Текст книги "Бойтесь своих желаний (СИ)"

Автор книги: Филантроп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Любил… пока его не застукали ночью в клетке с козами…

Любит так… что та сгрызла себе лапу, лишь бы не чуять его запах…

Я сломал ему шею, он достоин стать только кормом, благо кабаны не привередливы…

Они скушали его с сапогом и фонарем.

А вот и свобода братья!

Собаки рвали стальные прутья как макароны.

Львы выходили первыми, гривы вздымались на ветру. Медведица впервые за десятилетия зарычала. Слоны затрубили и звук разорвал ночь. – Смотри… Фауна грустила, указывая на гепарда, тыкающегося мордой в траву. – Он забыл, как пахнет земля…

С такими персонажами по улице не погуляешь…

Мы двинулись в лесополосу.

Я – верхом на слоне, чьи ноги дрожали от непривычки к свободе.

Фауна материализовалась в обличии духа и гладила львицу, трущуюся о его бедро как котенок…

– Ты думаешь они простили или просто забыли, как нужно злиться? Спросила она, глядя на звериные следы.

Я не ответил.

Ветер нёс запах дыма – позади горел самый крупный зоопарк в стране.

Люди подняли тревогу…

– Пусть приходят… Проворчал я, впиваясь ногтями в шершавую кожу слона. – Мы научим их бояться настоящих хозяев планеты!

Фауна засмеялась. Её смех звучал как вой далекой стаи.

– Ты стал зверем. Главное помни, даже у волков есть своя отличительная черта.

Я посмотрел на руки. Когти, шрамы, кровь под ногтями…

Посреди ночи мои глаза мерцали – кроваво-красные.

Глаза, которые больше никогда не зажмурятся перед человеком.

Глава 28

Выздоровление – это привилегия или право?

Если ты десятилетиями копал себе могилу лопатой алкоголизма, то почему удивляешься, когда патологоанатом вскрывает твой живот – чтобы оценить, как разрослась печень.

Мир – не больница для моральных калек.

Люди путают понятия – “жить” и “дышать”. Дышать могут даже трупы, пока их не похоронят. Но жизнь? Она требует большего, чем тупо забирать кислород у тех – кто еще способен совершить в жизни что-то дельное.

Почему мы лечим раны тем – кто сам рвёт свои швы?

Иногда смерть – не самое плохое явление в жизни человека. Она не задает тупых вопросов – А что, если он исправится? Вдруг эти бестолковые сорок лет сплошного алкоголизма, были легкой прелюдией перед научными открытиями.

Не каждый просящий о помощи хочет стать лучше. Некоторые просто выигрывают время для старого спектакля, где они снова будут насиловать прохожих и играть жертву в суде.

Разве стоит аплодировать и тратить медикаменты на такой талант?

Природа не терпит слабости.

Снег ломает ветки, огонь сжигает сухие деревья. Только люди упрямо цепляются за тех – кто давно стал некондицией.

Сентиментальность – единственная неизлечимая болезнь.

Исцеление требует столько же мужества – сколько убийство. Большинство людей предпочитает медленное самоубийство, прикрытое улыбкой и иронией.

Разве стоит останавливать тех – кто выбрал свой яд?

Жизнь – не детская считалочка, где все “достойны”. Это аукцион, где ставки – твои поступки. И если твой депозит сгорел в никуда – не жалуйся, когда молоток судьбы опустится.

– Спасти утопающего? Сначала нужно спросить, а не держит ли утопающий гирю в руке. Некоторые тонут не по ошибке, а по расписанию.

– Накормить голодающего? Он проглотит твою щедрость и продвинется дальше – откусит пальцы, обглодает руку, разрежет на кусочки и сожрет не побрезгуя даже кишечником.

– Вытащить кого-то из ямы? Проверь – не держит ли он лопату.

Есть профессионалы падения – их мастерство в том, чтобы рыть глубже, крича о помощи.

* * *

Элизабет вспомнила на досуге как на встрече выпускников увидела её…

Елена Свиридова в школе ковыряла линейкой засохший клей на парте, пока я решала интегралы.

В тот вечер она сияла как рождественская витрина…

Платье из золотых нитей, серьги-кинжалы, туфли на каблуках – больше чем мой шпагат… От неё пахло деньгами – запах терпкий, как дорогой коньяк, и одновременно сладкий как мармелад.

