома ночью: сидел до утра с мужиками в карты резался.
Ещё аргумент: раны на шее одной из умерших вполне мог оставить и игоша, только уже окрепший. Значит, чем дольше будет тянуться это дело, тем больше сил наберут чудовища.
– Ну так как, господин, нашли что-нибудь?
– Есть кое-что. Кто-нибудь помнит, была ли Агнешка… – ведьмак опять застеснялся, – ну, беременной лет десять назад?
Одна старуха призадумалась, а потом сказала:
– Кажись, живот был у неё небольшой. Помню, идёт она по улице, такая пьяная, что чуть не ссытся на ходу. Я давай её стращать: что ж ты, говорю, о дите своём нерождённом не думаешь, пьёшь, как кобыла в жару? Ведь эдак урод какой родится – что делать с ним будешь? Убью его, говорит, тогда, а ты не лезь, а то и тебе достанется за то, что лезешь не в своё дело. Потом живота у неё не было. Я подумала, может, она просто в тот день нажралась так, что я её за брюхатую приняла.
– Боюсь, что мы имеем дело с игошами. Это монстры, которые появляются из нежеланных нерождённых детей. Агнешка упала в подвал, у неё случился выкидыш, и она закопала его в углу. Должна была быть двойня.
– Батюшки! – одной девице стало дурно, и её подхватила мать. Бабы и старики разохались.
– Извести-то их можно как-нибудь?
– Можно. Остались ли у Медведихи родные? Если они дадут нерождённым имена, игоши превратятся в добрых духов.
– Нету. Мать была, только она померла давным-давно. Братьёв-сёстров не было.
– А нам самим назвать их нельзя? – спросила старуха.
– Нельзя. Сработает только кровное родство.
Тут Эскель осознал, что придётся биться в одиночку с двумя игошами, и эта битва, с учётом его состояния, скорее всего станет его последней. Ведьмаки, которым доводилось сталкиваться с этими тварями, еле-еле одолевали одного: у игош бешеная регенерация и они часто выпускают шипы, как альгули.
Прибежала Пантея и сообщила, что кузнец обещал управиться с мечом за неделю. Пока сделает стальной сердечник, пока расплавит серебро, пока скрепит его, пока форму придавать будет и даст остыть – меньше не выйдет.
За неделю надо найти способ выманить игош из подвала. Там сражаться нельзя: нет возможности уклоняться. Идеально было бы сойтись с ними в поле и двоим ведьмакам. Только где второго возьмёшь?
Эскель всерьёз задумался над тем, что ведьмаки редко покрывают маслами наконечники от арбалетных болтов, а жаль: опытный стрелок нанёс бы немало урона, не подходя к чудищу. Только ведьмаков всегда учили больше сражаться на мечах. Вот если наконечники болтов сдобрить маслом против проклятых да посадить стрелка на дерево, чтобы поотвлекал игош, было бы больше шансов одолеть обоих. Одному отстреливать их бесполезно: раны будут заживать быстрее, чем наноситься.
– Умеет ли кто из мужиков стрелять из арбалета? – спросил Эскель у крестьян.
Те переглянулись.
– А чего это, господин ведьмак?
Понятно. Максимум кто умеет стрелять из лука, что не годится: нужна бо́льшая скорость атаки.
Не хотелось бы Эскелю этого делать, а придётся, видно, подключать к сражению Пантею. В плане стрельбы на неё уже, в принципе, можно положиться. Главное – чтобы она не испугалась и находилась на безопасном расстоянии. Например, на дереве, привязавшись к ветке, чтобы не свалиться от отдачи арбалета или атак игош по дереву. По крайней мере, она будет отвлекать одного из монстров, пока сам Эскель схлестнётся с другим. Если же ведьмаку суждено пасть именно в этом сражении, так тому и быть: Пантея хотя бы не будет доступна игошам и сможет спуститься, когда они уйдут. В деревне жить ей будет хорошо: на неё будут молиться как на единственного ребёнка, может даже разбалуют из-за этого. Жаль только будет жителей, которые продолжат страдать бездетностью. Поэтому надо вывернуться наизнанку, но уложить обеих тварей.
Что бы ещё сделать для увеличения урона монстрам? Надо изготовить отвар из мутагена лешего, магически возвращающий часть урона атакующим; приготовить масло против проклятых; запастись «Ласточкой» и «Белым мёдом», чтобы не перегрузить токсинами организм. Заготовить побольше арбалетных болтов, окунуть их наконечники в серебро, а потом смазать их маслом.
Всё это важно, только как всё же выманить чудищ на поле боя? Можно было бы приманить их на беременную бабу, но сейчас таких в деревне нет, а были бы – слишком высокий риск: реакция у игош будь здоров – кинутся на бабу и перекусят шейную артерию, даже моргнуть не успеет. Вот что делать?
На худой конец можно было бы сделать приманкой кровь самой матери игош. Так, холера, умерла девять лет назад, в земле ни кровиночки подходящей не найти! Как она вообще может спокойно лежать в могиле, когда стала причиной такого несчастья? Спокойно лежать… Что если не лежит? Что если призраком блуждает по кладбищу? Нет, тогда крестьяне бы рассказали про такую страсть.
Эскель не мог больше ничего придумать и решил сходить на могилу Медведихи. Может, там, рядом с кровным родичем игош, придёт какая дельная мысль?
Одна крестьянка согласилась проводить ведьмака на кладбище. Шли они недолго, женщина остановилась и указала на холмик, заросший травой:
– Вроде эта.
Эскель сказал ей спасибо и попросил оставить одного. Когда крестьянка ушла, он сел на траву рядом с могильным холмом и начал вслух разговаривать с покойной, но больше – сам с собой:
– Лежишь? Видишь, что натворила? Что мне теперь прикажешь делать с твоими детьми? Может, у них есть какие-то совсем дальние родичи?
Холм оставался таким же безмолвным, как и был. Ведьмак осмотрел остальные холмы: в основном ухоженные, разве только плита где-нибудь покосилась немного от дождей. А этот зарос травой и никому не нужен. Эскель вздохнул:
– Вообще, жаль тебя. Не пила бы – ходили бы тебя тоже навещать дети, живые и здоровые. Односельчане бы тебя поминали добрым словом, а не поганым. Почему ты выбрала именно такую жизнь? Почему до сих пор не даёшь жить другим?
Налетевший ветерок всколыхнул листву, траву и тёмные волосы Эскеля. Ведьмак присмотрелся: на могильной траве были кое-где проплешины. Он примял траву и понял, что проплешины были не чем иным, как следами от пяти маленьких коготков. С двух сторон.
На душе Эскеля стало крайне паршиво. Получается, что игоши иногда заходят сюда. Не разрыть могилу, иначе она давно была бы пустой, а словно… достучаться до того, кто в ней лежит. Почувствовав, как защемило около сердца, Эскель пошёл прочь с кладбища. Пошёл, а в ушах его стоял голос покойного Весемира, который когда-то давно ругал его за излишнюю сентиментальность.
Пропадал Эскель в окрестностях до темноты. Когда пришёл к дому кузнеца, Пантея уже спала. Поглядев на неё, живую, спящую с расслабленным выражением, какого не бывало у неё в минуты бодрствования, он облегчённо выдохнул и спросил у мастера, нет ли у него чего выпить. Кузнец молча налил ему стопку нильфгаардской лимонной, ведьмак осушил её и принялся заготавливать болты. Эскель теперь точно знал, как выманить игош на нужное место, которое он нашёл, блуждая по округе. Он колебался, план ему был противен, но другого выхода у него не было.