– Элизочка, хирургичка наша! Обняла меня, нарочно оставив на блузке помадный след.

– Ты всё еще со скальпелями возишься? Спросила она не желая слушать ответ и продолжила – А я вот… её губы изогнулись как лезвия бритвы – с людьми время провожу. Ага, скорее через себя проводишь, штук по двадцать в день…

Я думала назвать её наглой шлюхой, но её смех прозвучал громче сирены скорой.

– Это не то, о чём ты подумала, глупышка! Просто богатые, знаешь ли, любят платить за… э-э-э… нестандартный опыт. Странно, но ведь именно об этом я и подумала…

Вскоре она умерла от перелома черепа…

Её финальный клиент захотел острых ощущений.

К чему я вообще её вспомнила?

Просто через меня нынче тоже проходят толпы людей…

Каждое утро автобусы-скотогонки выгружают у клиники живое сырье.

Старики с кожей как мокрая папиросная бумага, дети с глазами пуговицами, ветераны с крошащимися костями.

Они плетутся ко мне в кабинет, цепляясь за стены.

– Следующий! Голос Парацельса рвёт глотку…

Он в отличии от меня никак не нарадуется табунам больных людей.

Я касаюсь их – пальцем, ладонью, иногда просто взглядом. Тела ремонтируются как сломанные часы: раковые опухоли рассыпаются в пыль, разбитые позвоночники собираются в пазл, морщины разглаживаются – обнажая розовую плоть новой кожи.

– Чудо! Рыдают они, а я чувствую, как Парацельс упивается болью. Мои силы растут и вены горят, словно по ним пустили расплавленный металл.

Начальство всерьез взялось за моё увеличение сил и присылает ко мне людей со всего региона. Я посетила все областные больницы, поликлиники, хосписы…

Моя сила росла как цветок, прорывающийся через асфальт.

Теперь легкий насморк исчезал у людей, стоило мне пройти мимо. Воздух вокруг стал лекарством – больные вдыхали моё присутствие, и их иммунитет взлетал до небес.

Парацельс вбросил кое-что странное… – Скоро ты обретешь ангельский покров… Он говорил о прогрессе, но умалчивал, что он означает…

В последнее время мои с ним взаимоотношения портятся…

Он слишком активно гнёт свою линию…

В хосписе старик с изборожденным морщинами лицом, бился в моих руках как пойманная рыбка.

– Зачем!? Она ждет меня… Мы договаривались… Его сердце тосковало по ушедшей супруге, но упрямо стучало, поскольку было обновлено мной.

Он выжил и сказал мне на последок – Я не вправе наложить на себя руки, ведь самоубийцы живут в аду, а она ждет меня в раю… Ты хоть представляешь, какую боль мне причинила…

Мать, пережившая троих детей, смотрела на меня пустыми глазами, когда я вернула ей зрение.

– Я вижу их фотографии… но не вижу их самих… Зачем вы вернули мне этот ад? Её слезы горячее кислоты.

А что если каждое исцеление – узел на верёвке?

Люди улыбаются, но их души кричат – Довольно!

– Ты даруешь им второй шанс! Шипит Парацельс.

Его крылья из скальпелей впиваются в мои рёбра.

– Шанс на что? Спрашиваю я вслух. – На еще большее горе? На жизнь, которая давно исчерпала себя?

Парацельс молчит.

Ангелы, оказывается, не умеют отвечать на вопросы, от которых трескаются их идеалы.

А вопросы стали возникать…

Всех ли людей нужно спасать?

Ощущение, словно я стала соучастницей их игры.

Вот он – мужчина с раздутым от переедания сердцем. Его жир плещется под кожей и смазывает ржавые шестерни, а я вправляю ему клапаны, будто перебирая старенький мотор.

Он уходит, жуя гамбургер и я слышу, как артерии вновь забиваются холестериновой грязью.

– Спасибо, доктор! Кричит он, а Парацельс ликует у меня в груди, как пьяный механик в подпольном гараже.

В избалованном благами обществе, он без работы не останется…

А у этого – легкие прожженные в дырочку. Я латаю их, как заплатку на прогоревшем ковре, а он тут же закуривает, выдыхая дым в лицо врачу.

Его кашель звучит как аплодисменты моему лицемерию…

Очередная девушка с сифилисом крадётся из клиники, пряча пачку презервативов в сумочку. Вены еще пульсируют от моего прикосновения, а глаза уже ищут нового партнера для танца…

Взрослые – как дети, тыкающие вилкой в розетку.

Знают – что вредно, понимают – что умрут, но делают – ради острых ощущений. Я стираю их грехи ластиком, а они рисуют заново с большим размахом.

– Может в этом их заслуженное наказание?

Последним на сегодня стал мужчина пятнадцать лет коловший инсулин, но продолжавший пить газировку литрами. Его почки были похожи на сморщенные воздушные шарики.

Улыбка – сплошные кровавые десна…

Я исцелила его и понимаю, что теперь он может пить по два литра в день…

Божественная искра внутри становится ярче…

Ангельский покров, чтоб его…

Правильный ли путь я выбрала?

Может он сможет подсказать ответ…

Я сдала его как последний стукач…

Выяснилось, что его зовут Михаил…

За ним приехали я, черные машины и люди в масках. В его глазах, я увидела не страх и не злость.

Одна лишь усталость, глубже чем шахта, где десятилетиями добывали уголь. Он посмотрел на меня, будто еще на первой встрече знал – что предам.

Теперь и у нас отношения не заладились…

У Парацельса с Наталиэль не то чтобы вражда, просто столкновение мировоззрений. Они недолюбливали и обесценивали друг друга, но зла не желали…

Интересно, а как сложатся наши с Михаилом взаимоотношения…

* * *

Михаила как можно вежливо и деликатно скрутили под руки и сопроводили на приватную беседу…

Теперь мы располагаемся в стеклянном муравейнике на двадцатом этаже.

Стены – бронированные стекла, сквозь которые виден город, словно аквариум с мутной водой.

Охрана щелкает затворами как семечками. Михаил сидит напротив Звягина – его руки лежат на столе, на запястьях фиолетовые следы от наручников…

Вот и началось склонение к сотрудничеству….

Звягин расхаживает вокруг стола как голодный волк.

Его тень падает на Михаила – то сжимаясь в кулак, то гладя по голове. Замаскированные угрозы умело переплетаются с лестью и дружеским тоном.

В одну секунду – он судья и прокурор в одном лице, в другую – старый собутыльник.

– Миша вы же понимаете… Голос Звягина стекает как мёд с лезвия – Мы все хотим порядка, а ваша подруга, он кивает в потолок, – это неизвестное человеку явление, а все проблемы как раз возникают от невежества…

Михаил молчит.

Он остаётся беспристрастным на всех стадиях разговора.

Наталиэль где-то рядом…

Я чувствую присутствие – воздух пахнет горелой бумагой…

Парацельс вдруг шевелится в груди, холодная змейка обвивает рёбра и говорит – Наталиэль сообщает, что Михаил крайне недоволен твоим поступком… Блин!

Получается я заочно испортила нашу дружбу…

Элизабет виновато опустила взгляд в пол и ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы.

– Элизабет. Внезапно говорит Звягин, поворачиваясь ко мне – Расскажи, как ты чудесно работаешь на благо общества. Михаил должен оценить твой талант и вклад!

Его улыбка слепит как вспышка фотоаппарата.

Я открыла рот, но смогла выдавить лишь несчастное… – Они… они благодарны…

Михаил усмехается.

Первый раз за всю встречу.

– Благодарны? Как крысы, вытащенные из мышеловки, чтобы снова бежать к сыру… Он умеет давить на больное…

Звягин хлопает в ладоши, будто мы разыгрывает пьесу.

– Вот видишь! Они хотят быть спасёнными! Даже если потом снова суют лапки в огонь.

Даже не знаю, с кем мне неуютнее…

Звягин давно зарекомендовал себя отрицательным персонажем… Но он как антагонист в фильме, который всё равно завоевывает симпатию зрителя…

Я присутствую здесь из соображений безопасности, поскольку могу вернуть к жизни человека в самых разных ситуациях и составляющих…

Кто знает, чем обернется наш контакт с ангелом Наталиэль.

Звягин нависает, манипулирует, настаивает, передергивает факты… Господи! Да если бы мне было восемнадцать лет, я бы в такого влюбилась без памяти!

Звягин сделал шаг вперед, и микроклимат в комнате изменился, будто перед бурей. Его тень растянулась под люминесцентными лампами и накрыла Михаила как одеяло.

Я не устаю спрашивать у Парацельса – А он точно не демон?

– То есть, как это вы не заинтересованы? Голос майора скрипел, как гвоздь по стеклу. – Вас осчастливили силой, но не научили, что в комплекте с ней идет большая ответственность?

Михаил поднял утомленный взгляд. Его глаза – два осколка льда – остановили Звягина на полуслове. От него веяло холодом кладбищенский плит, а воздух запах соленой горечью высохших слез.

Даже Парацельс в знак уважения перед божественной искрой Михаила съежился внутри меня…

– Он слишком интенсивно дербанит свою душу… Такими темпами, останется лишь черная дыра, пожирающая свет… Жуть… Сколько же страданий он абсорбировал…

– У меня свои цели. Произнес Михаил так, словно ронял в колодец камни. Каждое слово – глухой удар. – Ваши игры с демонами… войны… противостояния… всё это пыль…

Звягин понял, что наткнулся на невидимую стену. Его пальцы сжали спинку стула до хруста…

– Вы не понимаете… Майор заговорил медленно – как учитель с отстающим учеником. – Люди с вашими… Талантами… Это неисследованная область… И мы не можем подвергать общество опасности, в первую очередь ради вас самих.

Михаил усмехнулся. – Я вот видел видео, как бабушка усами вагоны передвигает… Может вам её завербовать? Оказывается, он умеет шутить!

Звягин дёрнул щекой.

С Тимофеем было легче.

Он как никак подросток и мало пожил, чтобы противостоять в мудрости такой акуле как майор.

Мне показалась или его рука рефлекторно потянулась к кобуре…

– Вы даже анализы отказались сдать на исследования. Почему-то руководство сильно интересовал наш забор крови…

– Получается вы хотите изолировать меня от общества и выкачивать кровь? Эта фраза заставила меня задуматься…

– Позвольте спросить, а всё это… законно? Меня по логике вещей похитили, заперли в стеклянной коробке и пытаются выдоить, как корову перед убоем.

– Мы работаем в интересах государства. Сухо ответил Звягин.

– В таком случае… Работайте, я не смею вам мешать. Михаил встал и направился к выходу.

Подошел к двери – монолиту из закалённой стали, похожей на чёрный лёд. Звягин кричал в спину что-то про “протоколы” и “последствия”, но его голос потонул в скрежете металла.

Ладони Михаила вжались в поверхность, будто в мокрую глину. Сталь заплакала, пуская слёзы искр и расползлась – как воск под паяльной лампой. Он шагнул в провал, оставляя позади дырень с капающими краями…

Звягин рванул следом, давясь в рацию – Он идёт к центральному выходу! Преградите путь!

Все встречные двери гнулись под руками Михаила, как фольга. Каждый этаж оставлял трапу из деформированных замков и перекрученных петель. Я следовала позади Звягина, трогая пальцами оплавленные ручки – они были холодными…

Внизу мужчину ждал ад в камуфляже. Десантники в похожей на панцири броне, выстроились в полукруг. Лазерные прицелы дрожали на груди Михаила.

– Вы хотите причинить мне боль? Спросил Михаил. – А вам известно, что такое настоящая боль?

Он разжал кулак и в воздухе распространилась незримая волна.

Солдаты рухнули на пол, будто под ними взломали канализационный люк. Автоматы зазвенели, ударяясь о мрамор. Один из бойцов с шрамированным лицом, завыл вцепившись в грудь.

Другой, сжимал медальон на шее и кричал матерными словами, которые когда-то слышал от умирающего отца.

Слезы лились ручьем, смешиваясь с соплями и слюной.

Один только Звягин не упал.

Он стоял, согнувшись как старый дуб под ураганом. Его пальцы впились в стойку ресепшена, оставляя кровавые полосы на пластике.

Лицо исказилось в оскале – не грусти, а ярости.

Мужественные слезы катились по щекам, но надменный смех, не прерываясь рвался из горла – Ты просто ребенок с игрушкой, которую не понимаешь!

Михаил прошел сквозь строй рыдающих тел.

Последняя дверь рассыпалась как песочный замок.

Улица проглотила его…

Я осталась на пороге и прощупала лицо…

Кожа была сухой…

Значит и мои силы велики…

Мы двое круглосуточно пахали и избавляли людей от страданий…

Я смотрела на лужи слез на полу, в них отражались перекошенные лица солдат.

И моё – среди них.

На чьей я стороне?

Если бы я отважилась выйти, тоже получила бы ствол автомата в лицо?

Глава 29

Демон Лилит всей душой полюбила подоконники нового мира. Сидеть на таком и наблюдать за ними через стекла, словно за муравьями, очень увлекательно.

Интересно… Почему самая развитая часть человечества стремительно вымирает?

Вся их цивилизация – сплошной парадокс.

Чем ниже уровень жизни – тем больше детей, а если благ в обществе в избытке – то их вообще нет.

Они строят храмы культу семьи, но эти храмы построены на костях…

Лилит усмехнулась, вспоминая древнюю войну.

Тогда мужчины вгрызались в землю, защищая очаг, а женщины рвали подолы платьев на бинты, чтобы после сражения, в темноте шатров слиться с возлюбленными не в порыве страсти, а в клятве…

Глаза в глаза, дыхание на губах – так рождалась вечность…

А сейчас… Ха!

Мой дом – моя крепость. Они сами превратили крепости в карточные домики.

В новом мире, на людей и их жалкие потуги найти любовь и построить семью, без слез не взглянешь. Дети растут неполноценными людьми, поскольку воспитывались только одним из родителей – чаще матерью, которая научила их проклинать отца и весь мужской род.

У них нет друзей, братьев и сестер.

Женщины не желают рожать помногу и зализывают единственное чадо до состояния теленка. Дети, выкормленные гиперопекой – хрупкие как стекло. Такой фундамент непригоден для крепкой семьи…

Красота – божий дар, а женщины научились торговать им в розницу…

Даже удивительно, как они достигли такой степени разложения, без единого моего проклятия…

Лилит прижала ладонь к стеклу, следя за силуэтом кувыркающегося с Лилией Иллариона в отражении.

Я выбрала его неспроста…

Нынче мужчины измельчали…

Живут меньше, работают больше, никто не уважает их труд и жертву, да еще и внимание женщин заставляют добиваться…

– Ничего мой мальчик… Я научу тебя, как правильно с ними обращаться… Прошептала она и чернила в её дневнике, заструились кровавым узором.

– Я покажу тебе, что значит настоящая власть. Не через ухаживания за женщиной, ведь в уходе нуждаются только инвалиды и больные, а через… о, ты скоро увидишь…

Скоро мы с тобой взберемся на пантеон и мир будет мой…

Запомни, Ларик…

Любовь – это шахматы, где девушка всегда на два хода впереди. Мужчина, дурак, натыкается и слышит мат в свой адрес – даже не успев пожертвовать пешкой.

Она говорит “люблю” тем же тоном, каким актеры произносят монологи – красиво, громко, пусто… а мы аплодируем, не замечая, как занавес превращается в удавку.

Женщины не влюбляются – они как древние алхимики, проводят эксперименты. Добавим щепотку нежности, каплю ревности и вот, ты уже превращаешься в золото… оседающее в её кошельке…

Её слезы – не признак слабости. Это шепот летящей пули. Утешая девушку, ты даже не успеваешь понять, в какой момент согласился быть мишенью.

Секс – не признак страсти. Это рукопожатие после сделки, где ты пропустил пункт о вечной расплате… Они учат нас сражаться за их честь, чтобы потом не осталось сил защитить свою…

Любовь – это кредит под бесконечные проценты. Ты отдаешь годы, а она продолжает вписывать условия. Она зовет тебя в свой мир не для того чтобы согреть, а, чтобы ты замерзая забыл, как выглядит солнце вне её окон.

Её объятия – не искренность, а просто проверка гравитации: как быстро ты упадешь к её ногам, забыв, что когда-то умел летать…

Любовь – это уравнение, где её “минус” всегда становится твоим “плюсом”. А потом мы удивляемся, почему остаемся в должниках…

Чем выше женщина поднимает тебя в своих речах, тем больнее будет приземление. Ты уже не гордый орел, которого мама растила, а обычный воздушный змей в её руках…

Она врывается в твою жизнь ураганом, а когда ты остаешься среди руин, объясняет – ты сам позволил…

* * *

Взрослая женщина – совсем другая материя. Она как двигатель, заводящийся от одного взгляда на красивого и статного мужчину. Её бедра – произведение искусства, а грудь – надутые гормонами воздушные шары.

Каждый вздох пахнет дешевыми духами и дорогими обещаниями.

Виолетта – зрелая, сочная, сформированная до последнего волоска…

Теперь понятно, почему из-за женщин начинались войны, почему им было посвящено так много культурных произведений, написано стихов, сочинено песен, слеплено бюстов, статуй, памятников и почему так много мужчин резали друг друга на дуэлях.

Когда Господь создал мужчину, он подарил ему блестящий интеллект и способность к созиданию. Мужчины начали очень стремительно развивать цивилизацию, и Бог, опасаясь конкуренции, вдогонку создал женщин – главный сдерживающий фактор мужского потенциала.

Отныне цивилизация кончалась там, где она разрешает снять трусы…

Как же от возбужденной женщины приятно пахнет…

Аромат, от которого кора головного мозга сворачивается в трубочку. Ты перестаешь быть человеком в этот момент. Её влагалище – черная дыра, поглощающая Нобелевские премии, военные звания и банковские счета.

Возбужденная женщина, как такса у мясного прилавка – находится в своём самом лучшем состоянии. Ей – тихоне или стерве, уже не важно чья рука бросит палку: студент с дрожащими коленями, дворник с засаленными купюрами или бизнесмен с золотой картой.

Главное – чтобы палка была мясистой.

Есть ли в жизни что-то приятнее и естественнее чем секс?

Когда она раздвигает ноги – объявляется штормовое предупреждение. Ты не спасешься. Лучшее, что можно сделать – снять штаны и молиться Богу, чтобы мышцы не свело судорогой раньше, чем она кончит.

Кабинет директора пах лавандовым освежителем и грехом.

Виолетта Жасминовна, пригвожденная к столу моими руками, больше не напоминала железную леди, разносящую всех на совещаниях. Юбка задралась до поясницы, обнажив розовые рубцы от кружевных трусиков на бедрах.

Я впивался зубами в шею, чувствуя, как пульс бьется в такт моим толчкам.

– Ты… ты совсем потерял стыд… Голос директрисы сорвался на хрип, когда я вогнал её лицо в папку с отчетами.

– Это вы меня научили… Прошептал я, срывая пуговицы с блузки. – Помню, как в актовом зале вы читали лекцию и говорили – цель оправдывает средства.

Её тело как учебник по двойным стандартам.

Груди, спрятанные под строгим пиджаком, отныне болтались на виду как перезревшие дыни. Я сжимал их, нарочно оставляя отпечатки пальцев – синяки завтра она прикроет шарфом, как всегда прикрывала прогулы сына депутата.

Я хотел её много часов к ряду.

Часто посредине уроков отпрашивался в туалет и драл её в кабинете. Трахал вместо контрольных и сочинений… Вид обалденной задницы гипнотизировал, я тронулся рассудком и решил впервые попробовать засунуть его в другое – более узкое место…

Анальное кольцо лучше кольца на палец…

В первую секунду, она завизжала, как сигнализация на мерседесе министра, но уже через минуту подмахивала в такт как дворник метлой… Её ноги обвили мою поясницу и пальцы впились в ягодицы.

Её жопа туже чем расписание экзаменов… Каждый толчок выбивал искры, как удар молотком по железной трубе.

– Давай же! Глубже! Сильнее! Заорала она и я понял – эта женщина годами томилась в неудовлетворенных сексуальных фантазиях… Наконец-то отыскался тот смельчак, что назовет её “шлюхой”, а не “директором”.

Духи смешались с запахом пота и смазки.

Я назову этот аромат – крах карьеры.

Звонок с урока биологии заглушался стуком её головы о стенку с грамотами.

Развалившаяся на диване Лилит щелкала жвачкой и комментировала – Смотри, как груди колышутся… Член пронзает саму душу…

– После… после этого… Нахлебавшись спермы директору трудно говорить… – Ты… вылетишь… из школы…

– После этого… Впился губами в родинку под лопаткой. – Вы будете умолять меня не уходить… Ответом стал стон, от которого задрожали шторы.

Когда мы закончили – колготки висели на люстре как флаг победы. Она, дрожащими руками поправляла волосы перед зеркалом, а я вытирал пот с яиц её бюстгальтером.

– Завтра принесешь объяснительную. Ненасытная…

– Объяснительную за что? Спросил я, помогая женщине натянуть трусы. – За то, что вы кончали громче звонка на перемену?

Виолетта оценила шутку и уронила глобус со стола.

Я любовался женщиной.

Она застегивала блузку на оставшиеся целые пуговицы, избегая моего взгляда, но её ноги всё еще дрожали после усердной работы. В воздухе висел неозвученный договор: я – получаю власть, она – иллюзию, что всё еще контролирует ситуацию.

– До свидания, Виолетта Жасминовна. Сказал я и хлопнул дверью. За спиной раздался звук падающей рамки с дипломом “лучший руководитель года”.

Школьные коридоры извивались как кишечник, в который я недавно проникал… Я шагал по плитке чувствуя, как стены сжимаются в поклоне.

Директриса – моя крыша.

У меня ровно столько же власти как у неё.

На время моего отсутствия достаточно отдать приказ – Живи обычную жизнь и работой в привычном темпе.

– Хорошо мой… Ларик… Отвечала Виолетта и довольная садилась за бумаги.

Почему довольная? – Перед посадкой за бумаги, она садилась на мой раскочегаренный член.

Лилит плыла за мной тенью, её смех шелестел страницами дневников, украденных из раздевалки.

Лилит злорадствовала и наблюдала какие метаморфозы происходят с характером мальчишки. С каждым днем он будет все меньше уважать женщин и пренебрежительно к ним относится.

* * *

Что я затеял на сегодня?

Лилия, переминаясь с ноги на ногу, ждала поработителя у кабинета директрисы. Её пальцы нервно теребили подол юбки – той самой, под которую я когда-то мечтал подсунуть записку с признанием…

Теперь же…

– Заходи. Бросил я, распахивая дверь.

Виолетта сидела за столом, её губы окрашены помадой цвета спелой черешни.

Они опустились на колени синхронно…

Если я хочу красное, сладкое, созревшее яблоко – достаточно укусить Виолетту. Если хочется зеленое и кисленькое – то Лилия в помощь…

А что будет если совместить?

Их языки встретились на моей плоти, как два враждующих государства за столом переговоров. Скажу так… Когда тебе лижут член две девушки одновременно – чувствуешь себя президентом всех стран…

Их языки встретились на середине, споря за право вызвать мой финальный аккорд. Лилия задыхалась, её щёки алели, как флажки на соревнованиях.

Виолетта, опытная, тянула “ноту” горлом, закатывая глаза к потолку, где висел портрет министра…

Эхх, если б я был султан… Они понимали толк в жизни…

Виолетта работала ртом, как опытный чиновник – чётко, технично и по делу. Лилия же прикусывала головку, словно пыталась вырвать кусок моей прежней невинности.

Я гладил их послушные головы, чувствуя, как демон переписывает мне душу…

Кабинет превратился в сад искушений…

Красное яблоко – облокотилось на кожаный стул и оттопырило попку, а зеленое – мыла руки в маленькой раковине в углу, смывая с губ незачатых детей…

Змей в образе Лилит тем временем, обвила мою шею и шептала расписание грехов.

– Ты всё еще любишь её? Демонесса указала на Лилию, чья спина дрожала в потоках света от жалюзи.

– Люблю… Ответил я, наблюдая как Виолетта застегивает ей лифчик…

– Тогда будь добр, не отлынивай… На её словах божественная искра разгорелась и обладала теплом низ живота…

Ну, держите меня семеро…

Можно начать урок геометрии…

Виолетта лежала на столе, её ноги оборачивали сетчатые колготки, образуя острый угол. Лилия извивалась рядом, как нерешаемая задача…

Виолетта – основание треугольника, я – его вершина, Лилия – биссектриса, делящая нас пополам. Мои пальцы водили по рёбрам девчат, как циркуль по графику функций. Лилия, стиснутая между доской и моими бёдрами, пыталась решить уравнение губами…

Ну почему Господь Бог даровал мужчине только один член? Пришлось параллельно вогнать в Виолетту пальцы, заставив её выгнуться дугой.

Я впивался зубами в сосок Виолетты, оставляя следы на ореоле. Она застонала, швырнув документы на пол. Лилия тем временем задыхалась, пытаясь прожевать его целиком.

Её слюна падала на паркет, смешиваясь с лаком.

– Ты должно быть задолбалась подчищать за этими придурками… Я вырвал из её рук приказ об исключении одного богатенького сыночка.

– Да… Ответила Виолетта и сильнее прижала мою голову к груди.

Вдруг в её кабинете погасла люстра…

К счастью, в одном из ящиков обнаружились подарочные свечи.

Виолетта, привязанная к креслу, извивалась, пока горячий воск стекал ей на лобок. Потом мне захотелось трахнуть директрису, используя её шелковистую мантию как презерватив, а, чтобы чувства были острее – я шлепал женщину указкой по заднице…

К последнему звонку голая Виолетта звонила в колокольчик стоя на столе, а Лилия в разорванной блузке лизала её пятки, пока я вгонял в её задницу три пальца…

Я верил, что натрахался на всю жизнь вперед, но уже через сорок минут был в полной боевой готовности.

Никогда не думал, что буду ходить в школу с таким удовольствием…

Лучшие недели в моей жизни…

И это не могло не отразиться на успеваемости…

* * *

Кабинет математики пропах мелом и лицемерием.

Земфира Владимировна – стерва в юбке-карандаше, тыкала указкой в мою грудную клетку, будто пытаясь проткнуть душу. Её очки сползли на кончик носа, открывая высокомерный взгляд.

– Вылетишь к чёрту, если продолжишь бегать с уроков! Голос трещал как старая школьная доска…

Знала бы она, что я отлучаюсь трахать директрису…

– А если останусь, то всё в жизни будет хорошо? Я придвинулся, уловил запах кофе и дешёвого дезодоранта.

Она фыркнула, поправляя выцветший пиджак. В классе уже никого не было, только портрет учёного смотрел на нас с упрёком.

Лилит, развалившись на последней парте грызла яблоко и кидала невидимые огрызки в урну.

– А может завалишь и её для коллекции? Вбросила она идею.

А почему бы и нет…

– Если вы всё поняли, то можете быть свободны. Подытожила Земфира.

– Я бы хотел обсудить еще кое-что… Произнес я, попутно расстегнув ширинку.

– И что же? Она скрестила руки, подчеркивая грудь.

– Ваш размер груди… Я шагнул ближе, загораживая выход – И цвет трусиков.

Лицо преподавателя побелело…

Педагогические методички молчали…

Пока она стояла в ступоре, я впился губами в её рот сдирая помаду. Она замерла, словно мышь в лапах кошки, потом рванулась прочь, но мои пальцы уже впились в волосы, собранные в тугой пучок.

– Ты… ты… Последние произнесенные слоги, пока она еще принадлежала себе…

– Молчи… Прошипел я, расстегивая первые пуговицы. – Сейчас проведем работу над ошибками.

Лилит засмеялась, швырнув несуществующее яблоко в доску. Земфира, спотыкаясь, послушно опустилась на колени. Юбка задралась, обнажив синие трусы с ромашками – смешно и пошло.

Еще одна рыбка забрела в мою гавань…

Она уступает в красоте двум предыдущим, но мне просто стало интересно осуществить мечту многих парней моего возраста – трахнуть классного руководителя.

– А теперь приди в себя Земфира и понарошку сопротивляйся… Вот такой вот необычный приказ.

– Нет… останови… Голос дрожал, но её руки уже лезли к члену, будто ища опоры.

– Глубже… Я надавил на затылок, чувства как педагогическая глотка в панике сжимается.

Она давилась, слюна пузырилась на губах, но я вгонял лицо в пах. Земфира, захлёбываясь, схватилась за мои бёдра. Очки запотели, превратив глаза в мутные пятна. Я кончил ей в горло, наблюдая за кашлем…